Жалость унижает?

Встретилась с жалостью сильного и доброго, очень симпатичного, в этой жалости было много понимающего уважения и даже стыда за то, что у него избыток того, чего другому не хватает. Эта жалость готова была мгновенно перерасти в дело. От неё появлялось чувство благополучия в этом добром мире, и жалость была сродни мягкой осторожности, обеспечивавшей временно необходимый покой.
Была жалость равных. Тоже очень хороша справедливостью своей.
Но когда человек, который раздражает и мешает, вдруг оповещает, что терпит (помогает, присутствует, не бросает) только из жалости, а то давно бы уж ..., - вот это ужасно. Навязчивая паразитирующая слабость, как бы по наивности делающая гадости, сама злоупотребляющая именно жалостью, вдруг объявляет себя добренькой спасительницей. Да ещё прилюдно. Вот где унижение!
И попробуй поспорь. Тут ведь опровергать в двух словах бесполезно, но надо грубо, жёстко, расставляя всё по своим местам, раз и навсегда разрывать все отношения. Или говорить так, что они с большой вероятностью будут разорваны. А если, предположим, с этим человеком в одном доме живёшь, и другого у него не будет, и сказать что-либо жестокое всё равно что выгнать на улицу.
Жалость обнаглевшего жалеемого, да и вообще любого более слабого, который этой жалостью ставит другого ниже себя и сам возвышается, и жалеет, не готовясь помочь, а мелким хищничком прикидывая, чем бы здесь теперь поживиться, - вот что гнусно. Шакалы, они вчера лебезили, и завтра тоже будут, если не дашь себя в клочья растерзать, и счёт непременно предъявят за помощь и сочувствие в трудное время, и напоминать будут при всяком случае, что было - было! - иное соотношение сил. Эти сочувствующие всем и всегда будут трезвонить о слабости, свидетелями которой стали.
Потому жалеть позволяется только тем, кто в пору расцвета не ниже. Или тому, у кого благородство на первом плане и статусным рассудком пересилено быть не может.
А когда силы восстанавливаются, и цепкое внимание уже всё улавливает, тогда жалость рассказывает о жалеющем - друг познаётся в беде. Ничто так не высвечивает лицемеров, как жалость, норовящая унизить.