Космическое потепление

Я проснулась очень рано для выходного дня, что, впрочем, было для меня обычным делом. Будильник показывал половину девятого утра, и нескромное летнее солнце уже хозяйничало в нашей спальне. Я люблю просыпаться с открытыми шторами, чтобы прямо спросонья радоваться хорошему заоконному настроению.
Андрей еще крепко спал, и я повернулась на бок, чтобы было удобнее на него смотреть. Кто мне этот человек? – в очередной раз подумала я, глядя на его до мелочей знакомое лицо. И кто я ему?
Сегодня был особенный день – четвертая годовщина нашего знакомства. За это время мы успели очень многое – увлечься друг другом, влюбиться, остыть, почувствовать новую глубину отношений, объехать вместе полмира, снять двушку с видом на Москва-реку, познакомиться с родителями друг друга и больше никогда с ними не встречаться, пережить уход в армию его младшего брата и тяжелый развод моей старшей сестры. Но одного мы так и не успели сделать ни разу – поговорить о том, кто мы друг для друга… Никаких разговоров о свадьбе или хотя бы каком-то другом определенном совместном будущем у нас не было ни разу. И почему-то именно в последнее время я все чаще задавалась вопросом – почему?... что с нами не так? Я, конечно же, знаю, о паническом страхе мужчин перед а) серьезными разговорами, б) женитьбой. Но всему же есть предел. Мы переженили всех его друзей и моих подруг. Всех! В следующий уикенд рухнет последний оплот холостячества – его младший брат, который, отслужив в армии и приобретя массу шарма и обаяния, не продержался на свободе и полугода. И никто из них пока не выглядит понесчастневшим – наоборот, приходя к ним в гости, хочется не уходить никогда и остаться жить на этом маленьком бежевом диване для гостей, купаясь в атмосфере любви и нежности.
На вопрос, хочу ли я замуж, еще два года назад я ответила бы, не задумываясь. Нет! Это серьезный шаг, и я уже имела однажды глупость отнестись к нему легкомысленно и совершить его в промежутке между двумя семестрами. Когда же именно это было? Ммм… Надо спросить у мамы, она хранит фотографии. Конечно, я понимаю, что это была глупость, в молодости все чудят как умеют, но ведь теперь-то у меня все по-другому. Но я бы ответила, что все равно нет. Мне страшно.
Но ни два года назад, ни сейчас мне этот вопрос никто не задавал. Поэтому этот никто так никогда и не узнает, что сейчас мне больше всего на свете хочется стать Самой Красивой Невестой Москвы и Московской Области. Хотя бы на один день. Хотя бы для пятидесяти пьяных родственников. И потом – жить долго и счастливо и умереть в один день.
Но все это сейчас так же далеко от меня, как алмазные месторождения Якутии… Хотя до Якутии, если очень надо, можно доехать на оленях. А до свадьбы, похоже, дороги уже просто нет – за четыре года она заросла бурьяном высотой в два человеческих роста.
Чем больше я думала об этом, тем больше меня пугало, что я могу стать похожей на этих невротических барышень, у которых словарный запас состоит только из слова «замуж», его производных и синонимов. Мне не хотелось, чтобы Андрей почувствовал мою грусть и некоторую озабоченность по этому поводу и либо сбежал от меня, либо женился на мне из жалости, не надолго, в знак благодарности за то хорошее, что между нами было.
Поэтому я всячески прятала свои эмоции за показной холодностью и равнодушием к этой теме… Со скучающим видом переключала канал, когда натыкалась на дефиле свадебных коллекций великих дизайнеров, тайком стараясь успеть подглядеть хотя бы пару платьев и запомнить, за что цепляется у нее эта красивая штука сверху. Равнодушно проходила мимо стойки с обручальными кольцами в ювелирных магазинах, когда мы выбирали подарок его маме на юбилей жизни с отцом, едва не сворачивая шею в партизанском спазме, пытаясь увидеть хотя бы кусочек новой свадебной ювелирной мысли. Начинала нетерпеливо топтаться во время свадебной церемонии наших друзей, демонстрируя показательную скуку и равнодушие к происходящему, виртуозно скрывая при этом накатывающие слезы и желание без отрыва смотреть на этих счастливых людей.
Даже странно, что после всего этого он так и не понял, как трепетно и страстно я жду разговоров о нашем брачно-семейном будущем и той сладостной процедуре, с которого оно, как правило, начинается.

Решив пойти на кухню и заняться приготовлением завтрака, я тихонько выползла из-под одеяла, надела футболку и выскользнула из комнаты. Грустные мысли в этот праздничный день решительно не оставляли меня. Я знала, что Андрей непременно приготовил какой-то сюрприз, он всегда помнил все наши праздники и даты, но это огорчало почему-то еще больше.
Я включила телевизор. Оттуда на меня посмотрела дикторша утренних новостей и сообщила, что сегодня в Грибоедовском загсе Москвы состоится бракосочетание Очень Популярной Певицы и Очень Богатого Бизнесмена. Репортаж рассказывал об их искрометной истории любви, о встрече в самолете, о незабываемом отдыхе на Черепаховых Островах и невероятной по красоте сцене, в которой Бизнесмен попросил Певицу стать его женой.
Так всегда бывает, когда гонишь от себя какую-то особенно назойливую мысль, она начинает преследовать тебя, принимая самые немыслимые формы и подстерегая в самых, казалось бы, немыслимых местах. Переключив канал, я наткнулась на коллекцию свадебных аксессуаров Карла Лагерфельда. Речь шла даже не о платьях, а о разных сопутствующих штуках – разновидностях фаты, украшениях, цветах и аксессуарах для волос, чулках и подвязках, сумочках, нижнем белье … Я застыла перед телевизором, как вкопанная. Это было открытием такой же силы, как если бы мне показали гномов, живущих в горах Кавказа – я и представить себе не могла, какая бывает красота в таких мелких и, казалось бы, неглавных деталях! Присев на стул, я полностью погрузилась в созерцание происходящего на экране. Белые, розовые, кремовые, цвета шампань - розы, розочки, цветочки, заколки, брошки, бусы, колье… Я смотрела на это многообразие и представляла себя в неописуемой красоты белом платье, не напыщенно-воланчатом, а изыскано-элегантном. В моих мечтах у меня была до обморока красивая прическа – такие скромные, но бесчеловечно роскошные кудри, каскадом струящиеся по моим плечам и невинно забранные частью на затылке. И в них я видела эти чудеса украшательства – дивные бутоны лилий, почти невидимы бусинки стразов, нежную паутину органзы…
В этот момент я услышала шаги Андрея – либо это было промежуточное пробуждение в профилактических целях, либо он решил окончательно проснуться.
- Зайка, я, кажется, встал! – донеслось из коридора. И уже значительно тише: - пойду умоюсь.
Эта его привычка говорить «кажется» со всеми смысловыми глаголами, описывающими его состояние и эмоции, в первые недели нашего знакомства приводила меня в щенячий восторг.
«Я, кажется, хочу есть», «я, кажется, устал», «мне, кажется, понравилось»… в какой-то момент закончилось совершенно серьезным «я, кажется, тебя люблю». Но потом продолжилось снова разными забавными и замысловатыми формами, в которых я уже безошибочно за каждым из этих «кажется» узнавала как раз самую прочную из всех возможных уверенностей.
Нужно было приводить себя в порядок. Я встала, взяла в руки пульт и, бросив прощальный взгляд на телеколлекцию свадебно-прилагательных красот, переключила канал. Вдохновленное утром выходного дня кулинарное шоу показалось мне очень уместным, и я, наконец, взялась за приготовление завтрака. Перемешивая миксером тесто для блинов, я старалась прогнать от себя тоскливые мысли и настроить себя на праздничный лад – сегодня у нас с Андреем особенный день, пожалуй, самый особенный в году, и я не имею права его испортить. Подумав об этом, я вдруг осознала, что этот день так и останется, наверное, нашей единственной важной датой, которая так никогда и не обретет свою пару в лице празднования годовщины дня бракосочетания. Все нормальные семьи будут праздновать день знакомства, день свадьбы, дни рождения своих детей, а мы навеки застрянем в этом романтичном и таком одиноком празднике нас двоих и настойчиво будем вспоминать о нем и через двадцать лет совместной, ни к чему не обязывающей, холостяцкой жизни.
Мысли снова были не те, и я от злости на себя даже как-то незаметно топнула ногой. В этот момент дверь в кухню открылась. Повернув голову на звук, я изумленно уставилась на происходящее – в кухню один за другим, совершенно самостоятельно влетали разноцветные надувные шары, увлекаемые легким гелием прямо под потолок. На каждом из шаров было написано «Любимая!». Шары продолжали поступать в пространство кухни, заполняя потолок плотными разноцветными рядами. От каждого из них вниз опускался завитой такой хвостик, усиливая праздничное и радостное впечатление. Следом в кухню лукаво заглянул Андрей и хулигански-вопросительно посмотрел на меня.
У меня от неожиданной радости перехватило дыхание. Я, задрав голову, разглядывала этих новорожденных жильцов и наблюдала за тем, как они, слегка расталкивая соседей, занимают свое место под потолочной плитой. Меня в этот момент волновал один вопрос:
- Где ты их прятал?.. Это так здорово! – от моих мрачных утренних мыслей не осталось и следа. – Спасибо тебе, сладкий.
Андрей протиснулся в кухню и подошел ко мне. Из-за его спины вынырнул большой шуршащий букет из нежных розовых и зрело-вишневых цветов.
Я ахнула и уставилась в самую гущу букета, как завороженная.
Цветы – это моя плохо контролируемая страсть. За букет цветов я готова даже родину продать за недорого. Со мной почти наверняка можно помириться, меня можно на что-то уговорить, в чем-то убедить или заставить забыть о чем-то до конца жизни, просто подарив мне букет ромашек. А чего уже говорить о современных чудесах флористики!
- С праздником тебя, любимая! Сегодня ровно четыре года, как я стал самым счастливым человеком на свете.
Завтрак прошел оживленно, мы обсуждали планы на предстоящий вечер. Мы подумали и решили ничего особенного не выделывать и просто сходить в кино и потом поужинать в каком-нибудь уютном месте.
Плотный завтрак закончился чаем с просмотром новостей, среди которых снова оказалась новость о свадьбе певицы и бизнесмена с репортажем об их неземной любви и стремительном и непреодолимом желании пожениться.
Не замечая своей нервозности, я порывисто встала и начала складывать грязную посуду в посудомоечную машину. Мои мысли вдруг спутались в тесный клубок и начали ворочаться в голове как сумасшедшие, не давая мне возможности выцепить хоть что-то безобидное для поддержания разговора. Натянув улыбку, я обернулась к Андрею и увидела, как он напряженно рассматривает и перекатывает пальцем крошки на столе.
«Господи, они никогда на это не решится, - подумала я. – Он даже думать об этом спокойно не может».
Словно в подтверждение моих мыслей, Андрей встал и, поцеловав меня в затылок со словами «Спасибо, было очень вкусно» вышел из кухни. Я опустилась на стул и закрыла глаза. Не хватало только сейчас разреветься…
Часть дня прошла в напряженно-непринужденном безмолвии, оправданным тем, что каждый был занят своим делом. Андрей ушел в свою комнату (у него была «своя комната», сделанная из бывшей кладовки и забитая футбольной и компьютерной атрибутикой так, что действительно была больше похожа на кладовку) поработать на компьютере, а я, потеряв всякий интерес к работе по дому, хотя планов было много, устроилась на диване с книгой. Почитать в последнее время удавалось редко, и раньше я всегда очень радовалась, когда у меня появлялась такая возможность – пару часов сладостно пошелестеть страницами. Но сегодня мои мысли пребывали в глубокой контузии, и, словно бабочки на тепло, все время возвращались к одному и тому же.
Мне было очень одиноко. Как никогда за последние четыре года. Я понимала, что мой свадебный психоз достигает каких-то жутких пределов, за которыми – совершенно не понятно чего ждать. Потерять Андрея мне хотелось меньше всего. Мы так удивительно подходили друг другу, так много уже знали о самом сокровенном. По степени близости и родства душ мы порой были похожи на брата и сестру. За четыре года наши отношения не постарели и не завяли и на смену обжигающей африканской страсти пришла трепетная бережность, с которой каждый из нас относился к другому. Никакого иного мужчину я не хотела даже гипотетически. Но как это часто бывает, безоблачное счастье нашего союза омрачала одна-единственная мысль, которую я выдумала себе, возможно, от страха, что у нас уж слишком все хорошо, а надо, чтобы было как у всех, но которая занозой торчала куда-то мне вовнутрь, в самое ранимое место.
Читать книгу расхотелось окончательно – Каменская, и та! собиралась замуж. И это было крушением последнего оплота, поддерживающего меня в моем добровольно-вынужденном безбрачии.

В кино я, за имением огромного количества так и не занятого ничем полезным времени, собиралась долго и почти с удовольствием. Перемерила половину висевшей в шкафу одежды, добравшись разок даже до рубашек Андрея. По-настоящему не вдохновляло ничего. И тогда я вспомнила про костюм, который мы купили в Италии специально для предстоящей свадьбы того самого брата Андрея. Я достала его из шуршащего чехла и разложила на кровати. Он был изысканный и пикантный, как сама Италия с ее темпераментом и леностью одновременно. Мы купили для этого костюма все, даже легкий шейный платок и неземной красоты босоножки. Это было то, что надо, чтобы поднять мне настроение. Приготовив наряд к вечернему выходу и разложив его по всей комнате, я решила в оставшееся время выпить кофе.
Зайдя на кухню, я снова увидела ораву воздушных шаров под потолком. И мне снова – уже во второй раз за этот день захотелось плакать. Остановившись прямо посередине кухни, я, задрав голову, через размытую соленую пелену слез, стала смотреть на шарики. Вся эта праздничная масса из множества упругих разноцветных соседей превратилась в одно большое красочное пятно – цвета неравномерно переходили из одного в другой и с легкостью меняли рисунок, если поднять руку и, дернув за один из шариковых хвостиков, привести эту конструкцию в движение.
Задрав голову наверх, я вдруг села на табуретку и горько заплакала,. В эту минуту мне было так одиноко, словно меня потеряли где-то на просторах бесконечного космоса и уже никогда не найдут. От моих внутренних разговоров и сомнений, не слышных и не нужных никому, закладывало уши. Если он так любит меня, если способен ради меня на такие удивительные безумства, почему он не делает самого главного и самого нужного мне поступка, почему не хочет окончательно принять меня в свою жизнь?... На эти вопросы ответов у меня не было. Не было их в холодном космосе вокруг меня. Одиночество холодным тянущим узелком застряло где-то внутри и, видимо, собиралось остаться там надолго.
Как бы мне хотелось уметь не думать и не зависеть от этого замужества! Как это было еще пару лет назад. Я бы, может быть, даже отказала бы ему, если бы он предложил мне выйти замуж, но мне так хотелось, чтобы предложил. И я, наверное, все же вряд ли отказала бы.
Ведь, мне даже никто не поверит, если я вдруг решу пожаловаться на Андрея – окружающие настолько убеждены в идилличности нашего союза, что я не нахожу отклика даже в сердцах лучших подруг. На фоне бездельничающих, гуляющих или просто отсутствующих в жизни женщин мужей, моя претензия прозвучит, скажем так, не убедительно.
В этот момент дверь в кухню открылась, зашел Андрей и увидел меня, сидящую на табуретке и размазывающую слезы по лицу.
- Что случилось? Ты плачешь? – он подлетел ко мне одним прыжком, и в его глазах была такая неподдельная тревога, что мне вдруг стало нестерпимо стыдно за все свои страхи и кошмары. Внутри меня что-то жарко бросилось в голову, и я вдруг протяжно разрыдалась. В этом беспомощном порыве я обхватила Андрея за шею.
- Девочка моя, ты чего? Что случилось? Ты напугала меня до смерти!
- Ни-ни-ничевоооооо! - я попыталась сесть прямо и немного успокоиться. – Просто ты у меня такой хоро-о-о-оший…
- И что? С сегодняшнего дня это стало поводом для рыданий? Это в новостях передали да? Тогда я тоже сейчас сяду рядом и буду горько плакать. Потому что ты у меня – самая чудесная дурочка на свете.
- П-п-правда? – я уже почти не плакала, но еще немного икала.
- Ч-ч-честное слово! – передразнил меня Андрей.
- Нам надо с-собираться в кино, а то мы а-апазадем. Я сейчас бы-быстро с-соберусь. И б-буду там самая к-к-красноносая…
- Точно! И я буду страшно этим горд.
Я ушла в ванную и попыталась экстренными мерами привести себя в порядок. Красные глаза и опухший нос красили меня невероятно. Умывшись ледяной водой, я помчалась надевать костюм, босоножки и прочую красоту, на фоне которой мои лицевые опухоли могли бы стать не такими заметными. Как я не торопилась, но Андрей все равно собрался раньше и уже давно сидел на кухне, пил кофе и смотрел телевизор. Подходя к двери, я услышала комментарий к репортажу с той самой, анонсированной утром свадьбы Певицы и Бизнесмена, которая как раз только что перешла из официальной части в банкетную. Не отдавая себе отчета, я замедлила шаг и постаралась производить как можно меньше шума. Я хотела заглянуть в кухню так, чтобы Андрей меня не увидел и посмотреть на его выражение лица, мне очень хотелось увидеть его реакцию на тему свадьбы и всего, что с ней связано. Вряд ли бы он стал смотреть репортаж только из-за того, чтобы не пропустить очередную столичную сплетню. В этой новости его интересовало что-то другое.
По-шпионски прокравшись к двери, я бесшумно заглянула в кухню. Андрей стоял, облокотившись на подоконник, пил кофе из чашки и спокойно смотрел телевизор. Корреспондент продолжал споро описывать великолепие происходящего события, и Андрей выглядел спокойным и даже заинтересованным. Но в конце репортажа он вдруг резко выпрямился, одним глотком допил кофе и нервно отвернулся к окну.
Я тихо вышла в коридор и оттуда крикнула, что готова.
- Ух ты! – сказал Андрей, увидев меня в новом наряде. – Ты очень красивая!
- Спасибо…
Он подошел ко мне вплотную и тихо сказал:
- Я очень хочу, чтобы ты больше никогда не плакала. Я у тебя, конечно, не подарок, и иногда бываю полным кретином, но я очень прошу тебя – не плачь. Возьми в руки что-нибудь тяжелое и ударь меня изо всех сил, но только не плачь. Ладно?
Я посмотрела ему в глаза. В них была незаконченная сказка и немного печали.
- А ты не боишься, что тогда я буду постоянно тебя колошматить?
- Неа, не боюсь. Я знаю всякие приемчики!
По дороге в кино, сидя в машине рядом с Андреем, я отвлекалась на его разговоры и уже почти не возвращалась к своим мыслям, хотя и понимала, что они окончательно остановили свой выбор на сегодняшнем дне, чтобы что-то во мне надломить. Но и в беззаботной болтовне моего друга мне слышались нотки какой-то раздражительной печали, она вкрадывалась в его голос легкой фальшью и выдавала его неспокойство.
«Нельзя было мне плакать. Он теперь думает, что виноват в этом и не умеет спросить, почему я расстроилась. Или чувствует, что мне нечего ему ответить. Или знает ответ, но его-то как раз и не желает слышать».
- Слушай, мне вчера звонил Сергей, сообщил, что в четверг запланирован мальчишник. До сих пор не могу поверить, что мой брат женится!
- Да… зная Сережины способности к веселью, могу себе представить, что это будет за вечеринка! Главное, чтобы в ее конце вы оказались хотя бы не в меньшем составе, чем в начале.
- Это точно. Сережа у нас товарищ обстоятельный, подозреваю, что программа будет крайне насыщенная.
- Куда-то пойдете?
- Держит в строгом секрете. И меня это, надо сказать пугает.
- Представляю, - рассмеялась я, - вывезет вас в поле, даст тяпку в руки и заставить картошку окучивать. Основной принцип – главное, чтобы всем запомнилось.
-Да, от Сереги я готов ждать чего угодно.
Мы подъехали к кинотеатру, отпустили такси и вошли внутрь. Андрей крепко держал меня за руку. Как-то особенно. Словно бы знал или чувствовал что-то, что было скрыто от меня. Мы заняли места в зрительном зале согласно купленным билетам и погрузились в мерцающий полумрак кинозала.
Когда погас свет, мне на какой-то момент показалось, что мы совершенно одни на этом показе. И в этом кинотеатре и вообще в этом темном, подрагивающем космосе мы одни. Андрей всегда в кино держал меня за руку, прятал мою ладошку в своих или прикладывал ее к своему животу, и мне казалось, что именно там, где-то во глубине этого живота глухо и усердно стучит его сердце. И сегодня он тоже взял меня за руку. Но сегодня она была лихорадочно горячая, и я чувствовала биение его сердца в каждом пальце.
Кино, к счастью, было про войну. И хоть там было немного про любовь, в итоге никто так и не поженился. Моим мыслям удалось оторваться от своей замкнутой брачной программы и дать мне шанс насладиться темнотой и мерной работой самого любимого на свете сердца. В финале фильма, когда даже настоящие парни, сидевшие в зале, неловко хлюпнули носом, я залилась безмолвным соленым потоком, который ожил как-то сам по себе. Глаза, предательски готовые к новой слезливой работе, снова, у же во второй раз за день, раскрасили картинку передо мной в разноцветные и совершенно непереводимые пятна. Я почувствовала, что у меня потекла тушь. Этого мне как раз и не хватало, к моему чудесному красноносому образу.
Когда мы вышли из зала, Андрей посмотрел на меня при свете и, не удержавшись, захохотал.
- Что, все так плохо, да? – обреченно спросила я, пытаясь нашарить в сумке зеркало.
- Чудо ты мое… Дай мне, - он взял у меня из рук платок и стал бережно возить им мне по лицу. Видимо, предполагалось, что это поможет мне обрести прежнюю красоту, но, судя по выражению лица Андрея в этот момент, результатом он был доволен не очень. Но мне это было неважно. Мы стояли в центре зала, вокруг нас жила своей жизнью толпа использованных и выброшенных предыдущим сеансом зрителей, спешила к выходу, а нам было совершенно некогда торопиться. Я смотрела на Андрея, его лицо было близко-близко, на нем отражалась такая озабоченная ответственность за свои действия, что мне захотелось раствориться в этом шумливом космосе, так навсегда и оставшись с красным, слегка увеличившемся в размерах носом.
- Теперь я всем могу говорить, что я уже пятый год (!!!) вытираю тебе сопли. И за это мне никакой благодарности!
- Прости, я не сдержала свое обещание никогда больше не плакать.
- Ну, по такому поводу плакать тебе пока разрешается. Отказать тебе в этом удовольствии сразу и тотально – это очень жестоко. Ты не справишься.
- Спасибо. Ты настоящий друг… Давай я все же схожу в туалет и попробую как-то привести себя в порядок.
- По-моему ты полном порядке, но если ты настаиваешь… Я тебя тут подожду, ладно?
- Хорошо, солнышко. Я скоро.
Реанимация лица холодной водой не помогла. Я выглядела ужасно. Глядя на себя в зеркало, я думала о том, что на месте Андрея я не женилась бы на мне никогда. Я представила себя в сумасшедшем белом платье, с невероятной фатой. Андрей подходит ко мне вплотную, такой красивый, стройный, выглаженный… Звуки вокруг стихают. Люди молчат. Музыка останавливается. И он поднимает фату с моего лица. А оттуда на него смотрит вот такая вот физиономия – с красными глазами, распухшим носом и вишневыми пятнами на щеках. Да… теперь я, пожалуй, начинаю его понимать.
Поняв, что ничего больше сделать нельзя, я вышла к Андрею. Сказать, что я чувствовала себя неловко, это не сказать ничего. Я готова была провалиться сквозь землю. Если бы на мне хотя бы были джинсы и майка, то моя некондиционная физиономия не была бы в этом ансамбле такой неуместной. Но в этом итальянском костюме я выглядела чудовищно красиво – именно чудовищно, потому что мое заплаканное лицо производило плачевное впечатление. Андрей остановил меня и, повернув к себе, взял мое лицо в ладони. Я неохотно подняла на него глаза. От ощущения того, что я ужасна, мне хотелось занимать в пространстве как можно меньше места и привлекать к себе как можно меньше внимания.
Андрей вдруг наклонился ко мне и тихо дотронулся губами до моих глаз – сначала одного, потом другого.
- Ты самая красивая в этом зале. И в этом кинотеатре. И вообще на этой планете.
Я вскинула на него глаза и замерла. В его лице не было и тени притворства или жалости, он сказал это просто, серьезно и как-то по-житейски выбрав только самые нужные слова.
В ответ на это я почему-то кивнула, как кивают нашкодившие школьники, и по-детски хлюпнула носом.
- Ну что, поехали есть и напиваться? – и Андрей почти побежал к эскалатору, буквально таща меня за собой.
Мы приехали в мой самый любимый ресторан «Астория», где в чае плавали большие чайные, но очень похожие на маленькие кленовые, листья, а на стенах висели фотографии разных городов, сделанные клиентами этого ресторана и собственноручно помещенные ими в эту галерею.
У нас был заказан наш любимый столик – в углу, у окна, из которого по вечерам открывался фантастический вид на Москва-реку. На столе нас уже ждала охлажденная бутылка шампанского, удобно устроившаяся на крупной гальке искусственного льда в зеркально блестевшем ведерке. Официант помог мне сесть.
Заглянув через окно в черное лоно реки, разместившее в себе отсветы обезумевшего к ночи города, я подумала, что вижу эту картину не так часто. Мы бываем здесь только в дни особенных событий, которые нам по разным причинам хочется отметить только вдвоем. Иногда – дни рождения, когда толпа оголтелых друзей отложена на другой день, а саму дату хочется отметить тихим разговором и неслышными всплесками вечерней столицы за стеклом. Иногда – разные победы совместного или индивидуального производства. Однажды – даже Новый год, когда нам в последний момент все-таки не дали визу, и мы остались в Москве. И конечно – такие годовщины, как сегодня.
А ведь это могло бы стать отличным местом для празднования годовщины свадьбы – подумала я. Впрочем, для такого особенного события надо выбрать другое место, в котором будет запрещено праздновать что-то другое. Эту годовщину нужно обособить ото всего, чтобы у нее все было свое – место для отмечания, какая-нибудь специальная традиция этого дня, может быть, свой сорт цветов или своя песня. Хотя нет, песня – это как в кино, это не оригинально. А вот цветы – это хорошо. Хотя лет через десять-пятнадцать, наверное, жутко надоест получать одни и те же цветы каждый год.
Впрочем, не надоест. Потому что такой годовщины у меня никогда не будет.
От мыслей меня отвлекло щекочущее ощущение на щеке. Андрей разлил шампанское и поднес бокал к моему лицу, чтобы пузырьки, долетая до кожи, ласково щекотали ее. На столе уже появилось блюдо со свежей клубникой.
- Ну что, давай выпьем, девочка моя? – сказал Андрей и почти шепотом провозгласил тост, - за нас…
- За нас, - сказала я, мягко улыбнувшись. Бокалы, встретившись, издали робкое «дзинь», как будто побоялись прозвучать излишне празднично.
Шампанское для моих оголенных нервов в этот момент было не лучшим решением, и я боялась, что наделаю или наговорю каких-нибудь глупостей. Мне хотелось, чтобы говорил Андрей.
- Твой брат женится через неделю. Это рождает в тебе какие-нибудь особенные мысли и эмоции?
- Уф… - Андрей немного отставил бокал и взял из блюда самую большую ягоду. – Я думал об этом. И знаешь, что я понял? Что я, кажется, к этому не готов!
Он протянул руку и, держа ягоду за зеленый хвостик, поднес ее к моим губам. Это освобождало меня от необходимости давать ответную реплику.
- Он младше меня, я, кажется, не ожидал, что он женится раньше. И теперь я не знаю, что обо всем этом думать. Мне хочется дать ему какой-то совет, хочется как-то ободрить его, просто быть в предмете, а я не могу. Утешаюсь только тем, что он все равно бы не стал ничего слушать, так что, может быть, так даже и лучше.
Я почувствовала, как горячая волна моих губительных мыслей, терпеливо ждавшая своего часа все это время, снова накрывает меня с головой. В голове застучало. Захотелось задать, прокричать, простучать кулаками по столу один-единственный вопрос: Что мешало тебе его опередить? Ну, может быть, еще один вопрос напрашивался: Почему даже сейчас мы не можем заговорить о нас, почему разговор снова зайдет до определенной границы и упрется в нее, как в непреодолимую стену? Все это пронеслось во мне единым порывом, занявшим крохотную миллисекунду, и, к счастью, не разродившись, увязло в голове – в той каше из мыслей и эмоций, на которые был богат сегодняшний день.
А впрочем, - подумалось мне следом, - я, наверное, сама виновата – зачем было заводить этот разговор?
Но я знала, зачем.
Это была робкая надежда – а может, сейчас?
Но нет, очевидно, не сейчас.
Я посмотрела на Андрея. Он по-прежнему что-то говорил мне, и было видно, что он нервничает. Что же творится у тебя в голове, мой родной человечек? Почему тебя так пугает эта мысль, почему она делает тебя таким несвободным? И почему она так терзает меня? Почему меня не замкнуло на какой-нибудь другой навязчивой идее? На поездке на остров Бали, например, или на покупке шубы из голубой шиншиллы?

Я чувствовала, что сегодня вечером что-то поменяется в нашей истории, что-то произойдет – явно или нет – и дальше все будет уже не так, как раньше. Пусть бы Андрей набрался смелости заговорить на эту тему. Пусть скажет, что не готов к женитьбе, что вообще не может представить, что когда-нибудь дозреет до этого. Думал, что со мной получится, но нет, не вышло. Пусть скажет что-нибудь, как надоело это ледяное избегание!
А что если самой? Взять и задать этот вопрос? Прямо, как можно конкретнее, чтобы нельзя было выкрутиться?
И я представила себе смертельно растерянное лицо Андрея, когда я его спрошу об этом. Как он побледнеет, как будет судорожно искать, что сказать. Или наоборот – уткнется глазами в какую-нибудь перекладину темнеющего за окном моста и будет тягостно молчать.
В любом из вариантов картина получалась плачевная и печальная до беспредельности. Вечер будет испорчен. И вопрос для меня будет закрыт навсегда, но отнюдь не тем образом, о котором я мечтаю. Впрочем, рано или поздно это все равно произойдет. И, может быть, пусть уж это случится как можно скорее, чтобы не жить, как маленькая девочка в сказочном королевстве, которая думает, что если не ходить за его пределы и не знать, что там, за дворцовыми воротами, то можно думать, что ничего там и нет. Это очень удобно. Потому что, если есть, то к этому надо как-то относиться или, еще чего доброго, брать за это ответственность.
Но то ли шампанское успело слегка выветриться, то ли поданные закуски спасли ситуацию, но мы сменили тему и начали болтать об общих знакомых, обсуждая последние сплетни. Мое сердце по-прежнему стучало свинцовым боем, но с каждым мгновением становилось все легче.
Тяжесть, висевшая над нашим столиком, никуда не делась, но мы старательно ее не замечали, и в остальном вечер прошел вполне мирно.

Возвращались домой мы поздно и пешком. Отпустив такси за пару кварталов от дома, мы решили насладиться уходящим летом и жаркой и жадной городской ночью. В отличие от дня, обделенная деловитой людской суетой, она старательно оберегала все припозднившиеся на ее улицах события, давая каждому вдоволь места и времени. Мы шагали, держась за руки и тихо беседуя.
Было так хорошо, что хотелось только дышать и наслаждаться. Так нечасто бывают в жизни такие моменты. Казалось бы – ночь наступает каждый день, это ничего не стоит. Для подобных прогулок не нужно никаких дорогих транспортных средств. Даже дешевых не надо. Нужно только чтобы сердце билось чуть-чуть неровно, чтобы звало и тянуло куда-то, чтобы влекло своей неразборчивой песней. Но мы почему-то так редко дарим себе эту радость, и так быстро забываем щедрую магию летних вечеров, когда можно видеть звезды, когда можно молчать об одном и том же, когда можно вдыхать что-то особенное, что потом долго еще будет витать, принесенное тобой, в твоей спальне и затем улетит через открытую настежь форточку обратно, выполнив свою романтическую задачу.
Сегодня был именно такой вечер. Под его влиянием и в память о выпитом шампанском, я успокоилась и снова на секунду подумала, что все это пустое. Все эти мысли о том, должен или не должен мужчина жениться на любимой женщине, можно или нельзя напрямую спрашивать его об этом – все это вторично. Но вместе с тем где-то глубоко внутри меня дремало сознание того, что спокойствие это временное. Но пока оно дремало, я была по-настоящему счастлива.
- Слушай, мы, кажется, так и не решили, куда мы поедем в отпуск, - сказал Андрей. – По хорошему, уже надо бы определиться и где-то через неделю запускать процесс. А то начало сентября – в Европе самый сезон, будем потом носиться со всей этой оголтелой толпой из одного агентства в другое.
- Да, это точно. Да и визу хочется получить пораньше, чтобы не дергаться, как в прошлый раз.
- Да, у итальянского посольства нервы крепкие, это я теперь точно знаю.
- Какие у нас варианты?..

Мы продолжали обсуждать предстоящий отпуск, в душе было мирно и немножко сонно. Подойдя к подъезду, Андрей вдруг остановился, повернулся ко мне и нежно поцеловал. Сердце вдруг горячо стукнулось в грудь откуда-то изнутри и забилось быстро-быстро. Точно так все было тогда – ровно четыре года назад, когда Андрей впервые провожал меня домой. Дом был другой, и улица, и подъезд, но ни тогда, ни сейчас это и не было главным. Нежное, теплое дыхание щекотало мне шею, щеки, смешно проникало в ухо. И вдруг прошептало: «Я очень люблю тебя. Кажется, ты у меня одна. На всю жизнь».
Сердце замерло, еще раз больно стукнуло и перешло в режим нежности – забилось тихо, мягко, стараясь больше не привлекать к себе внимания. Вечер взорвался чем-то заждавшимся и истомившимся, наполняя нас силой и смелостью на всю ночь.

Уже потом, стоя в душе после спонтанного, но от того только более романтического продолжения вечера, я повторяла и повторяла про себя эти слова. «На всю жизнь»... Они проникли так глубоко в мое сознание, словно бы я никогда не слышала ничего подобного и вообще не знала раньше, что такие слова существуют. Одна на всю жизнь... Это значит, что он хочет быть со мной долго-долго? Что он хочет, чтобы у нас был общий дом и, наверное же, дети... А ведь это уже и есть семья. Со штампом в паспорте или без. Так нужен ли он тогда?
Ответ был однозначным – нужен!!!
Едва успев завернуться в полотенце, судорожно заправляя и заматывая его вокруг себя, я оглядывалась вокруг в поисках тяжелого предмета. Сердце колотилось в горле как безумное, оглушая и ослепляя меня внезапной вспышкой.
Вспомнив, что со школьных времен у меня осталась огромных размеров книга «Преступление и наказание», я вылетела в гостиную и распахнула шкаф. Книга лежала на верхней полке и, чтобы достать ее, мне пришлось пододвинуть кресло. Вспоминая потом этот эпизод, я никак не могла понять, почему из всех книг, стоявших в шкафу, мне нужна была только эта и я даже не допустила мысли о какой-то другой. И решила, что, видимо, сказалась затаенная детская обида на школьную программу по литературе и, в особенности, претензии к Федору Михайловичу.
Схватив запылившийся том, я полетела в спальню, где полусонный Андрей читал какой-то мужской журнал. «Там наверняка пишут о том, какие женщины примитивные создания и как они хотят от мужчины только одного – затащить его замуж! Так что же тебе не понятно тогда?!».
Ворвавшись в комнату, я подскочила к Андрею и со всей силы замахнулась на него Достоевским. И именно в этот момент силы меня покинули. Опустив руки, я прижала книгу к груди и горько заплакала. Да, день в этом смысле не отличался оригинальностью.
Андрей, увидев все это, вскочил, как ужаленный.
- Господи, что с тобой?! Наташка, ты чего?!
Он сидел на кровати – такой трогательный, в одних трусах, и совершенно растерянно смотрел на меня. А я ревела. Но в этот раз – тихо, не издавая ни звука, только подрагивая плечами и бесшумно всхлипывая моментально покрасневшим носом.
Андрей медленно поднялся, осторожно взял меня за плечи и посадил на кровать. Сам сел напротив меня на корточки и попытался заглянуть мне в глаза.
- Ты скажешь мне, что происходит или нет? – его голос был сухим и уставшим. – Наташ, я не железный. Я вижу, что с тобой творится что-то жуткое, но не понимаю, что это, почему и какая в этом моя вина. Что это было сейчас?
- Я... эта... ну... ты... п-просил уд-д-дарить т-тебя ч-чем-нибудь т-тяжелым, ес-сли мне с-снова зах-хочется п-плакать. Но у м-меня н-не п-получи-и-и-илось...
Глаза Андрея немного потеплели, он взял мои руки и поднес их к своему лицу.
- А почему тебе опять захотелось плакать? И почему тебе весь день сегодня так сладко плачется, принцесса моя красноносая?
- Не с-смейся надо м-мной. А т-то я... я... ник-когда н-не ск-кажу.
- Хорошо. Не буду. Мы, видимо, переходим к сути вопроса, думаю, это серьезно.
- Т-ты мне с-сказал там, в-внизу, что я у т-тебя одна. На в-всю жизнь.
- Конечно одна. Конечно ты у меня одна, а ты себе придумала что-то другое?
- Н-нет, не это. Если ты г-говоришь, что я у т-тебя на всю жизнь... То п-почему... п-почему... – слова застревали в горле, у них не получалось прорваться через колотившееся там сердце. Это были очень тяжелые слова, им было сложно преодолевать эту преграду. Их очень сильно тянуло обратно...
- Что – почему, Наташа? – Андрей смотрел на меня, не отрывая глаз.
- П-почему ты не хочешь на мне жениться? – вымучила я и заревела уже в голос. Это была моя лучшая партия за день.
То, что происходило дальше, было похоже на плохо срежессированную концовку пьесы – актеры переигрывали, путали слова, главная героиня была в чудовищном гриме, а главный герой кричал так громко, что у зрителей в первых рядах закладывало уши.
- Что?! – взревел Андрей. – Я не хочу на тебе жениться? Нет, скажи, я правильно тебя понял?
Теперь уже я смотрела на него снизу вверх, а он нависал надо мной с высоты своего роста и смотрел так, как будто я только сейчас призналась, что на выпускном целовалась еще и с Колей Никоненко. Но ситуация явно требовала от меня ответа.
- Д-да, правильно, - проговорила я, но уже не очень уверенно.
Андрей порывистыми движениями передвинул свое тело к шкафу, достал оттуда джинсы и начал судорожно их натягивать. Получалось у него не очень хорошо, как у двухлетнего ребенка – он все время путал штанины, но, в конце концов, надел штаны, застегнул их и схватив футболку, взялся за ручку двери.
- Сиди здесь и жди меня, - сказал он резко. - Я вернусь ровно через три минуты.
Хлопнула одна дверь, потом вторая, потом послышались отдаленные шаги на лестнице.
Я сидела не живая, не мертвая. В мою душу, измученную сегодняшним днем, закрадывалось опустошение. Я не понимала, что происходит, но страшнее было то, что мне было уже все равно. Андрей действительно вернулся очень быстро. Распахнув дверь, он замер на пороге и посмотрел на меня. Что было намешано в его взгляде, мне было непонятно. Он был зол, и растерян, и напуган, и было немного чего-то еще.
Вдруг став слегка нерешительным, он сделал шаг в мою сторону и сел на пол, возле моих ног.
- Вот, - тихо, срывающимся голосом сказал он и протянул мне бархатную коробочку цвета спелой вишни.

«Ба-бах!», - сказало мое сердце и исчезло. То есть перестало стучать у меня в висках и больно колотится в грудину.

- Ч-что это? – спросила я, не смея протянуть руку.
- Возьми. Я расскажу.
Я взяла коробочку, открыла ее и обнаружила там два обручальных кольца. Это были не обычные «советские» кольца, как их называют одни наши друзья, это была авторская работа – из желтого и белого золота и маленьких сапфиров.
Я смотрела на кольца как завороженная. Мне было страшно пошевелиться, потому что я точно знала – они могут рассыпаться в пыль, и я так и не успею ими налюбоваться. Сколько прошло времени, я сказать не могла, но я услышала голос Андрея.
- Я купил их год назад, когда ездил в Италию в командировку. Это было как раз перед свадьбой Никитиных. И я подумал, что это будет хорошим поводом, чтобы сделать тебе предложение – я бы сказал тебе, что хочу, чтобы ты тоже стала невестой – самой красивой, самой счастливой и самой любимой на свете. А главное – моей... Я волновался на этой свадьбе как дурак. Я помнил, как в самом начале наших отношений ты говорила, что у тебя несколько своеобразное отношение к замужеству, что, уже однажды пережив этот опыт, ты не спешишь его повторять, что штамп не главное, я все это помнил. И я, не найдясь, как реагировать, чтобы не потерять лицо, нес какую-то ахинею, что тоже пока не готов к женитьбе и что полностью согласен с тем, что это вообще в отношениях не главное. Но ведь прошло уже три года! Мы стали так близки, все так поменялось. И мне был нужен не штамп, я хотел, чтобы весь мир увидел, как я счастлив, я хотел подарить тебе самый волшебный день в твоей жизни.
И я вспомнила тот день – свадьбу наших друзей, на которой я впервые так остро почувствовала, что, как и все нормальные женщины, хочу замуж за любимого человека. Мы стояли в загсе, звучал Мендельсон, потом тетенька с жуткой прической говорила слова про будущее счастье молодых, все вокруг замерли, и воздух пропитался ощущением бесконечной нежности момента. Мне на глаза навернулись слезы (кто бы сомневался!) и я вдруг поняла, что со мной такого может никогда и не произойти. В самом начале отношений с Андреем я успела наговорить ему всяких глупостей о том, что слово «замуж» для меня почти ничего не значит, и мне бы совсем не хотелось второй раз торопиться с этим вопросом. И Андрей тогда выразил полное со мной согласие, сказал, что тоже не хотел бы с этим спешить, да и вообще, мол, для мужчины свобода – пусть даже вымышленная, дороже хлеба.
Но ведь прошло уже три года! Все так поменялось, мы стали так близки!..
Невольно я выдернула свою руку из ладони Андрея, он покосился на меня, а сделала вид, что мне срочно что-то понадобилось в сумке. Не хватало еще, чтобы он догадался, что отныне замужество – моя самая заветная мечта и сбежал от меня в погоне за ускользающей свободой. Нет уж, пусть эта тайна умрет со мной!
- Почему же ты не сделал этого тогда? – спросила я, очень хорошо понимая, какой может быть ответ.
- Почему? И это ты меня спрашиваешь почему? Да тебя при слове «свадьба» начинало трясти мелкой дрожью, ты не то что говорить, ты слышать об этом не могла! На каждой свадьбе, где мы были, тебе становилось не по себе. Особенно в последнее время, когда друзья начали посматривать на нас вопросительно. Стоило тебе наткнуться на фильм или передачу о свадьбе, ты переключала канал, как будто там показывают подробности быта исламских фунадменталистов. Ты не хотела замуж – у тебя это было написано на лбу большими буквами! И впервые я это понял на той, первой свадьбе. Сначала ты одернула руку в загсе, во время церемонии, а потом была сама не своя весь вечер. И тогда я все понял. И, признаюсь тебе честно, не знал, как дальше быть. Конечно, для меня это не смысл жизни, но тогда меня это очень обидело. Нас столько связывает, мы так долго искали друг друга, так непросто строили наши отношения и пришли к таким удивительным результатам вместе. Мне хотелось назвать тебя своей женой. Не потому, что я боялся тебя потерять, а потому, что мне казалось, что это нас еще немного изменит к лучшему – к той жизни, которой я для нас хотел.
И, конечно, я не решился – я понимал, что ты мне вежливо откажешь, и этот отказ навсегда ляжет камнем где-то внутри меня. Не сделав тебе предложения, я оставлял для себя надежду, что когда-то все изменится, и ты будешь готова сказать мне «да».
Поэтому я спрятал кольца в машине и вот уже больше года вожу их с собой и жду момента. Правда, было не очень понятно, какого – потому что твоя позиция, казалось, не меняется. И тут ты задаешь мне такой вопрос. Я ничего не понимаю, Наташа!
Я смотрела на Андрея и улыбалась. Сердце снова начало свою работу, мерно отстукивая секунды и минуты моей новой жизни. И в ней мне было совершенно хорошо. Без всяких «но», «а вот если бы» и других вводных и подводных конструкций. Я смотрела на этого взъерошенного человека, который сидел у моих ног и разговаривал даже не со мной – а со своим отражением в космосе, которому он мог, наконец, рассказать, о том, что так мешало ему все это время – мешало быть счастливым, честным и по-настоящему влюбленным. Он говорил горячо и искренне, и в его глазах была та радостная усталость, которая бывает у людей, только что выбравшихся их знатной передряги и возбужденных тем, что все осталось позади, а ты вот он – живой и даже ни царапины.
Я опустилась на колени рядом с Андреем и, поймав его руки, рвавшиеся в очередной эмоциональный прыжок, вложила в них футляр.
- Андрюша… Попроси меня, пожалуйста, выйти за тебя замуж.
Замерев на полуслове, он взял у меня кольца и убрал их за спину. Повисла тишина. Мы смотрели друг на друга и молчали – сейчас, через мгновение, мы все скажем друг другу, а пока можно еще немного тишины?..
А в холодном и одиноком космосе в это время становилось тепло и шумно, и он постепенно переставал быть холодным и одиноким, занятый приготовлениями к нашей свадьбе. Оттуда, из космоса, было хорошо видно, какие мы были счастливые и нелепые, сидящие на полу в своей спальне. Всклоченный Андрей в местами вылезшей из штанов футболке, красноносая я, с мокрыми волосами и в чудовищном полотенце с мишками. Мы сидели друг напротив друга и молчали и, наверное, думали об одном и том же. По крайней мере, я думала о том, что к сапфирам очень пойдет платье с синеватым отливом.
- Любимая моя девочка… - на этих словах Андрей достал коробочку с кольцами из-за спины. – Я прошу тебя выйти за меня замуж. И прожить со мной долго и счастливо, и родить мне троих детей. Ну, или как получится. Это в смысле детей. Ну, в смысле, что может быть, конечно, и не троих, но мы это еще обсудим. В общем, сейчас не об этом, я запутался, не перебивай меня.
Андрей открыл футляр и протянул его мне. Уже второй раз за этот вечер.
- Это тебе. Если ты согласна, я прошу тебя сохранить их до нашей свадьбы. Если нет – переплавь их в пули, чтобы я мог застрелиться.
Я слушала Андрея и вспоминала утро сегодняшнего дня – казалось, что от настоящего момента его отделяет несколько целая космическая вечность. Все оказалось так просто и так правильно, что никак не получалось понять, что же такое было с нами все это время и как вообще на свете все могло быть как-то по-другому.
- Я, кажется, согласна…
Повисла пауза.
- А что еще надо сказать? – в нерешительности спросила я.
- Ничего. Повтори то же самое еще раз, пожалуйста.
- Я очень-очень согласна! Ты даже не представляешь, как сильно…
- Отлично. Это то, что я мечтал услышать.
Потом в спальне происходило такое, что эти там, в космосе, стыдливо отвернулись и стали заниматься своими делами – подбирать платье с синеватым отливом. И каково же будет мое удивление, когда я, ровно через две недели увижу в свадебном салоне платье, точь-в-точь такое, о каком я мечтала, и, кажется, даже видела во сне!
О своей свадьбе мы объявили на бракосочетании Сергея, чем вызвали всеобщий восторг и ликование. А еще через две недели, в одно воскресное утро, произошло следующее.
Андрей, не ставший будить меня, бессовестно злоупотреблявшую сном после вчерашних чайных посиделок с подругами, встал раньше, навел порядок на кухне и напек целую стопку блинов. Все же поднявшись на влекущий запах завтрака, я удалилась в ванную с традиционными утренними намерениями и еще одной секретной миссией.
Спустя несколько минут, я как ошпаренная выскочила оттуда и с криком: «Одна полоска или две?» побежала на кухню. Открыв дверцу в отсек с мусорным ведром, я увидела, что содержимого в нем нет.
- Где? – спросила я у Андрея и, не находя каких-то подходящих слов, беспомощно тыча пальцем в сторону ведра.
- Я вынес мусор только что, пока ты была в ванной. А что случилось?
- Там была коробочка от теста на беременность. Я все прочитала и вроде бы запомнила, а теперь не могу вспомнить, беременность – это одна полосочка или две?
На последних словах я подняла глаза на Андрея и увидела в них ответ на свой вопрос. Без всякого теста и полосок.
В это удивительное утро там, в космосе, таком теплом и уютном, снова прибавилось работы. Они бросились подбирать голубые ленты и пеленки с корабликами.