Кому не спится в ночь глухую...

* * *
Пустой желудок не обманешь: второй час ночи, а мне не уснуть. Со вздохом встаю, растворяю в остатках кипяченой воды утренний сахар, наспех проглатываю полученный дозняк и ложусь на две угретые, в проминающейся теплоизоляции трубы отопления. Закуриваю, заворачиваюсь в изодранное шерстяное одеяльце и снова пытаюсь заснуть. Из-за выступа стены доносятся бормотанье и взрывы смеха. На сей раз, похоже, страшилками на ночь делятся Рюха с Тунгуской, две подвальные шлюхи, да разномастная ребятня, от девяти до пятнадцати лет.
.
– Ну и вот!.. Сажают крыс, штук пятнадцать зараз, в один глубокий стакан или колодец, без разницы… – перекрывает гам бойкий тенорок.
Это Ванька, пацанок лет десяти. Умный, лиса-проныра, одновременно доверчивый и жестокий, вдобавок – прирождённый лидер. Хотелось бы, как выберусь отсюда, Ваньку с сестрой усыновить. Здешняя жизнь для них добром не кончится.
Одного опасаюсь, Ванька всё норовит испробовать на себе...
– Их, эт самое, не кормят-не поят, – продолжает юный шкет. – Начинают крысы, само собой, разборочки по понятиям: кто из них в авторитете. Съедают самых молоденьких самчиков, потом других... в итоге остаётся один-разъединственный боров, который всех съел. Его осторожно вынимают – он же бешеный, и люди его боятся... Запускают в трубу или в подвал, где крыс полно, ну, вот как в нашем... и он снова жрёт всех, а кого не съест, просто задушит! Вот это и есть крысиный король. А ты чё трёшь пацанам, Малява: двухголовый крыс какой-то, спинкой срослися... А срать они, по-твоему, как будут?!
.
Компания ржёт и сплёвывает. Шлюхи вяло хихикают. Тянется дымок передаваемого по кругу чинарика. Брякают ложки в жестяных кружалах, булькает ночной чифирёк.
– Это не страшно, крысы… вона их сколько, – вступает в разговор Рюха. – Возются, ну и пусть себе. Лишь бы ночью не лезли. Не боюсь я их, я вот по малолетке смалодушничала. Конфет мне захотелось, страсть! А Лёшик с компанией подговаривает, поедем да поедем. Ну, поехала я на посиделки, а Лёшик возьми да и проиграй меня в секу… ага.
.
Голос одного из пацанов постарше: почём встала-то?
–Да недорого… тебе зачем? Ну, поцоны меня на хор и поставили, ага. Я ещё ничо такая была, помоложе-покрепче. Отлежалась немножко, проблевалась. Потом возьми да и выколи Лёшику глаз. Вилка на столе лежала двузубая, огурцы ей в банке ловили.
Ох, и били меня пацаны, страсть! Потом в лес отвезли, выкинули. А осень была – пулю тратить вроде как пожалели. Чего там, падаль… сама издохнет.
.
Ну, я полежала до ночи – боялась, что вернутся… потом поползла вдоль обочины. А к утру гляжу, старичок такой идёт. Испугался меня, обмер, а я давай его обнимать… ага. Выпоил меня травами, царство ему небесное. Сторож на кладбище оказался. Ну, пожила я у него года четыре, как с мужем. Он ещё ничего, крепкий был… а как помер, дружки, конечно, прогнали. Прибилась вон к козлам этим… ага. Всё одно, летом уйду на юга.
Там бывают миссии благотворительные.
Возьмут меня, хотя бы санитаркой, санитарки везде нужны... с харчами не пропаду.
Армянское радио, да? В Армении с мясом хорошо, без мяса плохо!
А чё тут с вами? Туберкулёз один.
.
Все вздыхают: положим, у Рюхи СПИД, но туберкулёза здешние обитатели боятся куда больше, чем СПИДа или сифилиса. Всеобщее убеждение таково: чего СПИД? Поболел-поболел, да и помер. Сифон, если нос не провален, подлечат. Триппер, это вообще как насморк… вшей тут и за болезнь не считают. Вот тэбэцэ, или тубзик, это край: мучают уколами лет пять, потом всё равно сдохнешь.
.
– Я вам лучше про сфинксов расскажу! – в угрюмое молчание врывается голосок четырнадцатилетней Даши, сестры Ваньки. Помните девочку из фильма «Когда деревья были большими»? Инна Гулая, кажется... Так вот, Даша – улучшенная копия, чистенькая всегда, причёсанная. Глядя на неё, и я себе не позволяю распускаться.
.
 – Сфинксов подарил нашему царю французский царь Наполеон Бонапарт за то, что мы у него войну выиграли. Бонапарт сначала сам сфинксов в Египте на что-то выменял, а потом держать у себя не захотел, стрёмно стало. Вот, значит. Поехали сфинксы в Россию по реке, а корабль потонул. И доставать их царёвы спасатели не хотят, боятся. Прошёл слух, что страшное проклятье на сфинксах лежит от египетских жерецов.
.
Жерецы – это которые служили богам разным, да ещё астрономию придумали. Вот, значит. Всё же вынули сфинксов из воды, поставили на берегу. А на боку у них надписи на жерецовском языке, только прочитать никто не может.
Ну, царь позвал двух историков: читайте, говорит! Один прочитал – и с ума сошёл. Второй прочитал – собрал манатки и бежать, куда глаза глядят. Царь его спрашивает: ты чего? А он: проклятье, говорит, над городом! Быть ему пусту!
Пустому, значит, без людей.
Что такое проклятье? Ну-у... вот ты идёшь домой, Ванька, и знаешь, что не виноват ни в чём, а бить всё равно будут. Это и есть проклятье.
.
Ничего не скажешь, наглядно: Ванька с Дашей месяц назад сбежали от постоянных отцовских побоев. Голосок Даши словно озаряет темноту:
– И с тех пор, как дожди зарядят по осени, сфинксы перестают улыбаться – правдочки, я сама видела! Они же из пустыни, воды не любят. Домой хотят, вот и злятся.
– Домой все хотят, да не все могут! – в разговор влезает Люська-Тунгуска. – Я вон три года из запоев не вылазию. Как, бывало, вступит очередной раз, дочь с меня золотишко долой, паспорт заберёт, да и документы на жильё – а я, один хер, найду себе компашку синяков таких же, да как нажруся в хлам! И всё спущу.
Меня и били уже, и лечить пытались, и запирать... всё едино.
Ну и допилась однажды: просыпаюсь, а памяти никакой. Детство помню, а как маму звали, забыла! Что дочку рожала, помню – как вижу её, всё равно что! А имя дочкино не скажу. И себя назвать не умею. Плакала я… часа три, наверно. Синяки меня в ментовку отвели, а там дежурный смеётся: в розыск подавайте её – может, кто и отыщет! Немтырь я теперь – Тунгуска и есть, Люська-Тунгуска... Эти вон хмыри и прозвали.
Говорить не разучилась, и то, слава Богу...
Но я уже не слышу её. Наконец-то ночь вступает в свои права.

* * * * *
Цит. по кн.: Ст.Голем, «Везучий, подонок!.. (Lucky M.)» (готовится к печати)