Маковый венец - 1

С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА

Как сейчас стоит в памяти тот теплый осенний вечер, когда я, в своей легкой кофточке и новых джинсах, спускалась от Верхнего рынка к Хетагурова. Можно было вовсе остаться дома делать уроки и готовиться к выпускным экзаменам в школе. Но я шла и солнце, еще показывая свое красное полушарие, закатывалось в разрез Кавказского хребта. Оно представлялось всевидящим оком, знавшим мою сокровенную тайну, и от этого мы с ним становились ближе и роднее друг другу.
Те юные годы одновременно ознаменовались и звенящим одиночеством. Почти всегда я была сама по себе, тихая, уставшая говорить монологами с тишиной, дарить улыбку в зеркале своему отражению.
 Друзья? Единственная близкая подруга на все лето уехала к бабушке в другой город, а, вернувшись, к началу учебного года, снова исчезла. Позже выяснилось, что эта бабушка умерла, и вся семья до сорока дней, не появится в Пятигорске.

Я шла по старой серой лестнице, которая тремя пролетами делила на двое площадь у городской администрации и каждый шаг отзывался в сердце, а на душе скребли кошки. Как я должна поступить, удобно ли вот так шестнадцатилетней школьнице идти в гости к совершенно незнакомому мужчине? Подумаешь, обедали в ресторане! Это еще самое малое, что он должен был для меня сделать!
В последних числах августа, на одном из перекрестков, оживленном и забитом автомобилями, проще говоря, на самом обычном Пятигорском перекрестке, меня сбила малиновая «десятка». Придя в себя я увидела небо, лица, склонившихся надо мной людей, пытающихся оказать медицинскую помощь, и оцепление из зевак, ожидающих развязки всей этой истории. Сзади сигналили машины, рядом унылая «десятка» ожидала приезда ГАИ и своей участи. Чуть поодаль на бордюре сидел ОН, подпирая голову руками. На белом тонком запястье широкий браслет крупных часов играл лучами солнца, черная прядь волос выбившись, шутила с ветром, джинсы на коленях побелели от придорожной пыли. Вся фигура горе-водителя выглядела такой обреченно-беспомощной, что мне стало жаль его и, решив спасти ситуацию, я села в малиновое авто и через минуту, ко всенародному удивлению мы уже неслись прочь, так и не дождавшись приезда инспектора.
По сей день не понимаю, кто выдал ему права? Манера езды убивала своей наглостью и нахрапом, все знаки дорожного движения, для этого человека не несли никакой смысловой нагрузки и, вероятно служили излишним нагромождением стальных кругов и треугольников по обочинам. За рулем он чувствовал себя, как султан в гареме, совершенно искренне считая, что остальные водители должны уступать дорогу его «десятке». Инспекторам он всегда задавал один и тот же вопрос: «Я еду и никак не пойму, чего это вы тут стоите»? У него все было легко и просто: вождение автомобиля, любовь и сама жизнь…
 В тот злополучный день грузный и высокий травматолог лет пятидесяти вынес в крашеный голубым больничный коридор мои снимки. Долго вертел их у окна, после чего, тыча указательным пальцем туда, где у проявившегося на пленке черепа находился затылок, сказал:
- Вашей жизни и здоровью ничего не угрожает, но вы говорите, что голова кружится и это естественно, у вас легкое сотрясение мозга. Страшного в этом ничего нет, но я бы порекомендовал остаться у нас на несколько дней, мы понаблюдаем, подлечим ссадины и, если никаких ухудшений не будет, отправитесь домой в сопровождении кавалера! Ну, так что решаем? – И он вопросительно посмотрел на меня сквозь большие стекла очков.
Я не знала что ответить. Мне не хотелось оставаться в больнице, дома были неотложные дела, но испуганный горе-водитель настоял на обратном, заверив, что будет навещать каждый день и не даст соскучиться.
- Хорошо, раз надо, тогда останусь.
- Умное решение! Со здоровьем шутки плохи, лучше все сразу выяснить и принять необходимые меры! Верочка, - и травматолог громко позвал медсестру, которая о чем-то весело болтала по телефону на другом конце коридора. - оформите-ка поступившую. В седьмую ее. Документы есть? – Он обратился уже ко мне.
- Паспорт и полис.
- Прекрасно, ну, тогда вперед! Седьмая через четыре палаты отсюда.
И он решительной походкой направился к выходу. Водитель побежал за ним, что-то шепча через плечо, и от моего взгляда не укрылось, как он сунул тысячную купюру в карман белого халата. Тот остановился, поправил очки, вопросительно-благодарно взглянул на моего нового знакомого и еще раз позвал Верочку:
- В седьмую не оформляйте. Эту девушку во вторую отдельную и накормите ужином.

Небо заволокло черными тучами, когда ушел Руслан. Так звали человека, по чьей вине я должна была несколько дней провести на больничной койке. Папа испуганно тараторил в телефонную трубку, но, проконсультировавшись с врачом, не стал отменять отпуск:
- Я полагаю, что с тобой все будет хорошо, девочка. Доктор сказал, что у тебя только ушибы и ничего серьезного. Я уже позвонила тете Оле, она завтра с утра приедет к тебе и привезет все необходимое.
Эстафету подхватила мама:
- Прости нас с отцом, что остаемся, но раз ты в норме, мы решили не уезжать из Сочи. Не бросать же на пол пути, верно? Так долго копили деньги на санаторий, хочется использовать все до конца, ты меня понимаешь? – Я все понимала, хоть и было обидно до боли. – Мы вчера ходили на вечеринку в дорогой клуб! Потратились бешено! Но зато так отдохнули! Ты представляешь, дочь, у одной местной модницы были на ногах такие шикарные туфли! Это невозможно описать, но я попробую. Значит так, острый нос, шпилька такая…
Маму понесло на присущей ей тематике. Она обожала одежду. Все шкафы нашей квартиры были завалены ее вещами: красивыми и безвкусными, дорогими и откровенным китайским фальсификатом. Мама, как всеядная саранча, скупала все, что попадалось ей на глаза. Шопингомания трещала из каждой клеточки ее тела. Порой и я кочевала с ней из одного магазина в другой, в поисках «чего-нибудь оригинального». И если такое удавалось найти, мама начинала издавать диковинные звуки, а однажды даже состроила гримасу как Эллочка - людоедочка от бендеровского ситечка для чая. В такие минуты я мечтала провалиться сквозь землю. Думаю, она была действительно нездорова. Кто-то играет в казино, иные в карты, миллионы людей сидят на игле, а моя мать каждый месяц ждала первое число, чтобы сразу же после работы отправиться на поиски все новых и новых шмоток. Ее зарплата, до последней копеечки, оседала в кассах бутиков нижнего белья, итальянской обуви, маникюрных кабинетов, разноцветных отделов косметики и очень редко оставалось на такси до дома.
Потом, долгими вечерами она вываливала все свое богатство на диван в гостиной и, прыгая перед зеркалом, словно первоклашка, устраивала мне допрос с пристрастием: как она выглядит, можно ли одевать вот эти с джинсы с той кофточкой или нет, безнадежно ли устарели туфли коллекции «Прада» и насколько стыдно в них теперь появиться на улице? Она действительно верила в то, что в провинциальном Пятигорске настоящая обувь от кутюр, даже растоптанная и покрытая серой степной пылью может выглядеть позорно!
Все, что мама зарабатывала в своем агентстве недвижимости, она тратила только на себя.
Содержал дом, покупал еду, обеспечивал меня всем необходимым один отец. Он с утра до ночи просиживал в своем университете, давал частные уроки, читал лекции по экономике «новым русским», которые обманом заработали себе состояния, но ничего не соображали в законах рынка. Он выбивался из сил, спал по пять часов в сутки, ходил в университет пешком с дедовским кожаным портфелем советского пошива, экономил на обедах и выглядел очень жалко. Но только для других. Мама искренне полагала, что в нормальных семьях должно быть только так и никак иначе.
Теперь он скопил на санаторий. Их пригласил в Сочи какой-то крупный бизнесмен из Москвы, собиравшийся открывать дело в Пятигорске: узнать друг друга в, так сказать, неформальной обстановке. Он искал хорошего финансиста, а мой отец был гением во всем, что казалось налогов и способов ухода от них, банковского дела, экономической политики предприятия, менеджмента, биржевых котировок и всего-всего, что делает бизнес процветающим. Целых пол года мы питались впроголодь, экономили даже на транспорте и вот итог: родители купаются в ласковом море, а мою руку передавил аппарат для измерения давления.
Я отключила телефон, так и не узнав, что за невероятные туфли поразили больное воображение моей матери?
- Давление немного выше нормы, но это скорее всего последствия стресса. Тебе нужен сон. Я скажу, чтобы принесли травяной чай – он хорошо помогает. Считаю, что глотать таблетки ни к чему. Будь моя воля – я бы прямо сейчас отпустила тебя домой.- Сказала та самая Верочка и, обернув фонендоскоп вокруг шеи, поспешила уйти.
Мелкие капли еще теплого дождя застучали по крышам и об асфальт, прогоняя пыльную духоту, которая пока не хотела покидать город.
Еще совсем немного и опадут листья, голодное воронье станет кружить по черным полям в поисках пропитания, станут будить горожан каждое серое утро своим карканьем, топать ножками и коготками по оконному карнизу и, облепив великаны-тополя, раскачиваться вместе с промерзшей кроной на холодном ветру. Но это будет после, а пока в пластиковое окно моей палаты смотрел засыпающий Пятигорск. Своими желтыми, красными, белыми, синими огнями он желал всякому спокойной или веселой ночи, обнимал Машук и будоражил воображение.
Напрягая усталые глаза, я вглядывалась в эту пестреющую темноту, силясь отыскать Хетагурова – там жил Руслан.
Мой недавний обидчик никак не шел из головы. Память заново, как киноленту, прокручивала картины ушедшего дня: его обреченную фигуру на пыльном бордюре, беспомощную прядь черных волос, испуганные глаза, когда доктор сказал, что у меня сотрясение мозга. Эти нервно дрожащие руки, которыми он доставал фрукты, мыло, полотенце и посуду из пакета с броской надписью «ТЦ «Пять гор», теплое дыхание у моего виска, когда целовал меня, пообещавшись придти завтра.
Сердце стучало учащенно, дыхание делалось полнее, кожа вспоминала прикосновение горячих губ, а слух повторял его голос и я, точно размякший пластилин, теряла над собой контроль. Он был редким, не таким как наши парни. Культура и неподдельная душевность как елей струились из его облика. Он казался самым желанным мужчиной на планете.
В низине города было трудно не заметить броскую рекламу «Интуриста». «Ага! Ну вот там, ориентировочно в трех кварталах правее и чуть-чуть ниже, должен находиться и его дом, если он правильно описал свой адрес» - подумала я.
- Вот твой чай. Пей и укладывайся спать. Завтра в восемь завтрак, а до него – обход. – И Верочка хлопнула дверью, оставив стакан с розовой жидкостью на прикроватной тумбочке. От воды шел дымок и мелкая капля конденсата слезой скатилась ко дну.
«На кой мне твой чай от давления, если мои нервы звенят и так неистово бьется сердце в груди от зарождающегося чувства?»

Утро выдалось теплым, впрочем как и ночь: я проспала с открытым окном и даже не замерзла.
Где-то вдали больничного коридора звенели тарелки – разносили завтрак. Дежурный врач, молодая и приветливая женщина, спросив о моем самочувствии, измерила давление. Сегодня оно было в норме. Улыбнулась и пожелала приятного аппетита.
Следом за ней «буквально на пару секунд» заскочила тетя Оля – мамина хорошая приятельница, оставила мне денег на пропитание, поохала и поахала над моим сотрясением мозга и, поторопилась на работу.
Когда больничная каша была съедена и чай выпит до последней капли, вдалеке, у массивных кованых ворот остановилась малиновая «десятка». Стройный черный силуэт быстрым шагом прошел пост охраны и, неся в обеих руках большие желтые пакеты с чем-то, заторопился в сторону травматологии.
Я терялась. Пол поплыл под ногами, а капельки пота проступили на белых висках, это была любовь.
- Как поживает самая дорогая пациентка больницы? Как спалось на новом месте? Кто приснился? – И он испытующе поднял черную бровь. Вопрос казался глупым, конечно же ты, кто ж еще?! – Я тут решил о тебе позаботиться, купил всяких вкусностей! - И он стал доставать чипсы и «Колу» из больших пакетов, йогурты, батончики, конфеты, фрукты, курицу-гриль, пиццу, фри, одним словом все то, что доставляло неимоверную радость желудку каждого европейского подростка. Вдобавок ко всему он принес теплый плед из верблюжьей шерсти. Потрясающий, невероятной красоты он должен был согревать меня остывающими августовскими ночами.
- Даже не знаю как тебя и благодарить. Здесь все то, что я люблю.
- Не стоит благодарности, ведь я твой вечный должник. А это –и он открыл другой пакет, - в знак моего искреннего раскаяния по поводу того, что я причинил тебе боль и просьба стать твоим другом. Держи! – И Руслан протянул мне большую плюшевую собаку, с такими добрыми и трогательными глазами, что я даже не знала что сказать. На груди у нее было вышито «I love you».
Процедур мне никаких не определяли, в обморок я больше не падала, тошноты не чувствовала, ела за двоих и если ощущала головокружение, то только лишь от легкого аромата парфюма, который легкими нотками еле доносился до меня, если Руслан стоял против ветра. Это был его запах. Запах моего мужчины.
 Меня никто не звал сдавать анализы или делать уколы, едой меня запасли на несколько дней вперед, меня ничто не держало в больнице, кроме пустых формальностей и мы весь день бродили с Русланом по, разбитому вокруг корпусов, скверу.
- Мне очень нравится ваш город. Он уютный, а главное люди добрые. – Говорил он.
-«Ваш»? А ты что, не отсюда?
- Нет. Я из Минска.
- Да, люди у нас самые лучшие на свете. Отзывчивые и извинительные. Это ты верно подметил. Знаешь, когда уезжаешь надолго отсюда то, вернувшись, именно это бросается в глаза в первую очередь.
- А ты много где бывала? – И мы сели на зеленую скамейку беседки. Поодаль скучала старушка, а две беременные весело болтали об опрелостях и пеленках.
- В общем-то нет, но приходилось уезжать. Мы достаточно долгое время были стеснены в средствах, поэтому Париж я, сам понимаешь, посетить не могла.
- И нечего там делать. Дороговизна, а кроме напущенной важности ничего и нет. Там все стоит на порядок дороже совсем не потому, что оно лучше, чем в любом другом месте Европы, а просто потому, что оно лежит на прилавке именно в Париже, а не в Порту-Негро, например.
- Моя мать мечтает побывать там.
- А где твои родители?
- Сейчас они отдыхают в Сочи, в каком-то пансионате, вместе с возможным папиным работодателем. А если ты спрашиваешь в глобальном смысле, то я и не знаю вовсе.
- У меня тоже не ладились отношения со своими. Отец ушел от нас, когда мне было три года, но ко всей его чести, никогда не забывал и даже подарил квартиру!
- Мне всегда хотелось неформальных отношения, как говорится без протокола, но папа достаточно официален, а маму интересует лишь она сама. Своих детей я буду воспитывать совсем по-другому. – И он протянул мне пачку сигарет.
- Жизнь такая короткая. Только набираешь разгон, а тебя уже со счетов-то и списали. Оглядываясь только и удается осознавать, что больше половины жизни ушло на споры и никому ненужное доказывание своей правоты. А так хочется объездить весь земной шар, увидеть мир своими глазами!
Он курил и дым от сигареты, вместе со словами, текущими внутри этой больничной беседки точно ладан, уносились далеко-далеко ввысь пятигорского неба, чтобы раз и навсегда остаться его историей.
Руслан опять сидел в пол оборота, опершись на локти и говорил, говорил, говорил…
Говорил много и о разном, рассуждая о смысле жизни, вере в любовь, честности и верности. Он был восхищенным и чистым человеком, что до знакомства с ним мне казалось, что похожие люди существуют в одних только романах девятнадцатого века. Великодушный и сердечный, готовый отдать последнее нуждающемуся, он был настоящим мужчиной. Мужчиной с больной буквы «М».
Мы проводили все дни вместе. Он приезжал в больницу каждый и день и убивал свое время на долгие беседы со мной, пока, наконец-то не настало утро, когда тот же хирург, что положил меня сюда, выписал с веселыми словами:
- Поздравляю, с вами все в порядке! Вот эту выписку отдадите вашему участковому. Он еще понаблюдает вас некоторое время. Пользуйтесь мазями, которые я вам назначил и… никогда к нам больше не попадайте! – И, пожав руку Руслану, хирург проводил нас до дверей. Должно быть он хорошо подмазывал все эти дни, раз тот такой вежливый.
 Пока мы стояли в пробке на пути домой, Руслан предложил отметить «мое второе рождение».
Мы выбрали «Эрмитаж». За стеклянным окном, звеня, пролетали трамваи, радостные студенты и школьники сновали туда – сюда и, несмотря на боль в ушибленной спине, я ощущала непередаваемое спокойствие.
Руслан что-то наспех записывал в свой ежедневник, пока я выбирала блюда и параллельно разглядывала каждого из посетителей «Эрмитажа», чтобы вовремя затушить сигарету. Я выбрала грибной суп, а он – салат.
- Ты так смотришь на толпу, словно кого-то ищешь. – Он тоже взял сигарету.
- Смотрю, нет ли здесь знакомых, которые донесут все родителям.
- А что все? Мы кажется не делаем ничего предосудительного!
- Это с твоей точки зрения. Если мои узнают, что я сидела в кафе с мужчиной, да еще и курила… Даже страшно подумать, что со мной будет… - И пепел с моей сигареты упал прямо на белоснежную скатерть.
В ответ он промолчал и только улыбнулся своей восхитительной улыбкой.
Руслан был очень красив, а грустные черные глаза вызывающе смотрели но мою шею и декольте, от чего мне еще больше становилось не по себе.
Когда принесли заказ, Руслан прервал тишину:
- Ты чем занимаешься? – И он отправил в рот первую вилку салата.
- Учусь.
- Где, если не секрет?
- В школе. А ты за все эти дни так и не сказал. Зачем приехал в наш город?
- Я приехал на Кавказ в надежде найти работу. Я журналист, владею языками, которые здесь никому не нужны.
- А на каких языках ты говоришь?
- Фарси, арабский, испанский, ну, и английский, конечно.
- Полиглот! Где научился?
- В основном самостоятельно. Это ведь не так трудно как кажется, главное – систематические занятия, упорство и вера в успех! – Он жестом подозвал официантку. – Принесите-ка нам хорошего шампанского, у нас есть что отметить!
- Здесь едва ли сможешь найти работу, наш город обеспечен хорошими лингвистами, университет-то одни из лучших в стране!
- Я искал работу журналиста, хотел про Чечню писать, но во всех местных отделениях телекомпаний достаточно своих сотрудников, а в одиночку туда ехать, все-таки рискованно. В тот день, когда я… ну, сбил тебя, оставил резюме на вашем местном канале, сказали в течение недели сообщат о своем решении. Теперь весь в ожидании.
Принесли шампанское и малюсенькие пузырьки, стремящиеся вырваться вверх, из бокала, чтобы раз и навсегда раствориться в воздухе, играли в красных лучах полуденного солнца.
- Я хочу выпить за тебя. – И он поднял бокал. – За первую и прекрасную знакомую в этом городе, за твое второе рождение ну, и за меня, который подарил тебе жизнь! – И он снова рассмеялся. – Шутка конечно. Кстати, ты сегодня вечером, чем занимаешься?
У меня была уймища дел: начиная с уборки квартиры, заканчивая подготовкой к первому сентября. Нужно было отыскать учебники на своих захламленных полках, извлечь их на свет Божий, погладить блузку и купить туфли. Много-много разных дел, которые я бросила ради возможности провести вечер в его обществе.
Тогда мы до полуночи бродили по цветнику, кочевали от галереи к Эоловой арфе, а от нее к Гроту и назад к Ресторации, выпили весь кофе в ближайших столовых, и пропустили последнюю маршрутку.
Мы быстрым шагом спускались по многочисленным темным лестницам к Верхнему рынку, чтобы взять для меня такси. Руслан жил здесь, в центре, а мне предстояло добираться на другой конец города, почти туда, где начинался Горячеводск.
Я держала его за руку, чтобы не споткнуться в темноте и пальцами чувствовала пульс, биение жизни под его теплой белой кожей. Ворот джинсовой куртки, которую он надел мне на плечи, колол в шею этикеткой, но пах его парфюмом, его кожей, и я готова была отдать все на свете, лишь бы стать этой самой курткой и иметь радость чувствовать его в себе, быть надетой на его тело.

Расставаясь, он пригласил меня в гости, в его квартиру на Хетагурова, попробовать «настоящее французское вино». Улыбаясь своей божественной улыбкой, этот красавец заставил думать о нем всю будущую ночь, и следующие два дня.
Теперь я шла к нему.
Я считала себя достаточно взрослым человеком, чтобы понимать, что визиты к незнакомцам, по меньшей мере не пристойны. Но и отказаться от единственной возможности снова увидеть его милое лицо, я никак не могла.
На полпути к заветной квартире я все же собрала волю в кулак и, стала внушать себе, что приличная девушка, выросшая на Кавказе, никак не может выпить больше, чем пол бокала, пусть даже самого изысканного французского вина. Она никогда не станет говорить о своих чувствах, мечтах, симпатиях, рассказывать о своих поклонниках (а если и станет, то не забудет уменьшить их истинное количество втрое), откажется от обильной еды в пользу диетического салата, за столом станет ровно держать спину и не позволит забросить ногу на ногу, дабы шаловливому мужскому взору не открылся узор широкой резинки ее чулок. Ну, это мне не грозило – я была в джинсах. И конечно же, поспешит домой, едва солнце скроется за горизонтом не потому, что хозяин дома не люб, а потому, что Кавказ – это другая Россия и здесь никак иначе не бывает. Здесь сначала женятся, а потом все остальное.
 «Просто бокал вина и мы забудем друг друга», - убеждала я себя.
Как же я заблуждалась!

В тот вечер еще теплый осенний ветерок, пробивался сквозь старенькую занавеску, приводя в движение сигаретный дым, перемешанный с запахом опиума. Ароматическая палочка догорела, и Руслан вынул маленький бамбуковый огарок из цветочного горшка.
 В лучах заходящего солнца он казался еще красивее: стоял на балконе и силился без штопора открыть бутылку вина, которая никак не хотела поддаваться, рассказывал какую – то дребедень, похоже байки из студенческой жизни, и улыбался.
Каким он был?
Руслан мне казался самым красивым мужчиной на свете. Конечно сейчас, я бы его охарактеризовала, скорей как притягательного и чарующего. Да, именно так, потому что его внешность не вызывала желания распрямить плечи или шире улыбнуться, чтобы обратить на себя внимание. От него нельзя было услышать колкостей с притязанием на остроумие или надменных ноток в голосе, как это бывает у действительно красивых мужчин. В особенности у тех, кто прекрасно знать толк в своей красоте и даже больше, знает ей цену.
Руслан умел выгодно подчеркнуть достоинства и скрыть недостатки. Некоторые его жесты были неповторимы. Никто не завязывал курчавые волосы в пучок так, как это делал он. Никто не курил так, что хотелось стать хоть сигаретой лишь только бы на миг прикоснуться к его губам. Безукоризненно поправлял серебряное кольцо на мизинце и отменно им же проверял температуру вина в своем бокале. Ну, кто так делает? Только он!
Бывало, разговариваешь, а он невзначай берет за руку и слушает, затаив дыхание, вглядываясь прямо в глаза, а в них проскакивает какая-то необъяснимая чертовски-магическая искорка и все, ты уже ничего не слышишь, кроме его слов, не видишь, кроме его глаз и не ощущаешь, кроме ласкового бархата нежной кожи. Низкий, тихий и даже томный голос обволакивал со всех сторон как удав жертву. Отдельные слова произносил немного тягуче, иногда с тенью легкой улыбки, чуть приподнимая бровь, лил мысли, как медленное течение чистейшего горного родника. Смотрел он с прищуром из-под своих густых ресниц, словно хотел угадать, правду ему говорят или нет, и этот взгляд почти всегда был оценивающим и испытующим. Его же глаза оставались холодными и безучастными, как два полицейских, отфильтровывающих лживую информацию, но часто со мной - теплыми и нежными. После таких разговоров я толком и не могла вспомнить, о чем шла речь, но зато явственно и по сей день ощущаю дикое желание исполнять его волю. Сейчас полагаю, что может быть, он обладал гипнозом? Может быть, и не был таким уж совершенным? Может быть он вообще, не был?
Но он был.
Сложно ответить однозначно, чем привлек зрелый мужчина шестнадцатилетнюю девушку? Деньгами? Своим положением и интересной профессией? Внешностью? Или тем, что можно охарактеризовать как: «Когда Машка (Танька, Кристинка, Дашка, Анька и т.д.) узнают, вот умрут от зависти!»? Нет. Бравады во мне не было. А было одно только любопытство, и новизна отношений, перемешанных с нарождающейся любовью.
Напрямую он не делал никаких намеков из того, что можно было бы расценить, как знаки внимания. Но из всех пределов, из каждого его слова и жеста, взгляда в мое декольте или легких, будто случайных, прикосновений веяло желанием. Настоящим, взрослым желанием. Не тем, которое бывает у каждого в десятом классе и чаще всего в изрядном подпитии, а тем, от которого рушатся стены и умирают цивилизации, а сердце бьется часто-часто и вот-вот выбьется наружу. Это было притягательно и великолепно.
Лично для меня остается загадкой, чем привлекла его я? Большинство мужчин просто побоялись бы, в силу возраста, заводить со мной отношения. Да и не обладала я никогда красотой топ – модели и яркой запоминающейся наружностью. У меня как у большинства подростков был скверный характер, неуемные амбиции, проблемы с кожей, длинные до талии волосы и вес в пятьдесят шесть килограммов. Сама себя я бы охарактеризовала как серую мышку, настолько маленькую, что в толпе можно не заметить и раздавить. А он заметил. Он заставил меня поверить в себя, и если во мне и была красота, о которой я потом буду часто слышать от разных мужчин – это он вытащил ее на свет Божий!

- А ты когда школу заканчиваешь? – Рулсан, наконец, открыл бутылку и торжественно внес ее в комнату с довольным выражением на лице. Белое вино, как жидкое золото, с шипением полилось в бокалы. – Это из Франции.
Он сделал глоток прямо из горлышка и, облизнув губы, испытующе прищурил глаза, будто оценивал вкус. Его профиль казался безукоризненным: с небольшой горбинкой нос, длинные ресницы и изогнутые брови, большие черные глаза с поволокой, алые всегда влажные губы, мне казалось, что они были горячими, и белая кожа, чистая настолько, что думалось будто она из слоновой кости. Часы на сильных руках золотые, серьга в левом ухе – точно платиновая. Волосы темно-русого цвета и удивительно красиво стружкой завивались на концах. Он собирал их в пучок, и это придавало ему неповторимый шарм и легкую игривость, если Руслан надевал костюм и галстук, как сегодня утром.
Теперь он был в кожаных джинсах, думаю дорогих, я наподобие таких видела только в журнале, черном в мелкую белую полоску пиджаке и черной толстовке. Рукава пиджака он небрежно завернул, прежде чем взяться за шампанское и я увидела упругие предплечья, нечастые темные волосы по-мужски белой полосой кожи обрывались у запястья, чтобы продолжиться на пальцах. О! я так это любила!
По статистике женщины чаще всего обращают внимание на ягодицы, хотя нет – это бред, конечно на толщину кошелька! Но меня по-детски это мало интересовало, я сходила с ума от красивых рук! Эти потрясающие пальцы - гибкие и безупречные, тонкая кость, ухоженные ногти сводили меня с ума и, представляя, как они меня гладят и обнимают, я покрывалась мурашками. Я больше всего на свете хотела трогать эти руки! Я молила, чтобы они трогали меня!
 - В мае. Я в одиннадцатом классе. Готовлюсь к экзаменам. – И я сделала маленький глоток.
 - Ох! Где мои семнадцать лет? – Он снял пиджак и небрежно забросил его на другой конец дивана. Сначала оперся локтями о колени, и под тонкой тканью толстовки совершенно четко проступили все очертания его тела. Затем устроился там, где спинка и подлокотник дивана образуют удобный треугольник, положил ногу на ногу и, вздохнув, манерно произнес:
– Я в семнадцать уже на первом курсе учился. Удалось сдать экстерном программу за девятый и десятый классы.
 - Куда торопился?
- Да, никуда. Хотелось поскорее стать взрослым. Общаться на равных со студентами. Я ведь жил напротив университета и каждый день, идя в школу и обратно домой, наблюдал студенческую жизнь. Мне казалось, что это какой – то особенный мир, нечто необычное. А потом выяснилось, что ничего эдакого нет. Так всегда бывает. Сначала бьешься как рыба о лед. В итоге получаешь, а оно тебе уже совсем не надо. А ты чего хочешь добиться?
- Хочу поступить в университет и окончить его с отличием. Пока это самые важные мои планы. А еще раньше сдать экзамены. Дашь сигаретку? – Он протянул мне пачку, а сам стал рыться в карманах, ища зажигалку.
- Ну, мне-то ты не ври. – Руслан помог прикурить. – Хочешь, чтобы я поверил, что ты не мечтаешь стать моделью, актрисой или знаменитой певицей?
Я немного оторопела от такого напора и про себя решала, как бы поубедительнее сказать, что не мечтаю.
– Думаю, что это не для меня. Мое призвание в другом. Перевоплощаться – это не мое. Театр и кино – это все отдает психбольницей. Ну, разве ж станет нормальный человек называть себя чужим именем, заучивать наизусть слова, которые он сам никогда бы и не произнес, и скакать по сцене как полоумный? – Руслан удивленно поднял брови и усмехнулся, словно я чокнутая. – Это клоунада. Не хочу, чтобы надо мной смеялись.
Повисла пауза. Вдруг стало так тихо, что можно было услышать движение воздуха. Руслан оторопел от моих речей, и я поспешила поправиться:
- Я подразумеваю, что занятие искусством – это, конечно, дело благородное и, даже, высокодуховное, но мне не понятное и не для меня созданное.
Он удивился еще больше, а я была готова расплакаться, от чувства собственного слабоумия. Помолчав еще с минуту, Руслан отпил шампанское, закусил клубникой и со вздохом сказал:
- Твоя жизнь. А я считаю, что у тебя интересное лицо и, ты могла бы стать актрисой. Ну, а в чем же ты себя видишь, коль не в этом?
- Я хочу быть юристом.
- О! – Он быстро встал и вышел на балкон. – На этом денег не заработаешь. Это как раз и мерзостно. Готов спорить, что конкретно, ты хочешь стать адвокатом? Угадал? Конечно, угадал!
- Адвокатская деятельность – это необходимая ступень, без нее никак. Но я хочу быть судьей. Или следователем.
- С ума сошла? Общаться со сбродом и отморозками? Тебе понравиться, когда подследственный позволит себе отпускать липкие шуточки в твой адрес, а потом еще и пришьет когда выйдет на свободу?
- За что?
- Найдется за что! Вот хотя бы за то, что ты упекла его – невинного за решетку. Спроси любого осужденного, так они все чисты! Представить только, в России каждый третий мужчина сидел, сидит или будет сидеть в тюрьме.
- Кто-то ведь должен находить истину. Если и стар и млад так будут рассуждать, то в мире настанет анархия и произвол! Знаешь, я так и думала, что ты тоже меня не поймешь. Я ведь совсем не умею с людьми общаться, никому со мной не интересно. Я начинаю говорить о каких-то вещах и в ответ читаю одно только недоумение на лице собеседника.
- Пойми, что не должна красивая женщина копаться в грязи и искать правду, тем более что ее нет! У каждого из нас своя правда. Вот один случай. Когда я учился на третьем курсе, был у нас преподаватель Симонов, читал грамматику английского языка. Так я ему восемь раз сдавал зачет. Знаешь почему? А потому, что я Зайцев и мой папа еврей! Он меня мутузил и мутузил, выходил из себя и обещал придти ко мне на защиту, клялся, что не допустит, чтобы я получил диплом. Когда я все же сдал зачет, то спросил, за что он так меня ненавидит? Благодарен ему, по сей день, за честный ответ – он сказал, что в современной журналистике, слишком много иудеев. А я и не иудей вовсе! Этот человек, с белесыми усиками был уверен, что прав! Но скоро уже он, совсем недавно унижавший меня, стоял на коленях и умолял, чтобы я бросил его дочь. И я бросил. Доченька – бутончик вскрыла себе вены, а ее папаша надолго угодил в больницу с неврозом сердца!
Теперь мне все стало ясно, откуда у него эта неповторимая тоска в глазах, белая кожа и горячие губы. Спасибо папе за семитские гены!
- Зайцев – это же русская фамилия!
- Ага. Евреи часто берут фамилии, связанные с животными: Зайцев, Соловьев, Волков… А отчество Абрамович, по-твоему тоже русское?
- А ты любил его дочь?
- Нет. Я с ней познакомился, чтобы отомстить старику. Нельзя позволять обижать себя никому и никогда. Если получаешь заслуженно – терпи, а если нет, то держать язык за зубами нельзя и каждая слезинка и затаенная обида должны быть отплачены. Беспочвенно ругает начальник – увольняйся с работы, пристают на улице – дерись, даже если обидчик сильнее, так хоть умрешь с чувством собственного достоинства. Хотя, не всегда нужно действовать однобоко. Можно ударить и словом – это иногда больнее.
- То, что ты сделал очень жестоко с твоей стороны.
- Мне позже именно так показалось, но я скоро совсем забыл про него. Я тогда работал внештатным корреспондентом на радио. Мне платил редактор из своего собственного кармана, только за то, что я делал очень интересные репортажи. В основном это касалось музыки. Приезжает какая-нибудь «звезда» с концертом, и я начинаю от самого аэропорта ее «окучивать». Хожу по пятам, смотрю, что ест, о чем и с кем говорит, и регулярно отзваниваю на радио в прямом эфире. Удавалось в газеты информацию продавать, но платили тогда мало совсем. Многие еще не переехали на капиталистические рельсы! Можно сказать, что я был в числе основоположников «реалити-шоу»!
- Должно быть, много знаменитых людей повидал, повезло же тебе! – Я искренне восхитилась.
- Да, видел кое-кого. Помню истерику Юры Шатунова, с Шевчуком мы пили после концерта, а Таня Буланова такая маленькая! – И он сделал характерный жест пальцами, определяя размер так, словно она была дюймовочка. – Весело было, а главное интересно. Казалось, что стоишь на перепутье, а вокруг тебя паутиной дороги влево, вправо, во все концы и выбирай свою. Как у Гребенщикова: «На перекрестке тысячи дорог».
- Ты так говоришь, будто уже собираешься на пенсию.
- Да, не сказать, что она у меня ни за горами, но на линии горизонта почти обозначилась! – Он засмеялся – Мне тридцать один, а ты что думала, я еще в университет на пересдачи хожу?
Тридцать один! У меня явственно перед глазами проступила эта цифра. Господи, мои шестнадцать, плюс еще пятнадцать! Учитывая развитость молодежи, он вполне мог бы быть моим отцом, с ума сойти!
- Я удивлена, - Я старалась говорить как можно правдивее и не выдавать своего беспокойства и легкого шока, - не потому, что у нас такая большая разница, а просто ты выглядишь ну, максимум на двадцать пять…
Абсолютно, довольный комплиментом, который был стопроцентной правдой, он ласково смотрел мне прямо в глаза. Я перевела тему:
- Я очень люблю «Аквариум»! – Это была моя болезнь последние два года. Я бредила Гребенщиковым, моталась по музыкальным магазинам в поисках его дисков, друзья смеялись надо мной, мама говорила, что это музыка ее молодости, но сегодня она пахнет нафталином, а я дышать не могла без этих песен. Я была зависима от них.
Как бы дразня Руслан продолжил?:
- И Гребенщикова тоже видел. Настоящий русский мужик. Потрясающая внешность и полный бардак в голове. Кстати, мне он тоже нравится. Вот гляди-ка, - и он отставил почти пустой бокал, - его время, можно сказать, прошло, а люди слушают, втыкают его в уши и носят с собой в плеере, ставят на полки и бережно хранят винилы. Волшебство!
- Мне думается, что его песни – это откровения свыше и нужно обладать недюжинным умом, чтобы разобрать, о чем они. Ведь, когда пишешь стихи, они идут откуда-то с небес, не ты сам, а кто-то над нами вкладывает их тебе в голову, чтобы рука послушно выводила на бумаге ту последовательность слов, которая была передана. Многие поэты предсказывали свою смерть, сами того не замечая. Как у них это получалось? Скажешь совпадение? А не много ли совпадений на всю историю человечества? Вот и Гребенщиков, что-то хочет донести своими стихами до нас. Ты песни послушай, ни один земной разум не выдаст такое! – Я почти никогда не пила и всего-то один бокал шампанского развязал мне язык.
- А ты не сектантка, девочка?
Я удивилась:
- Нет. Я даже в фан - клубе не состою.
- Ты веришь в Бога?
Беспокойство накрыло новой волной. Что за человек?
- Руслан, давай оставим эти никчемные темы. Какая разница, верю я или нет? – Я действительно очень не любила разговоры на религиозную тематику, так как всегда это была пустая трата времени, заполненная набором слов и божественных имен.
- Общаюсь с тобой и понимаю, что ты абсолютно верно избрала будущую профессию: переводить тему разговора и много говорить, не сказав ни слова – это удел дипломатов и юристов. – Он улыбнулся и в уголках глаз появились морщинки, чтобы сразу же бесследно пропасть. – Что тебе трудно ответить?
- Ну, верю, что еще? А ты? Ты, наверное, иудей?
- Нет, я иудеем по определению быть не могу, моя мама – полячка. Честно говоря, я не придерживаюсь ни одной из религии, я молюсь тем богам, на чьей территории нахожусь. В силу своей специальности приходится часто путешествовать, а это не способствует регулярному отправлению культа. Пару лет назад у меня была работа в Арабских Эмиратах. Там нет церквей и как я должен был два года общаться с Богом? Я ходил в мечеть и молился там. Я знаю все обряды всех крупных религий мира. – Он очистил мне клубнику и, хихикнув, добавил. – Пожалуй, знаю лучше, чем иные страстные богомольцы! Грешно, конечно, но иногда на службе отвлечешься, чтобы оглядеть прихожан и диву даешься казусам! Вот стоит он, поклоны бьет, креститься неутомимо, а сам на женской половине. И ведь ходит в церковь регулярно, свечки толстые ставит, и тому подобное. Другие просят у Бога денег, но никак не хотят понять, что у Бога нет ни гроша! Я действительно так думаю, но более того, я так живу. Поверь, детка, если Господь и в самом деле есть, то ему глубоко наплевать, как и где ты ему молишься, зовешь ты его Иисусом или Аллахом, Бог один, только имен у него много.
- То, что ты говоришь - так прекрасно! Жаль, что народы не могут, отбросив никому ненужную гордыню, которая сама, по сути, грех, начать жить тихо и мирно. Паршиво, что никто, кроме нас двоих этого не понимает.
- Милая, поверь, это понимают все, но по - отдельности, а вкупе все человечество, как стадо овец, идет топиться за одним ненормальным. – Я таяла от его слов: милая, детка, меня никто так не называл, даже родные. Он такой ласковый, интересно, а нежный?
- И кто этот ненормальный?
- А в разных странах в разные эпохи свои ненормальные. – И он сел ближе ко мне. Я почувствовала запах его парфюма, запоминающийся и властный, с приторными нотками где-то вдалеке. Руслан обнял меня за плечо и в том месте, где лежала его рука, тяжелая и сильная, стало тепло. Я физически ощущала ту громадную энергетику, которая исходила от его тела и от данного закружилась голова. Щеки горели, и я не могла подобрать слов, я не знала, что говорят в таких случаях, потому что никто из моих прежних ухажеров не вел себя так.
Я чувствовала, как глаза наполняют слезы радости и счастья, ведь я хотела именно этого, но когда получила, страх сковал разум. Только бы не сделать что-то не так! Только бы не сказать очередную глупость!
– Ну, что ты зажалась? Я не кусаюсь! – И он улыбнулся одной из своих божественных улыбок. Выдохнул, и я почувствовала запах алкоголя. Видимо, шампанское было не единственным, что он сегодня пил. Нужно было скорее решать, как вести себя дальше, потому что другой рукой он перебирал мои волосы, и от этого у меня окончательно поехала крыша – иначе не назовешь – и, не удержавшись, я сама поцеловала его.
Вспоминая сейчас вкус его губ, я могу точно сказать, что это был вкус гречишного - каштанового меда. Бог знает, каким образом, но и спустя семь долгих лет, я явственно ощущаю эту истому и дурман, в которые я провалилась раз и навсегда, после его поцелуя. Если до этого у меня еще был шанс выпутаться и убежать нетронутой его судьбой, исправив свою историю, прожив ее как миллионы обывателей во всех уголках земного шара, то теперь мы вмиг превратились в навсегда связанные осколки чего-то огромного. Да, потом его губы всегда будут влажными и горячими, и такими гречишно – каштаново – приторными.
- Руслан, может быть, не нужно? – Я сделала легкую попытку остановить, не его, а саму себя, дав возможность опомниться и, встав с этого большого, с синтетический обивкой под леопарда дивана, уйти. Но он уже расстегнул мою кофточку и, напряженно дыша, взялся за джинсы. – Как это не нужно, ты же сама хочешь!
Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба! Так нагло озвучить мои тайные мысли, все то, что я весь вечер упорно скрывала, заливая шампанским и обволакивая сигаретным дымом, вдруг проступило, как написанный молоком на бумаге текст, поднятый над пламенем свечи. Получается, что это я хочу, а он идет мне на уступки? Вдруг разом вернулись все, молчавшие до селе чувства туманной девичьей гордости и чести, и я взорвалась:
- Пусти! – Я вырывалась, но он так крепко сжал мои ноги между своих, что я не могла и пошевелиться. – Пусти меня! Мне надо домой и потом… потом, я не хочу. – Услышав эти слова, он быстро отстранился, сел рядом на полу и стал пятерней расчесывать, заглаживать и собирать в пучок растрепавшиеся волосы. Потом помолчал с минуту, встал и произнес:
- Да. – Через мгновение он уже сидел в кресле и пил из горлышка коньяк, который тут же достал из-за дивана. – А ты еще здесь? Ну, что же ты не идешь? «Тебя дома ждут родители». Тебе пора, ведь уде четверть одиннадцатого. Помилуй, я не стану тебя провожать. Помнишь где выход? – И он вытер губы ладонью.
- Помню. – Я вскочила и стала застегивать кофточку, надевать спущенные до колен джинсы, которые Руслан уже почти успел снять. Должно быть в тот момент я выглядела несказанно глупо. Думаю, что даже знаменитый английский юмор был на моем фоне невинной детской шалостью. Перекинув через плечо сумочку и, прихватив на дорожку сигарету, с деловым видом бросила: «Прощай».

Никогда раньше сама я не просыпалась так рано. Небо было ясное и день намечался жаркий: лето торопилось украсть у сентября несколько денечков и порадовать людей последним в этом году теплом. На часах пять тридцать одна. Решив не идти сегодня в школу, я сладко потянулась под ласковым пледом.
Руслан тихо спал на левом боку, спиной ко мне. Я осторожно встала, укуталась в большое банное полотенце, которое тут же небрежно лежало на стуле и, обойдя кровать, присела на корточки и стала внимательно изучать его спящим. Тогда я хотела целовать его губы, ласкать руки, обнимать эти сильные широкие плечи, а еще лучше – просто сидеть и охранять сон, теперь уже раз и навсегда единственного моего первого мужчины.
Как ни странно, но ничего из того, что пишут о первой ночи в сопливых дамских романах, я не испытывала. Никаких душевных переживаний, дрожи в коленках и сердца, готового выпрыгнуть из груди. Ничего этого не было. Для меня это было естественно. Так, словно я всю жизнь с этим жила и, если бы сейчас понадобилось идти и класть асфальт, я бы легко делала это весь день, ни разу не вспомнив о том, что произошло прошлой ночью. Я смотрела на Руслана и думала, словно он самый красивый мужчина. Мысли о том, сколько девушек побывали на моем месте, я гнала прочь. Понимая, что их число, вероятнее всего, перевалило за сотню, я убеждала себя в том, что лучше меня ему не было ни с кем. Или, по крайней мере, первым он был у меня одной.
Робкое солнце лениво поднималось из-за горизонта. Окна кухни были на восход, спальни тоже. Я стояла на балконе, поеживаясь от утренней прохлады, внизу оранжевая машина поливала проезжую часть дороги и тротуар – ритуал еще со времен советской власти не тронутый перестройкой. Где-то слева вдалеке разъезжались первые трамваи. Легкий ветерок трепал желтеющую листву и старенькую занавеску. Наслаждаясь его дуновением, я забылась, и не заметила, как сбежал кофе. Пришлось варить заново. Через пол часа я уже
попивала кофе и курила – уже около года эта процедура была для меня вместо завтрака. Внезапно в кухню вошел Руслан, в чем мать родила, весьма беспардонно отобрал и выбросил в окно сигарету и вылил кофе в раковину:
- Кто так делает? В холодильнике кефир и в хлебнице булка. Я иду одеваться, а ты скорей наворачивай, не то опоздаешь. – И он стремительно вышел.
- Куда опоздаю? – Вслед прокричала я.
- В школу. Уже почти восемь. Я тебя отвезу. – Он находился всего лишь через стенку, но надо было кричать, чтобы услышать друг друга. Квартира была большой, четырехкомнатная «сталинка» в самом центре и сегодня казалась хоромами.
- Ха-ха! – Усмехнулась я, прикуривая новую сигарету. – Не спеши, я уже итак опоздала.
- Значит, пойдешь на вторую пару.
- У нас уроки, «папочка»!
Я принялась одеваться. Мое решение устроить сегодня выходной с треском провалилось. Спорить с Русланом я не решилась, да и не хотела вовсе.
«Класть асфальт, значит класть асфальт!»

Откровенно, я была слегка потрясена тем, как и каким тоном, он со мной разговаривал. Никаких ласковых слов, поцелуев, пожеланий доброго утра или приятного аппетита. Сухо и четко, словно отдавал распоряжения, усадил меня в машину и вот мы уже глотаем выхлопные газы. Даже не верилось, что ночью таким нежным и ласковым был он, а не кто-то другой.
Теперь передо мной был деловой человек, погруженный в себя и собственные мысли, может быть чуть-чуть озабоченный чем-то. Не понимая, причину таких разительных перемен, решила, что виной всему я и начала морально готовиться к худшему. Поганый нрав стал подтачивать как червь изнутри, и я сама себя заводила, настраиваясь на негатив и даже начинала в него верить.
Двойная сплошная, пересекая «лежачих полицейских» пробегала слева, солнце било в зеркало заднего вида, а я молилась, чтобы на одном из перекрестков мы попали в пробку.
- Мы свернем здесь, дальше могут быть пробки. Я в городе неделю и уже почти изучил все кратчайшие пути в центре, а еще разгадал главный дорожный секрет – практически все запрещающие знаки не действительны для машин с местными номерами! И кто придумал эту хитрость?
- А откуда у тебя машина, если ты здесь так недавно? – Я старалась говорить спокойно, гнев едва не вырвался наружу. «Он мысли мои читает! Хотя, нет! Наверное, просто издевается!»
- Взял на прокат. Здесь все так дешево, что в другой ситуации следовало бы эту машину купить.
- Нет, не стоит. Малиновая «десятка» - это женская машина. Тебе подойдет что-то основательнее. Возьми иномарку, обязательно здоровую. Такую, чтобы на всю дорогу, понимаешь?
Кажется, я его озадачила, он сосредоточился еще сильнее и, может быть, перебирал в памяти все известные ему модели больших машин? Или просто обиделся?
- Я об этом подумаю. – И он резко повернул вправо. Я знала дорогу, по которой мы ехали. Она удивительным образом почти идеально по диагонали пересекала два городских района и заканчивалась аккурат у ворот моей школы. Вот мимо побежали серенькие пятиэтажки, парк остался позади и, уже маленькой точкой на лобовом стекле, нарисовалась школа. Не сдержавшись, я взмолилась:
- Руслан, миленький, я не хочу туда. Давай повернем обратно?
- Послушай, занятия пропускать нельзя, я не допущу, чтобы из-за меня ты отстала в учебе и потом, глупая ты мне не нужна. У меня здесь тоже свои дела, я к вам не развлекаться приехал. Так что хочешь ты или нет, идти придется.
Настроения не было. Удрученная тем, что впереди долгие пять уроков, ни к одному из которых я готова не была и не успела вовремя остановить Руслана. Нужно было это сделать за квартал и оставшееся расстояние пройти пешком, а он подъехал прямо к воротам и мы почти нос к носу столкнулись с моей классной руководительницей.
Инна Николаевна, она же Колбаса, как пастушка пасла моих одноклассников на школьном дворе. Вокруг поднимались клубы пыли и, во всем этом грязном тумане, высилась ее грузная фигура. Кашляя, она в позе Ленина на постаменте, то и дело раздавала указания метущей Головиной, параллельно успевая кричать на Зимина.
 «Сегодня же субботник и нет занятий! Как это я забыла?!» Тут она повернулась всем телом и наши глаза встретились! Одновременно Руслан поцеловал меня в шею и я как ужаленная выпрыгнула из авто. Конечно, машина из проката была с обычными стеклами и, конечно, Колбаса да и все, кто в то время был во дворе, наблюдали нас как рыб в аквариуме. Через секунду малиновая «десятка», так подло меня подставившая, уже скрылась за поворотом, а передо мной, как Сивка Бурка, выросла фигура Колбасы:
- Где это тебя носит? Почему с пустыми руками? Ты куда шла?
- Инна Николаевна, она не куда, а откуда! – Раздался визгливый голос Зимина и послышались насмешки.
- Молчи Зимин! Сейчас иди в спортзал и возьми в подсобке веник, вон тот участок за тобой, а потом на классный час. И не вздумай улизнуть!
Повесив ветровку на сучок ближайшего тополя, я поплелась в спортзал. Подозрительное спокойствие Колбасы означало, что скоро мне промоют мозги. Она все видела и не спустит мне это с рук. Эта не из тех, что не обращают внимание на занятия учеников вне школы, давая даже детям право на личную жизнь. Эта курица старой закалки потом еще и станет шантажировать, грозясь все рассказать родителям. Тут меня догнала Светка, и началось:
- Кто он, поделишься? А вы давно знакомы? Нет, подруга, ты молодец так всем утерла нос, даже Колбаса до сих пор в себя придти не может! Ой, а он такой взрослый, сколько ему? И машина… Повезло тебе с ним, смотри не упусти! Знаешь, ты и меня в шок вогнала, я теперь себе такого же искать буду, разве Гарик мне пара? Вот одного боюсь, с ним же придется это?..
В это утро Света меня нервировала. В целом она была хорошим и чутким человеком, единственной моей лучшей подругой, но время от времени ее заносило как сегодня, например, и в такие минуты мне казалось, что еще не много и я взорвусь, если она не умолкнет. Светка не умолкала.
- Свет-ла-на! – Я произнесла это именно так, по слогам, - Заткнись! – Ахнув, она тут же прикусила язык и с обиженным видом пошла обратно. – «Теперь подумает, что я зазнаюсь. Обидится, а чего хуже станет сплетничать в классе. Наплевать»!
После ночи, проведенной с Русланом, меня в один миг перестали интересовать тысячи вещей, которые до этого момента казались первостепенными и насущными. Пропал интерес к учебе, наступило безразличие к друзьям и знакомым, все разом оказалось не нужным и не моим. Было такое чувство, что раньше я жила чужой жизнью, а вот теперь пришел черед моей собственной и в этой новой и неизвестной мне жизни, словно на огромном шедевре живописи, или даже иконописи, был изображен Руслан. Руслан в полные свои сто восемьдесят три сантиметра, с моим сердцем в одной руке и душой в другой.
Я дометала последнюю пару квадратных метров, истрескавшегося школьного асфальта, когда Колбаса позвала всех в класс. Не хотелось ни с кем сидеть рядом, и я выбрала свободно стоящий стул в углу.
Колбаса степенно вошла в кабинет, уселась на учительское место, надела очки и затянула:
  - Итак, господа хорошие, давно хотела вас собрать, но не было случая: то мои отлучки в департамент, то ваша гиблая не посещаемость. О ней и пойдет речь. Не хочу, Васина, перестань уже крутиться, нет ну как дети малые! Итак, на чем я остановилась? Да, не хочу вас пилить и стреляный час втолковывать, что вы вышли на финишную прямую и сворачивать не куда. Больше не получится откладывать все на потом, а педсовет с этим «потом» не станет цацкаться и оставлять на второй год, да Колягина? Вот ты, зачем пошла в десятый класс?
- В институт вступить хочу. – Просипела Верка с последнего ряда.
- «Вступить»? Эх, не слышит тебя Пушкин. Вступают в партию и еще кое–куда. Так вот, чтобы в этом году у меня таких причуд не было, второй год в одиннадцатом классе – это не аттестация и ПТУ в перспективе. Если вы стремились попасть именно туда, то зря теряли время, шли бы сразу после девятого. Все о чем я говорю, это ваши, а не мои интересы. Поэтому, напрягитесь хоть раз в жизни и отбросьте на год свои увлечения Майклом Джексоном, - и она посмотрела на Вику Мухину и Аню Сергееву, - футболом, - повернулась к Назарову, - компьютерными играми, Варин, к тебе обращаюсь. Мечтаю о том, чтобы стоя на остановке у торгового центра в стеклянном окне Интернет – клуба не видела твою макушку, - по классу прокатились смешки, - а девушек попрошу забыть личные любовные увлечения. Сейчас не те нравы у молодежи. Вот, иду с утра на работу и вижу, как ученицы нашей школы покупают сигареты. Именно! И пачками! – Здесь она развела руками так, словно покупали не пачки, а ящики. - После уроков за ними на машинах приезжает Бог знает кто, - Колбаса явно намекала на меня, она по классу искала меня глазами, - потом, такие девочки на панель попадают, за ними километровый шлейф мужчин тянется и всенародная слава в придачу!
После этого я уже ничего не слышала. Гнев и обида переполняли. Я в Колбасе не ошиблась. Не говоря прямо ни слова, она опозорила меня перед всем классом и даже перед параллельным, потому что Иру Зудину ждала Мила, известная на всю школу сплетница, и все слышала. Ирка объяснит ей, что к чему и уже в понедельник утром все старшее звено будет оборачиваться на меня в коридорах!
Классный час завершился, и я ушла из школы в числе первых. Света, просившая подождать, свернула в уборную, и мне удалось от нее оторваться.
На улице моросил дождь, и я быстрее побежала домой. Дождь становился все сильнее и сильнее и в мгновение полил как из ведра. Я бежала с ним наперегонки, преодолевая лужи и стараясь не растянуться в грязи. Когда до моей девятиэтажки оставалось меньше ста метров, сзади кто-то посигналил. Вода лила стеной и, не оборачиваясь, я отошла на обочину дороги. Но ненормальный водитель все продолжал мучить аккумулятор: «Господи, он, что сигнал с педалью газа перепутал?» В гневе я обернулась, чтобы посмотреть на помешанного. Это был Руслан. Он едва успел затормозить и бампер больно ударил меня по коленкам, но я устояла. Через миг я уже сидела внутри:
- Ты как тут оказался? Ждал меня? – С меня ручьем текла вода. Кофточка промокла до нитки и, облегая тело, просвечивалась насквозь. Джинсы набрали воду и стали дубовыми, такими тяжелыми, что не возможно было пошевелиться.
Руслан смотрел на меня с довольным выражением лица:
- Ты похожа на мокрую мышь. – Он хихикнул.
- Спасибо. Я знаю, что ты добрый. Мог бы мне утром зонтик одолжить.
- А ты не помнишь, какая погода была утром? Разве я мог подумать, что так польет? – Он развернулся и поехал назад к школе.
- Эй, ты куда? Мне нужно домой переодеться!
- Мы едем ко мне. Я одолжу тебе халат или теплую рубашку. Хочу, чтобы ты сегодня осталась со мной. У нас будет маленький праздник, есть повод! – Он закурил и предложил мне. Я приоткрыла узкую щелочку окна и стала стряхивать пепел на улицу:
- Мне нужно домой, - мое сердце колотилось, словно загнанный в ловушку зверек. Я была на седьмом небе от того, что он позвал к себе! Значит, я ему не безразлична! Это было таким событием, что нет языка, на котором бы хватило слов описать тот восторг, который переполнял меня! Я была самой счастливой на свете, и нужно было бросить все, наплевать на проливной дождь, похолодевшую мокрую одежду, остановить Руслана, выпрыгнуть из машины и, упав в грязь лицом со слезами молить, чтобы это мгновение длилось целую вечность!
Но я бы никогда так не смогла. С детства мне внушали туманное понятие девичьей чести, гордости и достоинства. Об этом говорили все: мама, бабушка, их подруги и дети подруг, но никто и никогда даже не намекнул на то, что сердце – живое и тоже хочет, чтобы на него изредка обращали внимание, а душа, словно птица в клетке может метаться и трепетать, хотеть выпорхнуть в небо и дать волю чувствам!
- Отвези меня, пока не уехали далеко. Всему свое место и время. Мне собаку выгулять надо и еще объясняться с родителями по поводу вчерашнего, они ведь вернулись из отпуска и уже, наверное, в розыск подали. Мне даже страшно подумать, что со мной будет.
- А ты всегда врешь? – Он повысил голос и говорил с раздражением. – Ты всех за дураков держишь или только меня?
- Руслан, я тебя не понимаю.
- Я тоже не понимаю, почему девушка, которая меня целовала и прижимала к себе всю ночь, спустя всего шесть часов, так гадко лжет? Я думал, у нас серьезно и я могу доверять тебе. Мне показалось, что ты теперь близкий человек. Думаешь, мое признание в любви ничего не значит, а слова - пустой звук? – Он не на шутку рассердился.
В уме я старалась понять, каким образом он выяснил, где я живу, ведь я ему не говорила свой адрес, а главное как узнал об обмане? Спросил соседей? Но, как говорится, лучшая ложь – это полуправда, от которой не отказываются даже под пытками, и я решила следовать данному правилу:
- Я не понимаю, о чем ты говоришь.
- Не понимаешь, - он резко нажал на тормоз, - тогда я сейчас же везу тебя домой, где тебя никто не ждет, потому, что собаку сегодня утром забрала тетя Оля, о чем оставила записку в телефонном блокноте, чтобы Батон не мешал тебе заниматься и поправлять здоровье. – У меня глаза на лоб полезли. – Спросишь, как я все узнал? Я час тому назад был у тебя дома. Миленькая квартирка.
Он вальяжно развалился на сиденье, казалось, что если б не руль, забросил ноги на приборную панель.
- Ты был у меня дома?
- Да, ты ключи оставила на тумбочке в спальне.
Я суетно стала копаться в карманах брюк, потом в сумке, но ключей нигде не было.
- Не ройся, - Руслан с насмешкой открыл бардачок и, пошарив среди разбросанных дисков, достал ключи и бросил их мне на колени, - держи!
- Руслан, извини пожалуйста за то, что обманывала тебя. – Поразившись жалости своего голоса, я села прямо, иначе со стороны, наверное, я выглядела слишком уж несчастной.
Он глубоко вздохнул, после чего потер ладонями лицо и уже раздобревший сказал:
- На первый раз прощаю. Но и ты прости, что был в твоем доме. Я узнал твой адрес еще в больнице и привез ключи. Звонил, звонил, дверь никто не открывает, тогда я понял, что дубликата у тебя нет. Бабушки на лавочке, сказали, что твои родителя на все еще на отдыхе и я решил подождать тебя внутри, но меня увидел ваш сосед справа и я решил уйти. Чего доброго милицию вызовет, а как я объясню, что я делаю в чужой квартире? Решил дожидаться тебя около школы. Я отошел в магазин, когда ты вышла, поэтому и пришлось тебя догонять.
- Дядя Витя тебя видел. Да он может и милицию вызвать и сам обезвредить, если потребуется. Он бывший десантник.
- Может все-таки ко мне?

Мы полетели по мокрой дороге. Дождь уже потерял свою силу, но отдельные капли все еще били в лобовое стекло и расплющивались под тяжестью встречного воздуха. Деревья очистились от пыли и еще радовали глаз зеленой листвой. Тучи заволокли небо и, жирные, чернели прямо над головой, затянули солнце, и от этого стемнело раньше обычного. Город был приятно бодр, после небесного душа. Дома выглядели веселее и, окрашенные еще в мае в светлое, нарядно контрастировали с мокрым черным асфальтом. Я очень любила свой город, но в такие моменты как сейчас, именно в такую погоду я его просто обожала. Почему-то казалось, что такой он особенно уютный. В тот вечер я была наивна и счастлива, ведь рядом был дорогой человек, готовый ради меня на все, милые глазу улицы, любимый центральный район, где Руслан снимал квартиру и родители, которых не будет целую неделю. Ну, что еще нужно для счастья девчонке в шестнадцать лет?

Когда мы вошли в квартиру на площади уже горели фонари.
С балкона потянуло сквозняком и я поспешила его закрыть. Вчера я совсем не заметила, какое красивое освещение подобрали памятнику Ленина и как угрожающе-притягательно он теперь выглядит. Хочется вытянуться по струночке и прокричать какой-нибудь из лозунгов коммунизма, что-нибудь вроде: «Каждому по потребностям, от каждого по способностям». Какие прекрасные слова, и как жаль, что они не имеют ничего общего с действительностью.
 Руслан вернулся в комнату, умирая от смеха:
- Вот, пригласил девушку, а у меня в холодильнике мышь повесилась, или шаром покати, еще можно в него покричать и твой голос отзовется эхом! Я быстренько смотаюсь в супермаркет, а ты пока прими душ и переоденься. В спальне в шкафу мои вещи, можешь рыться и брать все, что нравится. Я мигом! – И, прихватив бумажник, исчез за большой обитой кожей дверью.
Я бы с удовольствием приняла ванну, но природная брезгливость остановила: вряд ли Руслан устраивал здесь генеральную уборку, а кто радовал ванну своим присутствием до него, мне не известно. Отогревшись под душем, укуталась в то же банное полотенце и, оставляя мокрые следы на стареньком паркете, пошла в спальню. Шкафу, как и большей части мебели, было далеко за шестьдесят, но вся она имела прекрасный вид. «Должно быть, за ней прекрасно следят или отдавали на реставрацию. В любом случае, это уже антиквариат!»- подумала я. Тяжелая дверь с огромным зеркалом в полный рост, со скрипом открылась, и я остолбенела от изумления: все вещи аккуратно выглажены, развешаны и разложены по полочкам, все на своих местах! Я поразилась порядку, никогда бы не подумала, что в шкафу у мужчины можно увидеть такое! Я достала бежевую байковую рубашку, наткнулась на зеленые банные тапочки сорок четвертого размера и уже хотела уходить, как на самой верхней полке, едва заметный выглядывал кусочек белой бумаги. Любопытство взяло верх и, подставив стул, я влезла на него и стала рассматривать: письма из-за границы, вот конверт подписан арабской вязью, с белым полумесяцем – это Турция, еще из Голландии, Таджикистана и Украины, Филиппин и Колумбии, все на национальных языках, заполненные от руки и просто распечатанные на компьютере. Тут же под ними лежали фотографии: Руслан в горах, Руслан верхом на лошади, упряжку которой держит девушка – азиатка. Но не китаянка и уж тем более не японка, возможно дочь индейца и европейки или наоборот. Руслан с мальчиком лет десяти, совсем старое фото, где он на фоне университета, черно-белые фото девушки, как две капли воды похожей на меня, а под ними загранпаспорт и здоровенная записная книжка, открыв которую я чуть не упала от неожиданности: из прямоугольного тайника, вырезанного в ней, прямо на меня посыпались упаковки с лекарством, а в прихожей хлопнула дверь:
- Я пришел. Ты где? – На кухне зашелестели пакеты, Руслан выкладывал покупки на стол. Перепугавшись, я стала судорожно подбирать с пола упаковки с таблетками и запихивать их обратно в ежедневник. В коридоре заскрипел паркет, он шел сюда. Я едва успела забросить все на верхнюю полку и захлопнуть дверь шкафа, как сзади меня обняли его сильные руки:
- Котенок, я хочу тебя поцеловать. М-м-м, ты так вкусно пахнешь!
- Это твой шампунь с экстрактом кокоса. – Я поцеловала его нежно в губы, и электрический ток пробежал по позвоночнику. – Посмотрим, что ты там набрал?
Кухонный стол ломился от еды. Чего там только не было: фрукты, копчености, грибы, салаты, соки, креветки, икра, гриль, конфеты и, всю эту гору съестного венчал торт с клубникой. Я изумленная смотрела на него:
- Мы кого-то ждем?
- Нет ни кого. Дело в том, что я пока еще не успел узнать, что ты любишь, и купил все, что попалось на глаза. Здесь в соседнем доме разместился замечательный магазинчик «Погребок», знаешь? Так вот там вина Грузии и Молдавии поддельные, зато все заграничное – настоящее и высшего качества! Я уже проверял. Вот взял нам бутылочку абсента!
- Ничего себе бутылочка! Здесь же два литра!
- Напиваться мы не станем, просто отметим кое-что! После завтра в пять утра первый эфир новостей. Готов поспорить, что абсент ты не пила? Верно?
- Не пила, а что это такое?
- Полынный напиток, скажем так. Больше тебе ничего знать не нужно. Пикассо помнишь? – И он деловито стал доставать из шкафов посуду, высвобождать из упаковок еду и раскладывать ее на тарелки, причем делал это профессионально и с большим вкусом. Здесь подложил листик петрушки, и блюдо приобрело совсем другой оттенок, там чуть приправил майонезом и вставил оливку, в мгновение ока сотворил из салфетки бант, вставил в него свечу и отложил на подоконник.
- Пикассо помню. Хочешь, чтобы я стала похожа на его любительницу? – Я закурила.
- Нет, я люблю тебя как ты есть! Заканчивай перекур и неси тарелки в комнату.

В старом цветочном горшке с фикусом снова горела ароматическая палочка с опиумом. Руслан разлил абсент в стаканы, поставил БГ и затолкнул под стол светильник:
- Попробуем устроить интим. Я сам записал этот диск, просто сделал сборку из того, что мне больше всего нравится. Проверим, совпадают ли наши вкусы?
- Что мы отмечаем?
- Мы отмечаем два события. Первое – это то, что я встретил тебя. Знаешь, у меня давно никого не было и вовсе не потому, что не мог найти, а потому, что меня лет пять, как не интересуют отношения на одну ночь. Это прерогатива безбашенной юности, а я уже не раз находил у себя седину. Ты искоса бросила на меня короткий взгляд, и моя жизнь наполнилась смыслом. Я благодарен, за то, что эти дни ты была со мной и заставила мое сердце пережить забытое чувство влюбленности. Я тебя люблю. Ты моя самая дорогая и теперь я буду во всем тебе помогать и оберегать от бед и несчастий, буду любить и заботиться. Да, знаю, что я гораздо старше и, возможно тебе будет неловко перед подругами, а еще я занимаюсь журналистикой, и эта работа требует частых, иногда длительных командировок, но если мы серьезно будем вместе, я оставлю все, буду жить оседло там, где ты пожелаешь. Даже, если станешь чьей-то женой, не отвергай меня, подари мне, хотя бы дружбу, если не сможешь любить. – Руслан смотрел на меня умоляющим взглядом, таким кротким, что хотелось расплакаться. Он заметно нервничал и постукивал перстнем о дно стакана.
 «Неужели все правда и он меня любит? Может быть пока, и лишь потому, что я стараюсь поменьше раскрывать рот? И как это может быть после нескольких дней знакомства? А я? Что должна ответить я? Поведать печальные истории о том, как меня уже не один парень бросил, не проходив и недели? Интересно ли ему узнать, каково слышать, что ты со странностями и говоришь о каких-то непонятных вещах, а уже через день видеть его с «Аньками» и «Катьками», быть брошенной как раз в тот момент, когда сама уже приросла к этому человеку и ждешь вечерами его звонков и свиданий? Рассказать теорию о том, что любовь – это разрушающее чувство, и я дала себе установку никогда ни в кого не влюбляться? Разве это он хочет услышать? Разве ж я и правда так думаю?»
Конечно, я так думала, но только не в отношении Руслана. Умом я понимала, что нельзя бросаться в омут с головой, знала, что пойду ко дну. Сердцу не прикажешь!
Мы молча смотрели друг на друга, и только треск свечи прерывал мертвую тишину. Руслан заговорил первый:
- Я не тороплю тебя с ответом.
- Зря, у меня ответ готов. – Я сидела в том же кресле, в котором была вчера. Ноги озябли и я подобрала их туда же.
- Только давай сначала выпьем за сказанное. – И он потянулся через столик к моему стакану. Мы чокнулись, и Руслан разом отправил содержимое в рот, а я сделала маленький глоток. Горьковатый вкус согревал. Где-то я слышала, что абсент – это жуткая гадость. При постоянном употреблении ослабляет мозговую деятельность, вызывает привыкание, подобное наркотическому, и в разных странах запрещен к продаже и употреблению. А мне понравилось. Я в миг стала как та на полотне Пикассо - любительница!
- Руслан, - я пыталась собраться с мыслями и подбирала нужные слова, – давай не будем торопить события и посмотрим, что будет через несколько месяцев или лет. То, что произошло вчера, очень много для меня значит. Значит не потому, что это было впервые, а потому, что я была с тобой. Я не хотела бы дарить тебе дружбу, но всю свою нежность я отдам тебе, и, знаешь, это тело только для тебя. - Опустив глаза в пол, я боялась признаться, признаться вслух, что люблю его. Одно дело, когда понимаешь это сама, и совсем другое, когда об этом говоришь кому-то. Сразу же появляется ответственность и ложиться новый оттенок на всю личность.
- Я не знаю, какое это имеет значение, если ты любишь меня? Любовь настоящая – это когда никто ничего не требует взамен, а просто любит и все.
Он усмехнулся:
- Теперь я понимаю, что ты правильно выбрала профессию. Долго говорить, не сказав ни слова – это манера юристов и дипломатов. Ты не замечаешь, что постоянно увиливаешь в разговоре и не можешь ответить прямо ни на один из поставленных вопросов? Почему мне приходится клешнями извлекать из тебя информацию? Ты можешь просто сказать, да или нет?
- Люблю.
Руслан нежно обнял меня за плечи и по-отечески поцеловал в висок. И в это самое мгновение я поняла, что привязалась к нему раз и навсегда. Теперь я не смогу без него, без его сильных рук и ласковых глаз, не смогу нормально засыпать, не слыша его дыхания, смотреть на людей, потому что в каждом из незнакомцев буду искать его или, хотя бы, его черты. Руслан – единственный на миллион Руслан и он мой!
Закрыв балконную дверь, он вернулся на диван и, как и вчера сел по-турецки. Абсент ударил-таки в голову, странным ощущением. Это не было опьянением, как в случае с обычным алкоголем. Это был дурман. Да, да именно одурманенное состояние, когда все как в тумане. Голова работает нормально и мысли правильные, адекватное ситуации поведение, но что за черт, все словно бы и не со мной?!
Сознание через рот выталкивало вопрос:
- Ты сказал, что отмечаем два события. За одно мы уже выпили, а какое второе?
- Уверена, что хочешь узнать все именно сегодня?
- На сто процентов!
Отправив в рот еще одну рюмку абсента, Руслан стал чистить банан и говорил:
- Меня взяли на телевидение! Теперь я работаю в вашем городе. Пока у меня будут поездки по краю, но постепенно я постараюсь перебраться в какую-нибудь информационную программу, чтобы всегда быть с тобой и никуда не уезжать.

 Половину воскресенья мы провели в кровати. У меня ужасно болела голова и Руслан носился со мной, как курица с яйцами. Охал и ахал, не зная, что делать и чем помочь. Природу боли было трудно понять, потому что абсент, ее, как правило, не вызывает. В итоге мы списали все на ветреную погоду и неустойчивое атмосферное давление, не обвинив в этом, разве что только инопланетян. Ближе к вечеру мне стало легче, и я сама смогла доползти до туалета.
- Ты там не умерла? – Руслан колотился в дверь уборной.
- К сожалению нет. – Как забавно, здесь и бачок еще с сороковых годов. Во времена активной работы НКВД в него, наверное, прятали запрещенные вещи. Тех преступников уже и кости сгнили, а он все стоит тут, приросший к унитазу, на одной ноге - трубе, безмолвный и загаженный всеми кому не лень. Вот и мне не лень.
Я, пошатываясь, брела по коридору. Руслан сидел в кухне и извлекал из бумажной упаковки активированный уголь:
- Я склоняюсь к тому, что это семга просроченная. Я ведь ее не ел. Жаль, что не взял чек в супермаркете, а то бы отволокли рыбу на экспертизу и выяснили, чем паразиты народ травят. Ну, готово! Давай-ка, употреби это. – И он протянул мне целую пригоршню черных таблеток.
- Руслан, мне лучше, гораздо лучше. Почти и день прошел. А давай куда-нибудь съездим, пока еще не поздно?
И мы отправились в луна-парк. Его построили совсем недавно на месте зеленой рощи, в которую первоклашками мы всей параллелью так часто ходили на пикники. Теперь здесь целый мегаполис аттракционов, самый безобидный из которых – это «Американские горки». С них мы и начали. Нас заносило на крутых виражах. Воздух бил в лицо, а от запредельной скорости просто расплющивало в кресле. На одном из подъемов, Руслан, так не любивший молчать, не выдержал:
- А ты знаешь, что «Американские горки» называются именно так только в России?
- Нет. А как они называются в других странах? – Я еле успела договорить предложение, как поезд снова набрал скорость, и я думала, что мне рот разорвет встречным потоком воздуха.
- Во всем остальном мире они – «Русские горки»!

Время пролетело быстрее, чем я ожидала и минутная стрелка моих наручных часов
неумолимо ползла к полуночи. Из парка уходили последние посетители, кассиры подсчитывали выручку, уборщики пылили на всех углах, а сторож, звеня ключами, стоял у калитки главных ворот и поторапливал. Вышли и мы. На лобовом стекле «десятки» Руслан обнаружил штраф и громко выругался:
- Нет, ну, как тебе это нравится? Я исколесил всю Россию, но только в вашем городе, словно я в штатах, лепят под «дворник» квитанцию! Это, что, местное ноу-хау?
- У нас эта система уже около трех лет работает. Хорошо, что у тебя краевые номера, а то бы забрали машину на штраф-стоянку. Я же тебе говорила, что не все знаки в центре висят просто так.
- Похоже этот один из них! – И он недовольно покосился на круглый, перечеркнутый кусок жести, висящий аккурат напротив нашей машины.
Я захлопнула дверь и мы стали выезжать с парковки.
- Продолжим в каком-нибудь клубе? Где тут у вас жарче всего в это время суток?- Руслан утопил педаль газа и машина рванула вперед, как зверь, которого долго держали в неволе, а теперь выпустили на свободу. Я не стала останавливать, потому что в такое время суток гаишники всегда стоят только в одном месте. Постоянно, из года в год, не меняя своего положения, в любую погоду они неизменно на посту. Это знала не только я, но и все местные. Водители заранее сбавляли скорость и медленно и чинно проезжали мимо машины с радаром. Таков уж наш город с населением в четыреста тысяч. Все друг друга знают, все всё слышат и видят.
Наверняка соседи заметили, что я уже третьи сутки не была дома и не ночую две ночи подряд. Еще этот прокол в школе, Колбаса на первом же родительском собрании все выложит! И дядя Витя, как зоркий коршун, следит не только за нашей, а за всеми квартирами в подъезде. Настоящая ходячая система видеонаблюдения! Как назло, никакими подружками не отбрешешься – мать знает всех до единой и на память помнит их номера телефонов: всего один звонок, и я пропала. Нет, придется ехать домой!
- Руслан, отвези меня домой. Я там двое суток не была, а если меня начнут искать. К тому же завтра в школу, а у меня ни одно задание не готово.
Он резко затормозил на красный свет светофора, чуть было, не сбив одинокого пешехода:
- Я думал мы проведем эту ночь вместе? Хотя да, школа… Прости, сейчас отвезу, ты права, нужно и меру знать…- Под черным козырьком, маленьким всеми забытым огоньком давным-давно горел зеленый свет. Увидев его, Руслан утопил в пол педаль газа и машина рванула с места, точно раненый зверь. По бокам проносились сонные пятиэтажки, светофоры работали в ночном режиме и Руслан дал волю чувствам.
- Ты бы не мог ехать помедленнее? Мы ведь все-таки в черте города находимся, мало ли что?
- Тебе страшно со мной? Не переживай, все будет хорошо! – Стрелка на спидометре дрожа дотянулась до отметки 150, а на рев мотора с удивлением оглядывались не спящие пешеходы.
- Руслан, остановись, мы разобьемся! – В ответ на мои слова он только рассмеялся. На такой бешеной скорости ему еще понадобилось переключать дорожки на магнитофоне, так, что когда вдалеке, на полутемном перекрестке появился мигающий поворотник чьей-то машины, Руслан едва успел затормозить. Сбросив газ, нас занесло и мы врезались в чужую иномарку. К счастью мы оба оказались целы, а вот перед нашей и бампер чужой машины просто перестали существовать.
- Да я тебя порву, я тебя своими руками порешу…- Это ругался хозяин иномарки. Увидев, что мы сделали с его машиной, он схватился за голову и еще несколько секунд пребывал в таком шоке, что, кроме матов в адрес Руслана ничего сказать не мог. С его виска текла тонкая струйка крови. Попутно потерпевший кому-то звонил по-мобильному, не обращая никакого внимания на извинения и Руслана. Устав от этого, Руслан вернулся в машину и, как нарушитель правил дорожного движения в американских боевиках, положил руки на руль. Хозяин иномарки, так больше не проронив ни слова вернулся к себе и закурил. Желтые и красные аварийные огни обреченно мигали в ночи и от этого мнимого спокойствия и тишины становилось страшно.
Спустя какое-то время, дорогу перегородили четыре машины. Они стояли поперек и на нашей полосе, и на встречной. Изо всех дверей выскочили высокие сбитые ребята в кожаных куртках. Мама такой тип мужчин называла мордоворотами, а мне вдруг вспомнился булгаковский Крысобой, если б его клонировали.
Толстяк еще раз подошел к нам, постучал золотой печаткой по боковому стеклу, обращаясь к Руслану:
- Народ хочет видеть героя в лицо! Выходи!
Руслан потянулся за курткой, которая лежала сзади, и стал степенно ее одевать. Незаметно вытащив что-то из-под своего сиденья, положил в карман.
Хлопнув дверью, он пошел вперед, а я осталась в машине. Из образовавшейся бреши поддувало. Ноги у меня крутило, то ли от страха, то ли это начало ангины. В свете фар маячили фигуры: черные, одна огромная и одна серая – это Руслан. Все махали руками и громко ругались, но до меня доносились только отдельные обрывки фраз, из которых ничего нельзя было понять: ребята отошли на приличное расстояние. Я на секунду выпустила их из виду, рылась в сумке в поисках зажигалки, чтобы закурить, а когда поднялась, никого уже не было, стояли только машины поперек дороги, а люди куда-то исчезли. Я выскочила на улицу и стала искать Руслана взглядом, но по обочинам было так темно, что я ничего не могла рассмотреть. Казалось, что слева смеются и вроде как его голос, но сразу же мне казалось, что это стоны и моего любимого убивают.
- Вернись обратно и отдохни. – Кто-то вышел из машины и направился ко мне. – Чего скачешь, дай мужикам поговорить.
На свет вышел здоровенный Крысобой, небритый кавказец, но по-русски говорил чисто и без акцента. Я спросила:
- Они точно просто разговаривают? – Он помог прикурить сигарету и закурил сам. Где-то я его уже видела или мы даже были в одной кампании.
- Это я с тобой танцевал на дне рождения у Калининой?
- А! Я стою и думаю, откуда мне твое лицо так знакомо? Со мной, только ты тогда был немного…
- Я напился как последняя свинья, говори прямо. – И мы рассмеялись. Его звали Мага и он был родным братом парня Лики Калининой, моей подруги. Лика была старше меня на три года, но мы выросли в одном дворе и с детства обожали друг друга. В прошлом году она поступила-таки с третьей попытки в мединститут и уехала в Москву, а спустя месяц беспробудного пьянства, похудевший и истосковавшийся, отправился в столицу и Ахмед.
- Она мне давно не звонила, как они там?
- Живут вместе. Летом приедут свадьбу играть. Хотели в этом году, но мои родители не успели на квартиру скопить. Вот и перенесли. – Я удивилась, потому что Лика мне ничего не говорила. Должно быть, совсем замоталась со своими пятерками. Надо ей написать. – Брат женится, а потом и мне можно. Ты как, свободна? А то я в поиске!
Я улыбнулась.
- Это твой парень?
- Да.
- Жаль. Я искал тебя после того дня рождения, но Лика упорно отказывалась говорить, где ты живешь. Ты мне тогда очень понравилась.
 Надо отдать должное кавказской галантности, или они просто считают всех женщин полными идиотками? Еще можно поверить в то, что я ему могла понравиться в тот вечер, но все остальное – ложь. Он не спрашивал про меня Лику, иначе та бы мне непременно все рассказала. И не искал, иначе обязательно нашел бы – я живу в соседнем подъезде с Ликой. Хотя, слава Богу, что не искал. Мага был из блатных. Иметь такого парня очень удобно: можно исполнять на дискотеках, хамить официанткам и не платить за такси и никто ничего не сделает. Но в то же время, когда надоест, попробуй бросить такого ухажера! Но интересно, что он тут делает?
Мы едва успели докурить, как из темноты вышел Руслан в обнимку с толстяком. Руслан что-то рассказывал, а толстяк со свистом хохотал над его словами. Я остолбенела. Такого поворота событий я не ожидала. С минуту они смеялись вдвоем, а потом заметили меня. Первый подошел толстяк, протянул руку и сказал:
- Позвольте представиться, мадам, меня зовут Анзор, в простонародье Рыба. А кто вы? – Он склонился и поцеловал мою руку. А я едва удержалась на ногах, потому что Рыба – это смотрящий нашего городка. На Рыбу было заведено девять уголовных дел, семь из которых тяжкие, но до суда дошло только одно, а остальные развалились на стадии следствия. То, которое дошло до суда, выиграл столичный политик. Он выплатил бедолаге около тысячи долларов компенсации, а уже через неделю про это уже никто не помнил. У Рыбы - Анзора был самый большой дом в городе, самое дорогое авто и вот такая вот свита, без которой он чаще всего не передвигался. И как это я сразу не догадалась, ведь кроме него ни у кого нет «Бэнтли».
- Ладно, это моя девушка, не шути. – Руслан взял его под руку и отвел в сторону.
Рыба пошел с ним, и, обернувшись, переспросил:
- Девушка? А я думал дочь. Если ты загремишь, я не стану передавать взятки судьям!
Мага вернулся в машину, а Руслан с Анзором еще некоторое время о чем-то шептались, потом пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.
Всю дорогу домой мы молчали. Я ждала, что Руслан сам все расскажет, но он не говорил ни слова. Когда мы прощались под козырьком подъезда, я все же не удержалась и спросила:
- Как тебе удалось «разрулить» ситуацию? Ты знал его раньше?
- Помилуй Бог! Откуда?
Мне показалось, что он опечален. Грустные глаза блестели в свете уличных фонарей и в моем любимом, словно что-то оборвалось.
Лифт не работал, и мне пришлось идти на седьмой этаж пешком. В квартире стоял неприятный запах, такой поселяется там, где долго не живут, и я открыла все окна сразу, а сама уселась в зале на диван, достала из сумки фотографию, которую стащила вчера из шкафа. С бумаги на меня лукаво смотрел Руслан, и я стала изучать каждую черточку на лице любимого человека. Человека, забравшего мою волю и сердце, у ног которого я отныне лежала как собачка.