Одиночество

Если бы я был дирижером, если бы здесь был оркестр, если бы я открывал концерт, мои руки поднялись бы вверх, а потом плавно опустились. Музыка, как река, начинающаяся с невидимого ручья, постепенно наберет силу, расширится, взлетит, столкнувшись с подводным камнем, и упадет на дно тишины. Мои руки все это время делают пассы, да, именно так – пассы. Я только что намазал руки кремом, он придает ладоням чуткость.
Мне нужно успокоиться. В ближайшее время мне нужно оставаться абсолютно спокойным. Спокойным и танцующим.
- Итак, ты не хочешь себя описать? Ты блондин или брюнет? Какой ты?
- Ну, я… Я темненький.
Свечи расставлены, пора начинать. Сегодня я один. Мое одиночество никогда не было причиной для душевных переживаний, мое одиночество это непременное условие для сохранения святилища неоскверненным. Но время от времени я зову помощника. Часто мне нужен барабанщик. Музыка тогда становится более четкой, в ней открывается свежий пульс, звуковая рифма. Барабанщик начинает церемонию серией прямых, повторяющихся ударов. Круг из черных свечей на мгновение, как в воде на дне колодца, мерцательно и неуловимо искажается. Вокруг барабанщика – воображаемая сцена. Но иллюзия слишком недолговечна, чтобы заставить меня сделать паузу.
Сейчас нет ни барабанщика, ни его подземного стука. Я один. Я танцую.
Чудесная музыка, ты пришла ко мне, и я благодарю, благодарю, люблю и жду, когда церемония начнется. Я сам начинаю церемонию.
- Какие три слова лучше всего тебя характеризуют?
- А?
- Роман, ты слышишь меня?
- Я сейчас в Купчино, и, если что, могу прямо сейчас погулять.
Папа прости нас, папа прости меня. Эта ночь станет следующей в твоем списке. Впусти меня, я каждый раз прошу тебя об этом и верю, что ты не откажешь. Папа, отвори, папа, открой! Вот, смотри, я прыгаю как будто в моем теле ядовитый ящер. Вот, смотри, как все дрожит у меня, как будто внутри меня жаркая змея. Это не огненная спираль бросается в пустой лабиринт, это я, папа, танцую перед привратником. Впусти меня, отвори мне. Твоя дверь не должна быть запертой, твоя дверь ждала часа, когда я начну церемонию.
Нет барабанщика, но я танцую, нет ритма, но я слышу, как вибрация раскачивает эти предметы вокруг меня.
Женский голос, превращенный в разноцветную волну, баюкает кого-то на другом конце мира.
- Сергей, алло! Ты здесь?
- Да.
- Ты почему-то замолчал.
- Ну.
- Кого ты ищешь, Сергей?
Лоа, сейчас моя душа пепельным ветерком дотронется до ваших жилищ. Сейчас я выпрыгну из этого земляного кокона. Папа Легба, впусти же меня скорее, я бегу, чтобы отблагодарить лоа. У меня нет мышц, мои ноги это черствые ходули, на которых я перемещаюсь в центр магического круга. Там я останавливаюсь. Там я буду в безопасности.
Я хочу, чтобы ты никогда не заканчивалась, моя сантерия!
- Мне 20 лет. И я не люблю знакомиться с малолетками.
- Подожди, подожди. А как тебя зовут?
-Я брюнет.
В моих руках кувшин в форме космической улитки. Я поливаю границы круга черным вином. Вино плавит воздух. Я продолжаю танцевать.
Затем я беру мешок с мукой и высыпаю его содержимое на пол. Теперь я беру трость и принимаюсь рисовать то, что я должен сказать духам. Лоа! Вот история моих страданий. Мудрые духи, хотите ли вы знать об этом? То, что я посмел назвать страданием, всего лишь отражение капли в песчинке. Одиночество это не страдание, это то состояние, которое я берегу. Я не желаю избавления от одиночества. Это было бы сродни падению в гущу измученных тел, забытых поспешным палачом. Если эта капля растворится в море чужих жизней, она навсегда потеряет свой вкус. Поэтому одиночество, о, духи, это то, что я хочу оставить как реликвию, только позвольте вплести мне в ее волосы единственную золотую нить. Я принес золотые нити, таков мой ночной подарок.
Скорость должна все время увеличиваться, каждое последующее движение быстрее и резче предыдущего. Я двигаю пальцами рук так, словно из них вырываются крюковатые всплески молний. Дыхание учащается, сердце разрывает грудь, танец превращает мое тело в плавучий цветок. Я знаю, что если не остановлюсь, я умру. Цветок утонет, и моя встреча с духами закончится так же ужасно, как и то, что духи могут мне показать. Но если я остановлюсь, духи вырвут все лепестки, и тогда тонуть будет нечему. Река, начавшаяся с первой нотой несуществующей музыки, похоронит меня, завернув в саван, сотканный из подводного шепота. Там же, рядом будет его голова. Мерзкая петушиная голова.
- Ну, я, значит, хотел бы, чтобы девушка был красивой и метр семьдесят.
- Это твое единственное требование?
- Ну, как бы да.
- То есть красота для тебя это главное качество в девушке?
- Ну, как бы нет. То есть в принципе, когда девушка красивая, тогда как бы интереснее подходить. А когда нет, то зачем тогда.
- И что в женской внешности тебя больше всего привлекает?
- Ну, как бы ничего конкретного. Как бы надо чтобы девушка была красивой, а что-то вот назвать я не знаю.
- Например, какие лица тебе нравятся?
Глаза его покрыты кровью. Клюв тоже вымазан в крови. Гребешок тоже в крови. И внутри гребешка тоже кровь. Из горла вытекла вся кровь. Кровь разлита по всему магическому кругу. Кровь запятнала белую муку по всей комнате. Кровь рвется мне в ноздри своим неистовым запахом. Сейчас духи одарят меня.
Я падаю.
Что бы я написал на том клочке бумаги, который ты держишь в руке? Папа Легба, я не вспомню слов. Папа, я двигаюсь, но тело мое лежит. На пальцах шелушится мучной след, мои колени болят, папа Легба.
Через мгновение лед разорвет волокна.
Я закончил свой танец.
- Как ты удивишь девушку на первом свидании?
- Я не знаю. Как-нибудь.
- Ну, например.
- Не знаю даже. Что-нибудь придумаю.
- Ну, например.
- Что-нибудь покажу.
- Ну, например.
Между третьим и четвертым этажом лифт застрял. Свет погас, я нажал на кнопку 9. Лифт остановился на восьмом. Все правильно, Василий жил на восьмом. Его дверь – зеленая, без номера квартиры.
За дверью напротив залаяла собака. Я вышел на балкон. Из мусоропровода торчала детская туфелька.
На балконе стоял сосед Василия. «Добрый вечер». Мы постояли молча.
Он докурил и ушел. Приближалась ночь. Я застегнул куртку и вернулся на лестничную площадку.
Встав на колени перед зеленой дверью, я прислушался – собака из квартиры напротив заснула. Как электрический сверчок посвистывала голубоватая лампа. Пахло чем-то сладким.
Я прикоснулся губами к замочной скважине. На вкус она была похожа на старую карамель. Я попробовал продвинуть язык вовнутрь, но там было слишком узко. Мне показалось, что чем дальше засовываешь язык, тем сильнее привкус.
Пока я пристраивался поудобнее, этажом ниже на лестницу вышли молодые люди. Они говорили, громко сплевывая: «Звони давай быстрее» «Да зачем. Что мы к ней поедем сейчас что ли» «Давай, пока метро не закрылось» «Звони сам короче».
Когда стало тихо, я закрыл глаза. Сосчитав до трехсот, я начал всасывать воздух. Сначала из квартиры полились запахи прихожей. Старые кроссовки, потертая куртка, в которой Василий ходит на работу, что-то резиновое в углу – все эти вещи пахли настолько сильно, что я чуть не расчихался. Сдержавшись я продолжал. Вот в замочную скважину просочился запах с кухни, что-то неопределенное, похожее на яйца под майонезом. Я заглатывал воздух квартиры Василия, не разбираясь, что к чему. Мои легкие переполнялись застывшим духом его жилища. Потом я почувствовал новую волну – это спальня Василия отдавала свой аромат. В основном табачный дым, терпкий, горький, царапающий небо. Мне нельзя было останавливаться. Я чувствовал, как мое лицо покраснело, на шее взбугрились вены, сердце билось все тяжелее и тяжелее.
Наконец, я уловил его присутствие. Он спал на диване, в штанах и майке. Телевизор остался включенным. Василий лежал, скрючившись, будто он упал и сломал шею. Я втянул в себя его тяжелое дыхание с пивным вкусом. Напрягшись изо всех сил, я принялся усиленно засасывать его выдохи и вдохи. Мне приходилось делать паузы. Я отрывался от замочной скважины и тихо, чтобы не разбудить спящую соседскую собаку, переводил дыхание. У меня сильно кружилась голова.
К тому моменту, когда дыхание Василия стало затухать, я уже почти терял сознание. Заболели колени. Все тело ныло так, как будто я долго носил тяжести. Но это был решающий момент, нельзя было останавливаться ни на секунду. Я впился в отверстие, в которое Василий каждый день дважды засовывал ключ. Теперь изнутри квартиры, через эту рельефную прямоугольную щель маленькими кусочками вылезала душа Василия. Я выкачивал ее как насос. Душа была небольшой, но ручеек, по которому она вытекала из его рта, был слишком узкий. Прошло несколько минут, а может, полчаса, а может, и целый час, пока я не высосал ее целиком.
Пол был холодным и сырым. Некоторое время я лежал на нем не в силах приподняться.
Выйдя из дома, я побежал к ларьку на остановке. «Вам из холодильника?» Я попросил большую, полуторалитровую. Не дожидаясь пока мне дадут сдачу, я вышел, и, не отходя далеко, вылил пиво на землю. Получилась большая круглая лужа. Она растеклась и соединилась с лужей мочи.
Я взял горлышко пластмассовой бутыли в рот и выдул туда душу Василия.
- Что ты никогда не наденешь на первое свидание?
- Семейные трусы.
- Ты думаешь, на первом свидании это важно?
- Мало ли.
Сейчас, когда я дрейфую между трансом и реальностью, память может извилисто исказить факты. Вроде бы похороны состоялись позже, чем я думал. Я точно помню, что Василия хоронили не раньше восьмого числа. Значит, со дня смерти прошло больше недели.
Я не был на похоронах. Найти могилу мне помог местный попрошайка. Я спросил его, где здесь свежие захоронения. За сто рублей он показал мне могилу Василия. Деньги настолько обрадовали несчастного нищего, что он так и стоял рядом со мной. «Это ваш родственник?» Я спросил его, где он живет. Он сказал, что живет в будке у входа на кладбище.
Ночью я разбудил его. К моему удивлению он не был пьян. Я спросил о деньгах. Он стал плакать. Плакал нищий как девочка, задыхаясь и размазывая слезы по щекам. Деньги у него кто-то отнял, я так и не понял кто. За пятьсот рублей он согласился помочь мне.
Я без труда раскидал рыхлую землю на свежей могиле. Нищий помог расколоть гроб. Специально для этого я принес гвоздодер. Мы вытащили тело Василия. Он был одет чуть ли не в те же штаны, в которых умер. Ни родственников, ни друзей у него не было. Похоронами занимался то ли собес, то ли неизвестно кто.
Луна светила настолько ярко, что принесенный фонарь оставался незажженным. Я попросил своего помощника отойти в сторону. Он без единого намека на испуг удалился, встав неподалеку рядом с высоким надгробьем. Я достал из сумки бутылку с душой Василия. «Василий!»
Труп поднял голову.
Мой помощник ахнул. Потом он сказал что-то, но я не расслышал что. Я приблизился к Василию и открыл бутыль. Не теряя ни секунды, чтобы не расплескать драгоценное содержание бутыли, я поднес ее к лицу Василия. В лунном свете было видно - легкая, как цветочная пыльца, белесая дымка послушно влетела в ноздри Василия. Он открыл глаза.
- И еще я хотел бы передать привет девушке Алле. Мы с ней познакомились вчера в клубе. И она мне очень понравилась. Очень приятно знать, что в нашем городе есть такие девушки. И я надеюсь, что она сейчас слушает эту передачу, поэтому я хочу оставить специально для нее свой телефон.
Для кого-то это состояние как океан, бескрайнее и бездонное. Для кого-то это состояние как снег, чистое, белое и холодное. Для меня это огонь. Я сижу рядом с обезглавленным петухом и чувствую, как пламя заглатывает меня как мышь, попавшуюся в костер. В алом хрустале костра я вижу, как мы с Василием идем мимо его дома.
Я держу его за руку. Наверное, кто-то мог подумать, что мы гомосексуалы. Наверное, кто-то смеялся за нашими спинами. Мы прошли мимо того ларька, в котором я покупал емкость для души Василия. Где-то под нашими ногами должна быть та лужа мочи, в которой растворилось вылитое пиво.
Мы поднялись. Василий встал на площадке, не зная, куда идти дальше. Я подтолкнул его, мы вышли на балкон. Сосед Василия, куривший там, к несчастью, узнал его. Он замер, согнувшись, как паяц, переводил взгляд с Василия на меня и что-то бормотал. Я испугался, вдруг встреча с умершим Василием подействует на него слишком сильно. Сосед зачем-то поклонился нам и, низко пригнувшись к земле, выскочил прочь с балкона. Я слышал, как он заплакал.
С балкона был виден парк. В парке играли в бадминтон. На скамейке сидели парочки. Они целовались.
Мне казалось, что я вижу поцелуи, хотя с такой высоты я не мог разглядеть лиц. Я знал, что они целовались - спокойным летним вечером, в предвкушении каникул, рядом с прудом в центре парка.
На балконе шевелились мусорные клочки. На далеком фоне этих поцелуев Василий выглядел, как стражник из царства мертвых. Я прислонил его к стене, расправил одежду и смахнул с лица тополиные снежинки. «Твоя память чиста».
- Какими тремя словами тебя можно охарактеризовать, Саша?
- Ну, я не знаю. Красивый, наверное.
- Так. А еще?
- Даже не знаю. Три слова это мало.
- А если говорить о девушке, которую ты хотел бы встретить. Какими тремя словами ее можно было охарактеризовать?
- Хорошая.
Приходить в себя совершенно необязательно. Это напрасное возвращение никогда не оставляло в душе ничего кроме разочарования. В добавление к отчаянию, которое раз от разу все настойчивее нашептывало слово «побег», теперь я чувствую то однообразное уныние, которое вызывают давно надоевшие места.
Память может опережать чувства. Хотя чаще наоборот. Чувство, которое непонятно к чему относится, не понятно с кем связано, может всколыхнуть душу, чуткую к прикосновениям незнакомцев. Так бывает после пробуждения, когда события предыдущего дня еще не выстроились в логичную линию, но послевкусье уже вылезло из-под тающего сновидения. Сейчас я вижу минувшее и не могу распознать, какие чувства у меня с ним связаны.
Мы спустились по лестнице. Мне нужно было проверить устойчивость его тела, подвижность ног, способность координировать движения при преодолении препятствий. Дважды он упал, несколько раз спотыкался. Я научил его держаться за перила.
Когда мы шли к метро, он то и дело выставлял руки вперед и менял походку с ровной на раскачивающуюся, как будто внутри его ног были несгибаемые спицы. Я не останавливал его только для того, чтобы выяснить реакцию окружающих. Дети смеялись. Старые женщины шепелявили матерщину.
Мне так и не удалось отучить его от этих шокирующих повадок. Он учился всему. Но отучить его выставлять руки вперед и ходить вразвалочку – это мне было не под силу. Не могу сказать, что я сильно старался. В каком-то смысле это было не так уж некрасиво. В этом, при желании, можно было найти свое очарование.
Да, да! Откуда ни возьмись, перед глазами вспыхивают самые трудные моменты. Но я не понимаю, как относиться к этим воспоминаниям. Вроде бы это неизвестный никому сложнейший труд, задача, за решение которой я заплатил колоссальную цену. Но вместо гордости в душе колышется какой-то худенький колосок - то ли страх, то ли раздражение.
Самыми сложными были уроки устной речи. Обескровленные губы Василия раздвигались в змеиной гримасе, парализованный предсмертным удушьем язык стукался о небо, зубы клацали – все без толку. В лучшем случае из горла вырывались хлюпающие водянистые звуки похожие на шум водорослей. Мне было очень сложно. Очень. Но у меня получилось.
Я научил его основным фразам. «Какие у вас красивые глаза». «Такая ситуация, у меня есть билеты в театр». «Меня зовут Василий, а вас как зовут?» «Позвольте, я угадаю. Вы, наверное, очень красиво танцуете? Девушка с такой шикарной фигурой должна красиво танцевать». «Вы сегодня прекрасно выглядите, но я уверен, что вы вообще всегда прекрасно выглядите». «Какие фильмы вам нравятся?»
Чем длиннее фраза, тем больший риск, что у него отвалится челюсть. Но эти фразы нельзя говорить медленно, их нужно произносить с оптимистическими, праздничными интонациями. Я учил Василия восхищаться мелочами. «Какие красивые часики». «Какие красивые сережки». «Какое красивое колечко».
Самое главное, чему я учил его, это легкость. Но всю непринужденность, которую, как выяснилось можно натренировать, портил жест, искажавший тщательно продуманный облик Василия. Он выставлял руки вперед, закатывал глаза, наклонял голову и кусал воздух. Ладно. Ничего не поделаешь. Даже сейчас, когда я во всех гнусных подробностях вспоминаю эту картину, я могу сказать только одно: «Ладно. Ничего не поделаешь».
У нас были любимые фразы. «Я так рад знакомству с тобой». В этих словах нет ничего особенного. Они не звучат. Но для меня они многое значат. Я потратил больше недели, чтобы научить Василия улыбаться. Когда-то, я думаю, родители радовались его первой улыбке. Тогда он еще не умел ходить, он был маленький, и его ручка была меньше отцовского мизинца. Я предполагаю, что маленького Васю очень любили бабушка с дедушкой. И когда он улыбался, лежа в кровати, увешанной погремушками, бабушка звала дедушку, чтобы он посмотрел на улыбку. Семья, должно быть, была в восторге от малыша.
Будущее опровергло миф. Могила уничтожила его улыбку. Родители и все близкие Василия умерли или исчезли задолго до того, как он осознал свое вечное одиночество.
На словах «рад знакомству» он послушно поднимал уголки рта - тогда губы прилипали к деснам, и вместо улыбки я видел издевательский оскал. То, что бабушка с дедушкой получили даром, я должен был заслужить кропотливым трудом. Накладывая, как на пергамент, грим на его лицо, я разминал щеки, чтобы оледеневшие капилляры пропустили прозрачную, спящую кровь. С каждым разом оскал становился менее страшным. Наступил день, когда на словах «рад знакомству» Василий аккуратно приоткрыл рот. Губы не треснули, подсыхающие язвы на подбородке не брызнули гноем. Это была прекрасная улыбка. В ней была усмиряющая красота любовника, который знает смысл любви и расставаний. Именно этого я и добивался.
- Как ты относишься к курортным романам?
- Не знаю. У меня еще не было такого.
- Вообще у тебя часто бывают романы? Ты часто меняешь девушек?
- По всякому. Это от человека зависит. Если у длительных отношений нет перспектив, то зачем тогда они нужны.
Сколько было бессонных ночей, но ни одна из них не сравнится с этой. Я сижу на полу без сил, не способный пошевелить ни рукой, ни ногой. Не видя себя, я кожей чувствую свою лунную бледность, слышу, как она отсвечивается в отблесках последних черных свечей, чувствую вкус собственного отражения в занавешенном зеркале. Мне нужно подняться. Я всех поблагодарил, все духи слышали мой вопль. Но мне нужно подняться не для благодарности. Я знаю, что скоро позвонит Василий. Мне надо сделать погромче.
Нет сил.
- Я бы хотел встретиться с девушкой. Желательно брюнеткой, с большой грудью, загорелой кожей и красивым ртом.
- Есть уже план первого свидания?
- Да, конечно.
- А кем ты работаешь, Денис?
- Я пока не работаю, я учусь. Я будущий банковский аналитик.
Когда Василий позвонит, мне нужно будет высыпать на радиоприемник содержимое шкатулки. Там все в форме сердца. Кожа раздавленной гадюки. Бычья губа. Крыло голубя, околевшего в тесной клетке без воды и корма. Тельце ленточного червя, выуженное из кишечника замерзшего привокзального бродяги. Листья из гербария пропавшей школьницы. Чьи-то письма, написанные справа налево. Фотография надувной женщины. Я искромсал все это, и у меня получилось множество, огромное, ни с чем не сравнимое множество маленьких валентинок. Когда Василия выведут в прямой эфир, я опрокину шкатулку на радиоприемник.
- Я веселый парень. У меня легкий характер.
- Костя, скажи, а как ты обычно знакомишься с девушками?
- По-разному. Когда как. В клубе, например.
- Расскажи, как ты это делаешь.
- Ну, я подхожу и говорю: «Привет, как настроение, солнышко?»
Я встаю. Затекла левая нога.
Василий сейчас, скорее всего, набирает номер. Я дал ему свой телефон. С этого же телефона он созванивается с девушками. Потом, он устраивает блестящее, размашисто роскошное свидание в дорогом ресторане. Даже если это простенькая глупышка или дворовая оторва, сильнее неловкости будет чувство восхищения. Простота хороша в приготовлении яичницы, флирт обязан быть оригинальным. Оригинальность часто неправильно понимают как нарочитую, ироничную простоту. Но такой пародийный флирт не на всех может подействовать. Василий должен ослепить. А ослепление действует на всех у кого есть глаза.
Перед свиданием я даю ему минимум тысячу долларов. Я просил папу, я умолял и душил сам себя красной лентой. Дух дверей приподнял черный цилиндр, посмотрел на меня и протянул руку. В черной руке был миллион. Теперь Василий иногда получает от меня пять или даже десять тысяч долларов, чтобы не только развлечь девушку на первом свидании, но и сделать ей красивый, престижный подарок. Достоинство мужчины в щедрости.
«Ты не должен сразу же вести ее сюда. Ты должен оставить впечатление галантного, вежливого и очень корректного кавалера. Никакого намека на форсирование ситуации. Ты должен мягко намекнуть на продолжение. Это должно звучать достаточно двусмысленно, как будто ты говоришь о втором свидании, но в то же время это может означать то, что ты зовешь ее к себе. Если ты чувствуешь, что она не против того, чтобы поехать с тобой, действуй.»
- Я очень часто влюбляюсь.
- Да что ты говоришь! Значит ты влюбчивый. Но эта влюбчивость, наверное, мешает строить тебе серьезные длительные отношения, не так ли?
- Почему?
- Смотри, ты влюбился в одну девушку, вы с ней какое-то время встречаетесь, а потом ты влюбляешься в другую.
- Ну и что?
- Как ну и что?
- Ну, я такой человек. Я романтик. Я могу ради любви, что угодно сделать. Девушки звоните мне и убедитесь в этом сами.
-Диктуй телефон.
Итак, я повторял это несколько раз в день. Практически каждый час начинался с того, что я вставал перед Василием и размеренно повторял одни и те же слова. Чтобы не сбиться с ритма, я приглашал барабанщика. Под ровный стук я начитывал свой приказ.
«У тебя мало шансов познакомиться на улице или в транспорте. Не трать время. Подсаживайся к девушкам в кафе, приглашай на танец в ночных клубах. Старайся мало двигаться, чтобы не вспотеть. Тогда может потечь грим. Внимательно слушай, но не закидывай девушку вопросами. Не важно, где ты познакомился. Всегда будь готов пригласить к себе в гости. Это значит, что ты должен быть готов тайком перезвонить мне и предупредить, что вы едете. Ты должен сделать это сразу, как только она согласится, но так, чтобы она не заметила этого».
- Что ты скажешь девушке, если поймешь, что ваши отношения зашли в тупик?
- Я скажу: «До свидания!».
Из шкатулки высыплется содержимое – многотысячные сердечки, вырезанные из таких разных материалов, покроют преемник целиком, сверху донизу. На столе будет стоять куча сердечек. Я поставлю перед ней единственную свечу, которую не зажег сегодня во время ритуала.
В моем гримуаре есть оглавление, но я не смотрю в него. Я знаю содержание наизусть. Нужное мне заклинание находится на восемнадцатой странице. Я запомнил страницу, потому что это цифра молодости. Именно такую девушку должен привести Василий на этот раз.
Каждый раз я усложнял приказание. Сначала Василий научился отбирать девушек определенного возраста. На следующем этапе он освоил отбор по внешним данным. Самым непростым заданием было знакомство с девушкой определенного возраста, определенного роста, с определенным цветом волос и определенными увлечениями. Оказалось, что легче найти ничем не увлекающуюся студентку с любым типом внешности. Но я настаивал. Василий несколько дней возвращался один. Так как ему не нужно было ни спать, ни есть я сразу же отправлял его обратно. Так он проводил в поисках нужной мне девушки целые сутки.
Он всегда делал то, что я ему говорил. Потому что я его хозяин.
- Мне нравятся симпатяшки. И я знаю, как доставить им удовольствие.
- Да? То есть в твоем лице девушка найдет опытного мужчину?
- Еще какого!
Что ж, времени почти не осталось. Вот шкатулка. Она очень тяжелая – не только потому что она доверху набита крохотными треугольными сердцами, у шкатулки массивные бронзовые ножки, как у шкафа уменьшенного в несколько раз. Я ставлю шкатулку на стол. Сейчас после этой песни, будет рекламная пауза, а потом в эфир должен позвонить Василий.
Где он сейчас, я не знаю. Может быть, стоит в подворотне, пугая бездомных кошек своим необычным силуэтом. А если он по своей неизлечимой привычке выставил руки вперед, скособочив шею и выпучив глаза, то он пугает не только кошек. Представляю, как это выглядит. Вдоль купчинских многоэтажек стоят деревья, напитанные выхлопами и свинцом, на дверях облезшие листовки, между фонарями черные дыры темноты, а по улице враскачку идет странный человек. Пусть идет. Главное, чтобы вовремя остановился и позвонил.
Иначе ритуал был проведен зря. Хотя, кто не знает эту великую истину – ритуалы никогда не бывают напрасными.
Я открываю гримуар на восемнадцатой странице. Текст мне известен, я выучил его наизусть еще до того, как отдал последний приказ Василию. Приказ действительно может оказаться последним – и для него, и для меня. Я никогда не заходил так далеко. Даже духи ужаснулись моей сегодняшней дерзости. Что же будет, когда они узнают, чем все это закончится.
Припев повторяется уже пятый или шестой раз. Если бы я был в ином состоянии духа, это вызвало бы у меня раздражение. Но я невозмутим. Во мне нет места для их музыки. Когда играет внутренняя мелодия, никакие песни не могут отвлечь. Меня ничто не отвлечет.
- У нас осталось не так много времени, но я смогу принять последний звонок от нашего слушателя, желающего познакомиться с той, кто, может быть - кто знает! – станет его любовью, мечтой, надеждой, придаст смысл всей его жизни, осветит все его существование… впрочем, что это я, в самом деле, как будто он сам не может сказать все, что ему хочется. Добрый вечер, Василий! Что заставило тебя звонить в такой поздний час?
- Добрый вечер!
Я открываю шкатулку. Василий делает паузу. Ведущей кажется, что он или не слышит ее, или растерялся от смущения. Нет, пауза была сделана специально для меня. Он знает, что я открываю шкатулку, поднимаю ее над радиоприемником. Теперь, когда он скажет слово «Love», я высыплю эти сотни тысяч сердец. Ритуал таким образом завершится. Радио-шоу будет погребено. Я поставлю свечу перед могилой. Я обещаю вам, прощание будет красивым.
- Вася, опиши девушку своей мечты.
- Ей восемнадцать лет. Она девственница.
- Ничего себе. Как ты откровенно выложил все свои требования.
- Нет. Это не все требования. Есть еще одно. У нее должен быть медвежонок, на груди у медвежонка значок со словом «Love». Вот теперь все. Я жду. Можно назвать мой телефон?
Ни единая пылинка не упала мимо. Я смотрю, как сердца ровной пирамидкой покрывают радиоприемник. Они разноцветные, издали кажется, что это конус, слепленный из конфет.
Ритуал закончен. Тихонько потрескивает свеча. Я не слышу ни музыки, ни слов. Я знаю, что Василий назвал телефонный номер. Через день он приведет ко мне ее.
Ее сердце будет бешено колотиться от тянущего чувства – смеси страха и любопытства. Женщинам свойственно поддаваться этому чувству. Некоторые думают, что это и есть женская натура.
Василий артистично – настолько насколько ему позволяет его плохо сгибающиеся руки – откроет дверь и пригласит ее пройти первой. Она сделает шаг вперед. Ей почудится, что она в прихожей просторной многокомнатной квартиры. До последней секунды она будет верить, что Василий это исполнительный директор крупной компании, работающей в сфере информационных технологий. До последней секунды она будет смаковать предвкушение нового опыта, опыта, который не должен закончиться слишком быстро, потому что Василий порядочный и интеллигентный человек, первая встреча с ним не может остаться последней. Только-только сделав шаг, она обернется с приветливой улыбкой. У нее немного наивные, просительные черты лица. Еще чуть-чуть и она перейдет в следующий возраст, возраст истинного расцвета, но пока она светится неподдельным блеском, оставшимся с праздника детства. Это будет последнее, что увидит Василий – свет глаз девочки опьяненной дорогим шампанским.
Заученным движением он толкнет ее в спину и захлопнет дверь снаружи. Она останется одна в темной прихожей. Постучав немного и покричав, она начнет осматриваться. Конечно, это не хоромы богача. Коридор довольно-таки маленький, две комнаты справа, туалет слева, чуть дальше кухня.
Оттуда, из кухни навстречу мгновенно побледневшей от ужаса девочке, выйду я. Василий к этому времени запрет вторую входную дверь. Окна давно заколочены. Мы останемся одни в хорошо изолированном помещении.
Мои руки будут приятно пахнуть кремом. Я буду улыбаться. К сожалению, я не увижу ответной улыбки – но к этому я уже привык, они никогда не могут принять эту ситуацию с легкостью. Поэтому им так тяжело перенести все то, что я приготовил для них.
Да, она, как и все ее предшественницы, начнет что-то спрашивать, кричать. Ее сотовый телефон откажется работать. Она задрожит.
Может быть, она заплачет.
Это не важно.
Какая разница, при каких обстоятельствах мы с тобой познакомились?

Главное, что теперь у меня кто-то есть.