История только для женщин

 

 Иногда тебе кажется, будто все на свете объединено между собой какой-то привычной и нерушимой связью, о целесообразности которой никто всерьез не задумывается и не рассуждает, а просто люди воспринимают составляющие вместе и не пытаются развести их в разные стороны. И, вправду, кто способен подолгу рассуждать о союзе друга, товарища и брата, связанного общими, но никому не известными устремлениями. Ну, допустим, что близость друга с товарищем еще можно как - то объяснить, тогда опять же остается загадкой, чем друг отличается от товарища и зачем рядом с этой парочкой находится чей - то брат. Или, скажем, другой союз, где долгие годы соседствуют рядом народ и партия. Что у них общего, если взглянуть всерьез? Хотя, многие, наверное, примутся утверждать, что этот союз объединяет единство. Но, ответ ли это или только привычное выражение? Какое единство может быть у народа с партией и почему у тебя лично, нет никакого единения ни с одной партийной ячейкой. Да и хрен его знает, зачем, вообще, людям нужно быть вместе, если каждый индивидуален сам по себе, а союз всегда претендует на нерушимость. Честное слово, запутаться можно со всеми этими союзами и связями. И, если уж, как говориться, муж и жена одна сатана и один в поле не воин, то почему ты все равно идешь по улице в полном одиночестве, возвращаешься в пустую квартиру и не перестаешь надеяться на простое женское счастье, поджидающее тебя где - то по дороге.
- Здравствуйте, - приветливо здороваешься ты не со счастьем, конечно, а с соседями по лестничной площадке, называя их по имени и по отчеству, а заодно гремя связкой ключей от квартиры и от кабинета.
Да, да, именно от квартиры и от кабинета, хотя тебе еще только двадцать шесть лет, у тебя уже есть все вышеперечисленное, с мебелью и отреставрированным паркетом, отчего ты чувствуешь себя еще более одинокой, потому что тебе скоро двадцать семь, а вокруг тебя не наблюдается ни друга, ни товарища, ни брата. Только этот паркет, мать, его величество.
- Здравствуйте, - здороваешься ты возле лифта со знакомой старушкой Марией Ивановной и переступаешь темный порог своей двухкомнатной квартиры, где кроме тебя никто не включит лампочку.
- Здравствуйте, Мариночка, работаете допоздна, - успевает сказать соседка Мария Ивановна, желающая в один прекрасный день все - таки навязать тебе своего сына Димочку, который тебе совсем не к чему ни в женихах, ни в друзьях и ни в соратниках по партии.
- Почему, если ты прожила на свете четверть века, но еще не успела зарегистрировать или расторгнуть какой – либо союз, окружающие сочувствуют тебе и стараются помочь, полагая, что ты в этом нуждаешься? Почему соседские бабушки не стесняются предлагать тебе в женихи своих родственников мужского полу, явно разлагающихся от деградации, - спрашиваешь ты у своей замужней подруги, которая звонит тебе каждый раз по вечерам.
- А ты бы не перебирала в институте, так сейчас бы бабушки не предлагали тебе своих недоумков. Уже давно бы была замужем, как нормальная. Чем тебе Леха был плох?
Вот так всегда, ты же еще оказываешься и виновата в том, что отвадила от себя этого крайне озабоченного юношу со стоматологического отделения.
- Так он же полный идиот, о чем ты, вообще, говоришь? – Возмущаешься ты в трубку и в поисках тепла подходишь к горячему чайнику, потому что отопление отключили, а приблизиться тебе больше не к кому.
- Ну, знаешь, идиот Леха или нет, а Ирка, вон, живет за ним и ни на что жалуется. Леха народу зубки защищает от кариеса по бешенному прейскуранту, а Ирочка в салонах красоты денежки просиживает. То – то херово ей с Лехой живется, - с издевкой упрекает тебя институтская подружка, не ведая того, что ты уже почти не слушаешь ее, а внимательно следишь за событиями на экране телевизора, где французы отчаянно сражаются за демократические выборы.
- У него же член является единственным органом чувств. Зачем он мне такой нужен? – Опускаешь ты в чашку пакетик заварки на ниточке и поливаешь сверху кипятком, стараясь скрыть обиду на подругу и понимая, что обижаться могут только слуги на господ, остальные вправе отстаивать свое мнение.
- Ну и запросы у тебя, Маринка. Член у Лехи, видите ли, превалирует над другими органами. Ты, вообще, в своем уме? Что ж в этом плохого? Короче, я тебе чего звоню, хочу тебя с хорошим мужиком познакомить. Согласна?
- А кто он такой? – Спрашиваешь ты у подруги, потому что еще считаешь себя вправе интересоваться кандидатурой претендента.
- Я с тебя падаю, Марин. То тебе одной херово живется, а то, кто он такой. Да какая тебе разница, если человек при деньгах и с головой в дружбе. Классный он мужик, поверь мне на слово. Позвонит тебе вечерком, сегодня или завтра.
- Так, у меня ж завтра дежурство. Куда он мне позвонит, в отделение? – Вспоминаешь ты о своей запарке на работе и уже не хочешь никаких звонков от мужчин, потому что женское отделение до краев наводнено шизофренией по причине затянувшейся весны.
- Короче, слушай и запоминай. Я ему все твои телефоны дала, рабочий, домашний, мобильный, куда дозвонится, туда и дозвонится. Рассказала ему немного о тебе, что ты врач, что читаешь много, что умная, аж, спасу нету. Ну, рост там, вес, все такое. Фотографию нашу институтскую ему показала. Ты там, помнишь, в нижнем ряду стоишь, в белой блузке, на мир широко пялишься. Ну, ладно, отключаюсь, мне детей надо укладывать. Целую. Жди звонка.
И понеслось в твоей голове. Прямо карусель, как у всех ненормальных баб, хотя ничего особенного в твоей жизни еще не переменилось от этого разговора с подругой, но ты все – равно идешь в ванную и начинаешь там оценивать себя по всем частям тела, хотя могла бы уже сидеть в кресле, пить чай и смотреть телевизор.
- Грудь у меня средняя, держится пока в воздухе, не падает на ребра. Ну, грудь, как грудь, третий номер. Вам, уважаемый незнакомец, нравиться пятый размер, тогда извините, силиконовая хирургия не для меня, я психиатр. Да, кстати, ростом я тоже не дотянула до ста семидесяти целых пять сантиметров и, знаете, в бедрах слегка полновата, зато ноги красивые. В бедрах сто сантиметров, а ноги классные, представляете. Нос у меня прямой, глаза серые, два уха имеются, не торчат. Волосы не наращенные, крашенные, правда. Ногти стригу коротко, медицина, сами понимаете, требует идеальной чистоты.
Пока ты распинаешься и выделываешься напротив зеркала перед своим собственным отражением, в комнате раздается телефонная мелодия, и ты бежишь на цыпочках к аппарату, на ходу ругая подругу за невыносимую назойливость в вечернее время.
- Да, слушаю, - гаркаешь ты в трубку.
- Добрый вечер, - здоровается с тобой мужской голос и ты сразу понимаешь, что тебе звонит твой новый ухажер, - простите, Марина, что я так поздно вас беспокою.
- Ничего, я смотрю фильм, - сразу привираешь ты, позабыв о беспокойстве и ничуть не возражая против звонка, хотя стоишь нагишом и совсем еще не знаешь того, о чем следует говорить с этим мужчиной.
- Меня зовут Альберт, - называет себя по имени голос и молчит, позволяя тебе вклиниться в беседу со своей реакцией.
Ты тоже молчишь и только дышишь в трубку, потому что за двадцать шесть лет научилась не разговаривать слишком активно с незнакомыми мужчинами. С годами ты стала гораздо экономнее расходовать внезапные душевные порывы.
- Я не знаю, что предлагают в таких случаях, наверное, нам нужно организовать встречу, - проговорил мужчина, так и не дождавшись твоей реакции.
- А зачем мне встречаться с вами? – Бухаешь ты грубоватым вопросом только потому, что дала себе слово больше не исполнять с разбегу мужские желания.
- Вы против встречи? - Спрашивает тебя Альберт спокойным голосом.
Кажется, ты хватила лишнего, спровоцировав своим нелепым вопросом критическую ситуацию, при которой врачи переглядываются и говорят: «мы теряем больного».
- Завтра я дежурю в больнице, можно встретиться в пятницу, сразу после обеда, если не возражаете, - позволяешь ты оппоненту ухватиться за протянутую тобой соломинку.
- Мне неудобно после обеда, давайте увидимся после семи вечера, - перестает он извиняться и больше не церемонится с тобой, чем ощутимо задевает твое изнеженное одиночеством самолюбие.
- Это слишком неудобно для меня. – Тут же мстишь ты за свое продолжительное стояние посреди комнаты без трусиков и за нарушение Альбертом церемониала завоевания женщины. - Я после семи не ужинаю и даже не пью лимонад, а ровно в девять ежедневно смотрю выпуск новостей.
- Придется сделать исключение, Марина, ради нашего знакомства, - смеется мужской голос, игнорируя выдвинутые тобой капризы, - в пятницу я заеду за вами на работу в начале восьмого. Доброй ночи.
Где – то внутри тебе становится приятно оттого, что кто – то, еще совсем чужой тебе, вызвался принять решение за себя и за тебя, будто понимая, насколько ты уже устала все решать в одиночку, потому что ты обычная женщина, хотя и заведующая отделением, но все – равно созданная природой только в помощь мужчине.
- Доброй ночи, - согласно произносишь ты и уже сокрушаешься над тем обстоятельством, что пятница не за горами, а тебе еще нужно столько всего сделать.
Однако, за эти дни ты успеваешь не только стойко пережить одно из тяжелейших дежурств в больнице, но и испортить в своем внешнем облике все то, над чем кропотливо ворковала годы. И все только потому, что ты решилась поменять длину своей прически и осветлить цвет волос на парочку тонов. В итоге ты становишься похожей на дешевую куклу, произведенную по американской картинке в захудалой провинции Китая. Перекрашивать пряди волос еще раз или долго злиться на саму себя за новый имидж у тебя не остается времени, так как пятница уже расправила во всю ширь солнечные лучики и осветила каждую клеточку оконной решетки в палате для острых больных.
- Вот, передали цветы от ворот, мужчина передал, - протягивает тебе пожилая санитарка Алексеевна букетик из нескольких нарциссов, - просили только не позабыть про девятнадцать часов.
Ты не отвечаешь Алексеевне и наполняешь вазочку водой, рассматривая каждый из семи цветочков на тоненьких стебельках. Тебе ужасно хочется капризничать и задаваться вопросом, почему тебе не прислали грациозные розы, хотя особенное твое восхищение всегда и повсюду вызывали именно весенние первоцветы.
Однако, часовое движение не так послушно, как гимнастический обруч и не собирается крутиться только вокруг твоей талии в соответствии с твоими капризами, а неумолимо несется вперед, оставляя для тебя всего один час до встречи с Альбертом, хотя у тебя на столе лежат еще две истории болезней.
- Ничего не идет в голову, - сокрушаешься ты, бесконечное число раз выглядывая в окно и пытаясь хотя бы немного сосредоточиться на рабочих моментах.
Ты не можешь позволить себе выйти из отделения в соответствии с назначенным временем и желаешь опоздать на встречу, стараясь то ли предстать перед Альбертом в образе занятой женщины, то ли наказать его за всех тех мужчин, которые так давно не приглашали тебя на свидание. Так это или иначе, но только в половине восьмого ты выходишь из больничных дверей на улицу, хотя уже битых полчаса проторчала возле окна кабинета, откуда внимательно рассматривала автомобили, припаркованные в больничном дворе.
- Он что на «Москвиче» ездит? Ну, и дела. - Спрашивала ты сама себя, притаившись за топорщащимися от крахмала шторами, хотя в глубине душе радовалась тому, что во дворе не видно ни одного «крутого» авто, кроме «Форда» главного врача.
Наконец, ты, спустившись в лифте на нижний этаж и стараясь держать спину ровно, чтобы выглядеть спокойно и красиво, доброжелательно попрощаешься с санитаром Митричем и останавливаешься на высоком крыльце, не наблюдая вокруг никого, кто мог бы мог быть заинтересован во встрече с тобой.
- Ну, и ну, - возмущаешься ты, рассматривая от нечего делать, как какой – то наглец в оранжевой безрукавке дорожника ругается с охранником у проходной и пытается въехать в больничные ворота на огромной машине, груженной чем – то ужасным, вроде здоровенных обломков старого асфальта.
- Марина, Марина, иди сюда, - слышишь ты требовательный мужской голос и с ужасом осознаешь, что машина с асфальтовыми глыбами приехала именно за тобой.
В этой ситуации тебе хватает всего пары секунд, чтобы оправиться от потрясения и принять твердое решение не церемониться дальше с этим Альбертом – укладчиком мостовой, как ты уже успела окрестить его внутри себя, но неожиданно ты оказываешься в самом дурацком положении.
- Послушайте, уважаемый, здесь стационар для душевно больных людей, почему вы позволяете себе так грубить представителю нашей охраны, - подходишь ты к машине Альберта и готовишься продолжить речь представителя руководства больницы, совсем позабыв про то, что тебе двадцать шесть и пора бы уже подумать о личной жизни.
- Привет, Марина, водитель машины руку сломал, а «КАМАЗ» не должен простаивать, придется тебе поехать со мной минут на тридцать. Экзотика не помешает, давай, прыгай в кабину.
Ты даже не можешь сообразить сразу, как тебе реагировать на это жуткое предложение со стороны некого Альберта.
- Как это прыгай, я правильно вас поняла, - заикаешься ты от негодования, округляя ничего непонимающие глаза, словно ты всю сознательную жизнь только и делала, что ездила в автомобилях высокого класса, а не прыгала по утрам и вечерам в маршрутные такси и не забиралась в больничную развалюху с выцветшей надписью «медицинская помощь».
- Как это, проехаться с вами? – Представляешь вдруг ты, как выглядишь из всех окон больницы полной дурой, а потому не можешь позволить себе такое неординарное начало свидания.
- У меня всего пять минут, Марина, нужно груз успеть сбросить, шевелись, - требует Альберт, беря тебя без спроса за талию и нежно целуя в твой личный висок, - здравствуй. Тебе цветы передали? Я тут проезжал после обеда, не было времени с тобой увидеться, доверил подснежники какой – то бабуле.
- Это были нарциссы, - вспоминаешь ты о том, что могли бы быть и розы, но влезаешь на ступеньку автомобиля, опасаясь, что такой простецкий мужик, как этот Альберт, может сейчас же подставить свою ладонь под твою задницу.
- Раздвигай шире, задену, - с ужасом слышишь ты и сжимаешь ноги, оборачиваясь на страшные слова Альберта, который совершенно игнорирует твои драгоценные ягодицы и орет в сторону охранника, показывая рукой на створки ворот.
- Давай, бери левее, - громко огрызается охранник больницы, - проходишь, давай, давай.
Все, что ты видишь теперь из лобового стекла кабины, находится намного ниже тебя, отчего смотрится забавно и непривычно. Автомобили, например, вокруг стали какими - то маленькими и светофор на перекрестке, который еще утром был высоким и значимым, выглядят теперь похожим на сутуловатого и неуверенного в себе юношу.
- А какова история вашего имени, кто предложил назвать вас Альбертом? – Спрашиваешь ты громко, не переставая развлекаться тем муравейником, что снует по шоссе вокруг «Камаза».
- Альбертом назвал отец, - начинает рассказывать тебе водитель, - он армянин, а мама донская казачка. Они всю жизнь живут в Урюпинске. Мама в церкви трудится, а отец с родственниками подсолнечником занимаются. Знаете, урюпинские подсолнечники особенные и масло из них особенное, солнечное.
- Урюпинск, - мечтательно повторяешь ты, улыбаясь, и уже хочешь больше узнать о том месте, где соседствуют рядышком церковь и солнечные подсолнухи.
- Волгоградская область, святые холмы, жаркие просторы, - поясняет тебе Альберт, - съездим в августе, удивишься степной красоте. Ты сама откуда?
- Я не знаю, мой отец офицером был, всю страну объездил.
Тебе уже начихать на то, что Альберт так уверенно говорит об общей поездке в Урюпинск, не спрашивая на то твоего согласия, потому что ты отчетливо понимаешь, насколько естественно чувствовать себя женщиной рядом с мужчиной, знающим, чего ему хочется.
Спустя час ты уже сидишь в ресторанчике напротив Альберта, пьешь прохладную минеральную воду без газа и завидуешь, видя, как смачно твой новый знакомый управляется с аппетитным куском отбивной свинины, сбрызгивая мясо капельками темного соевого соуса.
Он ест и больше не уговаривает тебя ужинать с ним вместе, потому что ты уже насмешила его своим презрением к пище в вечернее время.
- Еда после работы умиротворяет, я завтракать не люблю, пью чай и в половине седьмого уезжаю на работу, потом обедаю с рабочими на участке. Но ужин – святое.
- Вы всегда здесь ужинаете? - Хитришь ты, скрывая свою заинтересованность тем, что Альберта в этом ресторане знают и официанты, и завсегдатаи.
- По выходным здесь бываю, а так, в основном, дома готовлю понемногу. Пельмени отвариваю или курицу тушу с зеленью, по маминому рецепту, с эстрагоном.
- А я вечером дома только чай пью, - признаешься ты, все еще поглядывая на тарелку Альберта, где красуется мясо между хрустящими ломтиками картофеля, - обедаю в больнице. А у вас была семья?
- Почему была? – Успевает твой ухажер резать мясо и удивляться. – У меня есть семья, мама, отец, родственники, сын. Сыну восьмой год, первый класс заканчивает, живет в Урюпинске с моими родителями, его мать, моя бывшая жена не возражает против этого. Она замужем за иностранцем в Финляндии.
- А почему вы развелись, - задаешь ты вопрос, от которого не в силах удержаться, словно бы надеешься услышать подробный рассказ о целой человеческой жизни мужчины и женщины здесь и сейчас, за столиком ресторана.
- Потому что я был дураком, молодым дураком.
- Как это? – Искренне пугаешься ты такого ответа, привыкнув к совершенно другим мужским откровениям о бывших отношениях, где дурами всегда являлись женщины.
 - Вот так. Не чувствовал семью. Понимаешь? Мужики иногда позволяют себе жестокие игрушки. Я в то время считал, что достаточно того, что я обеспечиваю ее деньгами, остальное неважно. У меня два своих «КАМАЗа» появилось, кран, заработки хорошие начались. Зимой хуже, тыщ по шестьдесят в месяц, а летом, в сезон, только успевай зарабатывать. Крутился, вертелся, сам за баранку садился, грузы гонял, потом друзья, казино, мотоциклы. По ночной Москве катались. А она устала так жить, устроилась работать в фирму строительную, там с финном познакомилась, с инженером. Потом девочку родила в Финляндии. Вот и все. Сыну пять лет было, когда официально развелись.
- Сложно, - окончательно расстраиваешься ты, не почувствовав сердцем неприязни Альберта к его бывшей супруге.
- Да, непросто, давай я тебе вино закажу. Здесь есть хорошее итальянское вино. Любишь светлое?
- Можно, - охотно соглашаешься ты, потому что, в самом деле, хочешь хлебнуть чего – то успокоительного, дабы прояснить внутри себя тот факт, нужен ли тебе этот Альберт с его женой в Финляндии, с «КАМАЗами», с кранами и с малым ребенком в Урюпинске.
Снова наступает ступор. Так случается с тобой всякий раз, когда не все складывается так, как ты сама себе наметила и надумала.
- Ни образования у него толком нет, ни профессии, так, потная гонка за рублем. – Уже начинаешь ты уговаривать себя избавиться от всякой непредсказуемости, привыкнув к тому, что все в твоей жизни стабильно и спокойно. – Квартира в Москве после смерти бабушки, интересная работа, публикации в медицинской периодике, международные конференции, вид с балкона на зоопарк, полки с книгами, чайник, горные трассы под Питером, лыжи в кладовке.
Ты сидишь и не разбираешь вкуса вина, а просто потягиваешь его, как лимонадный напиток и думаешь о чем - то своем, о женском.
- У тебя ноги устали? – Слышишь ты голос Альберта и совсем не догадываешься о том, почему на свидании в твои двадцать шесть лет у тебя спрашивают именно об этом.
- Нет, - выпрямляешься ты в кресле, полагая, что слишком расслабилась и сгорбилась в плечах.
- А туфли чего сняла?
- Просто привыкла сидеть за столом в более удобной обуви, ноги немного отекли на каблуках. - Оправдываешься ты за содеянное и отчетливо чувствуешь, что не все так гладко в твоей биографии и тебе есть, что скрывать от внимательного мужского взора.
- Поедем ко мне домой, я надену на твои ноги настоящие войлочные тапочки, подарок дяди из Армении.- Говорит он так запросто, словно предлагает тебе порцию мороженного на десерт, и смотрит на тебя настолько пристально, что не предоставляет тебе ни малейшего шанса соврать о том, будто бы тебе и впрямь этого не хочется.
- Поедем, - соглашаешься ты, не выдерживая такого смелого рассматривания твоих реакций, и немного ощущаешь себя женщиной легкого поведения.
Ну, что ж, за двадцать шесть лет с тобой бывало всякое, и это, пожалуй, не самое худшее. Хотя, ты немного разволновалась от мысли о предстоящем сближении, потому что в последний раз прижималась к мужчине почти год назад.
Тапочки, и в самом деле, оказались отменными, широкими, теплыми и необычными на вид. Как, впрочем, и посмеивающийся над тобой Альберт, предложивший тебе для храбрости немного коньяка в стакане, а потом уложивший тебя в постель так, что сопротивляться не было никакой охоты.
- У него есть все, что нужно иметь мужику, и он умеет этим пользоваться,- едва успела подумать ты, как вновь сладко содрогнулась всем телом, невольно прогибаясь по всей длине позвоночника, чтобы хоть чуточку усмирить подкараулившее тебя наслаждение.
- Еще? – Улыбается над тобой мужчина, позволяя тебе без ограничений пользоваться его телом и вместе с ним радоваться жизни.
- Еще, - рискуешь ты, не веря тому, что это происходит в действительности, а не в предрассветном сне.
На этот раз твоя рабочая суббота начинается чуть позже обычного, потому что ты попала с этим мужчиной в ситуацию, о которой не могла даже предположить.
- Доброе утро, - проговариваешь ты в пустоту его квартиры, оглядывая на полу рулоны обоев и широкие кресла, упакованные в полиэтилен.
Тебе никто не отвечает, и ты прижимаешь к своему телу простыню, чтобы хоть как – то защититься от надвигающейся непредсказуемости.
- Альберт, - зовешь ты, переходя из спальни в коридор и попутно постукивая кулачком в дверь туалетной комнаты, пока не приходишь в кухню и не обнаруживаешь там, на столе, лист бумаги и три ключа, лежащие рядышком.
«Мариночка, я не хотел будить тебя. Посмотри в окно. Видишь у подъезда «Рено» синего цвета? Ключи на столе. Можешь пользоваться. Большой ключ от верхнего замка квартиры. После работы я позвоню тебе. Альберт».
- Ужас, - первым делом паникуешь ты, потому что не умеешь пользоваться синим «Рено» и совсем не представляешь себе, как можно побыстрее выбраться из этого района, чтобы поспеть на работу к половине девятого.
Весь день идет у тебя на перекосяк и тебе не нравится буквально все, что способно напомнить о прошедшем свидании, особенно вчерашние трусики и полнейший хаос в твоей голове.
- Что за ужас, что со мной такое, - злишься ты на себя, сидя в рабочем кресле и ощущая боль во всех мышцах.
- Вам цветы передали, - неторопливо входит в твой кабинет пожилая санитарка Алексеевна и кладет на твой стол три длинноногие розы в кружевной обертке, - наказали напомнить, чтоб не забыли про вечер. В пять позвонят вам.
- Почему не первоцветы, - хочешь ты, было, поморщиться на розы, но тут же вскрикиваешь от неудачного шевеления в кресле, и чуть не валишься на пол из – за боли в спине.
В пять часов вечера ты видишь за окном больницы знакомый «КАМАЗ» и, не медля ни секунды, спешишь к воротам, на встречу с Албертом, слегка прихрамывая несгибаемыми ногами на высоких каблуках, но удерживая спину совершенно ровно, чтобы выглядеть красивой и сексуальной женщиной в глазах желанного мужчины.
- Прыгай в машину, Марина, проедемся до разгрузки, тебе розы передали, - командует тобой твой ухажер, уже подставляя свою широкую ладонь под твои ягодицы и попутно шаря другой рукой за поясом твоей юбки.
- Спасибо тебе, очень красивые розы, - не возражаешь ты уже ни против чего.
- Это ты у меня красивая. Почему машину не взяла у подъезда? - Кричит тебе Альберт сквозь шум мотора и позволяет тебе вновь расслабиться, чтобы почувствовать себя женщиной.
- Иногда кажется, будто все на этом свете объединено общностью, как, например, народ и партия или друг, товарищ и брат. Особенно часто задумываешься над этим в минуты одиночества, когда мысли цепляются за разную ерунду и когда светофоры кажутся тебе большими и значимыми, как чайник, как горные лыжи в кладовой или диета после семи вечера. - Отвечаешь ты ему.
- Эта цитата из какой книги? – Спрашивает тебя Альберт.
- Какой же ты чудной, - смеешься ты над ним и мечтаешь о войлочных тапочках, таких больших, теплых и непривычных.