Жертвы северной войны. Глава 21. Сквозь огонь

Я запомню тебя,
Ты себя сбереги.
Равнодушие тем,
Кто плюет нам в сердца.
Возвращаюсь домой,
Возвращаюсь домой..
Я запомню тебя от ступней до лица!
Время года зима...
Ночные снайперы.

В больничном саду росли густые зеленовато-голубые ели. Ухаживали за ними любовно, весной, летом и осенью взгляды прогуливающихся радовал еще аккуратный зеленый газончик. Сейчас вместо зеленого газончика на клумбах ершилась какая-то высохшая желтая щетка, с наколотыми на отдельные травинки невнятно-бурыми листиками. Не самое приятное зрелище.
И тем не менее Эдвард настоял, чтобы его каждый день выводили в сад. То есть не выводили, а выкатывали на инвалидной коляске, закутанного по самое горло в клетчатый плед. Такое положение казалось Стальному алхимику отчасти унизительным, но тут уж поделать было нечего. Он с детства привык. Зато вопрос о «прогулках» позволил ему поскандалить с госпитальным начальством и настоять на своем. Да и кроме того, это вносило разнообразие в монотонный госпитальный распорядок. Проснуться – попялиться в потолок – заставить себя через силу проглотить безвкусный, но «сбалансированный» завтрак – попробовать одного из врачей заставить принести свежие газеты или хотя бы радиоприемник – процедуры – дождаться Винри, Мари, Чески или их всех вместе (иногда появлились Фьюри или Брэда, но редко) – пообедать – поспать - процедуры - поскандалить по поводу выхода в сад (каждый день медсестры пытались отменить это дело под предлогом плохой погоды) – поговорить с Томом и Элисией (они приходили почти каждый день, но вечером) – а там ужин, процедуры и снова спать. Вот такое вот незатейливое времяпрепровождение.
К концу третьей недели Эдвард начал молиться, хотя и не верил в Бога, чтобы Крета объявила Аместрис какую-никакую, а войну. Тогда бы его наверняка выпустили.
Порою Эдвард чувствовал себя стариком. Порой – маленьким ребенком. Так или иначе, очарования его характеру вынужденное пребывание в госпитале не прибавило.
В тот день с утра его терзали дурные предчувствия, он раздражался сильнее обычного, а потому старался не давать себе волю. Вежливо разговаривал с медсестрами, не спорил с докторами и не грозил им всяческими карами, если его не выпустят в ближайшее время. Кажется, окружающие удивлялись.
Однако ничего плохого день не принес. С утра явилась Винри – на сей раз без Мари, потому что Мари была в больнице. Нет, со здоровьем у нее порядок, врачи говорят, все замечательно. Ребенок родится приблизительно в середине апреля. Нет, Мари не говорила ей, мальчик это или девочка, нет, сама Мари тоже говорит, что не знает. И вообще, Эдвард, веди себя спокойнее... Помнится, когда я была беременна, ты так не переживал.
-Еще как переживал, - буркнул Эдвард в ответ на этот упрек. - Ты просто не видела. Потому что...
-Да, потому что когда я была беременна Сарой и Тришей, ты занимался террористами из Западного округа, а потом тебя обвинили в растрате, а потом...
-А когда ты была беременна Ниной, мы укрупнялись, и я тоже был занят по горло, - Эдвард поморщился. - Но когда я освобождался, я места себе не находил от беспокойства. Я рапорты наружки до дыр зачитывал. Ал надо мной посмеивался.
-Врешь, - сказала Винри.
-Вру, - легко согласился Эдвард. - Конечно, не посмеивался. Кстати, как девочки закончили семестр?..
-Четверть, - поправила Винри. - Сейчас у них сделали обучение по четвертям. Хорошо закончили... Я была уверена, что Триша нахватает троек, но она каким-то образом вышла ровно. Либо взялась за ум, либо они с Сарой снова менялись.
-Никогда не мог понять, как им это удается, - буркнул Эдвард. - Наверное, все учителя в наше время отупели. Чтобы их перепутать, надо быть слепым на оба глаза и глухим на оба уха.
Винри загадочно улыбнулась. Порою она просто ненавидела своего мужа; порой любила его до боли. Вот в такие минуты она его любила: именно потому, что только он мог легко и безошибочно различать их дочек-близняшек. Даже сама Винри не могла. Ал уж тем более не мог. А Эдвард – легко, хотя и видел их всего лишь несколько раз в год.
-Кстати, я хочу к ним поехать, - сказала Винри. - Рождество уже через два дня... У них длинные рождественские каникулы, поживу с ними.
-Если хочешь, возвращайся в Ризенбург совсем, - пожал плечами Эдвард. - Тебя клиенты ждут.
-Ну спасибо, муженек! - Винри нарочито картинно подбоченилась. - Чуть-чуть подправился, и сразу отсылаешь! Нет, скажу я тебе, я имею право на отпуск! Никуда мои клиенты не денутся. Я собираюсь насладиться невероятно редкой возможностью: ты прикован к койке, никуда не можешь от меня деться, и я могу тебя видеть каждый день, да еще по нескольку часов. Ну, когда еще мне выпадало подобное счастье?
Винри сказала, что уезжает на следующий день, билеты уже организованы. А сегодня она пойдет еще гулять с Мари и Ческой – мол, до сих пор не было возможности просто так побродить по городу с подругами. Настолько не было, что она, Винри, чувствует себя не живой женщиной, а второстепенной героиней какой-то многосерийной шпионской истории.
После обеда Эдварда вывели в сад даже без особых протестов. Правда, он настоял, что в этот раз пойдет сам, хватит с него коляски. Автопротез после долгого перерыва отзывался отвратительной болью в культе, но Эдвард только сжал зубы: к боли такого рода он был привычен.
Ему удалось сделать аж десять шагов до ближайшей скамейки, на которую и присел, стараясь, чтобы это не выглядело так, как будто он упал без сил. Увы – он действительно упал без сил. Какое-то время Эдвард сидел, глядя в бледное небо почти невидящими глазами, и не было сил даже порадоваться, что он постепенно выздоравливает. Ну, сколько раз в жизни он через это проходил?.. Сколько раз вытаскивал себя за уши?..
Ал бы сказал: «Не перенапрягайся, брат...»
Интересно, Ал сейчас жив или мертв?.. И насколько это «или» легче твердого «мертв»?..
Тут, будто в ответ на свои мысли, он услышал легкое покашливание. Эдвард обернулся – и без особого удивления увидел Альфонса Хайдериха, стоящего подле скамейки.
-Что стоишь?.. - спросил Эдвард. - Садись. С чего это тебя выпустили из-под охраны?..
-Я теперь ужасно несекретный, - произнес Альфонс, присаживаясь рядом с Эдвардом на влажноватые доски. - А ты лучше выглядишь. Знаешь, оба глаза тебе идут.
-Я Рою говорил то же самое, кстати. Швы сняли уже дней пять назад... Нет, серьезно... ты же, вроде, должен был работать над... ну, сам знаешь, чем. Что я не знаю, что ли, как такие вещи делаются?.. У нас есть пара таких... академических городков. Там если водитель что привезет и ненароком в туалет зайдет, так все, оставят работать. Я поражен, что тебе разрешили выйти в город.
-Эдвард, тебе стоит учиться слушать собеседника, - мягко, как всегда – это за двадцать лет не изменилось – произнес Хайдерих. - Меня не отпускали погулять. Я оттуда полностью ушел. Под клятву о неразглашении, однако. И по личному приказу... знаешь, кого. Так бы не выпустили, конечно.
-Поссорился с алхимиками?.. - усмехнулся Эдвард. - Я думал, у тебя иммунитет на наших гениев – после меня-то...
Тут он по-новому вгляделся в Хайдериха, и наконец-то заметил то, чего не заметил раньше: и то, что кожа у друга странно бледная, и то, что мешки у него под глазами, и красные прожилки в глазах...
-Что случилось?.. - спросил Эдвард обеспокоенно. - В чем дело?..
-Считай, что меня отпустили по состоянию здоровья, - Хайдерих грустно улыбнулся.

***
Военный городок Немезис был довольно-таки милым местечком, несмотря на мрачное название. Во всяком случае, все заборы, которых тут так же имелось великое множество, были изукрашены яркими изображениями неизвестных Хайдериху существ. Существа прозывались «Отважный бельчонок Чирк, лисенок Джерри, паровозик Туту и их друзья» и были персонажами какого-то очень популярного мультфильма, а заодно и комикса. Мультфильм был черно-белым, к чему Хайдериху привык, комикс тоже, что повергало его в состояние некоего культурного шока. Увидев первый раз журнальчик в руках у Габриэля Синистры, Хайдерих очень вежливо поинтересовался, присутствуют ли у местных цветовое восприятие. Вопрос был, конечно же, глупый: до сих пор все виденные Хайдерихом здесь искусственные сочетания цветов были редкостно гармоничны. Синистра, Туманный Алхимик, удивленно уставился на Хайдериха после этого простого вопроса и со свойственным ему тактом произнес: «Эээ... коллега, конечно же, присутствует! Просто не кажется ли вам, что излишние цвета в искусстве убивают пластику?.. Людям все еще далеко до создателя».
Дальше расспросы Хайдерих продолжать не стал – отчасти потому, что боялся: этакими темпами они и впрямь упрутся в вопрос создателя, а большинство местных христианами не являлись. Хайдерих не хотел лишний раз подвергать свою бессмертную душу искусу начать обращение неверных: он прекрасно понимал, что это было бы бесполезным, более того, в высшей степени вредным занятием, однако вколоченные в детстве инстинкты прилежного ученика воскресной школы вопияли.
Для самого Хайдериха дни здесь проходили, с одной стороны, весьма насыщенно, с другой стороны, крайне монотонно. Сперва его тщательнейшим образом исследовали медики, и признали, что совершенно ничем от среднего человека из этого мира не отличается. После чего он пообщался с местными техниками – и те радостно приняли его в свою компанию. Механика здесь развивалась в чем-то по другому пути, чем в родном мире Хайдериха, но общие принципы были схожи.
Вскоре он начал участвовать в сборке и наладке точных приборов, – по большому счету, оказалось, что эта работа квалифицированного, но всего лишь техника, даже не инженера, - все, чем он мог быть полезен, раз уж по необходимости оказался здесь, в обстановке высокой секретности. Однако недели через три, вскоре после того, как Хайдерих присутствовал при одном из начальных экспериментов, ему стало плохо. И довольно серьезно плохо, так, что его даже пришлось временно госпитализировать. Удивленный врач диагностировал легкую форму лучевой болезни.
-Ну и ну! - воскликнул он, пораженно глядя на Хайдериха сквозь очки. - Как это вы, голубчик, умудрились?.. Там же дозы-то были, простите меня, детские!
Хайдерих не слишком разбирался в дозах облучения, тем более, слово «Зиверт» было для местных пустым звуком, поэтому только пожал плечами.
-Вот что, - сказал доктор, - на всякий случай, чтобы больше в зону эксперимента – ни ногой. Приборами своими занимайтесь, если хотите, но только на расстоянии от полигона. Хотя... знаете, тут, собственно, на всей базе фон повышенный. Если вам из-за такого пустяка плохо, то прямо даже и не знаю. В обычных обстоятельствах я бы посоветовал вам уехать, но тут режим секретности... Связаться надо со Столицей, вот что.
В тот же вечер все собрались на обычные посиделки в коттедже Огдена. Они обычно собиралсь у него, ибо Огден жил в одиночестве, зато обожал общество коллег. Играли в преферанс, те, кто курил, курили, остальные на них ворчали. Кто-нибудь из женатых алхимиков обязательно приносил домашние закуски, которые на определенном этапе вечера сменялись покупными, а легкий алкоголь брали в магазинчике
В тот вечер разговор совершенно естественно зашел о недомогании Хайдериха:
-Скажите, а какие именно дозы считаются у вас смертельными? - спросил профессор Огден, этот седеющий красавец. Несмотря на солидный возраст – что-то около шестидесяти – ученого отличал поистине юношеский энтузиазм. А взгляд его черных глаз был настолько целеустремлен, что лично Хайдериха он даже пугал. В общем и целом Огден был потрясающим типом, немного напоминавшим Хайдериху одного бизнесмена из Стокгольма, который как-то заказал им два авиамотора.
-Понятия не имею, - пожал плечами Хайдерих. - Радиацией стали заниматься... ну, не то чтобы недавно. Но, пожалуй, только лет десять назад выяснили, что она смертельно опасна.
-Для нас это стало очевидно, п-пожалуй, п-примерно тогда же, - застенчиво кивнул Алекс, которого Хайдерих сперва принимал за лаборанта, пока не выяснилось, что этот тощий нескладный юноша руководит всей лабораторией. - К-когда стали п-проводить м-массовые алхимические исследования. Д-до этого как-то не приходило в г-голову, что трансмутация может б-быть вредна не только своим итогом, но и сама п-по себе.
-Что? - от удивления Хайдерих чуть было не выронил карты из рук. - Вы хотите сказать, что при алхимической реакции выделяется излучение?!
-А вы не догадывались? - добродушно спросил Синистра. Они с Огденом переглянулись.
-Честно говоря, нет, - покачал головой Хайдерих. - Нет, я, признаться, был уверен, что у вас синтез не радиоактивный... даже сегодня, когда мне сказали про облучение, не соотнес. Решил, что тут просто повыше фон – как у нас в некоторых местностях. У нас-то алхимия невозможна.
-Ну, раз вы говорите, что у вас занимаются ядерными преобразованиями, значит, все-таки возможна, - осторожно произнес Огден. - Возможно, труднее запустить, да... Одной энергии мысли недостаточно, - он задумчиво потер подбородок холеной, алебастрово-белой рукой. - Вероятно, и побочных эффектов больше... Видите ли... да простят меня коллеги, я сейчас намереваюсь излагать популярным языком вещи, хорошо им известные... Алхимические преобразования делятся на три рода. Первый – это морфоалхимия: изменения формы тела без изменения его внутренней структуры. Туда же относится фитоалхимия, зооалхимия – область уважаемой Саманты. Второе – ядерная алхимия: изменения самой формы вещества. Пресловутое превращение свинца в золото или, не менее пресловутое, воды в вино, - Хайдерих дернулся, - как раз из этого ряда. Тогда-то, собственно, и выделяется излучение: в нашем мире, в основном, в виде электрического разряда, лишь небольшая ее часть оказывается альфа- и бэта-частицами, гамма-лучей в излучении от стандартной трансмутации практически нет. Ваша, вероятно, имеет обратную тенденцию. Даже удивительно! При такой разнице в фундаментальных основах материи между нашими мирами должно быть гораздо больше отличий...
-Может быть, они и есть! - взмахнула рукой, в которой она держала чашечку с кофе, Саманта Радклифф, специализировавшаяся на генетической алхимии женщина лет тридцати с губами, выкрашенными ядовито-оранжевой помадой. - Может быть, они развивались совсем на другой основе, нежели мы! И генетически они представляют совершенно иную, просто очень похожую внешне структуру. Мы не можем проанализировать так глубоко, чтобы это понять.
-Боже мой, Саманта, я знал, что вы хотели бы меня препарировать, но никогда не подозревал вас в стремлении распылить меня на атомы! - кротко произнес Альфонс. - Правду говорят, что женщины кровожаднее мужчин.
Он только здесь, в Немезисе, узнал, что такое «гены», и открытие это привело его в восторг.
Все засмеялись.
-Нет-нет, серьезно, - заметила покрасневшая Саманта. - Ведь мы еще не умеем анализировать генетический код, мы только знаем, что он существует. Что если на этом уровне обнаружатся отличия?.. Простите, Альфонс, но если бы вас можно было с кем-нибудь спарить...
Последовал новый взрыв смеха, и Саманта умолкла, пробормотав что-то типа «да ну вас всех» и закурила новую сигарету. Дымила она отчаянно, а все окурки, которые клала в пепельницу рядом с собой, раскрашивались оранжевым колечком.
-Так постойте, - сказал Альфонс, отчаянно пытаясь припомнить, какие же карты вышли, - ведь может так быть, что у вас изначально большая устойчивость к радиации, чем у нас?.. И именно это позволяет вам использовать алхимию!
-Очень может быть, - пожал плечами Огден. - Этот мир удивителен, мой юный друг.
Хайдерих внутренне поморщился. Ему скорее нравился Огден, чем нет, кроме того, Хайдерих крайне уважал его познания – как и алхимики. Однако вот этот покровительственный тон временами начинал раздражать. Может быть, потому что сам Огден выглядел от силы лет на пятнадцать старше Хайдериха, и приходилось все время напоминать себе, сколько же ему на самом деле.
-Постойте! - воскликнул Синистра. - Но так это значит, что Хайдериху вообще опасно здесь находиться! Он же может такую дозу поймать, что потом...
-Может быть, и в самом деле... - задумчиво произнес Огден. - Ему бы следует уехать... Как вы считаете, Алекс?
-Это должен решать п-полковник, - пожал плечами руководитель лаборатории. - Ведь Х-хайдерих точно так же в зоне сек-кретности, к-как все мы. И п-покинуть п-просто так ее не м-может. Но я п-поговорю с Уитби.
-А пока, - сказал Хайдерих, - позвольте мне поднять ставку.
Играли просто на очки – но ставка все равно имела символическое значение.
Уже несколько позже, когда все расходились по домам после игры (Хайдерих выиграл: как ни странно, в преферанс он был признанным чемпионом, несмотря на свой вечно неуверенный вид – а может быть, и благодаря ему), Алекс тихонько спросил у Огдена, надевая в прихожей пальто:
-Простите, а какой третий тип алхимии вы имели в виду?
-Мммм... я бы назвал ее эзотерической, - Огден улыбнулся. - Изменения душ... перенос... То, завесу над чем нам лишь приоткрыли Элрики. То, чем занимается мой друг Габриэль. И было бы любопытно знать, как соотносится с этим Философский камень и красная вода. Почему для их получения требуются жизни живых, более того, разумных существ?.. Почему не годятся животные, растения?.. Параллельные миры – путешествия в них, похоже, лежат на стыке алхимии второго и третьего типа.
-Вы думаете, это все еще вопросы алхимии? - тихо спросил Алекс.
-Ну не религии же.
-П-при всем уважении, сэр... Я б-бы сказал, что речь здесь идет о неких более глубинных законах. Да, алхимия имеет связь с ментальностью человека, но она имеет не меньше связей с иными науками – и зря мы так упорно отворачивается от физики. Мне показывали к-кое-какие засекреченные отчеты. Возможно, если бы занялись исследованием к-космического пространства, мы узнали бы много интересного. Вот, скажем, магнитные поля планеты – они могут оказывать очень интересные влияния на процессы трансмутации. А к-как дела с алхимией обстоят на других планетах системы?.. Мы знаем, что жизни на них нет, но...
Огден развел руками, признавая возможную правоту оппонента.
-Чем дольше я живу, Алекс, тем больше понимаю, как мало мы знаем. Пожалуй, как бы далеко мы ни зашли, мы всегда будем оставаться только в начале пути. И это прекрасно. Вы молоды; вам еще не понять, насколько прекрасно.
***
-Тебе надо радоваться, - сказал Эдвард Альфонсу. Над парком, над синеватыми пиками елей кружили вороны. - Ты обнаружил это вовремя. Представь, что было бы, задержись бы ты там подольше?..
-И все же я чувствую не только облегчение... - задумчиво произнес Хайдерих. - Ты знаешь... Никто из нас не может жить вечно. Я не очень боюсь смерти. То есть нет, боюсь, конечно, но... как бы тебе сказать?.. Я бы скорее...
-Ты бы, скорее, пренебрег риском погибнуть, но сделал бы что-то важное и нужное, или спас бы кого-то, кто тебе дорог, - закончил Эдвард. - Ага, знаю. Сам такой. И Ал такой.
-И мой друг Эд Мэтьюз, - улыбнулся Хайдерих. - Все мы такие. А так у меня странное чувство: как будто я сам напросился участвовать в чем-то нужном и важном, а потом сбежал с полдороги. И только потому, что у меня, видите ли, голова закружилась.
-Ага, температура поднялась и волосы полезли, - язвительно закончил Эдвард. - Не пори чепухи. Твоя безвременная гибель никакой бы пользы для науки не принесла.
-У меня не полезли волосы, - заметил Хайдерих. - И... да, я понимаю, что единственным выходом было уйти. И все-таки... я хочу вернуться домой, Эд. Здесь у меня с самого начала было чувство, что я иду по горящим углям, и чем дальше, тем больше. А твой брат там, у нас, если он жив, наверняка проходит через то же самое. А я ничем не могу помочь ни себе, ни ему, ни нашим семьям. Тут же случай представился, а ...
-Но, как выяснилось, ты действительно шел сквозь огонь, - сжав зубы, произнес Эдвард. - Невидимый. Если он превратит тебя в головешку, пользы не будет, говорю снова. Сколько я еще раз должен это повторить?..
-Да ладно, трех раз хватит, - усмехнулся Хайдерих. - Эд... Слушай, ты прости меня.
-Идиотизм, - сердито отозвался Эдвард. - Это уж мне следует просить прощения. Это я втянул Ала в это дерьмо. Если бы не я, не было бы ни взрыва... ничего. А ты иди домой... ну, то есть к нам. Вид у тебя неважный.
-А, - Хайдерих улыбнулся. - Буду ночевать на диванчике в кухне. Как я понимаю, в гостиной там у них все еще живет Рассел Трингам?.. Для поднятия морального духа?..
-Выгони, - мстительно сказал Эдвард. - Пусть разбирается со своими пассиями, что дежурят у него под дверью. Хватит ему уже жарить моей жене яичницу по утрам!
-И что, вкусно готовит?.. - заинтересовался Альфонс. - Ради вкусной домашней яичницы я даже готов спать на диванчике на кухне.
-Да иди ты!
И оба рассмеялись.

***

-Тебе нравится эта шляпка? - спросила Винри.
-Замечательная шляпка, - ответила Мари, не кривя душой.
Шляпка и в самом деле была исключительная: белая такая, с пушистым фиолетовым пером на тулье.
-Кич, - решительно заявила Винри, отложив шляпку в сторону.
-Как это кич?! - возмутилась продавщица. - Вы только посмотрите на...
-Да нет, шляпка хорошая, - махнула рукой Винри, - я имею в виду, что я в шляпке – это кич. Сроду не носила шляпок с перьями.
Мари только вздохнула.
-Есть множество вещей, которые мы сроду не делали.
-Дай-ка я примерю, - застенчиво произнесла Ческа. - Я тоже никогда в жизни не мерила таких шляпок...
А Мари так и не ударила Жозефину Варди, хотя ей очень хотелось.

Государственную преступницу содержали весьма прилично. Небольшая, но чистая камера с белыми стенами, низкая и узкая, но застеленная веселеньким постельным бельем с пчелками кровать. Имелся даже небольшой письменный стол, на котором стояла вазочка с засушенной мимозой. Если бы не решетка на окне, можно было бы подумать, что вы оказались в какой-то стесненной в средствах провинциальной больнице... и то, больница больнице рознь, в некоторых и решетки на окнах присутствуют.
Когда Мари вошла, Жозефина Варди сидела на кровати в свободной позе и смотрела на солнечный луч, падающий из этого самого окна. В луче, как водится, танцевали пылинки.
Мари с неприятным чувством подумала, что эта женщина и впрямь на нее похожа и, наверное, Мари такой и станет в старости. Или нет, не станет. Жозефина была очень стройна, даже худощава, Мари же отличалась спортивной комплекцией, и знала за собой легкую склонность к полноте, которая с годами наверняка проявится сильнее... мама ее, например, насколько Мари помнила, была довольно пухленькой особой. У Жозефины был очень умный, пронзительный взгляд, который буквально ошеломил Мари, едва она увидела свою тетку. Сама Мари, увы, блестящим интеллектом не отличалась. Наконец, Жозефина неповторимо иронично улыбалась, а Мари сомневалась, что ее лицевые мышцы когда-либо будут способны на столь впечатляющую мимику.
-У вас двадцать минут, - сказал охранник, закрывая за Мари дверь.
-Спасибо, - ответила Мари уже в пустоту.
Несколько секунд они молчали. Жозефина с улыбкой разглядывала Мари, Мари разглядывала Жозефину. Потом Мари сказала:
-Знаете что, я, пожалуй, сяду. Ноги затекли.
Отодвинула стул и села. Стул оказался дьявольски неудобным – по крайней мере, для нее. И низким. Непонятно, как потом с него вставать.
-Ну вот я тебя и вижу живьем, - сказала Жозефина. - Очень приятно, Мари. Ты здорово похожа на своего отца.
-Спасибо, - ответила Мари. - К сожалению, я плохо помню родителей.
-Мне очень жаль, что я не знала о твоем существовании. Я всегда не слишком хорошо ладила с детьми, но ради ребенка Жана я бы постаралась. Я ведь всегда очень его любила, знаешь ли.
-И поэтому вы попытались меня убить? - спросила Мари. Спросила без гнева: ей действительно было интересно.
-И ты туда же... - вздохнула Жозефина. - Из чего я заключаю, что эти умницы-аналитики мне не поверили. А ведь я рассказывала им все абсолютно честно. Поименные списки организации?.. Пожалуйста. И где лежат, и кого сама помню. Источники финансирования?.. С премоим удовольствием. Зарубежные контакты – все как на духу! И насчет тебя я тоже говорила правду: Мари, мне и в страшном сне не привиделось бы, чтобы я – и вдруг приказала тебя убить! Ну, сама подумай, не глупость ли это?.. Чем ты можешь мне помешать, повредить?.. Чего ты знала такого, чего весь Маринбург не знал?.. А вместе с тем, уничтожить дочь Жана – да ни за что на свете! Я бы тебя холила и лелеяла, честное слово. Это он порвал со мной всякие отношения, а не я с ним.
-Порвал отношения? - спросила Мари удивленно.
-Ты действительно хочешь узнать?.. - Жозефина улыбнулась. - Поверь, тебе подоплека нашей ссоры не понравится. Косвенно, именно из-за нее ты осталась сиротой и была вынуждена жить в приюте... сколько?..
-Восемь лет.
-Вот видишь... восемь лет. Впрочем, одержи верх я, тебя вообще бы на свете не было, скорее всего.
-Вы поссорились из-за мамы! - догадалась Мари.
-Разумеется, - Жозефина склонила голову. - Довольно частая ситуация в семьях, не находишь?.. Признаюсь честно: мне активно не нравилась Леона. Я считала ее абсолютно неподходящей партией для Жана... дело житейское, как говорится. С годами я поняла допущенную ошибку и больше ее не повторила бы. Вот только поезд ушел. Твой отец ни в какую не желал восстанавливать связь. Так что... я не пыталась тебя убить, девочка. Да, мои люди действительно следили за тобой – но они тебя охраняли. Там, в Нэшвилле, когда в тебя стреляли, а вместо этого попали в какого-то шахтера...
-Да... - напряженно произнесла Мари.
-То, что стрелявшего вообще заметили – заслуга моего человека. Если бы не он, тот убийца, завершил бы свое дело, ибо был профи высшего класса. Лучший в Столице – отчасти потому, что, насколько я знаю, работает не столько за деньги, а за верность.
Мари напряглась.
-Имя «Максим Дигори» тебе что-нибудь говорит? - спросила Жозефина. - А «Золотая печать»?
Мари ощутила сильное головокружение, даже что-то вроде тошноты, потом озноб, и токсикоз тут был не при чем. В груди стало холодно. О господи, как же она все-таки была права, когда не хотела ехать в Столицу! Зачем только она позволила Эдварду и Винри привезти ее сюда!.. Хотя нет, если они достали ее и в Нэшвилле... Но... как так, ведь три года назад Старый Джо сказал, что они ее отпустят?!.. Ведь он сказал: «Уезжай, малышка, как можно быстрее, и не возвращайся – и о тебе забудут!»
-Вы рассказали об этом на допросе? - быстро спросила Мари.
-Разумеется, - кивнула Жозефина. - Рассказала. Мне не слишком поверили... сначала. Потом пришел этот симпатичный ребенок, который меня курирует, и вот он поверил сразу. Кстати, показатель, что не только я занималась опытами на детях.
Под потолком зашипело – сработал динамик.
-Прошу вас на эту тему не продолжать, - произнес суховатый женский голос, и тотчас отключился.
-Вот, - усмехнулась Жозефина. - И так всегда, когда речь заходит о чем-то интересном... Интересно, она имела в виду то или это?.. - она с юмором посмотрела на Мари. - Ну ладно, я уверена, что, раз уж действительно поведала обо всем, что знала, и даже обо всем, чего не знала, тебя будут охранять надлежащим образом и именно от того, от кого надо. А я действительно только защищала тебя, девочка. Мне бы неприятно было только что узнать о своей племяннице – и сразу потерять ее.
Она замолчала. Мари тоже не спешила говорить.
-Может быть, ты хочешь меня о чем-то еще спросить? - улыбнулась Жозефина. - Все меня о чем-то спрашивают. Нет?.. Тогда спрошу я. Ты, кажется, вышла замуж? - она указала на обручальное кольцо Мари.
-Если вы следили за мной, то должны знать, - пожала Мари плечами.
-После Нэшвилла – нет. Твой «инспектор», - Жозефина насмешливой интонацией выделила слово «инспектор», - принял достаточно серьезные меры. Ты, наверное, обо всех и не знаешь. Мы не смогли тебя обнаружить. Впрочем, простой арифметический подсчет подсказывает, что ты была беременна уже в Нэшвилле. Кто-то, эвакуированный из Маринбурга?.. Один из шахтеров?
Мари сжала руки на коленях.
-Альфонс Элрик. Вам это имя должно быть знакомо.
-О! - Жозефина расплылась в прямо-таки неудержимой улыбке. - Прости, девочка, просто это довольно-таки забавно. Кстати... а колечко-то знакомое. Это нам с Жаном от родителей достались: мужское и женское.
-Правильно, - сказала Мари. - Это мужское кольцо. Папа его носил, как обручальное, а ведь ростом с вас был и с меня. Так что его кольцо мне пришлось впору, а вот мамино не налезло – она была довольно маленькой. Обручальные кольца родителей мне передали.До сих пор они лежали под обложкой альбома, а недавно я их оттуда вытащила.
-Я думала, в них хоронят.
-Родителей хоронили северяне, если это можно так назвать – наверное, просто в яму покидали. Золотые украшения снимали, естественно... Потом их забрали со склада – что не растащили, - а так вышло, что один из офицеров был лично с родителями знаком. Он эти кольца узнал – они с маркировкой. Дата и инициалы. И отдал мне. Я тогда лежала в больнице, и врачи даже не были уверены, что я выживу. Еще тот офицер хотел меня удочерить, но он и сам погиб буквально через пару дней. Его звали старший сержант Николас Ласси. Я из нашего дома унесла альбом... его мне подарили на День Рождения, буквально за пару дней до штурма. Там на первой странице была только одна фотография – моя. Без них. Так что у меня от родителей не осталось фотографий, только вот эти кольца. Я боялась, что их у меня украдут, но обошлось. И вот теперь пригодились...
-Я бы хотела посмотреть альбом, - неожиданно мягко произнесла Жозефина Варди.
-Он у меня дома лежит, - сказала Мари. - Здесь, в Столице. Я его много лет таскала с собой повсюду, сама не знаю, зачем взяла из Ризенбурга... привычка, должно быть. Там сейчас очень много фотографий. И из приюта парочка... на одной есть даже Кит Танака... знакомо имя? - Жозефина покачала головой. - Значит, не так вы хорошо информацию собирали... Потом друзья из Академии, пара фотографий из Маринбурга, Квач – это моя собака... Теперь я туда наклеила еще всех Элриков. В альбоме много страниц.
-Я бы оставила все как есть, - улыбнулась Жозефина. - Одну фотографию. На память.
-Память памятью, а жизнь продолжается, - покачала головой Мари. - Мне иногда кажется, что я как будто ответ держу перед родителями: вот, посмотрите, у меня все как у людей! Я тоже бываю счастлива, бывает, печалюсь... я проживу хорошую жизнь. Понимаете?
-С трудом, - Жозефина Варди развела руками с шутливо-виноватой интонацией. - Признаться, обывательское счастье всегда оставалось для меня загадкой. И не сказать, чтобы я была особенно любопытна в этой области.
Мари все-таки удалось встать, она сделала шаг к двери.
-Постой, - сказала Жозефина. - Ты не хочешь меня еще о чем-нибудь спросить? Ну хоть о своем отце. Ведь рано или поздно меня казнят, и такой кладезь познаний пропадет.
-Не очень, - призналась Мари. - Кроме того, прекратите паясничать, в конце концов! Ничего не пропадет. Вы же прекрасно понимаете, что вас приговорят к смертной казни – а потом помилуют, из уважения к вашему преклонному возрасту и женскому полу.
-О! - Жозефина удивленно хмыкнула. - Да нет, девочка, ты ошибаешься. Не помилуют. Не тот случай. И политический мотив - чтобы не повадно было. И личная месть, опять же. А может, оно и пусть лучше казнят, чем идти на каторгу.
-И еще... - тихо сказала Мари, схватившись за дверную ручку. Она сомневалась, стоит ли говорить это, но все же сказала. - Дня за два до того, как родителей убили, я слышала, как они разговаривали поздно вечером. Знаете, как это бывает: родители думают, что ребенок спит, а он на самом деле слушает. Ночью хорошо слышно. Мама уговаривала отца разыскать вас. Помириться с вами. Она говорила отцу, что если с вами во время войны что-нибудь случится, он всю жизнь будет жалеть, что не поговорил с вами. Еще она говорила, что, если что-то случится с ними, вы сможете позаботиться обо мне – ведь ни у кого из них не было других родственников. Отец молчал-молчал, а потом очень сурово ответил маме, что всепрощением не отличается, и если она смогла простить вам, то, что вы сделали ей, то он не простит никогда. И что с его стороны торжеством милосердия было не выдать вас полиции.
Жозефина молчала. Мари не смотрела на нее.
-Я много думала над этим, - продолжила Мари. - И в конце концов, как мне кажется, поняла, о чем речь. Они говорили о покушении на убийство. Вы пытались убить маму. Я не ошиблась?
Жозефина молчала.
-Но почему?!
-Ты же говорила, что не хочешь слышать ответов, - ласково произнесла Жозефина. - К тому же, ты ведь и сама догадываешься... Знаешь, дорогая, если я чего-то хочу – меня мало что может остановить. Перед собой я никогда не лукавлю. Зато я всегда готова платить по счетам. Можешь ли ты сказать то же о себе?
***
Ческа повертелась в шляпке туда-сюда перед большим зеркалом, чья рама была украшена букетиками искусственных цветов.
-Не очень, - заметила она со вздохом, снимая произведение портновского искусства.
-Вам нужно что-то более строгое, - пришла на помощь продавщица. - Что-то более классическое.
-Спасибо, но нет, - печально ответила Ческа. - На самом деле я никогда не любила шляпки...
Из шляпного салона они направились в кафе. Сели подальше от входа, возле окна. За окном шумела и жила обычная послерождественская улица: ехали машины, ходили люди... Вот мимо прошла стайка детишек с двумя воспитательницами. Передняя несла в руках связку красных флажков.
-Ты, случайно, не знаешь, кто будет, мальчик или девочка? - спросила Ческа у Мари.
-Нет, - Мари пожала плечами. - Откуда?
-Ну, ведь как-то же определяют...
-Точно - нет. Да и зачем?
-Забавно будет, если родится девочка, - мечтательно сказала Винри. - Четвертая близняшка! Скажи, Мари, у тебя кто-нибудь из родителей был светловолосым?
-Мама, - ответила Мари. - Светловолосая и кудрявая. Я кудрявая в нее. У отца волосы только слегка волнились.
-Значит, может быть еще одна блондинистая девочка, - улыбнулась Винри, делая глоток чая. - Было бы весело.
Ческа хмыкнула.
-Больше всех веселился бы Эдвард.
-О, это да!
И женщины усмехнулись все вместе.
-Я бы хотела сына, - заметила Мари. - Я бы назвала его Дрейк.
-Почему Дрейк? - спросила Ческа.
-Просто... Был такой пират, знаменитый... Мне мама про него читала книжку, когда я маленькая была. Я еще подумала: вот выросту, обязательно назову так сына.
-Дрейк Элрик... попробовала Винри вслух. - Не очень звучит. Язык спотыкается.
-Ну, я бы сокращала до «Ди», - пояснила Мари. - Или еще как-нибудь... - она задумалась. - Вариантов много. А девочку я бы назвала... - она хотела сказать «Франсуаза» - думала Мари о таком имени в детстве, тоже в честь того пирата, - но язык выкрутился: - Леона. Как маму. Девочки, давайте сменим тему. Я почему-то очень боюсь сглазить...
-Не удивительно – такая нервотрепка! Ну, не все же говорить о политике, - Винри махнула рукой. - А то с этим Эдом...
Ческа улыбнулась.
-Что улыбаешься? - подозрительно спросила Винри.
-Я подумала, что вы с Эдвардом очень часто нелестно отзываетесь друг о друге. «Этот Эд», «эта Винри»...
-Ну да, а ты попробуй проживи вместе больше тридцати лет! - запальчиво ответила Винри. - Еще не так заговоришь. Кстати, простите меня, девочки, я отойду...
Она вышла из-за столика и направилась в сторону туалета.
-Я, пожалуй, тоже, - заметила Ческа и тоже поднялась.
Мари на несколько минут осталась одна.
И вот этот-то момент, разумеется, и выбрал убийца, чтобы подсесть к ее столику.
Убийца был хорошо знаком Мари – его звали Джордж Некси, тридцати лет от роду, внешность малопримечательная, под подбородком на шее шрам – но не от «бандитской пули», а от неудачного стоматологического вмешательства. Он был старым другом и товарищем Кита.
-Привет, - сказал он, усаживаясь на стул Винри, прямо напротив ее кофейной чашки и скомканной салфетки со следами крема от пирожного, и дружелюбно улыбаясь золотыми зубами. - Не ждала?
-Я думала, Максим Дигори за мной охотится... - произнесла Мари, едва соображая от страха, что говорит.
-Скажем так: мы с Максом занимались вдвоем, - осклабился Джордж. - Уж не думала ли ты, что мы тебе простим Кита? Спасибо, два года ждали, пока Хрыч Хадс не помер! А теперь пока, прости, нет времени.
С этими словами он выдернул из-под куртки револьвер. Мари поняла, что даже пригнуться или там под стол нырнуть – не успеет. Не в нынешнем неповоротливом состоянии.
Старик Хадс – это был глава Китовой группы. Он пообещал Мари защиту, если она уедет из Столицы. А Макс и Джордж были лучшими друзьями Кита. И, в отличие от него, они не понимали, как это можно: любить только одну женщину, и любить так постоянно, как он. Максимум посмеивались над его страстью. Как же они сказали... «Он из-за тебя, сучка, скурвился». Или не сучка. Какое-то другое слово употребили, сильнее. Память Мари его почему-то не удержала.
Джордж Некси выстрелил. Выстрел, который готовился два с половиной года, ...
...промахнулся.
Оглушенная – не выстрелом, револьвер был оборудован глушителем, скорее, внезапностью всего случившегося, - Мари смотрела, как Джордж валяется на полу, сбитый с ног вместе со стулом. Больше всего ее поразило, что одним из сбивших была молоденькая пухленькая девушка с длинными светлыми волосами и в черных очках – Мари заметила ее в кафе много раньше, она сидела у окна, читала газету и методично опустошала стоящие перед ней маленькие бутылочки с кефиром. Вторым был совершенно невзрачный мужчина, которого Мари, напротив, не заметила в упор. Ну да, конечно. Эдвард ведь предупреждал, что они будут всегда с охраной...
Мари закрыла лицо руками и зарыдала.

...Мари сказала Киту, что уходит от него. Сказала, что не может так больше. Сказала, что лучше она уедет. А Кит сперва рычал, бесился – она не боялась его гнева, потому что еще десять лет назад он поклялся, что никогда не тронет ее, но пару стульев он все-таки ногами разбил – а потом упал перед ней на колени, уткнулся лицом ей в ноги и сказал: «Если выбирать, ты или семья, я выберу тебя».
Мари ужасно испугалась – она всегда боялась этих бурных чувств... тем более, ей всегда казалось – дело не в ней, а в бурном темпераменте ее сожителя. В кого влюбляются неистово?.. В капризниц, в кокеток, в сильных и по-настоящему незаурядных дам, а что она?.. Скучная врачиха со скучными представлениями о должном. Киту нужно было кого-то сильно любить – вот он и придумал себе собственную Мари, которой никогда и не было.
Кит ушел, хлопнув дверью, а Мари стала собирать вещи. Собрала быстро, но ей казалось нечестным уйти, пока его нет. Она даже нашла в себе силы сидеть и читать «Юмористическую химию» Берроуза – с включенным радио, потому что от тишины квартиры делалось страшно. Вечером Кита, окровавленного, измочаленного и умирающего принесли к ней. Сказали: «Ты же доктор. Спасешь – забирай».
Разумеется, спасти его она не смогла.

...-Человек, который тогда, в Нэшвилле, сказал мальчишке Майклу, что на шахте произошел обвал, на самом деле не входил в организацию Варди. Да, он интересовался их риторикой, да, он посещал их собрания, но не более того. Это наша накладка, что мы не поняли этого раньше, - неохотно произнесла женщина в темных очках в ответ на прямой вопрос Мари. Она представилась как Карен, и больше ничего о себе не сказала. Даже очки не сняла. - Не говорите только, что я вам сказала, ладно?.. Нам не положено. И вообще, простите. Такого больше не повторится.
-Не за что, - устало ответила Мари. Она уже отревелась на плече у выскочившей из туалета Винри, умылась, и теперь выслушивала агентессу более-менее спокойно. - Спасибо вам за то, что этого не произошло с более трагическими последствиями.
Но Карен ее уже не слушала. Она уже торопилась прочь. Совершенно правильно: ей еще предстояло получать втык от начальства. Еще предстояло разбираться, как это обычный бандит решился напасть на женщину, которую охранял Особый отдел. Мари-то знала, почему: вспылил. Долго ждал, наверное, вот нервы и не выдержали. Он всегда был вспыльчивым.
Как и Кит...
Но Особый отдел, разумеется, будет проверять. Ох у кого-то сегодня тяжелая ночь получится...

На следующий день Винри уехала в Ризенбург к дочерям, чтобы они не встречали Рождество без матери, а Мари осталась в квартире Элриков втроем с Расселом Трингамом и Альфонсом Хайдерихом.
Для себя Мари заранее решила, что жить в одной квартире с двумя мужчинами, которые почему-то вбили себе в голову, что должны обязательно о тебе заботиться, - это должно оказаться самым потрясающим приключением в ее неудавшейся жизни. Однако не успели они ни втроем – Мари, Альфонс и Ческа – выйти из здания вокзала, проводив Винри, как Хайдерих приподнес ей первый сюрприз. Он задумчиво посмотрел на небо, где собирались тучи – дождь будет, наверное, после обеда – и сказал:
-А если я не ошибаюсь, сумасшедший дом, в котором я сидел, где-то недалеко?
-Да, два квартала, - сказала Ческа, которая уже открыла дверцу служебной машины.
-Может быть, мы зайдем? - спросил Хайдерих.
-Скучаешь? - поинтересовалась Мари. Она не намеревалась шутить, просто все еще думала о Винри – у той были не слишком-то счастливые глаза, когда она садилась в поезд, и она очень серьезно шепнула Мари на ухо: «Ты к Эду почаще заходи...», поэтому получилось не к месту.
Шеска хихикнула, Альфонс улыбнулся, но немного неловко.
-Что-то вроде того, - сказал он. - Сосед мой по палате... Я его так и не навестил с тех пор, как выписался. Нехорошо.
-Ну так давайте заедем, - пожала плечами Мари. - Или... Ческа, может быть, тебя сначала домой?..
-Нет-нет, я с вами, - сказала Ческа, нервно поправляя очки. - Я никуда не тороплюсь.
Мари была знакома с Ческой всего пару недель, но уже заметила, что та никогда не торопится уходить домой первой. И вообще оставаться одна не любит. Боялась она, что ли, своей пустой квартиры?.. А может быть, книг боялась?.. Еще бы, так много собрать – того и гляди, обрушатся на тебя и похоронят. И на помощь некого будет звать.
Это ужасно, когда никто не ждет тебя дома. Ужасно быть сиротой.
Вот так и получилось, что в вестибюль Психиатрической лечебницы №1 они вошли втроем, этакой слаженной группкой: Альфонс посередине, Мари и Ческа в виде конвоя по краям.
Вестибюль больницы заставил Мари мрачно поежиться: не любила она такие присутственные места. Вроде бы и приличная клиника, а все равно пахнет хлоркой, скукой и врачебными ошибками. Опять же, окна все время... не то что откровенно немытые, а какие-то не очень чистые.
У стойки регистратуры стояла толстая женщина - кстати, в модной шляпке с пушистым пером - и о чем-то визгливо разговаривала с вахтершей. Мари не хотела прислушиваться, но против воли уловила:
-Правильно, он чуть что, так псих, а кто работать будет?..
-Послушайте, Альфонс, а нас пустят к вашему другу? - спросила Ческа.
-А отчего нет? - пожал плечами Хайдерих. - Он же не буйный... тут пускают...
Мари смотрела на стойку регистратуры, и поэтому первой увидела, как из дверей вышел невысокий сутулый чернобородый человек в светлом плаще, и, шаркая ногами, побрел к выходу. У него был вид прощающегося с волей, только что наручников не видно.
Мари услышала за спиной сдавленное оханье Хайдериха... обернулась. У того было лицо, как будто он призрака увидел.
-Керспи! - воскликнул Альфонс. - Ты...
Чернобородый обернулся к ним, бороду прорезала широкая улыбка.
-Альфонс, друг мой! А меня, ты понимаешь, жена нашла! Неделю назад. Вот, сегодня забирает.
-Жена?.. - спросил Альфонс несколько растерянно.
Толстая женщина у регистратуры обернулась и смерила Альфонса подозрительным взглядом, после чего немедленно схватила Керспи за локоть.
-А вы кто ему, собственно, будете? - визгливость в ее голосе била все рекорды. - Симулянту этому?
-Милая, мы, собственно, в одной палате... - начал Керспи. - Он из параллельного...
-Я тебе не милая! - отрезала женщина. - Я тебе злая и противная, понял?!
-А что?.. - начал Альфонс.
-То! - отрезала женщина. - Симулянты хреновы! Один в больнице от жены от детей прячется, и другой такой же небось! - она злобно сощурилась на Мари. - Обрюхатил, небось, а жениться не захотел! Инопланетяне, гроб их, пришельцы, гроб их... По всей стране искать приходится, алкоголика подлого! А он вон где! Уж я с ним намаялась!
Сказать, что Мари, Ческа и Альфонс от такого энергичного выступления потеряли дар речи, значит, ничего не сказать.
Керспи вымученно улыбнулся.
-Вот оно как, друг, - смущенно сказал он. - Заходи как-нибудь...
-Только попробуйте! - прошипела толстуха, и потащила Керспи за собой к выходу. Бывший инопланетянин шел покорно, хотя Мари показалось, будто пару раз он попытался упереться ногой – без особого, впрочем, успеха.
-Вот оно как... - задумчиво сказал Альфонс. - А я-то был уверен, что он действительно инопланетянин...
-Инопланетян не бывает, - грустно заметила Ческа. - Совсем-совсем. Вы разве еще не знаете, Альфонс?

***
Дождь все-таки пошел после обеда, но ненадолго. Когда небо развиднелось, Мари заявила, что отправляется на прогулку. Хайдерих предложил себя в роли сопровождения, однако Мари наотрез отказалась: заявила, что хочет пойти одна. Альфонс спросил, разумно ли это в свете произошедших событий – о покушении в кафе он уже знал. Мари пожала плечами и ответила, что недавние события как раз показали, что совершенно одна она теперь не остается. «И вообще, Альфонс, мне надо немного подумать».
О чем Мари собиралась думать, Альфонс не знал. Ее лицо ему категорически не нравилось. Во всяком случае, когда у его старой подруги и в каком-то смысле невестки Мари Виртиц появлялись такие складочки у бровей, можно было гарантировать, что она вот-вот вляпается в какую-нибудь историю. Эта Мари, впрочем, как он успел заметить, была гораздо спокойнее и выдержаннее, поэтому можно было надеяться, что дело ограничится небольшой депрессией. Многие люди зимой грустят.
Не успела Мари выйти, как с работы вернулся Рассел Трингам. Был он грустен, зол и с порога начал ругаться матом. Материл он для разнообразия не студентов, которые ему прохода не давали, а свое начальство, которое что-то там напутало в публикации сборника – Хайдерих был слишком далек от академической среды, чтобы по скупым замечаниям понять, о чем же шла речь. Потом Рассел рухнул на кресло в гостиной и тоном умирающего лебедя заявил, что в свете такой вселенской подлости родного деканата козни обожающих его женщин уже не кажутся такими страшными, ибо все познается в сравнении, так что, возможно, он решится вернуться в родную квартиру. Но не сейчас, а денька через два, когда он свыкнется с этой мыслью и наберется смелости предстать перед прекрасными очами возможной засады...
-Что, решили, что можно снять внутреннюю охрану? - спросил Хайдрих.
-Ты о чем? - очень искренне удивился Рассел.
-Ну, не знаю я, как это у вас называется... последний круг обороны, так сказать. Ты ведь тоже государственный алхимик, причем боевой, если я ничего не путаю. Процесс ведь скоро, я так понимаю?
-Первое слушание послезавтра, последнее планируют не позже чем через месяц. Тут быстро надо, - зевнул Рассел, демонстрируя недюжинную осведомленность для человека, прежде этим вопросом совершенно не интересовавшегося. - Слушай, вы там кофе днем не купили, когда на вокзал ездили?
-Нет, не купили, - покачал головой Хайдерих. Встал с дивана. - Сейчас схожу.
-Да ладно, я сам, - великодушно махнул рукой Рассел .- Сиди уж. Это ж мне еще на завтра сто семнадцать рубежных контрольных проверять, не тебе.
-Нет-нет, я хочу пройтись, - ответил Альфонс, и вышел, накинув пальто.
Ему действительно очень хотелось прогуляться. Когда дверь парадного захлопнулась за ним и в лицо ударил холодный зимний ветер, Альфонс подумал, что больше всему на свете ему хочется сейчас поглубже сунуть руки в карманы, поднять воротник, да и пойти куда глаза глядят. Потому что, ей-богу, тошно ему было. Люди не те, имена не те... даже расстояния не те. И невозможно с этим никак справиться.
Как-то там сейчас Венди и Тед? Что они делают? О чем думают?.. Начались ли война, чего Венди так боялась?.. Он ее успокаивал – нет, ты что, после Мировой войны любому идиоту должно быть понятно, что следующая европейская война будет последней, потому что все же выжгут, а политики, как бы их ни ругали, все-таки далеко не идиоты... Успокаивал, но сам себе верил только на половину.
А Тед ведь искренне увлекался гитлеровской риторикой. Неужели до сих пор увлекается?.. А что если он вступил там, без него, в какое-нибудь объединение, а что, если даже решил сбежать из дома и... ну, скажем, добровольцем в немецкую армию вступить?
Все одни и те же изношенные до дыр мысли, и такие же бесполезные.
Кофе продавали в небольшой лавчонке на углу, такой, с колокольчиком над дверью и большим рыжим котом, спящим возле кассы. Продавщица, невысокая седая женщина, неожиданно тепло улыбнулась Альфонсу и сказала:
-Знаете, у меня от хорошего кофе всегда настроение повышается. Вы его сварите с корицей обязательно. Очень вкусно.
-Спасибо, - сказал Альфонс, - попробую.
Кофе он не слишком-то любил, пил только по рабочей необходимости – например, если им с Эдвардом случалось до утра работать над срочным заказом. Однако когда он выходил на залитое дождем крыльцо магазинчика, на душе отчего-то стало легче.
Надо учиться верить, не зная. Надо... надо как-то обустраиваться тут, в конце концов. Найдут ли те ученые алхимики дорогу в его мир – это еще вилами по воде писано. А жизнь продолжается.
Хорошо бы только она продолжалась в какую-нибудь погоду посолнечнее. А то прямо мелодрама, право слово...
-Альфонс! - окликнул его знакомый голос. Да что там знакомый, не далее как сегодня слышанный!
Альфонс удивленно обернулся. Керспи вывернул из-за круглой тумбы с афишами, радостно улыбаясь. Одет он был слишком легко для такой погоды, даже без плаща, не говоря уже о куртке. А на ногах – домашние шлепанцы.
-Друг мой! - он схватил Альфонса за рукав и потянул его за тумбу. - Друг мой, я ведь не ошибусь, если выскажу предположение, что вы очень хотите попасть домой?


***
-Ты хорошо подумал? - вопрос был задан самым что ни на есть внимательным и сочувственным тоном, однако что-то в голосе говорящего заставило Теда Хайдериха внутренне напрячься. Впрочем, ничего страшного не произошло бы, даже если бы его волнение и увидели бы: оно в таких обстоятельствах вполне уместно.
-Ну что ж... - Джон Вернон хлопнул его по плечу и раскрыл перед ним стариннную, нарочито скрипучую дверь. - Входи.
И Тед переступил порог.
За порогом обнаружилась самая обыкновенная гостиная, хорошо освещенная солнцем – первая половина дня. В приоткрытое окно – сегодняшний осенний день выдался на редкость жарким – долетали гудки клаксонов, звенел колокольчик на тележке с мороженым... Последнее время Лондон бурлил, горожанам раздавались противогазы и респираторы, на окраинах строили противотанковые укрепления – разумеется, не серьезные, потому что серьезно подумать о танковом штурме с континента было бы махровой глупостью, но надо же как-то занять народные силы?.. - однако рабочие дни пока оставались рабочими днями.
-Всем привет, - сказал Джон. Это был молодой человек двадцати одного года, высокий, атлетически сложенный и голубоглазый, и этим он на Теда походил. Тед искренне надеялся, что больше ничего похожего у них не было. - Ну, господа, многие из вас уже знают Теодора Хайдериха. Он немец, не так давно приехал из Швеции и, несмотря на свой юный возраст, горит желанием помочь нашему делу.
Тед улыбнулся, наверное, довольно смущенно. Всеобщее внимание его нервировало.
В комнате стулья стояли в несколько рядов, несколько человек сидело на диванах, но мест все равно еле хватало: было видно, что народу приходится тесниться. Все это были совсем молодые, но уже взрослые юноши: лет, наверное, восемнадцати-двадцати двух. Впрочем, Тед заметил и парочку своих ровесников.
-Ух ты! - услышал он голос откуда-то из угла комнаты, с сильным северным йоркширским акцентом – от этого акцента у Теда возникло легкое дежа вю, - настоящий немец! С ума сойти!
-Тшш, - кто-то толкнул чересчур эмоционального мальчишку в бок.
-Здравствуйте, - произнес Тед, сразу остро чувствуя свой германский акцент, и малый запас слов, и то, что он в сущности чужой среди этих людей, и одеты они больно хорошо – в Швеции и в Йоркшире так не одевались, и даже улыбки у них какие-то странные, не такие, к каким он привык. - Я... эээ, не совсем немец. Я наполовину англичанин. Но дело немцев, - тут голос Теда на мгновение сорвался, однако мальчику тут же удалось справиться с собой. - Дело, которое сейчас объединяет всех немцев, и которое должно объединить всю Европу, оно... ну, оно меня волнует не меньше, чем вас! И коммунистов я ненавижу, и... - он слегка сбился, не зная, что говорить, и коротко поклонился. - В общем, вот. Фюрер говорит о единении Европы, и я подумал... я подумал, что...
-Ясно, - Джон положил руку Теду на плечо. - В общем, Тед хочет быть с нами. Мы его примем?..
По комнате пронеслось какое-то шевеление: народ менял позы, кто-то улыбался, кто-то высказывался в том плане, что «да, конечно». Джон мог, в общем-то, и не спрашивать. «Сыны Ариев» были вовсе не какой-то сверхсекретной организацией. Скорее, этакий молодежный клуб «по интересам», для сочувствующих. Среди родителей этих парней тоже больших шишек не было. Клуб отличался нехарактерной для Англии в целом либеральностью: сюда принимали почти всех: даже не сторонников гитлеризма или фашизма, а просто тех, кто считал, что Германия может объединить Европу, или кто грезил победой над коммунизмом, или кому просто было скучно.
-Отлично, - весело сказал Джон. - Ты принят, Тед.
-Садись, - один из парней подвинулся на диване, что стоило ему порядочных усилий, и хлопнул по ткани рядом с собой. - Я Брюс.
-А меня зовут Саймон, - сказал парень, сидящий на стуле рядом с диваном. - Как ты думаешь, война с Германией начнется?..
-Да ни за что! - перебил Саймона Брюс. - Правительство не хочет воевать. Это все чистой воды недоразумение! Кому какое дело, напал фюрер на Польшу или нет?.. Полякам давно было пора подпалить усы! Все дело в том, что из-за этих дурацких гарантий премьер-министр просто не мог отступить...
-Одну секунду! - Джон повысил голос. - Друзья, напоминаю, что мы хотели сегодня поговорить на другую тему. Я достал это! - он помахал над головой несколькими отпечатанными на машинке листочками, которые до того нес в руке. - Достал! Речь фюрера в Рейхстаге от 1 сентября!
По комнате прокатился одобрительный гул.
-Уилл, прочти, пожалуйста! - Джон сунул листочки парню, сидящему неподалеку от него.
Тот встал, откашлялся, пробежал глазами верхний листок и начал медленно, четко читать хорошо поставленным голосом:
-Депутаты германского Рейхстага! В течение долгого времени мы страдали от ужасной проблемы, проблемы созданной Версальским диктатом, которая усугублялась, пока не стала невыносимой для нас. Данциг был — и есть германский город. Коридор был — и есть германский. Обе эти территории по их культурному развитию принадлежат исключительно германскому народу. Данциг был отнят у нас, Коридор был аннексирован Польшей. Как и на других германских территориях на востоке, со всеми немецкими меньшинствами, проживающими там, обращались всё хуже и хуже. Более чем миллион человек немецкой крови в 1919-20 годах были отрезаны от их родины. Как всегда, я пытался мирным путём добиться пересмотра, изменения этого невыносимого положения. Это — ложь, когда мир говорит, что мы хотим добиться перемен силой. За 15 лет до того, как национал-социалистическая партия пришла к власти, была возможность мирного урегулирования...
-Все-таки до чего он хорошо говорит! - шепнул Саймон Теду. - Ты, кстати, все понимаешь?.. Твой английский вполне на уровне, но...
-Спасибо, мне все понятно, - ответил Тед.
Ему действительно было все понятно.
Версальский мир действительно был позорен и унизителен для Германии. Данциг действительно мог бы – ну, по крайней мере, имелись некоторые основания для этого – считаться немецким. В Судетской области в Чехословакии, куда в тридцать восьмом году вторглись немецкие войска, действительно проживало более миллиона этнических немцев. Австрия действительно спала и видела, как бы присоединиться к Германии, с которой ее связывала общая история, общая культура, общие чаяния и враги.
Уничтожение евреев – отчасти перекос, отчасти необходимая мера.
Этнические чистки – мобилизация национального самосознания.
Тед все понимал.
-Друг моего отца, - шепнул Тед Саймону, - у которого мы сейчас живем... он говорит, что война все равно будет. Не позже зимы. Что нерешительность парламента – на поверхности. Что если бы Гитлер просто так напал на Польшу, то, может, наши бы еще и не вмешались, но ведь Германия союз со Сталиным подписала, а Чемберлен слишком ненавидит коммунистов и теперь он по-настоящему напуган.
-Чушь... - неуверенно возразил Саймон. - Вот как раз из-за союза со Сталиным он и не будет воевать...
Уилл прервался и беспомощно посмотрел на собравшихся. Джон строго сказал:
-Тед, Саймон, о чем вы так жарко спорите?.. Может быть, поделитесь?..
-Да так... - Тед слегка покраснел. Ему было неловко, что Уилл из-за него перестал читать.
-Нет, Джон, стой, это может быть важно! - заспорил Саймон. - Тед считает...
-Да я могу ошибаться, - запротестовал Тед. - Мало ли, что дядя Мейсон говорил... Может, я не так расслышал!
Все теперь смотрели на Теда. Он вздохнул и сказал:
-Ну... если хотите, я...
-Очень хотим, - заметил Джон.

Тем же Вечером Тед разговаривал с Мейсоном Хьюзом в домашнем кабинете последнего, в присутствии Альфонса Элрика. Эта комната на типичный английский начальственный кабинет не походила: здесь не было массивного шкафа темного дерева, лампы с красноватым абажуром и тяжелых портьер, зато имелась легкая этажерка, заваленная бумагами, какая-то очень техничного вида лампа с раздвижной стойкой, а окна прикрывали легонькие бежевые занавески. Но работали здесь много и плодотворно – это становилось ясно хотя бы по количеству чашек из-под кофе, скапливающихся под бумажными завалами.
-Ну, как все прошло? - спросил полковник Хьюз.
-Нормально... обычно, - пожал плечами Тед. - Все как вы и говорили. Обычные ребята... нормальные. Вроде меня.
-А я тебя предупреждал, что это не то, о чем в авантюрных романах пишут, - пожал плечами Мейсон. - Да и не стал бы я допускать тебя к... как это... приключениям.
-А я и не стремлюсь... - вздохнул Тед. - Просто мне хотелось... ну, вы понимаете. Показать, что я понял.
-Что ты понял? - спросил полковник.
-На какой я стороне, - со вздохом ответил Тед. - Вы знаете... идеи герра Гитлера мне по-прежнему симпатичны. Вот если бы вся Европа объединилась... под Германией, под Англией, все равно... это было бы сколько пользы! И торговля бы процветала, и наука...
-А ты не веришь, что Европа сможет со временем объединиться и так, без чьего-либо главенства?.. - мягко спросил полковник Хьюз.
-Вряд ли, - пожал плечами Тед. - Мы ведь веками жили врозь... враждовали. Нас только общий враг и может объединить... ну хотя бы вроде России. А если будет еще одна война... то, конечно, мы еще сто лет не объединимся! Если вообще уцелеем... Или все-таки будем дружить против Советов или там Японии, когда она Китай проглотит, а сами между собой грызться по поводу и без...
Мейсон Хьюз улыбнулся.
-Знаешь, я бы боялся не грызни, а бюрократии... - задумчиво сказал он. - Бесконечной говорильни... Со времен Макиавелли наши дипломаты только и учились, что разговоры разговаривать... Но в целом в твоих размышлениях что-то есть. Ну ладно, так все-таки, почему же ты три месяца назад пришел ко мне и спросил, не можешь ли чем-нибудь помочь?..
-Я ведь уже говорил вам.
-А все-таки еще раз повтори. Возраст у меня уже. Склероз начинается.
Тед улыбнулся. Мейсон Хьюз совершенно не выглядел старым. Ну, поседел немножко, а так на вид лет сорок, не больше.
-Я сказал: «хорошо было бы, если бы Германия объединила Европу». Но им не удастся. Я не знаю, кто победит в войне, которая вот-вот начнется, но я знаю, что проиграют точно все. Я уверен, что от Германии вообще мало что останется. И чем дольше продлится война, тем меньше останется. Я бы хотел помочь... хотя бы самым малым. Ведь это тоже моя родина. Я там никогда не был, но я немец. Да и Швеция может пострадать.
Мейсон улыбнулся.
Тед сник.
-Я наивные глупости говорю, да? - спросил мальчик.
-Нет, что ты, - ответил полковник. - Наивно немного, да, но уж никак не глупо. Кроме того.... как тебе сказать, я ведь тоже так думаю. И тоже стараюсь помогать понемногу... чем могу. Ты молодец, Тед. Ходи на собрания этих сынов Ариев, и если вдруг...
-Если вдруг со мной попытается связаться, или я четко увижу, что они имеют связь с Верноном, какие-то немцы или еще кто в том же духе, я немедленно рассказываю вам! - от волнения Тед слегка путался в словах. - Да. Но знаете, там сплошные разговоры. Ну и несерьезно все. Зачем они разведчикам или там вербовщикам?..
-Ну вот и проверишь, - полковник вздохнул. - Помнишь, что я тебе еще говорил относительно успеха и неудачи в нашей работе?..
-Да, сэр, - ответил Тед. - Кстати, я бы тоже хотел, чтобы они с резидентами не были связаны. Хорошие ребята.
-Да ничем им не грозит, даже если связаны, - поморщился Хьюз. - По домам разгоним да на заметку возьмем, вот и все.
-Ну... - Тед поднялся. - Я пойду, ладно?.. Мама хотела со мной насчет школы поговорить.
-Иди, конечно, - кивнул полковник.
-До свидания, дядя Мейсон... Дядя Ал...
Тед вышел.
Когда за ним закрылась дверь, Мейсон Хьюз с иронией посмотрел на Ала.
-Ну, как тебе мальчик?.. Убедился, что ему ничего не грозит?..
-Хороший мальчик, - сдержанно ответил Ал. - Я по-прежнему не одобряю этой его затеи, но в данном случае запрещать будет только хуже. Уж настолько-то я подростков знаю – их хлебом не корми, дай что-нибудь доказать... себе, миру. Желательно, наперекор всему остальному человечеству. Да и я не могу ему запретить – я ведь не отец. А Венди говорить нельзя, вы абсолютно правы.
-У тебя ведь нет детей? - спросил Хьюз.
-Нет. Как и у вас.
-У тебя все еще впереди, - Хьюз встал из-за стола, подошел к окну, выглянул на улицу. - Успеешь и отцом побыть, и мужем, и... черт, да чем только не успеешь! Послушай, ты на сколько лет меня моложе?..
-Лет на пятнадцать, я полагаю, - Ал пожал плечами. - Не знаю. Не важно. Знаете, полковник... вряд ли у меня в этом плане что-нибудь получится. Особенно если я застряну здесь.
-Ты заботишься о Венди и о Теде, как будто они твои собственные жена и сын.
-Скажем так: я чувствую моральную ответственность. Но Венди не моя жена, а Тед мне не сын все-таки. У меня... - Альфонс заколебался, потом все-таки сказал. - Дома я полюбил одну женщину. У нас было очень мало времени, но... я хотел бы вернуться к ней. Очень хотел бы. Извиниться за свое исчезновение, спросить, не даст ли она мне еще один шанс... Думаю, она ужасно на меня зла, если думает, что я пропал без вести. Или забыла меня, если думает, что я умер.
-Может быть, ты встретишь похожую на нее здесь? - спросил мистер Хьюз. - Ты же сам говорил, что в наших мирах живут двойники.
-Может быть, - Альфонс улыбнулся. - Спасибо, полковник.
-Я надеюсь, что ты вернешься, Ал. Очень надеюсь. И что наш Альфонс вернется тоже. Знаешь, я тут подумал...
На столе, где-то под бумагами, пронзительно заверещал телефон. Полковник ругнулся и принялся торопливо откапывать его, свалил стопку бумаги на пол, опрокинул едва полный стакан с кофе... Наконец, нашел, схватил трубку и раздраженно крикнул: «Да! Полковник Хьюз слушает!»
Через секунду лицо его вытянулось. Несколько раз он ответил в трубку односложно, потом повесил ее на рычаг.
-Ал, мне нужно уехать, - сказал полковник быстро и деловито. - К сожалению, в оперу с вами сегодня пойти не смогу, извинись за меня перед Эдом, Мари и Венди...
-Да ничего... - начал было Ал, но полковник прервал его нетерпеливым взмахом руки
-Совещание. Срочное совещание. Вернусь, возможно, только завтра.
...Через пятнадцать минут полковник уже садился в автомобиль. Раздраженно расстегнув верхнюю пуговицу пальто, он коротко приказал водителю: «Чартвелл».

Опера Алу нравилась. От души нравилась. В Аместрис он так и не смог попасть в оперный театр – если не считать того раза, когда пришлось брать фигуранта на пару с Эдом, давно, лет десять назад. Ни конца, ни начала пьесы Альфонс так и не увидел.
Здесь же он был в опере уже третий раз за те месяцы, что они прожили в Лондоне.
-Это мое любимое место, - сказала Мари взволнованно, имея в виду игру солистки. - Правда же, она тут просто чудесна?..
Ал едва было не ответил машинально: «Да, конечно», но его опередили – ответил Эдвард.
-Конечно, - сказал он. И зевнул.
Эдварду опера откровенно не нравилась, так же, как и настоящему брату Альфонса. И вообще в театр, в кино или на любое иное культурное мероприятие его можно было заманить только с большим скрипом, или и вовсе мерами, которые Альфонс квалифицировал бы как шантаж.
Мари хмыкнула. Ее отличало замечательное качество: она все еще относилась к недостаткам своего невенчанного супруга с юмором.
Ал только гадал, обладает ли этим качеством его Мари. Глупо, конечно... С тем же успехом он мог бы гадать, жива ли она вообще: он ведь даже не знал, что случилось там, на месте взрыва. Да и Эдвард, если подумать, мог не уйти достаточно далеко...
Шестой месяц Альфонс Элрик гнал от себя подобные мысли.
Занавес задернули, публика бурно зааплодировала.
-Что? Уже антракт? - спросила Венди, вскинув голову. Кажется, во время пьесы она думала о своем. Последние месяцы давались ей не легко. Впечатление, или морщинки в уголках глаз стали заметнее?.. Ладно, насчет морщинок он, может, и преувеличивает, но она явно похудела. И вообще выглядит гораздо тише и грустнее, чем Ал хотел бы видеть аналог Винри.
На днях Ал спросил ее, в порядке ли она, и Венди ответила: «Наверное, стоит издавать такие специальные правила для женщин. И первым пунктом должно стоять: «Никогда не любите своих мужей. Толку чуть, а беспокойства слишком много». Ал пожал плечами: «Тогда должна быть особая человеческая памятка: «Вообще никого не любите». Венди улыбнулась. «Да, это было бы проще».
В антракте все остались сидеть на местах. Вышел один Ал, по самой что ни на есть естественной причине. Несколько позже, споласкивая руки в туалете, он посмотрел на собственное отражение в зеркале и отметил, что надо бы подстричь бороду, а то отросла. И... да, непременно надо снова купить себе очки. До сих пор Ал это откладывал, отговариваясь тем, что зрение у него хорошее. Однако он носил их... ну да, с тех пор, как отпраздновал восемнадцатый – или двадцать четвертый – день рождения. И очки отлично служили ему.
Да уж, надо вживаться в этот мир. Бесполезно жить прошлым. Надо привыкать к настоящему. Здесь есть люди, за которых он чувствует ответственность; здесь есть люди, которых он рано или поздно научится любить. Здесь есть много такого, что надо сделать. Здесь иногда бывает больно... так же, как иногда бывало там.
А солнце здесь такое же. И воздух, что характерно. И цвета другие. И местная Мари не любит его... ну ладно, еще вопрос, любила ли та. Она же честно говорила ему, что ничего не знает и ни в чем не уверена.
В целом же, жить здесь можно. Долго и плодотворно. И с обычной долей человеческого счастья. Он, конечно, будет скучать по настоящему Эду и настоящей Винри, да и по племяшкам, но печаль печалью, а день за днем.
В зеркале Ал увидел, как одна из кабинок распахнулась, оттуда вышел пожилой седовласый человек, направился к раковине... Когда он отвернул соседний кран и принялся намыливать руки, Ал негромко и удивленно спросил:
-Отец?
Человек вскинул глаза... они смотрели в зеркало, глядя друг на друга. Филипп Ауреол Теофраст Гогенхайм аккуратно сполоснул ладони, выключил воду. Они резко развернулись друг к другу и обнялись.
-Ал! - воскликнул Гогенхайм, когда они отстранились друг от друга. - Господи, не ожидал тебя здесь увидеть... Как же ты изменился... ты похож на отца Триши, ты знаешь?
-Я думал, я на тебя похож...
-Да, есть немного, но...
-Отец, как ты?..
-Да ничего, ничего, в общем... Триша умерла, ты знаешь?.. Та, которая здешняя. От рака легких. Я не думал, что переживу ее, но... Кстати, а что, Эдвард тоже здесь? Вы через Врата или как? И ваши двойники...
Тут дверь туалета резко, со стуком, распахнулась и на пороге появился некий мужчина, совершенно Алу незнакомый. Был он бородат, черноволос, всклокочен и одет очень странно, не говоря уже о том, что довольно небрежно. Да нет, не странно! Мозги Ала совершили определенный кульбит, совмещая нормы разных миров, и тут же он сообразил: мужчина был одет по моде Аместрис! Во всяком случае, эти плащи с капюшонами и отложными воротниками, притом непременно с зигзагами на боковинах, были последним писком в Столице года три назад.
-Элрик! - воскликнул он. - Вот вы где! А я вас повсюду ищу!
-Вы... - начал Альфонс.
-Вам привет от брата, - человек подскочил к Альфонсу, заговорщицки улыбнулся и схватил его за рукав. - А меня зовут Кир, и я друг Хайдериха. Ну, пойдемте, пойдемте, что же вы встали, - с этими словами он потащил оторопевшего Ала к одной из кабинок. На ходу еще оглянулся на Гогенхайма и бросил: - Извините, милейший, срочно-срочно! Окна осталось на двадцать три секунды!
Он пинком распахнул дверь кабинки, та весело скрипнула. А за дверью не было унитаза – за дверью оказался широкий пульт, похожий на пульт охраны какого-нибудь правительственного учреждения – со множеством экранов и рядами рычажков-переключателей, - а также со стоящей на краю грязной эмалированной кружкой, из которой торчала чайная ложечка.
-Привет, коллега! - навстречу растерянному Алу шагнул какой-то тип, ужасно на кого-то похожий (Ал не сразу сообразил, что похож тип на него самого, только бритый и более худощавый), хлопнул его по плечу и прошел в дверь за спиной Ала.
Потрясенный, Элрик обернулся.
Позади него действительно была дверь, но не туалетной кабинки: серая такая, плотно закрытая, с прикрепленной магнитиком запиской. Буквы записки были непонятными.
-Ну что, господин Элрик, - весело спросил чернобородый, - так куда вас высаживать в Столице?.. Около дурдома, с сопровождающей объясняться? Или сразу домой пойдете?
-А что здесь написано? - спросил Ал, ибо более умный вопрос у него так и не родился.
-Здесь написано: «Не буди вахтенного, дам в ухо». Ее обычно на ту сторону двери перевешивают.
-А где... - Ал оглянулся. Комната была странная. Очень маленькая, с двумя причудливо выглядевшими креслами, крепящимися к пульту рычагами (одно отведено в сторону, чтобы дать место), контрольных приборов здесь было – немеренно. Но больше всего Ала поразили не они, анеобыкновенного качества – цветные, многие и объемные, а какие-то даже с движением – фотографии, расклеенные по стенам. Тема фотографий особым разнообразием не отличалась: голые и частично голые... женщины. Ну не девушки же! Хотя парочке, судя по всему, едва сравнялось шестнадцать.
В жизни Ала бывало всякое, но тут он едва не покраснел.
-А это рубка летающей тарелочки. Мужики по знакомству согласились...
Дверь с табличкой на секунду приоткрылась, и там показалось чье-то донельзя недовольное лицо. Рот недовольного открылся и что-то изрек – Ал не понял ни слова.
Кир что-то быстро ответил, дверь захлопнулась, и Алов проводник торопливо скакнул к пульту.
-Так, сейчас-сейчас...
-Что он хотел? - спросил Ал.
-Он меня торопил. Это пилот наш, ему не нравится, что я, гуманитарий, в рубке хозяйничаю, но тут троим не развернуться... Ага, вот она, эта кнопка.
Альфонс хотел уже было после фразы о гуманитарии заорать «Не нажимай тут ничего!», но попросту не успел. Кир уже решительно толкнул Ала в бок, да так, что алхимик чуть не упал. Попытался за что-то ухватиться... и обнаружил, что схватился за чахлую осинку в палисаднике.
Дворник в фартуке поверх теплой куртки неодобрительно посмотрел на Ала (во взгляде читалось неизменное «Наклюкались тут по случаю праздника...»), но ничего не сказал. Ал, ошалело оглянувшись вокруг, понял, что стоит он в палисаднике рядом с собственным домом, а над ним хмурится дождевыми тучами небо Аместрис. Зимнее небо Аместрис.
«Да боже мой! - подумал он. - Я же не договорил с отцом!»

Пораженный Гогенхайм наблюдал, как дверка тулетной кабинки, которая еще не перестала суматошно хлопать после того, как зашел его сын, остановилась, перехваченная чьей-то рукой, а в следующую секунду из кабинки появился Альфонс Хайдерих – его Гогенхайм последний раз видел лет пять назад, когда приезжал по делам в Стокгольм.
-Добрый вечер, - сдержанно поздоровался молодой человек. - Простите, это точно Опера? Мой друг Керспи ничего не перепутал?
Гогенхайм кивнул.
-Полагаю, твой друг не ошибся, - сдержанно сказал он.
-Тогда, может, вы мне подскажете, где моя жена?
-Боюсь, это тебе придется выяснять самостоятельно, - улыбнулся Гогенхайм. - Я здесь оказался случайно.
-Мы все здесь случайно, - вздохнул Альфонс Хайдерих.

***
Альфонс поднялся по лестнице на второй этаж в некоторой нерешительности остановился перед дверью их квартиры. Голова у него несколько кружилась. Он до конца не понимал, на каком свете – да-да, в каком мире! - находится, не сон ли все это и... и вообще он мало что понимал. Когда ничего не понимаешь, лучше всего делать то, что ты можешь сделать – как в задаче со многими неизвестными. Сейчас Ал мог, например, позвонить в собственную дверь. Тот странный человек, отрекомендовавшийся другом его двойника, во-первых, и инопланетянином – во-вторых, выбросил его именно сюда... значит ли это, что в квартире кто-то есть и что ему откроют?..
А зачем открывать – у него же есть ключ!
Альфонс сунул руку в карман, и только не обнаружив кармана на нужном месте понял, что в голове у него что-то сместилось. Проведенные вне дома месяцы будто изгладились из памяти, и он машинально решил, что одет в тот самый светло-серый удобный «штатский» плащ, в который одевался не на заданиях. У этого плаща были потрясающе удобные карманы... Он должен висеть сейчас дома, в Ризенбурге. Если его не выкинули. Винри, кстати, давно точила на этот плащ зубы – заявляла, что он Алу категорически не идет, и давно пора осчастливить им ближайшую помойку.
Альфонс улыбнулся сам себе и позвонил.
Дверь открылась почти сразу.
-Пробежку, что ли, устроил?.. - весело спросил появившийся на пороге человек и начал говорить еще что-то, но осекся. В замешательстве посмотрел на Альфонса. Нахмурился, будто не узнавая.
Ал тоже машинально нахмурился, потому что не сразу сообразил, что за незнакомый мужик в тапочках и кухонном фартуке стоит на пороге его квартиры. Дошло до них одновременно.
-Рас?!
-Ал?!
Рассел сглотнул и посторонился.
-Ну проходи, что ли...
-Спасибо, - машинально ответил Ал. Прошел в гостиную.
Гостиная выглядела гораздо опрятнее, чем в те периоды, когда в квартире обитали только они с Эдом – как будто Винри сейчас была в Столице. Еще Ал заметил, что на стене появились две новые картины – морские пейзажи, один с белым маяком на скале, другой с кораблем у причала. А в целом совсем ничего не изменилось.
-Ты опять здесь живешь? - спросил Ал. - Небось, снова соседи затопили, а у Флетчера опять кто-то из детей заболел, и ты не хочешь у них гостить?
--Почти... - задумчиво ответил Рассел.
-А где Эд и Винри?
-Винри уехала в Ризенбург, вот как раз сегодня утром. А Эдвард в центральном военном госпитале, уже больше трех недель.
Ал вздрогнул.
-С чем? - резко спросил он.
-Его помяли конкретно, когда они Жозефину Варди с компанией брали... Они же в Драхму смотались, ты не в курсе?.. Ну там то-се... Да не переживай ты, Эд уже выздоравливает. Винри потому и уехала. Девчонки ваши там уже долго без нее, живность опять же... Ничего, вроде, все в порядке. А...
-Поеду-ка я к Эду, - сказал Ал. - Сегодня какой день недели?
-Суббота...
-А, плевать, - Ал махнул рукой. - Пустят.
И выскочил из квартиры на лестницу, машинально отметив, что пораженный Рассел забыл закрыть за ними входную дверь.
-Постой! - Рассел крикнул ему вслед, высунувшись в коридор. - Ты как вернулся-то?!
-А это уже начальство решит, когда я отчет напишу! - крикнул Ал беспечно, распахивая дверь на улицу. - Я сам ни черта не понимаю!
Ему уже давно не было так легко и тяжело одновременно.
Отчет... конечно, он напишет отчет. Но это потом. Сначала он должен увидеть Эда. Только теперь Ал понял, как он безумно скучал по брату – словно бы до сих попросту не позволял себе этого понимать. А еще Эд скажет ему, где найти Мари – наверняка ведь знает. Она наверняка проходила по делу как свидетельница. Эд всегда держит в голове все детали. И Ал непременно Мари отыщет. Если она еще помнит его... может быть, она даст ему еще один шанс?
Он торопливо шагал по улице, разбрызгивая лужи, и даже не вспомнил о том, что можно было бы сесть на трамвай или взять такси. Да и денег нормальных у него не было.

***
Мари остановилась перед входной дверью, чтобы немного отдышаться, прежде чем вставить ключ в замок. Ей было несколько неловко, что пустяковые два пролета заставили ее запыхаться – пусть едва-едва, но все-таки... Сколько там она дополнительного веса таскает?.. Ну килограмма три, не больше пока. Что уж, сразу и расклеиваться?
Прогулка помогла. Ели в парке стояли такие зеленые, и трава под ними кое-где тоже с лета почти не пожухла. Можно было представить, что это не зима, а весна, или даже лето, просто день необычно холодный. При мысли о лете делалось легче. Все-таки эта зима слишком затянулась... С ума сойти... а ведь всего-то месяц прошел от нее, проклятой.
Ключ повернулся в замке уже почти привычно, и Мари вошла, на ходу расстегивая плащ. Подумала «не забыть свернуть поводок», сообразила, что никакого поводка нет, и поняла, что соскучилась по Квачу. Как-то он там без нее?
Мари вошла в гостиную и увидела Рассела. Тот сидел на диване и курил, что было необычно: Мари знала, что он иногда курит, но фитоалхимик делал это крайне редко и, как правило, на улице.
-Рассел, что с вами? - спросила она осторожно. - Что-то случилось?
Рассел посмотрел на нее как будто даже удивленно.
-Ал вернулся, - сказал он.
-А он куда-то уходил? - поинтересовалась Мари, про себя подумав, что Хайдерих, очевидно, тоже любит гулять.
-Да нет же, - сказал Рассел, и достал новую сигарету. - Настоящий Ал вернулся. Если, конечно, это у меня не галлюцинации от перенагрузки на двух работах, - грустно прибавил он.
-Каких двух работах? - спросила Мари, но Рассел ничего не ответил.
И тут до нее дошло, что же он сказал. Да так дошло, что даже руки похолодели.
-Постойте... - сказала она. - Как это вернулся? По-настоящему вернулся?
Рассел кивнул.
-Ну и где же он?!
Мари показалось, что у нее голос сейчас сорвется на крик, но на самом деле она едва шептала.
-Убежал в больницу к Эду, - сказал Рассел. - Про вас даже не спросил. Вот я и думаю: может, галлюцинация? Чтобы Альфонс не вспомнил...
-Он не знает обо мне, - сказала Мари. - Он не знает! - и тихо засмеялась.
-Мари, с вами все в порядке? - осторожно спросил Рассел.
-Все в полном, абсолютном, замечательном порядке! Рассел, дорогой вы мой, я вам говорила, как я вас люблю?! Как вы замечательно готовите яичницу?! Ну ладно, я побежала!
-Мари, куда вы... - Рассел вскочил и поймал ее за рукав. - Машину хотя бы вызовите! Как же вы одна?..
Он усадил ее на диван, подскочил к телефону и начал набирать какой-то номер.
Мари сидела, сжимая руки, и чувствовала дикий ужас, затопивший все ее существо.

***
Альфонс был совершенно прав: несмотря на вечер субботы, его пустили, хотя дежурная сестра и вызванный ею на подмогу дежурный врач были не слишком-то рады по этому поводу. Помогло то, что начальник охраны госпиталя знал Альфонса лично, так что ситуацию удалось разрулить с наименьшими потерями.
Когда Альфонс вошел в палату Эдварда, его брат спал. С какой-то нежностью Ал подумал, что давненько не видел его спящим – может быть, уже несколько лет. А ведь в детстве это было самым привычным зрелищем: смотреть, как брат безмятежно дрыхнет и стараться ему не завидовать. Не завидовать – получалось. Не грустить – нет.
Ал осторожно закрыл за собой дверь, пододвинул к постели стул, аккуратно стоящий у постели, сел и задумчиво подпер подбородок рукой. Ему почему-то не хотелось будить брата.
Через какое-то время Эд открыл глаза и, недовольно морщась, сел на кровати.
-Гадость всякая снилась, - сказал он мрачно. - Будто тебя убили.
После чего зевнул.
-Ага, - сказал Ал. - Вот уж гадость так гадость.
Эд повернул голову и внимательно посмотрел на него. После чего сощурился и процедил сквозь стиснутые зубы:
-С-скотина. С-сволочь. Я бы тебе в челюсть заехал, да рука еще болит.
-Не заехал бы, - сказал Ал, сглатывая комок в горле. - С тех пор, как мама умерла, ты меня никогда первым не бил.
-Все когда-то происходит впервые, - мрачно заметил Эд, и откинулся на подушку. Прикрыл глаза. Сказал сердито: - Ты хоть понимаешь, что я так и не верил, что ты погиб?! Наизнанку вывернулся, заставил себя это понять, даже смиряться начал потихоньку – и тут опля, вроде как ты жив! Или нет – не поймешь! Черт побери, Ал, никогда больше так не делай!
-То же самое я могу сказать и тебе, - не менее сердито произнес Ал. - Кто тебя просил в больницу попадать, пока меня не было?! Знаешь, как я перепугался, когда Рассел мне сказал!
Они посмотрели друг на друга. И сказали хором – Эд зло, а Ал с улыбкой:
-Оба мы хороши.
После чего Ал все-таки крепко обнял брата.
-Осторожнее! - буркнул Эд. - У меня еще ребра толком не зажили! Сознавайся, Сколько тебе заплатили, чтобы ты закончил дело эсеров?!
Ал отпустил старшего брата еще до того, как Эдвард закончил фразу. И спросил обеспокоенно:
-Кстати, а что у нас делает Рассел?.. Чего-то он темнил...
-Что-что... - Эд по-прежнему смотрел сердито. - Жену твою охраняет. По просьбе Роя.
-Что?.. - Ал тут же сел прямо. - Какую жену?
-Мари, кого же еще, - Эд передернул плечами и отвернулся. - Она важная свидетельница, охранять надо было, прятать... Я просто... ну, я подумал, что это была хорошая идея. Вот и оформил там... задним числом. Вы люди взрослые, разберетесь теперь. Ну, разведетесь, в крайнем случае. Хотя лично я бы не советовал. Она... ну, ничего так, эта Мари. И ребенок, опять же.
-Ребенок?!
-Ну да... - Эд слегка кашлянул. На Ала он старался не смотреть. - Очень надеюсь, что это мальчик. Если мне не суждено обзавестись сыном, то, может, хоть племянником?..
Ал быстро подсчитал что-то в уме.
-Шестой месяц? - спросил он.
-Точно.
-И... где она?
-Собственно говоря, должна быть у нас. Не в Ризенбурге, а здесь. Если ты заходил домой, то просто удивительно, как ты ее не встретил.
Ал чувствовал дикий, отчаянный страх. «Ну все, - понял он. - Теперь она меня точно не простит. Да и как мне в глаза-то ей смотреть?..»
Не видя Мари полгода, он был уверен, что любит ее как никогда теперь... тем более, Эд о ней хорошо отзывался, а такая скупая похвала в его устах приравнивалась к прочувствованной речи у любого другого. Например, самая большая похвала, которую Ал слышал от него в адрес Винри, гласила: «Она отличный механик и хороший друг».
Хорошо, что Мари теперь его жена: может быть, она не сразу пошлет его куда подальше, ведь развод – дело долгое. Он докажет ей, что он может быть ей хорошим мужем... обязательно докажет! Он сделает так, что она полюбит его так же, как он любил ее все это время...
Ал сгорбился на стуле, спрятав лицо в ладони. Ему было безумно страшно.
-Что с тобой? - с тревогой спросил Эд.
-Все хорошо, - Ал поднял голову и вымученно улыбнулся, подавляя в себе желание сорваться с места и броситься на вечерние улицы на поиски Мари. - Слушай... расскажи лучше, как вы Жозефину взяли?.. Она сбежала тогда, да?..
-Да... да нет, это неинтересно! Слушай, а как ты?.. Ты снова в тот мир провалился?.. К нам Альфонс опять попал, который Хайдерих... а ты...
-А я да, там был. Но толку рассказывать?.. Мир как мир. Ты там тоже был. У них там война началась. Большая будет война. Очень большая, - Ал вздрогнул. - Германия снова мутит воду, если тебе это о чем-то говорит.
-У нас, может, тоже, - мрачно ответил Эд. - С Драхмой не все гладко. Может быть, реванш взять собираются. Мне тут не приносят свежих газет, но что я, полный идиот, что ли?
-Не такая, как у них, - Ал мрачно помотал головой.
-Как я рад, что ты вернулся! - вдруг сказал Эд.
-Я тоже безумно рад, что я вернулся.
Скрипнула дверь. Ал повернул голову на звук...

***
Мари остановилась перед дверью в палату. Ей снова приходилось унимать сердцебиение: ах, ну что за напасть! На сей раз это не имело ничего общего с усталостью. Ей было просто очень холодно и очень-очень страшно. Как-то он посмотрит на нее?.. А вдруг у него совсем чужие глаза?.. Ну зачем, зачем она поехала сюда! Дождалась бы его дома – все не так страшно!
Если будет хотя бы самый маленький шанс все сохранить, она проживет с этим человеком до конца ее или его дней. Она ведь больше никогда, никогда не найдет кого-то, хотя бы отдаленно похожего!
Зато таких женщин, как она, и лучше нее, пруд пруди. Может быть, Ал даже кого-то уже встретил?
Что за глупости! Развела истерику... Может быть, он вообще не здесь.
Нет, здесь: она слышала тихие голоса за дверью.
Мари глубоко вздохнула и вспомнила, как он крикнул «Сзади!», когда они дрались на лужайке в сумерках. Вспомнила, как зашивала ему рану на щеке, волнуясь от того, что рядом, впервые за долгое время, оказался молодой, красивый и умный мужчина... вспомнила, как он взял ее за руку, рассказывая страшный сон... вспомнила, как отчаянно кричала, разрывая легкие, увидев столб огня над ночным лесом. Вспомнила, как плакала в вагонном купе. Вспомнила, какое нечаянное, странное, густо замешанное на горе счастье охватило ее, когда она поняла, что беременна и что отчаянно хочет этого ребенка. Вспомнила тетрадь со стрекозой на обложке.
Этого хватит. Этого должно хватить.
Она решительно толкнула дверную ручку.

Бонусы:
***
Заместителю начальника Спасательной Службы Сектора 13/50/02 Нофруатосу от КСС-66 (капитан спасательного судна-66) Морграуза, личный №232322

объяснительная.

Задержка при возвращении со спасательной операции, назначенной от 21.22.3456, была вызвана сложной пространственно-межмировой-межвременной флуктуацией типа А42 в секторе 13/50/02-345А и Б. Так как в указанном квадрате существует природная аномалия вида «разлом между мирами» по терминологии АНГ, причем на обеих фокальных планетах наличествует развитая машинная цивилизация четвертой степени, ремонт спасательного судна производился своими силами в обстановке строгой секретности. В результате прошу считать списанными:
1.трап корабельный марки А78 -1 шт. Основание: погрызен мышами
2.300 у.д.е., Основание: рассчеты с местным населением для покупки необходимых материалов
3.Спирт медицинский – 3 литра. Основания: употреблен по прямому назначению.
4.Конесервы рыбные, НЗ, 5 банок. Основание: испортились по истечению срока годности в результате нарушения целостности времени внутри корабля.
Подпись Дата