Максимка. Старость

Простые, тихие, седые,
Он с палкой, с зонтиком она,-
Они на листья золотые
Глядят, гуляя дотемна.

Теперь уж им, наверно, легче,
Теперь всё страшное ушло,
И только души их, как свечи,
Струят последнее тепло.

Николай Заболоцкий


День был морозным. От холода бревна дома слегка потрескивали. Нюра растопила печь, в избе стало тепло. Она занесла чугунок с пареной калиной из сеней и поставила на стол. Максим выглянул в окно. На дворе стояла солнечная погода. Свежевыпавший снег был похож на белый пуховый платок. Захотелось на улицу.
- Негоже калину без хлеба есть, пойду, схожу в магазин,- заявил Максим Нюре.
Он надел ушанку, новенькую телогрейку, с трудом натянул валенки, закинул за плечи старый зеленый рюкзак.
- Не ходил бы ты. Давеча куль муки, куль сахара купили. Куры вон яиц нанесли. Сама хлеб напеку.
- Да ладно, старая, схожу, развеюсь.
Нюра встала на маленькую табуретку и с жестяного навеса над плитой достала еще теплые верхонки.
- Возьми вот. А то сегодня птицы на ветру замерзают.
 
Максим положил верхонки за пазуху; прихрамывая на больную ногу, вышел в сени. За ночь входную дверь напрочь занесло снегом. Чтобы попасть на улицу, ему пришлось пройти через пристроенную к дому углярку. Дверь из нее открывалась на метр выше входной.
- Надо было с вечера почистить, - пробормотал Максим.

Эта зима выдалась особо суровая. Постоянные метели закрыли снегом дороги до самой околицы. К домам были протоптаны лишь узкие тропинки, окруженные непролазными сугробами.
В магазине Максим выслушал все последние новости, купил и упаковал в рюкзак пять буханок хлеба и неторопливо отправился в обратный путь. По дороге домой ныла нога. Во время войны ногу чуть не отрезали в госпитале. Спасли трофейные часы, которые Максим презентовал хирургу. Хирург удалил только коленную чашечку, после чего нога перестала сгибаться и навсегда осталась прямой.

На солнце тропинка немного подтаивала, но от холодного ветра снова леденела. Максим оступился и всем своим телом рухнул в сугроб. Отталкиваясь, пытался встать, но руки тонули в снегу. Он выбился из сил от попыток вернуться на тропинку. Холодный ветер дул в лицо. В рукава набивался снег.
- Так и замерзнуть недолго, - бубнил про себя Максим. - А ведь тогда, в 43-ем, раненный, я полз и тащил за собой пленного. Нет, я еще не совсем дряхлый старик, сейчас отдохну и попытаюсь встать.

Послышались чьи то шаги. Максим поднял голову и увидел своего соседа, с которым враждовал. Его жена после стирки выливала воду под прясла их забора, от чего бревенчатые столбы подгнили, забор покосился. Пришлось рыть канаву вдоль него, чтобы отвести воду.
- Помощь нужна? - спросил сосед.
- Ступай своей дорогой. Сам справлюсь, – гордо выговорил Максим, отталкивая протянутую соседом руку.
- Скорей замерзнешь, - сказал сосед и зашагал прочь. А Максим стиснув зубы, стал карабкаться дальше. До дома оставалось метров двести. Тело не слушалось и от всех попыток подняться, только глубже проваливалось в снег.

Вдалеке вновь замаячила знакомая фигура. Это сосед возвращался с большими деревянными санями. Максим отчетливо слышал, как скрипит снег под его ногами, отвернул голову.
- Кто старое помянет тому глаз вон, - строго заявил сосед.
Как ни ворчал Максим, сосед взвалил его на сани и волоком дотащил до дома. Уже стемнело, в доме горел свет, и окна были завешены. По узкой тропинке сосед прошел к окну через огород и постучал по стеклу. Нюра раздвинула шторки и выглянула на улицу.
- Принимай своего. Свалился в сугроб, а встать не смог. Я на санях его еле дотащил.
- Ах ты, боже мой, говорила старому - сиди дома. Мороз-то на улице, какой! - растерянно охала Нюра, надевая наспех валенки. Вдвоем они затащили Максима на кровать, которая стояла на кухне. Нюра веником смела снег с Максима. Затем стянула с него валенки и телогрейку.
- Вот ведь как в жизни бывает. Ты прости меня, если что не так, - сказал Максим и зарыдал, утирая слезы кулаком.
- Бог простит, а я давно простил. Это ты меня извини, если когда не ко двору пришелся, - сказал сосед и открыл дверь в сени.
- Подожди... Возьми вот калины пареной... Старые мы совсем стали. Я и вовсе из дома не выхожу,- остановила соседа Нюра.
Сосед взял литровую банку с калиной вышел в сени. Нюра заперла за ним двери на засов и принялась хлопотать по дому.

Максим сидел на кровати и виновато поглядывал из-под своих седых бровей на то, как суетится жена возле печки. Нюра закрыла засов дымохода больше чем наполовину, чтобы тепло из избы к утру не выстудилось. Затем она вытащила из таза дрова, занесенные из сеней, положила сушиться на жестяной навес.
- Ну все, управилась, теперь давай кашей ужинать будем, - глубоко вздохнула хозяйка.
- Каша у тебя рисовая? - поинтересовался Максим.
- Да, рисовая, - подтвердила жена.
- На молоке варила? - недоверчиво спросил Максим.
- Да, - сказала Нюра, указывая на стол, где стояла неполная трехлитровая банка с молоком.
- Ну, накладывай тогда, - дал разрешение Максим.
Поправив бежевый цветастый платок, Нюра сняла с печи чугунок с кашей, разложила ее по тарелкам. Максим отужинал сидя на кровати, Нюра за столом.
- Сто грамм нальешь?
Нюра сходила в кладовую, принесла бутыль, достала граненый стакан, налила сто грамм водки и протянула Максиму. Максим запрокинул его и залпом выпил.
- Хлебом закуси.
- Нет, не надо. И так хорошо пошла.
Максим рукой погладил себя по груди.

Нюра убрав со стола, подмела сор с половиков и пошла готовиться косну. Сев на кровать она переплела свои косы вокруг головы, расправила большую пуховую перину с подушкой и глядя на иконку в углу комнаты, принялась читать вечернюю молитву. Максим отвернувшись к стенке, в лунном свете рассматривал ковер. Кто-то словно выткал на нем всю жизнь яркими гобеленовыми нитями... Недели, месяцы, года пролетали в голове словно облака... Не так давно сама тайга покорялась ему...