я теперь большая

 Я изменилась. Очень. То ли наконец-то прошла девичья наивность, то ли то просто несчастливый опыт так повлиял на меня.
 Во мне что-то умерло навсегда. Как будто моя душа разделилась на две половинки. На виду осталась ее действующая часть, которую можно показывать окружающим и не бояться ничего. На виду очень близкая понятная всем и каждому и оттого даже симпатичная – с желанием заработать денег, с шуточками и занозистым характером. Вторую часть, где волшебство, где мечты, где сердце, способное любить, я отсекла от себя еще давно ради того, чтобы выжить. Ради тех, кто меня любит. Я построила такую стену, за которую никто не пройдет. Никто и никогда не ранит меня просто потому, что не сможет найти слабое место. Никто больше не посмеется над моими чувствами, потому что не увидит их настоящих – только поддельные. Никто не будет показывать в меня пальцем, потому что я теперь такая как все. Никто уже самодовольно не скажет – она за мной бегает, потому что я ни за одним мужчиной больше не побегу. Никто не сможет меня использовать, потому что теперь я сама использую людей… Теперь я совсем одна. Единственно, что странно – что я всегда считала, что жить без физической близости тяжело и даже при отсутствии чувств это необходимо для здоровья. Но дни тянутся за днями, месяц за месяцем, а я не хочу мужчину. И чем больше проходит времени в одиночестве, тем меньше я нуждаюсь в мужском теле. Остается только физически осязаемое ощущение постоянного холода, как будто прозябла и никак не можешь отогреться.
 Но это ничего – главное, что боль отпустила меня и я теперь могу совершенно спокойно смотреть на тебя, как посторонний наблюдатель. Хотя иногда на меня еще находит тоска, и тогда я сажусь на машину и еду.
 В деревне мне помогает все – земля, лес, поля, старый дом, полуразвалившаяся беседка со старым кострищем, колодец… Как будто меня обняли мой дед и бабушка. Они любили меня больше чем других внуков. Дед брал меня с братом в деревню еще когда мы были маленькими и водил грибным местам, учил меня печь хлеб, собирать и жарить грибы, брать ягоду и многому другому. После смерти он мне часто снился – разговаривал со мной, кормил меня, жалел.
 Когда тяжело на душе так, что мочи больше нет, я обниму осинку, поглажу ее прохладную кору, поплачу, пожалуюсь и она забирает мое горе. Если прислушаться, то слышно как она делает это – звук такой, как будто она втягивает мою боль, как корни с шумом тянут сок из земли. После становится легко и спокойно на душе.
 
 Странно смотреть со стороны, что мне даже почти все равно – любишь ли ты меня или нет. И у меня не дрожат больше коленки когда я рядом. Потому что теперь я не позволю играть мною. Моя стена поможет мне быть спокойной.

 Я теперь большая.