Во сне и наяву. Продолжение 7

XVIII

Было тёплое Первомайское утро. После завтрака Эдька, взяв небольшую рогатку и металлические пульки, убежал. Через некоторое время нарядная с двумя воздушными шарами в сопровождении отца, ушла смотреть наш Крымский парад и я, будучи очень довольной, что старшего брата по-близости нет, а значит, мои шарики от его оружия не пострадают. Мы шли. Почти во всех дворах звучала музыка, причём везде одинаковая, потому что воспроизводилась, выкрученными на полную громкость, репродукторами местного радио. Когда проходили мимо цветущих деревьев, эта музыка сливалась с жужжанием пчёл, и свежий запах цветов поднимал настроение, создавая какую-то лёгкость во всём теле. Каждый год первого мая примерно в одно и то же время мы с отцом проходили вдоль нашей улицы, и всегда при этом раздавалось «Утро красит нежным светом...» Я была уверенна, что песня эта придумана вместе с праздником, и очень удивилась, узнав, что Первое мая празднуют во всех странах. Гордость за себя и своих близких, родившихся в Советском Союзе, задирала кверху мой курносый нос при звуках знакомой мелодии. Ведь только советские люди понимали слова, которые так радостно кем-то распевались.
Когда мы достигли цели, Борис, увидев перегородивший одну из улиц, грузовик, приподнял меня и поставил внутрь кузова. Несмотря на то, что там уже стояли дети, мне это не понравилось.
 - Пап, сними меня отсюда.
 - Стой-стой, - ответил отец довольным голосом, - там ты всё увидишь, а здесь – ничего.
 - Но я не хочу...
Как объяснить, что для меня главное было не только всё увидеть, но и кричать, изредка дёргая его за руку: «Пап, пап, посмотри..»? Но даже сказанных мною слов, Борис не услышал, потому что заиграл духовой оркестр, и колонны двинулись.

Возвращались мы практически молча, потому что папа, оказалось, не видел ничего, что в той или иной степени заинтересовало меня.
А дома шла активная подготовка: до прихода гостей оставалось несколько часов.
 - Вернулись? – у Мани с утра было отличное настроение.
 - Мам, а я Андрюшку видела.
 - Вы, что тётю Наташу встретили?
 - Да, нет же. Он сам со своей школой шёл.
 - Не может быть. Ты обозналась. Дети идут в колонне, начиная с пятого класса. Эдик там был?
 - Не, Эдика не заметила, а Андрюшку видела. А ещё Нюрку и Наташу.
 - Какую Наташу?
 - Как какую? С нашей улицы. Ты, что Наташу не знаешь?
 - А-а. Ну-да, я просто не сразу поняла. Их ты, конечно, могла увидеть, а вот Андрея ты с кем-то перепутала.
Калитка открылась, и под лай собаки к дому приближалось нарядноё семейство Бероевых.
 - Вы знаете, - весело заявила Наталья Семёновна, - мы вот решили, не заходя домой, сразу к вам. Извините, что раньше времени, но Мань, ты мне сейчас халатик какой-нибудь дашь, и мы вместе хозяйничать будем.
 - Ой, Наташа! Да у меня, можно сказать, всё готово. Только горячее осталось, но это я поставлю, когда уже все соберутся. Вы правильно сделали, что домой не стали заходить, а то потом автобус ждать пришлось бы...
 - Тётя Наташа, а я Андрюшку на параде видела.
 - Да. Представляешь, она твоего Андрея сегодня с кем-то перепутала, говорит, что он в колонне шёл.
 - Так он действительно шёл, - посмотрев на меня, Наталья Семёновна утвердительно закивала головой, - ты не обозналась.
 - А что седьмая школа начальные классы тоже привлекает к демонстрации? – удивилась Маня, - Эдик у нас в этом году первый раз пошёл.
 - Да, как сказать? Вообще-то там тоже... Но Андрей - отличник. А отличники всех классов возглавляли колонну.
 - Андрей – отличник? Вот умница какой, - похвалила Маня и выразительно посмотрела на своего сына, который только зашёл в дом. В её голосе слышались какие-то нотки зависти.
Неужели мама также мечтает, не стоять молча на грузовике, а гордо идти посреди улицы, чтобы все на неё смотрели, подумалось мне, потому что я завидовала Андрюшке своей белой детской завистью.
 
После игры «в хоккей», когда мы с Таней стояли на воротах, а наши братья гоняли по траве палками остаток от какого-то старого мяча, я забежала попить воды. Маня, уже переодетая в праздничное платье, нарезала хлеб и о чём-то беседовала с Юрием Петровичем. Они сидели вдвоём на веранде, дверь которой, вопреки хорошей погоде была прикрыта. Гость внимательно смотрел на хозяйку, как будто видел её в своей жизни первый раз.
 - Нда, - скептически улыбнулся он, - а Борис?
 - Борис в следующую субботу работает, так что можешь не бояться.
 - Ты не поняла, - Юрий Петрович говорил медленнее и тише обычного, - Что скажет Борис, если я ему передам этот весь наш разговор?
 - Но ты же не передашь?
 - Так вот ты какая, Маничка, - он больше не улыбался, но продолжал внимательно изучать весь облик моей матери, - а сразу, ведь и не скажешь, что ты способна на обман.
Но, мама не обманывает, я сама слышала, как отец сообщил ей, что в следующую субботу работает, подумала я, но ничего не сказала, потому что встревать, когда взрослые разговаривают, считалось преступлением.
Маня засмеялась:
 - А я вот не знала, Юр, что ты лишён чувства юмора. Я ведь пошутила, а ты так всё это всерьёз воспринял. Совсем шуток не понимаешь.
 - Значит, я не понимаю шуток? – Юрий Петрович снова улыбнулся, - А если моя Натали так с твоим мужем пошутит? Я ведь тоже часто на сутки в часть ухожу. У Бориса с чувством юмора всё в порядке? Как ты думаешь?
 - Ну, ладно, всё, - мне показалось, что мать из-за чего-то сильно рассердилась, - давай прекратим и забудем. Я действительно не способна на обман, и у нас в любом случае ничего б не было.
 - А зачем же предлагала?
 - Может, я тебя проверить хотела. Решила узнать, а ты способен на обман?
 - Узнала? – комнату наполнил раскатистый смех Юрия Петровича.
Он неспеша поднялся и вышел во двор, однако не надолго, потому что вскоре все с шутками стали усаживаться за стол.
Ещё не был произнесён первый тост, все только старательно наполняли тарелки, когда Юрий Петрович вдруг обратился к моему отцу:
 - Знаешь, Борис, мне надо с тобой поговорить, - он вдруг замолчал, изучающе глядя на Маню.
Я, сидевшая на краю нашего детского стола, тоже посмотрела на мать. Её лицо было совсем белым, как будто стены отсвечивали. На фоне разрумянившейся Ирины Карповны это выглядело странно, и я подумала, что, наверное, у мамы болит голова, но она стесняется при гостях в этом признаться.
 - Ты хочешь сейчас со мной поговорить? - уточнил Борис.
 - Да, вот, меня интересует одна вещь... Ты насос какой мощности установил?
 - В колодце? Пятьсот ватт.
 - Пятьсот ватт? – Юрий Петрович снова посмотрел на Маню, которая вдруг раскраснелась сильнее, рядом сидящей, подруги, и очень весело засмеялся, - А я думал где-то два киловатта. Представляешь, как я заблуждался?
 - Юрий Петрович собирается построить свой дом и установить в колодце насос? – произнесла Маня скептически и надменно.
 - Чего это ты, Мань, Юру по имени-отчеству? – удивилась тётя Наташа.
 - А мне так больше нравится. Я, между прочим, имя Маня тоже не люблю. Мария Эдуардовна всё-таки звучит немного лучше.
 - Хорошая идея, - оживился Юрий Петрович, - предлагаю с сегодняшнего дня обращаться друг к другу только по имени-отчеству, - он почему-то опять весело засмеялся, глядя на мою мать.
 - Поддерживаю, - произнёс дядя Коля, - Мы всё-таки все здесь люди интеллигентные, так и будем вести себя интеллигентно.
Однако по непонятным мне обстоятельствам полные имена прилипли только к женщинам и к Юрию Петровичу. К Коле и Мише все обращались по-прежнему.


XIX

 Наступило лето. Дома стали часто произносить непонятное мне слово ЛЕНИНГРАД, а однажды Маня сказала, что уезжает и её целую неделю не будет.
 - Что тебе привезти? – спросила меня мать.
 - Ничего, - теперь это был мой стандартный ответ на подобные вопросы.
 - Я-то всё равно что-нибудь привезу, но если ты сейчас признаешься, о чём мечтаешь, то мне легче там будет найти для тебя что-то интересное.
О чём мечтаю? Меня давно интересовал вопрос: почему есть заводные машинки, которые сами ездят, но я ни разу не видела заводную куклу, которая сама ходит. Этакая дискриминация женских интересов, можно сказать, чуть ли ни с самого нашего рождения.
 - Ты не знаешь, - спросила я Маню, - бывают заводные куклы?
 - Ты всё ещё хочешь большую куклу? – она не ответила на мой вопрос.
 - А заводные куклы большие?
 - Заводные? Как это заводные куклы?
 - Ну те, которые сами ходят.
 - А что, такие бывают? - Маня задумалась.
 - Не знаю. Но если бывают, то привези. Всё равно какую, большую или маленькую, главное, чтобы она ходила. Ну, а если таких не бывает, - мне хотелось, раз уж с непривычной для меня настойчивостью, вдруг спрашивали, чего я хочу, обсудить все варианты, - то тогда большую. Самую большую, какая только в мире есть.
 - Хорошо, - она улыбнулась и пошла упаковывать чемодан.
Провожать её на вокзал меня не взяли.
 - Это далеко и ты устанешь, - сказала Маня и, поцеловав меня, направилась к калитке.
 - Не так уж это и далеко, - уточнил Эдька. - Просто, толку от тебя? Я-то хоть маме сумки помогу нести. А ты? Так, что сиди дома.
Он побежал догонять родителей, а мы с бабушкой остались.
 - Бабусинька, а целая неделя, это сколько?
Она подвела меня к календарю и неспеша стала объяснять. Уже через полчаса я распевала новую песенку:
Понедельник, вторник,
Середа, четверг,
Пятница, суббота,
И воскресный день.
 - Как ты думаешь, - спросила я, укладываясь спать, - мама привезёт мне заводную куклу?
 - Заводную куклу?
 - Ну, да. Куклу, которая сама ходит.
 - А что ещё она должна сама делать?
Я задумалась.
 - Бабушка, а бывают куклы, которые кушают?
 - Ну, тогда они должны ещё писять и какать.
Мне стало смешно.
 - А что такие тоже бывают?
 - Бывают, - грустно вздохнула она, - только некоторые из них потом вырастают и начинают бабушке грубить.
 - А я своей кукле ни за что не разрешу бабушке грубить.
 - Я ничуть в этом не сомневаюсь. Твоя кукла будет такой же чудесной, как и ты. Только твоей бабушки тогда уже не будет.
 - Почему? Бабушка, почему тебя не будет?
Она погладила меня по щеке своей шершавой морщинистой рукой, убрав с лица волосы, и мягко коснувшись моего лба теплыми губами, сказала:
 - Спи, уже поздно, а про кукол завтра поговорим.

Я проснулась от того, что под окном один осмелевший воробей своим громким чириканием пытался доказать Дрынде или какой-то другой кошке своё право на существование, спрятавшись при этом в густых ветвях старой груши. Солнце не успевшее подняться выше верхушек деревьев сообщило мне о раннем утреннем часе. Маня в таких случаях уговаривала обычно поспать ещё немножко, потому что сама, работая допоздна в вечерней школе, не любила рано вставать. Но она была далеко, а бабушка мой подъём одобрила:
 - Вот и хорошо, что ты встала. А днём, как все детки в твоём возрасте, немного поспишь.
Вскоре проснулся и Эдька, но идти умываться наотрез отказывался.
 - Я и так чистый, - кричал он, - так что ты мне здесь не командуй, а давай пожрать!
 - Это ты здесь не командуй, - спокойно сказала бабушка, - а кушать ты у меня не получишь, пока зубы не почистишь.
 - Ах, так? Ладно-ладно. Мама всего лишь на неделю уехала. Она приедет – она тебе даст! Она тебе покажет, как меня голодом морить! Я ей всё-ё-ё про тебя расскажу!
Бабушка, глядя на внука, улыбнулась и сказала:
 - Твоя мама приедет только через неделю. И ты ей ничего не расскажешь, потому что к тому времени умрёшь с голоду, если немедленно не пойдёшь умываться, - она повернулась и пошла ковыряться в огороде.
Эдька какое-то время слонялся по дому, а потом всё-таки пошёл и умылся. Разыскав бабушку, он закричал ей издалека:
 - Ба, я уже готов, иди, жрать мне давай!
 - Я на тебя столько времени потратила, уговаривая умыться! А теперь мне некогда. Вот дополю грядку до конца, помою руки и тогда дам тебе покушать.
 - Ты что? Хочешь, чтобы я с голоду здесь умер?
Но бабушка ему не ответила, продолжая работать.
Потом брат уплетал свою любимую рисовую кашу, рассказывая нам, как возле канавы видел живую черепаху. Поев, он сказал: «Спасибо» и за всю неделю ни разу бабушке не нагрубил. Даже иногда предлагал ей свою помощь. Однако ровно через семь дней он снова стал привычным для меня Эдькой.

Маня приехала утром, ещё до того, как Борис ушёл на работу, но я услышала её голос, когда она уже с дороги помылась и, кушая салат из свежих овощей, рассказывала бабушке о своих впечатлениях. Сорвавшись с постели с криком: «Ура наша мама приехала», я выскочила на веранду. Мать обняла меня и, убрав волосы с глаз, сказала, что я выросла.
 - Мам, а ты куклу купила? – мне натерпелось узнать, бывают ли всё-таки они заводные.
 - Купила, - мама одарила меня загадочной улыбкой.
 - Заводную?
 - Послушай, - она обиженно поджала губы, - ты маму ждала или куклу?
 - Маму, - потупившись, ответила я, поняв, что кукла не заводная.
Одеваясь, я думала о том, что если кукла не заводная, то значит очень большая. Мы, ведь, так договаривались. Она, наверное, такая, как у Гали, а может быть ещё больше. Галина кукла была всего лишь на голову меньше её самой.
После завтрака мать отдала мне коробку. Я открыла, но то, что там лежало было раза в два меньше ожидаемого. Видя моё разочарование, Маня пояснила:
 - Заводная, потому что «мама» говорит, - она несколько раз перевернула игрушку, и та издала что-то вроде «ква». На слово «мама» оно походило мало.
Еле сдерживая слёзы от обиды, я сказала:
 - Заводная, это если ключиком заводится.
 - Но я же не знала, - как бы удивилась Маня.
 - Я тебе говорила, что она должна сама ходить.
 - Но таких не было, а ты сказала, что тогда можно просто большую куклу купить. Она ведь большая, больше всех, которые у тебя есть.
 - Я просила самую большую в мире.
 - Так может она и есть самая большая в мире.
 - Нет, потому что у Гали кукла больше этой.
 - Осечка, - подмигнула Маня своей матери, - откуда ж мне было знать какая там кукла у Гали.
Потом она вдруг на меня рассердилась и сказала, что если мне игрушка не нравится, то её заберёт другая девочка.
 - А ты мне большую купишь?
 - Ну, уж нет! Раз не понравилось, что я для тебя выбрала, то больше покупать тебе ничего не буду.
Такое положение дел меня не устраивало, и свою «синицу в кармане» я утащила к другим игрушкам. В детской Эдька любовался новым приобретением. Ему повезло больше: его корабль мог сам плавать по воде, потому что внутри его была батарейка. Брат сказал, что игрушки на батарейках ещё лучше, чем те, которые заводятся ключиком.

В тот день и на следующий к нам постоянно кто-то заходил и Маня, не уставая, повторяла свой рассказ о том, как она совершала пять экскурсий в день по музеям, а шестую по магазинам. Каждой Маниной посетительнице я должна была показывать, что мне мама привезла из Ленинграда, то есть свою новую куклу.
Потом, чтобы меня каждый раз не дёргали, я как бы нечаянно, оставила её у стола, где Маня демонстрировала все привезённые покупки, и тихонечко себе сидела в соседней комнате, обходясь другими игрушками. Мать же, наверное, решила, что меня в доме нет, когда увлечённо рассказывала:
 - Свете я ещё вот куклу купила.
 - Красивая. Ей понравилась?
 - Ещё бы! Такая кукла и не понравится? Там, правда, и побольше была, но я видела, как маленькая девочка тащила огромную, больше себя коробку, а мать её постоянно подгоняла. Мне, прям, даже жалко стало того ребёнка, и я купила поменьше. Да и потом, знаете, та кукла стоила пятнадцать рублей, а эта пять, - видно Маню какое-то время мучило угрызение совести, что не выполнила мою просьбу и она перед соседкой, которая даже не была её подругой, вдруг стала оправдываться. А потом той же соседке захотелось показать, какая она заботливая мама, - А Эдику одну вещь купила, пять магазинов в поисках обошла. Он ещё не знает, я спрятала. Вот исполнится двенадцать лет – подарим ему на День рождения. Это конструктор, но не простой, а электрический. Представляете, он сможет собирать всякие там устройства, которые от батарейки работают.
Мне вдруг захотелось заплакать. Если до этого я себя утешала тем, что Маня не видела в магазине куклы больше моей, то теперь точно знала, она просто не захотела её покупать. Кроме того, было обидно, что Эдьке досталось две вещи на батарейках, а мне ни одной, и я сильно засомневалась, что заводных кукол не существует.
Мама специально спросила меня, о чём я мечтаю, подумала я, чтобы именно такие игрушки мне не покупать. Я решила больше никогда не признаваться ей о своих мечтах, но, несмотря на этакую внутреннюю решительность, слёзы помимо моей воли потекли из глаз.
Маня пошла провожать гостью до калитки, тем не менее, я старалась плакать тихо, беззвучно, прекрасно понимая, что это не тот случай, когда мой плачь может что-либо в этой жизни изменить. Хотелось, как можно дольше, оставаться в этой комнате одной и даже бабушке я бы в тот момент, наверное, не обрадовалась. Но в детскую заглянул Борис. Я его по-своему любила, но как защитника или друга уже давно не воспринимала, поэтому поделиться «наболевшим» именно с ним желания не было. Однако он стоял над головой, спрашивал, что случилось, и надо было что-то отвечать.
 - Я хотела заводную куклу, - попыталась как можно быстрее объяснить ситуацию я, чтобы Борис, удовлетворив своё любопытство, поскорее от меня ушёл, - она должна была сама ходить, а мама мне такую не привезла, и большую тоже не привезла.
 - Подожди, но ведь мама привезла тебе куклу, - отец смотрел на меня строго, сердито, но немного удивлённо.
 - Она не заводная, - я повторила своё недовольство другими словами, - Я не такую просила. Для Эдьки она нашла не просто заводные игрушки, а даже на батарейках...
 - Ты хочешь себе игрушку на батарейках? – отец вдруг, достав из моего кармана носовой платок, вытер мне слёзы и сел рядом на пол.
 - Хочу, - призналась я.
 - Хорошо, - сказал он, - я тебе куплю.
 - Ты? Но тебя мама заругает, - я знала, что с тех пор, как Коля перестал приносить подарки Эдику, возмещая это деньгами, Маня запретила мужу меня «баловать».
 - Мама меня заругает? – он улыбнулся, и его зелёные глаза стали красивыми, как свежие конфеты «Дюшес», - Не заругает. Это я заругаю её.
Посидев ещё некоторое время со мной молча, он ушёл, а на другой день, прийдя с работы, при всех протянул мне небольшой свёрток.
 - Знаешь, - сказал папа, - заводных кукол, мне объяснила продавщица, не бывает. Игрушек на батарейках пока в нашем магазине нет. Мы же не в Ленинграде живём, - он смерил осуждающе с ног до головы свою жену, - Но я принёс тебе другую интересную игрушку.
Это был трактор. Заводной трактор с настоящими резиновыми гусеницами и шестью крутящимися колёсами.
 - Он может двигаться быстро, медленно и очень медленно. А ещё может ехать назад, - объяснил мне папа и показал, как управлять столь сложным видом транспорта.
 - Да? – Эдька сначала с завистью посмотрел на игрушку, потом требовательно на свою мать, - А вот мне в её возрасте таких игрушек не дарили!
 - Зачем ты купил ей эту машину? – закричала Маня, - Она девочка, и с машинками не играет!
 - Не играю, потому что у меня их не было, а этой буду играть! – заявила я.
 - Я не с тобой разговариваю, - оборвала меня мать и обратилась снова к Борису, - Как ты мог сделать покупку только одному ребёнку? Что ты за отец?
 - Она просила у меня заводную игрушку, вот я и купил. Кто ж тебе виноват, что ты не выполнила её просьбу, а от твоего подарка, девчонка сидела, забившись в угол, и плакала. Что ты за мать, если, шастая там по магазинам, не смогла купить дочке ничего, кроме примитивной куклы, которую и в Крымске приобрести можно?
 - Это не правда! Ей понравилась кукла! – взвизгнула Маня и обратилась ко мне, - Ты что, плакала?
Я кивнула, но от страха, что сейчас выпустив наружу свой характер, мать заберёт у меня и куклу и трактор, боялась произнести хотя бы слово. Однако, сбавив крик до спокойного тона, она сказала:
 - Ну, ладно. Но трактор будет игрушкой для двоих. Так что, сынок, если захочешь, можешь тоже им играть.
 - А ты, если тебе так тот теплоход нравится, тоже можешь его брать, - обратился ко мне отец. Что на него в тот день нашло, похоже он и сам не понимал.
 - Ну, уж нет! – Маня снова сорвалась на крик, - Она его тут же поломает! Она ещё маленькая для таких игрушек.
 - В таком случае, - усмехнулся Борис, - Эдик уже большой для трактора.
Он повернулся и пошёл мыть руки, а я поняла, что в отличие от всех других моих игрушек, понравившихся брату, эту Маня у меня ни при каких обстоятельствах уже не заберёт. То ли поэтому, то ли по каким другим причинам, несмотря на то, что трактор не был пределом моих мечтаний, он стал одной из самых любимых вещей. И когда в дальнейшем от равнодушия Бориса, у меня наворачивались на глаза слёзы, я брала в руки тот самый трактор, и мне казалось, что у меня в этой жизни два папы...

 (продолжение следует)