Годковская пайка

Годок на флоте – это не просто явление. Это образ жизни, мышления, состояние души, статус и еще нечто такое, что даже не поддается описанию. Годковщина существовала очень давно (и при царе-батюшке), но оттенок она имела несколько отличный от нынешней. Раньше годком считался воин, прослуживший не один год и вышедший на «финишную прямую» в виде последнего года службы.
Он, безусловно, был грамотным, опытным, прекрасно знающим свое дело, службу и существующие порядки, с полуслова понимающим своих начальников и за эти качества пользующимся заслуженным авторитетом и уважением и у этих начальников, и у молодых и потому еще «зеленых» воинов.
Начальники всегда знали, что они вполне и практически во всем, касающемся службы, могут положиться на годка, а «молодежь» испытывала перед ними благоговейный трепет и чуть ли не смотрела им в рот. В силу этого годок был основой и опорой флота.
Шло время, сроки службы сокращались, а вместе с ними и разрыв между годками и «молодыми», причем не только временной, но и в уровне подготовки. Естественные и обоснованные уважение и авторитет годков стали неуклонно падать, что породило их (годков, а точнее тех, кто в новых условиях считал себя таковыми) не менее естественное и обоснованное желание любыми способами и средствами их поддержать и сохранить. Ничего лучше они не придумали, как воплотить в жизнь старый, заезженный и довольно пошлый каламбур «я ЗАСТАВЛЮ вас себя уважать!».
К сожалению, плохое приживается быстрее и прочнее, чем хорошее, и зерна новых тенденций дали крепкие корни и еще более буйные побеги. Тем более что упали они на «благодатную» почву: в обществе тоже вовсю господствовала «позиция силы». Ведь давно известно, что «у сильного всегда бессильный виноват!». Причем начиналось все это чуть ли не с детского садика.
Судите сами - разве мог, начиная с семидесятых-восьмидесятых годов прошлого века, а в наши дни - тем более (если его, конечно, не сопровождают плечистые дяди из числа папиных секъюрити), к примеру, ученик третьего класса войти в пятый или седьмой класс, не рискуя, что там он просто ради удовольствия «аборигенов» подвергнется издевательствам: вытряхнут его портфель, порвут тетрадки и учебники, испачкают одежду, а то и его самого, отберут данные ему мамой на школьный завтрак деньги и т.д.? А ведь здесь дети, молодые люди находятся вместе и в равных условиях весьма недолго. Все остальное время они могут выделяться и самовыражаться, как Бог на душу положит.
Армия же (я имею в виду все Вооруженные Силы) является зеркалом, сконцентрированной и многократно усиленной своею спецификой копией общества, той атмосферы, которая в нем царит. Здесь молодые люди находятся вместе все 24 часа в сутки в течение нескольких лет. В таких условиях даже любящие люди нередко начинают раздражать, а то и ненавидеть друг друга. А случайно собранные(!)…
В Армии практически у всего личного состава срочной службы (за исключением старшинского и сержантского состава, но таких немного, да и отличия их минимальны) равные права, одинаковая форма, одинаковые условия жизни, одинаковые нормы довольствия, в том числе и продовольственного… А выделиться о-ох как хочется!... Путь же к этому только один – за счет других, окружающих, товарищей по службе.
Когда же в семидесятых-восьмидесятых годах стали призывать на военную службу еще и ранее судимых (а в восьмидесятые годы они стали приходить даже на подводные лодки, где концентрация всех условий и человеческих качеств достигает высшего предела), все вообще перевернулось с ног на голову. Бывшие уголовники привнесли в воинскую среду элементы тюремной жизни, где правят не ум, интеллект, знания, умения, опыт и другие вечные ценности и основанное на них уважение, а страх и грубая физическая сила.
Привыкшие к унижению еще с детского садика и школы, запуганные страшилками о тяжести военной службы, некоторые молодые люди еще «на гражданке» были готовы к тому, что на службе подвергнутся страшным издевательствам, и любые, даже ничтожные отклонения от нормы (а абсолютно гладко нигде не бывает) воспринимали как катастрофу.
Наиболее трусливых из них, особенно если в душе была гнильца, пораженная метастазами подлости, страх превращал в «шестерок», которые добровольно, и даже с каким-то удовольствием и самозабвением пресмыкались перед годками, тем самым, стараясь выделиться из общей массы своих сверстников и выторговывая себе некоторые послабления, «льготы» и даже привилегии.
Самое удивительное, что с течением времени именно они становились самыми злыми, жестокими и даже деспотичными носителями этой самой «годковщины», как ее называют на флоте, или «дедовщины» в армии. С годами эта опухоль разрасталась и, как любое злокачественное образование, стала душить весь армейский организм.
На подводных лодках в силу их специфики и самих условий, в которых, как говорил прославленный подводник периода Великой Отечественной войны Магомед Гаджиев, «нет одиночек, - здесь или все побеждают, или все погибают», это, мягко говоря, неприятное явление не получило сильного распространения. Но кое-какие элементы все-таки были.
Например, годки никогда не заправляли свои койки и не делали приборку (если рядом, конечно, не было офицеров), не мыли посуду, не делали другую черновую и, по их мнению, унизительную работу. Они всегда первыми садились за стол, их порция всегда была больше и «жирнее». И уж незыблемой их привилегией, как мы ни старались с этим бороться, была «годковская пайка».
Дело в том, что по норме довольствия на завтрак морякам* положена одна буханка белого хлеба на четверых. Чтобы не получилось так, что один съел пять кусков, а другому не досталось ни одного, хлеб уже давно выдают неразрезанным, а на месте, за столом моряки сами делят его на четыре части. Помимо всего прочего, на завтрак им также выдается кусок (порционный) сливочного масла и сгущенка.
Не знаю, почему, но подавляющее большинство «воротничков» любит вырезать в центре своего хлебного ломтя мякиш, уложить туда масло, залить его сгущенным молоком, перемешать содержимое хлебного «тигля», получив, таким образом, некое подобие сливочного крема, и потом с утробным урчанием поглощать свое творение. Не думаю, что никто из них в предшествующей жизни не пробовал ничего слаще уксуса, но «страдает» этим пристрастием личный состав срочной службы практически поголовно.
Называют они это сооружение «птюхой».** Но поскольку молодой и растущий, двадцатилетний организм, даже несмотря на довольно обильный и калорийный флотский (а тем более, подводницкий) паек, постоянно хочет есть, это свое желание, не принимая во внимание аналогичного и не менее сильного желания молодых матросов, годки удовлетворяли двумя порциями птюхи, урезая порцию «молодежи». Именно это и называется «годковской пайкой». Готовят и птюху, и годковскую пайку, естественно, молодые матросы-первогодки (это их святая обязанность!).
________________________
* на флоте «моряками» или «воротничками» называют не всех флотских, а только личный состав срочной службы, т.е. тех, кто носит «голубые воротнички»
** вообще слово «птюха» в Вооруженных Силах появилось именно с началом призыва на военную службу ранее судимых и в своем первоначальном значении представляет собою аббревиатуру от «Пайка ТЮремного ХлебА»

Питаются подводники на берегу в береговой столовой, а в море – естественно, в чреве своей любимой субмарины (на берег сбегать проблематично!).
Условия для приема пищи на лодках – особенно дизельных – несколько отличаются от ресторанов гостиниц «Астория» или «Европа». Матросы принимают пищу практически прямо на боевых постах, где не всегда даже есть место, чтобы поставить тарелку. Поэтому и едят они, как правило, только ложкой и любые попытки внедрения в их быт цивилизации в виде вилки и ножа воспринимают в штыки.
У мичманов есть закуточек в их восьмиместной каюте с откидным столом прямо между койками (по совместительству являющимся дверцей тут же между койками расположенного шкафа), где они могут с несколько большей долей уверенности представить себя в качестве приматов.
Офицеры же вообще могут заподозрить, что относятся к человекообразным, да еще и к белой расе (но это только если старпом хотя бы изредка будет выделять доктору спирт для приготовления ватных шариков, чтобы подводники могли протирать кожу от налета паров солярки и других намертво въедающихся в нее противоестественных для человеческого организма веществ).
У них – у офицеров - есть кают-компания! Правда, ее даже «столовой» и то можно назвать с большой натяжкой, тем более что в экстренных ситуациях она выступает еще и в качестве операционной.
Представляет из себя это помещение узкую выгородку, отделенную от отсечного коридора тонкой деревянной перегородкой (на средних подводных лодках нет и этой перегородки – просто некоторое расширение коридора). В центре выгородки во всю ее длину расположен узкий стол с еще более узкими съемными диванами по его обеим сторонам и хирургическими софитами над ним (так что, чтобы перебороть ощущение, что находишься в прозекторской, нужно еще привыкнуть!).
С одного из торцов стола – место командира, с другого – «буфет» (если можно так громко назвать этот скромный шкафчик для посуды, столик для нарезки хлеба размером с тетрадный лист и такого же размера подставку под самовар) и «боевой пост» вестового.*
Со стороны командирского кресла (это тоже очень громко сказано, поскольку, в общем-то, это просто вращающийся стул) и со стороны исходной позиции вестового в деревянной перегородке имеются две двери – во-первых, для удобства проникновения в кают-компанию ее обитателей, а во-вторых, - чтобы вестовому не приходилось передавать тарелки через весь стол, а можно было зайти с разных сторон, пробежавшись по коридору за пределами кают-компании.
Как я уже сказал, офицеры в этой железной бочке, называемой подводной лодкой, представляют из себя несколько более цивилизованных существ, чем остальные ее обитатели, так что даже хлеб им подают, нарезанным по-человечески, для чего и существует тетрадный лист в виде столика.
 По левую руку от командира, ближе к борту, расположено место замполита, по правую, ближе к выходу – старпома.
Не верьте, когда в фильмах про подводников показывают, что находящийся на лодке большой начальник восседает в кают-компании во главе стола. Это неправда! На флоте есть свои, неписанные, законы и традиции. Так вот, один из таких законов гласит, что место командира священно, его не имеет права занять никто, даже Президент!
Как правило, проверяющие и прибывающие на подводную лодку начальники располагаются по правую руку от командира в соответствии со своим статусом, смещая старпома дальше по дивану (а то и вообще старпом в такой ситуации питается во вторую очередь).
_________________________
* вестовой – нечто вроде официанта, происходит, по всей видимости, от «приносящего вести», но со временем «вести» трансформировались в пищу.

…Как-то наша большая дизельная подводная лодка вышла в море для сдачи курсовой задачи. Как положено в таких случаях, на борту присутствовал почти весь штаб соединения во главе с командиром бригады – убеленным сединой, обветренным и просоленным адмиралом, которому даже мы, офицеры, годились в сыновья, а то и во внуки. А уж про личный состав срочной службы и говорить нечего.
В море мы вышли где-то после обеда, и находиться там должны были около недели. Но это не значит, что и сдача курсовой задачи должна была состояться через неделю. Проверка общего порядка и организации службы, документации, работы механизмов, четкости действий личного состава и выполнения всех элементов началась одновременно с началом приготовления корабля к бою и походу.
Офицеры штаба были людьми серьезными, скрупулезными и даже дотошными и тщательнейшим образом проверяли абсолютно все. И нужно отдать должное, по прошествии первого дня их отзывы были в основном положительными.
На второй день утром случилось так, что командир бригады зашел на завтрак в кают-компанию первым.
- Это что!!! – услышали мы нечеловеческий рык комбрига и, втиснувшись в двери, увидели картину, достойную кисти Айвазовского, Репина, Перова и всех их вместе взятых.
Рядом с креслом командира стоял, весь перекошенный от праведного гнева, комбриг и перстом указывал на стол. На сервированном столе напротив каждого места стояли тарелки. На каждой из тарелок лежало… по птюхе, а на тарелке, предназначенной для комбрига – ДВЕ!!!
Бедный химик-санинструктор - молодой матрос-первогодок, исполнявший обязанности вестового, всего лишь несколько недель назад прибывший на корабль и впервые вышедший в море, – растеряно вытянув вперед дрожащие руки, указывал, обеими сразу, на комбрига и, никак не понимая, что происходит, непрерывно моргая и еле шевеля посиневшими и сведенными нервной судорогой губами, заикаясь, объяснял:
- Т-так… в-ведь……… г-годок!!!
Курсовую задачу мы, конечно, не сдали, а комбриг взялся лично искоренять годковщину на нашем корабле. Правда, комбрига уже давно нет в живых, а птюхи на флоте готовят и по сей день.




24.10.05.


Рецензии
наш набор был 10 человек.годков 25.драка была после боевухи уже в казарме,в гальюне. бились на смерть у одного топор,у другого молоток ,плюс сделали розетки из бутылок. годкам победить нас не удалось. после этого на нас вообще не нажимали. гоняли чаще набор который на полгода старше. На дембель их отправляли всех сразу ,а одного почему-то на сутки позже. Перед отправкой я им сказал, что ихний дембель сегодя пойдет на говно, надо было видеть,как они уговаривали этого не делать. если человек сразу сломается ,потом его затюкают

Александр Крюков 3   06.02.2013 19:03     Заявить о нарушении
На это произведение написано 30 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.