Во сне и наяву. Продолжение 2

VII

В конце дня мне всегда нравилось встречать с работы Бориса. Увидев ещё вдалеке усталую, но уверенную походку, я бежала, радуясь, с распростёртыми руками. Щедрые любящие объятья из-за моего маленького роста доставались ему чуть ниже пояса, а нос утыкался в пузо.
Один раз, когда гордая и довольная такой встречей, я шла, крепко держа его за руку, кто-то из мужиков, стоявших кучкой у соседского двора, на наше «Здравствуйте», ответил:
 - Здравствуй-здравствуй, козёл рогатый.
 - Что ты сказал? - почти закричал, развернувшись, Борис.
 - Да то, что жена твоя постельку нагрела, но не с тобой, - дядя Петя как-то нагловато и с ухмылочкой заглянул отцу в лицо
 - Ты, что, хочешь, чтобы я тебе морду набил? – Борис изобразил возмущение.
 - Ты сначала родственничку своему набей, а то уж больно часто он заходить к твоей женушке стал, - посоветовал дядя Ваня.
 - Если б моя жена так себя вела, так я бы ей в первую очередь задрал юбку, и всыпал, как следует, - добавил дядя Вася, а я себе представила, как он с ремнём подходит к тёте Рае, а та плачет и говорит, что больше не будет.
Потом мужики стали что-то более или менее спокойно объяснять, на что Борис ответил:
 - Не верю ни единому вашему слову!
 - Тогда дай мне в морду, - потребовал кто-то из них, - я же сейчас твою жену оскорбил.
Но отец развернулся и пошёл домой. Вслед нам дядя Петя плюнул и сказал:
 - Да, ты не мужик! Ты же не мужик! И правильно твоя жена делает, что тебе изменяет!

Прийдя домой, Борис с порога разорался, но Маня довольно-таки спокойно объяснила, что Коля действительно приходил. Она даже назвала какую-то причину, по которой тому зайти надо было.
 - А то, что соседи тут языками мелят, - по её овальному лицу пробежала хитрая усмешка, - так это Света на улице что-то наболтала, и понеслись сплетни. Ты же выслушиваешь и про деньги, которые Коля якобы мне даёт и про кровать, которую я ломаю, вот она и дальше пошла всем рассказывать.
 - Так не пускай её на улицу, пусть дома сидит! - рявкнул «мужик», по имени Борис Моисеевич и, хлопнув дверью, поспешил мыть руки к обеду.

Таким образом, я попала под домашний арест. Но, где-то через неделю, попыталась заработать себе «амнистию»: хотя, и до этого ничего особенного, как мне казалось, не говорила, всё-таки попросила у отца прощения, пообещав никогда никому ничего про то, что происходит у нас дома не рассказывать.
 - Мам, папа меня вчера уже простил. Можно я пойду на улицу?
 - Папа тебя простил, а я не прощаю, - сердито ответила Маня. Гордо и властно тряхнув головой, так, что слегка зашуршали её чистые густые волосы, она надолго запретила мне куда-либо уходить.

На некоторые ненормальные явления у нас в семье обратила внимание Ирина Карповна:
 - Что я тебе скажу, Маня Эдуардовна, так то, что это очень плохо, когда ребёнок мало двигается. Почему Светочка сидит дома, когда все дети бегают по улице?
 - Ах, Ирина Карповна, мне и самой это не нравится. Но что я могу поделать? Я упрашиваю, а она не хочет идти к детям. Ей одной играть, больше нравится.
 - Неправда! - закричала, стоявшая рядом я, - Тётя Ира, меня мама на улицу не пускает, потому что там дяди сказали...
Маня оборвала мою речь на полуслове:
 - Что за глупости? Хочешь идти к детям – иди!
Холодный взгляд и поджатые губы матери подсказывали, что ничем хорошим всё это не закончится, однако потребность в движении, а также общении с себе подобными взяло верх, и я убежала.
После ухода гостей и моего возвращения, Маня сильно ругалась за то, что встряю, когда взрослые разговаривают, а потом сказала, что уже собиралась снять наказание, но раз я такая плохая девочка, то буду и дальше сидеть дома.
Однако, во время следующего визита Ирины Карповны, я специально возле них крутилась, и сама завела разговор о том, что целыми днями никуда не выхожу. Маня пыталась что-то объяснить, а я перебивала её, утверждая: «Нет, это неправда!» На этот раз она меня под каким-то предлогом не отпустила, а после ухода Ирины Карповны стала шлёпать, приговаривая:
 - Сколько раз тебе говорить, не встревай, когда взрослые разговаривают?!
 - Я первая начала с тётей Ирой разговаривать, - оправдывалась я, - а ты встряла. Это ты себя ведёшь неприлично! Это ты - невоспитанная мама.
Естественно за это мне досталась очередная порция, вызвавшая новый протест:
 - В следующий раз, когда тётя Ира прийдёт, я её встречу ещё у калитки и всё расскажу, - и добавила с интонацией, подражающей матери, грозя ей пальцем, - А ты не смей встревать, когда ребёнок с взрослым разговаривают!
Маня опять стала меня бить, приговаривая:
 - Нет, ты не будешь тёте Ире рассказывать!
А я орала, ревела, но стояла на своём:
 - Нет, буду!
Разняла нас бабушка. Накричав на Маню: «Ты её убьёшь!», она увела меня за дом, где строго и очень взволнованно сказала:
 - Так нельзя себя вести! Ты можешь всё рассказать тёте Ире, но маму этим дразнить не надо! Бог его знает, чем бы это могло закончиться, если бы я не вмешалась.

Ирина Карповна была права. Ограничение в движении и частый постельный режим не прошли для моего здоровья бесследно, и когда наступила зима, я переболела и гриппом, и ангиной, причём по нескольку раз. Это дало осложнения на суставы и уши, а ближе к лету мне уже не удавалось наравне с другими детьми играть и бегать: в лапту никогда не получалось попасть палкой по мячу; в «выбивного» - не успевала уворачиваться, и уходила из круга первая; даже при игре в прятки, меня «застукивали» раньше других. Дети, правда, надо мной почти не смеялись, а неуклюжесть объясняли тем, что я была, не считая Альки, моложе всех. Зато, валяясь целыми днями в постели с азбукой, я к четырём годам уже умела свободно читать детские книжки.


VIII

В то лето бабушка решила съездить на Родину, проведать свою родную сестру Сарочку, с которой не виделась более восьми лет.
Тогда же к нам в гости приехала кузина Мани, Сима. У неё был строгий вид, командный голос, но очень красивая улыбка и шикарные, ниже талии густые каштановые волосы, которые она, к сожалению, распускала только раз в сутки, по утрам, когда расчёсывала.
Борис, по поводу приезда гостьи, решил устроить всей семье поездку на море, в Благовещенку - место в те годы настолько дикое и заброшенное, что обе женщины решились загорать без верхних частей купальника. Берег был пустынный, и кроме нашей семьи - никого. Лишь вдали белел небольшой пустой домик нефтяников, в котором мы потом ночевали.
Темно-синяя вода издали выглядела очень привлекательно, но когда я приблизилась, небольшие пенистые волны своим змеиным шипением вынудили меня отбежать подальше. Довольствуясь большим количеством песка и мокрым лифчиком от Маниного купальника, а также тем, что Эдька меня не трогает, я считала, что именно в этом и заключается настоящее детское счастье, побывать на море.
Отец сначала ушёл – там поблизости находилась одна из обслуживаемых им нефтяных скважин, но вскоре вернулся.
 - А ты чего не купаешься? – в уголках его глаз от яркого солнца и хорошего настроения образовались маленькие кисточки морщинок.
 - Я его боюсь, оно сильно шумит, - призналась я.
Борис засмеялся и протянул мне руку.
 - Пойдем вместе, со мной не будет страшно. Я буду крепко тебя держать.
Папа тогда мне казался таким большим и сильным, а главное – очень смелым. Даже моря не боится!
Мы шли с ним вдоль берега. Сначала в одну сторону, потом назад, потом снова разворачивались, с каждым разом заходя всё глубже и глубже. Волны больше не шипели по-змеиному, а нашёптывали какую-то сказку, лаская мои ноги сначала по щиколотку, потом до колен... А потом отец учил меня плавать, но так и не научил.

Ближе к вечеру проявили активность местные комары. Я всю ночь не спала, чесалась, а на следующий день не хотела идти купаться даже с Борисом и отказывалась кушать. После обеда Маня решила вернуться со мной домой, хотя первоначально планировалось, что отдых продлится дней пять. Всё это время дом наш оставался под присмотром соседей, которые заходили раза два в день во двор, а также кормили собаку.
На какой-то дежурной грузовой машине мы с мамой доехали до Анапы, а там, купив билет на автобус, благополучно добрались до места назначения. Устав от приключений и впечатлений спала я в ту ночь спокойным глубоким детским сном. Маня же слышала, как в соседнем дворе кто-то бродил с фонариком и насвистывал, наш Полкан при этом неистово лаял и рвался с цепи. Наутро выяснилось, что к соседям залезли воры, увели велосипед, какой-то инструмент и забрали из курятника всех кур. К нам они сунуться из-за собаки очевидно побоялись.
После обеда вернулась с моря и тётя Сима. Оказывается, после нашего отъезда пошёл дождь, и ей стало там скучно. Эдька же остался с отцом до конца недели, потому что тот обещал взять его с собой на нефтяную вышку. Так что следующую ночь мы спали в доме втроём: тётя Сима в детской на бабушкиной кушетке и мы с мамой – по своим местам.
Вдруг я проснулась от того, что на веранде что-то разбилось. Маня быстро туда выбежала и сказала громко, чтобы нас успокоить:
 - Ветром форточку открыло, и керосиновая лампа перевернулась. Жалко, стекло от неё разбилось.
Я прислушалась, но сильного ветра, такого, чтобы мог открыть огромную форточку на веранде, не услышала. Наоборот, стояла абсолютная тишина, лишь Полкан бегал по двору, гремя цепью, при этом несколько раз радостно проскулив. Я даже подумала, что это папа с Эдькой вернулись, и решили пошутить, открыв неплотно закрытую форточку. При этом забыли совсем, что там стояла керосиновая лампа. Сейчас они зайдут и будут смеяться над тем, как нас напугали, а я скажу, что вовсе и не испугалась. Но прошло некоторое время, а в дом никто не заходил.
Быть может, это воры решили сегодня податься к нам? Но почему тогда Полкан, так сильно лающий, по словам мамы, вчера, сегодня вдруг молчит? Стояла очень жаркая погода и, наверное, поэтому, несмотря на то, что окно спальни выходило на другую сторону, я услышала, как в сарае скрипнула дверь. Потом также услышала, что хлопнула крышечка от металлической банки с клеем БФ, как будто кто-то её открыл. Эта баночка стояла на одной из полок стеллажа в углу сарая. Подумав, что мне послышалось, я вскоре уснула.

 - Знаешь, - встревожено сказала за завтраком тётя Сима, - мне показалось, что сегодня ночью у вас по двору кто-то ходил с фонариком.
 - Что ты, Симочка, - возразила Маня, - если бы кто-нибудь ходил по двору, наш Полкан такое бы устроил... Это луна отсвечивала. Иногда бывает. Я тоже раньше пугалась.
 - Собак, бывает, усыпляют, - продолжала сомневаться Сима.
 - Да нет же, говорю тебе. Полкан не спал. Он даже пару раз за ночь тявкнул. Я это точно слышала.
 - Ну, смотри, ты здесь живёшь, тебе видней, - пожала плечами гостья.
После этого разговора, затолкав в себя кашу, я рванула в сарай, где разыскала баночку с БФ, и, обалдев от удивления, обнаружила возле неё лужу клея. Значит, действительно кто-то сюда заходил... Но я была полностью с мамой согласна: если бы кто-то ходил по двору, Полкан бы не бегал, радостно поскуливая. Может всё-таки ветер... О разлитом клее я никому ничего не сказала, боясь, что меня же в этом и обвинят.
Когда Борис с Эдиком вернулись, Маня рассказала им только про сильный ветер, который открыл форточку. И лишь когда Сима уехала, призналась мужу:
 - Знаешь, когда вы с Эдиком остались в Благовещенке, Симе в одну ночь показалось, что у нас по двору кто-то с фонариком ходил. Но Полкан при этом и не тявкнул. Я, конечно, её успокоила, сказала, что это луна. Но как ты думаешь, ей действительно показалось?
 - Значит, кто-то из свих был, - озабоченно ответил ей муж, - надо быть по-внимательнее.
Слышавшая весь этот разговор, я подумала: «Зачем это свои будут пытаться залезть через форточку, когда можно просто постучать в двери? И если кому-то нужен был клей, то почему он не попросил днём у папы, а зачем-то разлил его среди ночи?» Я решила, что папа заблуждается, но и сама себе объяснить эту ситуацию никак не могла. Даже бабушке, которой доверяла всегда все свои тайны, когда она вернулась, ничего не рассказала.

 (продолжение следует)