Рассказ

 ЗА ШТОРОЙ
 Симе Сивицкой

Еле втащив за собой в трамвай хотя и не тяжелую, но весьма объемную сумку, Наташа устроилась на одном из передних сидений и уже даже раскрыла свежий детек-тив Марининой, как вдруг водитель объявил, что трамвай следует не направо, а прямо, и что направо трамваи этого маршрута теперь ходить не будут.
С досадой закрыв книжку, Наташа принялась лихорадочно соображать, как ей теперь добраться до дома, но только – из-за сумки – всё на том же малонадежном на-земном транспорте, и вдруг услышала, как водитель, объясняя новый маршрут, назвал нужную станцию метро, от которой до ее дома было всего три минуты ходьбы.
Успокоившись, Наташа, однако, не стала больше читать, а с интересом приня-лась рассматривать в окно незнакомые улицы и через некоторое время почти вздрог-нула: еще четыре-пять остановок – и трамвай должен будет проехать мимо дома Егора (или Егорши, как она его придумала звать). Решение увидеться созрело мгновенно, хо-тя уже через несколько секунд она опомнилась: зачем, с чего?..

Около года назад молодой, перспективный и очень внимательный врач Андрей Юрьевич пообещал Наташе поставить сына на ноги в крайнем случае месяца через три-четыре: мол, бронхиальная астма его методом не только лечится, а и вылечивается вовсе, начнем сейчас, а закрепим все летом на юге. Но, добавил он, возможны откло-нения и тогда – как спасение – только переезжать к морю, но остаться под его наблю-дением.
К тому времени Наташа десять лет была замужем и из них те же десять лет была несчастлива в браке, потому что, выходя за Михаила, на самом деле убегала от измо-тавшего ее романа с прочно женатым руководителем своего дипломного проекта и ду-мала, что брак ее будет как бы просто так, года на два, от силы – три. Может, так и про-изошло бы, если б не Антошка, появление которого абсолютно не планировалось, но… вот получилось – и Наташа никаких мер предпринимать не захотела.
Антошка родился очень слабым и окреп – более- менее – к пяти годам. А в шесть лет стало вдруг с ним твориться абсолютно необъяснимое: знаменитый «лающий» ка-шель – вплоть до задыхания и синюшности, частые полуобмороки и обмороки, судоро-ги ног… И тогда Наташа пошла к начальнику с поклоном: мол, дайте хоть сколько-то, хотя бы месяц за свой счет, надо обследовать ребенка. Начальник ей посочувствовал, но со вздохом и как бы по секрету сообщил, что буквально на днях уходит на повыше-ние, а потому Наташе следует немного подождать и обратиться – затем уже – с той же просьбой к новому начальнику, некому Егору Анатольевичу Бросову.
- Бросову? Егору? – удивленно переспросила Наташа, потому что ошибки быть не могло: это должен был быть тот самый Егорша Бросов, с которым она вяло встреча-лась на последнем курсе института лишь из желания прикрыть свой роман всё с тем же руководителем дипломного проекта, но когда Егорша упорно стал звать ее замуж, она была этим едва ли не оскорблена, настолько невнятным – и внешне, и внутренне – ей казался Егор, особенно на фоне безумно любимого красавца и умницы К.В. И могла ли тогда Наташа предполагать, что Егорша вдруг займет в ее жизни и душе столько места, сколько и в сотой доле не занимал двенадцать лет назад?
Однако случилось, занял. Влюбилась в него Наташа так, как не ожидала и сама. Впрочем, повод к тому был немалый: из долговязого юноши Егорша превратился в вы-сокого стройного интересного мужчину, всегда со вкусом и модно одетого, курящего сигары (си-га-ры!!!) и имеющего совершенно пленительный тембр голоса.
Что касается Егора, то он к моменту новой встречи с Наташей успел не только удачно жениться, но и еще более удачно развестись: в его распоряжении осталась ши-карная двухкомнатная квартира после свежего евроремонта и не менее свежих поступ-лений туда мебели. Поэтому встреча с Наташей и вновь вспыхнувшие к ней чувства суеты от Егора не потребовали: место для встречи было, а оклад вполне ему позволял обставлять свидания на высоком уровне. Заодно, как ни огорчительно это было конста-тировать Наташе, Егора теперь более чем устраивало ее замужнее положение, ибо мысль о браке его пока еще утомляла.
Впрочем, со временем Егор, пусть и вяловато, но все же стал заводить речи со всякими «бы-кабы», но Наташа не могла понять, чем эти речи вызваны: то ли чувства-ми, то ли осознанием полной бесперспективности их свежего романа, ибо муж Наташи просто обожал сына и абсолютно не мыслил чего-либо в жизни без него и без Наташи вкупе. Примерно то же ощущала Наташа: есть любовь, нет ли ее, но общий больной ре-бенок может связать людей навеки. Если, конечно, они совестливы. Поэтому когда два месяца назад Андрей Юрьевич, устало и горестно разведя руками, сказал, что другого выхода, кроме как переехать в Ялту, нет, Наташа на своей любви и вообще на всей сво-ей женской жизни поставила крест. И в первую очередь в этот крест попал Егорша.
Думать о том, как сильно она его любит, Наташа себе запретила. Запретила она себе думать и о том, что ей без Егорши жизни нет. Обмен Москвы на Ялту Наташа пол-ностью возложила на мужа и знала при этом, что он найдет такой вариант, который – из всех – будет лучшим.
Егор, услышав о грядущем переезде, загрустил ужасно. Настолько, что Наташе едва хватило сил убедить его в том, что раз в жизни есть нечто из разряда невозможно-го, то надо уметь с этим мириться. Егор теоретически с Наташей согласился, но все же при этом заметил, что разумность более свойственна мужчинам и даже есть именно мужская прерогатива, тогда как женщина почти обязана быть рабыней своих страстей.
- Женщина – это одно, а мать – совсем другое, - возразила ему тогда Наташа, но, кроме этого, Наташа больше ничего Егорше не сказала, потому что иногда, она знала, не надо развивать даже самый приятный, на первый взгляд, разговор. Как не надо, на-пример, зайдя к подруге в гости и оценив замечательный порядок в ее квартире, вдруг взять да и заглянуть в нишу за шторой, ибо там могут обнаружиться просто горы из свитеров, халатов, вывернутых «розами» колгот, да и вообще там может быть все, что нужно сгрести по всей квартире, когда на подготовку к приходу гостей есть всего час – и в этот час еще надо успеть накрыть на стол…

Однако теперь, сегодня, подъезжая к дому Егора, Наташа вдруг решила, образно говоря, заглянуть именно за штору. «Что я теряю? – возбужденно думала она. – Отъезд в Ялту уже определен, вариант с обменом найден. Еще от силы месяц – и про-изойдет прощальная встреча с Егоршей. И если сейчас, зайдя к нему, я наконец пойму, насколько он был со мной искренен (или насколько притворялся), то разве такая встреча не весит оставшегося месяца? Нет, определенно весит!».
Легко подхватив сумку, Наташа пошла к выходу, а еще через пять минут она уже стояла перед дверью Егора и нажимала звонок условленным образом (два длинных, один короткий), потому что даже наличие консьержки в подъезде не лишило Егора бдительности.
Егор открыл ей дверь хотя и с несколько удивленным, но все же радостным ли-цом.
- Да, это я! – весело подтвердила Наташа, а затем, изогнувшись корпусом, под-няла сумку так, как если бы она весила килограммов пятнадцать, и, не отдавая ее Его-ру, внесла в прихожую.
- Я надеюсь, это мне подарки к Дню независимости? – с усмешкой спросил Егор, обнимая Наташу и притягивая ее к себе.
- И не только к свежему, а и вообще ко всем дням твоей жизни, - несколько тор-жественно объявила она.

Этот день у Егора сложился удачно во всех отношениях и начался с того, что к трем часам он отправился на фирму их самого «крутого» заказчика, заранее зная, что в приемной придется отсидеть не меньше часа (а то как бы и не два), но это не будет са-мым сильным впечатлением от встречи, потому что когда он войдет в кабинет, ему почти физически придется ощутить, как вдруг вырос и мотается его хвост, а если ощу-тить этого не удастся, то и разговора не получится.
Однако, едва он вошел в приемную, как секретарша тут же ему разулыбалась и проворковала, что его уже ждут. Слегка оторопев от неожиданно теплого приема, Егор шутливо спросил, узнает ли его Оксаночка и действительно ли она уверена, что шеф ждет именно его. Вместо ответа Оксана пригласительным жестом указала ему на дверь кабинета.
Входя, Егор устроил на лице нечто среднее между почтением и самоуверенно-стью, но был тут же ошарашен тем, с какой готовностью шеф встал из-за стола и пошел ему навстречу, приятно улыбаясь. Ситуация разъяснилась через пару минут: шеф с не-ким срочным заказом не просто горел, а, видимо, уже стоял одной ногой под неустоем. Да не под штрафным, а, скорей, под криминальным, это Егор как бы учуял, злорадно подумав: а ты, козел, не прыгай и не скачи в поисках грошовой выгоды! ты лучше, коз-лище эдакий, работай с теми, кто тебя ни разу не подвел!.. И, хотя стало Егору страш-новато, он пошел ва-банк: взял и повысил «ценочки» за срочность так, что даже на се-кунду голова у него закружилась.
Шеф, выслушав Егора, усмехнулся (опять приятно) и сказал:
- Брат, давай иначе: я дам «плюс» десять процентов от обычных уговоров, а ос-тальное – в пропорции, конечно – тебе лично. Если согласен, то прямо сейчас пять «штук», а потом, при сдаче заказа, еще столько же.
Кто бы отказался, но только не Егор: уже сам заказ, даже без десяти процентов «сверху», выручал его контору по всем параметрам, а с десятью процентами и вовсе су-лил забытые народом премии. Таким образом, Егор убивал двух зайцев сразу: приоб-ретал любовь подчиняющегося ему народа и клал себе в карман десять тысяч долла-ров. Может, кому-то такое и не Бог весть что, но ему лично было приятно.
Ударив с шефом по рукам, Егор на службу возвращаться не захотел: пусть дума-ют, что он тут, у их «крутого» заказчика, костьми ложился.
Вернувшись домой часам к пяти, Егор решил дать «покушать» стиральному «Electrolux», забросив в машину шесть рубах со строгим призывом отстирать их чисто-пречисто, а сам, открыв банку пива, улегся перед телевизором с целью просмотреть но-вый и широко рекламируемый видеофильм.
ИТОГО: к моменту неожиданного появления Наташи Егор был расслаблен, богат и счастлив.
Сумка, еле втянутая Наташей в квартиру, Егора вовсе не насторожила (а зря!). Не насторожила его и фраза, что в этой сумке ему подарки на все пожизненные Дни неза-висимости, и он лишь по инерции спросил, в каком это смысле. Наташа смутилась и даже несколько секунд помолчала, но затем предложила:
- Давай сядем, будет разговор.
- Давай, - наивно откликнулся он. – Мой руки и проходи, а я сейчас нам что-нибудь изображу.
Потом, когда уже сели и выпили коньяка (Наташа пила только коньяк), она ска-зала:
- Я не просто приехала, я к тебе переехала.
- Не понял… - слегка растерялся он.
Наташа, вздохнув и как бы набираясь храбрости, продолжила – с некоторыми паузами:
- Знаешь, ты был прав… Ты был прав в том, что страсть есть нечто необоримое. Я не очень это понимала… Вернее, не так: я не хотела с этим соглашаться, но вчера вдруг поняла, что ты был прав. И сказала мужу, что не могу уехать. И что ухожу к тебе.
- То есть?.. – Это он уже не проговорил, а, скорее, пролепетал. И не то что бы его ужаснул ее к нему переезд – нет, но его ужаснуло вдруг то, что он, по сути, сидит на своей свадьбе, но не в кошмарном сне, а наяву… Нет, конечно, он любил Наташу, но как-то так, как бы само собой – как любим мы, например, лето. Но от того, что мы не любим зиму, жизнь не прекращается. И зимой она может быть столь же прекрасной.
- Послушай… - начал он, концентрируясь на сказанном Наташей и рьяно сгоняя с себя, как шелуху, ту расслабленность, которая обуяла его сегодняшним вечером. - По-слушай, Наташа, в жизни есть вопросы, которые нельзя решать с кондачка, походя…
- Это не походя! – горячо заговорила она. – Это просто плод того, о чем я запре-щала себе думать, но любой плод, как ты знаешь, растет или нет вовсе не от дум, а от завязи… Я запрещала себе думать о твоих предложениях оставить мужа, но, как ви-дишь, мои запреты ни к чему не привели: когда подошел час решать, я, прости за ка-ламбур, не решилась… Вернее, я решилась, но совсем не на то, на что было надо.
Егор, помолчав, осторожно сказал:
- Ну, вот видишь, ты и сама фиксируешь, что решилась несколько не на то…
- Да! – перебила его Наташа. – Не на то, на что надо. Но зато на то, чего единст-венно хочу.
Налив им еще коньяка и намеренно увеличив дозу, Егор предложил:
- Давай выпьем за нас и, в частности, за то, насколько мы умеем друг друга по-нимать.
- Насколько мы хотим друг друга понимать, - поправила его Наташа, касаясь своей рюмкой его.
Пока она еще пила, Егор уже закусил парой оливок с анчоусами. Спешно проже-вав их и не дожидаясь, пока Наташа справится с долькой лимона, он торопливо загово-рил:
- Наташа, я хочу тебе сказать только одно: да, я люблю тебя и, может, только тебя я всегда и любил. Но совершенно напрасно ты думаешь, что моя к тебе любовь, а твоя ко мне закроют или поглотят твою любовь к сыну, которому необходимо жить у моря… Подумай сама, какой ад тебя ждет: внешне быть со мной приветливой, милой и чувст-венной, а внутри – при этом – умирать от тоски по сыну. Выдержит ли твоя душа эту разницу напряжений, говоря технически? Не возненавидишь ли ты в нашем якобы счастье себя да и меня заодно?! И каково, уж прости за прямоту, будет мне жить, зная, чем – кем! – разорвано твое сердце и искромсана твоя душа?! И, уж скажи мне честно, ты к этому неужели готова?!
- Я готова, - тут же ответила Наташа, что Егора глубочайше поразило.
- Нет, скажи не так! – после паузы и уже почти в панике потребовал он. – Скажи вслух: я готова бросить своего больного сына ради любви!
- Я готова, - глухо повторила Наташа и вдруг сказала: - А вот ты, чувствую, не го-тов.
- Я?! – неприятно удивился он, но тут же нашелся: - Да не обо мне сейчас речь! Речь о тебе!
- За себя скажу я сама, - холодно проговорила Наташа. – А ты скажи за себя.
«Идиот! – зло и расстроенно подумал он. – Рассопливился! Положил в карман десять «штук» и раскис! А то будто не знал, что за все выставляется счет! И что за все найдется своя Наташа!»
- Послушай… - И он нежно тронул ее руку. – Не надо горловых захватов, не надо нам с тобой принципов «я бы с ним в разведку не пошла». Давай всё решать макси-мально приближенно к реалиям, а не к сиюминутности. Вот ты приехала ко мне уже с сумкой, но в этой сумке нет твоей души, как ты не понимаешь!.. Зато ты поймешь это через месяц. И уедешь. Уедешь в полной ко мне ненависти. Но я не хочу этого, пойми! Я хочу или полного счастья или полного его отсутствия, я не любитель привкусов. Ты должна быть или моя – или не моя!
- Я буду твоя во всем, но иногда буду ездить к сыну в Крым, - вяло возразила На-таша.
- Не только к сыну, но и к мужу, чье нежное отношение к тебе прекрасно мне из-вестно! – жестко поправил ее он и продолжил: - А мне этого не хочется! Даже уже сей-час, просто в предположении…
- Перестань врать! – почти презрительно одернула его Наташа. – Можно поду-мать, мой муж возник только сейчас – и вот ты случайно об этом узнал и впал в раз-очарование. На самом деле мой муж был всегда, но не очень-то тебя это волновало!
- Да, был! – взъярился Егор. – Но это ты так завела! Ты говорила, что есть нечто неоспоримое!.. Однако, если ты вошла в мой дом, тебе придется от всего этого отка-заться! – Егор опять шел ва-банк. – Например, потому, что если ты со мной, то я захочу ребенка. И он у меня будет не вторым, как у тебя, а первым! И я потребую к нему соот-ветствующего первого внимания!
- Всё ерунда, - сказала, вздыхая, Наташа и покачала своей рюмкой с намеком на ее незаполненность.
- То есть? – язвительно вопросил он, наливая им коньяк и ощущая какой-то странный перелом в разговоре.
- Попрощаемся! – И Наташа «чокнулась» с Егором.
- Не понял?.. – тихо возмутился он.
- Попрощаемся, - повторила Наташа. – Потому что в моей сумке лежит лишь шерстяной комплект постельного белья «Ка унд Би»: бабушка подарила Антошке. И, конечно, сына я не брошу, я, конечно, уеду. И ты уж прости меня за накатившую дурь. Но вел ты себя в ней, тоже прости, недостойно. Хотя и честно. А потому пью я с тобой последнюю рюмку. Горькую. Отходную. Крымскую. Ты прав во все. Во всем, кроме че-го-то главного. И это тебе никогда не даст быть счастливым. Так всю жизнь и промота-ешься – то в долларах, то с девками, а когда опомнишься, то так тебе станет тошно, как сам дьявол тебе бы не выдумал. И уж тогда ты отмолишь каждый наш общий день, но будет уже поздно…
- Ох уж эти мне женские предрекания! – напряженно усмехнулся Егор. – Я, зна-чит, буду всё отмаливать, а ты, значит, что?! Не иначе, как будешь пребывать в полном и совершенном счастье…

Подавая Наташе сумку и отмечая ее легкость, Егор ощущал себя противно еще и потому, что Наташа отказалась от его провожаний. Но основное – в ощущении против-ности – было то, как ужасно он с Наташей прокололся, как в разговоре с ней он был не-приятно практичен. Тем более что, если уж быть честным хотя бы перед собой, он ни-когда не взвешивал проблем, которые могли бы возникнуть при положительном ответе Наташи на его вялые предложения, а тут вдруг заговорил с ней так, будто не раз и очень серьезно обдумывал возможность совместной жизни. А ведь эти предложения он, собственно, потому и произносил вслух без всякой боязни последствий, что Наташа почти сразу рассказала ему о больном сыне, откуда автоматически вытекала неруши-мость ее брака. В общем, его предложения были примерно такими же, какими бывают трогательные фразы сожаления о краткости встречи с тем, кто уже входит в убываю-щий через три минуты поезд: да, жалко расставаться и вот бы еще пообщаться, но… се ля ви. При этом отъезжающий может быть по-настоящему любим и дорог, но в отно-шениях с ним априори и заранее определено, что он всегда будет уезжать. И, может, именно поэтому он так любим и так дорог…

Отдышавшись после небольшой пробежки до неожиданно скоро появившегося нужного трамвая, Наташа, тяжело опустившись на сиденье, вдруг подумала: «Дура. Не-сусветная и мерзкая. Потому что умудрилась испортить даже воспоминания. Вот мелькнуло в жизни одно настоящее – и то его изгадила. А ведь могли бы проститься по-человечески. Как говорится, со слезами на глазах. И могла бы я потом, уже из Ялты, звонить Егорше и сообщать, что еду в Москву с коротким визитом к маме. И Егорша, это знаю, нашел бы для меня и место, и время, даже если бы вновь женился. Но – те-перь всё, абсолютный конец. И чем же мне теперь жить?..»