На кого похожа Хисса

Одно из моих самых первых воспоминаний – это тарелка. Я сижу на стуле, тяжелом, устойчивом, мне немножко неудобно дотягиваться до своей еды. Мама подсунула под мою попу подушку, но все равно высоковато. Зато очень весело болтать ногами! Я сижу, болтаю ногами и делаю вид, что ем. Каша… Терпеть не могу кашу! Любую! Я люблю мясо! Никак не могу понять, почему мама с такой настойчивостью кормит меня кашей. Но сама тарелка мне нравится. Она деревянная, тоже тяжелая, и можно рассматривать разводы и узоры на теле дерева, из которого она сделана.

Мы с мамой сами умеем делать разную посуду. Все остальные тарелки, кроме моей, мама лепит из глины, а еще кувшины и чашки. Мою тарелочку мама выточила для меня из дуба, когда я была еще совсем маленькая, чтобы я ее не разбила. Мама и меня научила лепить посуду и вырезать ложки. Еще потом их можно раскрашивать, можно ими стучать, можно играть по-всякому. Мама очень красиво рисует, я тоже когда-нибудь так научусь!

Мама у меня вообще самая лучшая в мире. Во-первых, она очень добрая. У нее такой голос, что даже когда она меня ругает - никогда не злится. Во-вторых, мама замечательно пахнет. Если бы у меня спросили, какой самый лучший в мире запах, я бы сразу ответила – мамин! Я очень люблю примерять на себя мамины платочки – не потому, что они такие уж красивые, а потому что пахнут мамой. И когда я завязываю на себе этот платок – этот запах обнимает меня, обволакивает, как будто мама обняла и поцеловала. И еще моя мама красавица! У нее большие зеленые глаза, темные волосы, нежные губы… Я тоже хочу быть такой, когда вырасту.

Иногда мы отправляемся в Город и там продаем нашу расписную посуду. Я обожаю эти походы, и раньше никак не могла понять, почему мама беспокоится каждый раз, когда мы туда идем. Это же так весело! Я горжусь своими ложками и тарелками и радуюсь, когда их покупают! Конечно, у мамы получается лучше, но и мои, простенькие, уже находят своих покупателей. А иногда я просто дарю их тем, кто понравится. Мне тоже часто что-нибудь дарят и улыбаются. Эти подарки я собираю в свой сундучок: они мне кажутся очень ценными. Гораздо более ценными, чем если бы я их просто купила. У меня уже есть колечко, бусы, странная восточная шапка, каких у нас не носят, две чужестранные монеты, стеклянный шарик, который помещается в двух моих ладонях и необычная чашка, которая кажется сделанной из морозных узоров на окне. Я из нее никогда не пью, я играю с ней, будто она волшебная. А когда кладу на место – бережно заворачиваю в кусок пушистой материи, которую мне тоже подарили.

Мама не возражает – наоборот, смотрит с улыбкой. Мне в Городе весело. На обратном пути мама всегда покупает мне леденец на палочке и еще сладости про запас, а иногда берет у торговца дяди Трэма отрез ткани, чтобы сшить нам новые платья, поэтому домой мы всегда возвращаемся хоть и налегке, но не с пустыми руками. А однажды я нашла в канаве за площадью почти уже утонувшего котенка – и решила взять его с собой. Мама пыталась возражать, но недолго:

- Хисса, зачем нам кот?
- А зачем вообще людям коты, мам?
- Мышей ловить.
- И все?
- Да, больше ни для чего.
- Непрааавда!!! Мышей у нас нет… жаль… Но он мне все равно нужен! Я буду с ним дружить!
- Лучше вон с девочками пойди поиграй, пока мы здесь. А то мы с тобой совсем уж в лесу одичали!
- Девочки – фу!!! Они противные! Я лучше пойду с Круном и Дроттом поиграю.
- А котенок?
- Он со мной пойдет! Он же теперь мой друг!

Так у нас появился Миур. Но о нем я позже расскажу, если не забуду.

Мы всегда возвращаемся засветло. Наш товар быстро раскупают, хотя, даже если еще не все продано, мы всегда собираемся рано, чтобы успеть домой до последних лучей солнца.

Я никогда особенно не задумывалась, почему все остальные торговцы сидят на площади допоздна, а мы – нет. По правде говоря, пока мы успеваем дойти до дома, я уже засыпаю на ходу и вовсе не прочь забраться в свою кровать пораньше и уснуть.

Однажды мама объяснила мне, что если бы люди узнали, кто мы такие, то они могли бы нас убить.

- Но почему?.. - не поняла я.
- Так издавна ведется, Хисса, - грустно ответила мама, - Я никогда не рассказывала тебе… что ж… тебе уже целых шесть лет… Думаю, ты сможешь все правильно понять.
И мама рассказала мне свою историю.

***

…
Я сидела на крылечке и, щурясь, вытачивала ложку. Еще пять ложек лежали рядом со мной на ступеньке, прогретые вечерним солнцем, как и все вокруг. Сегодня у меня было много мыслей, поэтому и ложек получилось больше, чем обычно. Мама рассказывала очень коротко, скупо, сжато… а теперь все это вертелось в моей голове, обрастая дыханием реальности, настоящими и додуманными деталями. Я проживала все, как будто это была моя жизнь.

Рядом сидел изрядно подросший толстый Миур и флегматично выражал мне сочувствие бойким урчанием. Он воспринимал меня как равную… пока однажды не получил хорошенько лапой по башке за неприличные посягательства на мою девичью честь. Именно поэтому мама и была против кота – поди объясни ему, что я не взрослая, и не кошка, а оборотень-детеныш… Оборотень-рысь. Как и моя мама. Впрочем, я вполне доступно смогла ему объяснить, что больше не следует так делать, и теперь время от времени Миур отправлялся на поиски приключений к городской стене, где шастали ободранные городские кошки. Меня он воспринимал как хозяйку, а в кошачьем обличье – как старшую, сильную и умную подругу. От которой лучше держаться подальше.

…Моя бабушка тоже была оборотнем. И от нее моя мама узнала, что, если девочка-оборотень ни разу до того, как сама уронит первую кровь, не попробует чужой крови в кошачьем обличье – то быть ей потом всю жизнь человеком. Если же попробует – останется обычным оборотнем, будет превращаться в огромную кошку по ночам. А еще… Если детеныш-оборотень попробует человеческой крови – то станет гораздо более сильным зверем и сможет превращаться по собственному желанию, даже днем. Но самое главное - сможет быть человеком ночью.

- Хисса, я не уследила за тобой… Ты поймала мышь, когда тебе было два года, и съела ее! Я так хотела, чтобы ты осталась человеком…
- Но почему, мам? Мне нравится быть кошкой!!!
- Ты не понимаешь. Быть такой – значит всю жизнь быть одинокой… - мама опять грустно улыбнулась.
- Ну и что же здесь плохого? Почему одинокой? Ведь у меня есть ты!
- Ты еще маленькая, ты не понимаешь… - и мама рассказала мне, как она стала одинокой и сильной.

… Моя бабушка тоже очень хотела, чтобы ее дочь осталась человеком. По ночам она запирала маму в кладовке и никуда не выпускала. Мама ненавидела эту кладовку. Ее манили запахи и звуки ночи, ей хотелось красться во тьме, валяться по мокрой траве и фыркать, хотелось пробираться по ночному лесу, куда глаза глядят, точить когти о стволы деревьев… И однажды она сбежала. Конечно, мама заранее проделала себе выход на волю, расшатав одну из досок в полу, а подкоп гораздо удобнее делать кошачьими лапами. Она получила то, чего хотела - свободу, и наслаждалась этим чувством, забыв о времени. Ночами - охотилась, гуляла, жила; днем забиралась в какие-нибудь заросли и блаженно отсыпалась...

Когда она вернулась домой, там ждала беда. Бабушка очень волновалась и искала ее повсюду. И люди, жившие в деревне неподалеку, что-то заподозрили. А может быть, и не заподозрили, а просто обратили внимание. Когда мама вернулась, бабушка уже была мертва, а их дом с трех сторон поджигали какие-то мужчины. Мама убила их всех, выпрыгнув из кустов диким зверем, разодрав когтями и зубами. Никто ничего не понял и не успел сделать. И только потом мама посмотрела в их лица и узнала Раума, Джэрда и Торла, которые всегда здоровались с бабушкой в деревне, и часто напрашивались в гости. С тех пор моя мама превращается только тогда, когда сама этого хочет. Два года ей вообще ничего не хотелось, и она прожила это время в зверином обличье, потом неожиданно нашла нашу избушку.

Я представила себе, как мама зашла в заброшенный дом, полный паутины и воспоминаний о чем-то, чего мы никогда не узнаем. Кто здесь жил, чему он радовался, чему огорчался? Эти чужие воспоминания были человеческими, но в них не было зла. И ей захотелось стать человеком. С тех пор она живет здесь. Город не так далеко от нас, но город – это лучше, чем деревня. Там больше людей и никому ни до чего нет дела. Одни приходят, другие уходят, а тех, кто остается - слишком много, чтобы они вспоминали еще и о нас. «Люди не всегда помнят даже о тех, с кем приходится делить одну крышу», - сказала мама, - «здесь мы в безопасности».

Я сидела на теплом, прогретом за день крыльце – и все вокруг оставалось привычным и родным, все вокруг было наполнено светом, запахом цветов, звуками леса, которые раньше складывались в песню - песню о любви, которую мир пел для меня. А сейчас мне было страшно и темно внутри. Я твердо поняла одно: что никогда не буду уходить далеко от дома по ночам, оставив маму одну. Я просто не смогу, страх за любимого человека привяжет меня к дому гораздо прочнее, чем любые замки и двери.

Ночью я пришла спать в маминой кровати и долго-долго мурлыкала, пока она гладила меня за ушами своей теплой доброй рукой. Мне хотелось плакать. Но плакать ночью я не умела. Миур пришел к нам, мы коснулись друг друга мокрыми холодными носами, и уснули, хором урча нашей маме песенку.


***

Варрир спешился у колодца, наполнил флягу и поехал дальше, насвистывая песенку о солдате, который возвращается домой, получив за верную службу три сухаря. Вообще-то, это было нечестно. Ему грех жаловаться. Кнез щедро одарил его напоследок и уговаривал остаться, но Варрир точно знал, что толку от него больше не будет и не хотел быть ненужным в своей дружине. Во время последнего сражения его ранили в голову. И вот поди ж ты – руки-ноги на месте, а только теперь много не навоюешь. Сначала надеялся, что это пройдет, потом решил уйти. Чем теперь заняться? А, там видно будет. Все одно больших радостей ждать не приходится.


Дорога неторопливо виляла между озерами, лесами и деревеньками и не слишком верилось, что она приведет именно туда, куда должна бы. Каждый новый поворот вызывал лавину воспоминаний, которые давно сгорели и пропали в той жизни, которую он вел последние годы. Теперь же пришло время вернуться домой и обнаружить, что дома давным-давно нет. И дело вовсе не в том, что кто-то мог занять его жилье. Дело в том, что жизнь там наверняка изменилось гораздо сильнее, чем во всем остальном мире.

Когда ты уходишь из дома на долгие годы, ты должен быть готов к тому, что больше никогда не вернешься. Даже если тебе повезет не быть убитым на войне, не пропасть в жизненных хитросплетениях – ты вернешься совсем в другое время, и все будет иначе. Милые мелочи, которые так дороги твоему сердцу, перестанут существовать. На пустыре, где ты по вечерам с друзьями сидел у костра, - построят ратушу или новый особняк, любимая девушка выйдет замуж за другого и превратится в толстую домохозяйку, а друзья, фальшиво похлопав тебя по плечу и радостно выпив за встречу, разойдутся по домам, каждый в свою собственную жизнь. И едва ли вспомнят о тебе спустя день или два.

Ты не возвращаешься. Ты всего лишь едешь опять в какую-то новую жизнь. И нет никаких причин надеяться, что она хоть чем-то будет лучше той, которая была раньше.



В глазах начало темнеть и навалилась слабость. Варрир свернул к ближайшему постоялому двору. Еще пару дней – и он будет дома. В конечном пункте своего путешествия.

Перед сном он все же позволил себе вспомнить то, о чем на самом деле не забывал никогда. Миррша. Интересно, где и с кем она сейчас? Да уж, наверное, не с бесполезным калекой. Еще тогда он звал ее с собой в столицу. Многие воины брали с собой на службу жен, многие девушки бросали все и срывались вслед за любимыми, хотя доле этой не каждая позавидует: вместо собственного дома – дружинная изба, вместо покоя вечный страх за мужа… И еще неизвестно – то ли твой избранник завоюет почет и уважение, то ли будет убит в первом же бою.

Миррша собиралась поехать с ним, и отказалась в самый последний момент, ничего не объясняя. Варрир заставил себя забыть о ней, убедившись, что для самых странных человеческих поступков всегда находятся самые простые причины. Особенно для предательства.

Миррша… Ночью она все же приснилась ему. Обняла, поцеловала… Прижала к себе, успокаивая, как ребенка. А потом Варрир увидел, как любимая вырвала у него сердце и ушла, оставив странную пустоту. Во сне он был даже рад этому. А проснулся с неясным беспокойством, которое отдаленно напоминало радость. «Не такая уж ценность это мое сердце, чтобы мне было жаль отдать его тебе, Миррша», - пробормотал он во время завтрака, не обращая внимания на странный взгляд служанки.

***


…В этот раз я беспокоилась гораздо сильнее, чем мама. Так странно было идти на привычную и почти родную торговую площадь, к людям, которых я всегда любила, которые дарили мне свои улыбки и подарки, становившиеся потом «сокровищами», зная, что эти же существа способны убить меня, узнав, кто я на самом деле. Ни за что. Просто потому, что я - это я.

Даже мои приятели Крун и Дротт сегодня не смогли зазвать меня поиграть, хотя, похоже, им было, чем похвастаться. Крун разгуливал в настоящем воинском шлеме с необычайно гордым видом, но я даже не взглянула на него. На этот раз у меня было много ложек – последние дни мне совсем не хотелось гулять и играть, и разрисовывала я их медленно и старательно, поэтому они получились ненамного хуже, чем мамины. Но меня это почти не радовало. Когда мама отошла, чтобы набрать нам воды, мне стало совсем страшно и тоскливо, я сидела на коврике, обхватив коленки и старалась не смотреть по сторонам.

Чья-то тень заслонила солнце и я подняла глаза. Возле меня остановился незнакомый мужчина с большим шрамом через весь лоб. Он долго рассматривал нашу посуду, потом перевел взгляд на меня. Я заерзала. Как-то неуютно, когда тебя разглядывают, будто ты выставленный на витрине предмет. И взгляд у него был тяжелый и странно неподвижный.

- Как тебя зовут? – спросил он наконец.
- Хисса, - ответила я.
- А ты чья будешь?
- Я мамина. И своя, собственная.
- А кто твой отец?
Я задумалась. В самом деле, у всех мальчишек и девчонок были отцы. Правда, отца не было у Дварны, но говорили, что он погиб. И еще отца не было у Перена, сына городской побирушки, но его все дразнили ублюдком и еще похуже, а меня – нет. Почему? Наверное, все же, у меня есть отец?
- Я не знаю, - честно ответила я после всех раздумий.
- Твою маму зовут Миррша?
- Да, - удивилась я, - А вы с ней знакомы?
- Был. Когда-то. Сколько тебе лет?
- Шесть. А вам?
- Мне? – он неожиданно улыбнулся, - Мне, кажется, двадцать пять. А что?
- Да ничего. Ну вы все спрашиваете и спрашиваете, вот я и решила тоже спросить.
- Хисса… - задумчиво сказал он и присел на корточки, вглядываясь в мое лицо. Я скорчила смешную рожу.
- Ты похожа на рысь! – неожиданно сказал он, - такая рыжая, глаза зеленые, вся в конопушках и взъерошенная!

Я тут же опять испугалась и подозрительно уставилась ему в глаза.
- Что это ты так разволновалась? – опять улыбнулся он и неожиданно дотронулся до моей головы, - Хисса…
Когда он произносил мое имя, мне казалось, будто он пытается распробовать его, словно ест что-то очень необычное и старается запомнить этот вкус.
- Варрир? – неожиданно громко и хрипло сказала мама, вернувшаяся незаметно для нас обоих.

Мужчина поднялся и встал напротив мамы, вглядываясь ей в глаза точно так же, как до этого ему в лицо смотрела я. Потом с досадой провел рукой по своей голове, поморщился и сказал:
- Миррша, нам надо встретиться, - глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду и так же спокойно задал вопрос:
- Чей это ребенок?
- Мой, - коротко ответила мама.
- Я не понимаю, Миррша, почему ты поступила так, как… поступила. Но будь уверена, что я обязательно это выясню.

***

… Мы отдали весь товар за бесценок одному из конкурентов и почему-то помчались домой. Мама сказала, что нам нужно уехать в другое место. Я чувствовала, что она испугалась этого … Варрира - и удивлялась. Да, он странный и добрым его не назовешь, но я бы не стала его опасаться. Я смотрела ему в глаза. У него были глаза человека, который может убить сгоряча или в честном поединке, но никогда не сделает подлости. В глубине души мне казалось, что для нас могут быть опасны только подлые люди, как те, которым нравилась моя бабушка, и которые убили ее, потому что они не нравились ей. Я еще не совсем понимала, о чем я думаю, но чувствовала все это примерно так.

Не знаю, может быть, маме вовсе не хотелось уходить, иначе ничего этого не произошло бы, и все было по-другому. Но мы все же решили последний раз переночевать дома.

Конечно, заснуть у меня не получалось очень долго. Я просто не могла себе представить – как это мы уйдем из нашего дома, где я прожила всю свою жизнь? А как же наш гончарный круг? И пойдет ли с нами Миур? И где он? Я неслышно спрыгнула с кровати на пол и отправилась на поиски несносного котейки. Я его здесь не оставлю одного! Мало ли что может с ним случиться без меня! Судя по всему, Миур опять отправился на свидание. Ну уж нет! Я его найду и заставлю вернуться. Принюхиваясь, я отправилась на поиски.

…Лес оглушил меня многообразием звуков и запахов. И ослепил светом полной луны. Я отправилась по следам Миура сквозь кусты и траву, дрожа всем телом. И только отойдя от дома уже на порядочное расстояние, я вдруг поняла, какую глупость совершила. Я бросила маму совсем одну!!! Да еще в такую опасную ночь, когда мы собрались убегать от чего-то страшного… И тут мое сердце стремительно подкатило к горлу – я поняла, что опоздала. От нашего дома доносился какой-то стук и звук мужского голоса. Я мчалась сквозь кусты, сломя голову, я разодрала ухо, пронесшись стрелой по зарослям шиповника, и единственное, о чем я просила всех Богов, которые когда-либо существовали в нашем мире – УСПЕТЬ!!! Успеть до того, как мою маму убьют.

Ничего не соображая, я выскочила из леса и яростно вцепилась в человека, который стучал в нашу дверь.

Последнее, что я помню – голос мамы. Она кричала: «Нет!!!!» А потом на меня кинулась рысь намного больше меня самой и, кажется, сильно огрела меня лапой по голове. Я еще успела удивиться, что лапа мягкая, без когтей, но сам удар оказался таким тяжелым, что я просто потеряла сознание.

Когда я очнулась, было светло. В окно нагло светила яркая луна. Голова слегка гудела. На лбу у меня лежала холодная мокрая тряпка, а на стуле рядом с моей кроватью сидел Варрир. Я вскочила и тряпка шлепнулась на пол.
- Хисса! – сказал Варрир спокойно и протянул руку.
- Хисса! – радостно и виновато крикнула мама, - Хисса, доченька, не бойся! Все в порядке!
Мама подхватила меня на руки и поцеловала в макушку. Я мяукнула – было немного больно – и повернула голову в сторону Варрира. Он опять улыбался, и улыбка очень странно смотрелась на его лице. Не менее странно, чем повязка на его шее.

- Я же говорил, что ты похожа на рысь, - насмешливо проговорил он и неловко дотронулся до моего носа. Нет ничего хуже для кошки, когда ей тыкают шершавыми пальцами в нежный нос. Поэтому я спрыгнула на пол. Закрыла глаза, представляя, что сейчас должно произойти.

И ответила:
- Все-таки больше я похожа на девочку!