Субъективный взгляд на современную русскую литературу

 На вкус и цвет товарищей нет…
 Неизвестный мне философ


Говорить о своей стране в превосходной форме мы привыкли с давних времен. Говорили, что страна наша самая лучшая, самая большая и в ней самое счастливое детство, что наша природа красивее любой другой и на всем белом свете нет таких замечательных «гор, полей и рек, где так вольно дышит человек». За последние годы многие наши лозунги оказались мифами, но то, что мы – самая читающая страна в мире, скорее всего, еще соответствует действительности. Времена тотального дефицита, когда желанную книгу надо было выходить, вымучить, заслужить или заработать, прошли, но, к сожалению, прошли и времена, наступившие после «победы перестройки», когда на каждом углу можно было купить любую книгу по цене двух пирожков. Книжный бизнес в стране читателей превратился в солидный. В нем, как и полагается, стало тесно и трудно дышать. Огромные деньги, «левые» тиражи, «разборки» с заказными убийствами – все это говорит о том, что этот бизнес процветает.
Несколько лет назад цены на книги стремительно пошли вверх – мы во всем стараемся семимильными шагами настичь ушедший сто лет назад вперед Запад, и если там книга стоит от двадцати долларов, то почему у нас она должна стоит меньше? В книжных магазинах Москвы и Екатеринбурга не протолкнуться – народ выбирает и покупает книги охотно и к счастью уже не только маленькие книжонки о «ворах в законе», бандитских разборках и детективных расследованиях, числом почти соответствующим реальным количествам убийств в стране. Пятнадцать лет назад, скатившись в одночасье по всем параметрам жизни к странам третьего мира, Россия на время стала лидером по производству книг дешевых не только по цене, но и по содержанию. Низкопробные романы, примитивные детективы, шаманская и шарлатанская литература «черной и белой» магии, предсказания и гороскопы, инструкции по внезапному обогащению и аутотренингу, чтобы не сойти с ума, на газетной бумаге с ошибками почти в каждом слове заполонили книжные прилавки киосков вдоль всех улиц страны, превратившихся в момент в огромный российский «супермаркет». Обнищавшие граждане хотели такого же нищего чтива, в котором либо смаковали почти бразильские любовные страсти, либо «богатые тоже плакали». Главным критерием на какое-то время стало – читать, не думая! Я хорошо помню эти бесконечные ряды однотипных книжонок, из которых и выбрать-то было нечего. Но все течет, все изменяется, прошло и это… В последние годы новая волна принесла в Россию огромное количество замечательных книг, открыла новых авторов и вернула старых, любимых когда-то писателей, сумевших пережить страшное время.
Я ни в коем случае не претендую на полную и объективную картину, это и невозможно в свете означенного мною эпиграфа. Я просто хочу поделиться своими впечатлениями и пристрастиями, которые, может быть, помогут кому-нибудь прочесть новую книгу, чтобы согласиться или не согласиться со мной.
Свою самую любимую писательницу – Людмилу Улицкую – я открыл в 2000 году. Тогда, начав читать ее рассказы из цикла «Бедные, злые, любимые», я подумал, что автору много лет, и она, по-видимому, прошла сталинские лагеря, заразившие ее на всю жизнь пессимизмом и несчастьем. Но это первое впечатление было перечеркнуто удивительно светлым романом Улицкой «Медея и ее дети», сделавшим меня навсегда ее самым верным читателем. Позже я узнал, что Людмила Улицкая значительно моложе, чем я ее представлял, биолог-генетик по образованию, бывший завлит еврейского театра «Шалом» в советские времена, дебютировала с замечательной повестью «Сонечка» во Франции после того, как ей отказали все крупные издания России. За этот дебют она стала лауреатом премии Медичи, что, вполне по правилам нашего любимого закона о пророках в своем отечестве, сделало, в конце концов, ее одной из самых популярных писательниц на сегодняшний день. Я имею ввиду настоящую литературу, а не примитивные детективные истории для желающих читать не думая, кубометрами лежащие сегодня в книжных магазинах. Спрос на подобные опусы, на мой взгляд, уже безвозвратно уходит, и неглупой женщине Дарье Донцовой – чемпионке в этом классе литературы – это становится ясно, как и мне. Одним из признаков этого «заката» можно считать объявления о распродаже Донцовой (в твердом переплете!) по ценам ниже закупочных, расклеенных на дверях немногочисленных в Праге русских книжных лавок.
Людмила Улицкая – несомненный мастер большого рассказа, каждый из которых, как настоящий роман, заставляет переживать и соучаствовать. Самые любимые мои рассказы – «Орловы-Соколовы», «Пиковая дама», «Второе лицо», «Цю-рихь», «Женщины русских селений». Читая и перечитывая их, я каждый раз вижу замечательный фильм, настолько образны и ярки портреты героев, точен и выразителен характерный стиль Улицкой. Ее второй роман – «Казус Кукоцкого» получил самую престижную литературную премию России – Букера, но вызвал неоднозначную реакцию. Сам я, несмотря на всю любовь к прозе Улицкой, этот роман не одолел – слишком уж много в нем деталей, мистики и еще чего-то, может быть, чисто женского, что не позволило мне пробиться к концу повествования, но знаю людей, прочитавших этот роман в один присест и проливших над ним немало слез. А премию Улицкой я воспринял, как признание ее прозы в целом, всего созвездия интереснейших рассказов и повестей. Людмила Улицкая стала первой женщиной-писателем, удостоенной такой высокой литературной награды, опередив маститую Татьяну Толстую, получившую в тот год не менее престижную премию «Триумф», учрежденную и до сих пор аккуратно выплачиваемую давно и безуспешно разыскиваемым Интерполом Борисом Березовским, живущим в Лондоне.
Третий, совсем новый роман Улицкой «Искренне ваш Шурик» сегодня читают с удовольствием по всей стране, хотя мне показалось, что жанр крупных произведений, все-таки, Улицкой дается труднее. «Шурик» к концу книги утомляет, пластинка снова и снова сбивается на знакомый сюжет. Понятно, что в этом и замысел, но мне показалось, что автор к концу книги и сам устал от своего героя. А недавно в одном из своих интервью Улицкая призналась, что романы даются ей с большим трудом, вот и «Шурик» истощил ее настолько, что она зареклась писать романы впредь. Я понимаю Улицкую и предвкушаю удовольствие от ее новых рассказов.
Так уж получилось, что распад страны каким-то образом способствовал и раскрепощению женщин, проявившегося не только в увеличении женщин за рулем, пьющих и открыто курящих на улицах наших городов. Они стали и бизнесменами, но что самое заметное – писателями. Популярность детективщиц Марининой, Дашковой и упоминавшейся мной нелюбимой Донцовой и еще нескольких десятков скандально известных писательниц затмила многих представителей сильного пола, отставших даже в сугубо мужских номинациях. А потому не удивительно, что и второе имя из любимых и очень уважаемых мною сегодняшних писателей тоже женское – Дина Рубина.
В отличие от Улицкой, ставшей писательницей в конце восьмидесятых – начале девяностых годов, Дина Рубина профессиональный писатель почти с пленок. Впервые она начала публиковаться еще в «Пионерской правде» и журнале «Пионер» в возрасте пятнадцати лет. Окончив консерваторию в знойном и сытном городе Ташкенте, который, конечно, уступал во многом Одессе, но чем-то, прежде всего коктейлем разных национальностей, был на нее похож, Дина так и не стала музыкантом, хотя все ее произведения пронизаны светлой, временами грустной до слез, неслышной музыкой. А еще в ней живет художник, гены которого передаются ей на протяжении многих поколений, еще со Средних веков, когда ее предков унижали и уничтожали в Испании во времена «Священной инквизиции». Как художник она чувствует и видит мир, и передает его нам на бумаге короткими, но сочными мазками, а чаще цветными кусочками мозаики, складывающимися раз от раза в разные картины. Вот ее собственное воспоминание из детства:
«В другой раз дивный пейзаж на щелястой стене деревянного нужника в углу полузаброшенной стройки ослепил меня по дороге из музыкальной школы. Пейзаж, пейзаж. Я имею в виду буквально: картину. Почему-то я не остановилась внимательно осмотреть находку, а, прижимая к тощему животу нотную папку, прошла мимо, только выворачивая назад голову, пытаясь удержать чудное видение (гул в ушах, дрожание воздуха…) На следующий день никакого пейзажа не оказалось. Обморочное отчаяние. Тоска по зефирно-фарфоровым красотам загробной жизни. Сейчас я думаю, что это была мазня одного из рабочих — почему бы и нет? Вероятно, он вывесил картину сушиться, после чего снял. Словом, сегодня меня ни на йоту не заинтриговали бы подобные приключения моего воображения. А в то время я жила глубоко и опасно. На грани умопомешательства, как многие подростки. Постоянное впадание в медитацию. Провалы в какие-то колодцы подземной блаженной темноты, сладостное оцепенение и разглядывание себя — изнутри: атласное дно закрытых глаз, с бегущими вбок снопами изумрудно-оранжевых искр».
В начале девяностых годов, будучи уже признанным писателем, автором нескольких книг, пьес и сценариев, один из которых превратился в фильм, снятый на киностудии «Узбекфильм», она оставила родину и уехала в Израиль. Столь решительный перелом в жизни придал писательнице новые силы, и ее проза зазвучала по-новому. Во всех своих рассказах и повестях, за драматичными, а порой и трагичными жизненными сюжетами виден ее не по-женски стойкий характер и неистощимый, подаренный ей богом и природой юмор, несомненно помогавший выжить и устоять в самых трудных ситуациях. Рубина щедро делится своим даром – оптимизмом, помогая и читателю в самых трудных ситуациях. Мы набираемся от нее незримой энергии, заражаемся ее жизнерадостностью и верой в лучшее, находим в себе силы, чтобы бороться и жить дальше.
Я считаю, что «Высокая вода венецианцев» – пронзительно звучащая, задевающая тончайшие струны души, печальная и светлая повесть о трех днях, проведенных в Венеции женщиной, узнавшей о страшном диагнозе, пережившей вновь свою жизнь в декорациях великолепных дворцов, каналов и храмов, – самая красивая вещь из всего, что мне когда-либо довелось прочесть. Начните читать Дину Рубину именно с этой «маленькой повести» и вы не сможете оторваться от ее книг, а их у автора за многие годы набралось уже более тридцати. По повести Дины Рубиной «На Верхней Масловке» в России в этом году сняли фильм. Это история двух незаурядных людей, двух одиночеств, затерянных в шумной и суетной жизни, в конце концов, повесть о прекрасной и непонятной любви молодого литератора, театрального критика и девяностопятилетней женщины – известнейшего советского скульптора. В главных ролях в этом фильме снялись любимейшие актеры нашего времени – Алиса Фрейндлих и Евгений Миронов.
Сейчас мне предстоит прочесть роман Рубиной – «Вот идет мессия!», вызвавший море самых разных отзывов. Роман из израильской жизни как всегда рикошетом задел и всех нас, оставшихся на просторах одной шестой суши, мы спорим о нем и читаем взахлеб, чтобы вместе с автором прикоснуться к самым болезненным, а потому сокровенным вопросам нашего бытия. Книги Улицкой и Рубиной в книжных лавках чаще всего стоят рядом. Их сейчас много, они красочны и серьезно оформлены, издательства с удовольствием их переиздают, тасуя содержание так, чтобы книг получилось больше. Мне понятна их суетность – сенокос, пришло время серьезного, вдумчивого чтива, и рынок чутко реагирует на наши желания.
В моем обзоре нет никакой системы, я пишу об авторах, которых люблю или прочел в одно касание, но они задели меня и этим я хочу поделиться с вами, а потому, пожалуйста, не ищите второго смысла и не воспринимайте мой бессистемный перечень как «хит-парад».
Самый сильный, «крутой», как сейчас принято выражаться, автор, по моему глубокому убеждению, это Виктор Пелевин. Он родился в Москве в 1962 году. Окончил Московский энергетический институт по специальности электромеханик, служил в армии, прошел курс обучения в Литинституте, работал в редакции журнала «Hаука и религия». Первое опубликованное произведение - сказка «Колдун Игнат и люди» («Наука и религия», 1989). В 1990 году громадную популярность автору приносит рассказ «Затворник и Шестипалый», за который он получает «Золотой шар», лауреат Малой Букеровской премии 1992 года за сборник «Синий фонарь», премий «Бронзовая улитка» и «Интерпресскон». В прошлом году книга Пелевина «ДПП(НН)» («Диалектика переходного периода из ниоткуда в никуда») получила премию «Национальный бестселлер».
Несмотря на то, что я никогда не любил фантастические выверты, не увлекался детективными интригами, мистическими и заумными экзерсисами, я преклоняюсь перед талантом Пелевина, перед его необыкновенной (кто-то даже скажет, шизофренической) фантазией, за которой я вижу острый и необыкновенный ум, глубокое и точное понимание процессов, происходящих в России и в умах ее граждан (что, как ни странно, очень волнует и меня), и бесстрашный, а временами жестокий юмор и сарказм, с которым обо всем этом говорится. Я считаю, что проза Пелевина необыкновенно сложна для понимания и трудна для читателя. Вот уж что невозможно читать, не думая, так это Пелевина. Безмозглым и желающим отдохнуть советую эти книги вообще не брать в руки. Я даже выпустил бы специальные небольшие, на манер французского ордена «Почетного легиона», значки двух типов с надписью «Я читал Пелевина» и «Я прочел Пелевина», соответственно серебряного и золотого, чтобы их можно было бы воткнуть в лацкан пиджака как знак определенного уровня интеллекта.
Смелость Пелевина ошарашивает даже в наши времена кажущейся вседозволенности, совмещенной с тотальным контролем профессиональных гэбистов, вошедших во все эшелоны российской власти. И эта бесшабашная смелость легко бы могла объясниться, если бы в конце концов оказалось, что Пелевин является сам талантливым проектом всесильного ГБ, оказывающегося всегда на голову умнее любой российской власти. Но все-таки хочется верить, что Пелевин, этот таинственный тип в черных очках, просто очень талантливый писатель, успевший до сорока лет прославиться во всем мире и чьи книги, невероятно сложные и умные, сегодня расходятся в стране огромным тиражом в сто пятьдесят тысяч экземпляров каждая. Его романы сегодня называют культовыми, ими зачитывается молодежь, считающая Пелевина своим, но и я с огромным удовольствием, а вернее, с его высшей формой – кайфом – читаю его книги и всегда стараюсь сагитировать почитать их и других. Мне кажется, что Пелевина очень важно правильно начать читать, чтобы постепенно войти в его мир фантасмагорий, уродов и оборотней.
Первой вещью, на которой вы можете опробовать свою восприимчивость к Пелевину, я считаю повесть «Затворник и Шестипалый». Рассказать о ее сюжете я не могу, потому что именно в нем заключается самый кайф, который, если вам удастся, предстоит пережить, поняв вскоре, кто они такие – Затворник и Шестипалый - и где происходит их непонятная вначале жизнь. Если вам понравится эта повесть, читайте «Омон Ра», а за ними смело вторгайтесь в Пелевинский мир – «Чапаев и Пустота» (на мой взгляд вершина Пелевинского творчества), знаменитая «Генерация «П» - наилучший учебник по «паблик релейшенз», которую по слухам начали экранизировать с Хабенским, Гарри Олдманом и Милой Йовович в главных ролях, и дальше через «ДПП(НН)» к последней «Священная книга оборотня», не забывая о «Жизни насекомых», «Желтой стреле» и многочисленных рассказах. Еще раз повторюсь – проза Пелевина жесткая и трудная, неудобоваримая, лишенная прилизанности и приличий, но, прочитав или одолев ее, вы подниметесь на какую-то новую, думаю, следующую ступень понимания жизни. Научиться писать как Пелевин – невозможно, с этим надо родиться, и такие авторы появляются даже в России, богатой талантами, не так уж часто – несколько раз в сто лет.
Одним из самых публикуемых сегодня авторов является Михаил Веллер. Он придирчиво подсчитывает свои тиражи, перевалившие за миллион (впрочем, предыдущие авторы тоже «миллионеры»), держит руку на пульсе истории, иногда, правда, сбиваясь на суетную сиесекундность, отрывая себя от «вечного». Мое отношение к Веллеру очень не простое. Много лет назад я прочел в «Огоньке» классный рассказ «Хочу в Париж» и фамилию его автора – Веллер – запомнил на всю жизнь. Это одна из лучших вещей, читанных мною за жизнь. Может быть, правда, сказалась моя платоническая любовь к Парижу, который в те годы я тоже мог только хотеть увидеть. И еще один рассказ – «Положение в гроб» запомнился мне все в том же популярнейшем в те годы «Огоньке». А потом появились остросюжетные «правдивые» «Легенды Невского проспекта», чьи тиражи превысили восемьсот тысяч экземпляров, разойдясь, как круги по воде, по всей нашей необъятной стране, сделав имя Веллера навсегда известным. Много лет я всегда с неизменным успехом пересказывал Веллеровские «легенды» о Хачатуряне, использовавшем древнюю вазу во дворце Сальвадора Дали в качестве ночного горшка, и о Папанине, чуть не сошедшем с ума над собственным маузером, когда к его разобранным деталям хитроумный Кренкель подбросил лишнюю «штучку».
Несколько лет назад, начав писать, я с благодарностью прочел его труд-инструкцию «Технология рассказа». Было еще несколько интересных вещей, среди которых и фундаментальный том «Все о жизни», написанный вполне в духе Веллера, считающего, что именно ему удалось, наконец, создать Всеобщую теорию всего. Книга сразу же стала популярной и разошлась огромным для такого труда тиражом – более ста тысяч. В этой книге простым, а местами даже совсем примитивным языком дается объяснение и трактование многих философских понятий, законов природы и человеческого бытия, хотя, как мне кажется, именно примитивность и является, прежде всего, условием для популярности книги. Именно этим и объясняется такая же популярность книг Ошо, пересказывающего мудрость древних наряду с собственными, совершенно бездоказательными измышлениями, и Пабло Коэльо, изображающего современного гуру. Миллионы любят читать то, что им хочется прочесть. Я почитал эту книгу, но отложил ее в сторону, оставляя для себя возможность иметь собственное мнение о вечных и прописных истинах.
А вот набор рассказов о всесильном и никогда неунывающем майоре Звягине, напоминавших больше нудную и реально неприменимую инструкцию «Как бороться с плохим настроением и неприятностями в жизни», мне откровенно не понравился. Утомленный однотипностью, примитивной надуманной жизнерадостностью и дурацким оптимизмом, я отложил эту книгу, не дочитав ее до конца. Может быть, и в этот раз потому, что предпочитаю сам определять свои поступки и очень скептически отношусь к «уговаривателям» и «заклинателям». Я продолжал читать Веллера, тем более что вскоре появился его девятитомник.
Короткий, всего, по-моему, в пятьдесят девять страниц, роман под названием «Ножик Сережи Довлатова» показался мне интересной и яркой вещью, к тому же я очень люблю необыкновенную прозу Довлатова, чего стоит его знаменитое «потерпеть успех и достичь поражения». Однако приложение объяснений пассажей и фраз, вылившееся в отдельное произведение с амбициозным заглавием «Не ножик, не Сережи, не Довлатова» в объеме впятеро большем и не скрывавшем издевки Веллера над Довлатовым, вызвало у меня желание вымыть руки. «Пляской на гробах» я назвал бы и его «Долину идолов», в которой он с легкостью и беззастенчивостью расправляется со всеми известными нам писателями. Понятно, что в некоторых эссе и рассказах Веллер уже запросто называет себя великим писателем, отточившим свое искусство рассказа до совершенства. При этом в качестве доказательства, как свой наилучший перл, он приводит цитату, в которой лошади месят глинозем, понимая очевидно, что это смесь глины и чернозема, совершенно не подозревая, что глинозем – это сырье для получения алюминия. Как-то с детства нас приучали не любить хвастунов и самохвалов, быть скромными и ждать, когда великими нас назовут люди. Может быть, это, как и многое другое, сегодня уже не правильно и лишено актуальности? В мире сплошного пиара, что для меня практически синоним обмана, принято не ждать «милости от природы» и людей, а самому завоевывать мир, пусть даже таким агрессивным способом. Как человек, Веллер мне понятен и не очень симпатичен, но талант его на самом деле велик, и «Гонец из Пизы» заставил меня забыть и простить ему все грехи.
Короткая, насыщенная до напряжения пробоя, острая, зло сатирическая вещь вполне в духе великих русских сатириков, с элементами необыкновенной прозорливости, предсказывающая то, что сейчас претворяется в жизнь прямо на наших глазах, написанная так храбро, не оглядываясь и ничего не боясь, что захватывает дух, книга читается запоем. На мой взгляд, это настоящий успех мастера, яркая, незабываемая проза. Мне кажется, читая многочисленные рассказы, повести и романы Веллера, я понял и его природу нелюбви к «товарищам по цеху», и яростную собственную саморекламу. Это с огромной силой, изо всех щелей и пор лезет из него неутоленный комплекс неполноценности и старые обиды, справиться с которыми Веллер не смог даже сейчас, став по-настоящему известным и популярным писателем. Его книги миллионными тиражами печатают в России, принося ему славу и деньги, которых в этой жизни ему уже хватит, сам он живет спокойно в тихой Эстонии, получая на Рождество именное приглашение от Президента республики. Казалось бы, чего еще хотеть? Но не может Веллер простить Системе, которой давно уже нет, и товарищам-писателям, пробившимся быстрее и с меньшей кровью или просто не страдавшим так, как он, своего тернистого и долгого пути к славе и известности. Почти до тридцати лет ему приходилось терпеть и приспосабливаться, послушно внимать цензорам и редакторам, исправлять и стоять в бесконечной очереди, чтобы увидеть, наконец, свою первую изданную книгу. Бесспорный талант Сергея Довлатова, не принявшего условий игры, не прогнувшегося под Систему, эмигрировавшего, спившегося и ушедшего из мира непозволительно рано – не дожив до пятидесяти лет, так и не дает Веллеру успокоиться. И сколько бы он ни разделял пишущих на «писателей», таких как он, и просто «рассказывателей», как Довлатов, его обида и комплекс будут видны невооруженным глазом, они до сих пор не позволяют ему спокойно творить, почивая на лаврах. Как это по-детски, в запале обиды обыгрывать «Переделкино», куда Веллера так и не пустили, в «Перделкино», умаляя и показывая тем самым, что не очень-то и хотелось. И всем сразу же становится понятно, что хотелось, еще как хотелось! Вот только не моглось! Мне очень жаль, что после классного, незабываемого «Гонца из Пизы», я прочел отвратительную и безвкусную порнографию, оформленную в тонкую розовую книжонку «Забытая (или заброшенная?) погремушка», а потом и еще кое-что из книги «Б.Вавилонская». После этого мне окончательно расхотелось читать Веллера, хотя и «Париж», и «Легенды», и «Гонца» я советую вам прочесть. Не пожалеете!
Еще один автор – несомненный лидер в тиражах, единственный, чьи детективы и остросюжетные романы я читаю многие годы с неизменным интересом, практически не отрываясь от книги до самой последней страницы, – это Эдуард Тополь. Меня удивляет, что еще до сих пор находятся люди, которым не довелось читать Тополя. Конечно, рыночная коньюктура заставляет и его делать какие-то движения, но Тополю, как своему любимому писателю, я прощаю решительно все, списывая некоторые шаги на жизненную необходимость, а еще на то, что все мы человеки и ничто человеческое нам не чуждо. Так я отношусь еще только к своей любимой певице – Алле Пугачевой, которой тоже заведомо прощаю и отсутствие вкуса, и нелепые, даже смешные наряды, и нарочитую грубость, а иногда и откровенную глупость. Она лучшая, ее песни вошли в мою жизнь тридцать лет назад, а потому ей дозволено многое, если не все. Так и с Тополем, к которому у меня практически не бывает претензий, я с огромным удовольствием читаю его книги и, если вы еще не открыли для себя его авантюрные романы, то советую начать с «Чужого лица», «Русской семерки», «Любожида» и всей трилогии «Любимые и ненавистные», посвященной еврейской теме в России, которая не перестает быть актуальной во все времена. Тополь успевает отреагировать почти на все события, происходящие в России и в мире. Не успели мы во второй раз избрать Бориса Ельцина, как Тополь открыл нам тайну превращения шестипроцентного рейтинга в феврале в победу на выборах в июле, написав роман «Китайский проезд», а августовский путч 1991 года он вообще предсказал за два года до событий, хотя его тогда никто всерьез не принял.
Откровенный роман «У.Е.» написан сразу же после падения башен-близнецов в Нью-Йорке, а события в «Норд-Осте» без всякого художественного домысла описаны в «Романе о любви и терроре». В этой книге, собрав документальные свидетельства событий, переписку нескольких участников трагедии, автор, как писал в «Российской газете» Валерий Кичин, с болью выражает свое потрясение тем, что произошло после того, как эпопея «Норд-Оста» закончилась. Точнее, тем, что НЕ ПРОИЗОШЛО тогда в России, хотя по всем человеческим нормам не могло не произойти. Эта часть книги переполнена той горечью, которая могла родиться только в душе уроженца России, ныне живущего далеко от нее и способного подняться над ее буднями. Именно Тополем была открыта сегодняшняя сущность «новой российской ментальности». Эта сущность – тотальный пофигизм. Всегда гордившаяся своей особой духовностью, Россия не выдержала испытания «Норд-Остом». Она даже не почувствовала скрытого смысла, который интуитивно закладывали в свою акцию террористы: атаки на патриотическую идею. «Норд-Ост» был первым и единственным примером патриотического спектакля, родившимся в наши дни на современной российской сцене. Он был патриотичен без натуги и деклараций, выражая мироощущение великой страны, имеющей, несмотря ни на что, великое прошлое. На «Норд-Ост» люди ломились, чтобы не просто подивиться на диковинный жанр «для богатеньких», а вернуть себе ощущение человеческого достоинства, как и ощущение чести своей страны, которое более всего пострадало от мазохистской практики современного искусства и масс-медиа, от самоунижения, ставшего бытом.
Тополь одним из первых стал писать о «сокровенных» отношениях, называя все своими именами, снимая тем самым запрет с интимной стороны жизни, которые на протяжении многих лет «целомудренной» советской моралью выдавались за отношения низменные, недостойные гармоничной личности строителя коммунизма. Тополь сегодня переведен на многие языки мира, но всегда был и остается русским писателем, хотя все свои книги, принесшие ему всемирную популярность, он написал, живя в Америке, куда вынужден был эмигрировать в суровом 1978 году – при массовом исходе евреев из Советского Союза, после того, как все его сценарии и фильмы были положены властью на долгое время на «полку».

За последние три года на литературном небоскребе блеснули несколько имен, вокруг которых на какое-то время возникали бури популярности – истиной или напиаренной, в этом лучше читателю разобраться самому. Так летом 2003 года роман Анатолия Тосса «Фантазии женщины средних лет» стал преподноситься СМИ как «событие в мировой литературе», а самого Тосса называли «новым Буниным и Набоковым». Книга, выпущенная сначала тиражом в три тысячи, через месяц была переиздана уже в тридцать пять тысяч экземпляров. В анонсах писали, что эротические сцены у Тосса необыкновенные, он описывает их, избегая привычных для всех слов, не называя вещи своими именами. Анатолий Тосс родился и вырос в Москве, там же получил высшее образование. Работал в Академии наук, писал и публиковал рассказы. Уехал в Америку в 1988 году. С тех пор живет в Бостоне. Его романы «Американская история» и «Фантазии женщины средних лет» были номинированы на Букеровскую премию, а книга «Фантазии женщины средних лет» по непонятным критериям кем-то считалась Лучшей книгой 2003 года.
Я же, привлеченный столь щедрыми оценками, был откровенно разочарован ею, хотя должен признать, что автор, владея безупречным русским языком и точным, строгим стилем, сумел закрутить сюжет, обещавший в начале много интересного. В романе очень искусно были вплетены вставные новеллы, не имеющие ни малейшего отношения к происходящему – просто украшения, создающие настроение ожидания. Они-то и оказались самым интересным во всей книге, так как концовка – надуманная и плоская могла означать только одно – автор устал и, не придумав ничего более интересного, смял все в неправдоподобную кучу, одним росчерком обесценив столь навороченное и изысканное сооружение. Разочарование мое было столь сильным, что второй роман Тосса – «Американская история», преподносимый как еще один мировой бестселлер, я вообще не смог читать, наткнувшись с первых же страниц на тот же строгий, теперь уже показавшийся мне занудным и не интересным, стиль. На днях в книжном магазине я видел на полке еще одну, уже совсем маленькую книгу Тосса, но мне подумалось, что вряд ли ему удастся обмануть ожидания читателей еще раз. Как говорится, «у вас никогда не будет второго шанса, чтобы создать первое впечатление».
А вот коллективная книга двух молодых авторов из Риги – Гарруса и Евдокимова (ни имен, ни отчеств они не упоминают, а потому я долго сомневался, что это два человека, а не один), оказавшихся практически в один момент в агрессивно-враждебной стране, в которую превратилась их родина в результате распада СССР, выдаваемая в номинации «жестокий триллер» в стиле Квентина Тарантино». Называется она «[Голово]ломка» – по названию компьютерной игры «стрелялки», в которой можно с особой жестокостью расправляться со своими врагами. Герой триллера – молодой человек тридцати лет, работает в крупном банке, за названием которого легко угадывается его прообраз. Герой вырос в Советской Латвии, получил блестящее образование, легко построил карьеру, став популярным журналистом в конце восьмидесятых годов. После развала СССР он, как и его авторы, оказался человеком третьего сорта, в одночасье выброшенным за борт стремительно разворачивающейся новой жизни в буржуазной стране. В конце концов, он сумел устроиться в пресс-центре банка, но ненависть его к новым хозяевам, которых он считает причиной всех своих несчастий (а они совсем уж не такие и несчастья), единственное чувство, переполняющее его существо. Свободное от работы время он посвящает жестоким компьютерным играм, в которых в качестве персонажей вставляет своих начальников, а еще сочинением самых гнусных писем-угроз в их адрес, которые держит в засекреченном файле в своем компьютере. В эти письма он вкладывает всю свою черную, обожженную ненавистью душу и только они позволяют ему как-то выпускать пар, давление которого часто доводит его до предела. И вот в рождественскую ночь, когда ему некуда деться, он приходит на свое рабочее место и отдается любимому занятию – составлению грязных пасквилей, в которых каждые два слова из трех самые грязные ругательства, что, конечно, отобьет большинство читателей от этой книги с первой же страницы. Когда он, отлучившись на некоторое время по надобности, вернулся в кабинет, то увидел своего начальника, с огромным интересом читающего страницу, посвященную ему. Что оставалось делать пойманному с поличным? Правильно – убить его тут же первым попавшимся под руку предметом. Далее идут скрупулезные описания возни с телом. Потом с другим, а за ними еще и еще… Тех, кто сумеет преодолеть отвращение от самого грубого мата на первой странице книги, ждет еще не мало испытаний на пути к логическому и, как потом окажется, вполне счастливому концу. Мне понадобился перерыв в несколько дней, чтобы преодолеть физиологическое отвращение после описаний убийств, расчленений и прочих подробностей, а критики назвали эту книгу самым шокирующим и значимым дебютом года. «[Голово]ломка» в прошлом году была номинирована на премию «Национальный бестселлер», но к счастью заметно уступила лидерам. Могу лишь признать, что книга действительно вызывает шок, но в ней есть много откровений, понятных лишь тем, кто оказался выброшенным из своей страны и проживает, пусть и без особых материальных проблем, но на чужбине, все больше попадая в положение чужого и среди своих, и среди чужих.
Признаюсь, я с трудом принимаю откровенный мат, под каким бы соусом его не подавали. Но, если у Пелевина я это все-таки читаю, то одолеть Владимира Сорокина, ставшего в одночасье знаменитостью, вызвавшего демонстрации протеста и массовые сжигания его книг, неизбежно тут же приведшее к новым огромным тиражам, мне не удалось, несмотря на то, что некоторыми критиками Сорокин назван величайшим писателем современности. Известный израильский публицист Исраэль Шамир пишет:
«Оказавшись даже не над пропастью, а – нигде, русские писатели привели в высокую литературу жанр альтернативной истории, который остался на Западе в области развлечения для юношества, а в России стал универсальным антибиотиком - средством борьбы с американской гегемонией, с империализмом, атлантизмом, мондиализмом и прочими заразными пакостями. Самое замечательное произведение наших лет – неожиданная и радостная книга Владимира Сорокина "Голубое сало". Безумная и веселая фантазия, она пьянит, как кокаин с шампанским в новогоднюю ночь. Этот роман – самое крупное событие в мировой литературе после "Ста лет одиночества" Маркеса, а в русской литературе не было ничего подобного со времени выхода в свет в 1968 году романа "Мастер и Маргарита". Не удивлюсь, если по этой книге потомки будут вспоминать наше безвременье. Каждое слово в "Голубом сале" стоит на своем месте, выбрано безошибочно. "Голубое сало" - это полное свершение, исполнение всех надежд и свыше того. Все предыдущие книги Сорокина можно воспринимать как пробу пера, как учебу мастера перед созданием шедевра. Это книга – динамит, и она достойна премии создателя динамита. Книга настолько фантастична, что любая попытка пересказать ее содержание обречена на неудачу. Голубое сало образуется в телах генетически созданных клонов великих писателей в результате творчества. Это вещество – лучший наркотик на свете – добывают люди XXI века, его похищает тайная секта землеёбов и увозит в фантастическую Москву 1954 года, где правит молодой и красивый Сталин, а наркотики и любовь свободны. В этом альтернативном мире Гитлер жив, а шесть миллионов евреев были убиты Рузвельтом. Атомная бомба уничтожила Лондон, а не Хиросиму. Граф Хрущев, ужасный горбун, наслаждается в пыточном кабинете. Надежда Аллилуева тоскует по Пастернаку. Гитлер трахает дочь Сталина на глазах родителей и с их согласия. Сорокин замечательно разделывается с кумирами либеральной прозападной интеллигенции: Ахматовой, Бродским, Вознесенским, Мандельштамом. Его легендарное владение стилем позволило создать шизоидные тексты в стиле Толстого, Платонова, Набокова. Богатство и разнообразие стилей роднит эту книгу со второй частью "Улисса" Джойса. По интеллектуальному накалу она сродни романам Умберто Эко и Джона Барта. По читабельности "Голубое сало" побивает любой детектив».
Может быть, приведенная мной цитата возбудит в ком-нибудь желание посмотреть на это «чудо», что ж, желаю вам удачи, только, пожалуйста, не читайте это после еды.
Была еще одна попытка зажечь новую «звезду». В этот раз выбор пал на двадцатилетнюю девочку с четвертого курса журфака провинциального Екатеринбурга, смачно называемого всеми его обитателями коротким, но емким словом «Ебург». Ира Денежкина в одно утро проснулась знаменитой. Ее бесхитростные рассказы о повседневной жизни современных «тинейджеров», заполненной вялыми страстями, бессмысленными шатаниями и тусовками, написанные «простым», что вменяется ей в достоинство, языком с применением той лексики, что раньше считалась неформальной и нецензурной, настолько дружно и однотипно выдавались СМИ за шедевр и открытие, что не оставалось ни малейших сомнений в спланированности этой кампании, оплаченной опытной продюсерской рукой. Деньги были потрачены не зря, хотя отобрать десять тысяч долларов премии «Нацбест» у Проханова Денежкиной в последний момент не удалось – банкир, чьи деньги выплачиваются в виде премии, не решился и выбрал опытного писателя с обличительным романом «Господин Гексоген», но права на сборник опусов молодого дарования были продано почти в двадцать стран мира.
Мне рассказы Денежкиной, собранные в книге с многообещающим названием «Дай мне!», просто не понравились, но я подумал, что мне не понятна ее талантливость из-за нашей катастрофической разницы в возрасте. Тогда я предложил оценить творчество Денежкиной студентам – молодым людям, близким по возрасту и духу автору. Ни один из них не нашел в этих рассказах что-либо интересного, что, конечно, нельзя выдавать за Истину в последней инстанции. Но вот, спустя всего лишь год, уже мало кто способен вспомнить прошлогоднюю молодую «звезду» районного масштаба. Впрочем, пора напомнить эпиграф нашего обзора – наверняка нашлись люди, которые восхищались и запоем читали Сорокина, были и те, кому понравилась Ира Денежкина, не говоря об аристократическом преподавателе из Бостона Анатолии Тоссе.
Но есть и замечательные открытия, настоящие таланты, хотя и не такие молодые, как хотелось бы кому-то. Таким открытием, несомненно, является Андрей Волос, чья первая же опубликованная книга «Хуррамабад» получила не только признание читателей, но и «Антибукера» и Государственную премию России. Это редчайший случай. Андрей Волос родился в 1955 году в Душанбе, который в древние времена назывался Хуррамабад. Роман его написан в рассказах, как определил жанр сам автор – роман-пунктир. Подобная вещь не нова, ее применял и Андрей Битов, подобная форма есть у Людмилы Улицкой и других авторов. Сегодня, уповая на клиповое сознание читателей, очень модно писать короткими сюжетами, объединенными в общее произведение какой-то одной сквозной линией, как это назвала Улицкая. Роман «Хуррамабад» рассказывает о жестоких девяностых годах, когда в Таджикистане полыхала гражданская война, приведшая к массовому исходу русских из этой республики. Читать эти короткие сюжеты тяжело, но есть еще одна особенность, сделавшая Волоса столь ярким и запоминающимся автором. Это его необыкновенно легкий и поэтический язык, секрет которого становится понятным, как только узнаешь биографию автора. Оказывается, Андрей Волос много лет писал стихи, дважды пытался поступать в Литературный институт, причем творческий конкурс проходил оба раза. Его стихи публиковались в журналах, но известным поэтом он так и не стал. А вот проза, написанная им с использованием поэтических метафор, заиграла необыкновенно, на протяжении всего романа читатель замечает живописные описания природы любимого автором края, который пришлось покинуть и ему, и его родным.
Класс Андрея Волоса подтверждает и вторая его книга – «Недвижимость», написанная им после пяти лет работы риэлтером в Москве, что по опасности и напряжению жизненных сил, наверное, может быть приравнено к участию в военных действиях. Роман с такой силой раскрывает истинное житье в современной России, в которой кто-то безудержно хочет показать, что жить становится лучше и веселее, напрочь опровергая этот раздуваемый всеми официальными СМИ миф, что вы долго не сможете его забыть. Реальность, проступаемая со страниц этой книги, несмотря на всю поэтичность языка автора, столь тяжела, что после его прочтения жить не хочется, а потому читать такой роман могут только сильные люди.

Наряду с новыми именами в современной литературе продолжают блистать и бывшие советские писатели, ставшие корифеями еще в прошлой жизни, но известные своей оппозицией к павшему режиму. Имя Сергея Довлатова давно на слуху, но сейчас есть возможность прочесть все его произведения, собранные в прекрасный четырехтомник издательством «Азбука». Рассказы и повести Довлатова необыкновенны, хотя в них просто жизнь автора – учеба ли это в Ленинградском университете и вынужденная работа на овощной базе, служение в конвойной команде внутренних войск или корреспондентом в молодежной газете «Советская Эстония» или экскурсоводом в Пушкинском заповеднике – повсюду автор находит повод для смеха над собой и своими героями, хотя зачастую этот смех пробивается сквозь слезы. Получивший ярлык пьяницы и диссидента публикуемым писателем, как Эдуард Тополь и множество других изгоев, Довлатов стал только после эмиграции из страны. Причем его практически выслали из СССР после того, как рассказы Довлатова напечатал журнал «Континент». За двенадцать лет эмиграции, живя в Нью-Йорке, Довлатов написал и издал двенадцать книг. Сергей Довлатов умер от сердечного приступа в возрасте всего сорока девяти лет. Похоронен в Нью-Йорке. Довлатов - настоящий эмигрантский писатель, его мытарства в чужой стране стали темой для многочисленных рассказов, он всегда умел посмеяться над собой и обстоятельствами и это юмор помогает и читателям в трудные дни на чужбине. Когда мне становится особенно трудно, я открываю любой из четырех томов Сергея Довлатова, на любой странице и читаю до тех пор, пока не почувствую, что снова хочется жить. При любой возможности я стараюсь прочесть знакомым любой из коротких его рассказов, но больше всего мне нравится рассказ «Виноград», особенно его последние строки:
«В тот день я стал мужчиной. Сначала вором, а потом мужчиной. По-моему, это как-то связано. Тут есть, мне кажется, над чем подумать. А утром я занес в свой юношеский дневник изречение Хемингуэя: «Если женщина отдается радостно и без трагедий, это величайший дар судьбы. И расплатиться по этому счету можно только любовью...» Что-то в этом роде. Откровенно говоря, это не Хемингуэй придумал. Это было мое собственное торжествующее умозаключение. С этой фразы началось мое злосчастное писательство. Короче, за день я проделал чудодейственный маршрут: от воровства - к литературе. Не считая прелюбодеяния... В общем, с юностью было покончено. Одинокая, нелепая, безрадостная молодость стояла у порога».

Юрию Полякову эмигрировать не пришлось. Известность пришла к нему сразу – в один день, когда журнал «Юность» в разгар «перестройки и гласности», в 1987 году опубликовал его скандальную повесть «Сто дней до приказа», после чего «оскорбленное» руководство Министерства обороны СССР объявило его своим врагом. Поляков начинал как поэт и на этой ниве даже получил премию имени Маяковского за патриотические стихи, окончил Литературный институт и даже был комсомольским секретарем писательской организации, членом которой он стал еще в молодые годы. Знание комсомольских нравов изнутри, видимо, помогло ему написать и следующую не менее скандальную повесть «ЧП» районного масштаба», по которой тут же был снят кинофильм, потом разоблачения нравов в партийной среде в повести «Апофигей», пародийные ситуации в группе туристов, впервые выехавших по турпутевке в Париж – «Парижская любовь Кости Гуманкова», роман о последствиях перестройки и краха СССР «Замыслил я побег» и многие другие. Сегодня Юрий Поляков – главный редактор «Литературной газеты», живет и творит в том самом Переделкино, куда не довелось попасть Веллеру и многим другим сегодня процветающим писателям. Судьба Полякова по-своему баловала – по многим его повестям и романам сняты фильмы. Он и сегодня активно работает, и его новые рассказы и повести, как например, «Небеса падших» или «Красный телефон», с тем же поляковским чутьем, точностью и свойственным ему юмором рассказывают о дне сегодняшнем. Поляков всегда с удовольствием по-своему «коверкал» язык, придумывая новые словообразования, которые потом подхватывала вся страна. Так, мне кажется, именно Юрием Поляковым были придуманы слова «апофигей» и «Гертруда» – Герой Социалистического труда, и многие другие подобные словечки. Читать Полякова всегда было легко и интересно, а перечитывать сейчас написанные когда-то на «злобу дня» вещи я не пробовал, и, скорее всего, уже не рискну, чтобы не испортить того впечатления, что навсегда осталось у меня от его прозы. Надеюсь, что ныне здравствующий, почти классик Юрий Поляков и дальше будет радовать своих читателей новыми вещами.
Василий Аксенов, сын знаменитой Евгении Гинзбург, прошедшей сталинские лагеря и написавшей обличительную книгу «Крутой маршрут», я имел довольно-таки счастливую судьбу. По его повести «Коллеги» был поставлен фильм, сделавший тогда автора знаменитым на всю страну. Из длинного перечня его произведений, написанных за долгую творческую жизнь, я хотел бы выделить необыкновенную, я бы сказал, революционную повесть «Остров Крым», поразившую меня в конце восьмидесятых, опубликованную в том же замечательном журнале «Юность», фундаментальный роман «Московская сага», недавняя экранизация которой, на мой взгляд, является жалкой бутафорской пародией на собственно роман, несмотря на «звездный» состав актеров, и новую, последнюю книгу Василия Аксенова «Вольтерианцы и вольтерианки», за которую он получил в прошлом году свою первую и пока единственную премию, но какую – Букера!

Среди известнейших писательских имен России неким особняком стоит имя Татьяны Толстой – прямой продолжательницы известного писательского рода Алексея Толстого, которую я уже упоминал в первой части своего обзора. Татьяна Толстая родилась в семье, отмеченной значительными литературными дарованиями. Алексей Николаевич Толстой – дед по отцовской линии, давным-давно стал классиком, его романы «Петр I», «Гиперболоид инженера Гарина», «Аэлита», повесть «Детство Никиты», написанная, кстати, об отце Татьяны Толстой, изучают в школе. Бабушка – Наталия Васильевна Крандиевская-Толстая – поэтесса. Дед по материнской линии Михаил Леонидович Лозинский – известный переводчик, а родная сестра Наталия Толстая – писательница. Татьяна Никитична – филолог, закончила ЛГУ, преподавала литературу и художественное письмо в колледже Скидмор в Соединенных Штатах.
Она — популярная писательница, ее называют лучшей в жанре короткого рассказа. Первый же опубликованный в 1983 году рассказ «На золотом крыльце сидели…» был сразу же отмечен и читателями, и критикой, этот дебют наследственной писательницы был признан лучшим в восьмидесятые годы прошлого века. С тех пор каждая новая книга Татьяны Толстой становилась событием в современной литературе, за роман «Кысь» в 2001 году она была удостоена престижной премии «Триумф». Кроме того, Толстая известна как популярная телеведущая ток-шоу канала «Культура» «Школа злословия». Толстая – непревзойденный мастер художественного слова. Звучит, может быть, несколько формально и как-то скучно, особенно на фоне необыкновенного, запоминаемого на всю жизнь стиля писательницы, но трудно подобрать другое слово к автору, так искусно владеющему словом и оборотами. Это мелкая изощренная вязь, причудливое кружево, сплетаемое плотно и вязко, превращаясь уже в паутину, из которой невозможно выбраться. При этом рассказ не просто читаешь, а видишь цветной замечательный фильм, какой вряд ли кто сегодня в состоянии снять вообще, настолько точно, объемно и подробно выписаны все герои, детали и все видимое до горизонта пространство. Сюжеты ее рассказов не придают оптимизма, но это, наверное, отличительная черта большинства русских писателей. Трудно на российских хлебах взрастают зерна оптимизма, наша страна, как пишет Виктор Ерофеев, создана для печали. Роман «Кысь», отмеченный столь престижной премией, я читать не стал: как-то не лежит у меня душа к таким фантасмагориям в стиле модерн, а вот среди замечательных рассказов Татьяны Толстой есть один, которым я не устаю восхищаться. В нем кружево и вязь писательницы превращаются в музыку, что остается в тебе даже после того, как рассказ прочитан. Это «Река Оккервиль». В своем обзоре я старался не грешить цитированием, но здесь не могу удержаться. Вчитайтесь в эти строки, и вам нестерпимо захочется прочесть этот замечательный рассказ:
«Когда знак зодиака менялся на Скорпиона, становилось совсем уж ветрено, темно и дождливо. Мокрый, струящийся, бьющий ветром в стекла город за беззащитным, незанавешенным, холостяцким окном, за припрятанными в межоконном холоду плавлеными сырками казался тогда злым петровским умыслом, местью огромного, пучеглазого, с разинутой пастью, зубастого царя-плотника, все догоняющего в ночных кошмарах, с корабельным топориком в занесенной длани, своих слабых, перепуганных подданных. Реки, добежав до вздутого, устрашающего моря, бросались вспять, шипящим напором отщелкивали чугунные люки и быстро поднимали водяные спины в музейных подвалах, облизывая хрупкие, разваливающиеся сырым песком коллекции, шаманские маски из петушиных перьев, кривые заморские мечи, шитые бисером халаты, жилистые ноги злых, разбуженных среди ночи сотрудников. В такие-то дни, когда из дождя, мрака, прогибающего стекла ветра вырисовывался белый творожистый лик одиночества, Симеонов, чувствуя себя особенно носатым, лысеющим, особенно ощущая свои нестарые года вокруг лица и дешевые носки далеко внизу, на границе существования, ставил чайник, стирал рукавом пыль со стола, расчищал от книг, высунувших белые язычки закладок, пространство, устанавливал граммофон, подбирая нужную по толщине книгу, чтобы подсунуть под хромой его уголок, и заранее, авансом блаженствуя, извлекал из рваного, пятнами желтизны пошедшего конверта Веру Васильевну - старый, тяжелый, антрацитом отливающий круг, не расщепленный гладкими концентрическими окружностями - с каждой стороны по одному романсу».
Даже если бы это был единственный рассказ Толстой, ее имя уже навсегда записано в историю русской литературы. Я так думаю.

Аксенов много лет назад уехал в Америку, но уехал просто на работу, оставаясь гражданином России, как это сделал и Евгений Евтушенко, и часто делает Олег Табаков и другие талантливые люди России, чьи таланты и способности оцениваются за границей значительно выше, чем в родной стране. В США он преподавал словесность, в последние годы устроил свое Переделкино в небольшом городке на юге Франции, а в прошлом году вновь замелькал на экранах телевизоров и на страницах газет, как автор большого телевизионного сериала и лауреат главной литературной премии года. Книги Василия Аксенова на этой волне заполнили полки книжных магазинов, и это приятно радует, так как «чернухе» в мятых обложках приходится подвинуться и потесниться.
Все мы уже достаточно долго живем в мире, которым практически управляет агрессивно навязчивая реклама, и многим из нас, думаю, приходилось неоднократно обманываться, доверяясь ее призывам и обещаниям. Не обошла эта участь и книжный мир. На обложках многих новых книг вы прочтете, что такого еще никто не писал и не читал, что от этой книги невозможно оторваться, что ее автор – новый Достоевский, а другой – новый Толстой и так далее… Стоят книги сегодня очень дорого и каждый раз, выбирая новую книгу лишь по анонсам и рекламе, мы рискуем. А потому я чаще стараюсь выбрать книгу, о которой уже слышал от знакомых, причем, зная их вкусы и привязанности, я определяю с большой степенью вероятности, понравится ли эта книга мне самому. На книги, как уже на все, что нас окружает, тоже есть мода, и податливое большинство очень старается от нее не отстать. Так появляются книги, которые на время оказываются у всех на устах. Я не буду обсуждать здесь уже упомянутого мною Коэльо, чей «Алхимик» на несколько месяцев занял верхнюю строчку модного «хит-парада» и не читать который считалось просто неприличным, я ведь взялся писать только о русской литературе. Однако я не сторонник модного чтива, редко бросаюсь на новинки только для того, чтобы в беседе вставить словечко и отметиться, что приобщился к сегодняшним «хитам». Тем не менее, бывает, что вся книжная «тусовка» бурлит и обсуждает истинно настоящую вещь, редко, но все-таки бывает.
Некоторое время назад таким бурным обсуждением общественность отметила роман «Большая пайка». Его написал Юлий Дубов – заместитель генерального директора печального известного «ЛогоВаза», фирмы, давшей начало баснословным богатствам злого гения России Бориса Абрамовича Березовского. На обложке этой толстой книги, конечно, написано, что «это первый и пока единственный роман о современном бизнесе в России», что, может быть, и спорно, но сам роман захватывает и держит в напряжении до последней страницы. Прообразом главного героя является сам Березовский и его соратники по бизнесу. Читая сегодня разоблачительную книгу американского журналиста и публициста Пола Хлебникова, убитого недавно в Москве у подъезда своего дома, я убеждаюсь, что большинство фактов из жизни преследуемого сейчас олигарха знакомы мне по роману «Большая пайка». «Большая пайка» – это роман о нашей жизни, о том, как наживались состояния в стране, где до этого «все были равны». Особенно, как мне кажется, эта тема интересна тем, кто сам занимался «российским» бизнесом, не похожим ни на какой другой бизнес в мире. Юлий Дубов, как и его шеф, находится под следствием и заявлен в международный розыск, хотя всем известно, что он, как и разыскиваемый Березовский, живет сегодня в Лондоне. Если он сам написал эту книгу, то не знаю, какой он был менеджер, но писатель в нем открылся замечательный.
Сразу же после «Пайки» Дубов написал еще один роман – «Варяги и ворюги», который, несмотря на гонения на автора, тоже был издан в России. Более того, этой книге дополнительный шарм придает надпись на обложке «подпольный роман», именно потому, что автор находится «в бегах». Знаю людей, проглотивших эту книгу буквально залпом, не отрываясь. Мне же «Варяги и ворюги» показались мелкой и менее интересной книгой, может быть потому, что после «Пайки» от ее автора ждешь вещи не меньше захватывающей, но второго такого сюжета как о Березовском найти очень трудно. Разве что теперь сюжет о Ходорковском или будущий сюжет об Абрамовиче. Но пока, насколько мне известно, этих книг еще нет. Сюжет «Варягов» был кем-то подсказан Дубову, в основе лежит подлинная история о том, как правительство адмирала Колчака заказало одной полиграфической фирме в США напечатать для себя денежные знаки. Партия этих купюр была отправлена на пароходе во Владивосток, но пока груз дошел и разгрузился, правительство Колчака было свергнуто, а сам адмирал расстрелян. Фирма не смогла получить акт о сдаче груза, а потому часть золотого запаса Российской империи, отправленного Колчаком в США, предназначенная в оплату выполненной работы так и осталась в хранилищах Бостонского банка. Позже контракт на эту работу был продан на аукционе ненужных бумаг за один доллар. Спустя восемьдесят лет, американец русского происхождения, внук человека, выкупившего контракт за символическую плату, отправляется на поиски неоплаченного груза. Понятно, что поездка в Россию, особенно в разгар ее перманентной варварско-буржуазной революции, длящейся вот уже почти пятнадцать лет, насыщена невероятными приключениями, затмевающими по риску и опасности путешествия в дебри Амазонки.
Рассказ Юлия Дубова «Теория катастроф» из той же серии – бизнес-жизнь в России – понравился мне намного больше «Варягов». Такие сюжеты придумать невозможно, российская действительность перекрывает любую изощренную фантазию, причем по настоящему трагизм и ужас происходящих в ней событий может оценить только сам россиянин. Больше никто не сможет поверить, что все это случается на самом деле. За всей этой прозой Дубова лично я вижу не писателя, а человека, познавшего все «прелести» российского бизнеса.

Сегодня в Москве и в стране обсуждается другая новомодная книга – «Шишкин Лес». Ее автор Александр Червинский, драматург и сценарист, давно и надежно живет в Нью-Йорке. Кинороман (а стиль этой книги – киносценарий, по другому, наверное, автор сценариев к фильмам «Корона Российской империи» и «Афганский излом», не самых лучших, на мой взгляд, отечественных фильмов, писать не умеет) претендует на некую семейную сагу, что становится, по-видимому, популярным, выбрав в качестве «объекта для исследования» одну из самых известных семей России на протяжении последнего полувека – семью Михалковых. Конечно, автор «заметает» следы, стараясь сбить с толку читателя, но делает это так намеренно нескладно, что и без очков понятно, о ком тут речь. Этим и объясняется, прежде всего, такой повышенный интерес публики к этому произведению, названному анонсом на обложке «самым русским романом за последнее десятилетие, хотя автор его живет ныне в Нью-Йорке». Конечно, где же еще должен жить автор «самого русского романа»? Не в Рязани же! На самом же деле, как мне кажется, весь интерес и держится на том, что «перемываются косточки» клану Михалковых, а так как на всякий случай фамилия главных героев Николкины и в многочисленных мелочах сделаны прямо противоположные замены, например, известнейшая поэма «Дядя Степа» переименована в «Тетя Поля», то и соврать, пардон, присочинить по ходу пьесы не грех. Мне же в книге были интересны портрет и интонации главного героя, тем более что я несколько дней назад видел его «вживую», когда он, почти столетний патриарх русской литературы, общался с молодежью на канале «Культура» с такой ясностью ума и речи, что ей могли бы позавидовать многие из молодых литераторов и политиков. А еще интересны детали и факты, известные из двух исповедальных книг Андрона Кончаловского «Низкие истины» и «Возвышающий обман», которого автор «Леса» выставил совсем уж не в лучшем свете.
Повторюсь, что делюсь лишь своим собственным отношением и впечатлением, а мне как-то больше по душе, когда вещи называют своими именами, как, например, это делает Михаил Веллер в «Гонце из Пизы», где невзрачный замполит музейного крейсера «Аврора» Володя Путин после уговоров Бори Березовского соглашается стать кандидатом в президенты России, а заодно и получить свою новую биографию. И уж совсем не люблю я ошибок и неточностей, а Александр Червинский в своем «далеке» видимо как-то запутался, если пишет, что «…умер Черненко, и все знали, что и Андропов вот-вот умрет», им там, видимо, все равно было, кто за кем умирал. Не то что нам. В общем-то, не в этом дело, главное, человек привлек внимание издателей и читателей и скромный труд, оцененный в 176 рублей за книжку, разошелся тиражом в пять тысяч экземпляров. Неделю назад я видел в Москве питьевую воду в импозантной бутылке с названием «Шишкин Лес», и теперь думаю: то ли роман уже увековечили, то ли автор позаимствовал свое название с этикетки бутылки? Какая, в принципе, разница?
Перечел статью и toto раз подумал, что новых имен не так уж много. Может быть, виновато мое пристрастие к «старым» мэтрам, а не к тусующейся молоди, перемежающей каждое слово бессмысленным матом, а вполне возможно, что дело так сегодня и обстоит, что большинство хорошего чтива написано именно мастерами. Ведь, несмотря на смену формации, которая столь же радикальна, как и смена пола, игра Михалкова, Меньшикова, Евгения Миронова, Олега Янковского, Чуриковой и других настоящих актеров и сегодня замечательна, а новые ребята, хоть и мелькают с частотой чуть ли не двадцати четырех кадров одновременно на всех каналах, чаще всего оставляют впечатление так и не запоминаемой массовки. Вот и в литературе примерно так же. Об этом красноречивее всего говорят полки в книжных магазинах и толпящиеся возле них покупатели.
А чтобы не оставлять свой глубоко субъективный взгляд на современную русскую литературу на такой несколько печальной ноте, все ж таки замечу, что, слава богу, книг стало много и среди них, поверьте, не мало таких, что душа радуется или печалится слезами просветления и еще много дней не можешь отойти от прочитанного, вспоминая и задумываясь, а это очень хорошо.