Я иду...

 Я ИДУ…
 
 Она стояла перед зеркалом, внимательно разглядывая себя. Наклонив кокетливо голову на бок, искала более подходящую позу к новому платью, с глубоким вырезом, и отделкой из меха Нужно научить себя в нем держаться, с чувством грации и великолепия. Волосы приподнять, показав при этом свою красивую шею. Взгляд скользнул по груди, и она улыбнулась. Соски от прохлады стали твердыми, и смотрели с упругих грудей, нежно - розовыми носиками. Встряхнув головой, ее длинные волосы красиво рассыпались по спине, и вызвали чувство трепета. С восхищением разглядывала себя, и гордилась. Вытянув губы в трубочку, поцеловала свое отражение в зеркале, оставив там след помады, мило улыбнулась, пожелав спокойной ночи. Нужно хорошо выспаться и отдохнуть, а на завтра быть объектом внимания всего высшего света. Ложась в кровать, Нателле было одиноко, она не любит оставаться одной. Не поступив в институт, на факультет иностранных языков, решено было год поработать. Придя за документами, она обратила внимание на объявление, которое висело рядом со списком абитуриентов.
 На работу в серьезной компании требуются:
 Юноши и девушки, со знанием иностранного
 языка.
Позвонив по телефону, ей назначили встречу, и после первого собеседования, приняли на работу.
Ежедневные встречи с новыми людьми, деловые встречи забавляли. Алекс был всегда рядом, помогал осваивать профессию.
Девушка по сопровождению. В ее обязанности входило сопровождать мужчину. И пока ты работаешь на этой фирме, только ей и принадлежишь.
Ты не можешь появляться ни с кем, и ни где в общественных местах.
Это единственное условие, которое ей не нравилось. Да и английским она пользовалась всего пару раз. Но, зарплата высокая, наряды за счет фирмы.
Все это вертелось в ее головке, лежащей на маленькой подушечке «думочке», подаренной мамой на десятилетие. А сбоку, в уголке были вышиты слова:
«Да храни тебя Господь». Она все больше влюблялась в Алекса, организатора всех встреч и банкетов фирмы. И, потеряв голову, случилось то, чего не должно было быть. Отношения оставались прежними, он не ревновал ее к другим мужчинам. А лишь говорил: «Работа, есть работа». А, уходив, оставлял деньги со словами: «Это за сверхурочные часы».
Шли дни, месяцы. На очередном приеме, вдруг закружилась голова, и ей стошнило. Что я такого съела …?
Глядя в зеркало, она ненавидела себя. Вспухший нос, на лбу и щеках рыжие пятна. Пупок, развернувшись, потерял свою привлекательность. Живот до ужаса выступал, и напоминал половинку арбуза. Отекшие руки и ноги выглядели до безобразия жутко. Она с нетерпением ждала дня родов, лишь скорей избавиться от сидящего внутри, от этого не желанного, маленького человечка.

Напротив меня окна в полоску. Я вижу их с утра и до вечера. Серые полоски, похожие на мою жизнь. Кусочек неба, и верхушки деревьев, с которых летят жуткие черные тараканы. На электрических проводах черные вороны, с этим не выносимым карканьем. К вечеру картина меняется. Унылые полоски раздвигаются, в окнах зажигается свет, и ото всюду доносятся голоса, на разных языках и тонах. Слышен смех, плачь детей, брань. Воздушный пятачок наполняется гулом. Иногда хочется от этого бежать, скрыться в глухом дремучем лесу. Никого не видеть, и не слышать. Нателла плотно закрывала окна, а голову накрывала подушкой. Голос, шедший изнутри, убаюкивал, и куда-то звал. Проваливаясь в черную бездну, где не снились сны, не проглядывали лучи солнца, не слышны были голоса и смех, я не чувствовала тела, летела вниз с нарастающей скоростью. Господи, скорей бы упасть, разбиться и погибнуть. Спать, спать, спать…
Что-то теплое и нежное коснулось моей груди и поползло, разливая жизнь по всему телу. Где взялись силы, и что могло поднять с кровати мое обессиленное тело?
С груди тоненькой струйкой стекало молоко. Мое? Нет – его! Тугая повязка, стягивающая грудь, лежала рядом с головой, около маленькой подушечки.
Нет! Нет, мой дорогой сыночек, мама тебя заберет. Как я буду жить без тебя?
Я иду за тобой, только жди меня!
Наскоро одевшись, выскочила на улицу, прихватив с собой одеяло с красивой голубой лентой.
Я иду…!

 
 
 Нателла сидела на ступеньках чужого парадного, уткнувшись лицом в детское одеяло, и плакала.
- Оно даже не пахнет, не успела завернуть своего малыша ни единого раза!
 Господи, что же мне делать? Помоги, подай знак!
Она встала, и медленно перешла дорогу. Ноги несли по знакомым улицам. Сколько раз она проходила по этой набережной с мамой за руку! Здесь встречала рассвет с одноклассниками. И была всегда такая счастливая, радостная. Что же случилось с ней за такой короткий период времени?
Где ее радости, общение с подругами, друзьями. Почему избегала встреч с мамой? Жить в одном городе, и…
А ноги несли ее, и несли. Уже зажглись уличные фонари, в домах включался свет, а она брела по улицам, подняв голову, угадывая самые счастливые окна.
Она остановилась возле очередного многоэтажного дома, и уселась на скамейку. Ноги от усталости отказывались идти, да и нужно собраться с мыслями. Подняв голову к небу, она увидела звезды, такие яркие и красивые. Они мерцали на темном небе, и казалось, подмигивают ей. Ковш Большой Медведицы был полон ее слез, а, наполнившись, вот-вот выльет на землю соленым дождем. Потерявшись, и растворившись во времени, она не знала который час, реже доносились звуки проезжающего транспорта, окна в домах засыпали до следующего утра. Нателла продолжала сидеть, и заворожено смотреть на окна дома напротив. Весь дом стоял темным, и неприступным, а его окна враждебно отсвечивали луну, мигая серо-черным светом. И лишь в двух из них отражался мягкий, голубоватый дневной свет. Он притягивал к себе взгляд, и она смотрела на него, не отрывая взгляда.
- Когда же ты потухнешь?- думала Нателла.
А свет продолжал гореть, и лишь тени причудливо двигались, заставляя угадывать, что происходит за теми окнами. Она не могла подняться, словно приросла к этой скамейке, от напряжения глаза стало резать, и она уснула. Снилось ли ей что-то? Не знаю. Но проснулась от чувства тревоги, беспокойства. Что-то колотилось в груди, кричало и сопротивлялось. Груди покалывало от молока. Она прижала детское одеяльце, и огляделась вокруг. Впереди стоял дом, нужно только обойти его, а там остановка автобуса. Но… куда ехать? Где искать того, кого оставила. Как только врачи уговаривали! Что же я наделала? Обойдя дом, она посмотрела на его фасад, на вывеску.
Роддом! Роддом! Да это же он!
Войдя в вестибюль, который был еще пуст, она прошмыгнула на третий этаж. Навстречу ей, шел дежурный врач.
- Ну, что милочка, прибежала? А я уж и не думал. Такие как ты – не возвращаются. Их совесть ни когда не мучает, они живут только для себя.
- Доктор. Я умру. Понимаете? Умру. Я виновата. Меня Господь привел сюда
 и я всю ночь под этим домом просидела.
- Уже поздно. Вашего ребенка отдали. У него будут хорошие, заботливые родители, которые не предадут ни-ког-да!
Нателла упала безсознания.
- Девочки, есть кто близко? Помогите девчонку перенести на кровать. Расстегнув пуговицы на куртке, доктор увидел мокрые пятна молока, проступившие на блузке. - Ну что, Оленька?- обратился он к медсестре,
- Отдадим нашего отказника матери? Неси его, видишь, молоко пропадает.
- Доктор, а малыш всю ночь не спал, беспокоило его что-то. Надо детскому врачу сказать.
- Нет, милочка. Он чувствовал мать рядом. Он ее ждал. Ведь пуповина разрезается лишь физически, а в жизни мать и дети всегда соединены. Они никогда не расстаются душой. Это одно из чудес природы. Она награждает людей этим чувством, но жаль, не все понимают.-
Взяв малыша на руки, он долго смотрел на него. Сколько же вас брошено, и везет не всем.
- А тебе повезло, иди к мамке под сиську…
- Придя в себя, Нателла услышала рядом теплое посапывание. Осторожно дотронувшись пальцем до розовой щечки, посмотрела на доктора полными от слез глазами.
- Ладно, дочка, ладно. Ты оставайся. Тебя всему научат. Скоро первое кормление.
И старый доктор, быстро пошел по коридору, чтобы ни кто не видел его влажных глаз. Разве можно привыкнуть к минутам печали и радости?