mama-mia

У меня сломался-засорился унитаз, и сантехник на ближайшую неделю торжественно обещался не выходить из запоя. Приходится пользоваться гуманностью соседа своего дяди Клода. А в гуманности его Андромеды стоит такая вонь, хоть святых выноси. Даром, что имя у него французское – об освежителях он не подозревает или экономит. Хрен его знает.

Муся открыла бутылку и, не прикладываясь к оной, прямо на запотевшем оконном стекле написала нечто отдалённо напоминающее романс:
«Как псину привлекает течка,
Так можно веру погубить.
И лишь стихи способны жить.
Что мертво – к сожаленью, вечно».
Перечитала его. Подумала. Хлебнула коньячку. Закурила и одним движением руки отправила свой опус в вечность. Почивший в Бозе романс пах ромом и совсем чуть-чуть первентином. Я бесконечно доверяю алкоголикам, но подозрительно отношусь к их творчеству. Муся же – обворожительная молоденькая брюнетка с сексуально выпирающими ключицами – хоть и бухает, совсем другой коленкор. Она и пьёт так, что, глядя на это дело, самому хочется надраться в хлам, и стишки у неё такие же, как пот на стекле – чтишь, покуда видишь.
Я, конечно, не уверен, но, по-моему, она меня любила. Иначе, как объяснить все эти её стеклянные романсы, стансы, домашние пирожки с вишней-дичкой и холодцы с хреном и молодой картошкой? А ведь мне завтра с утра бежать.
И не просто бежать, а подтверждать свой чемпионский титул. И дернула ж меня нелёгкая обставить в прошлый раз того сельскохозяйственного бычка из параллельной группы. До сих пор не помню, как его зовут.
Десять утра. Лес. В нём пыльная дорога. От росы, цветочков ранних и медведей с лосями одни воспоминания. Бычок усердно разминается. Птицы, глядя на это непотребство, испуганно заткнулись. Тишина распространяет запах свой неуверенный. Я самоуверенно курю.
Старт.
Сама гонка, как самогонка. Перед самым финишем пошёл на обгон, но не справился с ускорением и упал. Не выиграл – значит, проиграл. Мимо меня пробегают довольные аутсайдеры, а я, как загнанная породистая кляча, сижу в двух метрах от финишной черты и растираю по лицу своему свежевыбритую обиду, слёзы и сопли с пылью.
Подошла Муся, протянула мне свой носовой платочек и сказала:
- У тебя кровь.
- Где?
- На локте. И ещё на коленке.
- Спасибо, - я взял её платок и спрятал его в кармане трусов.
- Ты сейчас куда?
- Пойду-ка я в запой Христа ради. И пусть Клавдия Шульженко говорит мне о том, что «всегда гитара молода», а злобные ёжики и, крашенные в рыжее, домашние тараканы пускают скупую мужскую слезу по моим несбывшимся мечтам, потому что не будет тут никакого посыла, как и того, кто этот самый посыл станет посылать. Послать всё на *** и с наслаждением, отдавшись течению, утонуть в стакане с парным молоком. Что-то водка больше не удовлетворяет, а парное молоко – совершенно иная, я бы даже сказал: неизведанная и к тому ж дьявольски мощная субстанция. Недаром инопланетяне уже давно и довольно успешно заправляют им свои межгалактические повозки. Ведро молока – на миллион световых лет. Немного, конечно, но им хватает, - выдал я тираду, обалдевшей от моих словес, Мусе и со спокойной совестью, но с известным отвращением выпил водки. Грамм 150.

Понятно, что импровизации на молочную тему годятся только либо для совершенно непьющих язвенников, либо для конченых алкашей, находящихся в глубокой завязке. Я – хвала с халвой небесам – ни к тем, ни к другим не причастен, а посему мне простительно. Что априори простительно зайцам – тушканчиков безжалостно разрывает на мелкие частицы. На атомы. Исходя из данной аксиомы, я тире заяц. И не простой, а самой что ни на есть бойцовской породы – из тех, что с женщинами нежны и откровенны, а с белокочанной капустой ведут себя, словно злобные коктебельские тигры в брачный период.

Воспоминания немногочисленных очевидцев говорят о том, что Коктебель раньше был угрюм, дождлив и безлюден, потому что никому, кроме солёного ветра в бороде Максимилиана и на его же картинах, был не нужен. Теперь всё по-другому. Дом Волошина ночью похож на казино, а дневной, некогда чистый, пустынный пляж напоминает массовое ****ство, которое наблюдать можно только в Рио-де-Жанейро и то во время карнавала.
- Вот сука! Клятi москалi. Засрали рiдну батьківщину! - почухал пузико своё, точно сало, белоснежное и сплюнул сквозь зубы человек без видимых признаков угрызения совести и возраста.
Но, если заглянуть в его паспорт, можно, путём нехитрых манипуляций с памятью, вычислить, что родился он в тот самый год, когда Великий Кукурузовод безвозмездно передал Крым под знамёна Украины.

Накачу-ка я ещё водочки. Чтобы жизнь моя не воняла соседским нужником и малиной не казалась.

12.06.2007 г. Ялта.