В горах

 Горы снятся всем – даже тем, кто ни разу не видел их воочию. Соединяя вершинами небо и землю, красоту и мужество, восхождение и созерцание, давая прибежище на своих склонах всей живности, способной притерпеться к скудости их даров, горы во все времена служат мечтою и стимулом к самоодолению, отделяя сильных духом от прочих пропастью, но при этом наполняют спокойствием даже самую мятущуюся душу. Вкус гор – это вкус одиночества, разделенного со всеми.

 В одном из походов на Заилийский Алатау, куда наш альпклуб отправился на излете лета, Властители гор завязали узелок на нитке моей судьбы, уготовив провал в тридцатиметровое ущелье. В то утро друг мой Андрей и я, научившиеся чувствовать один другого в десятке совместных восхождений, отправились на разведку оледеневшей тропы, что еле заметно вилась между скалой и пропастью. Шли, как водится, в связке, осторожно ставя быстро коченевшие ноги на неровную замесь каменной крошки и льдинок, с тихим шорохом осыпавшуюся в обрыв.

 На одном из многочисленных поворотов, которые одолевали чуть не ползком, плотно прижав тело к скале и цепляясь пальцами за малейшие выступы, я таки не удержал равновесие, опершись на хрупкий отросток камня и, взмахнув руками, скользнул к обрыву. Напарник мой что было сил вцепился в края трещины, изогнувшейся в отвесной глыбе и крикнул: «Держись!» Повиснув на туго натянувшейся страховке, я начал было подтягиваться обратно, но спасительная веревка перетерлась об острую кромку и – тело мое устремилось вниз, в пустую чашу смерти.

 Перед глазами в доли секунды пронеслось все главное и лучшее, что успел я впитать и совершить в жизни, за что мог поблагодарить Создателя, и вспыхнуло последним ощущение красоты: брызжущего лучами чистейшего воздуха и переливающегося самоцветами снега, летевшего мне навстречу…

 Сознание возвращалось медленно, возникая в ощущениях головы, рук, ног. Сначала не мог понять, где и в какой позе находится тело, пока не увидел внезапно себя – иным зрением – сверху, с высоты низко летящей птицы: рваные края наста очертили дыру в вековечном снегу, и где-то там, в глубине, темнело нечто полузасыпанное снегом, недвижное, словно и не принадлежащее мне более… И первым чувством была не боль, не растерянность, а жалость к этой маленькой странной оболочке, желание помочь ей ожить, подняться и сделать шаг туда, наверх, где ее очень ждали. Именно эта жалость и дала мне силу выбраться из толщи вечного холода, встряхнуться и поползти в интуитивно выбранном – или увиденном с той высоты? – направлении к спасению. Стрелка внутреннего компаса, не колеблясь, застыла последней звездой на молочно-сером предутреннем небосклоне. И через боль и усталость, страх и отчаяние тянулся ее прозрачный луч к моему сердцу, оставляя неровную борозду на снегу – все дальше от ямы, все ближе к вершине, где жил-искал-боролся за мою душу лагерь Надежды, преданные мои друзья. И в какой-то момент ясно почувствовал, как смерть, сопровождавшая меня в пути, повернула и заскользила назад по оставленному мною следу. Не выдержав, я обернулся – и увидел, как порывом ветра большой кусок ледяной корки обрушился вниз, погребая под собой безысходность. И вскоре же на меня наткнулась группа ребят, которые и доставили меня на стоянку. Но еще долго в случайных местах передо мной возникали паденье в искрящийся снег и тихая тень уползающей смерти…