Москва. Жаркий день. По одной из тенистых и уютных улочек Шаболовки шли двое молодых людей лет 25. Их шаг был неторопливым, речь не громкой, а бутылка "Пепси" , которую нёс один из парней была только что открыта. Один из них что-то оживлённо расказывал другому, от его жестов руками пряди его светлых волос спадали ему на лоб и глаза , и он постоянно их поправлял.
- Надо было его привести в америку и сделать его телезвездой - так можно было бы заработать больше денег, - ведь у американцев главным приоритетом являются деньги? Ну зачем так жестоко, так показательно они убили его, в то время когда весь цивилизованный мир стремиться к тому, чтобы правосудие смогло отказаться от смертной казни? Ну это-же просто неприлично - казнить и снимать казнь на видео, потом показывать это всё по телеку, устраивать дебаты - было бы намного интересней, если бы Кандолизе отвечал сам Садам, - можно было бы развести настоящую полемику в духе Соловьёва, - ну так же интересней, и тогда бы америка действительно прослыла не диктатором, но основой демократии и свободы слова! - говорил Кирилл широко улыбаясь и бурно размахивая руками, - Почему любовь и ненависть америки в данный момент представляется всего-лишь каким-то неудачным американским буржуа, который стал президентом? Ведь Буш - это ещё не вся америка, - и куда только смотрит хвалёная американская демократия?
- Да, да, точно! - перебил его Денис, - Представляешь, - сиэнэн, идёт заставка, типа "Шоу Садама"; открывается по телеэкрану большой и разноцветный зал, зрители хлопают, и тут на сцену выбегает такой голливудской походкой Садам и говорит: "Hello! Welcom to own show of Sadam!"! Зрители хлопают и восхищаются, в зале видны как христиане так и мусульмане, - белые, негры, китайцы и корейцы - все аплодируют и восхищаются!
Кира не смог удержаться от смеха и, схватившись за живот стал громко хохотать на всю улицу, а Денис таким ехидным и притворным голосом продолжал:
- Представляешь, так, - Садам в костюмчике и в бабочке начинает рассказывать свои мысли - зачем америка пришла в Ирак? Можно организовать интернет-связь со всем миром, звонки, эсэмэс и пейджер! Представляешь? Это было бы прикольней и интересней.... , - он перестал говорить и тоже засмеялся.
- Но америкос Буш решил так... - резюмировал Кирилл, - Диктатор проклятый...
- Да, Жалко товарища Садама.....
И они вместе засмеялись. Кирилл и Денис знали друг-друга очень давно, ещё со школьных времён. В школе они не сказать чтобы особо были друзьями, но вот когда они вместе оказались в одном институте, тут-то и началась их настоящая дружба. Сколько было пережито вместе, скоко выпито и сколько рассказано, - наверное они и сами не смогли бы вспомнить.
- Да я вообще думаю, что Буш - еврей, - на той-же ноте продолжал разговор Кирилл, - уж больно рожа у него какая-то мерзкая...
- А что у евреев должны быть мерзкие рожи?
- Да я не про то, - Кирилл махнул рукой и задумался о чём-то, кажется пытаясь что-то вспомнить. Денис шёл рядом с ним, шёл своёй развалистой походкой, от которой как ему казалось из под его красной майки с Че лучше просматривались его сильные плечи и его грудные мышцы. Он смотрел на своего товарища, чего-то ожидая.
- Я вообще, когда был маленьким, - вдруг заговорил Кира, - моя мама всегда не то, что бы с пренебрежением, но с какой-то осторожностью говорила про евреев. И её слова, - "Да... Там же одни евреи" влияют на меня до сих пор. И не сказать, что я не люблю евреев или люблю, - ну как то не приятно что-ли, когда с ними приходиться сталкиваться по жизни. Какие то они особенные и держутся они как то по-особенному, не по-нашему, не по-русски...
- Так ты сам-то не еврей что-ли?
- Я может и еврей, но воспитание у меня всё-таки не еврейское. Я не понимаю этой ихней культуры - "сам погибай и товарищу помогай". Может быть я и еврей, - но я к сожалению этого не знаю. Революция всё стёрла, - все мои генеалогические деревья и весь мой род.И что самое интересное, что никто из моей семьи даже не знает какой мы национальности. Ведь еврейство - это не только национальность, - это стиль жизни...
Так они продолжали идти по тихой тенистой улочке и говорить, говорить. Эти молодые люди переживали ту замечательную пору человеческой жизни, когда приходит самостоятельность и финансовая независимость, когда человек становится самодостаточным и уверенным в себе, и когда кажется, что весь мир открыт перед тобой и готов отдать тебе всё самое ценное и самое важное что в нём есть, - а именно любовь к жизни и любовь к себе. И нужно всего-лишь научиться брать то, что тебе хочется от неё, то, что тебе по вкусу.
- Я вообще хочу рассказ написать. - сказал Денис.
- А про что?
- Про что я пока не знаю, но зато я понимаю чего хотел бы им сказать.
- И что же?
- Я хотел бы рассказать и показать то, что даже самый последний преступник и самый последний грешник всё-равно остаётся человеком. - Денис говорил, почёсывая затылок и немного нервничая, - И даже Иуда, после предательства Христа остался обыкновенным человеком, а не каким-то там сволочью, ведь иначе он не повесился бы. Я просто не знаю как сформулировать правильно... - Денис задумался и продолжил, - Ну вот когда показывают по телевизору последние мольбы о помиловании приговорённых к смерти, мне почему-то их становиться жаль и очень хочеться их отпустить, поверить в их искреннее раскаянье...
- Ну-ну, - Кира подхватил, - особенно поверишь когда, к примеру, он убъёт твою мать или твоего сына, не дай бог конечно...
Судя по внешнему виду, Кирилл и Денис принадлежали так сказать к "свободной" молодёжи, - немного расклёшенные джинцы, свободные майки и не лощёные причёски; видно было, что они не утруждали себя ни офисной службой, ни физическим трудом. Их манера говорить, их широкие жесты руками и их неспешный шаг говорили о отсутствии каких-либо проблем или каких-либо тягот, - они шли на встречу неизведанному уверенно и без оглядки.
- Да хорош, тебе, Дэн, - это ж всё нелюди просто! Ну что ты про них думаешь! Вон, смотри какие тёлки идут! А, хрен с ними! - Кирилл достал свой мобильник и стал набирать номер, - Что-то наш скинхэд не звонит...
Денис шёл рядом, о чём-то думал, и казалось что его хорошее настроение вдруг куда-то резко исчезло.
- Привет, Фриц!, - закричал в трубку Кира, - Ну ты где? Чего? Давай сегодня в клубе, мы с Дэном подвалим часам к десяти, дело есть... Ну да... Ну ладно , - хай тебе!
Кирилл повернул голову в сторону Дениса и модно щёлкнув трубкой сказал ему:
- У нас есть новый заказ!
- Что? Опять? - Денис как будто бы смутился или даже испугался.
- Ой, вот только не надо мне сейчас про это говорить! - перебил его Кирилл, - Я знаю всё что ты мне хочешь сказать. Давай вечером про это поговорим. Мне деньги срочно нужны... Да и тебе тоже по-моему.
- Ну а когда они не были нужны-то, - в согласие произнёс Дэн.
- Ну ладно, до вечера.
И они разошлись в разные стороны. А в это время над ними, в московском доселе безоблачном небе стало что-то меняться, поднялся ветер, появились тучи и где-то вдали стал заметен тяжёлый свинец грозы; лето неожиданно перестало быть тёплым и беззаботным, воздух наполнился тяжёлой и удушливой влагой, а ветер стал приносить с собой маленькие песчинки, скрипящие на зубах. Надвигалась буря.
За толстыми стенами и прочной крышей нельзя увидеть и почувствовать сгущающиеся тучи сошедшего с ума неба, и в ночном клубе как всегда было очень весело и интересно. Как всегда здесь громко играла модная музыка, как всегда туда-сюда шныряли разношёрстные и разноцветные мальчики и девочки, и как всегда этот воздух был насквозь пропитан табаком, алкоголем и наркотическим опьянением.
Кирилл и Денис пришли как раз к началу веселья, когда только ещё были выпиты первые бокалы коктейлей, вынюханы первые дороги амфитамина и закурены первые сигареты, - вечеринка только начиналась. Они прошли по краю зала, увидев первых "движков" в этот вечер, тут же познакомились с парочкой "рельефных" девиц с ногами растущими от ушей, но посчитав, что по бабам пока ещё расходиться рановато, наврали им что скоро подойдут, а сами пошли в самую глубину клуба, - к мягким диванам и к более тихой музыке. Они уселись на диван, заказав пару коктейлей, и стали рассматривать проходящих мимо пышных и молодых девиц. Денис не решался заговорить с другом, но потом всё-таки начал разговор:
- Кир, я знаешь чё хотел сказать... Я вот думаю что...
- Да зная я всё что ты думаешь, - не дослушал его Кирилл, - Ден, харош тебе, ну что ты как маленький, ну сколько тебе раз можно говорить одно и то же - мы это делаем только с нЕлюдьми. Понимаешь?
- Да я знаю, но как-то это всё-таки...
- Знаешь, ведь они не просто грязные шлюхи - они просто твари! Они готовы за пять сотен отсосать хоть у бомжа - им всё-равно, в них нет ничего человеческого! Ну какой нормальный человек бросит свой дом, поедет в какой-то чужой город и ради чего? Ради того, чтобы приехав сюда , начать трахаться во все щели со всеми подряд! Ну ладно там с работой не получилось, - ну ехай ты обратно, домой! Ну ведь никто тебя не заставляет становиться падалью и ничтожеством, никто насильно не толкает тебя на это - они САМИ так выбирают! То есть, вот если я сюда уж приехала, то меня от сюда никакими баранками не выгнать, падаль жрать буду - а обратно не уеду! Вот и живут они тут нЕлюдьми, живут да ещё заразу всякую разносят, твари!
Кирилл так разгорячился, что казалось, ещё минута и он может просто взорваться от злости, а Денис сидел , потупив взгляд, и слушал его, прикуривая одну сигарету за другой.
- Ты знаешь, - продолжал он, - в этой жизни чтобы что-нибудь получить, сначала надо что-нибудь сделать; и просто так ничего в нашей жизни не бывает. Ты ведь любишь красиво одеваться, ходить по ночным клубам, трахать грудастых девок, - любишь ведь? Ну вот так за такую жизнь нужно что-то делать , что-то полезное! Ну и что такого, если эти натуральные съёмки так пользуются спросом и за них дают такие реальные бабки, - мне на это начхать! Если у какого-нибудь америкоса-извращенца есть деньги и ему хочеться посмотреть что-то особенное - мне всё-равно, пускай хоть он потом обдрочится на эту плёнку, - заплатил бабки, - я те это сделаю. Ведь если не мы это будем делать, то тут же найдутся сотни других, я тебе говорю СОТНИ, желающих такого же лёгкого и простого заработка!
Кира вскочил с дивана возбуждённый и нервный, схватил за руку мимо проходящую девушку. Она была в хлам. Она смотрела на него ничего не понимающим пустым взглядом, пытаясь понять, - что-же от неё хотят? Кира спросил у неё:
- Привет, красотка. Ты хочешь со мной перепихнуться?
- Я? А чё? Пойдём.. - еле ответила девица и стала обнимать Кирилла за шею. Он оттолкнул её в сторону, причём так, что та чуть не свалилась, и продолжал говорить Денису:
- Вот, видишь шалава какая? Вот может быть она и шалава, но в ней ещё есть человек, у неё это даже по глазам видно. И с ней я такое бы никогда делать не стал, даже если меня купят с потрохами. А у этой хохлушки, помнишь, месяц назад, - ты видел её глаза? Глаза тупой коровы, которая родилась на этот свет лишь только для того, чтобы в лучшем случае плодить подобных себе тупых коров! Ну и зачем она здесь такая нужна вообще? Зачем она припёрлась сюда, - неужели она с детства мечтала только лишь о том, чтобы вырасти, приехать в Москву и подставлять свой передок всем кому не лень? Ты так думаешь?
Пока Кирилл говорил, Денис его внимательно слушал. Вообще Кирилл умел красиво говорить и умел оказывать своими словами определённое влияние на Дениса. Он продолжал нервно курить одну за одной, пытаясь поверить тому, что говорил Кира, и наконец сказал:
- Но, ведь мы их убиваем...
- Так ведь хорошие деньги можно получить только за убийство в конце... И потом для меня, убийство этих нЕлюдей не считается каким-то там убийством, - для меня они просто твари, как мухи. Ты много переживаешь, когда убиваешь муху, которая, вылезвши из дерьма, садится на твой мягкий и горячий утренний хлеб?
- Ну тоже, сравниваешь так...
- Да как? Как я сравниваю? Я тебя вообще порой не понимаю. Ну если ты такой правильный, ну так зачем же ты этим занимался тогда, почему ты сразу не отказался от этого и зачем ты вообще с нами пошёл?
- Так ведь первый раз-то случайно Пашка её задушил... - возразил Денис.
- А когда принесли камеру и тебе потом за это дали денег - это тоже было случайно? Ты сам в себе разберись - чего ты сам-то хочешь? Если денег, -то не надо тогда мне этого всего говорить, если хочешь быть честным, - так будь им! А ты подумал о нас с Пашей, как мы-то будем жить? Ты сам знаешь, какое у меня сейчас положение и что мне деньги нужны позарез!
- Да я вообще не знаю, зачем тебе этот джип сдался, зачем ты его купил-то?
- Да потому что жить я хочу по-человечески! Я не хочу кроить и делить каждый день, я не хочу думать о том, где мне взять денег чтобы повеселиться с красивой тёлкой; я хочу ездить на нормальной машине, пить нормальное вино, нюхать нормальный кокс - ведь жизнь-то у нас одна, друган! Оглянись, - вон смотри какая пошла жопасая, - ну разве её можно променять на скудость нищеты?
Денис оглянулся и засмеялся: - Не, такую точно нельзя!
- Ну вот, Дениска, я тебе и говорю про это. Посмотри на мои руки, - он поднял свои руки ладонями вверх, - эти руки должны владеть женщиной, они должны трогать её талию и бёдра, - я просто умру если не смогу этого делать! Каждый прожитый нами день, каждую нашу секунду нужно прочувствовать, попробовать на вкус, ощутить её сладость, - а иначе какой смысл в нашей жизни? И дать тебе всё это могут только деньги! Нормальные человеческие деньги! И потерять всё это для меня самое страшное!
- Ах вот вы где!
В обнимку с какой-то полупьяной девицей к ним подошёл высокий и здоровый парень с наголо побритой головой, со свастикой на затылке, в чёрной рубахе и с сигаретой в зубах. Это был Паша.
- Здарова, Фриц, - крикнул ему Кирилл, - познакомь со своей подругой!
- Слышь, как тебя там, забыл? - сказал Паша, обращаясь к своей подруге.
- Ты чё, совсем мозги прокурил все, я ж Даня! - ответила девушка.
- А, ну да, это же Дарья, моя подруга! Ну , ребят, я просто в ауте! - громко заорал Павел и стал целовать свою подругу.
- Ну как настроение-то, Пахан? - спросил Денис.
- Да нормальное, ребят! Как можно пройти мимо этих тёлок? Я когда еду в метро и в вагон входит какая-нибудь молодая женщина с большими грудями и аппетитными бёдрами - я просто начинаю сходить с ума! От неё пахнет приятным одеколоном, она так модно и круто одета, - я просто начинаю изнемогать в своём желании! Я с удовольствием лёг бы с ней в постель и так вот по-человечески, по-пацански просто взял бы и трахнул её! И мне похер - замужем она или нет, - это её проблемы, - я же к ней со всей душой, так сказать искренне! И тут она вынимает из кармана свой модный ма-абильник, - "Хелло, Вася, - я тут, - чего сказал?", - Не могу , лихо мне становится, - у меня эрекция происходит....
- Ну ты даешь, фашист! - засмеялся Денис, а Кирилл жестом показал Паше, чтобы тот на минутку избавился от своей подруги для разговора.
- Сходи-ка мне за сигаретами, Дань. - сказал он своей подруге и отстранив её в сторону подсел к Кириллу, - Ну что там за заказ-то, расскажи.
- Вообщем, из Штатов пришёл заказ на девственницу. Вообщем изнасилование а потом удушение.
- А где мы целку-то возьмём? - спросил Павел, и почесав свой бритый затылок, сказал, - Сложновато вообще-то...
- Да не ссы, у меня уже есть одна на примете, - ответил Кира, - из Молдавии приехала, счастья искать, сука. Мы её купим у хозяев.
- А денег сколько?
- Да тебе за год столько не заработать! Первую половину денег я уже получил.
- Во, нормально, вот за это я тебя и люблю, родной мой! - Павел полез целоваться к Кире, тот его стал отталкивать и они все вместе дружно захохотали, да так, что сидящие за соседними диванами даже оглянулись в их строну.
Потом Павел отошёл куда-то со своей девушкой, а Ден с Кирой подозвали к себе тех самых "рельефных" девиц с ногами растущими от ушей, с которыми познакомились сегодня. Через полчаса раздался звонок. Это звонил Павел.
- Пацаны, я люблю эту жизнь! - орал в трубку Паша в унисон со стонами и вздохами своей Даши, с которой он по-видимому трахался где-то в туалете, - Я люблю вас, ребята, - я никому и ни за что это не отдам!
Раздался звонок мобильного телефона:
- Ну ты где, боец, долго ты ещё?
- Не кипишуй, Фриц! Я скоро буду. Через полчаса.
- Ну давай, подъезжай к нашему подвалу. За Кирой я заеду. Всё.
Что бы там не говорили эти современные веяния моды о японцах и французах, но Денис всё-таки оставался консерватором. И выходя из своей "бэхи" Ден это в очередной раз сумел почувствовать и ощутить всю правильность своего консерватизма, - всё-таки немцы самые крутые. С такими мыслями и в приподнятом настроении духа он зашёл в подъезд заброшенного здания на окраине города и стал спускаться в подвал. В длинном, выкрашенном зелёной краской коридоре уже горел тусклый жёлтый свет. "Приехали уже", - подумал Денис. И перед тем, как открыть тяжёлую железную дверь он отчего-то обернулся назад. Он посмотрел на облезлые стены, тянущиеся вдоль коридора и подумал зачем-то: "А ведь для многих этот коридор уже стал последним коридором в жизни..." Денис дёрнул ручку двери и вошёл внутрь. Дальше всё.
Денис еле открыл глаза. Перед его взглядом открылся белый потолок, тянувшийся вдоль четырёх кафельных стен. В центре комнаты висела стеклянная люстра белого цвета с несколькими тускло горевшими лампочками. Кафель был кремового цвета, не новый. Голова была тяжёлой, как будто после отошедшего наркоза, а мысли были ещё тяжелей, точнее говоря их просто в этот момент не было. Взгляд непослушно и своевольно продолжал своё беспорядочное шествие вдоль стен, потолка. Стена напротив оказалась не полностью покрытой кафелем, примерно половина стены состояла из серой толстой решётки, посередине которой была такая же решётчатая дверь. Такая же толстая и такая же серая как и решётка.
Денис стал немного приходить в себя. Он попытался пошевелить своей головой, но тело оказалось непослушным. Воздух вокруг был пропитан каким-то физиораствором, словно в больнице. Это и навело Дениса на мысль, что сейчас он находится в больнице. В больнице с решётками. Где так тихо и так спокойно всё вокруг... Где ни о чём не надо беспокоиться и ни о чём не надо переживать... Вновь дрёма стала заволакивать его сознание, и он вновь погрузился в глубокий и забытной сон.
Денис вновь открыл глаза. И вновь его взгляду открылся белый потолок и кафельные стены. На этот раз голова уже работала лучше, и её тут же стали наполнять ниоткуда взявшиеся мысли. Ему было совершенно не понятно где он и что с ним случилось. Он повернул свою голову на бок и увидел рядом со своей кроватью другую кровать, на которой лежал Кирилл. Он лежал без сознания. Точно так же как и он сам несколько минут назад. Денис попытался его окликнуть, но голос не хотел его слушаться. Наконец, после нескольких тщетных попыток выдавить из своих связок хоть что-нибудь, он издал нечто, похожее на оклик. Кирилл не реагировал. У Дениса не было сил чтобы продолжать пытаться что-то сказать, и он решил подождать пока Кирилл сам очнётся.
Между тем, взгляд Дениса продолжал непроизвольно бегать по окружающим предметам, что-то всё-время рассматривая. Их железные кровати были точно больничными, и это немного успокаивало. Денис очень хорошо запомнил такие кровати, после того, как в детстве ему вырезали апендицит, и как именно к такой кровати приходила его мама и приносила ему в больницу свежие фрукты. С той поры он просто ненавидил больницы да и вообще врачей. И то бельё, на котором сейчас ему приходилось лежать было именно больничным, - он определил это по запаху. Как ни странно, но он нигде не видел по близости ни одной тумбочки, где могли бы храниться их личные вещи. "Наверное, это реанимация" , -подумал он, рассматривая свою и Кириллову капельницы, которые были как обычно прикреплены к шестам у кровати. В дальнем углу комнаты виднелась какая-то деревянная дверь, возле которой стояло белое большое ведро. Возле стены стояла ещё одна кровать, но она была пуста. Над ней, чуть повыше что-то торчало из стены, но что именно, Денис рассмотреть не мог. Больше никаких предметов ни на белом кафеле пола ни на стенах он не увидел. Всё это казалось ему каким-то странным и необычным. И больница показалась ему странной, - не было ни медсестёр, ни врачей. А эта страшная серая решётка в стене напротив вообще сбивала с толку.
Очнулся Кирилл. Он повернул голову и увидел рядом лежащего Дениса. Их взгляды встретились.
- Где я? - шопотом спросил Кирилл, - Что случилось?
Мысль о том, что его друг пришёл в себя несколько оживила Дениса и прибавила сил.
- Мы в больнице, Кир. Что-то случилось. А что, я и сам разобрать не могу... Здесь всё-время тишина, как будто здесь никого нет.
Кирилл попытался приподняться, но у него ничего не получилось.
- Голова как ватная, ни черта ничего не помню. Давно мы здесь?
- Не знаю. Должно быть около суток, наверное.
Так они пролежали минут двадцать, пытаясь вспомнить и понять, что всё-таки с ними произошло. Они вспомнили свой вечер в ночном клубе, смогли вспомнить последние звонки Фрица, вспомнили даже, зачем они хотели встречаться, - но дальше в памяти наступал глубокий провал.
- А где Фриц? - спросил Кирилл, - Ты не знаешь где Фриц, он не звонил тебе?
- Да я говорю же, что ничего не знаю.
- О боже, что же теперь делать, - ведь у нас значит всё сорвалось... Нужно срочно выбираться отсюда... Ведь я половину денег уже взял...
Кирилл стал беспокойно ворочать головой в разные стороны. Вдруг его взгляд остановился на противоположной стене, где стояла ещё одна кровать.
- Что это? - Кирилл вдруг побелел и чуть приподняв руку указал ею на стену.
Денис присмотрелся повнимательней к тому предмету, который висел там на стене. И только сейчас он смог понять, что то , что он раньше не смог разглядеть было ни чем иным, как куском кожи, прибитой к стене здоровым серым гвоздём , на котором была сделана татуировка фашистской свастики! Точь-в-точь как наколка на затылке у Паши-Фрица!
- Что это такое? - заголосил Кирилл, - Я спрашиваю, что это такое? Где Фриц на самом деле?
- Я не знаю, это просто какое-то совпадение!
- Какое к чёрту совпадение! Как это могло здесь оказаться? Кто это сюда мог принести? - Кирилл стал нервно ворочаться в постели, его взгляд упал на решётку в соседней стене, - Что это за решётка?
- Я сам не знаю, Кир...
- Зачем она здесь, кто позволил? Что здесь вообще творится...
И тут наступила секундная пауза, которая кажется могла бы перевернуть саму вечность, пауза, которая казалось была словно граница между светом и тьмой , пауза, после которой раздался ужасный и отчаянный вопль Кирилла:
- Моя нога!!! Куда делась моя нога!?
Что-то невообразимо ужасное произошло в этот момент в голове Дениса, словно все его мысли и все его чувства сорвались в бездну, в которой слышно было лишь учащённый стук вырывающегося из груди сердца! Всех сил, которые ещё в нём оставались, хватало лишь на то, чтобы огромными кусками заглатывать в себя сухой воздух, чувствуя себя задыхающейся рыбой, которую огромной волной выкинуло далеко на берег. Денис понял, что тоже обезножен!
Кирилл в истерике бился в своей кровате, а Денис растерянно смотрел на него, чувствуя глухую подгрудную боль и пульсацию собственных висков. Им стало ясно, они почувствовали в этот момент, что это не больница, а что-то иное, что-то, что лежало по ту сторону той пугающей паузы!
В это время в коридоре раздался какой-то шум. Кирилл замолчал, и они вместе с Денисом стали ожидать появления чего-то в коридоре за решёткой. Что это будет или кто - они не знали. Наконец к их двери подошли трое человек. Они открыли скрипучую железную дверь их комнаты и все вместе зашли.
Перед взором Кирилла и Дениса предстало трое человек. Один из них был пожилым мужчиной низкого роста с рыжеватыми волосами, другой был средних лет, высокий и немного худощавый, а третий был здоровенным и тучным мужичиной, лет сорока , с чёрными как гуталин нестриженными волосами и хохляцкими усами. Все трое какое-то время стояли молча и внимательно смотрели на Дениса и Кирилла. Тот, что был рыжим и по-видимому самым главным из вошедших заговрил торжественно и с издёвкой:
- Здравствуйте, молодые люди! Говоря современным языком: "Вы, ребята, крупно попали!" Как здоровье, как настроение?
- Кто вы такие и что вам от нас нужно? - С дрожью в голосе спросил Денис.
- Меня вы будете называть Дедом, этого, - он показал пальцем на высокого, - Семёном Борисовичем, а здоровяка зовут Петрович! Мы ваши ангелы! - сказал Дед и громко засмеялся.
За его густыми рыжими бровями сверкали маленькие зрачки глаз, и с каждым раскатом его хохота в них можно было рассмотреть глубокую радость и искреннее веселье, временами переливающихся в глубокую скорбь, исполненную великой болью и огромным отчаяньем. Денис смотрел на него, и не мог понять, что происходит с этим человеком. Кирилл не выдержал всего этого издевательства Деда и стал кричать махая руками:
- Что здесь происходит? Зачем ты нас сюда приволок, придурок? Что вам от нас надо? Что ты сделал с моей ногой?
Дед успокоительно махал рукой в сторону Кирилла и улыбаясь приговаривал:
- Да успокойтесь, молодой человек, берегите силы, не нужно так шуметь!
- Да ты, старый чёрт, говори сейчас же, что тебе от нас нужно!? Ты права не имеешь! Отпусти нас немедленно!
- Ах, вот он уже и о правах заговорил. - сказал Дед, обращаясь к Семёну Борисовичу и к Петровичу, - Вот видите, дорогие, какая нынче молодёжь-то пошла, мало того что глупая, так в добавок ещё и наглая!
- Смотри на меня, урод, отвечай немедленно!!! - кричал Кирилл, пытаясь встать с кровати.
- Петрович, а ну-ка успокой мальчика, - произнёс Дед тихим, но приказным голосом.
Пока Кирилл продолжал свои попытки встать с кровати, пытаясь приноровиться к своему безножью, Петрович медленным шагом, раскачиваясь подошёл к кровати Кирилла и как-будто просто прикоснулся к его голове, словно лениво положил руку на стол всем прикладом. От такого прикосновения, Кирилла с такой силой отбросило на кровать, что ему понадобилось несколько секунд чтобы снова прийти в себя. Денис, смотря на всё это, был поражён силище этого Петровича, больше походившего на орангутанга или дикого медведя.
- Ну что, пришёл в себя, Кирьюша?! - Дед с таким омерзением и с таким удовольствием проговорил слово "Кирьюша", что Кирилл уставился на него глазами, и замер в ожидании.
- Кто вы такие и что вам от нас нужно? - наконец произнёс Денис, обращаясь к рыжему Деду.
- Кто мы такие? - ехидно улыбаясь спросил Дед, - Мы Ваши ангелы, которые спустились на землю чтобы воздать вам за содеянное. Мы ваши судьи и палачи в одном лице. Мы тот карающий меч, который редко кого карает по справедливости и по заслугам!
Дед перестал говорить. Он остановился посередине комнаты и смотрел то на Кирилла то на Дениса, как-будто пытаясь их съесть своим пронзительным взглядом. Денис понял о чём он говорил. Его уже посещала эта мысль ещё до прихода этих людей, но он тщательно пытался её от себя отогнать, продолжая надеяться, что он всё-таки не прав. Кирилл тоже молчал. Дед обернулся к своим товарищам и сказал им:
- Видите, они даже не спрашивают, в чём их обвиняют! Они всё поняли! Видите, Семён Борисович, я был прав?
- Так в чём же вы нас обвиняете? По какому праву? Мы ничего не делали! - протестуя заговорил Кирилл.
- Вы обвиняетесь в изнасиловании и убийстве трёх ни в чём не повинных девочек! Вы обвиняетесь в том, что перешли дозволенную черту, отделяющую добро ото зла! Вы обвиняетесь в том, что стали жестокими и бездушными зверями, способными только угождать свои похоти и свои потребности для пользы и благоухания вашего бездушного тела! Вы обвиняетесь в том, что в вас не осталось ничего человеческого, ничего того, что давало бы вам право жить на этой земле! В том, что вы принесли горе и пустоту в семьи этих бедняжек, в том, что по вашей вине их родные забыли покой и сон на этом свете, в том, что разожгли в них огонь беспощадной мести, желающей только одного - покарать вас по заслугам!
- Какие девочки, что ты несёшь! Мы ничего такого не делали! Ты спятил? Отпусти нас немедленно! Ты на кого руку поднял? - Кирилл говорил это жёстко и агрессивно, без всякого сомнения или оглядки.
- Успокойся, Кирьюша! - Дед вновь произнёс его имя с такой неповторимой издёвкой и презренностью, - Мы уже во всём убедились! А по поводу доказательств, то ваш друг Павлик, - Дед указал рукой на соседнюю стену с прибитым к ней куском скальпа, - нам всё очень подробно рассказал.
- А где Павел? Что вы с ним сделали? - испуганно спросил Денис у него.
- Вот сволочь, Фриц... - Кирилл опустил глаза и закусил губу, - Вот, тварь!
- Не надо так, Кирьюша! Ваш товарищь Павлик держался очень крепко и ни в какую ни хотел ничего о вас рассказывать. - в голосе Деда почувствовалась определённая доля удовольствия и лёгкой иронии, - Признаюсь вам, друзья мои, в какой-то момент мне стало даже завидно его стойкости!
Кирилл и Денис с ужасом смотрели на Деда, в ожидании дальнейшего рассказа.
- До определённого момента. Пока наш Петрович, - он повернулся к опустившему глаза Петровичу, - не снял с него с живого кожу со спины... - Дед говорил выдерживая паузы между словами, смакуя каждое слово и каждую фразу, - Вот только тогда он нам всё и рассказал. И все ваши телефоны, имена и место встречи... Мы простили его за его стойкость и не стали больше наказывать, посчитав, что он уже получил по заслугам. Мы просто сняли с него скальп, и ваш бедный Павлик сдох, как собака, вися вверх ногами...
- Ну ты и сволочь, - прошептал Кирилл, - Я тебя достану!
- Не Кирьюшенька, уже не достанешь. От сюда обратной дороги нет. Вам придётся пройти её полностью, от самого начала до начала. До начала новой дороги. По нашему глубокому убеждению, смерть для вас будет не самой справедливой карой. Смерть - это слишком легко и беззаботно. Вы заслужили большего, вы достойны более тяжкого наказания!
Денис закрыл глаза, слушая слова Деда словно приговор. Денис понимал, что самое страшное его ожидает впереди.
- Вам предстоит провести здесь около двух месяцев. Это необходимо, что б вы не здохли раньше времени, ведь у вас впереди ещё столько лет интересной и полной жизни! Мы приговорили вас к полной ампутации конечностей...
Тут с Кириллом случилась истерика. Он стал кричать и ругаться, вопить и стонать, угрожать и брыкаться. Он понял, что этот рыжий Дед вовсе не шутил, и что они действительно задумали это с ним сделать. Он видел, что первый шаг их чудовищного плана был уже реализован, и одной ноги он уже был лишён. Это сводило с ума. И главное, что понял Кирилл, это то, что ничего поделать с этим было нельзя. Они доведут свой план до конца.
На этот раз Петрович был более прозорливей, и очередной удар по голове Кирилла лишил его чувств, оставив лежать на кровате в бессознательном состоянии. Наступила тишина. Денис смотрел на всё это, не зная что говорить и о чем думать. Наконец страшная троица стала покидать их комнату. Перед самой дверью, Дед, обернувшись, сказал Денису:
- Только не думайте отсюда бежать. Отсюда хода нет. По крайней мере ближайшие два месяца. Кормить вас будем, лечить тоже. Да не волнуйся ты, я вам таких культяп наделаю, что вся Москва позавидует! - сказал Дед и засмеялся. Так надрывисто и так злобно, что после его ухода в ушах Дениса ещё около часа был слышен этот страшный и отвратительный смех, смех его прошлого судьи и его настоящего палача.
Наконец очнулся Кирилл. Он приподнялся с кровати и держа голову рукой произнёс:
- Ден, мы крупно попали! Эти психи и вправду задумали пообрубать нам всё! Господи!
Кирилл не ответил ему. Он лежал и смотрел в потолок, пытаясь прийти в себя и понять всё, что здесь уже произошло и что произойдёт в ближайшие два месяца. Так он пролежал целый день, даже не притронувшись к пищи, которую им принёс Петрович. Кирилл больше не пытался заговорить с Денисом. Кирилл был ошеломлён и подавлен случившимся. Наконец в их комнате выключили свет. Денис понял, что пришла ночь. Он уснул.
Потом был следующий день, а за ним ещё один, и потом ещё. Потянулись долгие и тяжёлые своей тишиной и безмолвием дни. Денис и Кирилл даже толком не разговаривали между собой, если только всего парой слов и обмолвились. Они не знали, что говорить друг-другу и что такое можно было бы сказать, чтобы избавиться от той тяжести и той полнейшей неспособности понять и осознать, что всё-таки с ними за эти дни случилось. Ни Денис ни Кирилл не знали ответов на эти вопросы, а каждый их взгляд друг на друга всегда отдавал болью в сердце и горечью в мыслях, - их охватило глубокое отчаянье, и они боялись признаться в этом друг-другу. Так и молчали они, - смотря в потолок и всё-время о чём-то думая.
Дед к ним больше не заходил. Все процедуры и все заботы о них послушно и терпеливо исполняли Петрович и Семён Борисович. Петрович приносил им обед и ужин на подносах, а примерно через час приходил вновь и забирал посуду. Помогал им вставать с постели и ходить в туалет, который как раз располагался за той самой второй дверью в комнате. Уже на следующий день после их первой встречи Петрович от чего-то снял со стены скальп Павла и унёс его куда-то. Денис и Кирилл даже этого и не заметили, - они так всё время и лежали в подавленном настроении, смотря в потолок. Раз в день Петрович по одному возил их на перевязку, которую очень тщательно и аккуратно делал Семён Борисович. Каждый раз, после снятия бинтов, он осматривал культяпы, отслеживая процесс заживления ран, и обрабатывал их каким-то расствором, от которого пахло как говориться "больницей". Потом он накладывал бинты снова, и Петрович отвозил Кирилла и Дениса обратно в комнату с решёткой. Всегда это всё происходило молча и без единого звука. Однажды только, на перевязку Дениса пришёл Дед и сам осмотрел рану. Он внимательно рассмотрел как идёт процесс заживления, и так спокойно, как врач-интеллегент произнёс:
- Ну вот, я смотрю... У вас Денис всё очень хорошо идёт... Та-а-ак... - он потрогал околорановые области и спросил, - Так не больно?
Денис смотрел ему в глаза ни чего не отвечая.
- Ну и замечательно. И ничего болеть не будет. Мои лекарства, физиораствор и моё искусство не позволит этому случиться, не волнуйтесь.
После перевязки им как правило давали несколько таблеток и кололи что-то. По-видимому это были какие-то специальные обезболивающие и витамины, потому что ни Денис ни Кирилл не замечали их какого-либо особенного действия, всё оставалось как и прежде, только просто не было больно. Хотя в те дни наврятли они могли что-либо почувствовать, кроме своего отчаянья и глубокого безмыслия.
На третий день Кирилл потребовал, чтобы Петрович повесил часы в комнате. Петрович где-то нашёл часы и повесил на стену, только, правда, на стену в коридоре, за решёткой. После этого Кирилл целый день смотрел на их циферблат, считая минуты и часы.
- По моим расчётам до следующей ампутации нам осталось десять дней... - произнёс он в никуда.
Денис услышал его слова, но ничего не ответил. Он просто с глубоким вздохом перевернулся на другой бок и закрыл глаза. Так прошёл ещё один день.
По ночам, примерно начиная с 11-ти часов вечера в их комнате выключали свет. Это означало, что на улице наступила ночь и что пора спать. В это время свет в комнату мог попадать только из коридора, в котором круглосуточно горела тусклая лапочка. Так было всю ночь, и лишь под утро, часов в 8 свет в комнате включали снова и в их мире наступало новое утро и новый день, - минус один день до следующей операции.
Денису вновь и вновь приходила в голову мысль о том, что всё что он видит и всё что произошло с ним и с Кириллом всего лишь страшный сон, и что он вот-вот проснётся и весь этот ужас останется позади, что наступит новое утро и новый день, в котором появятся новые заботы и радости, что этот сон очень скоро забудется и всё будет по-прежнему. Он сравнивал настоящее с теми страшными снами, в которых обычно, находясь где-то высоко-высоко на башне или на шпиле, сначала начинаешь раскачиваться туда-сюда, а потом срываешься и начинаешь падать далеко-далеко в пропасть. Ему очень хотелось, чтобы именно сейчас этот сон прекратился, чтобы проснуться в поту и в мыле в своей постели и посмеяться над своим подсознательным, которое сыграло с ним такую дурную шутку. Но как ему не хотелось и как ему не желалось этого, сон никак не хотел кончаться и тянулся и тянулся как сама человеческая жизнь. Это терзало его и не давало покоя.
- Когда же я проснусь. - выронил Денис и повернулся на бок.
- Что ты сказал? - спросил его Кирилл.
- Ничего... Так просто, про себя...
Они по-прежнему не могли разговаривать друг с другом и смотреть друг-другу в глаза. Эта мучительная беспомощность не оставляла их сознание ни на секунду. Прожив уже несколько дней в этом склепе, они поняли, что сбежать отсюда или как-то вырваться прочь нет никакой возможности. Их постоянно держут под замком решётки, наружу их вывозят только по одному, да и что они, даже вдвоём смогут сделать этому бугаю-вандалу по имени Петрович? Здоровыми и невредимыми им вдвоём пришлось бы туго с ним, а став безногими калеками, у них все шансы на победу исчезали. Не оставалось ни мыслей ни надежды. Так продолжали тянуться дни, и вечера, и ночи. Казалось всё кругом остановилось и замерло для них, и что этот промежуток времени является всего-лишь долгим и скучным путешествием, после которого их ожидала ДРУГАЯ жизнь, и мысль о той, другой жизни пугала и страшила их, они боялись думать о ней.
Денис, кажется начинал понимать замысел Деда. Все его слова о мести и каре поначалу показались ему лишённым смысла бредом сумасшедшего. Но сейчас, когда Денис вновь и вновь попытался для себя представить свою будущюю жизнь, то ему уже не казались слова Деда таким уж бредом. Представить себя немощным калекой, не могущим совершенно ничего сделать самостоятельно, без чужой помощи - это настоящий ужас. Он представлял, как через всего-лишь пару месяцев он даже не сможет самостоятельно ходить в туалет, а употреблять пищу ему придётся как собаке - с земли! Это было так больно и так стыдно! Стыдно перед своими близкими и своими знакомыми, перед первыми учителями и последними соседями. "И ждать... Ждать своей участи, своей казни... Невыносимо...", - думал Денис.
Снова наступила ночь, и свет в их комнате был потушен. Кирилл попросил у Семёна Борисовича снотворного, сославшись на то, что не может спокойно спать, и Семён Борисович послушно удовлетворил его просьбу. Сейчас Кирилл спал. Казалось, что последние дни сон для него стал единственным спасительным средством, которое могло бы заставить его прийти в себя, чтобы снова стать прежним Кириллом. Хотя, наверное, это было уже невозможно.
Денис сидел на кровате, и всё думал и думал. Вдруг, он услышал как в глубине коридора за решёткой открылась дверь. Судя по скрипу, это была дверь операционной. Денис услышал голоса и без труда узнал в говорящих Семёна Борисовича и Деда. Семён Борисович кажется был очень взволнован:
- Послушайте, я не могу больше! Что мы делаем, чем занимаемся? Ведь это просто ужас! Мы не можем быть похожими на зверей, - ведь мы люди! Как!? Как можно творить такое с ЖИВЫМИ людьми, да к тому же ещё и с молодыми? Я не могу больше! Давайте их отпустим!
- Отпустим?! - перебил его Дед и замолчал, - Вот так просто возьмём и отпустим? Вы что, дорогой, перегрелись? Хотите морфию?
- Да не употребляю я ваш морфий... И вам не советую.
Наступила пауза. Сквозь тишину снова раздался голос Деда:
- Моя внучка была единственной радостью в моей жизни. Я так за неё радовался когда она смогла уехать в Москву и поступить в институт... Но как оказалось, ни в какой институт она поступить не смогла, и она стеснялась признаться мне в этом и вернуться обратно домой. Она очень не хотела расстраивать меня, - а я , поверьте Семён Борисович, - я так был за неё счастлив... Я был искренне рад за неё, и конечно же надеялся, что ей удасться сделать в этой жизни то, что так и не удалось сделать мне...
Дед замолчал. Сквозь темень мрачных коридоров конечно же нельзя было увидеть скупых дедовских слёз, но Денис почему-то в этот момент очень ясно представил себе, как Дед плакал в этот момент. Как его сухие старческие руки сжимали сморщенный от горя лоб, а сквозь пальцы катилась по щеке скупая мужская слеза. Денису в этот момент так стало гадко на душе, - он, прикусив нижнюю губу, сидел зажмурившись в своей постели и горько-горько сожалел и за свою судьбу, и за свои прошлые поступки, и за своё будущее, и за дедовскую внучку, и за всё-всё то, что когда-либо приходилось ему делать в жизни такого, после чего кому-то на этом свете становилось бы больно, стыдно или горько.
- А там на верху считают, что смерть способна искупить всё это и загладить?! - снова заговорил Дед, только уже более возбуждённо и более громко, - Они считают, что лишение человека жизни есть суть самого ужасного и самого страшного наказания когда-либо существовавшего на белом свете?! Нет! Я никогда не поверю ни в байки святых отцов, ни в тупые бредни наших политиков и судей, - я им придумал такое наказание, о котором наши праведные мужи от власти и от бога даже слыхом не слыхивали! Я им придумал такую КАРУ, после которой ни то что бы верить, но и даже думать не захочется обо всякой этой Дантовской ерунде и обо всякой тому подобной схоластике! Жизнь - вот самая главная кара на этом свете, вот где самое мучение и истязание, - существование, жалкое и беспомощное существование ожидает их! Жить униженным и искалеченным, лишённым своего духа и своей молодости - вот наказание! Быть никому не нужным, быть брошенным и проклятым - вот настоящая кара! Как прокажённый, этот калека будет никому ненужный и забытый, брошен в своей трущобе, брошен на растерзание временем, - длинной и паскудной жизнью, которая каждую минуту, каждую секунду этого никчёмного существования будет тысячами иголок вонзаться в воспалённую гордость и опустошённую душу, - вот это наказание, Семён Борисович! И вы, образованный человек, потерявший так же как и я своего близкого человека из-за этих падонков, будете говорить мне о том, что их нужно отпустить?
- Прошу вас, перестаньте, доктор. Мне и так сейчас не легко.
- А нам теперь, Семён Борисович, легко наверное никогда больше не будет... После того, что мы с вами сделаем ... с ними. В любом случае, - мы уже ничего не решаем, всё за нас решила судьба, - мы уже никогда не сможем избавиться ни от памяти о наших погибших девочках, ни от памяти об этих негодяях... Мы теперь связаны с этими ребятами одной ниточкой, - мы теперь неразделимы...
Дениса, очень хорошо расслышавшего все слова Деда охватил настоящий ужас! Он лёг на кровать и съёжившись в комочек стал рыдать. Слова Деда имели какой-то тайный смысл, какую-то неведомую силу почувствовал Денис, которая вот сейчас, в данный момент окутала его страхом с головы до пят! Его голова пошла кругом, а тусклый свет из коридора вдруг показался ему не жёлтым, но кроваво-красным, несущий за собой боль, страх и огонь!
В их комнате зажёгся свет и наступило утро. Денис посмотрел на Кирилла, но тот уже смотрел на него. Они увидели в глазах друг-друга одно и то-же, - сегодня истекали первые две реабилитационные недели, а значит по Дедовским планам сегодня пришло время для следующей операции!
- Ден, я не хочу! Слышишь, я не хочу больше! Я не хочу! - Кирилл вскочил с постели и допрыгав до решётки стал кричать в глубину коридора, - Слышите, я не хочу больше! Отпустите меня! Вы не смеете!
Он кричал так громко, что у Дениса заложило уши от его воплей. Он накрыл свою голову подушкой и отвернулся от всего этого в другую сторону. Кирилл добрался до кровати Дениса и принялся ворошить его за руки и за ноги:
- Слышишь, я не хочу больше! Ну что ты молчишь?!
Он тряс Дениса что есть силы, пытаясь разбудить его, разъёрошить, но всё было бесполезно. Денис даже не смотрел ему в глаза. И молчал. Он был готов к тому, что сегодня должно было произойти с ними. Он молчал. Кирилл скинул его с кровати на пол и вернулся к своей постели.
- Ну как хочешь! Я лично не собираюсь чтобы мне тут всякие уроды ноги с руками пообрубали! Я их ненавижу!
Когда Кирилл немного успокоился и замолчал, к ним в комнату пришёл Петрович с подносом, на котором находился их завтрак. Он угрюмо посмотрел на Кирилла, потом на Дениса, поставил поднос на тумбочку возле кроватей и безмолвно удалился. Денис поднялся с постели и взял с тарелки кусок хлеба. Кирилл крикнул ему:
- Не ешь, скорей всего они напичкали еду снотворным!
Он ловко дотянулся до куска хлеба, который хотел откусить Денис и выбил его из рук.
- Не ешь, я тебе говорю! Отравлено!
Денис посмотрел на него опусташённым и смирившимся взглядом, и опустил глаза. Кирилл смотрел на него и не понимал, что он хочет. Тогда Денис неспеша взял с подноса стакан с водой и поднёс его к своим губам.
- Не пей, ведь уснёшь! - предостерёг его Кирилл.
Но Денис не отреагировал на слова друга и неспеша, глоток за глотком влил внутрь себя всю воду из стакана. Потом, не посмотрев в сторону обескураженного Кирилла лёг на свою кровать, накрылся одеялом и закрыв глаза повернулся на другой бок. Он был готов.
Денис очнулся. По-видимому было уже утро. Голова ещё чувствовала действие наркоза. Это сон или нет? В сознание неспеша начала возвращаться память. Первый вопрос, который возник в голове: "Что именно отрезали?" Тело было не очень послушным, но... рука... левая... где... мама... мамочка... Из глаз Дениса потекли слёзы. Горькие-горькие. Тихие-тихие. Печальные-печальные...
Прошло ещё около часа. Денис сумел разглядеть лицо Кирилла. На нём были ссадины, а заместо левой руки теперь у него виднелся обрубок, аккуратно обмотанный бинтом. Видно он сопротивлялся. Да всё напрасно. Кирилл проснулся.
- Ох-ох-ох, справились, гады... Руке кабздец... Отлично...
Он говорил немного шутливым и наигранным голосом, так он обычно говорил, когда хотел над кем-нибудь подшутить или разыграть.
- Что хоть с тобой было-то? - спросил Денис.
- Что было - ни черта не помню, мозги словно промыли, ничего не осталось... Ты то как?
- Да уже лучше...
- Вот уроды, совсем страх потеряли...
Они вдруг почувствовали, что что-то между ними изменилось, вновь появилась какая-то тяга и интерес друг к другу, которая обычно называется дружбой. Странно, но после случившегося Денис больше не боялся смотреть Кириллу в глаза, и будто только теперь он почувствал, как пришедшая к ним обоим беда стала объединять их, делая ближе как никогда до этого.
- По-моему мы проспали около суток. - Денис посмотрел на часы, висевшие в коридоре, - Странно, боль почти не ощущается.
- Да, этот Дед знает своё дело... Ден, вот только рожа у меня чего-то болит, не знаешь?
- Так у тебя же рожа вся разбита!
И они засмеялись. Впервые за две недели. Тихонечко, в пол голоса, но от чистого сердца. И вправду говорят, что счастье рознит а беда объединяет, -как это всё-таки не справедливо. Они много ещё о чём успели поговорить за этот день, - легко и непринуждённо, как будто ничего ужасного с ними вовсе и не произошло, и что это просто небольшая заминка, после которой вернётся привычная и всей душой любимая нормальная жизнь. Наверное, это была какая-то защитная реакция их психики, ширма, за которой так хотелось скрыть свою внутреннее глубокое отчаянье и обиду. Возможно, это было лишь небольшим затишьем перед надвигающейся безумной истерикой. Наконец, все слова кончились и в комнате наступила тишина.
Какое-то время они лежали молча, каждый думая о чём-то о своём. Сейчас, в этой абсолютной тишине каждый шорох и каждое движение эхом отражались от кафеля стен их комнаты, донося до ушей малейший шелест одеял и подушек, а до глаз картины их прошлой жизни и воспоминания, особенно запавшие в память.
- И снова седая ночь, и только е-ей доверяю я-я. Знаешь, седа-ая ночь ты все мои та-а-а-йны... - тихонько пропел себе под нос Кирилл. Помолчав немного, он как-то повернулся в кровати, видно желая поуютней расположиться и заговорил:
- Когда мне было лет 14, наверное или 15, я дружил с одной девчонкой... Мы с ней встречались каждый день, я ей часто приносил тюльпаны. Она брала их на руки, с улыбкой нюхала их, говорила мне спасибо и потом мы шли с ней гулять в парк. И с этим "Ласковым маем", отчего-то именно с этой песней, у меня связаны какие-то воспоминания о тех днях... В парке через громкоговорители играет "Седая ночь", мы идём с ней по широкой аллее, за руки держимся. Одеты тогда ещё смешно были, - варёные джинцы, куртки типа "аляска", светлые кроссовки непонятной масти. И так мне нравилось вот так просто с ней ходить каждый день, слушать каждый день её голос под музыку "Ласкового мая"... Я тогда думал, что так будет всегда, и что мы с ней всегда будем вместе...
Кирилл замолчал. Казалось, в его голосе прозвучали тоскливые-тоскливые нотки.
- А что было дальше? - спросил Денис.
- Дальше? Да ничего не было. Как-то шёл я и увидел как она точно так же как и со мной идёт с каким-то парнем по нашей аллее, идёт, за руку его держит, улыбается. Я помню растроился ужасно. Спросил я потом у неё, почему она больше не хочет со мной гулять. А она мне сказала, что я маленький и скушный. И что я даже не могу отвести её в кафе посидеть. И что её новый друг высокий, красивый и при деньгах. Ух, и разозлился я тогда! Подсторожил я как-то этого парнишку, да попинал слегка, ну чтобы он больше с ней не ходил. А потом, через несколько дней он нашёл меня со своими дружками. И таких мне вломили! А она, пока меня били, стояла рядом и поддакивала, дескать знай наших... Вот сука...
- Ох, ну прям трагедия детства у тебя. - в шутку сказал Денис, - Да ладно тебе, бог с ней!
- Трагедия не трагедия, а только я после того случая ТАК больше ни с кем не был, никогда я больше не испытывал подобного чувства... Словно обрубило что-то... Вот она, первая любовь-то какая бывает, зараза! - он кажется хотел рассмеятся, но что-то помешало ему это сделать. Его взгляд снова упёрся в потолок и Кирилл замолк.
А дни всё тянулись и тянулись, заживляя нанесённые раны, но приближая и разжигая новую боль, неизбежную и ожидаемую. Каждый день Петрович по несколько раз на дню кормил их кашами всякими и хлебом, а Семён Борисович каждый день вызывал их на перевязку, давая лекарства и отслеживая процесс формирования правильных культяп. Денис и Кирилл уже не могли так свободно передвигаться как раньше, и по-этому даже для похода в туалет им приходилось вызывать Петровича с коляской, и он всегда безропотно приходил. Первые дни после лишения руки им давались не легко, но постепенно они стали привыкать и принимать пищу одной рукой и укрываться под одеялом. Ко всему приходилось приспосабливаться заново, - хотя, был ли в этом какой толк - они не знали, да и не хотели. За всё это время они ни разу не видели Деда, он ни разу не появлялся перед ними и не рассказывал своих моралей и своей философии наказания. Только слышали иногда его до боли знакомый голос. Иногда казалось, что всё это предприятие есть просто обыкновенный госпиталь, куда привозят с поля боя тяжело раненых солдат, где с помощью заботливых медбратьев и медсестёр всеми силами пытаются сохранить им если не части тела, то хотя бы жизнь и надежду на лучшее.
Кирилл и Денис разговаривали редко, и в основном по делу, ведь сейчас, после потери руки проблем у них стало намного больше - бытовых проблем. То помочь подушку подправить, то тарелку поддержать, то ещё что. Да и говорить-то было не о чем. Денис не хотел разговаривать с ним о тех причинах, из-за которых они сюда попали, и о тех престулениях, которые они натворили за свои годы. Ему казалось, что Кирилл всё это и без него отлично понимал. Так зачем бередить душу и себе и ему, зачем делать паскудней жизнь и без того паскудную. Денис всё больше отдалялся в себя, в свои мысли, где он всеми силами пытался понять, - зачем и почему с ним так это всё произошло, и были ли у него какие-нибудь шансы избежать этого или предупредить. Он не обижался ни на Деда с его помощниками, ни на Кирилла. Он больше всего обижался прежде всего на себя, и очень часто примерял слова Деда именно к себе и к свом поступкам, к своей жизни. Где-то в глубине души, сам того не понимая Денис смог примириться со своей карой, желая только одного, - суметь простить себя, чтобы поселить в своей душе доселе не известные ему покой и смирение.
Как-то раз, после очередной перевязки и приёма лекарств Петрович привёз Кирила в комнату. Как всегда, он как пушинку взял Кирилла на руки и аккуратно положил на кровать. Лицо его при этом как всегда оставалось невозмутимым и неподвижным, а движения неспешными и степенными. Петрович развернул коляску и ушёл с ней из комнаты, как всегда закрыв за собой замок решётчатой двери. Через несколько минут после его ухода, Кирилл вытащил изо рта поржавевший гвоздь-семидесятку.
- Ден, смотри, что у меня есть! - тихонечко и с восторгом обратился он к Денису.
Денис прищурившись присмотрелся к гвоздю и спросил:
- Ну и что?
- Как что? Это гвоздь!
- Ну что ты хочешь с ним делать? Неприличные слова царапать на кровати?
- Ты что, сбрендил совсем здесь? Отупел? Им мы сможем открыть замок!
- Ты хочешь бежать? - Денис привстал с кровати, - Без руки и ноги? Как ты себе это представляешь? Как ты сможешь передвигаться?
- Да ты чё хоть?! Я ползком отсюда буду ползти, но дойду до дома! Я ненавижу этих трёх тварей, и ненавижу эту комнату! Я убегу отсюда!
- Но это же невозможно... - Денис глубоко вздохнул, - Там снаружи наверняка дверь заперта. Да и потом этот жирный Петрович не дремлет. Неа, твой план по крайней мере смешён... Да и бежать как-то... Кому мы там такие нужны?
- Ты что?! Как кому?! Надежда всегда есть! Мы ещё потом найдём этих уродов, и на куски порвём! Пока хоть ещё осталось чем! Или ты хочешь что б этот упырёк тебе всё что осталось отрубил?
От этой последней фразы аппатия Дениса улетучилась, и он понял, что нельзя отчаиваться.
- Да, ты прав! Но как мы это сможем сделать? У тебя есть план?
- План у меня всегда есть, целая банка на кухне, ты ж знаешь! - Кирилл улыбнулся по-дружески. Этой его улыбки Денис не видел с тех пор, как они попали сюда и тоже улыбнулся, - надежда зажглась! - Каждые три дня рыжий с Петровичем уезжают отсюда за жратвой. Примерно на час... Значит тут где-то недалеко есть город или посёлок какой... Борисыч остаётся один. Вот в этот момент мы как-раз и начнём действовать! Ты заметил, что наружняя дверь закрывается изнутри на засов?
- Да, я слышал!
- Ну вот, значит мы сможем выйти наружу! А этого Борисыча, падлу интеллигентскую, я завалю!
- Точно! Нужно будет найти нож или топор у них в каморке, чтобы на улице срубить пару палок заместо костылей!
- Можно и так. Но лучше поискать костыли у них, они ведь очень предусмотрительные, гады. А на счёт топора ты прав. Хоть одного, но завалю!
- А на улице нам до первого поста добраться бы, или до больнички какой! Хотя нет. Лучше сразу к мусорам бежать, чтобы здать всё это логово им!
- Ну это уже детали. Я бы лучше сам сюда пришёл бы да и покромсал бы здесь всех на куски! - Кирилл зжал в кулак свою кисть и стиснул зубы, - Нам самое главное выбраться наружу! А там, им уже нас не достать, тем более, что у нас будет времени около часа, - нам вполне этого хватит чтобы уйти! А пока нам нужно ждать. Если они не изменят своим привычкам, то через два дня у нас появится шанс!
Вся эта идея и весь этот план, который они придумали, вселили в сознание Дениса огромную надежду и азартное возбуждение. Всё это полностью захватило его голову и он не на минуту не переставая всё-время думал об этом, думал о том, что очень скоро они смогут сбежать отсюда и стать свободными. Мысли о потерянных ноге и руке не смущали его, ведь им грозила ещё большая опасность! И в тайне, скрывая от Кирилла, он решил для себя, что больше сюда не вернётся, даже в случае если их всё-таки поймают. Он твёрдо решил, что убьёт себя если вдруг такое произойдёт.
Они ещё много обсуждали деталей, шёпотом, едва слышно даже друг для друга, они строили планы своей будущей жизни на свободе. Все эти два дня у Дениса сердце не успокаивалось ни на минуту, оно било и билось, оно стучало в груди, учащая пульсацию у висков, принося разуму дыхание свободы и запах надежды. Денис обдумывал как он станет жить после освобождения, как он поставит себе протезы, как начнёт новую жизнь, жизнь нового человека. Он твёрдо решил, что если побег удастся, то его прежней жизни будет положен конец. Он больше не будет заниматься тем, чем занимался ранее, он решил , что найдёт себе работу, что жизнь его будет тихой и спокойной, и что если ему повезёт, он обязательно женится и заведёт детей. Он представлял, как на первых порах ему будут помогать родители, благо они у него не были бедными, как он будет искать в интернете свою будущею жену, как зарегестрируется на всех сайтах для инвалидов и физически не полноценных людей, как он будет переписываться с ней и какова будет их первая встреча. Он думал о том, что станет ходить в церковь, и что через своё усердие и своё послушание слову божьему он сможет стать добропорядочным христианином. Его воображению открывался целый мир, полный запахов и красок его будущих лет, изменённых и очищенных, без греха и без искушений. Раньше он никогда не думал об этом, но сейчас, после всего пережитого его мысли и желания резко изменились, - он стал ДРУГИМ человеком. И что самое странное, что смотря на Кирилла и обсуждая с ним детали их побега, где-то в глубине души он понимал, что в случае удачи и обретения свободы он больше не сможет дружить с ним, а каждая их встреча будет отдаваться в его сердце острой болью.
Наконец долгожданный день наступил. Дед и Петрович не изменили своего распорядка, и ровно в 11 часов дня Кирилл и Денис услышали как захлопнулась входная дверь подвала, и как Семён Борисович закрыл её на железный засов. Пришла пора действовать!
Спустя несколько минут после ухода Деда и Петровича, Кирилл поднялся с постели и вприпрыжку, тихонечко добрался до решётки. Денис последовал за ним.
- Сейчас, мы её сделаем. - шёпотом произнёс Кирилл, изогнул гвоздь о замок, и просунув руку между прутьями вставил гвоздик в скважину. Времена бурной молодости сохранили в его кисти навыки открывания пластинчатого замка, и спустя несколько секунд раздался звук запорного устройства и дверь открылась. Медленно, боясь скрипа двери Кирилл открыл решётчатую дверь. Прыжками они добрались до стены в коридоре. Стараясь не шуметь, они передвигались вдоль коридора, который жёлтым светом был освещён тусклой лампочкой. Дверь операционной, где они так надеялись найти нож или топор оказалась закрытой. Посмотрев друг на друга, каждый из них понял, что единственное желание, которое было сейчас у них, это поскорей вырваться из этого ужасного плена, пускай без ножа и костылей, пускай босиком, - но бежать отсюда, бежать без оглядки. Они продолжили передвигаться вдоль коридора. Наконец, они добрались до большой железной двери. Как они и предполагали, она оказалась закрытой на железный засов, который с лёгкостью поддался и дверь открылась.
Они вышли наружу. Их сразу ослепил яркий солнечный свет, который, как им казалось, они уже не видели целую вечность, а свежий воздух наполнил их лёгкие силой и уверенностью в своих действиях.
- Закрой дверь! - сказал Кирилл, - А то он может слишком рано нас спохватиться!
Денис тихонечко закрыл входную дверь и обернулся. Они оказались на небольшой асфальтированной площадке, огороженной по периметру железобетонным забором, в центре которой стояло небольшое одноэтажное здание без окон и дверей, которое и было их тюрьмой вот уже на протяжении почти месяца. Площадка была чисто выметена и убрана, и найти на ней что-либо подходящее на роль костылей они и не рассчитывали. Они двинулись к воротам, которые оказались по правую сторону забора. Быстро допрыгав до железной калитки, они открыли её и вышли, покинув это адское место.
Огороженное здание в котором они провели столько времени в заточении находилось в центре большого поля. Асфальтовая дорога вела налево вдоль забора, а затем, как им показалось примерно через километр сворачивала направо.
- По дороге нам идти опасно, - сказал Денис, - нужно двигаться вон к тому лесу, скорей всего за ним будет трасса.
Впереди, примерно в пятистах метрах находился лес, перед которым росли высокие кустарники. Они надеялись скрыться с открытого пространства в этом лесу, чтобы в случае, если приедут Дед и Петрович их не было видно. Они двинулись к лесу.
Им было очень тяжело передвигаться, нога очень быстро уставала от прыжков и постоянно требовала отдыха. Падая и снова поднимаясь они как-будто отвоёвавали каждые десять метров от разделявшего их от спасительного леса расстояния. Ими двигало огромное желание сбежать, вырваться отсюда, поэтому боль от ушибов и быстро пришедшая усталость не могли остановить их. Кирилл упал, и не в силах больше подняться продолжил своё движение ползком. Вскоре то же самое случилось и с Денисом. Казалось - какие там 500 метров? Что это за расстояние такое? Сколько они сотен километров прошли до этого в своей жизни? Но сейчас, для искалеченного тела и это расстояние оказалось слишком большим и тяжёлым. Ползком, медленно, размеряя каждый метр они настойчиво продолжали приближаться к лесу.
Наконец, они добрались до кустарников.
- Нам нужно из веток сделать себе костыли! - сказал Кирилл.
- Но как ломать ветку одной рукой?! Нужно как-то приспособиться нам с тобой вместе! Смотри, у тебя кровь пошла из руки!
- Из руки? Вернее из того, что от неё осталось... Да хрен с ним, нам нужно торопиться!
Денис, упираясь о ствол куста, поднялся на ногу и схватил ветку с подходящей рогатиной.
- Давай, перехватывай чуть ниже! - крикнул он Кириллу, и стал наклонять ветку на себя.
Приспособившись вдвоём выламывать ветки из кустов, а потом и подгонять их по размеру, они изготовили для себя пару подходящих рогатин. Проблема с костылями была решена, и теперь они могли передвигаться гораздо быстрее и не так уставая. Конечно, рогатины были не удобные и не особо по росту, рука от них быстро уставала, но сейчас, в данный момент это было единственным выходом. Они двинули в глубину леса.
- Ну всё, скоро мы выйдем на какую-нибудь дорогу! - бодро и улыбаясь говорил Кирилл, - Мы сделаем это! Ещё чуть-чуть!
Денис слушал его и тоже улыбался. Наконец-то! Наконец-то они свободны, наконец-то он сможет начать новую жизнь, лишённую всей черноты и мерзости его прошлого! Наконец-то он опять может дышать свежим воздухом и каждый день видеть солнце и слушать шум ветра! Наконец-то им улыбнулась удача! Наконец-то свобода! Свобода! Это слово теперь значило очень многое для него, ведь чтобы вновь произнести это слово сколько ему пришлось пережить и сколько испытать! Денис вдруг понял, что это был самый счастливый момент в его жизни! Ни деньги, ни секс, ни какие прошлые удачи не приносили ещё ему столько радости и такого восторга, какие он испытывал сейчас! Свобода!
Окрылённые своей удачей и близостью спасения они продолжали идти по лесу. Рогатины натирали руки, а ноги были измотаны и измучаны, но это не смущало их, они не обращали на это внимания.
- Смотри, Кир, белка! - Денис остановился, и рукой стал показывать Кириллу на дерево неподалёку от них, - Смотри, какая хорошенькая!
- Ден, ты что, придурок что-ли? Какая белка? Давай быстрее ноги уносить отсюда! Возможно, нас уже хватились!
Денис, опьянённый своим счастьем, смотрел на эту белочку и поражался. Он поражался этим существом, хрупким и беззащитным созданием божьим! Как она красива и как она свободна! Почему раньше, он никогда не обращал на это внимания, ведь это так просто и так по-настоящему красиво? Но Кирилл был прав, и нужно было торопиться быстрей выбраться на трассу, к людям.
Примерно через полчаса их движения, впереди за ветками и кустарниками показался свет. Лес заканчивался. Они вышли на поляну и увидели впереди высокий холм, покрытый зелёной травой.
- Заберёмся на холм, - сказал Кирилл, - может с него мы увидем дорогу!
Они стали подниматься на холм. Хоть этот подъём давался не легко, но с него и вправду можно было бы что-нибудь рассмотреть, чтобы сориентироваться и понять, куда нужно идти дальше. Верхушка холма была уже в метрах двадцати, когда вдруг откуда ни возьмись послышались слова:
- Ну что, беглецы-прогульщики, нагулялись?
Это был тот самый до боли знакомый голос! На самой верхушке холма появился смеющийся Дед, Петрович со сложенными носилками и Борисович с чемоданчиком в руке!
- Всё... Приехали... - промолвил Денис и глубоко-глубоко вздохнул. Это был конец всем их стараниям и всем их мечтаниям.
- Ну, как погодка, как прогулка? - ядовито с подвохом спросил Дед, - Природа здесь хороша, не правда-ли?
- Ненавижу! Ненавижу вас, мрази! Ненавижу! - закричал Кирилл и бросился в обратную сторону к лесу так быстро, на сколько только позволяли ему это делать костыли и одна нога, - Сволочи! Не дамся вам! Ненавижу!
Денис понял, что у них с Кириллом нет никаких шансов, и что они, двое уставших и измотанных калек ничего не смогут сделать против трёх здоровых мужиков. Он бросил костыль и рухнул на землю. Тяжело дыша, убитый случившейся неудачей, он смотрел на голубое небо. Возможно, в последний раз. За Кириллом неспеша побрели Петрович и Семён Борисович, который уже достал из своего чемоданчика шприц и приготовил его для снотворного укола.
- Ну что, тебе тоже нужен укол? Или сам пойдёшь? - поучительно спросил Дед у Дениса, и подойдя ближе наклонился к нему, заглядывая в глаза, - Ну что, как вам моя прогулочка?
- Твоя? - прошептал в ответ Денис, - Так ты заранее всё подстроил?
Дед стоял перед ним и широко улыбался. Он был на вершине блаженства и удовольствия, а его взгляд был исполнен радости от свершающейся на его глазах в данный момент справедливости, которой так варварски требовала его холодная ненависть и жажда мести.
- Конечно. - Дед заговорил очень спокойно и тихо, - Конечно подстроил. Это ещё одна часть сценария вашей кары, который я написал для вас. Видишь ли, физическая боль - не самое страшное, что может испытать человек. Я же хочу сломать вас и раздавить. И эта моя шутка с побегом по-моему довольно удачна. Ведь ты был сегодня счастлив, мой мальчик, когда бежал отсюда? Ты думал о свободе, и о скором избавлении? А запах воли опьянял ли тебя? И каково это - потом, в один миг всего лишиться, снова возвратившись в АД?
- Ну ты и выродок... - прошептал Денис.
- Конечно, выродок... Палач всегда выродок... Не гоже нормальному человеку быть палачём... - Дед стоял перед ним и пристально смотрел прямо в глаза, - Я ваше правосудие. И ты, если хочешь быть искуплен, должен принять это. Ты должен ответить за то, что совершал и твоя кара неизбежна. Ты должен принять её как мужчина. А принять тебе всё-равно её придётся, хочешь ты того или нет. Только так...
Денис закрыл глаза. Он был поражён поступками и мыслями Деда. Он вдруг почувствовал себя как в кукольном театре, что идёт спектакль, и что вот в этом месте по сценарию было именно так написано, что и дальше он будет как кукла следовать этой пьесе, и что нарушить её ход нельзя, так как она уже очень давно придумана и зрители уже привыкли к её сюжетам и её финалу. А как известно, зрителей обижать не хорошо... Нужно давать им именно то, что они хотят. А иначе ни что не будет иметь смысла... Ему казалось, что он начинает сходить с ума, и что его мозг уже перестал его слушаться, а делает только то, что угодно Деду.
Между тем, Петрович и Борисович уже отнесли уснувшего Кирилла в стоявший неподалёку микроавтобус и пришли забирать Дениса. Они погрузили его на носилки и отнесли к машине, посадили его в салон, сели сами и уехали обратно в бункер. Побег был провален.
Это может показаться странным, но после случившегося неудачного побега практически ничего не изменилось в жизни Кирилла и Дениса, то есть не изменилась ни их жизнь в бункере, ни отношение к ним со стороны Петровича и Семёна Борисовича. Всё продолжало идти своим чередом, неумолимо приближая неизбежность третьей операции, до которой оставалось ещё два дня. Кирилл стал более чаще принимать снотворные, которые он просил у Семён Борисовича. Казалось, что сон для него стал его жизнью, - он всё время спал, пробуждаясь лишь для того, чтобы поесть и сходить в туалет. Разговаривать с Денисом он не хотел, да и Денис тоже. Неудачная попытка освободиться стала для них своего рода накаутом, сбившим их с ног и лишившим их воли.
Денис лежал целыми днями с открытыми глазами, смотрящими в никуда, едва притрагивался к пище и ни о чём не думал. Почти ни о чём. Все его попытки поразмыслить обо всём случившимся и о дальнейшей его судьбе приводили его в ужастное отчаянье, от которого ему становилось невыносимо плохо. Он не знал, о чём ему стоило думать в эти дни, а если что и приходило в голову, то тут же улетучивалось, перебиваясь лишь одним преположением - "Наверное, это тоже не имеет никакого смысла". "Палач выродок... Палач всегда выродок", - вновь и вновь вспоминались ему эти непонятные слова Деда, за которыми, как казалось Денису был скрыт какой-то тайный и до сих пор не раскрытый смысл - сценарий драматической пьесы, в котрой он исполняет одну из главных ролей. В голове его мелькали образы то медленно поднимающегося занавеса, то искусной игры актёров, то ликующей от восторга публики, поднявшейся со своих мест и устроевшей бурные авации актёрам, режиссёру, сценаристу, автору декораций, художнику, плотнику, пожарникам, билетным кассирам и всем-всем, кто хоть как-то был причастен к созданию столь понравившейся пьесы. "Убей его! Убей его!", - Денису представлялись возбуждённые крики римских граждан на гладиаторских боях, когда гладиатор с мечом в руке спрашивал у публики о дальнейшей судьбе своего поверженного противника; кричали и благочестивые женщины, и их добропорядочные мужья, и умудрённые возрастом отцы и матери этих мужей и жён, и даже их маленькие невинные дети.
"А что если для того, чтобы сыграть пьесу "Гамлет", актёру в конце пришлось бы умереть по-настоящему, - понравилось бы это публике, и много ли актёров согласилось бы играть эту роль? И что есть наша жизнь, - разве её нельзя рассматривать как всего-лишь определённую роль, главную роль своей жизни, где в конце спектакля ты обречён на смерть? Ведь в конце концов, нам никто и никогда не обещал вечной жизни на этой земле, - так какая тогда разница?"
Эти несколько дней канули туда же, откуда и пришли, - дни туманные и непонятные. Кто-то провёл это время на море, купаясь и загорая на тёплом солнце, кто-то заработал много денег, кто-то написал несколько глав для своей новой книги, а кто-то первый раз в своей жизни сказал "я люблю". Каждый человек на этом свете по-своему провёл эти несколько дней, распорядившись своим временем так, как считал нужным. Кирилл и Денис перенесли третью ампутацию. Ногу. Последнюю...
Всё прошло очень тихо и спокойно, Кирилл не сопротивлялся и полностью съел свой завтрак, напичканный снотворным. Точно так же поступил и Денис. Для них всё это стало предсказуемым и неизбежным. После того, как они проснулись, Кирилл стал плакать, а Денис как всегда лежал и смотрел в потолок. "Ну вот", - думал он, - "ещё один акт прошёл... Скоро финал..." Спустя некоторое время Кирилл заговорил с Денисом:
- Послушай, Дэн, зачем мы всё это делали?
- Что ты имеешь в виду, Кир?
- Ну этих девок, нафига мы их убивали?
- Ну нам же деньги были нужны. Ты же сам говорил, что хорошие деньги можно получить только с убийством в финале.
Кирилл задумался, - Да? Ты так думаешь?
- Да, Кир, я так думаю. Отдыхай Кир, скоро всё закончится.
Кирилл как будто был смущён и удивлён. Словно в тот момент в него вселился какой-то другой человек, который никак не мог понять причин всего произошедшего и всего того, чему предстояло произойти. Он изо всех сил пытался понять - что двигало им на совершение этих поступков, - неужели деньги? Можно подумать, что он не смог бы заработать денег другими способами, - без убийств и насилий? Почему он выбрал именно такой способ зарабатывания на жизнь, - а может ему просто это нравилось? Нравилось убивать? Чувствовать власть и испытывать чувство превосходства? Кирилл лежал, мотая головой из стороны в сторону и думал, думал. Кто это придумал, кто подтолкнул его на это, и как он смог на это согласиться? Может причина в юношеских или детских травмах? Или недостаток воспитания?
- Кир, успокойся, - Денис не выдержал его мотаний головой, - Кир, ну ты что?
Денис видел, как тяжело было сейчас его другу, он понимал, что должен как-то поддержать его, должен помочь выйти ему из этого психологического "штопора". Он говорил спокойно и мягко:
- Кир, ну хочешь, когда всё это кончится, мы поедем с тобой на Чёрное море?
Кирилл посмотрел на него, и с надеждой в голосе спросил:
- На Чёрное море? Ты думаешь это будет возможно?
- Конечно возможно! Я тебе обещаю это, верь мне!
Денис сказал это так убедительно и с такой дружеской любовью, что Кирилл ему кажется поверил и улыбнулся.
- Чёрное море...
Наступила ночь. Денис лежал в своей постели и напряжённо думал. Недавние слова и поведение Кирилла что-то поменяли. Что-то перестало сходиться в этом сценарии, написанном Дедом. Кириллу не давали покоя вдруг ниоткуда возникшие вопросы:
"Я понимаю, что я сволочь и что приступления мои непоправимы, я понимаю, что то право, которое мы брали на себя, решая кто должен жить а кто умереть - это не моё право, и что делали мы это из-за своей глупости, которая вводила нас в заблуждение и вела к соблазну. И я готов за это заплатить своей жизнью, или как вот решил Дед, своими руками и ногами, чтобы потом весь остаток своих дней провести в терзаниях и в унижении... Я это понимаю... И я готов ответить за свои поступки... Но что есть то, что выдумал это Дед? Кто он такой, - Миссия или зазнавшийся филистимлянин? Ведь если вдуматься, он сам, своими действиями и своими пьесами совершает то-же самое, что и мы в своё время, - он тоже решает, кому жить а кому умереть? И я не понимаю, почему я должен искренне верить этому проходимцу с его дешёвой уличной пьесой, в которой мне отводится главная роль? Почему и откуда он взял на себя право писать этот сценарий?! Разве то, что выдумал он и ни есть насилие, точно такое же, как и моё?! Так почему я должен верить в его пьесу? Он может заставить меня быть марионеткой в своём спектакле, но почему он должен заставлять меня искренне верить ему?! Чем он лучше меня - точно такого же насильника как и он сам?! Ну я-то по крайней мере признаю то, что я насильник... Так почему он мнит из себя десницу Господнию, прикрывая этими словами всего-лишь свою личную жажду мести?! Получается, что Дед - такой-же как и мы преступник, только не признающий этого..."
Дениса мучали эти вопросы, и что самое интересное, их решение никак не влияло на дальнейшую его судьбу. В мыслях Денис уже давно смирился с тем, что должно было с ним произойти. Сейчас для него важным было другое - верить тому, что говорит Дед или нет. С такими мыслями он провёл всю ночь, пока сон не затянул его в свою волшебную и неизвесную страну.
На следующее утро, примерно часов в 9 Семён Борисович привёз в комнату инвалидное кресло и предложил Кириллу отправиться на перевязку. Кирилл спорить с ним не стал, Семён Борисович помог ему сесть в коляску и вывез из комнаты в перевязочную. Там как всегда, со свойственной ему тщательностью он обработал культяпы Кирилла дедовским раствором, и стал накладывать бинты. Всё это время Кирилл пристально смотрел на него, как-будто изучая. Наконец он произнёс:
- Ну что, Семён, переживаешь?
- Что вы имеете в виду, Кирилл? - Семён Борисович всегда говорил тихо, правильно произнося слова и правильно расстанавливая ударения. Его речь всегда была похожа на речь филолога или "правильного" учителя, который немного волнуется перед многолюдной аудиторией, опасаясь, что его могут не слушать, - Я кажется понимаю про что вы...
- Всё-то ты у нас понимаешь, Борисыч...
- Нет, Кирилл, не всё, к сожалению. Я вообще последнее время перестал что-либо понимать. Всё перепуталось...
- Ну-ну, рассказывай мне... Сами же этот балаган затеяли, а теперь ты мне будешь рассказывать о том, как у тебя всё перепуталось?
Кирилл говорил жёстко, как бы обвиняя и ставя в вину. Со стороны это выглядело бы очень правдоподобно, если, к примеру представить Семёна Борисовича отцом Кирилла, а Кирилла обиженного на отца за своё уродство сыном. От одного только взгляда на Кирилла пробежали бы мурашки по телу у любого человека, - он сидел на кушетке без ног и без руки со снятыми повязками и с едва зажившими ранами на культяпах. Это больше походило на фильм ужасов с вампирами и уродами, пугающими прохожих. Кирилл говорил не отводя своих глаз от глаз Семёна Борисовича, и кажется получал от этого какое-то необъяснимое удовольствие.
- Что, добился своего? Искалечил двух молодых, а теперь всё перепуталось у него! Твоя дочь мертва и её не вернуть! Даже если ты прикончишь нас, она не вернётся! Неужели это так трудно понять?!
- Она мне не дочка, - еле слышно выронил Семён Борисович, - она моя племянница... Была...
Он отошёл к противоположной стене комнаты и отвернулся от Кирилла. Казалось, что воспоминания о его покойной племяннице давались ему очень тяжело, и он каждый раз вспоминая о ней очень переживал и самоказнился.
- Она дочка моей сестры и её мужа. - продолжал он, чуть помедлив, - Они погибли в автокатострофе, когда Настеньке не было ещё и девяти лет... Она очень переживала...
- Ну а дальше что? Давай, говори!
- Бог не дал мне ни семьи ни детей, и Настенька всегда была мне как дочка. Я очень любил её... Но после смерти её родителей, она как-то изменилась ко мне, будто бы она меня обвиняла в смерти сестры...
- А что, был грешок за тобой?
- Мне тяжело про это вспоминать. - Семён Борисович опустил глаза и продолжил, - Я должен был прилететь самолётом из командировки, и сестра предложила встретить меня в аэропорту на машине... Они приехали в аэропорт, но я не смог прибыть обещанным рейсом, у меня неожиданно возникли проблемы по работе, а предупредить их я уже не мог. И вот, когда они с мужем возвращались из аэропорта с ними и случилось это несчастье. Они столкнулись с КаМАЗом. Сразу насмерть... Не мучались...
- Ох, прям как в кино... - Кирилл улыбнулся, - Ну и что дальше было?
- Я когда про это узнал, то просто не мог поверить... Казалось, что весь мир ушёл у меня из под ног, и что вся жизнь была кончена... Но когда я вспомнил про Настеньку, я понял, что мне стоит жить ради неё. Меня сделали её опекуном и мы стали жить вместе. Но с ней уже произошло то, чего я так опасался, - где-то глубоко внутри себя она обвиняла меня в случившемся с её родителями...
- Ну и , наверное, она закатывала тебе истерики, била посуду?
- Нет, что вы, Кирилл, - Семён Борисович оживился, - Настенька очень тихая девочка. Она очень рано стала самостоятельной. Я помню, как однажды прийдя с работы, увидел как она сама приготовила мне щи и пожарила мясо, ещё я помню как сказал ей, что она уже стала взрослой и самостоятельной девушкой. А она только посмотрела на меня, и ничего не сказав ушла в свою комнату... Она не могла меня простить...
- Да, Борисыч, ты попал конечно... Ну а как её в Москву-то занесло?
- А, в Москву-то? - Семён Борисович посмотрел на Кирилла, будто бы пытаясь побыстрее сориентироваться в их беседе, чтобы ответить на поставленный вопрос, - Так её пригласило модельное агенство на работу! , - он начал жестикулировать руками, - Ей пришёл вызов, приглашение на работу! Она так гордилась этим, а я просто был счастлив за неё! Как я радовался, как надеялся, что у неё всё будет хорошо, и что она будет наконец-то счастлива!
Кирилл поморщившись начал говорить так, как обычно говорят маленьким детям, которые не хотят идти спать, укоряя и убаюкивая:
- Семён Борисович... Ну ты вроде мужик не глупый... И не первый год замужем... Ну ладно она-то дурочка малолетняя, ну а ты-то здоровый и взрослый мужик! Как ты её отпустил-то?! Где твои мозги-то были? Ну какое агенство?! Ну кому она нахрен тут нужна?! Ты как ребёнок глупый, ей богу!
- Хм... Можно подумать она меня бы послушала и поверила... Она всегда и всё решала сама, не спрашивая у меня разрешения... Решала что ей делать и во сколько приходить, с кем дружить... Я ей и слова боялся сказать... Ведь я так хотел, чтобы ей хорошо со мной было, чтобы не травмировать мою девочку...
- Ну вот и дохотелся! Отпустил девку не пойми куда и не пойми с кем! А каким местом она там будет работать - про это ты не подумал!?
- Да я и сам-то был как пьяный от этого предложения! Мне и в голову-то не могло прийти, что это всё окажется обманом! Я так был рад за её успехи, я так искренне хотел чтобы у неё всё наладилось и во внешней жизни и во внутренней... Разве я мог предста...
- Ну вот и дохотелся! - перебил его Кирилл, - сбагрил девку непойми куда, а теперь вот плачешь тут...
Семён Борисович и вправду заплакал. Маленькие капли слёз стекали по его щекам, и он достал из кармана белоснежный платок, чтобы утереться. Он сел на кушетку рядом с Кириллом и задумался. Через мгновение он продолжил:
- А потом я не получал от неё писем. Я думал, что она так решила, и что она приедет только тогда, когда у неё всё наладится и она, наконец, сможет простить меня...
- Ох, ну ты даёшь... Да, Борисыч, опекун из тебя херовый вышел...
- Настенька моя, бедная... А потом вы её убили... Кирилл, зачем вы мою Настеньку убили? Разве она сделала лично вам что-то плохое?
- Семён, если б я знал вот так вот, как сейчас твою племяшку, я бы к ней пальцем не притронулся. А так... Вон их приезжает каждый день по тысяче. И все хотят с телеги грязной сразу на мерс пересесть... А мне деньги были нужны...
- Ну как же можно так, живого человека!?
- Слышь ты, а как вот ты сейчас можешь двух живых сразу инвалидами делать, умник?! Тебе значит можно, ты значит типа судья, а мне нельзя!? Что, рожей не вышел?! Ты на себя сначала посмотри, а потом про других говори! Связался с маньяком каким-то, да и сам скоро спятишь, если Дед тебя сам не грохнет или в психушку не отправит!
Кирилл очень разгорячился, и казалось, если бы у него были ноги, то он прям так и набросился бы на Семёна Борисовича, и как собаку бы носом его потыкал в дерьмо, которое она натворила. Наступила минутная пауза. Кирилл смотрел в пол, пытаясь успокоиться, а Семён Борисович сидел рядом с ним. Наконец он заговорил:
- А потом появился Дед. И рассказал мне что случилось с Настенькой... Я не мог в это поверить... Наконец он убедил меня в необходимости покарать виновных... И я ему поверил...
- Борисыч, давай быстрее доделывай перевязку, - перебил его Кирилл, - я устал и хочу спать.
Семён Борисович помолчал немного и живо приступил к дальнейшему накладыванию бинтов. Очень скоро всё было готово, и он отвёз Кирилла обратно в комнату с решётчатой дверью. Следующим после Кирилла, была очередь Дениса. Семён Борисович бережно погрузил его на коляску и повёз в перевязочную. На этот раз, туда пришёл Дед.
- Ну как, молодой человек, как самочувствие? , - с лёгкой иронией в голосе он спросил у Дениса.
- Спасибо, вы очень заботливы... - ответил Денис с натяжной вежливостью.
- Во-от , - благодарность, вот чего не хватает нынешней молодёжи! Сейчас они считают, что всё им должно быть доступно просто так, без приложения хоть малейшего усилия и без всякой благодарности!
- Ещё огромное спасибо вам за гостеприимство и за благодушие, - тихо произнёс Денис.
- Я чувствую в вашем голосе недовольство? Ещё и ты же хочешь меня в чём-то обвинить?! В чём же?! - Дед встал со стула и стал ходить по комнате.
- Да в том, - Денис посмотрел в его глаза, - что ты такой же насильник как и мы! И что правда твоя заключается лишь в том, что сейчас ты сильнее меня. И в этом и есть твоя правда. И только.
- Насильник?! Что есть насилие?! - Дед, будто воодушевился поставленным вопросом, - Взять с десяток молоденьких и беззащитных девочек, изнасиловать, а потом убить их, или поймать этих извергов и воздать им по заслугам?
- Ну ведь и то и то по сути делается насильно.
- Верно. Но разница в том, во имя чего делается это насилие. Если во имя угождения собственной похоти, и своей алчности - это зло, которое нужно наказывать!
- А если во имя угождения собственного чувства мести и алчности кровавого возздания, - это не тоже самое по-вашему?! Неужели вы возомнили себя Господом Богом, способным судить и решать судьбы людей!?
- Я такой же Бог как и вы. В своё время, вы очень легко решали, кому нужно жить, а кому нет. Вон, твой товарищь Кирьюша, на сколько я могу догадываться, наверняка вывел из этого целую теорию, - кого можно считать людьми а кого нет!?
Денис понимал, что их спор бессмысленен, и что из честного спора, это превращается в обыкновенную полемику, - кто кого переговорит, и кто приведёт более весомые доводы. Он замолчал. Но Дед продолжил говорить:
- Пойми, Дениська, - ядовито произнёс Дед, - то, о чём мы сейчас говорим - бессмысленно. Вопрос лишь в том, на чьём ты сейчас месте. Ты не жалел наших девочек, хотя может и жалел где-то глубоко внутри, но ничего не делал; точно так же и сейчас, - вон, Семён Борисович, то же наверняка жалеет вас, - но тоже ничего не сделает! Так почему тогда ваша правда сильнее моей!?
- Прошу вас, доктор, перестаньте, - вдруг вмешался Семён Борисович, - я не могу этого слушать!
- Вы многое чего не можете, Семён Борисович! - Дед вспылил, - По-вашему, так и пускай гуляли бы они по белому свету, жрали водку, да девочек резали! Если бы не я, вы так бы и сидели в своём хохляцком городишке, даже не придприняв ни единой попытки найти этих извергов и покарать их!
Семён Борисович опустил глаза, как провинившийся школьник и направился к двери:
- Продолжите сами перевязку, доктор, я больше не могу вас слушать...
- Давайте, давайте, - злобно прошипел Дед, - А вам молодой человек, я так скажу: вы понесёте наказание за свои деяния, вы уже наказаны! И отменить это не в силах даже сам Господь Бог, по-тому, что он всё время молчит, он всё-время остаётся там у себя на небесах, притворяясь праведным и справедливым, - но он палец об палец не захотел ударить, чтобы защитить мою девочку! По-этому я с полной ответственностью взял его права на себя! И я вас покараю!
Денис поднял свою голову и посмотрел ему в глаза:
- А кто покарает вас?!
По-видимому уже была позняя ночь, но Денис никак не мог уснуть. Весь его разум переполнял целый океан мыслей, воплей и криков, - ему казалось, что он начинал сходить с ума. После перенесённой третьей ампутации его совершенно не тревожила боль физическая, - ему не давала покоя боль душевная, боль кричащая и страждущая, боль требующая сожаления и сострадания, чувство, которое не дано понять ни одному человеку и ни одному святому. В его голове крутился бесконечный видеоряд, - беспорядочная смесь вопоминаний, картин из прошлого, картин из воображаемого будущего, и воображения того, чему уже не дано было сбыться никогда. Он думал о том, как он мог бы себя повести в своём недалёком прошлом, если бы хоть кто-нибудь хотя бы намекнул ему о том, что его ждёт в ближайшие дни, о приближающейся расплате, о надвигающемся наказании. Как бы он мог себя повести, как он мог бы изменить свою жизнь и свои мысли, сколько помощи он мог бы принести людям, людям окружавшим его, как знакомым так и нет. В ряд с картинами своего ближайшего ужасного будущего вставали картины, где он проявлял своё искреннее милосердие и человеколюбие, картины из той жизни, где уже не было бы того бездушного и искалеченного прежнего Дениса. Он лежал в полутьме этой роковой комнаты и по его щекам текли слёзы, - крупные солёные капли, капли его душевного страдания, капли его глубокого раскаянья.
В коридоре, за стальной решёткой раздался какой-то шум. Денис стал прислушиваться, он слышал чьи-то тихие шаги по направлению к их комнате. Наконец в полутьме он сумел различить какую-то фигуру, приблизившуюся к решётке и остановившуюся возле неё. По величине фигуры и по тяжёлому сапу Денис сумел определить, что это был Петрович. Он встал возле решётки, и как-будто вцепившись в неё руками стал лицом к кроватям, на которых лежали искалеченные Денис и Кирилл. Какое-то время он простоял так беззвучно и неподвижно, пока до Дениса не стали доходить странные звуки, которые вдруг стал издавать Петрович. Это походило больше на тихий сап или глухой свист, Петрович положил свою тяжёлую голову на решётку, и замер, а Денису стала заметна та еле видимая дрожь, которую стала источать из себя большая и темная фигура Петровича. Денис видел и как-будто чувствовал на расстоянии состояние этого человека, больше походившего на истерику, человека, потерявшего над собой контроль. Денису не было страшно, - бояться теперь ему уже было не чего да и не кого, только вот где-то в глубине груди вновь разверглась та глубокая и мучительныая боль, непонятная, ненастытная и беспощадная, которая вновь начинала сверлить душу и разбивать её на сотни маленьких и острых осколочков, - холодных и зеркальных. Не выдержав всего этого, Денис закрыл своё лицо одеялом и сильно-сильно зажмурился, в надежде стать забытым, забыть и забыться.
Наступило утро. Денис проснулся. Он вспомнил про своего ночного гостя и пытался понять, - зачем же ночью к их решётке приходил Петрович? Что он испытывал в тот момент - ненависть или жалость? И что за непонятная дрожь отражалась от его тени - неужели это были слёзы? Эти мысли крутились в голове Дениса, но ответа на вопросы не находилось. Проснулся Кирилл. Он обернулся к Денису, и едва протерев глаза рукой заговорил:
- Дэн, мне сон какой-то непонятный приснился...
- Что за сон?
- Будто звонят мне в дверь квартиры, я её открываю и вижу целую компанию людей, - некоторые мне были знакомы, некоторые нет. Я впускаю их в свой дом, хотя мне так не хотелось этого делать. Они были какими-то чужими, нежеланными. Их слова были дружелюбными, но глаза их будто таили какую-то ненависть ко мне и к моему дому. Но я не мог их не впустить к себе, - у меня просто не было выбора. И вот в моей квартире оказывается пару десятков людей, котрые ко мне не испытавают ни дружбы, ни симпатии; они начинают трогать мои вещи, они начинают в ботинках ходить по моим коврам и трогать фотографии моих родителей, дорогие для меня вещи. Они начинают разливать вино в бокалы и курить в комнатах. Мне так это всё неприятно, но я ничего не мог с этим поделать. И что-то так мне противно стало и страшно, что я даже проснулся...
Кирилл попытался улыбнуться, но у него ничего не получилось. Денис удивился, - раньше он никогда ничего подобного от Кирилла не слышал. Кирилл продолжил:
- Денис, зачем мы их убивали?
Кирилл спросил это так тоскливо и так отчаянно, что Денис просто не знал, что ему на это ответить.
- Я так не хочу этого, - тихо произнёс Кирилл, - Почему мы стали зверьми?
- Я не знаю что тебе на это можно ответить, Кир... Может это было как в твоём сне - мы не хотели впускать это в свою жизнь, но так получилось, и мы ничего не могли с собой поделать... Я не знаю...
- Мне вчера Борисыч рассказывал про свою Настеньку... А я даже не знал что ему ответить... Так балабанил что ни попадя...
Они замолчали. Это была короткая, но будто что-то значующая пауза. Денис не знал что сказать в ответ. Вдруг Кирилл встрепенулся и оживлённо заговорил:
- Знаешь что Дэн я решил? Когда всё это закончится, а я уверен, это всё обязательно закончиться, то мы с тобой обязательно должны поехать на Чёрное море.
- Ну, отличная идея, Кир!
- Там мы сядем на какой-нибудь заброшенный пирс и будем сидеть там долго-долго, смотря в даль и слушая крики чаек...
- Я уверен, Кир, что так оно обязательно и будет! - Денис улыбнулся.
- Правда?!
- Правда, Кир, всё будет хорошо, - обязательно!
Тут в коридоре послышался какой-то шум, и за решёткой появились Дед, Петрович и Семён Борисович. Дед открыл решётку, и они вошли в комнату. Это было что-то необычное - так вот, втроём они приходили к ним в комнату только один раз - в первый раз. Что могло это значить? Дед как всегда был первым, а позади его остались стоять Петрович и Семён Борисович. Дед начал говорить:
- Ну что, я вижу налицо успех нашего предприятия, а? - он обернулся к стоящим сзади, - Мы делаем праведное дело!
Дед заулыбался, причём так злобно и так надменно, что даже Петрович опустил свой взгляд в пол. Дед повернулся к Кириллу и Денису и торжественно, как на церемонии стал говорить:
- Ну вот и подходит к своему естественному концу наша миссия, - а именно та КАРА, которая была уготована вам, скоро будет исполнена! Говорю вам, через десять дней подойдёт срок для четвёртой ампутации ваших последних рук! - Дед остановился, и каверзно улыбаясь продолжил, - После чего вы будете отпущены на свободу, дабы начать новую жизнь!
Он стал смеяться. Его низкий и временами скрипучий смех раздался по всему подземелью, но ещё больше он раздался в сердцах Кирилла и Дениса, - смех одновременного конца и начала, начала НОВОЙ жизни, как говорил Дед. Вдруг, его смех неожиданно прекратился. Он уставился на Дениса:
- Вы будете наказаны именем справедливости! За ваши грехи, за ваши лживые слова, за вашу похоть и за ваши бесовские пороки! Вы будете обречены на жалкое и беспомощное существование, неся страдание не только себе, но и вашим родным и близким до самой смерти! А она к вам не скоро придёт! И каждую ночь, в каждом вашем поганом сне, я буду приходить к вам как пророк или ангел, покаравший вас и возздавший вам самую великую КАРУ на свете, на которую только способен человек или Бог!
- То же мне, Бог нашёлся... - вызывающе перебил его Кирилл.
- Молчать! - заорал Дед, - Молчать, тварь, когда с тобой говорит Миссия!
Дед замолчал, он смотрел на Кирилла, точнее даже не смотрел, а пожирал его глазами, вытаскивая из кармана кухонный нож и направляя его в сторону Кирилла.
- Молчать, тварь! - снова закричал Дед, - Или ты хочешь чтобы я тебе ещё и твой поганый язык отрезал, мразь!?
И Дед, угрожающе покачивая ножём, двинулся к кровати Кирилла. И вдруг, раздался вопль:
- ГОСПОДИ! Что же мы творим-то!?
Преисполненный отчаянья и горя это был вопль Семёна Борисовича, обхватившего руками своё лицо, обратившееся к небу! Он бросился на колени перед Дедом, схватил его за ногу и стал слёзно умолять:
- Прошу вас, доктор, давайте отпустим их! Не надо больше!
- Пошёл прочь, малохольный! - выкрикнул Дед, и с силой оттолкнув Семёна Борисовича к решётке, направился к кровати Кирилла, держа в руках нож!
Денис смотрел на всё это и не мог поверить своим глазам: совершенно неожиданно, Петрович подскочил сзади к Деду и оттолкнул его в противоположную от кровати Кирилла сторону!
- А, и ты туда же, грязный тупой мужик! - закричал Дед, - Вот, смотри, деревенщина!
Дед вскочил с пола и подобравшись к кровати Кирилла, вонзил ему свой ножь прямо в горло! Кирилл только успел схватиться за свою шею, как из неё стала хлестать наружу багровая кровь, заливая собой одежду и белые простыни постели! Денис попытался дотянуться до Кирилла, надеясь хоть чем-то ему помочь, но не сумев справиться со своим безножьем упал на пол, рядом с кроватью товарища, и на его лицо стала литься багровая тёплая кровь, попадая в рот и заливая глаза!
Тем временем Петрович уже сумел наброситься на Деда и повалить его на пол! И сквозь колотые удары по животу, которые так упорно продолжал наносить ему ножом Дед, Петрович изо всех оставшихся сил стягивал ему горло своими громадными мощными ручищами!
Наконец Дед перестал двигаться. Только спустя полминуты Петрович отпустил его шею. Семён Борисович подбежал к нему, и схватив его за плечи, приложил к его исколотому животу кусок оторванной простыни, пытаясь хоть таким образом приостановить кровотечение! Петрович посмотрел на него, потом посмотрел на Дениса, который к тому моменту сумел подняться на залитую кровью кровать Кирилла. Денис посмотрел на Петровича. Такого в его глазах Денис ещё не видел - сквозь горе и пережитые этим человеком страдания он сумел разглядеть в них доброе пожелание...
- Ты прощаешь меня? - удивлённо спросил Денис.
Петрович широкосердно кивнул головой ему в ответ и упал замертво на ещё недавно живое тело Деда...
Была уже тёмная безлюдная ночь, когда возле лавочки напротив пункта скорой помощи остановился микроавтобус. Со стороны водителя вышел Семён Борисович, открыл противоположную дверь, вытащил оттуда Дениса и на руках отнёс его к лавочке. Он посадил его на чуть осыревшие от ночной прохлады доски и сел рядом с ним.
- Денис, - заговорил он, - я понимаю, что всё произошедшее непоправимо и обратной дороги нет. Я хочу спросить тебя об одной вещи.
Денис посмотрел на него, - Я вас слушаю, Семён Борисович.
- Ты сможешь меня когда-нибудь простить?!
Семён Борисович посмотрел на Дениса, - не моля, не приказывая, - его голос был спокоен и твёрд. Денис опустил свой взгляд, подумал немного, потом взглянув в его глаза, ответил:
- Да, Семён Борисович. Не беспокойтесь, я не держу на вас зла.
Семён Борисович улыбнулся краешком рта... Странно, уже сколько времени Денис каждый день видел этого человека, то такого лица у него он ещё не видел - лица человека, обредшего успокоение. Семён Борисович встал со скамейки и направился к микроавтобусу.
- А вы меня, Семён Борисович, простите? - тихо во след ему спросил Денис.
Семён Борисович повернулся к нему, - Да, Денис, уже простил...
Он сел в микроавтобус и выключил двигатель. Денис сидел на лавочке напротив пассажирского сиденья и смотрел на стекло машины. Вдруг раздался выстрел, Денис вздрогнул и увидел как на обратную сторону стекла микроавтобуса выплеснулась взорвавшаяся красная масса... Семён Борисович...
Из дверей пункта скорой помощи вышли люди, послышались их взволнованные выстрелом голоса. Денис сидел на лавочке и думал. Он думал о том, как в скором времени обязательно поедет на Чёрное море, найдёт там где-нибудь старый заброшенный пирс, сядет на нём и будет сидеть там долго-долго, слушая крики чаек и смотря в даль на море...
Кара
© Copyright: Илья Полянский, 2007
Свидетельство о публикации №207060400224
Свидетельство о публикации №207060400224
Рецензии