О том, как полюбила шавка волка

Опять сказка.

 В глубочайших дербенях Самарской губернии жил себе поживал один человек. Человека все звали Толяныч. Настоящее его имя, Анатолий Владимирович, то ли официозом своим, то ли музыкальностью и городским духом, вызывало у деревенского народа стойкую реакцию отторжения. Посему, последние десять лет его звали Толяныч. Был он, весьма немногословен, в деревню приезжал на своем «козлике»- УАЗике редко, только по великой надобности. А она, надобность, случалась не часто.
 Служил Толяныч егерем при охотхозяйстве. Жил нелюдимо, за угодьями следил рьяно. Приезжее босье (от новомодного слова босс) принимал красиво и чинно. Охоту организовывал удачную, за порядком следил. Давали жару браконьеры, но последние года три, как-то поутихли. Повыросли или перемерли, видать.
 Рабочими своими собачками был он знаменит. Держал лаичку и двух пойнтеров. Ну, про лайку, оно понятно. А вот на птицу местный народ в озера не ходил. Поэтому любви к легавым местные не понимали.
 А Толяныч, с превеликим удовольствием ходил в сезон на камышевые озерные берега. Бекаса брал, уток всяких… А чаще любил, просто потоптаться, посмотреть, послушать, подышать.
 Уже больше десяти лет прошло с тех пор, когда Анатолий Владимирович, ассистент кафедры психологии Университета, понял, что категорически не вписывается в суровую коммерческую реальность, простил сбежавшую супругу-умницу-красавицу-интеллектуалку, сменившую тяжкий быт с умоблудом на престижную работу психолога-консультанта при отделе персонала в представительстве солидной заокеанской конторы. В то время он, почти растерялся, почти запаниковал, не зная как строить жизнь дальше. Но друзья-охотники, с которыми было пройдено немало степей-лесов-перелесков подкинули идею взять отпуск и пожить недели две, а то и месячишко, от людей и их проблем подальше, поближе к лесу и тишине.
 В город он не вернулся. О прошлом напоминал лозунг, старательно вырезанный в массиве на притолоке над входом: Durum patientia frango! (терпением преодолеваю трудности!).

 Лайку звали Веста. В древнеримской мифологии Веста - дочь Сатурна, покровительница домашнего очага. Собака была старшей в своре. Пойнтеры – Грей и Гранд подчинялись ей безоговорочно. Она сопровождала хозяина в любое время года везде и всегда. Ей позволялось все. Она жила жизнью своего хозяина, его желаниями. Она была другом. Внимательно слушала своего вожака, чувствовала его настроение, умела вести себя именно так, как он хотел. Веста помогала ему на охоте, профессионально поднимала зверя, участвовала в загонах. Словом, собака была правильная.
 Этой зимой Толяныч, как в прочем и всегда в это время года, сгребал снег вокруг дома и сваливал под забором, окружавшим его нехитрые пенаты. Веста, постоянно бывшая рядом, носилась по периметру, как заведенная, тревожно водя носом по ветру. Она небрехливая собаченка, лишний раз и не тявкнет. А тут суетится, ворчит что-то себе под нос. Забеспокоился хозяин, уж очень прикипела животина к сердцу. Стал следить за ее перемещениями. Задние лапы полусогнуты, шерсть на загривке ершом дыбит, в нехорошей ухмылке верхняя губа дрожит, и только хвост, как всегда нахальным кольцом. Явно волнуется и боится собака. Загнал в дом, решил по-пустому не вибрировать, но карабин положил рядом с койко-местом, как во времена браконьерских наездов.
 Часов в одиннадцать вечера в лесу раздался тоскливый вой. Дикий зверь плакал на луну с человеческой болью отчаяния в голосе. Собаки забеспокоились. Встревожился и их хозяин. Веста нервно перебирала лапами под дверью. Делать нечего, ноги – в унты, на плечи – тулуп, карабин в руках и готов вложиться в плечо в любую секунду.
На двор.
Все произошло в мгновение ока. Веста взлетела на насыпной сугроб у забора и рухнула в темноту леса. Тихо, беззвучно неслась она меж деревьев. Рыхлый глубокий снег не давал бежать быстрее и веером вздымался под мощными толчками задних лап. Ее охватило безумие. Она не понимала, что происходит, просто мчалась на зов.
 Когда почувствовала, что уже близко, замедлила шаг. Прыжки стали короче и реже. Грудь проминала снег, как грейдер. В просвете между деревьями далеко впереди мелькнула тень. Собака остановилась. Бросила взгляд назад и поняла, что хозяина за спиной нет. Кажется, она смогла не дышать, замерла. Всем телом прижалась к земле, зарываясь в пушистый сугроб. Опасность. Знакомый запах, ведший ее, как и звук, будоражил кровь. Волк не собирался нападать. Он был немолодой, матерый. Голод и мороз выгнали его из леса ближе к теплым сытым запахам. Он давно жил один. Его волчица и полуторагодовалые волчата остались давно в прошлом за флажками, метущиеся дикие души… Ему было голодно. Но шавкой насытишься ненадолго. Он опытный охотник, даже если встретит сопротивление, голод придаст сил, хватит одного рывка. Клыки - в теплую, разгоряченную бегом шею и горячая на морозе кровь даст возможность жить. Опыт подсказывал, что не стоит торопиться, ведь рядом с собакой может быть смерть. Но, странное дело, посторонних запахов не было. Волк потянул носом воздух. Что за дура-еда, сама пришла. Он в два прыжка преодолел расстояние до жертвы. Она не двинулась с места, прогнув спину припала мордой к земле и смотрит снизу вверх на него. Жалкое зрелище. Живи пока.
 Настала весна, небыстрая, сырая и холодная. В лесу появились первые проталины.
Веста вернулась в марте. Тусклый взгляд. Тяжелые шаги. Толяныч в дом не пустил, оставил во дворе. Решил, что пусть себе отлежится, там разберемся.
 Ощенилась Веста в мае. Принесла двух щенков. Сука была активная, бойкая, а кобелек – так себе… Ее Толяныч назвал Bene, а второй - не жилец, решил хозяин, но кличку дал, хоть и символическую, - Nihil.
 От волка, того зимнего, бед не было никаких, чем они с Вестой обретались – Бог знает. К концу лета Веста слегла. Все чаще выставляла к лесу нос, распластавшись под воротами. Глаза тусклые, больные. О волке грезила не иначе. Наверное виделась ей вольная лесная жизнь. Теплый бок любимого рядом холодной ночью. Уютное логово, куда она принесла бы детей… Он ушел, как только наст стал плотным, еще не спали холода. С собой не пустил, огрызался злобно, жестко хватанул за бок. Веста помыкалась одна в лесу, надеясь, что он вернется, да и подалась к хозяину.
Она и не болела, вроде, просто сдохла от тоски.
 А Анатолий Владимирович подумал: « все, как у людей…». Вот и я – не выжил.
Так и живет Толяныч в тех местах один с собаками. Не верите? Напрасно.