Жизнь без прикрас. Гл. 8. Не люблю я осени

8
 
Жизнь продолжалась. Лето было холодное, дождливое, в саду грязно, и урожай плохой. Помидоры и картофель попортились, появилось много слизней, которые поедали овощи; яблоки падали и гнили.
 Уехала в Москву и Таня. Не люблю я осени. На душе как-то грустно, грустишь о том, что вот еще одно лето прошло, и впереди долгая холодная зима. В городе серые однообразные будни, а поедешь на дачу - там, где некогда шумела жизнь, все пусто и одиноко, и вид увядающей природы наводит на мысли о тленности всего живого.
 В октябре Ольга с Митей уехали в Москву, где пробыли до конца ноября. Оставшись один, я чувствую себя хорошо и вольготно. Никто не стесняет моей свободы, я читаю, пишу свои воспоминания, живу в свое удовольствие. Приготовить себе обед или ужин не составляет для меня труда; человек я не избалованный и не требовательный к пище. Я очень полюбил Митю; он - милый и умный мальчик. Но уход за ним отнимает так много времени; в квартире беспорядок, игрушки разбросаны повсюду. Но более всего меня угнетает жена, ее несносный характер. Нехорошо, тяжело мы живем, и чем больше стареем, тем хуже относимся друг к другу. А началось это давно, лет двадцать тому назад, может быть даже больше. Я понимаю, что она - очень несчастный больной человек, но не могу примириться с ее отношением ко мне. Вечер ее жизни суров и безрадостен. Ничто ее не радует, все ей видится в мрачном свете. Она - глубокая пессимистка, страдает ипохондрией, человек психически больной. Причину всех своих горестей и страданий она видит во мне, и порою кажется, что она меня ненавидит: я во всем виноват и являюсь как бы громоотводом или козлом отпущения. Я виноват, что она больна, что у нас плохая квартира, бедная дача и нет урожая в саду, что плохо работают холодильник и телевизор, что я ничего не умею делать, ничего не могу добиться. Действительно, я многое не умею и не принадлежу к числу тех ловкачей, которые, отталкивая локтями других, могут урвать лучший кусок и отвоевать лучшее место под солнцем. Но я очень сомневаюсь, что если бы у нас была хорошая квартира, лучшая дача и хорошо налаженный быт, она стала бы лучше относиться ко мне. Ее постоянно мрачный вид, ее попреки и ругань действуют на меня угнетающим образом, и я стараюсь отгородиться, уйти в себя, появляется упрямство, и мне ничего не хочется делать. Мы перестали понимать друг друга, разговаривать по душам, делиться сокровенными мыслями, мы стали чужими, несмотря на то, что живем вместе около пятидесяти лет. А ведь я очень любил ее. Она была для меня ближе, чем все мои родные, дороже матери, и я был счастлив этой любовью. Так что же случилось? Кто виноват? Я много думал об этом, искал причину, но так и не нашел ее. Болезни ли ее и преждевременная старость? Плохая ли наследственность? А может быть я виноват тем, что бесконечно любил ее, во всем ей подчинялся и уступал, и она перестала уважать и любить меня, стала помыкать мною, и это постепенно превратилось в привычку, стало ее второй натурой, переросло во вражду. А как бы хотелось, чтобы она стала как прежде жизнерадостной и веселой, увидеть ее улыбку, услышать от нее ласковое слово, согреться ее теплом. Как бы я был ей благодарен, и какая это была бы для меня большая радость. Порою, правда, очень редко мне кажется, что я по-прежнему ей дорог; она заботится обо мне и по-своему меня любит, но в силу своего характера это глубоко скрыто в ней и не находит своего выражения.