Глава 2. Последний политзаключённый

(Продолжение. Начало см. «Летние каникулы-1964»)

*******

В мае 1967 года на Троицу я с родственниками приехал в Улус-Сарму. Им хотелось повидаться с роднёй, посетить на родительскую субботу могилки предков, просто побыть в родных местах. Пусть и не совсем родных, но приютивших семьи в лихую годину, давших возможность выжить и вырастить детей.
Я же больше рассчитывал, что, помимо всего, мы с братишкой захватим первые дни рыбалки, когда у всякой хищной рыбы, включая щуку, начинается жор после нереста, когда весенняя талая вода начинает спадать.

Виктора я не видел почти три года. Я за это время успел окончить институт и начал работать на прииске. С братом тоже произошло событие, которое нас всех обеспокоило – он успел «отсидеть» в тюрьме четыре месяца и к концу зимы вернуться домой. Вести об этом доходили разные, но спокойствия ни одна из них не прибавляла.

В посёлок мы приехали на рейсовом автобусе. Повезло, можно сказать.
К обеду мы уже были у Тётки Матрёны. Нас, конечно же, ждали, волновались, готовили стол, топили баню.
Виктора дома не было. Пятница. Рабочий день всё же.

Я подколол дров, кинул ещё несколько поленьев в печку. Наскоро попил чаю с домашним рыбным пирогом.
Откланявшись, пошёл в ремонтные мастерские, где и нашёл Виктора в замазученной телогрейке, в копоти и саже. Он с кувалдой в руках забивал «пальцы» в гусеницы «ЧТЗ».

-Здорово, братан!
-О-о-о!!! Здоровее видали!
-Привет, «сиделец»!
-Здравствуйте, гражданин начальник! Обниматься с тобой не стану, а пять держи…!

Отпросившись у руководства, Виктор переоделся и мы, не спеша, пошли по улицам села, перекидываясь малозначительными фразами, шутками, обсуждая возможность вылазки на рыбалку. В палисадниках цвела сирень, яблони и черёмуха, наполняя ароматом всё окрест.

Виктор сходил - проверил баню и запарил пару берёзовых веников. Старшие решили, что пойдут после нас. Мы взяли крынку квасу – ядрёного и холодного и …. Вперёд! Парились от души, с обливаниями холодной водой из бочки, до общего блаженного состояния. Я заметил, что на шее у Виктора висит деревянный нательный крестик, подаренный ему Дедом Давыдом.

Покачиваясь, отвык – отвык, я поплёлся к избе…. Виктор стал убираться в бане – вытер, подмёл, долил воды в жбан, чтобы грелась, подкинул немного дров.

Пока мы сидели на улице и отпыхивали, женщины, пожелав нам лёгкого пару, собрались и ушли париться. Всё… это теперь надолго.

Стол был уже накрыт. Есть вроде бы не хотелось, но всё выглядело так аппетитно и пахло так ароматно, что мы немедля приступили к трапезе. Домашняя лапша, курица разломанная на куски, белый в клубах пара отварной картофель в чугунке, квашеная капуста, пироги с рыбой, брусникой и черёмухой. Пузатый самовар с вензелями завершал картину.

Из начала разговора в бане и продолженного за столом, стало понятно, что же на самом деле произошло с Витькой:

-Не поверишь, Володя, сорвался я. Рожи эти я уже видеть не мог…. Назначили у нас в прошлом году нового председателя райисполкома. И повадился он к нам с компанией сюда ездить. Отдыхать, значит. Пьют, шумят, рыбу взрывчаткой глушат, сети то уже ставить им лень, из ружей палят. Фейерверк им подавай. Ту заимку, куда мы с тобой ездили, загадили…. В сентябре приехали они опять. Ночью, пока они в сельсовете гужбанили, я взял топор, привязал их лодку к своей…. Хорошая у них лодка…. Была…. Отплыл, продырявил ей дно, и утопил. Всё! Утром они, спохмела, на «рыбалку», а лодки то и мотора нет…. Шум, гам. Уполномоченный с весны у нас в селе не был, а тут сразу же прикатил на мотоцикле. Приходит он к нам. Говорит: «Есть у меня сведения, что это ты покушение на предрайисполкома готовил, утопить его хотел…. Собирайся – пойдём….». Мать в слёзы. Меня в сельсовет под замок. И в этот же день в район в кутузку увёзли для дальнейшего разбирательства. Мне потом Мама рассказывала, что сход сельский собрался. Им начальство давай говорить, что Витька пьяный напился, лодку угнал и утопил. А они ему, что «он уже два года к спиртному не притрагивается, курить бросил… У нас в селе пьющих раз-два и обчёлся. Раз – это Степаныч - истопник в школе, того гляди - её спалит, а второй – на повышение ушёл….». Начальство: «А у милиции свидетели есть. И хватит! Кого вы защищаете? Ведь, Виктор – сын кулака репрессированного!». А наши: «Витька прежде всего СЫН ПОГИБШЕГО ФРОНТОВИКА – героя, который Родину защищал от фашистов!». А дальше дело было так. Есть у нас селянин – Иван Евстихьевич, бывший красный партизан, потом он в милиции старшиной был, ему уже восемьдесят скоро. Пришёл он к этому истопнику школьному и поговорил с ним по душам: «Что, старый хрен, неймётся? Тебя в гражданскую так перепугали, что ты до сих пор самогоном то ли страх, то ли стыд и обиду заливаешь? За старое взялся? А мы то, старики, знаем, что это ты в тридцатые годы «энкавэдэшникам» кляузы строчил…. Скольких ты тогда загубил?». Побывал Евстихьевич и у секретаря нашей партийной ячейки. О чём они говорили – не знают люди. Только после этого Степаныч из села исчез, а партийный секретарь дал объяснение в райотделе милиции, что утопленная лодка его была. А утонула потому, что по причине своей общественной загруженности, он её законопатил и обсмолил плохо. И претензий ни к кому не имеет. Я к тому времени уже в Минусинской тюрьме сидел, потому как политическую статью мне «шили» - на власть покусился. Кто только там не сидел в своё время – и декабристы и Ульянов-Ленин, политзэков сколько…. Вот и я удосужился.

-Ну, ты себя с декабристами не ровняй! Ты имущество казённое загубил. Политический преступник с топором на сельском деревянном бронекатере….

-Смейся, смейся! Мне не до смеху было. Следствие идёт, а главного свидетеля нет, улик, т.е. лодки нет. Наши мужики в РОВД такого понарассказывали про начальственные художества…. Ну, те, конечно, сделали вид, что не слышали, но на ус намотали, видно. В феврале этого года вызывает меня следователь, говорит: «Подпиши вот этот протокол. В нём ты сознаёшься, что в тот день напился пьяный, ходил по улицам села с гармонью, орал матерные частушки, в том числе под окнами сельсовета, чем нарушал общественный порядок». Я ему про то, что на гармошке не умею играть. А он мне: «Ничего, научишься, коли сесть лет на пять не хочешь. Дадим мы тебе пятнадцать суток ареста. Про остальные, если что, будешь говорить, что в городе с бабой загулял. Понял?». Я всё сразу понял. Будешь меня на гармошке учить играть (смеётся). А «отдыхать» те начальники к нам больше не ездят. Во как!

С тех пор к Витьке приклеилось прозвище – «последний политзэк села».

-Как там Дед Давыд? Так же в тайге живёт? Я вижу, крестик его дарёный у тебя?
-Болеть он чаще стал. Воркутинские лагеря здоровья не добавляют. Знаешь кем он теперь? Он теперь истопник в сельской школе вместо того иуды-Степаныча. При школе и живёт. Можем на неделе сходить к нему, если хочешь. Сейчас у него забот много.
-Каких забот? Вроде бы уже тепло….
-Так ведь Троицкая родительская суббота и Троица в воскресенье. А учебный год кончится - он опять в тайгу засобирается.
-Надо будет сходить, конечно.

*******

Продолжение следует.