Паслен

Во дворе у забора, у качели и возле песочницы росли неприметные кустики с черными блестящими ягодами. Паслен.

Считалось, что незрелые ягоды ядовиты. Черные можно было есть. Съесть много за раз, кстати, было невозможно. Тонкие развесистые кустики считались сорной травой и безжалостно вырывались при уборке во дворе. Дети, играя, топтались по ним. Только самые младшие, которые искали укромный уголок где-нибудь у забора, чтобы без помех налепить песчаных куличей, обрывали иной раз по паре лакированных ягод и отправляли в рот.

Дом принадлежал городской администрации. Чтобы получить в нем квартиру, надо было иметь какое-то отношение к аппарату власти, хотя бы и отдаленное. В нем жила уборщица из обкома, шофер, секретарша, несколько врачей, которым город помог квартирой в центре, и множество пенсионеров, бывших партийно-хозяйственных работников. Двухкомнатную квартиру на втором этаже в нашем подъезде занимала вместе с дочерью и зятем одна из первых коммунисток города, к тому времени – видная старуха с военной выправкой и гусарского роста. Детей у ее дочери Катерины не было, и весь дом знал почему. Бедная женщина претерпела несколько выкидышей. Иной раз на ранних сроках, иной раз она рожала доношенного, но мертвого ребенка. Один раз младенец прожил даже три месяца, но все же умер. Уже и улыбаться начал... Что-то было не так у нее со здоровьем. Резус отрицательный и к этому какие-то неполадки еще. Весь дом сочувствовал бедняжке. Внимание соседей стало Катерине со временем неприятно. Она начала скрывать беременности и уезжала в больницу, если нужно было, не на скорой, а просто на такси, без лишнего шума. Возвращаясь, молчала, и подробности соседки узнавали только от матери. Когда она была беременна в восьмой раз, ее муж пришел к нам. Мама недавно родила и только что вышла из роддома. Братишка спал в коляске за неимением кроватки да и места для нее. Тихо, чтобы не разбудить ребенка, сосед попросил маму поговорить с женой. Катя была на восьмом месяце и панически боялась очередной катастрофы. Муж и теща устали не меньше нее и давно были готовы отказаться от любых притязаний на мечту о ребенке и внуке. Он попросил маму как-то успокоить жену. Как женщина женщину.

Мама поговорила с Катей, о чем, не знаю, но Катя родила здоровую девочку. Как объяснил врач, в этот раз у ребенка так сложились резус и группа крови, что мать смогла выносить его невзирая на нарушения, которые у нее как были, так, собственно говоря, и остались. Девочку назвали Ирочкой, и скоро она появилась во дворе в коляске и под надзором гордой бабушки. Через год Ирочка бегала, через полтора копалась в песочнице вместе с другой малышней, но всегда под присмотром, никогда одна. Некая странность в ее поведении обнаружилась как раз в песочнице: белокурая девочка постоянно клала камешки и просто песок в рот.

- Тьфу! Ирочка! – кричала, всполошившись, бабушка. – Это кака! Плюнь сейчас же! Тьфу!

Ирочка вынимала камешек изо рта, говорила добросовестно «Тьфу!» и отправляла камешек назад за щеку. Бабушка умолкала растерянно.

Своим недоумением моя мама поделилась с участковым детским врачом.

Я знаю, - вздохнула врач. – Попробую поговорить опять с родителями. Ребенку однозначно нехватает чего-то. Мать – медик и кормит ребенка строго по рекомендациям новомодных теорий. По книжкам. Даже яблоко ребенку не дают целиком. Она отжимает из яблока сок и дает его ребенку, а остальное выбрасывает. Чтобы не загружать кишечник, как она считает. Держат девочку абсолютно стерильной. Моют по пять раз в день. А ведь так нельзя...

Соки или яблоки – во всяком случае, все были рады за Катю. Жизнь повернулась к ней солнечной стороной, Ирочка росла.

А когда Ирочке было четыре, она умерла.

Известие поразило всех, как гром с ясного неба.

Ночью накануне Ирочке стало плохо. Катя завернула ее в одеяло и понесла в больницу, в которой и работала старшей сестрой. Благо, больница была за углом. Дежурная врач осмотрела Ирочку и сказала:

- Это отравление. Будем промывать.

- Какое отравление, о чем ты говоришь? – возмутилась Катерина. – Ребенок постоянно под присмотром, мы глаз с нее не спускаем. Нечего ребенка мучить, промывать желудок... Не может быть отравления! Дай просто что-нибудь, утром посмотрим.

Молодая врач смутилась. Авторитет у добросовестной и толковой старшей сестры Катерины в больнице был нерушимый. Катя завернула дочку снова в одеяло и принесла домой. Там она и умерла.

Вскрытие показало, что это было отравление. Желудок девочки был набит пасленом. Время дач и садоводства в нашем краю еще не настало. На зиму запасались дикой ягодой. Семья Катерины всегда ела по осени паслен, набранный на пустырях, и никто никогда не получил ни малейшего недомогания от него. Ребенку ягод из осторожности, однако, не давали. В это раз бабушка перемыла паслен и разложила его сушиться на подоконнике. Очевидно, девочка ухитрилась выбрать момент, когда никто за ней не следил, и наелась ягод. То ли паслен был не совсем спелый, а только побитый первым морозцем и оттого черный, то ли то, что взрослым никакого вреда не доставляло, ребенку все же не годилось...

Плакали на похоронах все.

Мы выехали вскоре из дома и потеряли Катерину из вида. Слухи доходили до нас с опозданием. Катина мать, заслуженная коммунистка, стала верующей и зачастила в церковь. Катя не стала больше рожать. Ей объяснили, что такая же удачная комбинация группы крови и резуса может никогда больше не случиться. Отплакав свое, Катя удочерила девочку.

Несколько лет спустя я встретила Катю в городе. Она не узнала меня. Неудивительно – за прошедшее время я вытянулась и превратилась в девушку-подростка. Катя скользнула по мне равнодушно взглядом.

- Ирочка, ты где?

Я не поверила своим глазам. Из-за угла дома, легко ступая босыми ножками, появилась белокурая Ирочка лет четырех в ситцевом платьице со следами песочных баталий. В обеих ручонках, которые, судя по всему, только что плескались в луже, она держала огромное румяное яблоко и грызла его, стреляя чудесными голубыми глазами под ноги и норовя ступить с плеском и брызгами в воду, оставшуюся на теплом асфальте после проливного июньского дождя.

- Пойдем, Ирочка, - сказала Катя, и Ирочка заскакала, как козочка, по лужам, крепко сжимая яблоко замызганными ручонками.