В гостиной

Люди любят кроликов, лягушек, уток… Каждый находит друзей по себе. Я шла по мокрому песку, смотрела на детей и крутила в руке серебряный шарик на цепочке и удивлялась тому, насколько человеку не нужен ответ. Я же пыталась найти ответ, хоть какой-то – в шорохе листьев, в грохоте депо… Но так или иначе я находила человеческие глаза, которым так хотелось меня обмануть, бросить, отвернуться – но им удавалось лишь закрыться и уснуть от скуки.
Я вышла на улицу, полную жара середины летнего дня. Я шла по раскаленному асфальту, смотря на капельки пота, скатывающиеся по лицам прохожих. Я сидела на лавочке в тенистом дворе, разглядывала беременных женщин и напевала под нос старую беззаботную песенку. Я училась не заботиться, но оттого заботилась все больше – о том, что может, я тогда расплавлюсь, к сыр в печи, и меня просто съедят – не надеясь, что я позабочусь о них.
Я не отводила глаз от дороги, пролетавшей мимо. Летели ли другие вместе с ней? Летели, как миллионы берез нашей страны. Я не видела ничего кроме потока – странного оттого, что начинало казаться, что лишь со мной что-то происходит, а там, со всех сторон, остается застывший умирающий мир. По коридору шла проводница, гремя ложками в стаканах чая, я глупо и хмуро улыбалась, потому что поняла, что хоть она и в поезде со мной, но двигаюсь я одна – безоглядная гордость медленно жевала мои мысли вот уже много лет.
Я сидела на диване и смотрела на ковер. Я думала о том, как люди любят кроликов, лягушек и уток. Я крутила в руке серебряный шарик на цепочке, напевала под нос старую беззаботную песенку и слышала с кухни звон ложек в чашках чая, заваренного подругой – и я понимала, что сейчас мне уже нечего искать, что у меня есть все, что нужно. Я могу написать и быть прочитанной, просто так, без всяких бессмысленных восхищений, кем-то быстро ставшим таким родным и ценным, и мне несомненно будет хорошо…. Мне и сейчас хорошо – ведь сейчас я написала и я прочитана тобой.