Учите Блока, юноша...

День у Марь Иванны с самого утра не задался. Впрочем, как обычно. Марь Иванна тоскливо оглядела себя в зеркало и, убедившись, что со вчерашнего дня ничего не изменилось, приклеила улыбку, и бодро поскакала на электричку. Наступила весна, и Марь Ивана бодро скакала по лужам до самой платформы, вспоминая молодость и ее самое романтическое время, когда она еще работала учительницей литературы, когда она увлеченно читала подросткам стихи, стихами же ей выражали любовь черноглазые красавцы с соседней улицы...

Ох. Лужа оказалась неожиданно большой и глубокой, окатив ее всплеском холодных и грязных брызг. Марь Иванна отклеила улыбку и невозмутимо выжала намокшие участки строгих брюк. А если бы главбуха респектабельной фирмы сейчас видели коллеги по работе! Вот те раз! И на платформе ее ожидало новое испытание для настроения. С любого места платформы явственно проглядывался лежащий на лавочке, уже холодный дедок. Вокруг него суетился молоденький милиционер, толпились зеваки. Марь Иванна тщательно поискала в себе жалость, не нашла и отошла подальше. Весеннее настроение пропало. Туфли хлюпали. В душе было пусто. Она вспомнила про Саню Новикова. Саня был далек от поэзии. Но как он ухаживал… В это же самое время они решили перейти реку по талому льду, а она провалилась под лед. Как решительно он подал ей руку...под лед ... холодно! Чума на этого Сашу с его авантюрами. Он-то не мерз!

Вновь задумавшись, Марь Иванна чуть было не пропустила электричку, но опомнилась и втиснулась в вагон. Даже села и, с удовольствием вытянула ноги. Однако ноги тут же пришлось поджать, а на скамейку довольно плюхнулся молодой милиционер и двое синяков, опрометчиво принявших решение быть понятыми. Скорее всего, просто стоявшими ближе к всех к облеченному властью милиционеру.

- Успели!
- Так. Деда медики забрали, а сейчас протокол опознания допишем. Вы далеко едете? А вы? Прекрасно, все успеем.
- А где расписываться?
- Я все покажу, не переживайте.

Как же! Не переживайте. Марь Иванна страдальчески откинулась на спинку и закрыла глаза. Но это не помогло.

- И вот, представляете, на какие дела посылают. Помню, одного по кусочкам собирали, где голова, где что непонятно. Ужас. Потом не заснуть. А я ведь в отделе по борьбе с наркотиками работаю. А меня на такие дела посылают из-за нехватки кадров. А вот неделю назад в центре…Да. Заточкой за четыреста рублей…

Синяки согласно кивали. Марь Иванна явственно ощутила рвотные позывы. Дверь вагона широко распахнулась, и вошло два мальчика. Мальчик “побольше” и мальчик “поменьше”. У мальчика “побольше” была гармошка, у мальчика “поменьше” пакет и наглая улыбка. Надо сказать, что еще мальчики принесли с собой прокуренный запах тамбура и своих тел. Но это мальчиков  ни капли не смутило. Зато ощутимо увеличило рвотные позывы Марь Ивановны. Марь Иванна спросила как можно строже:

- Уважаемый. Вы милиционер. Что делают бомжи в вагоне?

Милиционер равнодушно отмахнулся от Марь Иванны:

- А вы бы себя видели. И вот я его …

Оба синяка тут же залились довольным смехом. Марь Иванна поджала губы. Вот если бы она не оступилась в этой проклятой луже, он бы сейчас и ее слушался и еще кофею с пирожным бы ей принес. Балбес. Ну и она хороша! Как козочка по лужам прыгать. Она уже не козочка. А вот вокруг все козлы! Мысленно произнеся это заклинание, Марь Ивана перенесла свое презрительное внимание на мальчишек и ехидно подумала:   Ну и что? Вы сейчас споете про “Трущобы городские”, и думаете, я вам денег дам? А я не дам! Настроение стремительно поднималось.

Меж тем между мальчишками шло оживленное обсуждение, сопровождаемое меланхолически растягиваемой, визгливой гармошкой.

- А что играть то будем?
- Давай про белогривые лошадки?
- Сам ты лошадка. Я слов не помню.
- Ну? Тогда про трущобы городские?

Вот оно! - подумала Марь Иванна! Какова интуиция? А?!

- Не…ломает. И вообще гармошка расстроилась.
- И чо?
- И ничего.
- Ну и все!
- Да пошел ты.
- Сам иди!
- Харе. Будем импровизировать.

“Постарше” решительно вышел в промежуток между лавками вагона. Он тщательно откашлялся, шмыгнул носом и задумался...

И вновь - порывы юных лет,
И взрывы сил, и крайность мнений...
Но счастья не было - и нет.
Хоть в этом больше нет сомнений!

Пройди опасные года.
Тебя подстерегают всюду.
Но если выйдешь цел - тогда
Ты, наконец, поверишь чуду…

Его звонкий голос разнесся по всему вагону, растекся дальше, и его мрачные пассажиры с удивлением обнаружили, что вообще-то за окном весна, светит солнце, в общем, полная благодать. Некоторые даже устыдились своей мрачности. Но мальчик идиллию тут же нарушил.

- А что дальше не помню. Облом. Лано. Сейчас еще ченить рассказну. Слышь! Кончай прикалываться шакал!

Мальчик страдальчески вздохнул и продолжил:

Я помню длительные муки:
Ночь догорала за окном;
Ее заломленные руки
Чуть брезжили в луче дневном.

Вся жизнь, ненужно изжитая,
Пытала, унижала, жгла;
А там, как призрак возрастая,
День обозначил купола;

И под окошком участились
Прохожих быстрые шаги….

- А что дальше опять забыыл….

В вагоне наступила гнетущая тишина. И тут Марь Иванна поймала себя на том, что стоит и громким, уверенным голосом, декламирует:
 
И под окошком участились
Прохожих быстрые шаги….
И в серых лужах расходились
Под каплями дождя круги;

И утро длилось, длилось, длилось...
И праздный тяготил вопрос;
И ничего не разрешилось
Весенним ливнем бурных слез.

И все! Все ее видят. И все ей улыбаются и аплодируют! Марь Иванна испытала невиданный прилив сил и раскланялась во все стороны. Ей аплодировали даже молоденький милиционер и синяки, которые только что смеялись над ней издевательским смехом. Сердце ее стало легким и свободным. Разум очистился. Она поняла, что это миг ее торжества, который она ждала много лет. Мальчики обиженно засопели и пошли с пакетом по вагону:

- Слышь! Села муха на варенье вот и все стихотворение. Не хорошо так. Когда одни работают, другие не должны мешать.

Проходя мимо Марь Иванны “постарше” хлопнул ей ладонями перед лицом и заговорщицки добавил:

- Саечка за испуг!

Лучше бы он этого не делал. А так получил веский пендель вдогонку от молоденького милиционера, сопровождаемый беззлобными, но доходчивыми матюгами синяков. 

- Учите Блока, юноша...

Добродушно сказала Марь Иванна.

-Итак...гм...начнем.. ... ..

Смотри: я спутал все страницы,
Пока глаза твои цвели.
Большие крылья снежной птицы
Мой ум метелью замели.

Как странны были речи маски!
Понятны ли тебе?— Бог весть!
Ты твердо знаешь: в книгах — сказки,
А в жизни — только проза есть.

Но для меня неразделимы
С тобою — ночь, и мгла реки,
И застывающие дымы,
И рифм веселых огоньки.

Не будь и ты со мною строгой,
И маской не дразни меня,
И в темной памяти не трогай
Иного — страшного — огня...


22.01.2007