СВЕТИК
Считанные дни до нового года пролетели как желтая листва с деревьев и, упав в грязь, растворились в прошлом, чтобы стать чьей-то историей или теми днями, которые, умирая, никто и не вспомнит. Снег укутал улицы, и город казался чистым, уютным и праздничным. Я взяла за правило гулять перед сном и каждый вечер часами бродила в саду, напротив которого жила. В ушах был Борис Борисович, а в сердце Руслан Иосифович. Мать же постоянно устраивала мне скандалы и даже несколько раз падала у порога, билась в истерике, не желая отпускать меня на прогулку, объясняла, что в каком-то году, под каким-то кустом, кого-то нашли мертвым и теперь сад лингвистического университета для нее средоточие зла на планете! Она не знала, под какими людьми я уже целый месяц хожу!
Анзор хоть и пообещал, что мы увидимся, за это время не появился ни разу. Приезжал только Мага два раза и передал деньги, сказал, что это от Руслана. Откровенно говоря, мне было очень неприятно брать эти деньги, тем более с приставкой «От Руслана», я ведь была с ним не из-за этого! Но то, с каким лицом мне эти деньги передавали и с каким упорством в карманы насильно засовывали, не терпело аргументов. Я не знала, что мне с этим богатством делать и потихоньку откладывала в большую деревянную шкатулку с круглым зеркальцем на крышке. Вообще, с тех пор как уехал Руслан, мне постоянно что-то кто-нибудь да передавал от него – то деньги, то украшения, то свертки и даже одежду! Нет, я не жаловалась, напротив – если передают от него, значит он, по крайней мере, жив. Значит и я жива…
Дни проходили однообразно: школа, репетиторы и домой, к книжкам и тестам. С таким сидячим образом жизни я располнела, и мама стала называть меня «кумой» или «курицей». Мне было наплевать на ее выпады, наплевать на нее саму. После моего дня рождения отца повысили в должности, и он стал получать в пять раз больше, чем прежде. Папа купил себе машину, о которой мечтал и сказал, что будет откладывать на ремонт дачи и квартиру для меня. Мать же стала совсем глупой и неуправляемой, уволилась с работы и целыми днями занималась тем, что кочевала от одной подруги к другой, таскалась по магазинам, фитнес - клубам и салонам красоты. Накупила столько одежды, что пришлось заказывать новую мебель в гардеробную, так как старая не вмещала все ее барахло. Если раньше она любила раз-два в неделю устроить мне экзамен честности и начинала подробно расспрашивать где и с кем я была, а потом перезванивала тем людям, проверяя сказанное, то теперь ее мои дела перестали интересовать вовсе. Дома она не бывала, а отец тоже появлялся только чтобы переночевать, да и то не всегда – часто уезжал в командировки, порой и мама моталась с ним. А неделю назад, меня торжественно объявили «смотрительницей квартиры», теперь я отвечала головой за все, что в ней находилось. Родителям из-за их сумасшедшего ритма жизни было просто не до жилища. Мне выделяли деньги для того, чтобы я закупала все необходимое, чтобы холодильник был забит, посуда вымыта и счета своевременно оплачены. Я уже упоминала, что мы были семьей, которую связывали формальные узы родства и совместное место жительства. Так вот, с папиным новым заработком и дивидендами от акций его кампании мы утратили и эту последнюю ниточку, державшую всех нас рядом друг с другом.
Сначала я радовалась тому, что некому меня контролировать и я наконец-то сама себе хозяйка, плюс всегда имела при себе приличные суммы, которые получала от родителей и Руслана. Но мне некуда было их тратить: вещизмом я не страдала, за Интернет и репетиторов платил отец из своего кармана, в ночных клубах меня не видели, и я просто откладывала деньги в ту же шкатулку с круглым зеркальцем. Нет, это не было накопительством. То, что я делала, можно было бы назвать «тратить некуда, а использовать как салфетку – жалко». Но вместе с деньгами пришло и новое, доселе неизвестное мне чувство черной безысходности и ненужности. В сердце появились нотки, с которыми я, казалось, рассталась навсегда, забросив их в беззаботном детстве, похоронив в том возрасте, когда родители – боги для своего ребенка. Медленно, но верно откуда-то сзади, из далекого – далекого прошлого потянулись ниточки робкой нежности к тем, кто дал тебе жизнь. Они окутывали сердце липкой паутиной любви и накладывались на любовь к Руслану и тоску по нему. Я была совсем одна. Стала скучать по маме и отцу и завидовать подругам, у которых они были на самом деле, а не формально, как в моем случае.
Оставались три дня до Нового года. Я готовилась встречать его в одиночестве, так как мои укатили в Тайланд, я же ехать отказалась: встречать праздник и рождество среди вечнозеленых пальм – идиотизм. В одиночестве, скучая я брела по рынку и смотрела на радостные лица людей, которые самозабвенно скупали елки, игрушки, петарды и бенгальские огни, а у меня не было даже фигурки Деда Мороза к празднику. Случайно встретила Светку и решила пойти с ней домой, говорить было не с кем. После того субботника между нами словно кошка пробежала – мы почти не общались, только здоровались и перебрасывались парой – другой слов все больше об уроках. Самое интересное, что она как и я была одна, в нашем классе она не нашла себе парочку – подругу и мы обе ходили в одиночку.
Чайник медленно начинал закипать, выпуская тонкую струйку пара. В микроволновке грелись бутерброды, а мы со Светкой тихо курили:
- Да, повезло же тебе, отец на такой должности… Кухня новая у вас просто супер! – И она осторожно погладила лакированную поверхность барной стойки.
- Поверь мне, по важности все это стоит на самом последнем месте в жизни.
- Ну, да. Легко думать о духовном, когда у тебя все есть. А вот ты поработай на двух работах как мой отец, отсиди смену на работе и еще одну отстой у плиты как моя мама, а потом посмотрим, останутся ли у тебя к полуночи силы на задушевные беседы о смысле жизни? – Света сказала это очень зло, мне даже показалось, что она завидует.
- Может быть не стоит портить отношения, которые складывались годами всего лишь из-за того, что мой отец теперь финансовый директор? Выпей – ка лучше чаю. – И я подвинула чашку ближе к Свете.
- Так это не я порчу их, а ты!
- И чем же? – Я совершенно искренне удивилась, вот уж не ожидала, так не ожидала!
- Ты зазналась после того, как у тебя появился этот…как его там…даже имени не знаю… Я всегда делилась с тобой всем, что творилось в моей жизни, не скрывала ничего, доверяла все тайны даже те, в существовании которых было страшно признаться самой себе. Я не обманула тебя ни разу, никогда не предавала и не бросала в беде. Кто с тобой подружился первый, когда ты пришла к нам в пятом классе? Ты носила очки, и все смеялись над тобой, и только я одна не смеялась. У кого ты ночевала, когда твой дедушка умер? Кто скрыл тот факт, что ты в журнале приписала себе две лишние пятерки по информатике и получила «отлично» в конце четверти? Кто собрал девчонок, когда ты сгоряча назначила разбирательства с Иванниковой из параллельного класса? Кто тогда дрался в кровь за тебя? Наверное, это была другая Света Милова, совсем не я. Тогда на субботнике я просто была рада за тебя, что у тебя появился солидный парень, а ты сказала мне: заткнись. – И Света обиженно уставилась в окно.
Мне было больно. После Светкиного монолога на душе остался неприятный осадок. Я и правда дрянь. Сама не знаю, почему я тогда ей нагрубила? Она на самом деле была очень отзывчива и добра ко мне всегда и все мои неприятности и несчастья переживала как свои собственные и вот, в благодарность я чуть было не порвала с ней отношения раз и навсегда.
- Прости меня, пожалуйста. Давай все забудем и начнем сначала?- В руках у меня была тарелка с бутербродами.
- Мне не хватало тебя, подружка! – И мы обнялись и расплакались. Потом весь вечер болтали обо всем, что случилось за то время, пока мы не общались. Света рассказывала про своего Гарика, а я про Руслана. Мы смеялись и грустили, слушали музыку, открыли бутылку дорогого гавайского рома, которую папа давным-давно привез из-за границы, и отмечали наступление нового года, но недопили и поставили обратно в бар. Она рассказала, что решилась на близость с Гариком, но все было ужасно и больше ей этого не хотелось. Говорила, что их отношения дали трещину и любовь, которая казалась сказочной и была известна всему району, сходила на нет. Он считал, что как мужчина ни на что не годится и Света просто терпит его, не решаясь расстаться окончательно. Говорила, что нашла в городе одну очень честную и хорошую гадалку и теперь ни одно дело не начинает без ее совета. Сказала, что в месяц набегает приличная сумма, что она уже должна двести долларов, попросила в займы и я дала. Обещала сводить меня к ней, та будто смотрит в стеклянный шар и все видит, сможет рассказать мне про Руслана, его жизнь и занятия. Я скептически относилась к подобным вещам, но когда об этом слышишь от близкого человека, волей-неволей начинаешь верить. Мы договорились на пятое января.
Так мы просидели до десяти вечера, потом Светка спохватилась и помчалась домой к родителям встречать новый 2000 год. Я осталась в паре с телевизором.
Ближе к полночи позвонила Лика с поздравлениями. Объявила, что седьмого вылетает, и мы скоро увидимся. Звонили родители, одноклассники, друзья с которыми знакомилась по Интернету.
Когда по телевидению куранты отсчитывали последнюю минуту уходящего года, телефон снова заверещал. Я стояла с бокалом шампанского на стуле, загадывая желания, готовая прыгнуть с ними в новый год и совсем не хотела подходить, но в сердце что-то кольнуло «А вдруг это Руслан?»
Нет, это был не он. Три месяца от него не было вестей, не позвонил он и в ту ночь. Но с тех пор меня это как-то перестало первоочередно интересовать, меня это совершенно не беспокоило, потому что какой-то кретин размозжил Светке череп за гаражами соседнего дома. Ее отца увезли с инсультом, а мать билась в истерике, и никто не мог ее унять.
Я сидела в темной гостиной на подоконнике и смотрела на падающий снег. Не было никаких эмоций, как у мертвой. Тогда во мне что-то, словно, выключилось, и я была виновата в том, что произошло. Нужно было отправить ее раньше, или хотя бы вызвать такси, но никто это не сделал и никто об этом не подумал … и гадалка не предсказала.
Так прошла ночь. Над крышами домов яркими огнями разрывались фейерверки, снизу слышались радостные крики и поздравления с наступившим годом, а напротив дискотека не вмещала всех желающих отпраздновать это событие. А мне было плевать. Я собиралась так просидеть всю оставшуюся жизнь.
Ближе к пяти утра редкие такси развозили по домам подвыпившие компании, улицы пустели, а звезды меняли свое положение, готовясь уступить место солнцу. Солнцу, которое Светка увидит последний раз на погосте, прежде чем навечно распрощается с ним, которое больше не согреет ее своим теплом там внизу. Отец, спустя неделю умрет от инсульта, а на самом деле от горя. Мать продаст все и уйдет в монастырь.
Одноклассников, которые дергали тебя за косички и учителей, которые ставили тебе двойки; милицию, которая так и не найдет убийцу и Гарика, которого спустя месяц заберут в армию, а там он найдет себе новую девчонку – прости. Твои мечты о семье и детях, которые я считала глупыми, наивную веру в правду и справедливость и в то, что все люди хорошие забирай с собой. Вот мы хорошие не уберегли тебя, Светка, а я, которая тебе нагрубила, потом извинилась и подставила под руку убийцы… Прости нас всех Светка…
Ее похоронили шестого января в закрытом гробу. Говорят, там живого места не осталось. На похороны слетелся весь город, об этом писали в газетах, показывали по телевидению. Называли беспределом и без устали твердили, что это безнаказанным не останется и милиция найдет виновного, что теперь это, мол, дело чести. Наша директриса – Лидия Львовна подняла весь департамент и лично, каждый день ходила в прокуратуру и интересовалась, как продвигается следствие, потом докладывала нам. Из ее речей можно было понять лишь одно – следствие стоит на месте. Так длилось около месяца. Потом у Лидии стали возникать другие, более важные дела, а вскоре и вовсе забыли.
8 марта одна додельная журналистка, видимо, желая подлить ложку дегтя в общую бочку меда, поинтересовалась у следователя, что нового произошло за три месяца, но ответы были расплывчатые: «работаем, ищем» - краткая заметка в одиннадцать печатных строк на третьей странице местной газетенки, вот и вся честь правоохранительных органов. Тогда, читая эти скупо-глупые строки, размазанные по тонкой бумаге дешевыми типографскими красками, втиснутые меж рекламных объявлений, и смеялась. Смеялась над никчемностью всей нашей жизни, ее бессмысленностью и тупостью, начинала ненавидеть безразличие и лень нашей милиции, которая красиво и пафосно произносила речи, но абсолютно бездарно вела следствия. Злилась, но сразу же оправдывала Лидию Львовну, за то, что опустила руки, хотя ей, наверное, и впрямь некогда. Хотелось залепить пощечину Гарику, за то, что не выдержал и года, после Светкиной смерти и завел новую девушку, где-то в Мурманске, куда отправился служить.
В отношении Светланы, я ненавидела всех, кто так красиво и торжественно-печально у гроба обещали наказать виновного, а теперь о своих словах даже не помнят. Я считала, что им должно быть стыдно. Представляя себя на их месте, мне казалось, что они испытывают страшные моральные муки, за то, что так глупо обманули память человека, отправлявшегося в последний путь. Хотя все это было бредом. Никто из этих людей, конечно, не страдал, а жил так, как до смерти Светы, а кое-кто даже нажил себе дивиденды.
Долго потом ходили люди на могилу, приносили цветы, первоклассники плели венки и клали их, сначала на девятый, а потом и сороковой дни. Лица взрослых, как-то странно вытягивались, при виде Светкиного памятника, бледнели, головы засовывали в воротник и старались скорее уйти. Значит, кое у кого оставались еще последние граммы совести. Но граммы…
Только я вспоминала о Светке без чувства вины. Мне не было стыдно смотреть людям в глаза и ходить к ней на могилу, а бывала я там часто. В моем сердце не было укора, но я больше никогда не произносила вслух ее имя и никогда ни с кем не говорила об этом деле. Я для Светы сделала все, что было в моих силах, поступив так, как учил Руслан – «каждая слезинка должна быть отомщена».
Тогда на похороны приехал и Анзор – наш городок слыл самым спокойным в крае, и такое преступление накладывало тень на всю его репутацию, а раз Рыба был здесь главным – значит, и на него самого. С кладбища мы поехали в ресторан, который был всегда закрыт днем, где я в течение двух часов подробно рассказывала о Светке, ее друзьях и знакомых, о том, как мы провели последний день ее жизни.
Спустя неделю Анзор привез меня в лес, где его головорезы держали на мушке молодого парня, который тут же копал большую яму в промерзшей мокрой земле. Лицо его было разбито в кровь и он тяжело дышал.
- Помогли Кисловодские ребята. Вот та скотина, которая убила твою подругу. Тогда ночью он спросил у нее время, а когда она вынимала руку из кармана, выпали двести долларов. Света положила их обратно и тихо пошла домой. Дошла бы, если не эти деньги. – Анзор сказал это очень сухо. – Он твой. – И, сделав презрительный жест рукой, брезгливо плюнул в яму, из которой молящими о пощаде глазами на нас смотрел Светкин убийца. Анзор, как Господь Бог отдал мне его жизнь. Растерявшись, я не знала как поступить. На вид около двадцати пяти лет, худощавый, но некрасивый, он трясся от пронзительного январского ветра как осиновый лист, а может быть от страха, понимая, что минуты его сочтены. На секунду мне стало его жаль, но разве он пожалел Светлану, когда пробивал ей голову арматурой?
Ребята Анзора выглядели уставшими, один из них нервно курил, но никто не решался торопить меня. Да, для них это дело привычное, а я в такой ситуации впервые. Анзор, до этого сидевший в машине, вышел и набросил мне на плечи неизвестно откуда взявшуюся шубу. Меня саму колотила мелкая дрожь. Я смотрела в глаза этого ублюдка и воображение рисовало картины: вот я бью его чем-нибудь по голове, как он Светку, или заживо поджигаю, возле этого гнилого дуба, или бросаю голым на морозе… Но, нет. Это не то.
Три здоровых бойца ждали моего решения, и я его приняла. Мы потуже затянули ремни на руках мерзавца, заклеили скотчем рот и бросили его в только что вырытую могилу. Еще через несколько минут один только голый квадрат земли прерывал белое снежное покрывало, но к утру не станет и его. Все следы заметет метель, зальет грозами весна, а летом на этом самом месте будут расти цветы и, кто знает, может быть какая-нибудь молодая чета, привезет на пикник своих малолетних детишек.
Теперь все. Мы были квиты.
На обратном пути домой, сидя рядом с Анзором я дышала на окоченевшие руки, прикладывала их к тому месту, откуда дул теплый воздух из автомобильной печки, но никак не могла согреться. За окном быстро пролетали черные голые деревья, то тут, то там густо облепленные голодным вороньем. На полях лежал снег, а на горизонте небо клубилось страшными черными жирными тучами, такие зимой приходят из Приэльбрусья. Когда вдалеке показался Машук, замотанный в туман, мне стало страшно. Казалось, что теперь моя жизнь превратиться в ад, станут мучить ночные кошмары, и я буду медленно сходить с ума, но все оказалось гораздо банальнее. Дома я зажгла свечу за Светку, приняла душ, а потом и ванну с хвойным экстрактом: все мерещился запах грязи. Потом, встала перед зеркалом, абсолютно довольная собой, и сделала один важный вывод, который во многом определил мое отношение к жизни – это никогда не предавать родных и близких, мстить за обиду, а кровь смывать кровью. Нельзя никому позволять вытирать о себя ноги.
Так я в семнадцать лет я отомстила за лучшую подругу и стала убийцей…
РЫБА
Май выдался жарким, как никогда. Малыши бегали в гольфах по двору, а старшеклассники, чтобы покурить прятались уже не от учителей, а от солнца в тени шикарной курчавой ивы, которая уже тридцать лет росла на берегу школьного пруда.
Я стояла у окна в коридоре на четвертом этаже и смотрела на большой овальный стадион: прошлым летом его отремонтировали, постелили новые беговые дорожки, привезли песок, заменили турники и засеяли поле травой, которая и зимой была зеленой и сочной. За стадионом открывался сад, который добросовестно обрабатывали «всем миром» и пруд, с той самой ивой. Два года назад в нашей школе ввели в качестве факультатива новый предмет – искусство фотографии, и на обширном пространстве бывшего пустыря появился, как мы его называли, «городок декораций» для фотосессий. И чего ж там только не было! И искусственный водопад с крашеными аэрозолью камнями, и высокие кусты – стеной, как имитация английского сада, и двухметровая насыпь песка – самодельная Сахара, и много, много еще всего…
Моя школа была лучшей в городе. Нет, не «одной из», а именно самой – самой. Лидия Львовна, волевая и энергичная женщина, еще пятнадцать лет назад, только придя на директорскую должность, собрала великолепный преподавательский коллектив. Почти все наши учителя имели или ученые степени, или звания «заслуженных», или то и другое сразу. Преподавательница испанского, была этнической испанкой и являлась носительницей языка. Что уж говорить о тех, кто попадал к ней на курс, эти счастливчики говорили на нем, как на родном языке. Математик пришел к нам из краевого университета, где имел докторскую степень. Его оттуда уволили за пьянство, но это не мешало ему делать из нас маленьких вундеркиндов. Ребята, имевшие склонность к точным наукам, после его занятий без труда сдавали на пятерки и четверки вступительный экзамены в вузы. Лидия Львовна разработала свою собственную систему обучения и в одиннадцатом классе мы посещали занятия лишь трижды в неделю, считалось, что оставшееся время мы должны потратить на подготовку к выпускным экзаменам в школе и вступительным в вузы. По сути, последний год обучения проходил экстерном. Уже в начале апреля мы писали итоговые контрольные работы, защищали рефераты, которые являлись пропускным билетом к экзаменам. Лидия билась долго и безуспешно не только о стены непонимания краевого министерства образования, но и столичного, пытаясь добиться разрешения на сдачу итоговых экзаменов не в июне, как во всех школах, а в конце апреля – начале мая. Она три года устно и письменно пыталась доказать очевидное, что последние месяцы перед вступительными экзаменами в вузы для школьника на вес золота, но безуспешно. Все ее доводы о том, что не целесообразно ученику - гуманитарию просиживать дни над задачами по алгебре или химии, когда они ему в жизни больше не пригодятся никогда, а лучше уделить внимание языкам и литературе, не долетали до ушей министров и разного рода столоначальников. Но Лидия Львовна была битой хитрой лисой и обошла эту преграду. Весь апрель мы сдавали экзамены, а в июне преподаватели просто заполняли оценками ведомости. По сути, учебный год у нас завершался в начале мая, а двадцать пятого июня мы еще должны были собраться для вручения аттестатов и последнего школьного балла.
Все знали про эту хитрость Лидии, но молчали, ведь такое положение дел устраивало и учащихся и родителей: лентяев у нас не было и после экзаменов едва ли можно было найти свободного от подготовительных занятий одноклассника, готового потратить час-другой на праздное шатание по городу. Лидия крепко держала эту палку о двух концах в своих руках, уладив, одним ей известным способом, все бюрократические формальности в министерствах. На Кавказе так: вообще-то нельзя, но если очень хочется, то можно.
Я готова бесконечно говорить о каждом из нашей школы, но все эти регалии и привилегии для детей не несли большого смысла, для нас были важнее те отношения, которые сложились в школе между учениками и учителями. Нас почти никто и никогда не принуждал учиться. В этих стенах были только те, кто пришел получать знания, случайные здесь надолго не задерживались. Новенькие либо начинали жить по нашим законам и постепенно подтягивались до нашего уровня, либо их вытесняли из коллектива, и уход был неизбежен. То же самое происходило и среди учителей. Мы были одной сплоченной командой, которую растили с подготовительных классов, проверяли годами, и места чужакам в ней не находилось.
Все те годы, что здесь проучилась, я мечтала о том дне, когда смогу раз и навсегда покинуть эти стены, выйти через парадную дверь, не оглядываясь, и больше никогда сюда не приходить. Я любила школу, но вместе с любовью в сердце жило и желание освободиться. А теперь, когда я сдала последний экзамен на «отлично», впрочем, как и все предыдущие, вдруг сердце защемило и стало так тоскливо, хоть плач. Не хотелось уходить, расставаться с людьми, которые стали почти родными, оставлять одноклассников. Мы считали друг друга братьями и сестрами, у нас никогда не было изгоев, хоть это бывает почти в любом коллективе: и в детском, и взрослом. Не хотелось прощаться с детством и вступать во взрослую жизнь. Я ее так ждала, так хотела, а когда настал момент истины, я поворачиваюсь лицом к тому, от чего бежала. Вот уж точно, Руслан был прав: «Сначала стремишься, а когда добьешься, то понимаешь, что оно тебе совсем и не нужно».
Руслан, Руслан. За все время он мне ни разу не позвонил, не прислал письма или телеграммы, но с завидной регулярностью от него доставляли деньги. Так я смогла скопить десять тысяч долларов, ну это и с теми, что давали родители, но в основном были деньги Руслана.
Анзор, после того случая со Светкой, успел стать моим хорошим товарищем, и мы частенько встречались, чтобы просто потрепаться ни о чем. Даже с того света подруга мне помогала. Странно, но у вора в законе и глупой малолетки нашлось немало общих тем! Он говорил, что, общаясь со мной, расслабляется и морально отдыхает от всех проблем, а для меня он был единственным близким человеком. Родители так и жили в разъездах и занимались каждый собой, Светки не было, что с Русланом я не знала. Был только Анзор, и я всегда с нетерпением ждала встречи с ним.
С Рыбой мы объездили все курорты Кавказа, были в Архызе и Домбае, он показал мне всю прелесть этого уголочка Земли и я, впервые смогла назвать его своим домом. Всегда лояльная любой нации, от природы любопытная я вызывала восхищение в любой республике, куда бы мы ни отправились. Анзор представлял меня своей внебрачной дочерью из Орла, кавказцы сначала высоко поднимали брови, потом шевелили усами, но в итоге расплывались в приветливой улыбке и устилали стол яствами. Глядя на их радушие и гостеприимство, даже не верилось, что в нескольких сотнях километров идет вторая чеченская война, и их братья по вере убивают наших русских ребят.
Говоря о Кавказе, Анзор как выяснилось, был аварцем, учился в Москве, в апреле ему исполнилось сорок семь лет. Дочери давно замужем, единственному сыну было одиннадцать. Он был на редкость порядочным человеком, по крайней мере со мной, ни разу не делал двусмысленных предложений и относился ко мне так, словно я и вправду его дочь. В путешествиях снимал мне отдельный номер и прикоснулся ко мне лишь однажды, когда в Домбае учились кататься на лыжах.
Сегодня вечером я собиралась позвонить Анзору и пригласить к себе на дачу на шашлыки. Родители уехали к папиной тетке в Армавир на три дня, и я могла спокойно звать гостей.
День был жарким, вообще такой теплой весны не было никогда. Даже с тополей раньше срока начал облетать пух: не в конце мая как обычно, а в начале. Он забивался в трещины на тротуаре и сугробами лежал у обочин дорог. Я потуже затянула шнурки на своих кроссовках, включила плеер и решила пойти пешком. Странное было состояние, такое словно я - не я. Казалось, что все наяву, но, кажется, точно во сне. Наверное, низкое давление.
Я шла быстрым шагом – я всегда любила быстро ходить, в сердце была радость, а в ушах любимый «Аквариум». Потрясающая музыка, великолепный голос, кажущийся родным и знакомым еще с раннего детства, обволакивали и создавали непередаваемое настроение. Такое может только музыка Гребенщикова. Песни трогали, и думалось, что они сошли со средневековых полотен, сбежали из Западной Европы, покинули пески Петербурга и теперь лежат в моей сумочке.
В торговом центре я взяла три килограмма свежайшей баранины, которую специально для этого случая заранее заказала в мясной лавке. Ее владелец, а впрочем, как и все, кто работали здесь, платили Анзору, а кое-кто видел меня с ним. Вот и Артур, тоже видел.
- Куда тебе столько, красавица? – спросил он, заботливо заворачивая в целлофановый пакет розовый кусок мяса, - шашлык будешь готовить? – И он лукаво улыбнулся во весь рот.
- Да, собираюсь. Вечера сейчас такие прекрасные, на даче так тихо и хорошо. Представь-ка, полная луна, звезды бриллиантами по небосклону, мирное потрескивание костра и запах жареного мяса, на который, виляя хвостом, прибегает твой любимый пес. М-м-м, ты мне завидуешь? – И я нарочно протянула губы, как бы предвкушая всю прелесть того, о чем рассказала.
- Ой, красавица, ты так вкусно говоришь, что я тоже захотел. Меня пригласишь, я вино домашнее принесу, брат из Абхазии привез? – В ожидании ответа он приподнял бровь.
Вообще, кавказцы это особый мегаэтнос, который довольно своеобразно относится к женщинам, особенно к красивым. Никогда не поймешь, шутят они или говорят всерьез, или шутят с той целью, что если собеседница клюнет, они сразу же готовы использовать ситуацию себе во благо, а если нет, удачно посмеяться и разойтись с улыбками на лицах.
- У меня на сегодня уже есть гость, извини.
- Кто это меня опередил? – Артур высказал это с наигранным театральным раздражением.
- Да, мы с Анзором давно не виделись. – Я сказала это совершенно непринужденно, сказала просто потому, что это было правдой, а еще в надежде, что, услышав имя Рыбы, он прекратит-таки приставания. Но эффект был еще большим, чем я ожидала.
- О! Передавай ему мои пожелания здоровья. Скажи Артур всегда к его услугам в любое время суток, все что захочет, найдем и доставим. – Лицо его вытянулось, и он был в смятении.
Когда я уже собралась расплатиться, Артур замахал руками и, как не старалась я отдать ему эти несчастные четыре сотни, ни в какую их брать не хотел. Это капля в море уважения и страха, который испытывали перед Рыбой. Имя Анзор имело магическую силу в нашем городе, оно открывало запертые двери, останавливало занесенную с ножом руку, мирило ссорившихся, излечивало больных, давало надежду здоровым. Сдавшись Артуру, я пошла в овощные ряды. Предстояло купить свежие помидоры и огурцы, еще перец и специи, да много всего, что любил Анзор. В голове промелькнула подлая мысль, а если каждому объявить, что это все для их хозяина, сэкономлю тысячу-другую на сигареты?
Я играла со своей кавказской овчаркой Сонной, когда Анзор, вспотевший от жаркого пламени костра, позвал меня к столу, заботливо снимая мясо с шампуров. Его раскрасневшееся от жара лицо заставило меня испытать неловкость, что я ему совсем не помогала. Было видно, что он устал. Анзор любил готовить, но делал это только в моем доме, зная, что я не раскрою рта и не выставлю его посмешищем в мужской кампании. Любил он и поесть, причем странным образом, приходил со своими гостинцами. Сначала мне казалось, будто он боится быть отравленным, но потом поняла – воровская привычка не быть никому должным. Те самые три: «не верь, не бойся, не проси», которые он вдалбливал в мою голову, повторяя при каждом удобном случае. Господи, на сколько же сильно это все в нем сидит! Он, пронизан этой психологией, ставшей для него нормой и канонами жизни, как эта вот, пропахшая дымом от костра, его белая рубашка! А ведь он образованный человек, закончивший физический факультет! Мог бы быть профессором, деканом, ректором, например, а не вором в законе! Хотя, по нынешним временам, быть «смотрящим» гораздо выгоднее и престижнее. Вспоминая то немногое, что я знала об Анзоре, я молча думала о том, как же глупо может оборваться правильная, в общечеловеческом понимании, жизнь из-за какого-то пустяка!
После института Анзор попал за решетку. Сейчас никто из молодых людей, и лишь единицы из старших, смогут доходчиво объяснить, почему нужно было отправлять в тюрьму человека только за то, что он обменивает рубли на иностранную валюту? Весь мир так живет, построены целые финансовые системы, миллионы банков получают от этого прибыль и ничего! Но тогда, в канувшем в лету СССР, за это сажали. Сел и Анзор, по максимуму: на пять лет. Поговаривают, что он нагрубил судье и пытался бежать, поэтому и не сделали никаких снисхождений. Он так и не сможет забыть, как мелькали покрытые бархатным снегом деревья за зарешеченным окном поезда, и трагично ревел гудок локомотива, как конвоир запрещал закрывать дверь в туалете, а девушки из глухих орловских деревень приветливо махали руками проносящемуся мимо составу.
Когда он вышел на свободу, то в весеннем орловском воздухе витал не только аромат цветущей вишни, но и грядущая перестройка. Все с восхищением и замиранием в сердце произносили магические и мало кому понятные слова: «гласность», «плюрализм», «свобода»… Старики, сидевшие на деревянной лавке с облупившейся за зиму краской, ждавшие как и Анзор свой автобус, радовались тому, что еще смогут на этом свете увидеть как «повесят всех этих комуняк». А Анзор все слушал и слушал, читал газеты и пытался осознать, что же твориться в стране, решить, что делать дальше и по какому течению плыть? И он решил, что перво-наперво нужно отыскать бывших подельников, так ловко избежавших тюрьмы и забрать свою долю…
На эти деньги он открыл у себя в Хасавюрте пошивочный цех, а потом и в Пятигорске, проживая год за годом где-то в приэльбрусских туманах меж двух городов. Обзавелся семьей. Нажил капитал. А потом пришел девяносто первый год, после которого все перевернулась с ног на голову, и невозможно было разобрать кто свой, а кто чужой, кто друг, а кто враг. Жизнь завертелась как чертово колесо и, на очередном вираже казалось, что вот сейчас-то пришел твой черед и тебя выбросят из кабинки, а где-то там внизу, крошечными черными точками стоят твои родные и любимые, всегда готовые начать соскребать тебя с асфальта. Анзор много-много раз, прощаясь вечером со своим приятелем и договорившись о встрече на следующий день, терял такие драгоценные в бизнесе минуты и часы, дожидаясь товарища, а тот все не приходил. Тогда он ехал к нему домой, где заставал распахнутые настежь ворота, хмурые лица детей и стариков и забившихся в угол, рыдающих женщин в черных платках. Многих он проводил в последний путь, многих вдов потом брал под свое крыло, многим детям помог устроиться в жизни, считая это своим долгом, раз уж еще катается на этом чертовом колесе, раз уж его еще не выбросили.
Жена с детьми так и жили в Хасавюрте у самой границы с Чечней, когда федеральные войска вошли в Грозный. Боевики, упоенные маленькими локальными победами, чувствовали себя хозяевами жизни и брали от нее все, что хотели. В те годы вечером стало страшно выходить на улицу, а днем по пыльным закоулкам пугливо прятались от мужских взглядов женщины в наглухо закрытых черных платках, таких Анзор здесь с роду не видел. Вероятно, он догадывался, что как человек небедный однажды привлечет внимание наемников и иностранных инструкторов, съезжавшихся в этот уголок России со всех концов света, чтобы оторвать кусок от общего пирога и съесть в одиночку. Опять, как и десять лет назад он слышал разговоры о свободе и независимости, опять запахло переменами, которые он так ненавидел. Анзор понимал, что на войне хочешь - не хочешь, все равно придется быть с теми или с этими, безучастным не останется никто. Конечно, как брат по вере он должен был остаться в родных местах, но, воспитанный в России он не хотел воевать со страной, которая дала ему образование и работу, ему претило убивать тех, для кого он шил в своих цехах вещи и получал за это деньги. На эти деньги он кормил своих детей, содержал жену, помогал родителям и семьям умерших товарищей. Так зачем плевать в колодец, из которого пьешь? И опять он принял решение, и забрал семью в Пятигорск, не дожидаясь пока в дверь постучат бородачи и заставят делиться.
В Пятигорске он прижился с самого начала, получив расположение сильных и властьимущих еще в пору своих пошивочных цехов. Через пол года после переезда его уже всюду знали, он вновь зарабатывал деньги, но уже на игорном бизнесе. А еще через год снова сел за кражу платиновой печатки в том самом ювелирном магазине «Карат»: хороший вор даже в раю найдет, что украсть! Просто вошел, примерил и забыл расплатиться! Впрочем, из тюрьмы он вернулся так же скоро, как и попал туда, но уже безоговорочным лидером и авторитетом. Теперь с ним считались и его боялись, уважали и шли за помощью, в поисках правды и справедливости, а простые смертные потихоньку заучивали имя Рыба, гадая шепотом, какая именно: кит или большая белая акула? А печатку, кстати, носил не снимая.
Рыбой его прозвали еще в Орле. Это прозвище ему подходило как нельзя лучше: проворный и скользкий он всегда уходил от преследований, также умел все видеть, но молчать, когда надо залегал на дно, и показывал зубы, если это требовалось. Его криминальные дела были продуманы и безупречны, и никто никак не мог ухватить его за хвост – вечно ускользал, зарывшись в неопровержимые алиби, как рыба в песок. Никем не стесненный он был свободен и счастлив в своей мутной воде, но только в воде, а в глубине души понимал, что если у него и хватит ума не попасть на крючок, то рыбацких сетей, скорее всего, однажды избежать не удастся.
Анзор думал, с чего мы начнем сегодняшний вечер: с шампанского или неостывшей еще бутылки белого вина? Остановились на вине.
- Я хочу поднять этот бокал за тебя, моя девочка! Ты с отличием закончила школу и хвала Всевышнему, у тебя и дальше все будет хорошо! Пусть дороги твоей жизни будут устланы лепестками роз, а Анзор разгонит тучи над твоей умной головой, чтобы всегда светило солнце! – И, сделав характерный жест, показывая, что пьет за меня, опрокинул половину бокала. Какие потрясающие эти кавказские тосты, особенно за женщин! Они способны вскружить голову даже самой мудрой из нас!
Эти обволакивающие слова лести заставят даже крокодила поверить в свою красоту и неповторимость, что уж говорить о нас, любящих только ушами, на которые эти смуглые красавцы так умело навешивают лапшу! От природы разборчивые и немного зажатые русские парни кажутся сущей серостью на фоне одетых с иголочки и по последней моде спортивных кавказцев. При том у них, как правило, прекрасное чувство юмора, непередаваемая способность держать застолье и умение вознести любую до небес, делают свое дело. Они щедры, порой не в меру и никогда не позволят заплатить за себя или самой открыть дверь, подвинуть стул… Жалко лишь одно, что вся эта услужливость и галантность исчезает как дешевая тушь под дождем, оставляя неприятный след, после того как они получают то, ради чего так напрягались. И так длится не одно десятилетие. И не одна уже наивная угождала в эту яркую липкую паутину. А их жены, обложенные домашними заботами, закутанные в юбки и платки, кажется, так погрязли в своих кастрюлях, что ничего и не знают. Но они-то как раз все знают, но молчат, прощая мужей, ведь она все равно будет у него номер один и он непременно снова вернется домой, хоть и поздно, хоть и пахнущий женскими духами и немного выпивший, но к ней, ведь она мать его детей и живет как у Христа за пазухой. А все эти девчонки… как шелуха от семечек.
Анзор, хоть и обладал в доску русским менталитетом, в общении с женщинами ничем не отличался от своих земляков. Я не раз была свидетелем того, как расставался с очередной пассией, оставив на память подарок в виде, увесистого колечка с большим бриллиантом, которое накрепко закрывало девушке глаза, а имя дарителя - рот. Потом находил другую, и все повторялось с начала. Много-много раз. Он обладал любой женщиной, которую хотел, кроме замужних – это был его «жест доброй воли». Но никто, получив отставку, не оставался в обиде на Анзора, никто не говорил о нем плохо и не устраивал сцен ревности. Ярких, красивых и верных он выдавал замуж за своих пацанов, обеспечивая девушкам положение в обществе. Умных, устраивал на престижную работу, давая бесплатную путевку в жизнь. У Анзора всегда были и волки сыты и овцы целы. А дома ждала его Зара – маленькая и хрупкая, которая родила ему шестерых детей, рано постаревшая, как и все нацменки, но верная, добрая и гостеприимная. Ее он уважал, боготворил и наверняка любил.
Среди всей этой череды сменяющих друг друга женщин, была и я, не понятно для чего ему понадобившаяся? Очередная прихоть судьбы? Закономерность? Моя уникальность? Не знаю. Есть поговорка – у богатых свои причуды. Думаю, это точное определение. Я была странной причудой Анзора. В его руках были и деньги, и власть, а вот зеленой малолетки, которая бы развлекала своей болтовней – не было. Меня дружба с первым человеком в городе тоже устраивала: с ним не нужно было спать, он постоянно делал подарки, возил на отдых, обеспечивал защиту. Ну, чего еще хотеть? Его любовницы мне открыто завидовали: мол, ишь, как хорошо устроилась! Что и говорить, вправду хорошо!
Рыба меня очень любил, но только как дочь. Сначала я настороженно относилась ко всем его знакам внимания, готовая к тому, что мне непременно предъявят счет.
На Кавказе просто так ничего не бывает, здесь все «зачем-то» и «с какой-то целью». В ответ на сделанное добро не заставят тут же расплатиться, а, отмахнувшись, скажут: «Оставь, ради Бога! Как тебе не стыдно»! И вот уже ты расплываешься в благодарной улыбке, а в память навсегда врезается светлый образ добряка, подставившего плечо в трудный момент! Но теперь, негласно, ты уже его должник и обязательно протянешь руку помощи в трудную для него минуту – ведь это дело чести. Разве ж только подлецы, не ответят добром на добро? Но ведь ты – не подлец?! Вот и стараешься из последних сил, помочь тому, кто когда-то, много лет назад, помог тебе.
Здесь никто и никогда прямо не скажет обидных слов тому, кто не живет по общим законам, но дадут понять так, что потом до самой смерти придется краснеть от стыда: в кампании громко болтающих женщин замолчат, когда приблизится оступившаяся и неугодная; с мужчиной – не станут иметь никаких серьезных дел, не пригласят в дом и не помогут, прикрывшись благовидным предлогом; дети будут здороваться, чтобы не показаться невоспитанными, но в то же время посмеются за спиной, показывая пальцем.
В гостях накроют богатый стол, и не столько что тебя уважают, а потому, что хозяева уважают себя и не дадут ни шанса злым языкам, почесать о плохом гостеприимстве.
Торгуются везде и всюду. На рынке уступят на сущую мелочь, потому, что ты знакомый или просто понравился, и ты придешь к продавцу снова, а эти деньги он вернет с идущего следом за тобой покупателя и выходит, что тебе приятно и продавцу не в убыток. А чаще всего просто называют одну цену, а в голове держат другую – реальную, ту за которую товар продадут, и банальный поход за килограммом помидоров перерастает в настоящую дискуссию о качестве продаваемого продукта. И такие «базарные» отношения во всех сферах жизни. Возникает вопрос – к чему все? Неужели не легче сразу и четко сказать, что тебе надо и получить такой же честный и прямой ответ, а не выстраивать словесные лабиринты? Нельзя. И перефразируя известную реплику, вырывается: «Кавказ – дело тонкое!»
Они приезжают из бывших советских республик, днями и ночами торчат на рынках, занимаясь тем, что в стране советов называлось спекуляцией. Целыми семьями ютятся в десятиметровых комнатках убогих заводских общежитий, и, кажется, едва сводят концы с концами. Так проходит год или два и они уже каким-то чудом все одеты по последней моде, в доме всегда забит холодильник, дети учатся в престижных школах, старики ездят к родственникам издалека, откуда-то берутся иномарки последних моделей, на которых бесшабашные малолетние сыновья любят гонять по ночным улицам города, рассекая тишину ревом мотора, строят огромные дома. Если они не зарабатывают в своем городе, то едут «в Россию». Иногородние непременно смеются, услышав эту фразу, словно речь идет о другом государстве. А зря. Жизнь тут и там очень разная и система ценностей тоже разная. Кавказ – это Кавказ, а Россия – это Россия.
Вот и тянутся они в столицу или другие хлебные места, «едут в Россию», которую в глубине души все же считают чужой, но едут. И все знают, кто и с какой целью что делает и говорит, и тот, кто делает, тоже знает, что все знают. И все так живут, и даже нормально как-то. Я здесь родилась и выросла и сама такой была и не знала, как бывает иначе и бывает ли вообще.
Сначала я жутко боялась, что Анзор поставит меня в зависимое положение, как он поставил практически каждого в нашем городе: то молодому отцу помог собрать деньги на операцию для ребенка, то наркомана спас от тюрьмы и заплатил за лечение, то убитой горем матери помог организовать похороны, погибшего в Чечне сына. Даже для бродяг построил столовую и ночлежку! Да, для чего ему, это надо, возникает характерный вопрос? Для того, чтобы иметь власть, реальную, как у него, а не виртуальную – как у мэра города. Анзору все чем-то обязаны и эти «все» в любой момент помогут и закроют его своей грудью. В Пятигорске, как и во всей России тех лет, власть криминальная была услужливее и ближе к народу, чем сама власть.
Позже, когда я начала верить в бескорыстие, решила, что отношение Анзора – это следствие его дружбы с Русланом. Но, вскоре убедилась, что и это не так. Руслана Анзор недолюбливал. Очень редко о нем говорил и почти всегда советовал бросить. Мне казалось, что если бы не какие-то неведомые мне дела между ними, связанные с большими деньгами, Анзор прогнал бы Руслана из города.
Как бы то ни было, спустя пол года мое сердце к Анзору оттаяло, и я почти перестала думать над каждым словом, которое собиралась произнести. Уже не приходила в ужас от его дорогих подарков и, если бы пришлось спать в одной постели, была уверена, что Анзор, без слов, уступил бы мне ее, дабы не запятнать мою репутацию.
Рыба допивал уже второй бокал вина, когда мирное течение моих мыслей прервал, странный для него вопрос о Руслане.
- Не знаю, где он. – Слезы навернулись на глаза, и я старалась спрятать их темноте жаркой ночи. – С тех пор как он уехал, я ничего о нем не слышала, лишь твои ребята время от времени приносят деньги, якобы переданные им.
- Не якобы, а переданные! Он в Афганистане, это я нашел для него работу. Только вот в последнее время не выходит на связь, думаю, что скоро вернется.
Слова, произнесенные Анзором, стали для меня как гром среди ясного неба!
- Ты его туда заслал? Да, Бог с ним, а когда он возвращается? – Сердце бешено колотилось, и восторг почти вырывался наружу!
- Это-то я и хотел узнать! Он нужен мне здесь, а связаться я с ним никак не могу, думал, возможно, ты поддерживаешь контакт, но ошибся. – Заглянув мне прямо, в глаза Анзор рассмеялся своим задорным и заразительным смехом. – Да, ты же светишься от счастья!
- Я так долго его ждала!
- Наблюдаю за тобой и все не могу понять, чем он так тебя привлек? – И, окончательно не выдержав запаха дыма, Анзор выхватил из моих рук сигарету, которую я почти докурила, и бросил в дотлевающие угли, стоящего тут же мангала. – Он же избалованный столичный пацан, который живет одним днем, не заботясь о том, что будет завтра и каким он в него вступит. Руслан скользит по жизни, как насекомое по водной глади, лишь изредка опуская хоботок, чтобы почерпнуть живительную влагу и дальше бесцельно скользить, сейчас его подпитка – это ты, но бывают и другие. Ты же умный человек, ты же серьезная и смышленая, как вообще ты с ним связалась?
- Ах, пойми, что мне на все наплевать, и мир некрасив без него, цветы серые, а солнце тусклое. Знаешь, сколько я слез пролила, сколько нервов истратила и молитв переучила? Хватит на целый век человеческий, а мне ведь всего семнадцать! Порой ощущаю себя старухой! С ним трудно, но так тепло и уютно.
- Вы спали? – Он смотрел на меня в упор, но я не хотела отвечать. – Не молчи, все равно же узнаю, так да или нет?
- Ну, да…
- Так я и предполагал! Не упустил! – Анзор говорил это с явным раздражением и таким тоном, будто Руслан опередил его в покупке холодильника, за которым тот гонялся годами. – Я еще тогда на шоссе все о вас понял, хотел убедиться.
- Я не знаю, за что ты так его не любишь, но он хороший, очень хороший…
Оставшуюся часть вечера мы провели в доме. Анзор рассказывал мне про игорный бизнес и несовершенства в законодательстве, которые позволяют получать колоссальные прибыли. Про то, как он ездил в Москву и заказал хорошую компанию рейдеров, которые со дня на день должны приехать в Пятигорск и начать захват интересующих Анзора предприятий. Говорил, что нужно понемногу легализовывать капиталы, жаловался, что это очень долго и дорого, что уже заплатил около полумиллиона и неизвестно, сколько еще придется потратить, если возникнут непредвиденные обстоятельства. Все говорил и говорил о бизнесе, не потому, что я могла подсказать что-то умное, не потому что мне было интересно слушать, а он просто хотел выговориться: невозможно вечно все носить в себе. С друзьями не поделишься – тормозил закон «не верь», с женой на такие темы говорить не принято, а я была удобной «золотой серединой», которая выслушает все до последнего слова с широко раскрытыми глазами и похоронит все в себе, раз и навсегда. Если бы за Анзором охотились спецслужбы, брать пришлось бы нас двоих, потому что я знала и помнила все, даже то, про что он сам давно забыл.
В тот вечер он как бы невзначай спросил, чего не хватает в городе и я, толком не подумав, наобум сказала, что нет VIP- ночного клуба, в котором бы были всегда только избранные люди, своя тусовка богатых и знаменитых из числа золотой молодежи, готовой тратить большие деньги за качественные развлечения.
Потом я проводила его до въезда в наш дачный поселок и, распрощавшись, долго еще смотрела, как поднимаются клубы пыли, чтобы снова расстелиться по дороге в свете плачущих автомобильных фар. Охранник, дежуривший на проходной, сидел в своем евродомике, что-то читая под тусклой лампой, но, увидев меня, вышел на улицу и пригласил на чай:
- Спасибо, но я очень хочу спать. – Он был совсем молоденьким, видимо только после армии, и очень трогательно теребил в руках карандаш. Разговаривая со мной, прятал глаза, сопел, жеманился и, даже в тускло-желтом свете фонаря был виден румянец смущения на его щеках. Я однозначно его интересовала и серьезно. Этот симпатичный паренек был свидетелем моей дачной жизни, в которой почти всегда присутствовал Анзор, Бог знает, что он про нас думал, но несмотря на это я все же я ему нравилась! Симпатичное лицо, прямой нос, чуть смуглая кожа и стрижка ежиком, которая безупречно шла его черным волосам. Уверена, что я бы обязательно клюнула на его карие глаза и приветливую ласковую улыбку, если бы не было Руслана! Этого Руслана, который, как танк все помял и перепахал, не оставив после себя живого места, чтоб там еще лет сто ничего не росло!
Настал наконец-таки день, когда всем нам вручили аттестаты.
С самого утра я нервничала. День был каким-то язвительным, все из рук валилось, дважды сбегал кофе, и я поломала единственную, лежавшую в пачке сигарету.
Я сидела в гостиной, нервно ожидая звонка Кирилла, которого Анзор обещал прислать вместе с его новым «Вольво». Рыба считал, что ехать на бал на такси или уж тем более в автобусе – просто неприлично в платье от Шанель.
О, это платье! Оно было самим воплощением женственности и изящества. Я не знаю, была ли вещь лучше этой в моей жизни, а будет ли? Думаю, что нет. Нежно-голубое, струящееся, летящее, легкое, ласковое, изящное, самое лучшее! Жалко, что в Пятигорске нет журнала со светской хроникой – я бы точно была на обложке! Анзор заказал его своей бывшей девушке, и та привезла платье из Милана, специально для меня. Боже, кто бы мог подумать, что я когда-нибудь надену на себя эту роскошь?!
В тот день я была самая красивая в городе и самая счастливая! Как жаль, что меня не видят родители, они могли бы гордиться мной.
Но я им была не нужна. Они уехали в Сан-Франциско, посчитав, что держать за ручку повзрослевшую дочь на школьном балу, по меньшей мере глупо. «Ну, солнышко, как это будет выглядеть: мама перепутала школьный бал с линейкой первоклашек! Сама же потом будешь меня ругать! Ну, уж нет. Иди одна».
Я нервно поглядывала на часы. Через шесть минут должен был начаться бал, а Кирилла все не было и не было. Дома поломался кондиционер, и я потихоньку покрывалась липким потом. «Все коту под хвост! Сейчас потечет тональный крем, потом налипнет прическа, а духи смешаются с запахом тела и пол дня приготовлений будут убиты в упор!» - думала я. Скоро зазвонил телефон! Это был он, слава Богу!
Кирилл надавил на газ и мы быстро пролетели три квартала и через несколько минут я уже стояла перед распахнутыми настежь дверьми школы, в которые мне предстояло войти последний раз в жизни.
На сцене актового зала, который приезжали декорировать московские мастера, стояла всегда солидная и великолепно одетая Лидия Львовна. Я опоздала-таки и она, по-видимому, уже договаривала свою речь:
- …вы всегда достойно представляли нашу школу во всех городах, на всех олимпиадах, огромное вам спасибо! – тут кто-то стал толкать меня в спину. Это был Владимир Эдуардович, преподаватель географии:
- Иди же скорее на сцену, там ведь медалисты стоят, и почему ты вечно опаздываешь? – и, схватив меня за руку, вывел на сцену.
Лидия Львовна, увидев, подвела меня к микрофону:
- А это наша единственная золотая медалистка и настоящая звезда школы! Начиная с седьмого класса она не пропускала ни одной олимпиады по правоведению и английскому языку, принося нашей школе неизменное первое место! В этом году, в столице нашего края, кое-кто из членов комиссии даже пошутил, что стоит ли проводить олимпиаду, раз здесь появилась эта юная пятигорчанка, может сразу, отдать ей первое место и разойтись по домам?! – по залу прокатился гордый смех, - Она как и все небожители, далека от земной суеты, вот и опоздала немного. Зато я полагаю, что королевой сегодняшнего вечера должна стать именно наша звездочка! Кто «за», ну, поддержите меня! – и зал чуть не треснул по швам от оглушительных оваций, криков одобрения, свиста и радости. Какая-то малявка - первоклашка в костюме бабочки подбежала и принесла позолоченную корону, украшенную разноцветными стразами, а Лидия Львовна бережно одела ее мне на голову. Тут на мне кто-то уже завязывал шелковую ленту цвета российского триколора с надписью «Королева балла ?????». Лидия отошла в сторону, дав жестом понять, что я должна произнести речь и открыть сегодняшний вечер.
Я, стесняясь, подошла к микрофону:
- Дорогие ребята! Мы долго шли к сегодняшнему вечеру, кто легко и беззаботно, а кто с трудом и спотыкаясь. Но все это позади, раз мы здесь и видим радость на глазах друг друга! Мы все об этом мечтали: помните, еще тогда, на первой в жизни линейке, когда семилетними детишками встречали свой первый звонок, мы с восхищением и завистью смотрели на одиннадцатиклассников и говорили себе, что тоже будем такими же! Все, кто сейчас стоит в этом зале, вне зависимости от регалий и медалей – все сильные состоявшиеся личности, которые сделали первое и самое важное в своей жизни дело! На сегодняшнем вечере я, как королева балла, хотела бы, чтобы каждый из нас веселился вдвойне не только за себя, но и за тех, кто должен был с нами быть, но их нет. Вы понимаете о ком я – это Света Милова, Даниил Шашкин, который в пятом классе погиб в автокатастрофе и Савельева Татьяна Владимировна, наша первая классная руководительница, которая умерла два года назад. Грустить не стоит, я уверена, что все эти люди, глядя откуда-то сверху, наверняка хотят видеть нас счастливыми и веселыми!
Любимые мои друзья, ставшие за долгие одиннадцать лет моей второй семьей, спасибо вам за все и я так не хочу с вами расставаться! – Тут я не сдержалась, и по моим напудренным щекам потекли слезы. – Кто-то из толпы спросил, где же король, раз есть королева.
- А кто будет королем? – Испытующе спросила меня Лидия Львовна.
Я протерла носовым платком мокрые щеки и стала всматриваться в стоящую в зале толпу. Быстро-быстро мой взгляд пробежал по каждому из присутствующих здесь лиц, но я не могла найти подходящую кандидатуру. Конечно, откуда же ей было взяться, если мой король променял шелка и обнаженные плечи выпускниц на чадру восточных женщин, дорогой смокинг – на потертые джинсы и заношенные берцы, ломящийся от изысканных блюд шведский стол – на тощую похлебку с пресной лепешкой. В этом зале были все, но никого из тех, кого бы я действительно хотела видеть рядом: родители не смотрели на меня восхищенно, затерявшись где-то среди выпускников, Руслан исчез без малого год назад, а Анзор по определению никак не мог появиться в школе. Но все же нужно было кого-то выбрать.
С трудом я отыскала в углу одиноко стоящего Максима. Он был откровенно и неприкрыто глуп, но безумно и даже нагло красив.
- Королем я выбираю Максима Даниленко и объявляю выпускной балл 2002 года открытым! – Максим, вздрогнув от неожиданности, но не растерялся, а направился к сцене и помог мне спуститься. Ему тоже преподнесли ленту. Зазвучал вальс из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь», выпускники расступились, и мы с Максимом открыли вечер.
В ту ночь мы с Максимом были вынуждены долго быть вместе, раньше мне это не приходилось, да и учились мы в параллельных классах, но я вдруг узнала его совсем с другой стороны. В общении он был добрым и заботливым, а все то, что долгие годы учебы в школе мне казалось глупостью – было лишь напущенной важностью, которая бывает у красивых мужчин. Макс знал цену своей внешности и менял девчонок как перчатки.
В то утро, встретив рассвет, мы навсегда распрощались со своим классом и разбрелись кто куда, но уже не на три месяца летних каникул, а по жизни, навсегда.
Макс вызвался меня проводить. Мы шли под руку по мокрым от утренней росы аллеям цветника, вспоминая истории из школьной жизни:
- А ты помнишь, как ты влюбилась в школьного охранника в седьмом классе и на переменах всюду бегала за ним? – Максим лукаво всматривался в мои глаза.
- О! А ты откуда знаешь про это? – Я покраснела, ведь сказанное было сущей правдой. Хоть и прошло много лет, мне все же было стыдно вспоминать, как я по детской глупости писала ему «валентинки» и дарила подарки на 23 февраля. А он, между прочим, их охотно брал!
- Да про это вся школа знает!
- А я помню, как ты на факультатив принес книгу по судебной медицине, и всех девчонок стошнило от картинок. Ты тогда занятия сорвал! – И мы громко рассмеялись. – Жалко, что теперь этого не будет. Но будет совсем другая студенческая жизнь. Говорят, она еще интереснее.
- А я уже поступил на экономический. Да, там еще зимой был набор, так что осенью в Ставрополь на пять лет, а ты?
- Я этими делами не ведаю. Родители, вроде как все решили, и я еду в Москву.
- Тебе повезло! – По глазам я поняла, что Макс мне позавидовал.
- Нет, Максим. Я не хочу ехать в столицу, я там бывала не раз и мне совсем не нравится московская жизнь и нравы пауков в банке. Я родилась, чтобы жить. Жить честно и по совести, ни от кого не зависеть, не наступать никому на горло и не переходить дорогу. Я хочу вставать утром и видеть солнце, а не электрические лампы в тоннеле метро, хочу выходить в сад собственного дома, а не на пыльный балкон однокомнатной хрущовки, хочу видеть лица людей, а не конкурентов, которых если не уберу я, то они уберут меня. Понимаешь?
Максим не понимал. Не только он. Все считали, что мне очень повезло, что папа имеет связи, и уже решил, где и на каком факультете в Москве я буду учиться. Мне лишь нужно приехать и формально присутствовать на вступительных экзаменах. Совсем не важно, какую дурь я напишу в сочинении или скажу на экзамене по английскому языку: за все уже заплатили и профессора с седыми бородками, кивая лысыми головами, с интересом выслушают все, что я им поведаю, даже если речь пойдет о глисте в африканских селениях.
Так мы долго брели по извилистым улочкам исторического центра.
Проходя мимо углового дома, где была наша с Русланом квартира, я бросила короткий тоскливый взгляд на большие белые окна ???? этажа и остолбенела. В спальне форточка была открыта, а на балконной веревке для белья болталась мужская белая футболка. Внезапно я почувствовала мелкую дрожь во всем теле. Мне хотелось прокричать, что мой любимый вернулся! Хотелось расцеловать Макса, обнять идущего навстречу старика и накормить голодного котенка! Руслан был здесь!
Я не сдержала эмоции и рассказала все Максиму.
- А мне кажется, что ты рано радуешься. Раз ключи от квартиры есть не только у вас, но и у хозяйки, то, скорее всего – это она сделала влажную уборку, вывесила мокрую тряпку сушиться, а теперь проветривает комнаты. Вот и все! Ну, разве ж твой парень не нашел бы тебя, если бы был в городе?
Макс прав. Конечно, он нашел бы меня. Что такое Пятигорск? Малюсенький городок по одну строну Машука с двумя гостиницами. Там не возможно потеряться.
С упавшим настроением мы доехали на трамвае до моего дома.
Максим, как истинный галантный кавалер, проводил меня до подъезда, по дороге к которому нахально, на весь тротуар расположилась чья-то «Тойота- Лэнд Крузер», до такой степени черная, что, наверное, чернее сажи. Мне претило обходить ее по мокрому от росы газону, выпившая, и расстроенная, я со всего размаху ударила по машине ногой:
- Вот же надоели! Понаставят тут свои тачки и обходи их десятой дорогой!
- Ну, ты что? Успокойся! – Макс оттаскивал меня от «Тойоты», а я уже искала камень, чтобы вдобавок к царапине, которую я только что наставила железной набойкой каблука на правом крыле, разбить еще и стекло. «Лобовое бить дорого. А вот боковые зеркала как раз по карману!» - соображала я про себя. Но Максим упросил меня не уродовать автомобиль, ведь он не виноват, что его хозяин полный дурак.
Последняя фраза меня как-то взбодрила и остановила. Распрощавшись с Максом я уже набирала код на входной двери подъезда, как вдруг кто-то больно сжал мою руку выше локтя и, с силой развернув, прижал к холодной железной двери:
- Как за покраску будешь расплачиваться, хулиганка?
Это был Руслан.
- Натурой. – Ответила я.
Он ушел в душ, а я осталась курить в постели. Миллион раз давала себе обещание не делать этого, но всегда не могла удержаться: ничего не было более приятного, чем вкусно поев, закурить сигарету и желательно в горизонтальном положении. Хотя, может быть только «это»?..
За последние два часа я поняла, что за то время пока мы были порознь, у Руслана никого не было. А если я и ошибаюсь, и он делил с кем-то себя, то наверняка все эти связи были случайными и несерьезными.
- У твоих родителей милейшая квартира. И твоя комната обставлена со вкусом. Сама мебель выбирала?
Мне не хотелось отвечать и я сделала усилия:
- Та, на Хетагурова, с пыльными шторами и ржавым бачком в уборной мне больше по душе.
- Пыльная – это ты точно подметила! Ты в нашем гнездышке бывала не часто?
- Я за все время была там только дважды: один раз поругалась с родителями, второй – засиделась у подружки, пожалела денег на такси и осталась ночевать.
- Я ведь передавал тебе деньги! – Руслан вспылил и стал повязывать полотенце вокруг бедер. Он похудел. Локти стали острее, а кожа тоньше. Он еще раз потуже обернул бедра полотенцем и закурил. Я от этого млела.
- Мне все передали. Но я эти деньги не тратила – мне некуда их тратить. Отца повысили в должности и теперь у нас все есть, и я ни в чем не нуждаюсь, а в тот вечер просто перебрали, и на такси не хватило ровно сотни.
- Ах, ты мой малолетний алкоголик! Знаешь, что женский алкоголизм не излечим? – И он лег рядом, протянул руку и стал гладить меня по спине.
- Руслан, тебе мало трех раз?
- Мне тебя всегда мало! Если бы ты знала, как я скучал в этих афганских трущобах и синтетических шатрах! Одно только там прекраснее всего на свете, нигде из тех мест, где доводилось бывать нет такого ночного неба, как там. Звезды ласковые-ласковые на фоне холодного безжизненного неба и очертания гор в лунном свете. Это чудо как прекрасно. Не хватит слов ни в одном языке мира, чтобы описать это великолепие!
- Расскажи мне, как все было. – И я налила себе и Руслану белого вина.
- Я же сам полетел в Афганистан, из Москвы. Решил не тратиться на поездку в Бельгию: там ближайшее представительство кампании, на которую я работал. Как известно, скупой платит дважды. Теперь дорога уже не та, что была три года назад, когда я там был впервые. Прилетел в Душанбе, оттуда в Хорог. Думал, перебросят вертолетом до Кабула, а нет. Сказали, что опасно и это давно не практикуется. Пришлось пилить через высокогорья. Но зато я своими глазами видел Подножия Бога – Митры! По пути заболел ангиной, но в одном горном селении меня добрые люди быстро поставили на ноги, там у них травы свои какие-то. В итоге опоздал на день.
Сначала все шло по плану. Выходил в эфир дважды в сутки, а спустя три месяца про меня потихоньку стали забывать. Присылали инструкции о каких событиях нужно рассказывать, но в общем и целом их смысл сводился к фразе «не дергай по пустякам». За одно спасибо, финансирование было на высшем уровне. В этой части контракт выполняли четко. Я доработал до конца, но не стал продолжать работу и просто остался в Афганистане на две недели, так из простого любопытства.
- Так ты мог прилететь и раньше?
- Мог, но решил отдохнуть. Ездил по деревням и собирал этнографический материал. Я дружил с одним ученым, его уже нет, царство небесное. Так он мне составил примерный план, по которому обычно изучают тот или иной народ. Само собой, что исследования необходимо проводить, непосредственно общаясь с представителем той национальности, которая тебе интересна, но ведь в Афганистане война. Кто отважится туда поехать? Правильно, никто. Вот поэтому я потратил двадцать долларов на переводчика, который когда-то учился в Киеве и еще помнит русский язык, и отправился в путешествие.
- Ты ездил по стране?
- А ты думаешь, что она сама пришла ко мне? Конечно, ездил! Собирал материал, брал интервью, снимал, фотографировал и очень рисковал. – Он сделал глоток вина и потянулся за сигаретой. – Ты снова докурила пачку! Ты как паровоз! Когда это прекратиться, а? Я уже устал жить с пепельницей!
- Не ханжи. Что дальше-то?
- Дальше я намереваюсь все это продать подороже.
- Так и знала. – Я встала с постели и открыла второе окно – жара не спадала и, перемешанная с сигаретным дымом и вином мешала дышать. – А как там в Афганистане? Какие они, афганцы? А женщины у них красивые?
- Женщин не видел, они в чадре. Я тебе привез одну, так шутки ради. Нужно спуститься в машину и принести чемодан. – И он жестом позвал меня к себе. Я легла рядом, на его сильное плечо и слушала его прекрасный голос и стук самого дорогого в мире сердца. Оно билось в такт с моим. – Ночью там холодно, а днем жарко. Иногда дует сильный ветер с песком и это такая противная погода, что поневоле начинаешь тосковать по нашим морозам! Но это все ерунда. Страшно теперь в Афганистане. И страшно не потому, что там взрываются бомбы и гибнут люди, а страшно за его завтрашний день. – Руслан сел на кровати и вдруг стал очень серьезным. – Чужаки мнут сапогами и без того тощую землю, они ведут себя как крестоносцы из средневековья, разве что не насаждают веру. Хотя, и это спорный вопрос. Не веру, так образ жизни и мыслей. Народ подавлен и унижен. Без слез по улице не пройти: кругом нищета и разруха, дорогу перебегают босые чумазые дети, а женщины уж сто лет как не меняли одежду. Мне больно. Я был там раньше и видел совсем другой Афганистан. Тогда у власти были талибы и я видел совсем другой Кабул.
- А зачем ты ездил туда раньше?
- Было интересно посмотреть на то, как будут строить государство, основанное только на божьих законах, и чем это строительство закончится?
- И чем же закончилось?
Он посмотрел на меня с явным раздражением:
- Ты телевизор хоть иногда включаешь?
- Включаю.
- Так научись пользоваться пультом. Кроме канала MTV есть такой канал как BBC, НТВ, ОРТ, РТР, наконец! Чем, чем закончилось? Как всегда ничем. Там где еще три года назад я пил чай – американский блокпост, а в том месте, где был дом одной афганской семьи, которая милостиво приютила меня – воронка от авиабомбы. Соседи сказали, что все погибли. Я плакал. – Он снова лег. – А я смотрю, что тебе это совсем не интересно.
- Не то, чтобы. Я знаю про разные каналы, - Он удивленно поднял брови, – и смотрю новости еще чаще тебя. Я не удивлена финалом. Нельзя вырастить орхидею на помойке. Попытаться можно, но ничего не получиться. Сколько было таких вот попыток создать нечто правильное на Земле и при этом еще умудриться сохранить независимость? Сам вспомни: Ауравиль, СССР, все эти коммуны хиппи, вот и Афганистан, наконец! И что? Где эти идеи? С треском провалились! История не прощает, когда ее пытаются обмануть, а закономерность на то и закономерность, чтобы быть и не меняться.
- Выходит, по - твоему и пытаться не стоит?
- Попытайся, только потом не приходи зареванный с разбитым лбом – жалеть не буду. Мое мнение такое, что на этом маленьком клочке суши переплелись чьи – то финансовые или даже стратегические интересы с чьими – то неуемными амбициями. Руслан, я еще очень плохо тебя знаю, но думаю, что ты романтик. Но мы живем в мире денег и в нем прав тот, у кого их больше, святее и праведнее тот, кто их тратит. Афганистан – это лишь капля в море тех, кто хочет так, как не бывает.
Он с минуту помолчал, потом добавил свой и мой бокалы вина и, вздохнув, сказал:
- Ты права. Ты тысячу раз права и даже не знаешь, какую истину говоришь! Если вдуматься, то мы верим не в тех богов. Те, кто узнал его истинное имя, сейчас ворочают миллиардами. А я знаю цену деньгам, она – человеческая жизнь.
Едва мне исполнилось девятнадцать, как я женился на девушке, которая ждала от меня ребенка. Нет, совсем не по - этому. Я ее любил всем сердцем, она была та первая и громадная, которую можешь припомнить в деталях спустя десятилетия и даже на смертном одре. Она была моя жизнь! Когда пришло время рожать, выяснилось, что у нее проблемы с почками, и она может умереть. Была необходима сложная операция и врачи, тогда еще робко, с оглядкой на вчерашние коммунистические принципы, не требовали, но, используя ситуацию, культурно вымогали деньги. А что с меня можно было взять, ведь я был голым студентом-первокурсником?! Мать отказала в поддержке: так и не смирилась с тем, что ее сын женился на сироте из детского дома. И вот на кладбище стало на одну могилку больше, а у меня пятого апреля 1989 года на руках оказался вечно орущий Андрей. И потекла жизнь.
Отец эмигрировал в Израиль и оставил мне однокомнатную квартиру на последнем этаже панельной девятиэтажки, в самом поршивом районе Минска. Из мебели там был только стол, два стула и холодильник. Брат подарил раскладушку. Через неделю одногруппники принесли детскую кроватку, до этого Дюша спал в деревянном хозяйственном ящике. В таких овощи перевозят, помидоры всякие, знаешь? В университете дали свободное посещение. Я писал дипломные работы и курсовые состоятельным шалопаям, но денег вместе с пособиями едва хватало на ребенка, и однажды в подъезде у меня случился голодный обморок. Как я тогда с ума не сошел и почему не умер, до сих пор не пойму?
Я на фоне всего этого кошмара еще и умудрился экстерном за три года закончить ВУЗ с красным дипломом. На защите познакомился с талантливыми ребятами, двое были умны, один амбициозен, второй – богат, а я обладал некоторыми связями: у меня ведь мать всю жизнь проработала в горисполкоме, и не на последней должности, работа на радио тоже сыграла роль! Мы за три месяца открыли оппозиционную газету. То были золотые времена! Когда газета приобрела популярность, из-за границы предложили финансирование за лоббизм кое-каких мыслей. Позже выяснилось, что эти мысли практически не расходились с нашими собственными, и мы охотно приняли предложение. Потекли деньги. Много денег. Через восемь месяцев я уже жил в центре города в прекрасной трехкомнатной «сталинке». А еще через неделю купил себе свое первое авто. Помирился с матерью, и она забрала Андрея. Жизнь понемногу стала налаживаться, но спустя два с половиной года нас начали давить. Надвигались выборы и посыпались угрозы со всех сторон. Заказчики наступали на пятки, так как мы почти не выполняли договоренностей, правительство тоже взяло за горло, да так что запахло тюрьмой, и мы решили, остановиться! Разъехались за неделю кто куда. Я сбежал в Польшу, другие ребята в Канаду, Австралию, кое-кто в Россию. Больше я никого из них не видел, адресов не знаю.
Я слушала все это и не верила своим ушам: человек, которого я боготворила, исповедовался мне! Я никогда не интересовалась его прошлым – боялась, что буду ревновать, а отчасти считала, что в каждом есть темные стороны, о которых порой лучше не знать. Руслан в моих глазах вырос до невероятных масштабов и плечами у перся в высоченный потолок вот этой вот квартиры. Вырастил ребенка! Экстерном закончил учебу! Открыл газету и даже перешел дорогу власть имущим! И этот мужчина мой! Лежит рядом и обнимает! Как такое возможно?
- Потом были долгие скитания на Западе, поиски работы и самого себя. – Руслан продолжал. - Иногда было так трудно, что хотелось плакать, однажды я в Бруклине ночевал в парке потому, что у меня в кармане было десять долларов, и я не знал, купить на них пачку сигарет или позвонить маме и попросить денег? Я поехал автостопом в Нью – Йорк и устроился курьером. С первой получки купил билет в Мексику, потом в Колумбию, где и понял, что я в этом мире один и жизнь у меня одна, и нужно ловить каждый момент, потому что он может стать последним. И этот момент должен быть не просто достойным и красивым, а даже роскошным. Там я поклялся, что никто их моих близких больше никогда не расстанется с жизнью потому, что у меня дыра в кармане. Я дам своему сыну все, а матери обеспечу достойную старость. Я готов отдать за это и свою жизнь, и свою душу.
- Ты говоришь, что ты один. А как же я? – Мне после этих слов хотелось расплакаться. Сердце сжалось, и было трудно дышать.
- Ты – моя радость и самый мой любимый человек на свете! Я очень сильно тебя люблю!
Руслан остался у меня на весь день.
Ближе к вечеру кто-то позвонил Руслану на мобильный и он стал собираться:
- А ты почему до сих пор в постели? – Спросил он меня, совершенно неожиданно, войдя в комнату в безупречном кожаном костюме, заглаживая свои волосы, которые стали длиннее за эти восемь месяцев. – Ну-ка быстро приводи себя в порядок, а я спущусь в машину за твоим платьем, мы сегодня выходим в свет!
- Куда мы выходим? – Я сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
- В свет. Анзор приглашает на открытие VIP-клуба. Будут все сливки местного общества! – И он снова вошел в комнату. – Что так смотришь? Анзор, ну, Рыба, неужели не помнишь? Мы же еще тогда на трассе познакомились!
- Помню, помню. Неси платье. – Все было понятно, Руслан не знал о моих с Анзором отношениях.
Это был трехэтажный особняк на выезде из города и вдалеке от оживленной трассы. Вокруг только поля, а на горизонте лесополосы. Из закрытых окон громыхала музыка, во дворе, устланном дорогой тротуарной плиткой с выложенным посередине попугаем, негде было приткнуться, и мы оставили свою машину у ворот.
«Какаду» - так называлась новая игрушка Анзора, идею создания которого подала я. И не ошиблась. Вся местная знать, все «крутые» Пятигорска и близлежащих городов были здесь. В бассейне, пятьдесят на тридцать метров, резвились девчонки – это были элитные проститутки со всех Кавминвод, кое-кто играл в теннис, благо корт был рядом, кто-то мирно полеживал в шезлонге.
Внутри особняк представлял из себя огромный танцпол с двумя барными стойками по бокам, подиумом для ди-джея и огромных размеров, от потолка до пола экрана, на котором мелькали яркие заставки. Пол был сделан из сверхпрочного стекла, а в пространстве между ним и плитой перекрытия был устроен аквариум с рыбками. Причудливая подсветка и полная шумоизоляция плюс тонированное стекло, не вносили никакого дискомфорта в жизнь маленьких зеленых, золотистых, багряных, голубоватых рыбок и одного морского ежа.
Светомузыка была подобрана очень умело, и создавалось впечатление виртуальной реальности, словно находишься где-то в зазеркалье. Уверена, что здешний интерьер, приправленный алкоголем, да еще наложенный на громыхающую музыку и световые эффекты, мог сорвать крышу даже у самых стойких.
Отсюда же шла легкая, из стекла и металла лестница, на второй этаж – то был элитный ресторан: скатерти с иголочки, украшенные ручной вышивкой, тонкие букеты из живых цветов на столиках и официантки с внешностью топ-моделей. Зал плавно переходил в веранду, которая зимой закрывалась стеклом, а летом была открыта. В ясную и солнечную погоду весь Кавказский хребет и Эльбрус были как на ладони.
Прошел уже час, как мы пришли в «Какаду». Мы успели обойти все места удовольствий, которыми давал наслаждаться Рыба: мини-гостиница, парная, сауна, Интернет - комната, оружейная и тир, тренажерный зал, кабинеты без окон для серьезных переговоров – одним словом все, что было нужно для счастья скромным представителям криминальной и иной элиты.
Я сходила с ума, восхищаясь вкусом Анзора, или того, кого он нанял, чтобы воплотить в жизнь все это великолепие.
Случайно подслушав мирную беседу разомлевших от жары и пива двух упитанных мужчин, загоравших в шезлонгах, я поняла, что строительство не закончено. За четыре месяца, ударными темпами, достойными зависти, удалось поднять только то, что сейчас стоит на этом гигантском пустыре:
- Скоро все это, - И один из мужчин сделал типичный жест рукой, показывая куда-то вдаль, в сторону едва заметного каменного забора, где-то в отдалении, - засадят деревьями. Рыба их уже самолично заказал, в Питере, по-моему. Только их еще не завезли.
- А мне кажется, что он поспешил с открытием. Гляди-ка, еще штукатурка не высохла. Четыре месяца – это слишком быстро. Здесь же днем и ночью стройка шла. Вон один из столбов под мощнейший прожектор даже убрать не успели – и он пальцем указал влево от себя, на пирамидальную металлическую конструкцию. – Слышал, он хочет еще мечеть и церковь поставить.- И, кивая головами, мужчины стали говорить о бизнесе.
А, по-моему, здесь не хватало зоопарка, хотя одного павлина и какаду в клетке я все-таки где-то уже видела.
Я пила вино в баре, когда ко мне подбежал Руслан и буквально потащил за руку за собой.
Мы прошли через кухню ресторана в какой-то маленький коридор, а после в подсобку. Железная дверь закрылась и, заверещав, комнатенка стала жужжать и дрожать мелкой дрожью. Но скоро все стихло. Оказалось – это был лифт.
Когда один из анзоровых клерков открыл дверь, мы оказались в прохладной комнате, полной свежего горного воздуха. Обитые темной замшей стены, приглушенный свет и тихая музыка расслабляли. Чуть дальше в помещении потянуло сладковатым запахом, тонкие нотки которого я уже где-то слышала, а из-за стены доносились мужские и женские голоса.
Когда мы оказались в большой гостиной, у меня, наверное, невольно открылся рот от удивления. Такой красоты я не видела никогда ни до, не после того дня.
Зал был не один и из него, как в императорских дворцах, шли двери в другие залы, бывшие продолжением этого. Все оформление было классическим барокко, в котором яркой и смелой нотой была медвежья шкура на полу. С одной стороны она здесь была совсем ни к месту и простила весь интерьер, а с другой – разбавляла весь этот шик.
В углу на изысканном диване, облаченном в шелк и позолоченные завитушки на спинке и подлокотниках, сидел Анзор. Как-то так скромно и я его даже сразу не заметила, и курил кальян. Мимо нас проходили дамы в дорогих вечерних платьях и их кавалеры в смокингах. Все точно как в высшем свете. И только Анзор не изменил своему любимому белому цвету, и сидел разомлевший, среди всей этой дороговизны, как шейх на нефтедолларах, небрежно расстегнув ворот рубахи. Ему было можно. Хозяин-барин.
В соседнем зале принимала гостей его новая девушка Карина, победительница городского конкурса красоты. Анзор ее негласно спонсировал и пробивал место в «Красе России». Заре, конечно, места не было среди всего этого восхитительного бардака. Зару он прятал и берег, а Карина – в самый раз могла и развлечь и увлечь нужных людей, если бы Рыба попросил. Мы уже бывали с ней в кампаниях Анзора, так что я приветливо кивнула, и Карина ответила улыбкой.
Увидев нас с Русланом, Анзор распахнул объятия, готовый обнять нас обоих, но вовремя одумался и сделал вид, что рад только ему одному:
- Ну, наконец-то! Я так долго тебя ждал! Садись, брат. Рассказывай как твои дела? Гляжу, ты неплохо выглядишь. Как добрался? На границе не трепали нервы? – И он лукаво рассмеялся. – Давай-ка сначала угостись с моего стола. Кара! – Анзор так называл Карину. У него была настоящая мания укорачивать имена: Кара вместо Карина, Лара вместо Лариса, Зара вместо Зарема… Лень, что ли? – Не прошло и минуты, как в зал влетела Карина с подносом, заставленный разного рода закусками и восточными вкусностями. – Надеюсь, ты собрала все самое лучшее? Это очень дорогой гость на нашем празднике!
- Конечно! – И она улыбнулась мужчинам одной из своих восхитительных улыбок. Она была красивая. Не знаю самая красивая в Пятигорске или были лучше, но то, что первая в этом особняке – без спора. Метиска, на половину цыганка, она испепеляла своими черными глазами, а длинные до талии волосы и стройная фигура могли свести с ума кого угодно.
- Развлеки-ка чем-нибудь юную спутницу Руслана, а то, слушая наши разговоры, она заскучает…
И Карина увела меня с собой. Мы подошли к заставленному едой столу. Кое-кто уже встал из-за него, и расхаживал по просторным гостиным, общаясь с нужными и интересными людьми.
- Угощайся. Здесь все приготовлено лучшими поварами России. Первоклассная кавказская кухня. Ешь, ты ведь проголодалась? – И, осмотревшись, не нужно ли кого-нибудь развлекать, она села рядом. – Это твой парень? – спросила она про Руслана.
- Да, а что? – я с трудом говорила с набитым ртом.
- Он очень красивый. А он знает про твои отношения с Анзором? Не ревнует?
- А у меня нет никаких отношений с Анзором.- удивленно отрезала я.
- Да, брось, Думаешь, если вы с ним встречаетесь на даче, то вас никто и не видит? Весь город знает тебя в лицо. Тебя же считают чуть ли не второй женой. Девчонки меняются каждый месяц, и только ты с Зарой никогда. И что ты умеешь делать, чего не умею я?
От последних слов я подавилась и Карина услужливо постучала меня по спине и подала стакан воды. Я горела от негодования: кто мог подумать такое? Кто распустил эти гнусные слухи?
- А ты знаешь, я ведь его не ревную. – продолжала она. – Анзор добрый, щедрый, он всегда поможет и защитит. Давай с тобой выпьем, а? – и она налила мне полный бокал вина. – Только на брудершафт?!
Мы осушили бокалы до дна, а потом троекратно расцеловались. Кара закусила яблоком.
- Знаешь, - говорила уже она с набитым ртом, - может быть это и подло с моей стороны, но Анзор для меня это ступень. Я тебе это по секрету говорю. Он ступень не только для меня, но и для всех его девок. Он может хорошо устроить в жизни. Он это чувствует и потому сегодня у него я, завтра другая, а послезавтра третья. Так было всегда. Некрасивый мужчина с большими деньгами притягивает столько красивых женщин, сколько денег в его кошельке! – И она рассмеялась. Меня воротило от ее слов. Как можно так подло говорить о человеке, сидя в его доме и попивая его вино? Она опрокинула еще один стакан. – Я не хочу знать, чем приворожила его ты. Он мужик умный и знает цену разным вещам в жизни. Стало быть, ты стоишь того. А давай на брудершафт?
- Мы уже пили. – Грубо ответила сказала я. Карина хорошо поддала задолго до моего появления, но еще держалась, а вот последние два бокала свалили ее наповал. Анзор ее прибьет, ведь здесь она хозяйка, а вечер только начался, и еще предстояло подняться наверх, к основной публике. – Послушай, девочка, я вижу, что ты не поверишь в то, что у меня с Анзором ничего нет, если я стану все подробно тебе объяснять?
- Не поверю!
- Бог с тобой! Только не ори о своих глупых догадках во всех залах этого клуба! Я не хочу испортить отношения с Русланом лишь потому, что у тебя богатая фантазия, поняла?
- Ой-ой. Ты меня не пугай и не говори со мной таким тоном. Здесь пока что я главная! – Она осушила еще один бокал, а я встала, чтобы уйти от нее подальше. – Ладно, не бойся. Не скажу.
С испорченным настроением я вышла из-за стола и не знала куда пойти: к Руслану нельзя, там разговор не для моих ушей и Анзор ясно дал это понять, а обратно наверх уже никто не пропустит.
- И что же все-таки ты делаешь лучше меня? – Прокричала мне вдогонку Карина и это слышали все, находившиеся в зале и мне уже нельзя было не ответить.
- Танцую.
Я сказала первое, что попало на язык, просто так, чтобы пьяная королева красоты отвязалась, но ее это задело и, подскочив со стула, схватила меня за руку и поволокла в соседнюю комнату: «Музыку! Ха! Она кричит, что танцует лучше меня? Вы только подумайте!»
На шум вышел Анзор и Руслан и еще несколько мужчин, которые оставались в том зале:
- Кара, в чем дело, почему ты кричишь? – Спросил, Анзор.
- Только подумай! Эта нахалка уверяет, что танцует лучше меня! – и она гневно ткнула в меня пальцем. – Разве есть в Пятигорске женщина, танцующая лучше?
Я ждала, что Анзор заступится, но он молчал и только поглядывал сквозь затемненные стекла очков то на Карину, то на меня. А она все не унималась. – Я всю жизнь завоевывала первые места на конкурсах танцев! Я Мисс Пятигорск! Никого красивее меня нет на этом кусочке Земли, и вдруг появляется она и говорит, что в чем-то лучше! Нет, не в чем-то, а в танцах! – Карина гневилась еще больше. – Рассуди нас, Анзор!
- Как? – со смехом спросил он.
- Я вызываю эту малявку на дуэль. Мы будем танцевать, а ты решишь, кто из нас лучше, а наградой будет твой поцелуй!
Звонкий голос Карины и скандал, который она тут подняла, привлекли всеобщее внимание, и в малюсенькую стометровую столовую набилось, наверное, человек девяносто, вместе с официантами и поварами, обслуживавшими здесь. По толпе прокатился шепоток, кое-кто ехидно посмеялся, анзоровы пацаны в предвкушении предстоящего шоу, улыбались и потирали руки, Руслан недоуменно смотрел на меня, как бы спрашивая, как меня угораздило сцепиться с этой пустышкой? Мы вдвоем в прямом и переносном смысле оказались на ковре: я с сумочкой на плече и пьяная Карина – с руками в бока. Никто не решался прервать тишину, и последнее слово оставалось за Анзором.
- Там в соседнем зале еще лак на паркете не высох, - со вздохом произнес он. – Уберите все. – и Анзор махнув рукой на столы, сам завязал на одном из них скатерть узлом, прямо вместе с тем, что на ней стояло и отдал официантке. Белое вино растеклось по дорогой шелковой ткани, обиженно закапав прямо на пол, красная икра рябью проступила в трех местах, из не захваченной бреши выпадала ветчина и нарезка…
Кара ликовала, а я готова была провалиться сквозь землю. Не будь Руслана, я бы просто послала ее куда подальше, но сейчас мне бросили перчатку, и выиграть поединок стало делом чести.
Через несколько минут какой-то парень уже уносил последний предмет из зала, а из-за стены разрываясь, звучала квадролезгинка. Я не плохо ее танцевала, но было бы глупо предполагать, что для поединка Анзор выберет какую-нибудь другую музыку.
Стук барабанов отзывался где-то в груди, Карина с первыми аккордами пустилась в пляс, но у пьяной, почти ничего не получалось, а я должна, во что бы то ни стало победить! Я не могла ударить в грязь лицом перед Русланом! Кто-то из охранников Рыбы вытолкнул меня в центр зала и зазывал на танец. Еще несколько молодых ребят и сам Анзор составили кампанию, а все вокруг хлопали в такт музыке и одобрительно свистели. Я старалась изо всех сил, кружась в ритме танца, мимо проплывали лица присутствовавших здесь людей, в толпе местных бизнесменов, чиновников и депутатов городского собрания я с ужасом узнала одного из представителей правления компании, в которой работал мой отец! Его упитанное и разомлевшее лицо с ехидной ухмылкой, как бы всем своим видом говорило: «Ну-ка девочки, покажите, на что способны!», а я готова была умереть на месте! Если он узнает меня, то непременно доложит отцу, а это равносильно самоубийству: папа будет опозорен и вряд ли кто-нибудь доверит управление финансов компании человеку, чья дочь пляшет перед вором в законе и его головорезами.
Я продолжала плыть по кругу, закрываясь широкими рукавами черного вечернего платья, стараясь не приближаться к одному из отцовских начальников. Музыка не кончалась. Охранники Рыбы сужали круг и вот уже мы с Кариной стали задевать друг друга локтями, на что та только зло фыркала и уходила ближе к Анзору. Кто-то закричал, что эти девочки, то есть я и Кара, должны ходить не по земле, а по золоту и сразу же на наши головы полетели деньги. Я видела как все, присутствовавшие здесь мужчины и даже некоторые из дам, раскрывали кошельки и бумажники, и осыпали нас их содержимым. Вот уже и Руслан роется в карманах, вот и Арсен – охранник Анзора бросает стодолларовые купюры нам под ноги, а папин начальник демонстративно снял с мизинца увесистую золотую печатку и запустил ее куда-то в нашу строну. И в этот момент Карину, словно подменили: она перестала танцевать и, упав на пол, стала жадно собирать деньги, сжимая их в руках.
Публика недоуменно ахнула, в ответ на ее поведение и, подняв руку, Анзор жестом приказал остановить музыку:
- Поднимись, ты что делаешь? – Рыба подошел к ней вплотную и даже наступил на дорогое вечернее платье.
В ответ Карина только рассмеялась и, посмотрев искоса, огрызнулась:
- Не видишь, собираю деньги?
- Для чего? Ты же знаешь наши традиции, их бы итак тебе отдали. Зачем ты меня обижаешь, неужели тебе мало тех денег, которые я даю?
- М-м-м, мало! – Карина поднялась с колен и, глядя в глаза Анзору, стала кричать, - Это ты сегодня их мне даешь, а завтра найдешь себе другую подстилку, а я окажусь на помойке! Ты так со всеми поступаешь – используешь и бросаешь! Ты кабель! Самый настоящий кабель! Тебе одной бабы мало, нет как же, его величество должен поиметь всех в этом городе! Ты думаешь я тебя люблю? Да мне противно твое толстое тело, я если хочешь знать, королева красоты, и ты меня не достоин! Твой удел убогие малолетки, вроде этой! – и она ткнула в меня пальцем, - Что смотришь, иди к ней! Вам же было так хорошо у нее на даче последние пол года! Хоть бы постеснялся спать со школьницей! Она же только вчера аттестат получила!
Каре не дали договорить. Арсен и Валентин схватили ее под руки, и стали вытаскивать из зала, но та никак не унималась:
- Я хочу, чтобы все услышали: Анзор скатился до школьниц! На нормальную женщину у него не сил, ни мозгов не хватает! Теперь я понимаю, почему этих твоих апартаментах высокие потолки – чтобы поместились рога парня этой соплячки, которые вы вместе ему наставили!
Двери захлопнулись, и в зале воцарилась звенящая тишина, которую лишь изредка прерывали доносившиеся откуда-то издалека ругательства Карины.
Ребята, танцевавшие с нами, отошли к гостям. Те удивленно переглядывались, а пришедшие дамы уже с интересом изучали меня с ног до головы, кое-кто шептался за спиной.
Только мы с Анзором стояли посреди зала, как преступники на плахе и лишь банкноты шелестели под ногами. Оплеванные и оклеветанные мы смотрели друг на друга и не знали, как поступить. Через мгновенье хлопнула дверь – это ушел Руслан.
Анзор был вынужден расколоть неловкое молчанье:
- Я предлагаю выпить за здоровье сумасшедшей! Официанты, несите вина!
МЕЖДУ ПЯТИ ГОР
- Руслан, любимый, открой, пожалуйста! – я, наверное, уже пол часа звонила и стучала в двери нашей квартиры в центре. Догоняя Руслана, я впопыхах забыла сумочку в «Какаду», в которой мыл мой дубликат ключей. – Ну, хватит, открой! Я же знаю, что ты дома, внизу у подъезда стоит твоя машина.
Устав упрашивать Руслана я села на холодный каменный пол лестничной площадки. Обессилев от фатальности своего положения и невозможности что-либо изменить, я расплакалась. Казалось, что все кончено. Какая-то пьяная стерва испортила мне жизнь и репутацию. Как теперь ходить по улицам? Как знакомым показаться на глаза?
Я догадывалась, что про нас с Анзором ходят недвусмысленные слухи, потому-то мы и стали встречаться на моей даче или в соседних городах, так нет же! Ставропольский край оказался величиной с деревеньку в три кривые улицы!
- Ты, наверное, считаешь меня последней шлюхой, но это не так. У меня с Анзором ничего не было, клянусь! Поверь мне, пожалуйста, ты должен мне верить, ведь я люблю тебя! Я так тебя люблю! – я разрыдалась и мои всхлипы эхом разносились по путсой парадной.
Через миг за дверью послышались шаги и Руслан повернул ключ в замке:
- Зайди. – Сказал он и сразу прошел в комнату.
Посреди гостиной стоял большой пакет, до верху чем-то набитый. Я поняла, что это мои вещи:
- Это твое. Убирайся. Ты здесь больше не живешь.
- Но, Руслан, - взмолилась я.
- Я уже тридцать два года Руслан! Как ты могла так со мной обойтись? Что плохого я успел тебе сделать, что ты так подло меня подставила? Я все могу понять, я очень долго отсутствовал, а ты красивая и молодая, но можешь объяснить, почему именно Рыба? Неужели нельзя было просто вильнуть хвостом с каким-нибудь одноклассником? Я бы все понял и простил, но для чего ты легла под моего товарища, да еще зная, что у меня с ним работа? Кого ты из себя возомнила? – Руслан кричал. Раньше мне казалось, что он не умеет этого делать.- Как, скажи, я теперь должен с ним говорить о делах и пожимать при встрече руку? Что будут говорить обо мне его люди? Прежде чем раздеться перед ним, обо мне ты подумала?
- Руслан, я тебе клянусь, что ничего не было! Я никогда не спала с Анзором и все, что сказала Карина – это ложь!
- Тогда почему ты скрыла от меня, что не только знакома, но и дружишь с Рыбой? Я, перед тем как поехать в «Какаду» тебя еще несколько раз переспросил, помнишь ли ты человека, с которым мы познакомились той ночью на трассе? А ты только кивнула головой и промолчала! Знаешь, милая, молчат те, кому есть, что скрывать! Я, впервые за столько лет, после смерти жены, встретил девушку с чистыми глазами, добрым сердцем и открытой душой! И каково же мое удивление, когда я узнаю, что эта душа открыта не мне одному?! Ты растоптала все то хорошее, что было между нами. Ты бросила в грязь мою любовь! Я ради тебя сорвался в Афганистан, чтобы заработать денег, которых у меня всего восемь месяцев назад не было, а сегодня я не знаю, на что их потратить! Только из-за этого я впутался в такое дерьмо, что тебе и не снилось! Все только ради тебя, а ты… - помолчав, он продолжил, - Это, - он вытащил из кармана золотое кольцо с большим прозрачным камнем, - я хотел подарить тебе и предложить выйти за меня замуж. Я хотел увести тебя куда-нибудь в Европу, я мечтал о том, как мы будем путешествовать, а холодными афганскими ночами мне снилось, как где-то на Мальдивах я обнимаю тебя на фоне засыпающего заката. От этих снов теперь не осталось и легкой дымки, только одна грязь. – И он выбросил кольцо в открытое настежь окно.
Я молча стояла и плакала. Было бесполезно что-либо объяснять, Руслан все равно не поверит.
- Я хочу, чтобы ты ушла. Если через одну минуту следом за тобой не закроется входная дверь, я за себя не отвечаю. Не искушая судьбу, девочка! Я с трудом сдерживаю кулаки.
Я ушла.
Хотя, вернее всего было бы не уходить, так как жить мне все равно не хотелось и я бесцельно брела по центру, мелькая шатающимся от горя, черным силуэтом в свете фонарей то одного санатория, то другого. Дорога шла вверх и вниз, лаяли собаки, растревоженные цоканьем моих каблуков об асфальт, у кого-то в машине играла музыка, и я специально вышла на проезжую часть в надежде, что пьяные лихачи собьют меня или увезут с собой и после убьют. Но белая «семерка» оказалась всего лишь заблудившимся такси, которое я тут же и взяла до дачи.
Сонный парнишка, тот самый, что так неуклюже клеился ко мне, проверив документы водителя, пропустил нас в поселок. На его заспанном лице отразилось дикое удивление, нет, скорее недоумение, почему я приехала на такси, а не с Анзором, как всегда? Эх, малыш, лучше б ты нас «заложил» моему папочке, это было бы не так страшно, как то, что случилось несколько часов назад…
Голубые фары осветили тяжелые металлические ворота, которые наверняка опять заржавели после обильных весенних гроз, и мне нужно было их открывать, а потом еще идти в дом и ночевать там сегодня одной…
- Ух, ты! Вы здесь одна живете? Роскошный особняк! – он даже присвистнул, то ли от зависти, то ли от удивления.
- Держите, сдачи не надо. – И я протянула ему пятисотрублевую банкноту. Он удивился еще больше и сказал, что если надо будет ехать, то я могу всегда вызывать пятьдесят третьего, его то бишь…
Войдя в темную гостиную, я прикоснулась к маленькому красному огоньку выключателя и через миг комната наполнилась ярким светом. Зачехленные диваны и кресла, наглухо зашторенные окна и выключенные, все до одного электроприборы из сети. Все как в последний раз, когда мы с Анзором ночевали здесь, даже его нетронутая сигарета так и лежит в хрустальной пепельнице: одинокая предательница, если бы сюда наведались родители.
Я сняла туфли и прошлась босиком по белоснежному иранскому ковру – он был особой гордостью нашего загородного дома. Дорогой и весь такой иностранный, он как старый восточный мудрец сумел заслужить уважение. Серый рисунок, какие-то причудливые узоры и квадраты. Ужас! Еще с первых классов школы я терпеть не могла эту фигуру, квадрат у меня ассоциировался с завершенностью, окончательностью, а это в свою очередь предел и отсутствие возможности развиваться и идти вперед. Тупик, одним словом. Точно как сейчас в моей жизни. Четыре стороны, четыре угла, а я ищу пятый. Четыре в Японии – число смерти. Один – это я, два – Анзор, три – Руслан, четыре – Карина, пять – это выход, но его нет.
В тот вечер я не стала подниматься в спальню. Жизненная энергия покинула меня, и я чувствовала, как по капле из меня уходят силы, они как весенний виноградный сок плачут и, стекая, просачиваются куда-то вниз, в землю, унося меня в царство тьмы.
Мне снилось васильковое поле и дымкой легкие облака, которые то закрывали солнце, то показывали его вновь. И было так тепло и легко, что никуда не хотелось уходить и казалось, что так бы всю жизнь и проходила среди этих бархатистых, ласкающих ноги васильков.
И был голос откуда-то, томный и обволакивающий. Я не могла определить, откуда идет звук, казалось, он был всюду: и слева, и справа, и сверху, и снизу, да даже внутри меня! И голос пел какую-то тихую песню, а потом, прервавшись на середине, сказал, что теперь настала другая жизнь и теперь я смогу жить, как все люди: не бояться тьмы и будущих печалей. Но всему есть условие, никогда больше не возвращаться в …
Пронзительный телефонный звонок разорвал утреннюю блаженную тишину. На часах шесть тридцать пять. Солнце пробивалось сквозь плотные шторы, силой раздвигало их и нагло протискивалось в гостиную, щекоча меня по щекам, заставляло проснуться.
С трудом, дотянувшись до телефона, который стоял здесь же, но по ту сторону дивана я ответила, но не сразу узнала голос Анзора.
- Ах, вот ты где, девочка! Я всю ночь тебя ищу, с ног сбился! Что произошло, почему ты так скоро ушла? – Вопрос Анзора был то ли издевкой, то ли банальностью, той самой, когда «надо с чего-то начать».
- Ушел Руслан и я тоже ушла. Без него мне там делать нечего. Спасибо Карине, я теперь не знаю, как жить.
- Я уже велел ее наказать, ты не переживай. Я вот что подумал… послушай, давай я приеду к тебе и мы все обсудим?
- Хорошо, приезжай. Я скажу охране, чтобы тебя пропустили, хотя твое лицо и имя – твой вечный пропуск. И еще, купи чего-нибудь покушать, а то у меня ни крошки…
- Понял, скоро буду.
Анзор бережно и аккуратно накладывал осетровую икру на уже пятый по счету бутерброд, выстраивая их аккуратным рядком на блюде для рыбы. Один поперчил, на другой положил малюсенький кусочек зелени, казалось, что он как генерал перед боем, выстраивал некую модель поведения.
- Ты, девочка, скажи мне, любишь его или нет?
- Сильнее жизни.
- После всех грубостей, которые ты от него услышала, ты по-прежнему хочешь быть с ним?
- Больше всего на свете!
- Тогда успокойся и приведи себя в порядок, между вами - голубками все вернется на круги своя, а я сделаю так, что про выходку Карины никто и не вспомнит… Руслан, по крайней мере…
- Да, но как?
- Это уже не твоя забота. Чайку завари-ка…
Мы завтракали на балконе, пили чай и любовались солнцем. Стояла какая-то блаженная тишь, от которой все успокаивалось, но в то же время налегала тоска и только цикады прерывали мысли своим стрекотанием. Я закурила.
- Когда ты бросишь эту дрянь? – Анзор с отвращением поморщился и отсел, чтобы дым не шел в его сторону.
- Мне это нравится. – Видя, что запах сигарет его раздражает, я отошла в другой конец балкона. – Я так успокаиваюсь.
- Я знаю, что тебя беспокоит. Ты думаешь о нем, о том, как и с кем он там, в вашем «гнездышке»? Деточка, я же тебя предупреждал, что с ним лучше не общаться, говорил, что встрянешь в историю. Другая бы накрасила глаза поярче, одела юбку покороче и пошла на дискотеку – вокруг столько красивых молодых парней, а ты сбежала от всех, отсиживаешься здесь на даче, раны зализываешь и умываешься слезами. Ха! Еще и себя винишь в прошедшем. Да плюнь ты на него! Ну, чего плачешь? – И он по-отечески обнял меня. Ночь я еще как-то держалась: ну, что же я буду реветь в одиночестве? А теперь дала волю чувствам. Анзор, видя мое состояние, задумался, и, поправив очки вернулся в кресло. - Будь умнее, имей гордость и терпение, увидишь, что скоро он сам приползет на коленях прощения просить! То, что он тебя обвинил, безнаказанным не останется! Отчасти, в случившемся есть и моя вина, так дай мне время искупить ее перед тобой!?
- Эй-эй, ты это что задумал? Что значит «безнаказанным не останется»? Думаешь, я все рассказала, чтобы твои головорезы из него котлету сделали? Его не трогай, слышишь, даже и пальцем!
- Зачем кричишь? Я чему тебя учил, забыла? Если каждый мужик, с кем ты спишь, будет говорить тебе гадости и верить клевете сумасшедшей потаскухи, что от тебя к тридцати годам останется? Как можно позволять так к себе относиться? Если ты не любишь и не уважаешь сама себя, то, как можно это требовать от других? – Анзор вспылил, он даже не заметил, что соус с шашлыка капает ему прямо на белоснежные брюки.
- Стирать придется.
- Что? Кого постирать?
- Брюки твои. Ладно, поступай так, как знаешь. В глубине души я и сама бы хотела врезать ему хорошенько несколько раз, чтобы понял, как мне было больно. Хотя, я его уже простила давно. Только, пожалуйста, полегче. Я ведь люблю его.
- Ну, девочка… пропали штаны, - он вытирал соус салфеткой. От чего пятно становилось еще больше.
- Да не три ты, потом вообще не отстираю. Снимай их лучше, пока не засохло.
- Думаешь? Новые купить не проще?
- А домой ты в чем вернешься? Ушел в одних брюках, а вернулся в других? Вот жена удивится!
Весь день мы провели в разговорах о новом клубе Анзора. Он спрашивал моего совета, что, где и как лучше приобрести и поставить в «Какаду»?
О Руслане мы больше не говорили. Жаркая истома довольно резко, впрочем, как это и бывает на Ставрополье, сменилась ненастьем.
Началась гроза, да такая сильная и долгая, что вода лилась стеной три часа к ряду, и не было ничего видно и на десять метров. Анзор сначала хотел вернуться домой, но потом решил, что сорок километров по мокрой трассе в условиях почти нулевой видимости – рискованное дело, и решил ночевать у меня. Пока он загонял машину в гараж, я постелила ему в родительской спальне и затопила камин. Мы сидели у огня до самого конца, говорили о разном, и разошлись лишь, когда стали гаснуть тлеющие угольки.
С ним было интересно, и я впервые поймала себя на мысли, что он нравится мне и совсем не как друг. Может быть, если б в моей жизни не было Руслана, я бы влюбилась в него, несмотря на его возраст и детей. Но если б не было Руслана, я бы никогда не встретила Анзора, который за последний год стал мне и матерью и отцом, защитником и просто верным товарищем, помогающим бескорыстно и по первому зову. Странно, что такие люди еще встречаются.
Теми летними днями мы снова отправились в Архыз. Я мало что видела в свои восемнадцать лет, но этот уголок Земли мне казался самым прекрасным. Если и верно, что рай существует, то, должно быть, находится в Архызе. Потрясающая природа, неприступная горная цепь, стремительный Зеленчук и глубинная тоска Мертвого озера приковывают раз и навсегда. Засасывают, заставляя думать и хотеть вернуться.
К моему удивлению в Архыз мы отправились не одни, а с пятью анзоровскими ребятами – такое было впервые. К счастью по приезде двое из них уехали в Дербент, а остальные, навьючив себе на спины увесистые рюкзаки – ушли в горы. Только тогда я смогла вздохнуть спокойно, ведь было более, чем не по себе находиться в кампании пятерых бородачей, то и дело бросающих на меня косые взгляды. Вот тут-то и началось шашлычно – экскурсионное безумие!
Назад я возвращалась одна, Анзору пришлось задержаться по своим делам. Была уже глубокая ночь, когда за окном моего такси показался привычный пятигорский пейзаж.
Прошло еще четыре дня прежде, чем позвонил Анзор. Он рассказал, обо всем, что случилось за эти дни: что его ребята встретили Руслана с какой-то подружкой ночью, во дворе того дома, где была наша с ним квартира и, инсценировав ограбление, избили. Новоиспеченную пассию вывезли за город, и назад ей дорога была заказана. А Руслан в травматологии в третьей палате. Недавно пришел в себя.
Июль того года я провела в больнице, в заботах о Руслане, и мы тихонько помирились. Теперь он меня боготворил: а как же, ведь я простила и пришла к нему на помощь. Я была с ним, здесь и сейчас, ведь кроме меня в этом городе некому о нем позаботиться и он совсем один, больной и никому ненужный! Еще так недавно он обвинял меня в измене, а сейчас сам целует руки и просит прощения за все обидные слова.
Анзор был очень тонким психологом, он рассчитал все до мелочей. Он знал, как заставить уважать себя и сделать человека должником. Теперь за все, в чем была виновата я, во всех моих скрытых отношениях с Анзором, Руслан просил прощения. Теперь я была святой, а он, как и обещал Анзор, ползал передо мной на коленях!
Скоро Руслана выписали, и он купил путевку с санаторий, чтобы восстановиться после травм. У меня начались вступительные экзамены и я уехала в Краснодар. Странный выбор места учебы, все удивлялись. Родители устроили очередную сцену, мама как обычно падала в обморок, говорила о каком-то родовом проклятье, что никто из нашей семьи ничего не добьется, и мы обречены на гибель в провинции, несла чушь, одним словом. Папа был настойчивее и аннулировал мою кредитную карточку, говорил, что годами копил деньги на мое поступление в московский вуз, а я выбираю какой-то город, не многим больше нашего.
- Вот видишь, как хорошо, папочка! Ты сумеешь сэкономить: купи себе еще одну машину или отремонтируй бассейн на даче, а то трубы все время забиваются! - Я собирала вещи. Руслан пообещал материальную поддержку, так что я могла позволить себе грубости в общении с родителями. На самом деле, мне было все равно, в какой город ехать – Руслан, после продуманного и умелого хода Анзора, отправился бы за мной хоть на край света, но мне хотелось поиграть на маминых нервах и первый раз в жизни сделать так, как хочу я! Я просто ткнула пальцем в карту России и попала в Краснодар, если бы это был Барнаул или Псков какой-нибудь, я бы купила билет туда.
Когда чемоданы были собраны, и до поезда оставалось полтора часа, мама демонстративно, очевидно в знак протеста, уехала к бабушке, полная обид, а папа напротив смягчился:
- Дочка, не обижайся. Я лишь хочу для тебя лучшей жизни. Если вдруг ты передумаешь, я устрою тебя в Москве, только попроси. Кредитку я восстановлю, пользуйся, но не больше двадцати тысяч в месяц! Прости, тороплюсь на совещание. Возьми такси. – И он по-отечески поцеловал меня в лоб. – Конечно, ты умница, но я надеюсь, что ты не поступишь.
А я поступила на юридический. Это не стало для меня неожиданностью, скорее наоборот, я была полностью уверена в своих силах. Еще бы! Золотая медаль и безупречное знание двух иностранных языков сослужили мне добрую службу.
Поступила без взяток и связей, как это было бы в Москве, прошла конкурс в десять человек на место.
- Поздравляю тебя, дочка! – Анзор был первым, кто позвонил. – Это твоя маленькая победа! Жаль, что теперь не смогу тебя видеть тогда, когда захочу, но ты не забывай старика!
Было так приятно, идя по пыльному, плавящемуся от жары асфальту, слышать родной голос, несущийся за сотни километров. Сердце сжалось от тоски по дому. Вот опять: добилась и ничего не хочу.
Краснодар оказался на редкость грязным. Узкие улочки шли параллельно или перпендикулярно друг другу, в звенящих трамваях давились люди, их было слишком много, для такого маленького пространства. Количество автомобилей колоссально перекрывало пропускную способность дорог, от чего на перекрестках образовывались длинные пробки, водители нервничали, сигналили, а выхлопные газы забивали атмосферу своим зловонием. Случайный дворник, собиравший мусор на троллейбусной остановке повернулся спиной, и мне открылась более чем ироничная надпись на его синей синтетической спецовке: «Краснодар – чистый город!» Ну, если относительно беднейших кварталов какого-нибудь Бомбея…
Я не дождалась свой троллейбус и решила идти пешком, тем более, что нужно было изучать этот город, в котором пройдут лучшие годы моей жизни, привыкать к нему и, потихоньку начинать любить таким, какой он есть.
Маковый венец - 3
© Copyright: Елена Вячеславовна Мороз, 2007
Свидетельство о публикации №207061200324
Свидетельство о публикации №207061200324
Рецензии