Сказка

Обстановка накаляется во втором периоде, когда российская сборная пропускает вторую шайбу. Воздух становится вязким, словно кисель.
- Пидарасы! Вонючие пидарасы! З-задницы! У-у-у! - Олега начинает бить крупная дрожь, и я отчетливо слышу, как стучат его зубы. - С-суки! Проклятые с-суки!!!
Стены сдвигаются. Они плотно обступают меня, они стремятся меня раздавить, растоптать, изничтожить. Пространство сужается. И гудит, словно пчелиный рой.
- С-суки-суки-суки!!!
А через две минуты наши пропускают еще...
Олег, взвывая, сползает с дивана на пол, и уже там его тело, словно в эпилептическом припадке, изгибается дугой, на секунду вздымается в воздух и обрушивается вниз. Голова ритмично колотится о линолеум, руки судорожно скручивают в жгут старенький, затертый до прозрачности плед.
- А-а-а, суки! О-о-ой, падлы! Дерьмовая, поганая-поганая страна!
Он неожиданно замирает - в совершенно неестественной позе, изогнувшись буквой арабского алфавита. И на меня наваливается тишина. Оглушающая тишина, которую не в силах разбавить далекие выползающие из динамика телевизора голоса комментаторов.
- Подойди! - Как удар грома... Словно грохот лавины... - Подойди быстро, с-сученка! - Своим взглядом Олег прожигает меня. Во мне от этого взгляда уже образовалась сквозная дыра. - Подойди быстро, сказал!
Я не хочу. Я не могу... не могу ослушаться своего мужа. Не надо усугублять его «псих».
- Олежа, наплюй. Отыграемся. А если даже продуем... Это же не плей-офф. Плюнь, нашел, из-за чего убиваться. - Словами не разболтать эту чугунно-кисельную атмосферу. Здесь будет мало даже атомной бомбы. - Наплюй, Олежа. Садись, давай смотреть дальше.
Я несмело приближаюсь к нему, наклоняюсь - хочу поцеловать в желтую лысеющую макушку. И мои волосы сразу оказываются в цепком капкане его пятерни. Она резко бросает меня вниз навстречу коричневому линолеуму. Я успеваю подставить руку - отбиваю локоть; умудряюсь чуть повернуть вбок голову - спасаю нос, но теперь на скуле будет синяк.
- Сученка! Сученка! Сученка! - Олег поднимается на ноги и начинает за волосы волохать меня по полу. Пол чистый - я его мыла сегодня утром. - Сученка! Гадина! Падла! - Пол чистый... Чистый... И мне не больно... И мне не страшно... - Гадина! Падла! - Я свое давно отбоялась... Привыкла...
Он наконец отпускает меня, и я сразу же поджимаю к груди колени и прикрываю руками голову - жду продолжения.
ПРИВЫКЛА.
Но он устал - лишь раз лениво тыкает мне в спину носком босой ступни. Устал - тяжело дышит. Устал - отправляется на диван.
- Поправь покрывало. Ой, падлы, падлы, падлы! Ублюдочная страна! Оксана, Оксана-а-а! Ну почему я такой несчастный?!
Я поднимаюсь с пола и крепко прижимаюсь к Олегу, нежно глажу его по спине. Мои пальцы отчетливо ощущают острые бугорки его позвоночника.
- Наплюй, Олежа. Мы отыграемся.
Он весь кипит, он весь клокочет внутри...
- Успокойся, Олежа. Все хорошо, мой любимый.
... и выдыхает - громко, со свистом:
- Стерва!.. Быстро!.. Так, слушай сюда!.. Быстро, за десять минут... За водкой... Быстро!.. Я ждать не могу!.. Не слышу!!!
- Бегу!
Я срываюсь с места, накидываю на плечи куртку, засовываю ноги в кроссовки. Быстро - он ждать не может! Но я успею за десять минут. Ночной магазинчик рядом с нашим подъездом. Вот только хватит ли денег?
Лифт не работает, и я бегом спускаюсь по лестнице. И думаю, спускаясь, о том, что сейчас весна. А весной наблюдается обострение у всех психов и алкашей. Правда, Олег - ни тот, ни другой. Вспыльчив - да. И избалован. Да, избалован. Конечно же, избалован, напрочь испорчен любвеобильной мамашей. И абсолютно разочарован жизнью. Не удалась ему эта жизнь, не нашел он в ней себе места. Брел, брел и уперся в огромную кучу дерьма. Впрочем, так же, как и все остальные... почти все остальные.
Слава Всевышнему, денег хватает и даже остается мелочь на полбуханки хлеба. Но это - завтра. А сегодня...
Я бережно прячу за пазуху бутылку «Столичной».
...сегодня главное - аккуратно спустить пары из готового взорваться Олега. Сейчас он отвлечется от хоккея на водку. Пол-литра ему хватит на два часа. Потом заснет. Потом весь следующий день будет мучаться с головой и блевать в поставленный у кровати тазик. И еще три дня уйдут на поправку почек и печени. Он будет валяться в постели и жаловаться на жизнь. А я буду за ним ухаживать. Я буду его жалеть. Я буду играть...
Да, буду играть с ним так, как когда-то еще маленькой девочкой играла в дочки-матери с резиновым пупсом Максимкой. Потом Максимку сгрызла собака, и для меня он остался в той, прошлой жизни. Теперь его заменил Олег. Олег - за неимением лучшего. Олег - неудавшийся, бракованный пупс. Олег, которого я люблю, словно своего сына. Ибо настоящего сына у меня никогда не будет. Господь обделил меня счастьем иметь детей...
- И где тебя носит?! - Он жадно вырывает из моих рук бутылку и тыкает ею в сторону телевизора. - Эти пидары словно нажрались снотворного. «Дрим-тим», ха-ха-ха! Говно это, скажу я тебе. Собачья дрестня!
- Ноль-два по-прежнему? - осторожно интересуюсь я и нарываюсь на непроходимую стену из увесистых валунов матерщины.
Полбутылки Олег опрокидывает в себя в два захода, и когда наши пропускают третью шайбу, он лишь хрюкает и снова сбивает в комок покрывало. Но кризис уже миновал и в ближайшее время не повторится - я это знаю точно.
- Ты почему там? - Он обращает на меня взгляд. Его глаза уже не пугают, в них появился живой огонек. - А ну подойди.
Я быстро поднимаюсь со стула, придвинутого к противоположной стене, и приближаюсь к дивану.
- Разденься. - На его губах замерла кривая ухмылка, придавая бледному осунувшемуся лицу похотливое выражение. Хоккей больше не интересует Олега, он смирился с тем, что наши сегодня продули. - Я жду!
- Олежа, нельзя. - Я все-таки нерешительно расстегиваю халат. - Извини, ты же знаешь - сегодня...
Он откидывается на спинку дивана и захлебывается в приступе хохота. В какой-то момент мне кажется, что этот хохот сейчас перерастет в истерику, но он удерживается на грани, остается лишь хохотом... хохотом-грохотом, из которого уже начинают с трудом вылупляться слова.
- Ха-а!.. Забыл!.. Черт!.. - отрывисто выгавкивает Олег. - Течка... У тебя течка... Мерзость!.. Ты же будто дырявый бурдюк!.. Мерзость!.. Мразь!
- Как у всех женщин. - Я робко встаю сама на свою защиту, но эта защита - паутина против слона.
- Как у всех баб, говоришь? - Олег обильно отхлебывает прямо из горлышка. - Ну ты с-сученка! Да все нормальные бабы умеют рожать! Рожать!!! Понимаешь?!! В отличие от тебя. А ты против них всего лишь обычная дырка. Мужичья подстилка. - Он примеривается еще раз отпить из бутылки, но передумывает и опускает ее на пол. - Вонючая дырка... Нет - даже три дырки. Ха-ха! Любая из трех - на выбор!
Через час он угомоняется. Допивает бутылку, со злостью швыряет ее в сторону телевизора (она летит мимо и с грохотом закатывается под стол) и, нервно скомкав подушку, сворачивается калачиком на диване. Почти сразу же до меня доносится его еще робкий, не успевший оформиться в оглушительный скрежет, храп. Теперь Олег будет спать до утра.
Еще десять минут я трачу на то, чтобы стянуть с него брюки и подоткнуть под его зад клеенку - иначе диван будет сохнуть несколько дней. Потом одеваюсь и выхожу из квартиры. Сегодня ночью я должна обязательно раздобыть денег. Во что бы то ни стало, раздобыть денег, иначе нам завтра будет нечего есть.

* * *

Слава Богу, что нет дождя. Легкий ночной морозец, но это не в счет. Мне приходилось болтаться по улице и в январскую стужу. Так что, привыкла.
ПРИВЫКЛА.
Час пополуночи, но город еще не успел перебраться из вечера в ночь. На проспекте полно машин, мне навстречу спешат припозднившиеся прохожие. И (вначале это меня удивляет) на каждом шагу попадаются пьяные. Словно кто-то специально расставил их через каждые пятьдесят метров. Пьяные... Пьяные заполонили улицы... Откуда их столько? Что за разгульная ночь?
Я останавливаюсь на краю тротуара, разворачиваюсь навстречу проезжающим мимо машинам и пытаюсь высчитать в уме, какое же сегодня число. У меня уходит на это не меньше пяти минут. И, в конце концов, получается: 1-е мая. Вернее, 1-е мая закончилось всего час назад. День международной солидарности трудящихся - раньше это был большой праздник. Теперь это лишь дополнительный выходной. И повод для пьянки.
Я еще раз повторяю свои вычисления: все точно, 1-е мая, я не ошиблась. Проклятые месячные опять начались раньше срока на целых пять суток. Уже полгода они творят, что хотят. Когда хотят. И каждый раз в первый день очень болит живот. Просто разрывается на части живот!
Я присаживаюсь на корточки, и в этот момент рядом тормозит иномарка.
- Красивая... - В открытое окно высовывается сытая рожа, блестит в улыбке золотой фиксой. - Красивая, на работе, да?
Их в машине, как минимум, двое. А это мне не подходит - нужен один.
- Нет. Вы ошиблись. - Я поднимаюсь и отхожу от машины.
- А-а-а... Ну, извини... Слышь? А может хочешь попробовать? - догоняет меня его голос.
Я останавливаюсь и улыбаюсь в ответ:
- Нет. Если бы и хотела, сегодня нельзя.
Он выстраивает на роже сочувственную гримасу. Совсем мальчишка - на вид ему даже нет восемнадцати. Но на шее уже болтается массивная золотая цепь.
- Короче, красивая... Денег дадим. Ты прими за щеку. Да?
- Облюю тебе все портки! - резко перебиваю я.
Он не успевает ответить. Тот второй, которого я не вижу, который сидит за рулем, со скрипом отрывает машину от тротуара, и она начинает набирать скорость по широкой проезжей части.
Все, прощай, мальчик с золотой цепочкой. Ах, если бы ты был один - все было бы совсем по другому...
Мне приходится отшить еще четверых искателей платного секса, прежде чем появляется тот, кто мне нужен.
Красивый, огромный, как трактор «Кировец», дорогой внедорожник с тонированными стеклами, проскочив мимо меня, тормозит и, подвывая мотором, резво сдает назад. Он блестит в свете уличных фонарей, словно новый серебряный доллар. Он излучает флюиды богатства. От него за километр несет добротной благополучной жизнью. И внутри него (я обращаю на это внимание) громко играет музыка.
А у меня в это время продолжает болеть живот. Продолжает разрываться на части живот. Я не могу из-за этого разогнуться, подняться с корточек. Мне кажется, что еще пять минут, и я потеряю сознание.
- У вас все нормально? - Он неожиданно вырастает передо мной. Я не вижу его лица - не могу заставить себя поднять голову и тупо упираюсь взглядом в черное кожаное пальто. - Вам плохо, девушка? Могу я помочь?
У него чуть сипловатый, словно простуженный, голос с едва уловимым оттенком незнакомого мне акцента. В конце каждой фразы интонация понижается, и получается, будто вопрос звучит как утверждение.
- Спасибо. Кажется, мне действительно плохо. Вы только не подумайте, что я пьяная. - Я, сжав зубы, заставляю себя подняться.
- Я и не думаю. - Оказывается, мы с ним почти одного роста. Он выше меня всего на несколько сантиметров. - Давайте я подвезу вас до дому.
- Нет, не туда. - Я с интересом разглядываю его лицо: мягкий взгляд из-под тяжелых бровей, тонкий с горбинкой нос, резко очерченный подбородок. - Не туда. Там у меня пьяный муж.
- Пьяный? Дерется? Он вас избил?
- Нет, не дерется. - Мне абсолютно не улыбается то, чтобы этот герой воспылал желанием разобраться с Олегом. - Он не дерется. Просто у меня очень болит живот. Не беспокойтесь, все скоро пройдет. Так бывает почти каждый месяц.
- И все же... - Он уверенно берет меня под руку и подталкивает к машине. - Садитесь, хотя бы погреетесь. Может быть, вас отвезти в больницу?
Я не хочу в больницу - там не удастся раздобыть денег. А боль в животе уже начала отпускать.
- Или поедем ко мне? Живу один, вы меня не стесните. А, девушка? Как? Принимаете мое приглашение?
Я несколько раз согласно киваю. Для него мой молчаливый ответ должен выглядеть совершенно естественным: у меня просто нет никакого другого выхода. В альтернативе лишь компания пьяного мужа или ночные прогулки по городу.
- Вот и отлично! Тогда вперед! - Он помогает мне сесть в машину, потом устраивается за рулем и мягко трогает свой внедорожник с места. - Меня зовут Виктор.
- Светлана, - на ходу придумываю я себе псевдоним.
До его дома всего три квартала, и мы добираемся туда за две минуты. Он отпирает дверь подъезда ключом, и я с облегчением отмечаю, что здесь нет консьержа. Консьерж перечеркнул бы все мои планы, но, слава Богу, пока все идет как по маслу. Даже боль в животе отпустила и почти не напоминает о себе с того момента, как я села в машину.
- Заходи, Света. - Виктор распахивает тяжелую, обитую дерматином дверь своей квартиры. Он незаметно перешел на «ты», и я принимаю эту игру.
- Знаешь, я уже чувствую себя лучше... Совсем хорошо... Давай, я уйду. Не хочу, чтобы ты посчитал, что я все это придумала.
- Заходи-заходи, - смеется он и легонько подталкивает меня в спину. - Что ты придумала?
- Ну... Что у меня болит живот. И что дома сидит пьяный муж.
- А это на самом деле не так? - В его голосе нет настороженности. Если бы я ответила: «Да, это не так», - он не стал бы делать большие глаза. Просто рассмеялся бы. И сразу забыл бы об этом.
- У меня дома, действительно, спит пьяный муж, - вздыхаю я. - Вонючий обоссаный муж, который уже давно превратился в животное. В неподдающееся дрессировке животное с полным отсутствием разума и минимумом инстинктов. Все остальное у него давно атрофировалось.
У меня неожиданно развязался язык, но я вовремя заставляю себя заткнуться - ведь пришла сюда не за тем, чтобы кому-то изливать свою душу. Я не обязана ни перед кем исповедоваться.
Но Виктор просто пропускает мои слова мимо ушей. Чужие семейные тайны его не волнуют. Или он не привык кому-либо верить на слово. Особенно женщине, когда она жалуется на своего мужа.
- Проходи в эту комнату, Света. Просто проходи и располагайся, как дома. А для начала ответь: ты голодна? Только не ври.
- Нет, - не вру я. Хотя не ела с утра. Но чувство голода напрочь вытеснила боль в животе.
- Хорошо. Тогда я приготовлю нам выпить. А потом мы будем всю ночь сидеть и беседовать о чем-либо отвлеченном и добром. И забудем о наших проблемах. - Я уютно устраиваюсь с ногами в кресле и слушаю, как голос Виктора у меня за спиной смешивается со звоном бокалов. - Я знал, что мы с тобой встретимся. - Я оборачиваюсь, и он улыбается, перехватывая мой удивленный взгляд. - Действительно, знал. Сегодня с утра меня не отпускало предчувствие, что произойдет что-то подобное. И весь день у меня какое-то странное настроение. Давно уже не было так: хочется с душой нараспашку броситься навстречу кому-нибудь... Кому-нибудь, кому сейчас трудно. Кому пригодится мое участие. Кому-нибудь... А скажи мне, пожалуйста, Света. Может быть, это ты?
- Может быть. - Я принимаю у него из рук запотевший бокал с янтарным напитком.
Может быть... Я сама не знаю этого точно. Я давно уже ничего не знаю. И ничего не хочу. Я одна (Олег не в счет), и нет больше людей вокруг... Участие? А что такое участие? Мечта? Абстракция? Мираж?
- Может быть. Отвечу потом. Попозже. – Обещаю я и жадно припадаю губами к прохладному краю бокала. Оказывается, давно уже хочу пить.

* * *

Капля за каплей минутами истекает ночь. Из невидимых далеких динамиков струится по комнате чарующий голос Милен Фармер. Единственная оплывшая свеча в высоком подсвечнике робко отвоевывает у темноты журнальный столик с бутылкой «Мартини» и графином с апельсиновым соком. Огромное, удивительно мягкое кресло уютно обволакивает меня, и я опасаюсь, что уже никогда не смогу найти в себе сил на то, чтобы вырваться из его нежных объятий. Так и останусь в нем навсегда. Навечно…
- Света. Тебе нравится здесь? Все хорошо?
Я молча киваю в ответ.
- Я очень рад. - Виктор сумел разглядеть в темноте мое движение головой. - Почему ты все время молчишь?
На этот раз я пожимаю плечами. Скорее, для себя - не для него. Просто пожимаю плечами.
А потом меня прорывает!
За полчаса я выкладываю ему все, о чем раньше не посмела бы заикнуться даже самой себе:
О матери, помешавшейся на Белом братстве и сгинувшей с этим братством в небытие;
Об Олеге, с каждым днем буквально на глазах теряющем человеческий облик и превращающемся в кусок протоплазмы - притом, воинственной протоплазмы;
О том, что я никогда не смогу иметь детей. И что я давно поставила на себе крест. Смерть для меня не страшнее простого укола. Смерть для меня лишь переход на другой уровень существования. Возможно, на более легкий уровень.
Я даже докладываю ему о том, что вот уже полгода, как у меня нарушился цикл, и месячные сопровождаются дикими болями внизу живота.
И, словно испугавшись своей последней, уже чрезмерной, откровенности, умолкаю.
- Год назад я тоже ставил на себе крест. - Виктор раскуривает сигару, и до меня доносится вкусный запах хорошего табака. - Год назад... Тринадцатого апреля жена и две моих дочки ехали на машине из Гренобля в Валанс. Их смел с дороги накачанный героином мерзавец на огромном «Ивеко». Жена и старшая умерли сразу. Младшая прожила еще четырнадцать дней. Ее звали Ксюша. И ей было четыре годика. И она уже умела читать.
Он наклоняется и разливает по бокалам «Мартини», разбавляет его апельсиновым соком.
- Рассказывай дальше, - тихо прошу его я.
- Дальше?.. А дальше я очень хотел отправиться следом за ними. Остановило лишь то, что этим признал бы свое поражение. Поражение в самой важной, финальной игре, которая называется жизнью. Ты понимаешь?.. В общем, я сжал тогда зубы и начал барахтаться, пытаясь всплыть из омута на поверхность. И, кажется, до этой поверхности мне осталось уже чуть-чуть. - Его сипловатый голос почти переходит в шепот, и мне даже приходится напрягаться, чтобы расслышать все слово в слово. - Вот так-то, милая Света. Я уже всплыл на поверхность. - Почти неслышно. Я скорее догадываюсь, о чем он говорит.
Догорающая свеча выхватывает из мрака его лицо: Виктор наклоняется над журнальным столиком и пристраивает свою сигару на краю малахитовой пепельницы. Он смотрит в мою сторону и улыбается... и свеча спешит отразиться в его черных глазах.
- А знаешь ты, Света-конфета, что сигары нельзя тушить? - Без какого-либо перехода он вдруг изменяет интонацию с грустно-задумчивой на озорную, резко добавляет громкости голосу. - Непростительное нарушение этикета. Они должны гаснуть сами.
Меня лишь хватает на то, чтобы глупо хрюкнуть в ответ.
- Не знаешь, - смеется он. - Я этого тоже раньше не знал. Я многого раньше не знал... Что же мы с тобой, Света? Собирались беседовать о чем-либо отвлеченном и добром, а скатились на самое грустное?
Я, как последняя дура, молчу, безуспешно пытаясь придумать фразу, достойную его гладкой красивой речи. А он терпеливо ждет, забыв про свою сигару.
- Витя. Так расскажи мне что-нибудь доброе. - Вот: придумалось все само.
- Доброе? Что ж, знаю одно такое. - Он откидывается назад в свое кресло, и я снова не вижу его лица, до меня лишь доносится его приглушенный голос. - Хочешь, я расскажу тебе сказку?.. Света, ты веришь в сказки?
Нет, я в сказки не верю. Я не умела этого в детстве, я не умею этого и сейчас. Хотела бы, но... как-то не получается. Нет, я в сказки не верю.
- Да, - отвечаю я, - верю. Хоть во что-нибудь хочется верить в этой анальной жизни.
И лениво дымит сигара, оставленная на краю пепельницы... И играет золотом при свете свечи «Мартини» в хрустальном бокале...
- Тогда слушай, Света, сказку о Золушке, которая жила в большом городе, полном чадящих машин, злых бандитов и продажных чиновников. Эту девушку никто не любил, она была совершенно одна и уже давно поставила на себе крест, мечтая перебраться на другой уровень существования. Туда, где, может быть, ей будет полегче...
... И улетает вдаль голос Милен Фармер... И замирает ночь за окном...
- ... Но однажды этой девушке поведали сказку. А так как она верила в сказки, то эта вдруг превратилась для нее в быль.
Но я-то не верю!
Я-ТО НЕ ВЕРЮ В СКАЗКИ!!!

* * *

Но сказка, действительно, оказывается былью. Или реальность оказывается сказкой.
- Ты же знаешь меня всего пару часов! - поражаюсь я.
- Своей жене... покойной жене... я сделал предложение в тот же день, как мы познакомились. И после этого мы прожили счастливо восемь лет. И жили бы дальше... Света, я очень хорошо разбираюсь в людях, хотя уверяют, что я к ним слишком придирчив. Но не поверишь, за свои тридцать три года я ни разу ни в ком не ошибся. Это у меня, должно быть, от Бога.
- Нет... Но все-таки... - упорствую я. - У меня же нет ни гроша за душой.
- У меня этих грошей предостаточно.
- Я не могу рожать, Витя!
- А я боюсь даже думать о том, чтобы в ближайшее время обзаводиться детьми. После того, что случилось... Потом, я надеюсь, мы тебя вылечим. Или примем на воспитание сироту.
- Нет... Это дико... У меня просто дымятся мозги... Мне их не хватает, чтобы все это переварить!
- Такое переваривают не мозгами, а сердцем. Эх, Света-Света! А говорила, что веришь в сказки!
Свеча давно догорела, но за окнами уже наступил рассвет, и сквозь неплотно задвинутые портьеры в комнату пробиваются розовые, еще холодные с виду, первые солнечные лучи. Они оставляют на обоях три длинных контрастных блика, которые незаметно, словно стрелки часов, перемещаются по стене к двери. И от этих бликов я никак не могу оторвать взгляда.
Они меня привораживают.
Они меня околдовывают.
- Света. Све-е-ета! - Я вздрагиваю и поворачиваюсь к Виктору. - Да ты засыпаешь, милая девочка. Пошли, я уложу тебя спать. А потом на свежую голову ты обдумаешь мое предложение. И может, сегодня же дашь ответ.
Спать... Вот так все просто и буднично - «Я уложу тебя спать»... Какая сказка? Какая, к дьяволу, сказка?!! Она оказалась всего лишь красивой прелюдией к «уложу тебя спать».
ВОТ ТАК ВСЕ ПРОСТО И БУДНИЧНО...
- Витя...
...Раскатала губу - так закатай обратно, дуреха! А сказка так и останется сказкой.
- Витя, конечно, пошли, но только я ведь предупреждала. Такие дни... Может быть, займемся этим хотя бы не в кровати, а в ванне?
Наверное, целую вечность он смотрит на меня, плотно прикусив губы, и его лицо приобретает выражение дауна. И все же ему не удается удержать в себе смех и он громко выплескивает его наружу.
А я лишь обреченно молчу.
ПРИВЫКЛА...
- Ну, Света! - Он смотрит на меня исподлобья, и в его черных глазах мечутся озорные искорки. - Света-конфета! - Меня очаровывает его улыбка. Я видела только в кино, чтобы люди умели так улыбаться. А еще я чувствую то, что я распоследняя дура. - Насчет ванны неплохая идея. Не откажусь, если честно. Вот только я имею в виду другое. - Он разливает по бокалам остатки «Мартини». - Света, в этой квартире целых три спальни. Одна - моя, две другие свободны. Из них можешь выбрать себе любую. И только.
РАСПОСЛЕДНЯЯ ДУРА!!!
- Света. А насчет ванны я, право, не против.
Я тоже. Вот в ванне-то и решу. В ванне и отвечу на все вопросы.
- Тогда пошли туда, Витя. - Не откладывая дел в долгий ящик, я поднимаюсь, и кресло легко отпускает меня. А ведь еще пару часов назад была уверена, что останусь в нем навсегда. - Витя, пошли.
- А как насчет моего предложения? - напоминает он.
- Подожди... Подожди еще десять минут. - Я приближаюсь к нему, трусь щекой о его подбородок. - Царапаешься. Тебе надо побриться.
Он смеется в ответ, пытается найти мои губы, но я уворачиваюсь.
- Сначала побрейся.
- Легко. Разреши исполнять.
- Нет, я сама. Ты представить не можешь, какая я извращенка. Обожаю брить мужиков.
- Тебе бы в морге работать, - невесело шутит он.
В ванной Виктор выдает мне аккуратный электрический «Браун», сам втыкает шнур в розетку, расположенную у самого пола.
- А знаешь, милая девочка, у тебя садо-мазохистские наклонности.
- Лишь в самой легкой форме, - отшучиваюсь я, сдвигая клавишу на бритве, и «Браун» начинает уютно мурлыкать в моей руке. - Полезай в свой джакузи, а я, извини, пока схожу в туалет.
Он смотрит мне в глаза, и я боюсь утонуть в его взгляде. Он улыбается, и я готова испытать оргазм от этой улыбки.
- Я сейчас, Витя.
Нет! Не сдаваться! Продержаться еще пять минут!
Я заскакиваю в туалет и, не поднимая крышки, присаживаюсь на унитаз.
Пять минут...
«Пять минут, пять минут...» - пульсирует в моей голове. И этот рефрен подхватывает шум воды, доносящийся из ванной, где меня сейчас дожидается Виктор. Всего пять минут на размышления. Я должна сделать выбор: Олег или Виктор? Долг и самопожертвование, какими я их понимаю; или инстинкт выживания, тепло и уют. И есть еще третье: вся эта сказка, в которую меня пытаются заставить поверить, может уже через час оказаться пылью. Не былью, а пылью... Так что же?
Что же, черт побери, я должна выбрать?!!
- Света-а-а! - доносится до меня через стену голос Виктора.
И как объяснить потом, что я вовсе не Света?
Я поднимаюсь и выхожу в коридор, так ничего и не решив. Но у меня в запасе еще где-то около двух минут...
Выключаю свет в туалете. Нет, уже меньше, чем две минуты...
Захожу в ванную. Чуть больше минуты на выбор...
А я еще ничего не решила!
Он уютно устроился в огромном джакузи - лишь голова выглядывает из невесомого сугроба розовой пены. В зубах зажата дымящаяся сигара. На красивом смуглом лице озорное выражение пятиклассника-хулигана.
- Ты очень красивая, Света. Просто не могу отвести глаз, но если хочешь, я отвернусь, пока раздеваешься.
- Обойдусь. - Я наклоняюсь и поднимаю лежащий на полу «Браун». - Сначала тебя побрею. Подставляйте рожу, месье. И уберите подальше свою сигару.
Большим пальцем я сдвигаю клавишу - включаю тридцатисекундный отсчет:
Двадцать девять... двадцать восемь...
Чего же все-таки я хочу?
Бритва начинает легко скользить по его лицу, и он блаженно зажмуривает глаза. И плотно сжимает губы - старается, чтобы мне было удобнее.
...восемнадцать... семнадцать...
Лучше бы он смотрел на меня, лучше бы улыбался. И тогда я, действительно, утонула бы в его взгляде. И тогда я, не выдержав, скинула бы с себя одежду и без оглядки бросилась бы в его объятия. Ответила бы ему: «Да!»
...одиннадцать... десять...
Я должна что-нибудь выбрать. Что же?! Господи, что?!!
- Света-конфета, десять минут прошло. Как насчет моего предложения?
...два... один...
ГОСПОДИ, ЧТО-О-О-О-О?!!!!!!!!
Я разревелась. Такого со мной не бывало уже давно - разревелась навзрыд, словно пятилетняя девочка. Захлебнулась в слезах. Но прежде заставила себя ответить: «Нет!» - молча разжала руку, и бритва, продолжая мирно мурлыкать, начала падение вниз. Пробив в пене глубокую черную нору, она бесшумно соприкоснулась с водой.

* * *

В результате короткого замыкания выбило пробки, и я вот уже, наверное, целый час сижу в темноте на кафельном полу ванной. Буквально в метре от меня лежит в джакузи мертвый Виктор. И перед моими глазами до сих пор стоит то, что я успела увидеть за доли секунды между тем, как бритва напитала электричеством воду, и тем, как с громким щелчком в коридоре сработал предохранитель.
Я помню, как он умирал! Я запомню это на всю жизнь! Это уже никогда не отпустит меня!
А каким все казалось простым в тот момент, когда я переступила порог этой квартиры... Эх, Витя, Витя... И зачем же ты рассказал мне эту сказку? Может, на самом деле она была былью?
Я наконец нахожу в себе силы, чтобы подняться. У меня впереди еще уйма дел: надо прибрать за собой все следы - это в первую очередь; и во вторых - надо поискать денег и собрать кое-какие вещички. Аккуратно, не жадничая, так, чтобы потом не засыпаться на их продаже. И так, чтобы никому не бросилась в глаза их пропажа. Тогда все будет о’кей. Тогда менты решат, что это несчастный случай.
Я тщательно протираю бокал, из которого пила сегодня «Мартини», возвращаю его в бар в компанию других таких же бокалов.
Все будет о’кей. Несчастный случай. Третий подобный в одном районе за последние десять месяцев. Первым был толстый волосатый азербайджанец, который неосторожно уронил в ванну магнитофон. Вторым юный оболтус, сынок богатых родителей - тоже магнитофон. И вот теперь бритва... Третий подобный случай в одном районе - не слишком ли много? Пора прекращать опыты с электричеством, переходить на что-то другое.
Я внимательно, двигаясь по ходу часовой стрелки, начинаю обыскивать комнаты. Сперва кабинет...
С теми двумя все сошло куда проще. Они мне не рассказывали сказок. И не улыбались так ослепительно. У них были совсем другие глаза. И другие намерения.
...Потом его спальню...
А Виктор оказался именно тем, о ком я когда-то мечтала. Тем, кто когда-то приходил ко мне во снах. Потом все эти мечты из меня выжег Олег. Олег стер все эти сны.
...И в спальне, отогнув край паласа, я натыкаюсь на аккуратно разложенные по паркету стодолларовые купюры. Не суетясь и не трясясь от возбуждения, я встаю на колени и медленно пересчитываю деньги. Получается ровно пять тысяч. На них мы сможем прожить целый год. И сможем купить цветной телевизор. И новый диван. И сделать ремонт.
Зачем, зачем, дура, сегодня все это устроила?!!
Эх, Витя, Витя... Прости меня, Витя!
Я распихиваю доллары по карманам. Этого мне вполне достаточно. Теперь не надо возиться со шмотьем. Больше в этой квартире делать нечего. Я спешу накинуть на себя куртку, торопливо завязываю шнурки на кроссовках. Последний раз заглядываю в комнату, в которой провела эту ночь.
На настенных часах полдесятого. Олег уже, наверное, проснулся. Наверное, уже успел наблевать на пол. И лежит мерзнет на мокрой клеенке, скрипя зубами от головной боли. И из последних сил матерится на то, что меня нет дома.
Я выскакиваю из квартиры и захлопываю за собой дверь.
Милый, любимый Олежа! Потерпи еще пятнадцать минут, и все будет отлично. Твоя Оксана никогда тебя не оставит, ведь ты без нее пропадешь. Нет, не оставит! Она придет и принесет с собой денежек. И поможет тебе выбраться из этой кучи дерьма, в которую ты залез. Все будет о’кей! Все будет просто отлично!
И даже наша сборная по хоккею не проиграет больше ни одного матча!
Лифт не работает, и я бегом спускаюсь по лестнице. И думаю, спускаясь, о том, что сказка закончилась. Если она вообще была, эта сказка. Да даже если была - все равно я в сказки не верю. Не верю!
Я В СКАЗКИ НЕ ВЕРЮ!!!
Хотя так хочется хоть во что-нибудь верить в этой анальной жизни.