Мы все равно поднимемся с колен

Я медленно шел мимо мокрых домов. В утреннем воздухе пахло свежестью, травой и, немного, осенью. Было прохладно. Дождь недавно закончился, и куры, выйдя из своих укрытий, рыли ногами утрамбованную тропу, вытаскивая длинных и чистых червей.

Время около десяти часов утра. Серые дождливые сумерки плавно перетекли в такой же безрадостный день, полный мелкого дождя и осенней прохлады. Лето подходило к концу. Уже потемнела листва на деревьях, некошенные травы в полях желтели в ясную погоду, а теперь, мокрые, были скорее рыжие, того грязного цвета, который и бывает в эту пору. Чувствовался запах земли, мокрого дерева заборов и особенно остро - дыма от топящейся через дорогу бани. Дым этот трепал ветер, то поднимая его вверх, то прибивая к самой земле, где он стлался по низенькой бурой травке. Я не знаю, как называется эта трава, растущая на каждой деревенской дороге. Все лето она стоически переносит каждодневную жару, засуху, ноги людей и коров, топчущих ее, а вечерами протекторы мотоциклов. И вот в середине августа как-то незаметно желтеет, уходя вместе с летом.

Я свернул налево в покосившуюся калитку. Тропка вилась меж такой же травы, только здесь она была зеленей и гуще. Я прошел мимо погреба под высокой двухскатной крышей, крытой потемневшим от времени шифером с желто-зелеными островками мха, мимо высоких сушил с остатками сена. Прошел за вторую изгородь, справа вскочила и залаяла на меня собака. Уже больше двух месяцев я бывал тут каждый день, но она все равно каждый раз лаяла.
Слева стоял сарай, а впереди обеденный навес. Стол с двумя скамейками по бокам, а над ним крыша. Здесь мы каждый день играли в дурака, прячась от жаркого полуденного солнца. Еще дальше, сиротливо покосясь на правый бок, мокла баня, у стены которой складывался инструмент и всякая всячина, сейчас только старые железки ржавели в траве.

Я осмотрелся – никого не было. За баней среди яблонь стояли ульи, еще дальше, за третьей изгородью был огород. Я вернулся к дому.
- Теть Тонь, - позвал я в приоткрытое окно, - Теть Тонь!
- Саш, ты? – услышал я ответ Сергея, - заходи сюда.
В доме у Родиных я не был. Еще в начале июня они приглашали нас посмотреть телевизор, пока доят корову, но я не захотел. Телевизор он и в городе есть. Так все лето и дышал свежим воздухом, в дурака с Сергеем играли.

Он инвалид. Давно, еще в молодости, прыгнул в бассейн без воды, сломал позвоночник и теперь не может ходить, руки тоже плохо двигаются. Зиму живет в городе с женой, а летом приезжает сюда к родителям. Утром его вместе с коляской выносит на улицу Генка Банков, а вечером заносит обратно, за это Генку кормят. Сергей – мужик умный, и я бы не сказал, что несчастный. Счастье, оно у каждого в душе, и боль можно пытаться скрыть, но все же отражается на лице состояние человека. У Сергея лицо открытое, приятное такое.

Я прошел через ворота во двор. Ни травинки не росло на месиве земли и коровьего навоза, небольшой этот двор совсем затоптала скотина. Сейчас он был пуст. Через сени я вошел в дом. Сергей сидел в первой комнате один и в тишине. В доме у Родиных царил образцовый порядок, стол застелен чистой скатертью, пыли нигде нет. В серванте расставлена посуда, старые фотографии смотрят со стен. Чистые занавески на окнах.
- Все картошку ушли, Саш, копать, - сказал он мне, - я тут сегодня один, даже телевизор включить некому.
- Могу включить, - поспешил я на помощь.
- Не надо, - махнул он рукой, - так хоть тихо.
Мы помолчали. Денек выдался и впрямь приятный. Давно отошли комары, за ними вслед – жара. Дожди разогнали мух, и человеку необремененному работой можно было подремать у окна на легком сквознячке.
- Я деньги за молоко принес, - нарушил я тишину.
- Хорошо, Саш, положи вон там на стол.
Сергей, конечно же, не стал ничего пересчитывать.
- Когда уезжаете? - спросил он.
- Завтра утром, - ответил я.
После этого обязательное со всеми «хочется? – не хочется». Поговорили о том, что нет уже хозяйства, нет почти никого из родных, а все – таки тянет почему – то приехать, пожить, побродить…

Мы опять помолчали. Городскому жителю, наверное, сложно понять то состояние тихой умиротворенности, владевшее тогда Сергеем, которое я понял интуитивно. Но с нашим разговором по нему побежала сначала легкая рябь, а потом зеркало покоя разбилось полностью.

А дело все было в том, что родители его давно уже разменяли восьмой десяток. Жилистая низенькая тетя Тоня с раздавленными работой руками и под стать ей щупленький дед Ваня. Деревня вымирала, редело коровье и овечье стадо, забрасывались огороды, зарастали тропинки, раньше гас в окнах свет. И только их дом время будто обходило стороной.
Они все не резали вторую корову, сажали все столько же картошки, все также привозили к ним на все лето сына, внучка с пятилетней правнучкой не забывали ни один год. И, что главное, как и десять, как, наверное, и двадцать, и тридцать лет назад, до поздней ночи горел во всех окнах свет, во дворе также сидели шумные компании родни, гостей, друзей. И вот этим своим разговором об отъезде, а точнее самим фактом своего отъезда, я невольно напомнил Сергею, что сколько веревочке не виться, а все же наступит конец. Как и миллионы домов по всей России, уже очень скоро обезлюдит и его родной дом. Кроме стариков жить в нем больше некому, и скоро все лето будет сидеть Сергей в душной воронежской квартирке.

Зарастет тропа к столику у бани, зарастет высокой травой палисад, и в деревне станет еще тише. Несколько лет повспоминают соседи вечную суету у Родиных во дворе, вздыхая, как моя бабушка, что нет гармоней, нет песен, радости. А на горе тихо запустеют сразу после похорон две свежих могилки. И прямо по Тургеневу про тихое сельское кладбище.
Все это было понятно без слов и мне, и Сергею. Он вздохнул, отгоняя грустные мысли:
- Ну что ж, счастливо доехать, - пожелал он то, что желают все и всегда в таких случаях. И посмотрел мне в глаза спокойно и прямо.
- Счастливо, - повторил еще раз, - улыбаясь. Я хорошо понял тогда, что он хотел мне сказать.

Наши русские банальные фразы совсем не то, что банальности американские, произнесенные с приклеенной улыбкой. Ведь что, и вправду, можно пожелать человеку, уезжающему почти на год? - Счастливо добраться. В этом смысле прощаются везде, но только у нас за словами стоит сама жизнь, а у них почти всегда – пустота.

А второе его счастливо я понял как продолжение нашего бессловесного «понимания». Запустение его дома, к сожалению, необратимо, как и всего нашего села. Но придет же, обязательно придет время собирать камни. Он благословил меня на такое собирательство, и я, улыбнувшись ему в ответ, крепко пожал протянутую мне руку.