Связи порочащей меня, не имел

Появление нового шефа всегда связанно с некоторым потрясением, но шок, который испытали мы год назад, трудно описать словами. В наш абсолютно мужской отдел пришла работать женщина, и не просто работать, а руководить нами.

Если бы не юбка, ее можно было зачислить в мужики, таким строевым шагом она чеканно шла по коридору. Лицо четырехугольное, с соизмеримым носом и ртом. Прическа вечно слипшееся каре, цвета выцветшего пепла. Глаза не накрашены, помада на губах редкий гость. Про духи или туалетную воду, кажется, она не знала, но резкий устойчивый запах  мыла чувствовался за пару метров от нее. Одевалась так безвкусно, что даже наши старички пытались ей дать совет, как прихорошиться.
 Мы прозвали ее баба Надя, считая, что ей за пятьдесят, и она никогда не была замужем. Каково же было наше удивление, что пятьдесят пять ее второму мужу, а ей только тридцать семь.

Надежда Александровна совершенно не знала нашу работу, зато рапортовала начальству с такой агрессивной уверенностью, что даже наш генеральный директор чувствовал себя полным дубом. В течение недели она доказала нам, что мы не спецы. В последующий месяц опустила до уровня, когда мы - все ее подчинённые засомневались, что мы люди. Работа по вечерам и в выходные, без отпусков стала обычным явлением. Мы ее возненавидели. Но. Продолжали делать свою работу, не следуя ее лозунгам, иначе все бы полетело ко всем чертям.

 Я непосредственно подчинялся ее заму, моему другу Евгению Петровичу, поэтому сталкивался с ней реже, чем он. Естественно, что он первым принял на себя удар бывшей профсоюзной работницы. Доставалось ему по полной программе. До поздней ночи он получал указания, что нам делать завтра. Звонила в любое время суток. Он сопровождал ее в «деловых» фуршетах. В общем, дома у него скандалы. Он жалуется мне, что не может от нее отбиться, а я не понимаю, почему он ее не пошлет. Вскоре ненависть к ней Евгения прошла. Более того, они стали задерживаться по вечерам «попить кофейку».
Я старался лишний раз с ней не сталкиваться и отмалчиваться на планерках. Но если баба Надя цепляла меня конкретно, заканчивалось это истерическим визгом с ее стороны, и моим хлопаньем дверью: «А пошла ты…»

Надо сказать, что до такого состояния меня надо было довести, так как мама воспитала меня в уважении к женскому полу. А мое имя, данное ею на французский манер – Эмильен, делало свое дело за меня. Я не пытался очаровать нашу начальницу, как-то в голову не приходило, что ей что-то надо от мужчин.

Прошел год  и кое-кто стал говорить о ней мягче, вдруг увидев в ней женщину. Несколько раз я замечал, что кто-нибудь из нас выскакивают из ее кабинета с непорядками в одежде и удивленным выражением лица: «Как это меня так…?»
Дальше хуже, я догадался, что она поимела двадцать шесть штатных сотрудников нашего отдела, кроме меня. Чувство солидарности моих коллег заставляло их, свести меня и бабу Надю. То они в баре настойчиво сажали меня рядом с ней, то все выходили из кабинета, когда туда заходила она, оставляя нас вдвоем. То вместо Евгения я должен ехать с ней в командировку. Я понимал, что им обидно, что я остался один среди них, не изнасилованный нашей начальницей.

Она же стала при каждом удобном случае заговаривать со мной.
- Эмиль, как вы относитесь к любви?
- Нормально.
- Я тоже думаю, что без любви жить нельзя. – Я молчу, так как нет желания поддерживать с ней разговор на эту тему, но она продолжает: Эмиль, а как вы относитесь к женщинам?
- Спокойно, - а чтобы она не задавала дурацких вопросов добавляю. – Мужчины меня то же не возбуждают.
Пока она хлопает глазами, я ухожу из кабинета. Но эти беседы становятся все чаще. Иногда она заходит в мой кабинет, протискивается через аппаратуру, которой окружен рабочий стол, и примостившись рядом тихо сидит. Я стараюсь не реагировать на нее, но потом не выдерживаю:
- Надежда Александровна, вы что-то хотели?
- Нет, Эмиль, я просто мимо проходила.

Меня раздражал запах ее туалетного мыла, ее жирные сосульки волос, но бесить меня стало, когда она клала свою широкую ладонь на мое колено. Потом больше, она подскакивала ко мне сзади: «Эмильен, ты испачкался», и смахивала несуществующую грязь с плеч, опускаясь ниже пояса. Я знаю, что трахнуть ее, сил много не надо, но я никогда не занимался сексом с женщиной, от которой меня тошнит. Это уже принципиально.
….
В этот вечер мне надо было закончить работу. Оборудование гудело от перегрева, кондиционер рычал, поддерживая прохладу накалившегося помещения. Я метался от компа к термостатам, от панели показателей к другому компу, успевая выхватить бумагу из принтеров. Свести результат работы пяти отделов в единый столбик цифр, даже с современной техникой не простое дело. Пришлось включить видеокамеру, боялся что-то упустить, потом для анализа пригодиться. Обзор у камеры вся комната, в том числе громадный стол для полученной и введенной информации, иначе стол завален рулонами бумаги. Я увлекся, был шанс закончить все до полуночи, поэтому вздрогнул, когда в одиннадцать открылась дверь, и на пороге появилась баба Надя.
- Эмиль, ты еще не ушел?
- Все тружусь, яки пчелка, на благо нашей конторы, - съязвил я. Ведь это она настояла пред генеральным, чтобы сегодня мой отдел закончил работу, что бы увидеть результат на несколько часов раньше, чем обычно. Ребят я отпустил, соединить информацию воедино они мне не помогут, а зевать и пить каждые полчаса чай, я могу и сам.
- Я пошла домой. Я тебе не буду нужна?
- Мне нужно только время и полный покой, – попрощался я.

В полпервого ночи я закончил работу и собрался выключать оборудование, но тут вернулась шахиня.
Она решительно двинулась на меня, оттесняя грудью вглубь комнаты. Я попятился, пытаясь не вдыхать ее запах, и уперся в стол с рулонами. Она напирала, и я уселся задницей на весь мой сегодняшний труд. Надежда Александровна красная, потная дышала тяжело и громко. Она как удав на кролика смотрела мне в глаза, молча расстегивая мою рубашку, потом ремень и ...
- Вам помочь? – поинтересовался я.
- Что? – кажется, она не поняла суть вопроса, но мне хватило. Я перепрыгнул через стол, быстро застегнулся. Она стояла, как мясник, у которого прямо из-под топора забрали кусок мяса.

- Надежда Александровна, вообще-то это классифицируется, как сексуальные домогательства к нижестоящему персоналу.
- Эмильен, вы меня не так поняли. – Она почернела лицом.
- Неужели не так? – Я обошел стол и теперь сам прижал ее к нему. – Наверно, я вас совсем не понял. – Я взял ее за талию, подсадил на стол. – Наверно, и речь шла о чем-то другом?
- Эмиль, - прошептала она, раскрывая губы для поцелуя.
- Конечно, какие могут быть домогательства, есть красивое слово  любовь. – Я щипнул губами ее верхнюю губу, - Знаете, как я обычно это делаю с женщинами?
- Как, Эмиль, как…, – она тянулась ко мне, чтобы присосаться глубоким поцелуем, но у меня была другая игра.
- Беру руками женщину за голову, нежно вплетая свои пальцы ее в волосы, - я вкрадчиво медленно комментировал свои действия. – Потом слегка щекочу ушки,  обязателен легкий поцелуй, как дуновение. Потом мои руки переходят на шейку. Всего несколько поглаживаний и пальцы соскальзывают чуть глубже под блузку к лопаткам, теперь к груди.

Шахиня поддалась мне, улыбалась, как лишенная разума. Я же продолжал рассказывать и творить прелюдию любви.
- А вот и первая пуговка, я расстегну ее. Опять пальцы вокруг шеи по плечам, руки глубже погружаются к лопаткам, и опять к груди. Тут еще одна пуговка, но и она нам не помеха. Руки  еще глубже под блузку. Движения из мягких прикосновений становятся более жесткими и настойчивыми. И вот она грудь! Застежка впереди, это облегчает задачу, прочь бюстгальтер. Да здравствует свобода вздоха! – Баба Надя дышит, как лошадь после бегов. Она уже раздвинула ноги и лезла ко мне в ширинку. – Это еще рано. Вы вдохните глубже. Иначе не узнаете всей потрясности чувств. – Я зажал ее колени своими ногами. По ее судорожному движению ног и тела,  понял, что она все-таки кончила, но не это было моей целью.
- Итак грудь. Легкое поглаживание, нисходящее к соскам, потом более жесткий захват сосков и легкие поглаживающие движения к низу живота. Грудь и живот, живот и грудь. Движения все быстрее, все активнее и ниже, все глубже под трусики. А вот трусики и юбка. И  зачем нам юбка? Мы ее поднимем повыше на талию, оголим ноги, и вот ее вообще нет, выбросили. – От бабы Нади пахло потом, усиливающим запах мыла, но я держался. В конце концов, это надо было закончить. – Теперь ноги. Я глажу бедра, колени резко перехожу к икрам и одним движением раскрываю их, вот и доступ к пещере страсти, - кажется, пошло, но ничего лучшего придумать не смог, никогда раньше не комментировал свои действия. - Мои руки двигаются верх от коленей к трусикам, я приникаю пальцами под них и нахожу клитор. Легкий массаж промежности одной рукой, а второй я аккуратно снимаю трусики. Нормальные женские трусы, большие как парус. Я продолжаю массаж,  мои пальцы все глубже, освобождаю путь от волос, проникают во влагалище. И вот… ФИНАЛ!!!

 Я застегиваю ширинку, которую она расстегнула ранее. Она, слыша звук молнии, еще шире раздвигает ноги, подается ко мне всем телом. Запрокидывает голову назад, в предчувствии единения, а я иду к компу и сбрасываю на диск это шоу.
- Надежда Александровна, - показываю ей диск, - здесь весь сегодняшний вечер. У вас минут пятнадцать, чтобы уйти отсюда. Пока я буду идти до проходной, и пока охрана поднимется, опечатать кабинет.

Я ушел. Видел из курилки, как она на полусогнутых, непослушных ногах убирается из моего кабинета. Когда вернулся, дописал незабываемые десять минут. Таких матов я не слышал никогда. Узнал о себе много интересного. Я: скотина, импотент, стручок засохший, свинья подзаборная, кастрированный французик, извращенец и т.д.

У бабы Нади ночь, что бы решить, как поступить дальше. Этот диск мне ничего не даст,  я никогда им не воспользуюсь. Утешало одно, связи порочащей меня не имел.

И… все же я думал о другом. Почему за насилие над женщиной общество встает на дыбки, кричит, возмущается, судит виновного. Насилие над мужчиной то же общество замалчивает или вставляет в фильм, как комедийный сюжетик. В чем разница? Ведь в обоих случая после этого жить тошно, а иной раз невозможно!