Ва-банк

 

  Я - весьма представительный мужчина. Особенно в белом костюме.
 И всё же Константин оказался не совсем прав, когда сказал мне:
 - Прошвырнёмся по банкам! Раскрутим господ банкиров!
 - Лучше бы банкирш, - осторожно предложил я.
 - Не бзди! - шмякнул кулаком по столу Константин. - Командовать экспроприацией буду я. Твоё дело: сидеть с онемевшим лицом, как Марлон Брандо в «Крёстном Отце», и слегка покачивать головой, мол, пахан согласен.
 - И всё? - удивился я. - Как два пальца…

 В приёмной управляющего банком было многолюдно. Сперва запустили делегацию от Союза писателей. Они собирали деньги на похороны десяти прозаиков. Причём, четверо уже умерли.
 Затем пошли художники. За ними - издатели… Откровенно говоря, вся эта разношёрстная публика у меня никакого доверия не вызвала. Прохиндеи! Бездари! Я бы им и пяти копеек не дал. Впрочем, если учесть, с какими искривленными от бессильной злобы на весь капиталистический класс рожами они выходили от управляющего, им и по дырке от бублика не перепало. Поделом!
 Только два человека произвели на меня в приёмной благоприятное впечатление. Изысканно одетые. С хорошими манерами.
 Я представился:
 - Работаю по артистической линии.
 - Мы тоже.
 - Очень приятно встретить коллег…
 - Коллеги, значит?
 Какая аристократическая учтивость! Я по каким-то еле заметным нюансам определяю в людях принадлежность к актёрской профессии. Прежде всего, это патологическая склонность к наблюдательности, к проникновению в самое человеческое нутро. Глаза этих молодых людей так и бегали из стороны в сторону, изучая все нюансы жизнедеятельности - банка, его служащих, посетителей… Зачем? Et non est modo aspiciunt – как говорили древние. Что в переводе означает: мои глаза широко открыты миру, значит мир широко открыт мне.
 Открылась дверь (открылся мир!), и нас запустили в кабинет. Константин без предисловий взял быка за рога:
 - Как вам, должно быть, известно, господин управляющий, в 1756 году родился Вольфганг Амадей Моцарт.
 Управляющий кивнул. Он сделал вид, что ему это тоже известно. И посмотрел на меня. Я сидел, не шевелясь, глядя прямо перед собой. Ни один мускул не дрогнул у меня на лице. Пока Константин излагал управляющему основные вехи биографии Моцарта, я утвердительно покачивал головой. Какой, на хрен, Марлон Брандо… По-моему, управляющий банком был убеждён, что перед ним - сам Вольфганг Амадей.
 - В чём, собственно, заключается проблема? - примерно через час исхитрился подать реплику управляющий.
 К этому моменту Константин закончил увлекательнейший рассказ о детских годах Моцарта и перешёл к разбору его более зрелых сочинений.
- Я захватил с собой несколько раритетных моцартовских партитур. Каждая из них стоит десятки тысяч долларов…
 Константин вытащил из папки запылённые нотные тетради, исписанные мелкими каракулями. Я легко узнал скверный почерк милейшего Константина.
- Как известно, господин управляющий, Моцарт писал без черновиков. Прикоснитесь к оригиналу! Осторожно - Восемнадцатый век!..
 Если бы управляющий долистал «партитуру» до конца, он бы смог прочесть на последней странице, что сия нотная тетрадь изготовлена в Тосненской типографии и стоит ровно 10 копеек.
- Простите, чем могу быть вам полезен? - снова поинтересовался управляющий и демонстративно посмотрел на часы.
- В последнее время банки жалуются на нехватку иностранной валюты, - сказал Константин, прижимая к сердцу дорогие партитуры. - Можете рассчитаться  рублями. По сегодняшнему курсу.
 Управляющий тупо смотрел на Константина. По-видимому, он до сих пор так ничего и не понял. (Сообразительный парень! Ему бы управлять Центробанком!). Но тут заговорил сам Моцарт (он же Марлон Брандо):
- Бабки отстёгивай! На культуру, бля!

   Всю дорогу до жигулёвского пивбара Константин читал мне лекцию «Правила хорошего тона».
 - С банкирами нельзя разговаривать так, как с барыгами из твоей Детской филармонии! Господ управляющих ставят раком не матюгами и не призывами к спящей совести, а исключительно силой авторитета Моцарта в глазах мировой общественности.
   На следующий день мы сидели в приёмной председателя правления очередного банка. Как старым знакомым, нам пожали руки писатели, издатели, художники, скульпторы, спортсмены, хранители музеев, редакторы журналов и газет, а также коллеги-актёры, с которыми накануне у меня завязались приятельские отношения. Я был в костюме Моцарта: в старинном камзоле и в белом напудренном парике. Поскольку Константин не сомневался в успехе нашего предприятия, то, по его совету, мне пришлось захватить большой чёрный «дипломат», необходимый для складирования крупных купюр. Кроме того, в кармане моего моцартовского камзола бережно хранился айфон последней модели, взятый напрокат у бизнесмена Василия Платоновича.
   Сам же Константин подготовился ко второй аудиенции ещё более основательно. Войдя в кабинет председателя правления, он расчехлил маленький детский синтезатор “Casio”, работающий на четырёх круглых батарейках, и в течение часа весь банк оглашали бурные импровизации, в которых только очень крупные музыковеды признали бы влияние моцартовского наследия.
 Когда Константин закончил музицирование, я сразу же открыл чемодан, давая понять банкиру, что долго ждать мы сегодня не расположены. Он, однако же, не торопился наполнять мой «дипломат» зелёными. Тягостную паузу прервал нежный звонок айфона, исполнявший популярную мелодию «Владимирский централ». Я  с трудом вспомнил как включается эта хреновина, поднёс трубку к уху. И услышал резкий голос:
 - Василь Платоныч, ты?
 - Моцарт слушает! - отчеканил я.
 - Платоныч, ты? - в трубке что-то громко шуршало.
 - Моцарт у телефона!!! - перешёл я на крик.
 - Платоныч, партию водки доставили на склад, - раздался голос из
трубки. - Жду распоряжений.
- Приказ всем работникам склада! - заорал я. - Стенографируйте: симфония номер сто морок пять! Бемоль-минор!
 Председатель правления посмотрел на меня и на мир широко открытыми глазами.
 - Не помешаю? - спросил я.
 - Что вы! Что вы! - ответил за него Константин. И обратился к
председателю. - Как вам известно, Моцарт писал без черновиков - прямо из головы. Сейчас на наших глазах рождается новая симфония…
 - Столичная, - уточнил я.
 - Во-о-о-он! - заорал вдруг председатель правления. Он побагровел и
попытался натужно приподняться со своего огромного кожаного кресла. - Вон отсюда!!!

   - Ты мудак! - сказал Константин, когда мы сидели за кружкой пива в «Жигулях». - В роли Моцарта ты был опять неубедителен. Где харизма?
- Откуда я мог знать, что председатель правления в прошлом был лауреатом всесоюзных дирижёрских конкурсов… Он даже ноты знает…
 - А вот я нот не знаю, - нагло признался Константин. - Но когда я сажусь за инструмент, меня не расколет сам Герберт фон Караян.
 Действительно, Герберту фон Караяну не суждено было расколоть комбинатора Константина.
 Тем не менее, нас последовательно вышвыривали ещё из десяти банков. Отчаявшись, я уже было совсем собрался уйти на покой, но Константин почему-то был твердо убежден, что именно в тринадцатом банке миру наконец надоест оборачиваться к нам своим изрядно потрепанным в многократном употреблении задом.
    В приёмной я опять встретил своих друзей-артистов. По-видимому, их успехи оказались не лучше наших. Они были как-то излишне наэлектризованы, сосредоточены на чём-то своём, потустороннем - так часто бывает с актёрами перед выходом на сцену.
 Мы сдержанно поздоровались. Перекинулись двумя-тремя вежливыми фразами. Затем нас с Константином вызвали на совет учредителей.
 В большой комнате за длинным столом сидели шестеро бородатых мужчин. Нас поприветствовал главный бородач, сказав, что принимать у себя потомка великого композитора для него лично и всех его коллег-учредителей - огромная честь. Константин стал демонстративно переводить для меня приветствие банкира на немецкий язык. Переводил он шёпотом, склонившись к самому моему уху, чтобы никто не догадался, что по-немецки он не знает ни единого слова.
 - Битте-дритте! - замычал мне в ухо Константин. - Похоже, клюнули, ханыги!..
 - Мы ознакомились со сметой культурной программы вашего пребывания у нас в городе, - торжественно сообщил главный.
- Теперь - только не обосрись! - снова замычал Константин.
- Нам представляется, - продолжал меж тем главный, - было бы целесообразно дополнить программу посещением Эрмитажа, валютной биржи и сауны…
- Валютная сауна с элитными шлюхами! - перевёл для меня на немецкий Константин. – Клянусь, как музыковед: Моцарт при жизни такой чести удостоен не был!
- Если у вас нет принципиальных возражений, сегодня вечером предлагаем вам принять участие в банкете. А завтра утром вы сможете обналичить в нашем банке чек, который я с величайшим удовольствием вам вручаю…
- Проверь-ка водяные знаки, - прошептал мне в ухо Константин. -  А то ещё фальшивый подсунут…

   Не стану утомлять вас подробностями банкета. Изысканное меню. Вышколенные официанты. Высокие гости. Официальные лица. Здравицы в честь Вольфганга Амадея. Пожелания ему долгих лет жизни.
   Константин непомерно много ел, нещадно пил и перещупал всех присутствовавших на банкете фотомоделей. Спьяну он перепутал обладательницу титула «Мисс Северная Пальмира» с председателем совета учредителей. Тот, впрочем, принял это за знак дружеского расположения, и оба сплясали «ламбаду» в самом неприличном варианте…

   Наутро мы влезли с Константином в трамвай, прокатились зайцем (денег не было ни копейки) и вышли, одну остановку не доезжая банка. Нам хотелось в последний раз прогуляться по городу как простым смертным.
 Вокруг бесцельно шастали старушки с авоськами, студенты, безработные, бомжи…
 Всё-таки, подумал я, окружающий нас мир из окошка «Мерседеса» выглядит совсем по-другому.
- Через пару дней уезжаю в Канны, - сказал, как бы между прочим, Константин. - Пора наводить мосты. Обмениваться духовным богатством.
- А я на Канары махну. Или на Средиземное. Чертовски надоел совок. Организм требует общения с европейской культурой, - сказал я.
 - Что это там за столпотворение? - удивился Константин.
 Банк был оцеплен полицией и плотной толпой зевак.
 - Что-то празднуют, наверное, - предположил я.
 - Понятное дело: Моцарта встречают, - объяснил Константин. - Город на ушах стоит! Спрячь чек подальше - а то сопрут!
 Мы попытались протиснуться сквозь толпу. Константин объяснял каждому, показывая на меня:
 - Это он и есть! Это он!
 Наконец мы протиснулись к оцеплению.
 - Господин полковник! - обратился Константин к рядовому менту. - Это Моцарт! Пропустите его в банк! У него чек!
- Поздравляю! - засмеялся «полковник». - Вот только банк ограбили…
 Известие о начале Третьей мировой войны не произвело бы на нас с Константином более оглушительного впечатления.
 Я первым обрёл дар речи:
 - Может быть, ограбили не весь банк?
 - А вот это уже тайна следствия.
 Плодородная почва европейской культуры разверзлась у меня под ногами. У Константина же поехала крыша. Оттолкнув милиционера, он схватил меня за руку и потащил к входу в банк. Я, как мог, упирался.
 - Стой, стрелять буду! - заорал страж порядка.
 - Лучше уж смерть, - крикнул ему на бегу Константин, - чем такая жизнь!
 Через пару секунд на руках у нас сомкнулись наручники.

   Как потом выяснилось, банк ограбили мои приятели-артисты, на деле оказавшиеся профессиональными рецидивистами. Но поскольку все деятели культуры, обивавшие пороги окаянных банков, припомнили, что мы с Константином о чём-то шушукались с будущими медвежатниками, то долгое время мы проходили по делу, как организаторы. История же с потомком Моцарта классифицировалась следственными органами как ловкий отвлекающий манёвр.
 К счастью, такие уважаемые организации, как «Международная Амнистия», «Альянс врачей против карательной психиатрии» и «Фонд имени Чайковского» сломили сопротивление безжалостной карательной машины. Фемида, напоминающая мне слепого кота Базилио с кинжалом за пазухой, неожиданно прозрела, и на свободу мы вышли с чистой совестью…