Чаепитие с Альбусом Думбльдором. Случай из жизни

 Закончив со всеми дневными делами в саду на солнцепеке, я зашел на веранду и скинул с себя свой пыльный рабочий костюм. Как приятно среди жары, зноя и невыносимой духоты зайти в прохладу своего дома, выпить холодной воды или лучше всего горячего зеленого чая с жасмином! Впрочем, это одно из тех удовольствий, которые нельзя передать словами. Умыв лицо от едкого пота и полюбововавшись еще раз из окна проделанной в саду работой, я, довольный собой и миром, зашел в тихий полумрак дома. Чайник уже бесился на плите, расплескивая во все стороны горячие капли. Наполнив большую чашку темно-зеленой жидкостью, я вернулся на веранду и открыл большое окно, выходившее как раз в цветущий благоухающий сад. Теплый июньский ветер ворвался в помещение и раскидал с моего письменного стола бумаги, чем ни капли не огорчил меня, надо сказать; я время от времени позволяю ему безобразничать в моем доме. Он, знаете ли, является ко мне иногда, хозяйничает и разбирает самым тщательным образом все мои письмена и каракули: стоящее оставляет на столе, подвигая аккуратно к краю, для порядка, а то, что не заслужило его внимания, он просто, без стеснений сбрасывает на пол. Я лично доверяю его вкусу.
 
Поставив горячую чашку на столик, я бухнулся в старое мягкое кресло. Тишина завораживала. Несмотря на то, что сегодня был день будничный, с улицы не доносилось ни единого звука, способного помешать моей чайной медитации на прохладной, обдуваемой ветром веранде. Улыбка сама собой плавала на моем лице, и выглядело это, наверно, самым глупым образом, но, по крайней мере в одиночестве, каждый человек имеет право вести себя так, как ему заблагорассудиться. Воздух в саду плавился, размывая очертания трав и цветов, поднимая неровными мазками их отражения от земли, отчего пейзаж в оконной раме начинал походить на картину, писанную яркими масляными красками, что доставляло мне массу удовольствия.
 
Я отвел взгляд от живого холста и медленно осмотрел веранду. Сколько книг прочитано здесь! Сколько героев тут побывало! Нет, это вам не просто там веранда. Это настоящий воздушный корабль, который может переносить меня в любую часть света, в любой уголок: от диких каньонов американских пустынь через европейские равнины и Азию до красивейших австралийских заповедников - да что там говорить, в любое время, в любую эпоху я смело могу отправиться на моем дивном корабле.
Мысли стали сами собой исчезать из моей головы, тело приобрело необычную легкость, предметы поплыли перед глазами. Приятная слабость потекла по венам, и благодатная усталость опустила мои веки…

 

Непонятно, сколько времени прошло, когда громкий шелест листвы разбудил меня. Неохотно открыв глаза, я посмотрел в окно, где все так же бушевало жаркое июньское солнце. Вставать не хотелось, и, решив побездельничать еще некоторое время, я стал любоваться красотами, открывавшимися за окнами моей веранды. Где-то далеко на горизонте покоилась величественная горная цепь, упирающаяся в синюю глубину неба, а перед ней - холмы и долины, пестрящие бесчисленными яркими цветами. Неподалеку чернел высокий лес. Умиротворенность, воцарившаяся в эти мгновения, поглотила меня целиком и стерла из памяти все проблемы и глупости из моей жизни. В те мгновения я согласился бы обратиться статуей и находиться здесь вечность, молча созерцая тихую красоту творения, именуемого природой.
 
Рядом с верандой послышались шаги, но сейчас ничто не могло потревожить меня. В соседнем окне показалась фигура высокого человека в странном головном уборе. Он медленно шел к веранде. Вдруг незнакомец остановился и стал смотреть куда-то в сторону черного леса. Он что-то не громко пробормотал, затем вздохнул и направился к дверям. Через тонкие кружевные занавески мне не удавалось рассмотреть внешность моего незваного гостя.
- Нет, без Хагрида мне определенно не дать толку с этим животным, - произнес он… В дверях показался высокий человек весьма почтенного возраста. Его белоснежная борода тянулась до пояса, плавно переходя на висках в волосы, отличавшиеся также удивительной длиной и белизной. На голове гостя покоился дивный колпак, чуть сбитый набекрень, свисая кончиком к правому уху. Из-под пышных бровей на меня сквозь очки-полумесяцы весело смотрели юные смеющиеся глаза. Придерживая одной рукой полы длинной серебристой робы, другой он легонько облокотился на косяк, не переставая весело смотреть на меня. Мы молча взирали друг на друга с минуту, затем он вежливо начал:
- Добрый день, извините, к вам случайно не забегал песик?
- Нет, - чуть сдерживая себя от восхищения и догадки ответил я. Гость вздохнул и отвел взгляд в сторону высокого леса.
- Придется мне прогуляться до леса, - сказал он сам себе, затем вновь перевел взор в сторону моей персоны. – Видите ли, один из учеников завел себе любимца, а родители оказались против, поэтому пришлось ему своего друга оставить на время школьных каникул здесь, в школе, а Хагрид – наш хранитель ключей и лесник по совместительству – уехал по делам в Румынию, обычно он занимается всеми делами, связанными с животными, – сказал он и мило улыбнулся.
- Извините, а вы?.. – начал неуверенно я.
- Ох! Простите! Я же не представился. Альбус Думбльдор – директор школы чародейства и волшебства – Хогварц, - произнес он и слегка наклонил голову. Нужно ли говорить, что рот мой от удивления открылся. Да, такого гостя я не ожидал встретить у себя на веранде! Неподалеку послышался громкий лай, и через мгновение в дверь проникла огромная лохматая голова невиданных размеров собаки. Ростом песик был на голову выше моего гостя. – А, вот ты где, проказник! Знаете ли, я уже с самого утра его разыскиваю и вымотался жутко, - он достал из кармана моток тонких серебряных ниток и один конец примотал к ошейнику животного, послушно приклонившего голову. Когда узел был завязан, пес нежно лизнул директора своим громадным языком по щеке, сбив немного набок очки. – Хороший, - засмеялся он и поправил очки, затем опять внимательно посмотрел на меня и после недолгого молчания сказал. – А сейчас, по-моему, самое время для чаепития. Не составите ли компанию, мой юный друг?
- Я?! Конечно!
- Вот и чудесно! Думаю нам лучше подняться в мой кабинет, чайник, должно быть, уже закипает. Да, кстати, у меня там припасены очень вкусные конфеты и прекрасное варенье из земляники, которая растет вон там, на холмах.
 
Мы вместе сошли с веранды, и только здесь я увидел, что пейзаж, горы, долины, которыми я любовался минуту назад, – все это далеко не мой сад. Мой дом оказался у подножия некой горы, обильно покрытой небольшими голубыми цветами, среди которых лежала узенькая, мощенная булыжниками, тропа, уводящая далеко вверх.
– Лето в этом году чудесное, солнечное! – мы стали подниматься по тропе, идущей мимо рощи, в которой произрастали дивные, высоченные деревья с очень толстыми стволами. Человек рядом с такой громадой выглядел бы муравьем возле взрослого дуба. Думбльдор шел рядом и с наслаждением вдыхал сладкий аромат цветов, рядом с ним на тоненькой нитке плелся громадный лохматый пес.
- Профессор, извините, но неужели все это правда, - спросил я. Спутник улыбнулся, с отцовской нежностью посмотрел на меня, затем отвел взор, снова вдохнул цветочное благоухание, и опять с улыбкой взглянул на меня.
- А тебе не кажется, мой друг, что твой вопрос не уместен? – вежливо спросил он.
- Но… ведь это сказка?.. – несмело продолжил я.
- Любая добрая сказка, - начал волшебник. Из-за склона показались флаги, а через несколько мгновений показался огромный столп грифиндорской башни в окружении нескольких, чуть поменьше, - правда.
 Хогварц во всем своем великолепии предстал перед моими глазами…
- Волшебство, - прошептал я.
- Как я рад, что встретил тебя. Ученики и учителя разъехались на отдых. Только мы с Хагридом обычно оставались на всех этих просторах, да и он уехал этим летом. Непривычная тишина. И месяца не прошло, а я уже скучаю по этой шумной толпе безобразников и лентяев, - сказал Думбльдор и грустно улыбнулся.
Надо сказать, что я еще не верил в происходящее, но, решив не тревожить больше моего спутника глупыми вопросами, типа: «Неужели это правда?», послушно шел рядом с волшебником и наслаждался каждым мгновением всего происходящего.
- Профессор, - обратился я к нему, - мне всегда было любопытно, скажите, не жалеете ли вы, что при ваших знаниях, силе и таланте занимаете всего лишь роль школьного учителя.
- Всего лишь?..
- Ну, просто мне кажется, что, возглавляя весь магический мир, вы бы могли сделать много… намного больше, чем просто директор.
- Тебе и правда так просто кажется, мой друг. Я ни разу не испытал того чувства, какое ты назвал «жалостью» по поводу того, что я выполняю обязанности просто учителя и директора школы. Работать с детьми - это радость и счастье! Ничего лучше я для себя и не представляю. Каждый день видеть сияющие детские глаза, слышать звонкий смех каждое утро… Это настоящее чудо! Помогать детям увидеть этот мир так, чтобы им хотелось в нем жить и любить; учить их дружбе и добру, показывать им, что зло ничтожно и смешно в своей ожесточенности – это, как мне кажется, сложнее, чем занимать самые высокие посты. Воспитывать молодое поколение – это самое ответственное дело, результат которого напрямую решает, каким станет наше будущее, - спокойно и уверенно сказал волшебник. - И в этом деле волшебство не играет совершенно никакой роли. Понятия любви, чести, верности, отваги и добра невозможно передать ребенку ни каким чародейством. По крайней мере, мне не известны такие области магии. Лишь собственный пример. А знаешь ли, зачастую бывает сложновато быть примером – планка наших требований очень высока, а дети заметят любую твою слабость, любое отступление от правил, которым ты их сам учишь, и если это произойдет, то доверие их вернуть будет крайне проблематично, - говорил Альбус Думбльдор. Полы его серебристой робы тащились за ним длинным хвостом, непонятно, как он умудрялся не запутаться в своем чудном одеянии. Я слушал его, и детская радость переполняла меня, чего не было уже очень давно. – Сказка! Чудеса! Что подразумевать под этими словами? – мы подходили все ближе к неприступным стенам высокого замка. В низине, появившейся из-за холма, моему взору открылось огромное «Черное» озеро, спокойное в этот час, сверкающее на ярком солнце. – Мой друг, даже волшебники верят в чудеса. В этом непростом мире любое бескорыстное доброе дело – это чудо; любое произведение искусства, созданное вдохновенным мастером, – чудо; и чистая любовь, не требующая взаимности – это тоже, мой дорогой, чудо!
- А сказка, профессор?
- Сказка? – он посмотрел на меня ясным юным взглядом, смеющимся из-под очков-полумесяцев, - Сказка – это мир, где творятся чудеса! – ответил он. – Вот мы и пришли! – мы стояли перед небольшой дверью в крепостной стене, к которой вилась узкая лесенка без перил. Думбльдор отвел пса на лужайку и привязал его серебряной ниткой к стволу высокой ивы, животное послушно легло на молодую траву и в тот же миг заснуло. Волшебник вернулся ко мне, поднялся по лестнице, позвал меня, и я не заставил себя ждать. – Мистер Филч закрывает на лето главные ворота, поэтому мне приходится пробираться в школу через потайные ходы, - он снял с груди золотой ключ на цепочке и вставил его в замочную скважину. Где-то за дверью что-то громко ударило, заскрипело, заухало, что-то треснуло и посыпалось, и через мгновение дверь в школу магии и волшебства Хогварц сама собой отворилась перед нами. – Добро пожаловать, мой юный друг! – сказал мой спутник и пригласительным жестом указал мне во тьму прохода. Полный восторга, я вошел в прохладу замка.
 
Пройдя небольшой мрачный коридор, мы очутились в общей столовой школы. Здесь было необыкновенно тихо, только мерные удары огромных часов Хогварца, которые находились где-то в другом крыле, нарушали печальное молчание древнего замка. Пустые широкие столы одиноко стояли вдоль стен. Мы зашли со стороны учительского стола, за которым стояли красивые преподавательские стулья, а посередине – большое, великолепной работы кресло директора. Только возле него покоились приборы и посуда, что навевало некую тихую грусть. Пройдя вдоль этой огромной комнаты, мы вышли в не уступающую по размерам школьную гостиную, которая заканчивалась длинной широкой лестницей, ведущей наверх. На главной стене, почти под самым потолком, висели четыре герба, изящно задрапированные бархатными тканями четырех цветов.
 
Думбльдор пригласил меня подняться к себе в кабинет, и после продолжительного и нелегкого подъема на головокружительную высоту мы оказались в темном коридоре у освещенной тусклым светом арки, в которой стояла красивая статуя Феникса.
- Лимонные леденцы, - произнес он, статуя перевернулась, перед нами показалась винтовая лестница, и когда мы вступили на нее, она стала медленно поднимать нас наверх, где мгновение спустя мы вошли в круглый, слабо освещенный кабинет директора школы. – Ты пока отдохни, а я похлопочу с чаем, - сказал Думбльдор и поднялся по блестящей металлической лесенке на второй этаж кабинета.
 
Я вошел на середину комнаты и сел в мягкое кресло напротив камина. В тишине слышалось бульканье, жужжание и пыхтение всевозможных серебряных приборов на тонконогих столиках, меч Грифиндора в стеклянном ларце блестел в слабых лучах солнца, просачивающихся сквозь отверстие в стене, проделанное, наверное, как раз с этой целью, мятая распределяющая шляпа посапывала на полке над рабочим столом директора, рядом с которым висел пустующий золотой насест, прикрепленный красивой витой цепью к самому потолку, а на стенах висели портреты бывших директоров и директрис Хогварца (кто похрапывал, кто читал, а некоторые, вообще, собрались на одном полотне и спокойно попивали чай). В неописуемом восторге я рассматривал весь окружающий меня интерьер.
На верху послышались звон и бряканье посуды. Думбльдор нес поднос с вазочками и баночками, а второй поднос, с чайниками и чашками, плыл следом.
- Нет ничего лучше во время полуденного зноя выпить чашечку горячего чая с вареньем в прохладе кабинета, - сказал он, когда подносы звонко опустились передо мной на маленький столик, который сам подошел к моему креслу из угла на своих кривых тоненьких ножках. Профессор опустился в кресло напротив. Чайники с веселым бряканьем принялись разливать чай, и мгновение спустя ко мне подплыла чашка с чаем, аромат которого я не забуду долго: в нем слились воедино и играли, переливаясь, запахи ванили, лесных ягод, молодых яблок и спелой вишни. – Угощайтесь, мой друг, - вежливо предложил волшебник, но мне было не до сладостей, лежавших передо мной, я даже не стал класть сахар в чай ( а я люблю очень сладкий чай), так как боялся, что каким-то неосторожным движением или мыслью вдруг сломаю это видение и оно развеется безвозвратно. Сделав несколько небольших глотков чудесного напитка, я вновь уставился на Думбльдора.
- Профессор, а не одиноко ли вам в таком огромном замке вдалеке от остального мира?
- Хм? А бывает одиноко тебе, мой дорогой, на твоей веранде? – спросил он и отпил из своей чашки. Улыбка сама засветилась на моем лице. – Вот! Душевное одиночество есть не что иное, как признак душевной скупости и нищеты, – он щелкнул пальцами - широкое окно позади рабочего стола резко отворилось, и в комнату вместе с ветром ворвались громкие звуки жизни, бурлящей за стенами: шелест листвы, беспокойное щебетание сотен птиц, звонкая песня быстрых ручьев, крики неведомых животных, обитавших в Запретном лесу и многие другие, самые необыкновенные, происхождение которых мне не удавалось узнать. – Даже самой долгой человеческой жизни не хватит просто для созерцания мира. Мне очень много лет, но каждый день я узнаю о нем что-то новое, неведомое ранее; что-то дополняет мое видение этого мира, а что-то и меняет его. Какая непостижимая сила таится в нем! Этот мир живет по законам вечности, а нескончаемое беспокойство людей, живущих одним днем, для него лишь глупая и бесцельная суета. Но ведь стоит им всего лишь на секунду остановиться, вдохнуть чистый воздух, улыбнуться солнцу, и все печали испаряться. Спешить, как мне кажется, нужно только туда, где требуется помощь, остальное – пыль. Одиночество – это порождение бессмысленной суеты. Да и вообще, неужели обязательно тереться своим рукавом о рукав человека, чтобы любить его или почувствовать биение его сердца? Расстояние значит слишком мало. На сколько километров нужно отдалить человека от остальных, чтобы он почувствовал себя одиноким? – он сделал небольшой глоток. - Конечно, мне бывает одиноко, но я очень не люблю эти дни, и, если память мне не изменяет, присутствие людей в эти черные минуты не исключено.
- Истинное одиночество – это присутствие человека, который тебя не понимает, - добавил я сказанное когда-то Албертом Хаббартом.
- Что-то вроде этого, - сказал Думбльдор, как-то по-детски несмело улыбнулся и, задумавшись о чем-то, опустил глаза, и в этот момент показался мне весьма беззащитным.
- Профессор Думбльдор, но почему…
- … эти простые вещи не доступны большинству людей? – негромко продолжил волшебник не поднимая глаз. – Любовь, мой юный друг, настоящая любовь… Ее очень, очень мало. А ведь именно она открывает человеку глаза. Если его сердце не наполнено этим небесным нектаром, то красота мира, красота других людей для него останется непостижимой, – он обратил на меня свой мудрый печальный взор. – Как жалко, что нельзя научить любви – грустно, но неумолимо верно. Так и должно быть.
- Но ею можно заразить, - сказал я, и профессор опять весело засмеялся.
- Верно!
- А еще ею можно поделиться! – мне тоже стало невыразимо радостно и светло.
- Ха-ха-ха! Чудесно, мой друг!
- И подарить ее тоже можно!
- Можно! Ха-ха-ха! Нужно! – он допил чай, поставил чашку на стол, затем сложил руки на животе в замок и стал внимательно смотреть на меня вновь смеющимися глазами. – Да-да-да!.. Верно, мой дорогой, - солнце выглянуло из-за оконной рамы и покрыло все предметы в кабинете слепящей золотой пеленой.
- Как все странно: любовь - необходимость, она нужна всем, и ее мало, а зло не нужно никому, оно противоречит всему человеческому существу… его много, оно везде.
- Странно?! – тихо повторил волшебник. – Чем меньше любви, тем больше зла. Пустота, не занятая любовью, заполняется злом. И если бы люди дарили друг другу хотя бы по малой толике чистой любви – этой пустоты бы не стало. Но люди в большинстве предпочитают сидеть в четырех стенах и чувствовать себя одинокими.
- И они не верят в чудеса, профессор.
- К потерявшему веру в чудо сказка не вернется. Но ведь мы с тобой и многие другие для того и живем, чтобы вернуть им веру в чудо, а вместе с ней и сказку… хотя бы немногим из них. Я - на своем месте, а ты - за письменным столом… и не только. Правда? – Думбльдор улыбнулся, глядя мне прямо в глаза.
- Правда, профессор. Но это очень нелегко… Бывает, я и сам теряю веру в чудо…
- Я этого не слышал, мой мальчик. Лишь уверенность в собственных силах может убедить других. Люби людей! Твори и радуйся жизни! – где-то за окном раздался крик неведомой птицы. – И не бойся быть новым, не бойся соглашаться с тем, что ты не прав, и легко расставайся с заблуждениями. Доверяй людям и открывайся перед ними без страха… тогда ты станешь свободным, тогда твоя свобода будет поражать других, а многих и раздражать. Твоей доверчивостью, безусловно, будут пользоваться и обманывать тебя, но ты просто помни, что тот, кто обманывает, в первую очередь, обманывает самого себя и ему необходима твоя помощь.
- Даже если моя доверчивость будет стоить мне жизни?
- Даже если так, - в окно влетела большая черная сова и села на спинку кресла, рядом с Думбльдором. Он снял с ее лапы маленький свиток и быстро прочитал. Птица неуклюже развернулась и вылетела прочь. – О, Снейп!
- Что такое, профессор?
- Ничего особенного. Просто я просил моего коллегу кое-что передать в министерство. Пунктуальнейший человек, надо сказать. Он прислал сову с известием, что выполнил мое поручение. Но мы не об этом, - за окном началась дивная песня все той же неизвестной мне птицы. Волшебник заслушался, но через некоторое время вернулся из недолгого забытья. – Бывает… Бывает, когда разочарование, отчаяние и обиды лишают нас духовных сил, иссушают нас полностью. Это очень страшно! В эти мгновения рушится мир…
- Профессор Думбльдор, - обратился я, но сотни мыслей, вдруг взорвавшиеся тихо в моей голове сбили меня.
- Что, мой дорогой? – песня становилась все громче и прекраснее.
- Как быть, что же делать в эти минуты отчаяния.
- Нужно умереть, - произнес уверенно мой собеседник, ошеломив меня своим выводом. Его голос на фоне неземной музыки звучал особенно проникновенно, по-чародейски. В окне появилось приближающееся красное пятно. Громкая песня сводила с ума своей красотой. В окно ворвался ураганный ветер, бумаги взмыли со стола под потолок, - нужно исчезнуть, сгореть, - как гром звучали слова мага, - чтобы никто и никогда не увидел твоей слабости, - строгий голос Думбльдора звучал торжественно, страшно, красное пятно в окне приближалось, - и потом, пройдя этот страшный путь в одиночку, наедине со своей болью… возродиться вновь! – большая поющая красная птица, как молния, влетела в кабинет, сделала несколько кругов под самым потолком, закончила свою песню и села на плечо Альбуса Думбльдора, величайшего из волшебников, после чего ветер тут же стих и через мгновение вернулась былая солнечная тишина. - Восстать новым, сильнее и прекраснее, чем прежде, - спокойно закончил он. – Фоук! Красавец! – волшебник ласково гладил чудную птицу.
- Это?..
- Феникс. Удивительное созданье! – предметы стали расплываться перед моими глазами, только образ великого чародея, спокойно сидящего со своей волшебной птицей на плече оставались цельными. Что-то упорно потянуло меня в глубину кресла. Все стало утопать во тьме. Думбльдор внимательно смотрел на меня и весело улыбался, затем он быстро махнул рукой, что-то взмыло в воздух и полетело в мою сторону. Я протянул руку и поймал маленький коробок спичек, потом в недоумении взглянул на смеющегося мага… Тьма сгустилась, блеснули перстни на пальцах директора школы магии и волшебства Хогварц, и в эту же секунду все исчезло во мгле…

 


Я открыл глаза. За окном моей веранды снова был цветущий сад. Рядом на столике стояла горячая кружка зеленого чая.
 
И тишина.
 
Все вернулось на круги своя. Легкая светлая грусть улыбкой выступила на моем лице. Сон?! Я сделал глоток чая. Да! В сравнение не идет с напитком, которым меня угостил Думбльдор. Поставив чашку на стол, я вышел в сад. Мои глаза словно стали увеличительным прибором, замечая то, что пропускали ранее. Яркое солнце стояло высоко, согревая своим теплом мир, наполненный жизнью: пушистые пчелы, собирающие мед; вот в эту секунду распустился цветок пиона, издав тихий треск; птица, кормящая своего птенца на ветках тополя; кошка на колодце, мурлыкающая сама себе под нос во сне; перешептывание березы и дуба, растущих рядом и многое другое, необычное, многообразное, беспокойное и вместе с тем умиротворенное.
 
Надо было затапливать печь в доме. Притащив охапку дров, я щедро затолкал их в притопок. Ну почему же так грустно! Отойдя к окну, я с надеждой стал искать на горизонте высокие горы и цветущие долины. Тщетно. Тогда мне пришло в голову самому рисовать их там, вдали. Надо сказать, что получилось, но, все же, это не то.
Хорошо бы сейчас увидеть всех моих друзей. Как я хочу увидеть своих друзей! Но нет, они сегодня все очень заняты… кто где…
 
Вернувшись к печке, я присел у сложенных дров и достал из кармана спички. Маленькая палочка ширкнула в тишине, и на ее кончике загорелся красивый синеватый огонек. Пламя в печи весело занималось. Я опустился на пол и стал любоваться буйством горячего огня, вдруг в окна посыпались сильные удары. Подбежав к одному, я увидел веселую шумную толпу моих любимых друзей. Рассмотрев меня через стекло, они радостно замахали руками. Не может того быть! Спички! Я достал коробок. На крышке выделилась серебряная надпись:

 « Только не нарушай волю других – это черная магия. Удачи!»