Крысы с Летучего Голландца

У капитана Игоря было очень странное мировоззрение. Даже не то, что странное – скорее, просто бесполезное. Например, он полагал, что весь мир кругом – бесформенное желе, и человеческое воображение само вырисовывает из этой массы некие формы. В принципе, поспорить сложно – но какова ценность этой позиции с точки зрения здравого смысла? Уж куда полезнее знать, что чайка – это чайка, а анкер – это анкер. В принципе, Игорь не отличался асоциальностью поведения, и не творил всяческих непотребств. Но разговаривать с ним порою было весьма тяжко. А делать это приходилось, поскольку капитан – это все-таки капитан, не смотря на демократичность современного общества; и если капитан любит поговорить – матросам не стоит слишком уж уклоняться от разговоров.
Маленькая, почти невесомая «Спящая Красавица» лежала в дрейфе. Это суденышко принимало участие в любой авантюре, какая только подворачивалась под руку. Они перевозили пассажиров и грузы, рыбачили и ныряли за всяким донным хламом, участвовали в гонках и так далее. Единственное, от чего наотрез отказывался капитан Игорь – это от женщин на борту. На «Спящую Красавицу» никогда не ступала нога женщины.
Каша (которого звали, на самом деле, Аркадий) облокотился о мачту. Он курил, рискуя прожечь грот. Луна, вылезшая на небо во всей своей красе, превращала его в призрака. Игорь, так и не сумевший уснуть, вылез из каюты и глухо ругнулся, мол, «мачту свернешь, мерзавец, да паруса прожжешь», а потом устроился на фальшборте.
– Не спится? – спросил Каша.
– Угу, – отозвался Игорь. Каша бросил бычок за борт и уселся на противоположный борт.
С запада наползал невесть откуда взявшийся в этих широтах туман. Ветер был слаб, почти полный штиль, и темная муть приближалась весьма медленно.
– Вот что, – сказал Каша, – ты тут говорил, что все уже мертвы, он не знают этого. Я вот лично уверен, что жив.
– Ну да, ты не знаешь, что мертв.
– Ну, так мертвые не знают, что они живы, они не знают ничего, поскольку мертвые; а я знаю, что жив...
Со стороны тумана донесся высокий, тонкий звон меди.
– Склянки, – отреагировал на это Игорь.
– Не может быть, – ответил Каша. – Здесь же мертвая зона, вроде.
– Да, вроде как была мертвая.
Они замолчали, и Игорь полез в каюту. Когда он выбрался обратно, в руках у него обнаружилась фляга с коньяком.
– Ты говоришь, – продолжил он прерванный разговор, – ты уверен в том, что ты – жив. Но ведь ты не можешь дать четкого и однозначного доказательства несостоятельности идеи жизни после смерти.
Каша фыркнул.
– Знаешь, – перебил он, – в таком случае вообще нет смысла делить понятия жизни и смерти.
– Я об этом и говорю! – воскликнул Игорь, обрадованный тем, что сумел подцепить Кашу. – Именно об этом! Все мертвы, просто не знают об этом.
– Бред. Давай говорить о вещах очевидных, а не о домыслах. Я – жив, и я знаю, что я – жив. Так же я знаю, что мертвый мыслить не может, а, следовательно, не может и знать что-либо, и уж тем более иметь уверенность в чем-либо. Я же уверен, что жив, а это значит, что я как минимум не мертв.
– То есть ты противопоставляешь смерть жизни?
– Не-а, просто я отрицаю ее взаимосвязь со мной.
– А откуда ты знаешь, что мертвый не может мыслить? – усмехнулся Игорь. – Насколько я понял, это основная предпосылка твоей теории. Откуда она взялась?
– Ну... Знаешь... Есть же очевидные вещи.
– Мне это не очевидно. Объясни.
Каша не ответил. Он достал из кармана сигарету и закурил.
– И откуда ты их все время достаешь? – в который раз прокомментировал его движение Игорь.
– На берегу, – по традиции ответил Каша.
Опять раздался медный звон – на этот раз два раза.
– Что, полчаса уже прошло? – пробормотал Игорь.
– Нет, – ответил Каша, наблюдая, как из бесформенной тьмы тумана образовалась форма. Иначе не скажешь – именно так выходят корабли из тумана. Форма тут же налилась лунным светом, как сосуд. Игорь ничего не видел, а Каша так и застыл с распахнутым ртом. «Штиль же, – думал Каша. – Паруса, паруса надуты!» Его взгляд, пушенный пращей глаз, врезался в бушприт, заскользил вверх по бугштагу и со всего размаха влепился в марс. В голову пришла адская боль, Каша схватился за затылок, а взгляд тем временем больно стукнулся о рей и упал в туман, где неожиданно обнаружился другой мир.
В том мире Артур, не знавший ни моря, ни авантюр, обычный парень из пригорода собрался покурить на крыльцо. Он надел тапки, взял сигарету и зажигалку и вышел в утро. Прикурив, он сел на ступеньки и расслабился. Ничего бы не было, если б не шел мимо него знакомый.
– Здорово, – сказал он. – Пойдем до магазина?
– Не, Макс, мне влом, – отозвался Артур.
– Да пойдем, че ты, поболтаем чуток, – настаивал Макс, и Артур поддался на уговоры. Так и пошел – в джинсах, майке и тапочках. Без денег, но зато с зажигалкой. В магазине было на удивление много народу, и пришлось становиться в очередь. Очередь двигалась медленно. Подряд три человека заказали разливного пива, и одинокая продавщица медленно цедила его из кеги в двухлитровые пластиковые бутылки. Полдевятого утра – а полмагазина за пивом пришли.
Пуля попала Артуру куда-то под лопатку, и он упал, под визг продавщицы и чей-то стон. «Мой стон, – понял он. – Как странно...» Некоторое время он лежал навзничь, мутными глазами созерцая потолок, а потом над ним появился какой-то предмет, и все пропало.
Да, выстрелы, надо сказать, взбудоражили весь город. А было-то их всего ничего – пара одиночных да две-три короткие очереди. Но уже через полчаса маленький магазинчик был оцеплен полицией, и приехали силовики. Полуголый переговорщик медленно приближался к стеклянной двери павильона, держа руки так, чтобы было видно: они пусты. Войдя внутрь, он осмотрелся. Всего внутри было восемь человек, не считая террориста. Террорист сидел правильно: с улицы его снять было невозможно. В принципе, можно было попытаться резко ворваться через заднюю дверь, но тоже проблематично. Сам террорист оказался обычным мужиком, каких полно в пригородных районах мегаполисов, с той только разницей, что не все они носят при себе калаш.
– Садись на пол, – сказал террорист.
Переговорщик сел.
– Не, так не пойдет. Вытяни ноги вперед, а руками упрись в пол. Будешь, как в шезлонге, как на пляже, – усмехнулся террорист.
Переговорщик занял требуемую позу.
– Ты знаешь, – сказал он, – что обычно не разговаривают с террористами?
– А где террористы? – искренне удивился террорист. – Террористы вроде как должны выдвигать требования. А мне ничего не надо. Я вроде не требую ни бабок, ни вертолета на крышу, ни отставки президента. Не требую же? Или я что-то упустил?
– Мне не сообщили, – ушел от ответа переговорщик.
– Сообщили-сообщили, – промурлыкал террорист. – Четко сообщили, и дали приказ узнать, чего я хочу, да и вообще выведать обстановку. Здорово я тут уселся, да?
В последних словах прозвучало самодовольство капризного ребенка.
– Кстати, ты заметил, что я спокоен? Мне плевать, что со мной будет, я не боюсь ни тюрьмы, ни смерти. Я даже боли не боюсь. А терять мне нечего и некого. Вот такой вот нынче у тебя неудачный день, правда? Обычно надо успокаивать, говорить жизнеутверждающую или угрожающую чушь, но что делать, если это не применить?
Террорист прервался и гаркнул:
– Лежать!
Пуля ударилась в потолок и посыпалась штукатурка. Пошевелившийся, было, человек вжался в пол.
– Все нормально! – крикнул переговорщик, чтобы оставшиеся на улице не начали немедленный штурм.
– А вообще, я соврал. Мне кое-что надо. Чаще всего террористы обещают отпустить заложников за какую-то фигню. За те же бабки. А я требований не выдвигаю. Чуешь, чем пахнет? Я никого не отпущу! Но и убивать никого не буду. Сами умрут – от голода. Представляешь, каков маразм? Помереть с голода в магазине, полном жратвы, ха-ха!
– А зачем тебе это?
– Трудно сказать. Ты знаешь, мне почему-то кажется, что они все равно все умрут. Так же, как и ты. И я. Так чего тянуть?
– Но ведь это неразумно. Неужели Ты считаешь, что это – правильный взгляд на вещи?
– Да, именно так я и считаю. Если я родился и имею шанс умереть – какая разница, когда это произойдет?
– А ты не думал, что твое рождение – не случайно?
– Думал. Конечно же, оно не случайно. У всего есть жесткие биологические причины. Меня сделала природная генная инженерия, я – последствие работы миллионов лет. Я являю собой представителя самого совершенного вида существ этого мира. И, как представитель этого вида, имею право на некоторые слабости, как, впрочем, и все остальные виды.
– То есть уморить восемь человек голодом – это слабость?
– Девять, – ухмыльнулся террорист. – Уже девять.
– Ну, хорошо, девять. Что ж это за слабость такая?
– Да вот, понимай как хочешь. Ты когда-нибудь думал о том, зачем ты живешь? Конечно же, думал. И, скорее всего, нашел для себя какой-нибудь ответ, и принял его безоговорочно. Или не нашел, что одно и то же. Но ты сейчас на работе, и выполняешь должностные обязанности, и твоя цель – нейтрализовать меня. Поэтому о чем бы мы сейчас ни разговаривали – это никак не повлияет на тебя, ты будешь всеми правдами и неправдами стремиться к своей цели. Ты ни за что не подумаешь – а зачем? Даже если у тебя появится какая-нибудь такая мысль, ты задавишь ее стереотипными абстрактными идеями, на манер – я их не рожал, какое же я право могу их убивать? Или: смерть – это никогда не выход. Или еще чем-нибудь необоснованным в той же степени, что и моя позиция – если уж смотреть правде в глаза. Ты бы уже, наверное, попытался меня обезоружить, не сиди ты «в шезлонге».
Террорист перевел дыхание.
– Они сейчас ловят каждое мое движение, и весьма вероятно скоро разнесут мне башку. А знаешь, что будет потом? Потом сюда ввалятся силовики, человека четыре. Они обнаружат, что я уже мертв и вынесут тело. Знаешь, там, снаружи, здоровая толпа народу. Там не только силы правопорядка, там еще превеликое количество зевак. Эти зеваки будут смотреть на мое тело, фактически лишенное головы. Любой из них имел шанс оказаться здесь, и, возможно, среди местных заложников есть их приятели, знакомые. Так вот, эти зеваки будут смотреть на меня не с ненавистью. Нет, они будут смотреть с интересом! Они будут тянуть носами по ветру, нюхая кровь и порох, и чувствовать себя причастными. Вся эта стремная страна – корабль-призрак, несомый по волнам времени средствами массовой информации. На этом корабле еще есть матросы – например, я, я пытаюсь поднять парус, сменить галс, я пытаюсь что-то сделать, ну хотя бы сдохнуть с голоду и унести с собой десяток жизней. Но большинство – крысы, при чем дохлые, крысы-призраки, не успевшие вовремя покинуть корабль.
Переговорщик заметил, что террорист увлекся и расслабился. Мало того – он сильно высунулся, и ему оставалось жить явно не больше полминуты.
– Эти крысы высовывают носы из трюма, чтобы в очередной раз испугаться солнца, жрут своих же собратьев. И главная их проблема в том, что когда они наконец-то...
Стекло зазвенело, и террорист мягко осел на пол. Дверь в павильон тут же слетела с петель, и трое человек в масках ворвались внутрь. Отбросив переговорщика с дороги, они ощетинились на террориста стволами.
– Готов, – сказал один из них.
Продавщица наконец-то потеряла сознание.
Когда тело террориста выносили, люди действительно толпились и пытались увидеть хотя бы одним глазком изуродованную голову. Это, в принципе, не было чем-то необычным, но сегодня было как-то по-особому мерзостно. После газеты с особым смаком и цинизмом рассказывали эту историю, как байку.
Переговорщик вышел из магазина и посмотрел вверх, на кроны деревьев ближайшего леса. Взгляд, пущенный пращой глаз, помчался вверх и утонул в облаке. Пройдя его насквозь, он уперся в маленькую изящную яхту посреди ночного моря.
– Знаешь, – сказал Каша, – мне сейчас показалось, что из тумана вышел корабль. Большой, двухмачтовый, с надутыми парусами... Печальный древний миф. Он шел прямо на нас, и я уже видел нависший над нами бушприт, и даже топселя уже не было видно из-за носа...
– Постой, – прервал его Игорь. Он встал и прислушался. – Вот это да! А я думал, будет мертвый штиль. Давай-ка поставим грот.