Листья на первом ветру...

Черт побери, опять не везет! Просто наваждение с этой Катькой! Видимо, я ее основательно напугал на школьной дискотеке, раз она теперь каждый вечер окружает себя оравой друзей, уверяя, что за вечер один человек ей надоедает, а вот, если народу много, то она в каждом видит негаснущего спутника жизни. Но, что, в конце концов, я такого сделал на дискотеке? Просто приглашал ее на каждый танец и, когда выпитое вино дурило голову, ходил за ней по пятам, обнимал, неумолчно разглагольствуя о той чепухе, которую предпочитают все девчонки. Подумаешь, велики дела! Я же не лез целоваться, не заглядывал под юбку (впрочем, я и так знаю, что у нее красивые ноги), наоборот, вел себя слишком пристойно, ничего не требуя, ни тогда, ни теперь. В тот вечер все было по пьяной лавочке, я умышленно отключил память, залил воображение вином и икал только хорошим настроением. Конечно, я вел себя так, как не стал бы, будучи стеклянно трезвым, но в этом и есть прелесть вина – оно ураганом ворвалось в меня, разогнало перистые облачка моей истерзанной души и, не дав им сгуститься в тучи, превратило меня из страдающего меланхолика, в веселого нахала. Тут я и заметил Катьку, разгоряченную танцами, стройную и слишком довольную всем на свете. И больше ничего, собственно, я не подумал. Я, конечно, понял, что, если хочу чего-то добиться и после дискотеки, то должен заделаться в ее покровителя или, на худой конец, в двоюродного братика. Я выбрал второе. Тем более, когда я еще учился с ней в одной школе, кто-то нашел нас весьма похожими. Я вовремя вспоминаю об этом и ухаживаю за ней, с истинно братской настойчивостью. Вокруг нее толпилось много конкурентов, но меня это не касалось – я братишка. Все закончилось бы хорошо, но вмешалась судьба. Мне ничего, толком, не удалось, правда, она целомудренно взяла меня под руку, а я, столь же невинно, обнял ее, как раз в тот момент, когда она увлеклась беседой с другим – нас было много, целая компания отправилась шататься по району после дискотеки. И, видите ли, после этого мне никак не удается с ней встретиться, может это просто совпадение, но я склонен думать, что моя братская настойчивость слишком бросалась в глаза. Но, я же не хочу ничего дурного, что мне так ярко рисовалось, когда мы плясали, истина, как говорится, в вине. А, понятное дело, ежедневно напиваться и отправлять мысли в одну похотливую сторону, я не смогу. А Она же, как раз этого не понимает. Я понимаю, что для нее мои ухаживания – детский сад, про нее говорят, что она много чего успела узнать и ей давно все надоело. Но это ей только кажется, я докажу это, черт побери! Глупая, я ведь хочу от тебя совсем немного, а ты вообразила, что я какой-то маньяк-извращенец, да я же смиреннейшая душа, кротко ищущая просвета в космической тьме непонимания!
Беру телефон и набираю ее номер. Снова занято. А времени уже девятый час, значит, на сегодняшней прогулке с ней можно поставить крест. Я чувствую, что сегодня мое паршивое настроение может опять довести меня до точки. Не вижу особой слабости в том, что в такие моменты я стараюсь быть поближе к людям, дабы рассеять тоску. Все-таки, для одинокой борьбы каждому уготована ночь и я не являюсь исключением, тем более, последнее время мне особенно тяжело заснуть, и я часами кусаю подушку и чертыхаюсь в темноту. Поэтому я одеваюсь и иду к своему лучшему другу Сашке играть в бильярд. Вообще-то у меня четыре друга и все они в чем-то лучшие. Но в этот вечер я жажду осмысленно наплевать на жизнь и забинтовать рубцы, чтобы взирать на мир с истинно философским презрением, а по сему, я иду к Сашке и ни к кому другому, да и все остальные мои друзья живут далеко.
У Сашки все семейство, как всегда, в сборе, но мы уединяемся в его комнате и играем на крошечном детском бильярде при этом покуривая сигареты и воображая себя баронами и лордами старых добрых, Англии и Франции. Это занятие весьма облегчает состояние духа и он безопасно парит в чистом небе нашей детской фантазии. Сашка восклицает:
- Барон, что есть счастье?
- Счастье есть отсутствие боли, мой лорд, а отсутствие боли есть сказка.
- Выходит, счастья нет? - несколько разочарованно произносит "мой лорд".
- Оно случается, милейший, но проходит, как дым, оставляя печаль, равносильную боли.
- Во, загнул! Я уж хотел обозвать себя счастливцем.
- Отчего ж нет? Называй, но сначала подумай, скорее, ты сейчас все забыл и тебе обыкновенно хорошо.
- Наверное, но вы опять проиграли, еще партию?
Я киваю, уже десятый час, Сашкины родители собираются нас разогнать, но мы их не слышим.
- Моя ставка - столица Эльдорадо - Доусон! - восклицаю я. - Если я проиграю, то мне придется променять возлюбленную северную глушь, на спертый воздух и зной Южных морей.
- Вы правы, барон, как сто чертей, если вылетаете в трубу, мы отплываем на Таите.
- Ну ладно, стопервый черт, посмотрим чья возьмет!
Я проигрываю и тут входит Сашкин папа.
- Ну, поехали на Таити, - говорю я.
Саша пытается уговорить непоколебимого предка, но тот на все красноречивые излияния отвечает:
- Снимай штаны, по морде дам!
Ничего не остается, кроме того, как расходиться по домам. Сашка идет меня провожать. Мы выходим из подъезда. Природа оккупирована началом ноября, деревья давно сбросили листву, которая превратилась теперь в хлюпающее месиво под ногами. На улице по-вечернему пусто, окна домов горят уютным желтым светом. Но, я не думаю об этом. Погода сравнительно теплая, недавно выпал ранний снег, все было похоже на зиму, но снег стаял и вернулась осень. Сашка провожает меня до площади «Разрушенного дома» (так мы называем пустырь, где раньше стояло обшарпанное двухэтажное здание бывшей туберкулезной больницы, нынче здесь – автомобильная стоянка). Это место считается равноудаленным от наших домов и здесь, обычно, мы расстаемся после прогулок. Хотя, мне кажется, что я здорово надурил Сашку на этом деле и мне до дома гораздо ближе, но в нужный момент, я всегда забываю об этом. Когда-нибудь обязательно признаюсь, как бесчинно обманул друга. Но сейчас об этом говорить уже поздно. Когда Сашка почти скрывается на неосвещенной аллее, он проделывает свой ритуал прощания: обернувшись, орет на весь район:
- Мишка!
Я оборачиваюсь и ору:
- Что?
- Пока! - долетает до меня, его трубный глас.
- Всего доброго! – кричу я.
Моя мать сегодня не в духе и мы с ней потихоньку переругиваемся. Звоню Катьке, потому что не могу сегодня никому не звонить. Она гуляет, узнаю от ее матери. Черт побери! Я ужинаю и ухожу курить на лестницу, захватив книгу, которая не читается последнее время. Я смотрю, как около мусоропровода копошатся тараканы и вспоминаю. Из лифта выходит мамкина подруга по дому. Я здороваюсь с ней. "Тетка что надо!" - думаю я. Я часто заглядываю к ней, чтобы выпить немного ликера или коньяка, а это совсем неплохо. Я вхожу в квартиру. Подруга с матерью пьют кофе. Потом они берут у меня две сигареты и закрывают в кухню дверь. Младший брат гремит игрушками в соседней комнате. Мама идет туда, что-то говорит и, вскоре, брат укладывается спать. Я еще раз выходу на лестницу и тоже заваливаюсь спать. Уснуть я не могу, в квартире все стихает, брат, и мама уже спят, А что делать мне?
Я ворочаюсь в постели. Вот-вот на меня обрушатся воспоминания. Прошло две недели... А, кажется, что все сто лет. И я не могу успокоиться. Ты сейчас, наверное, спишь, любимая, а, может, тоже лежишь в постели и думаешь. Почему я, в конце концов, думаю, что ей легко, и только я один мучаюсь? Хотя, у нее преимущество - она не любит меня. Эта мысль не оглушает меня, как в первый раз, но это ничего не меняет. Я достаю ее фотографию. На оборотной стороне написано: "Милому Мишке от Ларисы".
- Лариса, - шепчу я, - милая моя.
Каким пустым все кажется по ночам! Словно все предметы полые, а пространство – безвоздушное. Вакуум тоски. Внушительно звучит, но то, что звучит внушительно, часто оказывается бессмысленным.
- Не могу, - говорю я в голос, будто меня кто-то слышит или от этого станет легче. Я вспоминаю Катьку и мне неприятно сейчас о ней думать, но я знаю, что это, к счастью, пройдет. Я встаю с кровати, надеваю свитер, затыкаю щель под дверью покрывалом, чтобы не шел запах. Беру сигарету, спички и высовываюсь в окно. На улице тихо и я взираю на нее с высоты шестнадцатого этажа. За один миг оборвалось то, что длилось год и называлось любовью. Как смешно. Но, вместо смеха хочется плакать. Все, что было с Ларисой, словно смело волной, ничего не осталось, будто этот отрезок времени вырван из жизни. Как пыль, кружатся отрывочные воспоминания, запечатлевшие, на мою погибель, только хорошее. Словно вчера я гулял с ней по берегу Клязьмы, словно вчера над нами пылали неправдоподобно-огромные звезды лета, словно вчера я целовал ее и мы лежали на мокрой траве, а я что-то разглядеть в темноте ее глаз. Как хорошо, что это не забыто, как плохо, что я это помню. А прошлая зима! Как мы мерзли на автобусной остановке и грелись в подъезде, как прогуливали школу и ходили в кино, как она приезжала ко мне, была здесь, в этой комнате. Я бросаю окурок и иду спать. Как я устал!