Хроника объявленного грабежа

* * *
Худшее время в Питере – начало марта.
Голод, как опытный экзорцист, гонит меня из спасительного тепла на сонные и грязные улицы. В драные шмотки ледяной волной вливаются вьюга и мартовская сырость.
Воистину, горе побеждённому.
Худшее время в Питере – первая половина 90-х.
.
Вот уже третий день подряд на рынке ничего заработать не удаётся. Я сижу на трубах отопления в позе врубелевского демона, ощущая себя персонажем картины «Разум на краю гибели». Парочка безработных обитателей соседнего подвала – Гурий и Лепёха, или Два-бойца – давно подбивает меня, наружно явного ботана, на грабёж пункта обмена валюты. Хвастливо заявленное вооружение состоит из парочки выкидух и потёртого ствола, похожего на стартовый пугач. Охраннику перед отключкой предполагается сунуть в нос пистолет, а то и треснуть им по лицу. Женщину-кассира логичней пугать ножом или бритвой – дыра на колготках куда ведь страшней выглядит, чем пулевое отверстие…
.
Парочке идиотов требуется вменяемый лох, который смог бы, не возбуждая подозрений, подойти к охране с отвлекающим, нелепым вопросом. Пользуясь моментом, налётчики вырубают стража и деловито баулят выручку. Я вроде как на шухере, или на подхвате. Кассирш, визитёров и сигнализацию в качестве проблемы Два-бойца не рассматривают. До сих пор я этих кретинов всерьёз не воспринимал, сознавая, что с имеющимся исполнительским мастерством выбирать придётся между тюрьмой и моргом. Представьте, говорил я неразлучным дружкам, что охранник на базары не поведётся, а то и вовсе перехватит инициативу... что тогда? А тогда валить его придётся всерьёз.
.
Морально-этические запреты дремлют, готовясь напомнить о себе по мере утоления голода. Наяву терзает мысль о том, что Ванька с Дашей тоже здорово хотят есть и могут стибрить что-нибудь в продуктовых рядах. Их, конечно, тут же поймают, сдадут в приёмник-распределитель, и оттуда их не вытащить. Эта парочка мне по душе, я надеюсь в своё время их усыновить. Когда оно придёт, моё время, я не знаю, но я убеждён, что оно наступит. Кто мог знать, что малыши не доживут, но об этом потом. После, ладно? Вспоминаю, и непроизвольный вырывается стон… Скулёж малышни рвёт душу.
Да и самому жрать хочется так… мне не с чем это сравнивать.
.
Осознав, что мы претерпели с финансами очередную фетяску, я нехотя подхожу к Лепёхе, невысокому испитому брюнету лет тридцати пяти, с бесформенным, мясистым лицом, и сообщаю, что базар принят – не пора ли за дело? Весть о том, что я и Два-бойца затеялись на скачок, мгновенно облетает весь подвальный бомонд: одни одобрительно цокают языком, другие изощряются в насмешках. Накал дебатов напоминает мультик «Ограбление по...». Мы целомудренно выпиваем на троих бутылку пива, выкуриваем по папиросе, отобрав пачку у весело гомонящей публики, и направляемся к месту будущего обогащения.
.
Весь недолгий путь я ломаю голову над тем, удастся ли выманить у подельников обещанную треть. Два-бойца не вызывают во мне ни капли доверия, да и мне они, кажется, не больно-то доверяют. Поэтому запорный вентиль, стыренный где-то в подвале и неплохо поработавший для меня в роли кастета, надёжно упрятан в рукав утеплённой куртки, болтающейся на исхудавших кистях.
.
Загребая раскисшими ботасами комья грязного снега, я размышляю: если пойдут экспромты, кладу обоих гадов и забираю табаш... потом забираю малышню – и в пригород, в Горелово, на дачу приятеля, где нас уже никто не отыщет. Но уходить в нелегалы отчаянно не хочется, и ситуация видится неразрешимой. Дойдя в своих размышлениях до рубежа «авось-и-как-нибудь», я возвращаюсь к действительности. Выясняется, что нам пока что везёт – публика в помещении отсутствует.
Пора открывать театр одного актера.
.
Поздоровавшись, я приступаю:
– Вот засада, паспорт дома забыл... нельзя ли поменять валюту по водительским правам?
– Нет... не знаю, надо у кассиров спросить, – теряется охранник, лысый седой детина, напоминающий артиста Пороховщикова, но без признаков интеллекта.
– Мне говорили, что даже на работу можно по ним устроиться! А тут-то уж... – неуклонно гну я своё. Никаких прав у меня в ту пору не было и в помине, но тема открыта. Охранник, не подозревая о движущих причинах трёпа, пучит глаза и скрипит извилинами.
.
Гурий, прыщеватый, тощий малый лет с невыразительной рожей, которой на вид лет сорок, выразительно переглядывается с Лепёхой, и два доходяги влекутся к нам, как мухи к свежему навозу. Внезапно общение прерывается. Раздаются глухие удары в тяжеленную дверь, и кто-то пока невидимый, с улицы, остервенело рвёт её на себя. Затем, обретя верное решение, дверь мощно толкают вовнутрь, и тяжелая дверная ручка, по виду из бронзы, прицельно бьёт Лепёху по копчику.
.
Налётчик всхрапывает, словно жеребец, рывком вздёрнутый на дыбы. От боли и неожиданности он застывает с разведенными в стороны руками, на манер гоголевского городничего. Лепёхина рожа, обычно маловразумительная, отражает сложную смесь изумления, боли и ненависти… губы беззвучно комментируют происходящее. Цитировать его не берусь, да мне и не до того.
.
Гурий досадливо морщится, подхватывает Лепёху под локоть и тащит в угол. Парочка живо напоминает фрагмент известного полотна «Явление Христа народу». Охранник сокрушённо хмыкает, бросает на стол рекламку и удаляется в сортир. Что-то я чувствую себя лишним на этом празднике жизни, но ненадолго. В проёме двери появляется старушка, которая произносит приятным контральто: скажите, здесь поменяют однорублёвые доллары?
.
Вот кому охране зубы заговаривать, мелькает у меня в голове. В ответ я истерически хмыкаю, прикрываясь брошенным охранником рекламным листком с очередной финансовой пирамидой, и предлагаю сдать однорублёвые доллары в форме явки с повинной. Старушка грозит мне сухим указательным пальцем, похожим на обгрызенный вязальный крючок, и устремляется к свободной кассе.
.
В этот момент Гурий, скрипнув зубами, шепчет:
 – Работай, падла, или я вас обоих с охранцом урою!
Спохватившись, я прихожу в себя. Охранник сыграл туш на сливном бачке и снова вернулся к работе. Я принимаюсь канючить, но входная дверь снова распахивается, и в зал входит троица в униформе – инкассаторы. Они обмениваются с охранником парой отрывистых замечаний. Чуть помедлив, двое проходят в кассовый отдел, а третий, вместе с местным стражем, устраивается в позе «быть начеку».
.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.
Я закрываю рот и снова открываю: Гурий с Лепёхой бочком продвигаются к выходу.
Н-да, расклады, мать твою… Вот придурки – не засечь время инкассации!
Мои яростные размышления обрывает третий униформист:
– Подхалтурить не желаете? У нас машина застряла, кто-то люк оставил открытым...
.
Я обрадованно подхватываюсь со стула – вот он, долгожданный табаш…
Минут через десять оба инкассатора выносят нашу несостоявшуюся добычу, и я, чуть погодя, присоединяюсь к ним. После краткой дискуссии мы решаем приподнять угол тяжеленного броневика, а потом откатить его в сторону. Делов-то.
.
Получив немного за труды, я говорю через силу:
– Мужики, чуток не добавите? Я непьющий – на книги не хватает...
Инкассаторы, сдержав досадливую гримасу, выдают еще пару ассигнаций, образовав в итоге стоимость ужина на троих. Ура! Да здравствует мыло душистое, ножки Буша и россыпь овощей. Плюс вечер на свободе.
Я ещё столкнусь с законом, хранящим чужое, и вновь неудачно…
Увы, граждане, криминал – не моя стихия.
И слава Богу.

* * * * * * *
По кн.: Ст. Голем, «Везучий, подонок!.. (Lucky M.)» (готовится к печати).