Прокурорский надзор. 4

9.

Каждую неделю председатель Днепровского райсуда Степан Гаврилович Панасенко проводит оперативные совещания.
Вру. Обсудить с коллективом  накопившиеся проблемки удается  раз в полтора-два месяца. Да и этого, если честно,  много. Разговоры, знаете ли, отвлекают. Выбить в исполкоме вторую квартиру, запустить в ней евроремонт, между первым и вторым успеть скандально развестись с женой и жениться на  секретарше по уголовным делам. Прикупить третью квартирку, для дочки; организовать ей же юридическую фирмочку, пускай шагает по папкиным стопам. Это вам, граждане, не фунт изюма на пуд соли.
Служба службой, конечно, ей  почетное место, во главу угла её, любезную старушку-процентщицу. Кому на волю пропуск выписать; кого загнать подальше, чтоб не маячил нА людях и не тыкал в морду правдой; при любом раскладе в споре поддержать золотоносный власть имущий сегмент города – это святое, тут, сами понимаете, важно тесное взаимодействие. Ну и прочее там "держать всё под контролем, руку на пульсе и нос по ветру" должно соблюдаться неукоснительно. Если вы себе не враг,  конечно.
В июне таки сошлись на оперативке.
Поболтали.
- Вопросы есть?
- Ксерокс не работает. Люди не могут получить копии решений.
- Порошка нет, - отбит первый удар. - Управление юстиции не выделяет средств. Если у вас, Анна Ивановна, имеется возможность где-то приобрести порошок для суда, я возражать не стану.
- Уборщицы работают через день. Окна грязные, пыль, мусор.
- Если их обязать работать ежедневно, уволятся вообще - зарплата маленькая.
- А в Свердловском суде в коридорах вместо окурков  цветы. А бюджет у нас один.
- Можете, Анна Ивановна, идти работать в Свердловский суд! Все свободны. Судьи, останьтесь.

Выпроводив техперсонал, Степан Гаврилович уперся взглядом в стол, словно это был не взгляд, а подпорка:
- Всем известно, что на днях арестован адвокат... э, Савельев, кажется. Ходят нездоровые разговоры. Его фамилию связывают с вашей, Анна Ивановна. В областном суде мне задают неудобные вопросы.
Анна вспыхнула:
- Не понимаю!
Маша стиснула ей руку: молчи.
В маленьких   глазках оптимистки Вероники озорно блеснуло.

Остальные напряженно вслушивались, с каким остервенением муха бьется в оконное стекло. Ну спустись ты пониже, тварь неумная, там створка настежь!
За окном качался   маревом душный полдень.

- Друзей надо выбирать осторожно. Не афишировать отношения с адвокатами. При нашей работе лучше дружить с прокурором, чем с адвокатом. Теперь понимаете?
- Нет.  Не надо записывать Савельева в преступники, он еще не осужден.
Панасенко махнул рукой:
- С тобой бесполезно говорить! Предупреждаю всех: увижу у кого в кабинете адвоката, напишу представление в квалификационную комиссию. Все свободны!

В перерыве обещала зайти Ольга Борисова.  Анна  прождала   до вечера, но защитница как провалилась.
Несокрушимая популярность Борисовой проистекала от полезных связей в нужных ведомствах: прокуратуре, УСБУ, «шестерке» - 6-м отделе УМВД (УБОП). Они работают в тесной связке. Адвокат в системе правосудия, особенно на стадии предварительного расследования, в общем-то фигура нулевая. При удачном раскладе это связующее звено между следователем и родственниками обвиняемого. Главное в этом случае – скорость, с которой проворный посредник в течение трех дней, пока задержанный находится в ИВС и еще не арестован, сумеет построить между ними мост. Если финансовое соглашение достигнуто своевременно, можно расчитывать на меру пресечения, не связанную с лишением свободы. А это почти победа. Если преступление заказано и заказано какой-нибудь властной структурой, все потуги самого юркого адвоката, будь он хоть семи пядей во лбу по вопросам права, напрасны. А порой и опасны. Дело с многочисленными нарушениями, с отдельным томом одних только адвокатских ходатайств об устранении этих нарушений благополучно пройдет все судебные инстанции и ляжет потрепанное на архивную полку.
Никто не знал подоплеки савельевского дела, но все, кто за него держал кулак, были согласны с его выбором на первом этапе: Борисова как нельзя лучше подходила для того, чтобы оперативно решить вопрос о мере пресечения. Каково же было изумление, когда через три дня прокурор города дал санкцию на арест!

Вечером заглянула Маша с новостью: по делу Игнатенко, ну того самого Красавчика, за которого Олега арестовали, уже вынесен приговор. Дали условно, через неделю выйдет на свободу.
 
- Да? А кто его защищал? Олег же...
- В том-то и дело, что никто.  Тебе не приходило в голову посмотреть материалы этого  дельца?  Могу посодействовать,  там Олейников, председатель - мой однокурсник бывший.


Анна не успела ответить, как  позвонила, наконец, Борисова. Но вместо того, чтоб  прояснить, запутала еще больше:
- Говорить долго не могу - телефон прослушивается. Заеду тоже не знаю когда - за мной наружное наблюдение.
- Скажи хоть...
- Все хорошо, работаю. Пока!
Маша вскипятила чайник, высыпала в чашки пакетики кофе с сахаром, одну  поставила перед Анной.
- Ты не боишься, что областной суд с проверкой нагрянет?
- Боюсь. Придраться и к  столбу можно...  Странно.
-Что странно?
-Да Ольга. Что-то она какая-то... нестарательная.
-Мутная, скорее.
-Тут Кириллов предлагал помощь. Бесплатно. Говорит, попадал в такой же просак. Может, лучше его?




10.

2 июня 2000 года.
Каждые три дня - понедельник, среду, пятницу - с шести часов утра обитатели ИВС начинают собираться в СИЗО - следственный изолятор, где им предстоит провести не три дня, а как карта ляжет. Перевозят их плохо оборудованными автозаками старого образца в сопровождении конвоя из 3-6 человек. Всегда в одно время, всегда одним маршрутом. Так что если бы кто-нибудь решился на побег по пути в СИЗО, это можно было бы организовать, не вынимая папироски изо рта. Ничего не стоит остановить автозак под любым предлогом и вытряхнуть из него всех заключенных. По понедельникам людей бывает  больше, чем в другие дни, потому что операции по задержанию стараются проводить в конце недели, чтобы ограничить возможность задержанного связаться с адвокатом, родственниками или друзьями и принять меры к освобождению. За это время – субботу и воскресенье – с особо упертыми  проводят следственное действие: физически выбивают нужные показания. В понедельник, глядишь, и не захочется уже принимать никаких мер. И трехдневный срок очень кстати истекает у тех, кого задержали в пятницу.
Меня увезли в СИЗО в понедельник.

Следственный изолятор или тюрьма по форме, если смотреть сверху, представляет собой букву Е, к обратной стороне которой пристроена вилка буквы К. Царица Екатерина в свое время настояла, чтобы она имела именно такую форму. Тюрьма так и называется в народе – «Катька». Следственный изолятор – это мир, где свой язык, свои неписаные правила, свои отношения. Начальник СИЗО, как бог на небе, его никто не видел, но все знают, что он есть. Самый большой начальник после него - ДПНСИ, дежурный помощник начальника следственного изолятора. Их всего четыре, они  заступают на смену по очереди. ДПНСИ решает все вопросы, кого куда поместить, кого перевести. Он принимает этап.

Из автозаков нас, около полусотни арестантов выгрузили бегом, загнали на «вокзал» – огромный коридор на первом этаже тюрьмы, где мы пробудем совсем непродолжительное время. Там всех посадили на корточки лицом к стене, руки за голову. В таком положении сидим час. Кто не выдерживает и падает, тех бьют дубинками и заставляют подняться.
Потом на «вокзал» явился дежурный по корпусу – «корпусной», обошел нас, постукивая по ноге дубинкой, и на русском языке с претензией на самобытность объявил:
- Если кто с вас думает, что он приехал на курорт, так он ошибся. Тут вам не курорт. Тут вы надлежите делать то, что хочем мы, а не то, что вздумается вам. Я понятно изъяснился?
Он ушел.

Еще через полчаса  в коридор верхом на мотоциклах влетели несколько человек в камуфляжной форме и масках. Моторизованный ОМОН. На ходу резиновыми дубинками со всей дури стали лупить арестантов, не разбирая. Сделав несколько кругов по «вокзалу», с ревом укатили.
Всё, на этом воспитательная часть закончена.
ДПНСИ проверил наши арестантские дела и тоже удалился.

Подошла очередь доктора. Тюремные стены накладывают свой отпечаток не только на осужденных, но и на тех, кто там работает. Доктор, абсолютно лысый крепыш лет пятидесяти в застиранном халате, отдал  СИЗО всю жизнь. За долгое время профессиональные навыки атрофируются, остается только то, что представляет собой ценность. Трудно представить, что такой человек как профессионал еще сохранился. Он осмотрел всех арестантов, выхватил наметанным глазом нуждающихся в лечении, как правило, это наркоманы.
- Больные есть? Предупреждаю, имеем два варианта: в камеру на общих основаниях, если здоров, или в наручниках в медицинский изолятор, если болен.
Больных, естественно, не оказалось.


По периметру «вокзала» расположены боксики метр на метр, куда на время приема расселяют арестантов по категориям: подельники  хранятся отдельно, «опущенные» – отдельно, бывшие работники милиции – отдельно. Затем всех построили «руки за спину, голова вниз» и бегом в распределительный пункт. Чем быстрее новичок поймет, что отныне это его поза в коридоре, тем меньше получит дубинкой по почкам.

В распределителе - процедура дополнительного осмотра. Точнее, обыска. Здесь с нас снимается вся одежда и описывается.
Статус осужденного определен исправительно-трудовым кодексом. Но поступает-то в СИЗО не осужденный. О правах лица, задержанного по подозрению, вы не прочтете нигде. Законодатель исходил из того, что он только ограничен свободой, но он не лишен ни политических, ни экономических, ни социальных прав.
На стене - плакат, на нем написано, что положено иметь осужденному: комплект белья, принадлежности, то, сё... Арестант: «А вот тут написано…». Дежурный: «Это осужденному». Арестант: «А-а-эм-м, а как же?…»  Основная масса поступающих в СИЗО не владеет юриспруденцией, не знает всех нюансов, чтобы в три приема сориентироваться: покажите мне, где написано, что нельзя иметь, потом заберете. Но ни один человек, «заезжающий на СИЗО», не скажет такого просто потому, что там, во-первых, у него нет никаких прав, даже прав осужденного. Во-вторых, принцип воспитания очень простой. Кто-то начинает умничать - дежурный автоматически реагирует: хорошо, эту группу будем отпускать по камерам в последнюю очередь и отводит группу подальше. Группа – это чужие друг другу люди. Понятно, что человек сейчас заработает по горбу, причем его набуцкают незаметно и безжалостно. Ты что, самый умный тут? Права решил покачать? Кто ты такой! Все, что ты хочешь сказать, скажешь себе самому с глазу на глаз в сортире.
Главная цель присутствующих пройти побыстрее всю обязательную процедуру и попасть в камеры.

В распределителе мне повезло, меня узнал старший группы сопровождения дядька Кузьма. Нам доводилось пересекаться, когда я приходил в СИЗО работать с подзащитными. Увидев меня среди голых зеков, дядька Кузьма поспешил скрыться в кабинете. В общем шуме я не слышал, чтО  и кому он доказывал. Но время спустя, из кабинета вышел охранник.
- Ты, - ткнул в меня дубинкой. – Одевайся и давай за мной.

В кабинете кроме дядьки Кузьмы были еще трое. Один, ефрейтор, едва выглядывал из-за стола, потому что был неестественно маленького роста. Сосал сигаретный бычок и сосредоточенно листал мое арестантское дело. Двое других с такими же огрызками в зубах утопали в сизом дыму у него за спиной.
Ефрейтор склонил голову набок и сощурил левый глаз от заплывающей в него струйки дыма. Правым изнурительно долго рассматривал меня.
Наконец,  включился:
- Анекдот хочешь?  Рассказываю: что такое «ни то, ни се и сбоку бантик»? Отвечаю: голый зек в профиль, ха-ха-ха! Та-а-ак, адвокат, значит?
- Наша милиция вас бережет, сначала посадит, потом стережет, - поддакнули у него за спиной.
Начальник  осадил:
-Менi не потрiбна ваша свиняча допомога.
Такая резкая смена настроений не предвещает ничего хорошего. Импульсивный холерик в моей ситуации страшнее мрачного молчуна.

А этот сморчок... Занятное словцо. Существительное от глагола сморкать, высморкаться. Означает меленький, никчемный человечек.  Гадит повсюду, куда его сквозняком заносит.
Я думаю черт знает о чем.
Я растерян и смят происходящим в коридоре, этим унижением...
- Чё молчишь?
- Жаль мне тебя. А впрочем, счастлив тот, кто не осознает степени своего несчастья.
Зачем я это сказал? Неадекватное место - неадекватные мысли.

Тюремщик открыл рот. Меня, чувствую,  несет -  не  иначе  нервное,  сыплю поговорками,  на поверхность мозга ничего умнее не проступает:
- Ну, что смотришь? Курица не птица, ефрейтор не офицер. Позови кого-нибудь повыше, с ним буду говорить…
Я не успел закончить фразу, как ефрейтор спрыгнул со стула, подтвердив свой плюгавый рост. Два помощника вступили во фланги, и все трое двинулись на меня. Как я  и ожидал (так-то я не мстительный), обидный второй смысл слова  "повыше"  взвинтил амбициозное начальство. Низкорослое, оно вытянулось от возмущения в струнку и что есть мочи проорало в мой подбородок:
- Чта-а-а-а?.. Ты… Ты… Ты… Что-а-а?!.. А если я сейчас на твоем «тюремном паспорте» пару полос нарисую? А? -  Он нехорошо хихикнул: - Говоришь, бывший следователь прокуратуры? Ну-ну…
Гнусавый голос обещал прогнозируемые и весьма неприятные для меня последствия: тюрьма не любит бывших прокурорских, о чем будут  напоминать две полоски на моей арестантской папке. Адвокатом-то я потом стал.

Уловив витающий в клубах дыма  конфликт, дядька Кузьма на правах старшего по возрасту развел враждующие стороны, отважно встав между нами.
- Тебе нужны проблемы, Геннадий? – наклонился к ефрейтору. – Ты - калиф на час. Сегодня замещаешь Потапыча, а завтра неизвестно, как оно  срастется.
Ефрейтор тупо вперил круглые глазки в грудь Кузьмы, и я с изумлением увидел, как сквозь дебри и хлам в них продирается мысль. Главный на сегодня начальник подтянул штаны и пошаркал к столу. Сейчас утрет нос рукавом. Нет, не угадал. Исполняющий обязанности взгромоздился на большое вертящееся кресло и делово зашурудил в  бумагах.

Какая-то отчаянная несправедливость была в том, что этот  мельтешащий где-то в ногах человек располагал властью над чужими судьбами. Его б за шкирку  и башкой в дзинтарс, а он тут сидит. Возможно, фортуна когда-нибудь именно так и поступит, а пока ефрейтор принял вид и распорядился:
- Сейчас тебя отведут в отдельный бокс. И ты это, Савельев… ты уже, наверное, и не помнишь, что здесь было. - Он кивнул в сторону коридора и многозначительно уставился на меня.

Повторюсь, мне повезло, ошибку исправили. Очевидно, что адвокатов, работников милиции система в этой ситуации щадит, и с нами не обращаются так цинично и грубо, как с другими. Меня отделили от всех, закрыли в каменный бокс размером метр на полтора, без окон, где я некоторое время находился один и мог сосредоточиться на себе. В бокс доносились крики, шум, людей продолжали обрабатывать, но я больше не присоединился к общей массе прибывших.

Добравшись к концу дня до своей камеры, где кроме меня находились еще  два бывших милиционера, я, наконец, заснул, тяжело провалившись во мрак без сновидений.
Утром сосед по камере Вадим, с интересом наблюдая, как новенький сладко потягивается и глупо лыбится неизвестно чему, не упустил  поддеть:
- Человек,  смеющийся в одно рыло - ценный материал  для психиатра.
Я  блуждаю взглядом по камере и  не могу понять, где нахожусь. Когда, наконец, до меня доходит, я  едва сдерживаюсь, чтоб от жалости к себе не завыть. Там, на воле, выходит, не нашлось человека, способного или пожелавшего, или то и другое вместе, не допустить коснуться меня этой вопиющей грязи под названием СИЗО.
Вадим  с  восторженной яростью посдедним ударом вгоняет  гвоздь по самую шляпку:
- Да, да, ты в тюрьме, ты в тюрьме! Ты точно в тюрьме!