Афганец

Стёпе было только пять лет, но занят он был, пожалуй, больше, чем иные взрослые. Кроме детского сада успевал ходить в изостудию для дошколят, что была рядом с домом. Два раза в неделю к нему приходила учительница по фортепиано. И ещё он ездил на занятия по единоборству. Это было далеко, и туда его на метро отвозила бабушка. Взрослые бы устали от такой беготни, а мальчишке это было только кстати, иначе что бы он делал долгими вечерами?

Но пришло лето, в занятиях наступил перерыв. Солнце теперь долго висело в небе, как лампочка, которую забыли выключить. Многие ребята разъехались по дачам, в детском саду всех оставшихся детей собрали в общую группу. Было там непривычно, скучно без приятелей. А после сада начинался длинный-предлинный вечер.
Хорошо, что бабушка выходила со Стёпой гулять во двор. Она усаживалась на скамейку и принималась что-нибудь вязать спицами. А Степан носился по двору на велосипеде или лазил по детской площадке. Он подружился с мальчишками из соседних домов. И тут же он познакомился с Митричем – здешним дворником. Вообще-то его имя было Иван Дмитриевич, но для краткости все звали его Митрич. Он и сам так представлялся новым знакомым. Раньше Митрич работал на заводе, но завод закрыли, а он нашёл себе работу рядом с домом, наводил здесь чистоту.

Сделав свои дела, любил Митрич посидеть во дворе на лавке, покурить да поболтать. Стёпиной бабушке он жаловался на свои болезни, мол, ноги болят, да мёрзнут, да судорогами сводит.
– Что за болезнь такая, что врачи говорят? – поинтересовалась бабушка.
– Мудрёное название, интеллигентское, – похвастался Митрич. – Облитерирующий эндертериит называется.
– Да как же ты это выучил! И не выговорить! И чем ты лечишься?
– Да, никак не лечусь, не лечится это. Врачи говорят, это от курева – курить надо бросать, а то ноги отнимутся. Врут, наверно? – И, безнадёжно махнув рукой, он затянулся новой сигаретой.

Митрич был мастер рассказывать всякие истории. Бывало, заведёт разговор, так вся ребятня собирается вокруг него послушать. То про плаванья, то про бои в горах с басмачами – будто он сам там побывал. На самом же деле эти истории он слышал от своих друзей, что служили в морфлоте или же принимали участие в боях в Афганистане. Так вот посидит, отведёт душу и поплетётся к себе хромающей походкой – ноги-то у него и вправду болели.
Один раз возвращается Степан из детского сада, видит: стоит возле дома машина скорой помощи, а в неё Митрича укладывают. На носилках он лежит, посерел весь, стонет. Страшно стало Стёпе, даже подойти побоялся, из-за угла смотрел, как отъезжает машина, увозит Митрича.

Вскоре Стёпа со всей семьёй уехал на море и был там до самой осени. Вернулся радостный, загорелый. Не терпелось ему скорее пойти в сад, встретить своих друзей, рассказать им обо всём, что было с ним летом. В саду – шум, неразбериха. Все торопятся похвастаться, как они провели отпуск. Кто-то плавать научился, кто-то – стрелять из лука, а одна девочка принесла фотографии, где она со своей новой собакой.

Возвращается Стёпа домой, а навстречу по двору инвалид в коляске едет. Стёпа хотел его обойти, а тот прямо наперерез ему выруливает:
– Степан! Из сада идёшь? Вырос-то как!
Стёпа оторопело остановился, уставился на человека в коляске и с трудом узнал его. Был это всё тот же Митрич, только сильно похудевший, серый весь и … без ноги. Да, да, одна нога его была отрезана до колена, а штанина подвёрнута под сидение. Стёпина бабушка, узнав Митрича, охнула, схватилась за щёки, да так и не могла ничего сказать.

Уж потом, на вечерней прогулке, она узнала у него все подробности, как всё это произошло. Митрич основательно поднаторел в медицинских делах за время, что лежал в больнице. Он с видом знатока описал все особенности своей болезни. Детишки, хоть и страшно было, но тоже собрались послушать его.
– А дело и вправду было в табаке, – начал Митрич. – Как дым вдохнёшь-то, попадает он в кровь и разносится по всему телу. От дыма все сосуды кровяные сжимаются, как от морозу, значит, – объяснял он. – Которые крупные кровяные сосуды, – им ничего, кровь пропускают. А которые мелкие совсем, на краю ног, те кровь через себя не пропускают. Раз кровь не проходит, там получается омертвение – мёртвая, то есть, нога, гнить начинает. Вот у меня как начал гнить палец на ноге, я всё терпел, думал, само пройдёт. А оно всё хуже, гангрена началась, заражение крови, то есть. – Митрич удручённо посмотрел в сторону ноги, которой не было. – Мне бы раньше пойти к врачам – отрезали бы только палец. А, как я опоздал, то вот – по самое колено.

Митрич пошевелил обрубком ноги и Степану сделалось до дурноты плохо. Он потянул бабушку за рукав и попросился домой. Всё веселье прошло у Стёпы. И жалко было Митрича, и боязно. Ещё было непонятно, как это из-за маленькой сигареты – этой бумажной трубочки с дымом – у человека отрезали ногу. Но самое непонятное – почему Митрича предупреждали об опасности, а он не бросил курить.

Следующим вечером Стёпа опасливо подошёл к коляске и, стараясь не смотреть на обрубок ноги, спросил:
– Митрич, это у тебя у одного такое несчастье случилось? Вон, сколько человек курит, и все с ногами.
Митрич зашёлся долгим кашляющим смехом, аж слёзы у него выступили на глазах. А когда успокоился, то ответил:
– А ты поди, погляди, сколько там народа в больнице. Местов нет свободных, даже в коридоре на кушетках люди ютятся с отрезанными руками-ногами. Мне ещё повезло, что ногу только по колено оттяпали. У многих всю ногу отрезают или обе. А рук сколько! По той же причине: кровь не доходит до пальцев, они и пропадают. И умирает там тоже много народу. Всё из-за курева, будь оно неладно, – заключил Митрич, достал сигарету, чиркнул зажигалкой и затянулся, пуская клубы дыма.

– Митрич, ты что делаешь? Нельзя ведь!
– Эх, Стёпка, знаю, что нельзя, а совладать с собой не могу. Вот ведь она, какая маленькая, дрянь эта, – и он далеко отбросил дымящийся окурок, да ещё и плюнул вслед, – такая маленькая, а сильнее человека. Каких людей сгубила, не ровня мне!
– Человек должен быть сильнее дурных привычек, – выговорил Степан заученную фразу, которую слышал от воспитательницы в детском саду.

– Должен – это одно, – возразил ему Митрич. – А в жизни бывает по-другому. Ты вот про вратаря Яшина слышал?
– Ну, да! Это самый знаменитый наш вратарь, я про него передачу смотрел по телевизору.
– Ну, и как, по-твоему, сильный это человек?
– Самый сильный во всём нашем футболе, – безо всякого сомнения выпалил Стёпа.
– А вот эта маленькая сигарета его поборола. Положила на обе лопатки, до смерти довела.

– Как это? – не поверил Стёпа.
– А так вот, как и меня. Курил он много. Тоже к врачам не шёл, хоть ноги сильно болели. Когда опомнился, поздно было, отрезали ему одну ногу по самое туловище. Велели к табаку больше не прикасаться. А он привык курить – бросить не может. Ну, и на второй ноге гангрена началась. Он опять к врачам не шёл, пока уже совсем не стало плохо. Привезли его в больницу, стали срочно другую ногу отрезать – а уже заражение по всему телу пошло. Так и умер. Победила его сигарета.

– Да ты откуда знаешь? – возмутился Стёпа, которому было обидно, как такое можно говорить про знаменитого вратаря.
– Знаю, – твёрдо сказал Митрич, – в больнице слышал. Там, пока полежишь, про всех всё узнаешь. А про этого артиста, что играл в “Белом солнце пустыни”, слышал? То же и с ним, и со многими ещё. Рассказать?
– Не надо, – устало махнул рукой Степан и пошёл домой.
Начались холода. То ветер сильный, то дождик. Стёпа теперь не часто выходил во двор. Опять стал бывать на занятиях. Митрича он не видел, даже стал забывать про него. Только иной раз, как увидит кого-то с сигаретой, так словно кипятком его ошпарит, Митрич без ноги чудится ему.

Дни шли за днями, зима пришла на смену осени, а потом, ближе к весне, света прибавилось, начались погожие деньки. Как-то ехал Стёпа с бабушкой в метро на тренировку по единоборствам. Как всегда, один за другим проходили по вагону люди, просящие милостыню. Вот и колясочник въехал в камуфляжной военной форме, говорит громко из конца вагона:
– Подайте воину-афганцу, кто сколько может. Жизни своей не жалел! Выполнял патриотический долг! Подорвался на мине! Спасибо. Спасибо.

Люди подавали. Не виноват ведь солдат, что послали его воевать в чужую страну. Забеспокоилась и Стёпина бабушка, торопливо шарила по карманам в поисках мелочи. Сунула Стёпе в ладошку горсть монет, чтобы он сам подал милостыню. Пусть внук привыкает к милосердию. Коляска ехала теперь мимо Стёпы. Он протянул руку к шапке, что лежала у воина на коленях, бросил туда монетки, и они звякнули на дне. Солдат обернулся в его сторону:
– Спасибо!

Глаза инвалида и мальчика встретились. “Митрич!” – пронеслось в голове у ребёнка. Но не успел он ещё как следует осознать это, как Митрич подмигнул ему хитрым глазом и покатил дальше на своей коляске.
После того Стёпа видел Митрича во дворе, но не захотел к нему подходить. Тот сидел на солнечном припёке, покуривал, с ребятишками перекликался. Увидел Стёпу, позвал:
– Ты что ж не подходишь? Рассказывай, каким приёмчикам научился?

Стёпа нехотя подошёл. Стыдно ему было за Митрича, что тот людей обманывает, афганцем себя называет. Митрич потрепал мальчика по щеке и заговорщическим тоном сказал ему:
– Ты, Стёпка, не думай, что я мошенник. Это у меня работа такая. Я теперь вроде артиста. Артисты ведь тоже представляются, кто королём, кто солдатом, роли у них такие. Я, вишь, дворником работать теперь не могу, так нашёл по себе новое занятие. Туда ещё не всех берут, а только тех, кто может хорошо говорить, чтобы ему люди поверили, чтобы милостыню давали.

Стёпа недоверчиво покосился на Митрича и спросил нехотя:
– А что есть такая работа – милостыню собирать?
– Ну, да! И начальник есть, и проверяющие, и кассир, кому мы деньги отдаём. В метро посторонних нищих не пускают, кто взаправду хочет для себя денег выпросить. Только наши люди там работают, кто сдаёт деньги.
– А зачем же тогда работать? – недоумевал Стёпа.

– Так мы норму отдаём, а остаток себе оставляем. Вот и стараемся.
Стёпа хмуро отошёл. Всё ему непонятно и чуждо было в этом Митриче: и то, что он слабее сигареты, и то, что обманом зарабатывает деньги. Всё, что ему говорил Митрич, настолько расходилось с его светлым детским окружением, с его надеждами и планами на будущее, что Митрич теперь казался ему выходцем из какого-то другого враждебного мира. Непонятно было, почему в том мире люди делают что-то себе во вред, почему у них нет стыда, почему обман у них считается работой? Почему? Или они ничего не понимают?

– Бабушка, – чуть не со слезами говорил ей Стёпа. – Бабушка! Откуда берутся такие люди, как Митрич? Они откуда-то приезжают к нам?
– Нет, внучек, – бабушка погладила его по голове, – они такие же люди, как мы, здесь и росли, были когда-то такими же детьми, как ты, а потом испортились.
– Сами, что ли испортились? – не успокаивался внук. – Они что – плохие?

– Нет, обычные. Просто вредные привычки их испортили. Вот, у Митрича отняли ногу, и это всем видно. А ведь у человека есть ещё и то, чего не видно: ум, например, душа. У людей с плохими привычками, кто курит, пьёт, их тоже как будто отрезают. И мозг разрушается, и здоровье, и поведение становится дурным. У них, например, отмирают те части мозга, где находится радость. Поэтому они без всякой причины злятся, нервничают, как будто их изнутри что-то гложет. А берут сигарету – дым затуманивает мозги, парализует страхи – вот им и спокойнее становится. Только ненадолго. Проходит немного времени, и снова человека начинает грызть беспокойство – опять надо закурить. А табак разрушает сосуды. Участки тела начинают отмирать, как у Митрича. А бывает, что лопается крупный сосуд – от этого человек сразу умереть может. Если вблизи сердца сосуд лопнет – это называется инфаркт, а если в голове – то инсульт. От этих болезней большинство курильщиков и умирает. Они – рабы табака, без него жить не могут, от него же и погибают.
В другой раз опять Стёпа видел Митрича в метро: тот сидел на платформе в своей коляске и разговаривал с другим инвалидом, у которого не было обеих ног. Тот, другой, тоже был в камуфляжной форме, красномордый, лохматый. “Тоже обманный афганец? – подумал про себя Стёпа, – и тоже был ребёнком, как я?”

В это ему настолько не верилось, что он решил в следующий раз спросить у Митрича, правда ли, что тот был ребёнком, о чём он тогда мечтал и как он стал плохим. С этими вопросами он и подошёл к Митричу на вечерней прогулке. Тот, видно было, погрустнел. Потом, подумал, вспомнил что-то и ответил:
– Да, был я такой, как ты. Тоже в секции ходил – на шахматы и на хоккей. Хотел спортсменом стать. Да вот, попал в компанию ребят, мода пошла у нас – хотели всем показать, какие мы самостоятельные, что никто нам не указ. Уроки стали пропускать в школе. Курить начали напоказ перед другими ребятами. Учиться я стал плохо, из секции меня исключили – такие были тогда строгие правила. Потом из школы ушёл – на завод учеником. Там и работал, пока завод не закрыли. Такая моя история.

– Скажи, а тот инвалид, с которым ты разговаривал в метро на платформе, он на войне ноги потерял или от курева?
Митрич хрипло рассмеялся и ответил:
– Не угадал ты, Стёпка! То Филька, вор-карманник. До водки большой любитель. Воровал он на вокзале, где много приезжих. Один раз так напился пьяным, что сам не помнит, куда шёл, где его свалило. Заснул прямо на путях. Поезд шёл, так ноги ему и отрезало. Теперь вот к нам прибился. Но он попрошайничает для виду, а сам кошельки из сумок ворует. Хорошо зарабатывает.

– Как же он без ног ворует? – изумился Стёпа.
– Ещё лучше, чем раньше, с ногами. То ему приходилось к сумке наклоняться, чтобы её открыть и деньги вытащить, а теперь и наклоняться не надо, он низко сидит. Люди от него вещи не прячут – кто подумает на инвалида? Едет мимо сумок, коляской их цепляет, ловкость рук – и всех на своём пути обчищает. Люди на него не глазеют, наоборот отводят взгляды, будто виноватые в его увечье. Психология!
– У вас там что – все такие? – не сдержался Стёпа. – Взапрадышных афганцев нет совсем?
– Может и есть, кто спился. А так нет. Филька-то мне тогда жаловался. Нарвался он на настоящего воина афганца на костылях, тот в вагоне ехал. Как увидел он, что Филька просит милостыню под видом афганца, накинулся на него: ты, мол, наше имя позоришь, настоящие афганцы не станут унижаться! Выгнал Фильку из вагона, чуть костылём его не побил. А чего взъелся? Кто его трогал? Только делу нашему мешает. Разведутся такие, так нам совсем перестанут деньги подавать!

Стёпа не стал с ним спорить. Что спорить с человеком, у которого и вправду отмерла часть мозга, где находится радость, совесть и понятия о том, что хорошо, а что плохо.
Как-то пошёл Стёпа с бабушкой в магазин. У входа она стала выбирать огурчики, что продавали старушки на уличном прилавке, а Стёпа глазел по сторонам. Из табачного киоска высунулся улыбчивый смуглый парень и на ломаном русском языке спросил:
– Ну, что, пацан, закурим или мал ещё?
Вся кровь бросилась Стёпе в голову, и он, заикаясь от возмущения и обиды, закричал, сам от себя этого не ожидая:
– Ты что продаёшь эту отраву?! Ты что губишь хороших людей?! Табак нельзя продавать! От него человек становится глупым! Он всё делает себе во вред, у него от табака ноги отрезают!

Степа ещё бы что-то прокричал, но было некому – тот парень выругался и скрылся в окошке киоска, так что его не стало видно. Бабушка только руками развела и стала успокаивать внука. А старушка, что продавала огурцы, закивала с согласием:
– Правильно малец говорит, на каждом шагу понаставили этих табачных киосков, такого сроду не было, убрать надо эту срамоту, народ травят!
Стёпа не скоро ещё успокоился, так кипело в нём негодование. Он чувствовал себя так, будто встретился с самим бесом, который хотел приучить его к табаку. А когда немного поостыл, то понял, что одержал первую свою победу в схватке с тёмными силами, которые повсюду расставили свои сети вредных привычек.

10 апреля 2007 г.