Вопросы

 «Вопросы» – роман о тех далеких временах, когда люди пользовались пленочными фотоаппаратами, стреляли из пистолетов
и верили в любовь.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЗНАКОМЯТСЯ?

– Левее немного станьте. Левее... Нет, не туда. И чуть дальше от памятника. И сумку уберите из кадра. Опустите ее. Здесь не украдут. Нет, я не настаиваю. Держите ее, конечно, вам даже идет. Очень к лицу.
Она наблюдает уже с четверть часа за его работой. Памятник сер, скучен, тяжел для восприятия. Неизвестно, кому. Неразборчивая надпись. Но это, похоже, та достопримечательность, на фоне которой люди мечтают запечатлеть себя в столице.
У него зябнут руки, и он прячет их в карманы короткой куртки. Лица людей в кадре меняются, а памятник остается. И ветер остается, и холодное столичное небо вверху и вокруг. Слышно, как щелкает фотоаппарат. Он оглядывается по сторонам и упирается в нее взглядом. Она ждет небрежной улыбки, но он вдруг резко срывается с места, будто подхваченный порывом холодного ветра, и направляется к ней через площадь, сунув руки в карманы. Останавливается в шаге.
– Ну?
– Что? – теряется она.
По его лицу скользит серое небо, и он отступает. Возвращается к памятнику. Обознался или спутал ее с кем-то. Но зачем так грубо?
Спустя несколько минут, она тоже подошла к памятнику. Что-то было в его лице и покрасневших от холодного ветра руках такое, что оказалось вдруг важнее и памятника, и ветра, и самого города. Он взглянул теперь приветливо-равнодушно.
– Хотите сфотографироваться?
– Хочу, – кивнула она.
– Левее немного станьте. Нет, не туда. Еще левее...
– Ты только здесь работаешь?
– Это моя точка.
– Все время снимаешь этот памятник?
– Я никого здесь не снимаю. Я фотографирую людей.
– Это интересно?
– Улыбайся...
Она улыбается. Ветер развевает длинные волосы. Щелчок фотоаппарата запаздывает. Он смотрит на нее в объектив.
Теперь он смотрит внимательно. Не так, как двадцать минут назад, когда принял ее за ищейку или папенькину дочку, не решающуюся купить. Тогда он колебался, пытаясь оценить ее внешность. Сейчас он не колеблется – она красива. У нее длинные прямые волосы и зеленые глаза, высокий лоб и правильные черты – без изьяна, но облик в целом суховатый, приличный, скромный. Он никогда не обращал внимания на таких скромниц. Всегда ценил шквал эмоций – в жестах, на лице и в постели. И от этих шквалов уже зашкаливает. А на самом деле – что он любил?
– Улыбайся... улыбайся... улыбайся. Так.
Она стерла улыбку.
– Первый шаг к карьере фотомодели, – кивнул он. – Говори адрес, вышлю тебе карточки.
Она назвала адрес. Город на юге, у моря. Далеко. Значит, занесло ее на север холодным ветром, как перелетную птицу, не дождавшуюся настоящей весны.
– Я может и сама заберу фотки, – добавила она. – Мы здесь задержимся, наверное. Меня зовут Таня.
– А меня Дим. Ну? Будем знакомы?
Протянул ей руку, покрасневшую от холода. Она ответила торопливым пожатием, не сняв перчатки. Ее ладошка в перчатке оказалась совсем маленькой и теплой. И это толкнуло его на необдуманный шаг. И это был шаг в сторону. А любой шаг в сторону всегда чреват непредвиденными последствиями.

– Давай в кафе? – спросил он.
– А как же работа?
– Мне нужно отогреться.
Они молча перешли площадь и юркнули в кафе под скромной вывеской «Мираж». Дим кивнул знакомому официанту.
– Два коктейля плюс пожевать.
Он тут свой. Официанту известно, какие коктейли, известно, что пожевать и к чему «плюс». Оказалось – что-то крепко-алкогольное под заморские салаты. И оказалось – дорого. Он положил фотоаппарат на стол рядом с тарелками.
– Ты спрашиваешь, интересно это или нет? Это интересно. Памятник один, а люди разные. Мы работаем с ним в паре. Изо дня в день.
– И зимой?
– И зимой. И зимой в городе полно туристов, иностранцев. И все они вертятся в центре...
В кафе многолюдно и шумно. Музыка орет, что есть мочи. Таня оглянулась, пытаясь угадать, откуда несется этот шум.
– Эй, Жор, заткни музыку! – крикнул Дим бармену.
Стало тихо.
– Ты здесь совсем свой, – поняла Таня.
– Да, меня знают. Моя точка рядом. Я всегда тут греюсь.
– И хорошие фотки ты делаешь?
– А сейчас все делают хорошие фотки. Фотография перестала быть искусством. Я же не занимаюсь проявкой. Это раньше была морока – проявитель, закрепитель, красный фонарь в темноте. А сейчас многие не утруждают себя даже тем, чтобы перезарядить пленку. Идут к какому-нибудь дядюшке Фуджи или Кодаку и протягивают аппарат. И все.
– Ты тоже так делаешь?
– Почти. Только и того, что перезаряжаю сам. Но все это теперь на потоке – чистая механика. А ты?
– Я?
– Тоже живешь механически?
Она отвернулась.
– Да. Наверное.
– В гостях тут?
– Да. Знакомимся с достопримечательностями.
– С семьей?
– С семьей.
Он взглянул на ее ладошку, на палец без обручалки.
– С родителями?
– А что?
Они помолчали. Он подумал, что теряет с ней время. Что пора на точку.
– Я не с родителями. Я с хозяином и его семьей – женой и детьми. Я при них гувернанткой. Он большой начальник у нас, на юге, директор сталелитейного комбината, а жене – едва тридцать, она с малышами возиться не хочет. Кольке семь лет, Маринке – пять. У него в первом браке детей не было. Ну, я за ними слежу. Уроки там, пианино.
Он молчал, смотрел, как она теребит в руках салфетку.
– Интересно? – спросил вдруг.
– Интересно. Очень хорошие дети, спокойные. И Илона замечательная. И Николай Петрович. Они меня не обижают. Вот, погулять отпустили. Правда, пора уже...
– Ну, и мне пора...
Таня взглянула на тарелки с оставленной едой.
– Пополам платим?
И Дим удивился, отмахнулся поспешно.
– Брось. На меня запишут.
– Это дорого, – заспорила она, сомневаясь в его платежеспособности.
Дим провел ее к выходу и посмотрел ей вслед. Она шла через площадь, и ветер развевал ее волосы. Встречные мужчины засматривались на нее, а потом оглядывались. А она смотрела только себе под ноги, словно толпа пугала ее и стесняла. Дим наблюдал за ней, пока не потерял из виду.
Оглянулся на серый камень памятника и пошел на свою точку. И сразу заметил человека, который его ждал. Сидел на скамейке неподалеку, зажав руки между колен и вздрагивая от порывов ветра. Какая-то семья подошла фотографироваться, и парень отвернулся, раскачиваясь на ветру. Дим нащелкал несколько кадров с детьми и записал адрес приезжих, потом огляделся по сторонам и, не заметив нигде посторонних милицейских фуражек, кивнул ожидавшему.
Тот поднялся со скамейки и направился к Диму, сталкиваясь с прохожими на площади и отшатываясь от них то в одну, то в другую сторону. Развело-то как, – подумал Дим без тени сочувствия.

2. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ИЗМЕНЯЮТ ЖЕНАМ?

Столица не живет иначе, чем провинциальные города. У них один часовой пояс, одна климатическая зона, одна валюта, один менталитет социума. Только в столице больше шума и тротуары вымощены новой плиткой. А в остальном – то же: переполненные троллейбусы, завышенные цены, стихийные рынки и повседневная суета будней.
Николай Петрович Выготцев остановился в загородном доме своего друга, депутата Рады. Тот предоставил семье машину с шофером и убедил, что из загорода смотреть на столичную жизнь проще и приятнее.
Когда Таня вернулась после своей прогулки, солнце уже садилось. Ветер стал резче. Она посмотрела вслед оранжевой маршрутке и пошла к дому. Особняк, отданный в распоряжение Выготцеву, представлял собой четырехэтажное здание с балконами, опоясывающими дом по кругу, с открытой и до лета нежилой террасой внизу, с подземным гаражом и прочими новинками архитектуры и техники, а на четвертом – с бильярдным залом. Интерьер был дорогой и простой. Таня, привыкшая к вычурной роскоши хозяйского дома, была поражена изысканностью минимализма.
Выготцев курил, развалившись в кресле. В столицу он приехал по делам, но Илона напросилась в столичные бутики, и в конце концов решено было взять и детей, никогда не видевших славной столицы нашей родины. А с детьми пришлось брать и Таню.
– Я на площади сфотографировалась! – сообщила Таня Выготцеву, войдя в гостиную.
– На какой площади?
– Не знаю.
Он засмеялся.
– Благоверная с отпрысками в цирк укатили. Иди ко мне, солнышко.
Выготцеву было за шестьдесят. Это был полноватый, седой с плешью мужчина, очень высокий и ширококостный. Уже в одной этой ширине его плеч, рук, бедер было что-то властное, что не могло со временем не привести его к широкому креслу. Нужно сказать, что жизнь его в бытность партийного членства и в годы перестройки не была слишком роскошной. Веря в светлое будущее, Выготцев словно копил силы, чтобы отметить его приход. А когда это будущее наступило (для него одного), вдруг оказалось, что раньше он не знал ни вкуса настоящего коньяка, ни шуршания настоящих денег, ни ласк настоящих женщин. Он бросил свою ровесницу-жену и сгоряча женился на Илоне, заезжей певичке, легко пожертвовавшей своей сомнительной карьерой ради блаженствования в богатом доме. Но Выготцев уже не мог остановиться: и коньяка, и денег, и женщин казалось ему мало. Наконец, спустя три года и впервые став отцом, он пришел в себя и попытался зажить скромно, но понятие скромности уже настолько исказилось в его сознании, что вернуться к себе прежнему он, ясное дело, не смог. Теперь скромным для него стало – не проигрывать больших сумм в казино за один раз, не напиваться при гостях и не иметь больше одной официальной любовницы. Впрочем, количество любовниц ограничивали и другие причины.
Таня не была официальной. Официальной была секретарша Выготцева на комбинате – Алена. А Таня была инкогнито. Даже Илона не знала об их связи. Да и какая связь? Так, от скуки.
Таня присела ему на колени, провела рукой по щеке.
– Этот фотограф... он такой странный. Такой резкий.
– Красивый?
– Красивый, наверное. Высокий, кудрявый, синеглазый... И еще ветер был.
Выготцев стал расстегивать ее блузку.
– Давай, помоги мне, – кивнул ей на ремень брюк.
– Чего вам помогать? Вы же не дорогу переходите...
– И то верно. Сам справлюсь.
Он расстегнул штаны.
– А почему вы в цирк не пошли? – спросила Таня.
– Тебя ждал.
Он положил ее на ковер на полу.
– Не холодно тебе тут будет?
– Нет, нормально.
Таня никогда не отказывает Выготцеву, даже если ей с ним холодно, как в морге. В тот миг, когда ей становится с ним холодно до немоты между ног, ей кажется, что он сам, весь его дом, его автомобили, его деньги, его шоферы, его охранники, его шлюхи, его богатство и его жизнь со всеми ее составляющими принадлежат ей одной безраздельно. Нет, эта иллюзия не похожа на оргазм, а, скорее, на липкое могильное спокойствие. Но ради этого мига иллюзорного могильного покоя Таня никогда не отказывает Выготцеву.
Никакой неприязни у нее к нему нет. Она даже сочувствует, когда Выготцев спьяну путается в штанах или не попадает под одеялом туда, куда его и попадать никто не просил. Ей не бывает смешно, как, наверное, не бывает смешно медсестре убирать за тяжелобольным, не попавшим в утку. Великий муж Выготцев велик далеко не во всем, и Тане искренне жаль его за то, что светлое будущее настало для него так поздно. А еще больше жаль себя – за то, что в ее гороскопе вообще не предвидится никакого будущего, ни светлого, ни темного, ни шатена.
Выготцев, наконец, отвалился, глядя на нее искоса.
– Ну, как?
– Замечательно.
– Феерично?
– Вполне.
Пожалуй, так говорят его друзья-депутаты о своих шлюхах. Выготцев не признается им, что спит с гувернанткой своих детей. Рассказывает им в тон о романах с моделями, о потрясающих ночах с самыми дорогими проститутками, об оргиях со стриптизершами элитных клубов. Вот там феерично. А его джентльменский набор – жена, секретарша и домашняя нянька. Ну, хоть не горничная. И не шофер. Хотя, насчет шофера, это, говорят, модно. Правда, вряд ли Выготцеву хватит сил угнаться за модой. А к Тане он привык...
– О чем ты думаешь? – взглянул на нее закуривая.
Таня поднялась, стала одеваться. Ей некому сказать, о чем она думает. У нее никого нет на свете, кроме этого седого деда, воображающего себя молодым джигитом. Нет ни семьи, ни дома, ни родных, ни близких. Она пыталась создать что-то свое – сняла квартирку, словно птица, надеющаяся свить гнездо на голых скалах из собственного пуха. И не хватило на это ни денег, ни сил, ни времени. Согласилась переехать к Выготцеву насовсем, чтобы быть постоянно при детях. Ей выделили комнату внизу, рядом с детской. И это уже удача – не пришлось идти в среднюю школу к придуркам и наркоманам, чтобы умереть там с голоду. Выготцев пригрел. А попала – просто по объявлению, без рекомендаций. Илона кивнула, мол, хорошая девочка, отличница пединститута. И Николай Петрович кивнул – пусть остается. И детей его она любит – правда, добрые и смышленые дети, даже между собой никогда не ссорятся. Конечно, им игрушки делить не приходится, у них вполне обеспеченное, счастливое детство.
Только не нужно спрашивать, о чем она думает. Разве Выготцев имеет право знать это? Не имеет он никакого права, а иначе требовал бы отчета от каждого нищего, которому подал милостыню, о том, что тот думает о его персоне, одобряет ли его стратегию управления комбинатом и согласен ли с тем, что он подал «феерично». А ни хрена не феерично он подал, так просто – сунул, будто и самому неловко. Как тут скажешь, о чем думаешь?
– О цирке, – ответила Таня и пошла к себе.

3. ЗАЧЕМ ЛЮДИ УПОТРЕБЛЯЮТ НАРКОТИКИ?

От памятника на площадь ложилась длинная тень, солнце садилось и рисовало полутонами на асфальте какой-то вытянутый, искаженный, удлиненный мир. Тени переплетались и копошились внизу, как змеи. Одна, наконец, отделилась от клубка и метнулась под ноги Диму.
– Привет... Мерзнешь?
Дим отлично понял, что у парня есть к нему дело, которое никак не связано ни с памятником, ни с фотографиями, ни с солнцем. Он всегда видел в толпе этих людей, не принадлежащих ни окружающему миру, ни самим себе, ни дню, ни ночи, а только – белому порошку или дурманному дыму. А дым и порошок были в кармане у Дима. Вот такой он маг и волшебник, продающий людям их хлипкое счастье.
На точку поставил Джин. А Джина кто-то поставил на его точку, и так до самого верха тянулся этот точечный узор, покрывая татуировкой тело столицы.
Парень протянул руку для пожатия, и купюра перешла к Диму.
– Да, ветреный денек выдался. Ну, бывай...
Дим протянул руку с порошком. Мутные глаза блеснули радостью.
– Бывай...
Потом какая-то семья фотографировалась. Дим нащелкал несколько кадров. Потом пришла Света и купила две дозы кокаина за папкины деньги.
– Ну, что, морозишься? – бросила взгляд на его покрасневшие руки.
– Это ты морозишься, а я работаю.
– Отвянь, без тебя нудно, – она дернула плечами.
– С чего?
– Ни с чего. Альберт в Лондон уехал. До лета.
Дим знал и Альберта. Он вообще многих знал в этом городе. И его тоже многие знали. Не так уж и велика столица.
– А что в Лондоне?
– Биг-Бен, – она отвернулась. – Отец куда-то пристроил учиться.
Ах, золотая молодежь... Чему вас может научить Лондон? Она пошла к машине дерганной походкой. И когда Дим уже собрался попрощаться с памятником и отправиться к Глебу-Фуджи, кто-то дернул его за рукав. Он обернулся и узнал Нину. Шея была перемотана шарфом по самый нос.
– У тебя осталось? – спросила без предисловий.
– Осталось. Деньги давай.
– Завтра, Дим.
– Завтра и поговорим.
Она поправила шарф полупрозрачными пальцами.
– Дим, пожалуйста... Мне очень плохо.
– Нет. Без денег ничего не получишь.
– Ну, Дим... – она схватила его за руку. – Сегодня вечером я заработаю. Киргиз возвращается. Мне надо быть в норме. А завтра утром я приду и отдам все.
Правда, Киргиз сегодня должен был вернуться из Москвы. Дим знал об этом, но уперся.
– И долг за тобой.
– Завтра расплачусь. Я все помню, – заверила она спокойно.
– И я помню – приличная сумма. Сколько возьмешь? – сдался Дим.
– Сколько есть, все.
Все, так все. На мгновение он коснулся ее дрожащей руки, в которой уже не было тепла. Холодная кровь, разбавленная героином, синеватые прожилки на руках. Сплошной комок пульса, подрагивающих вен, натянутых сухожилий, скрипящих позвонков. Нина...

В салоне «Фуджи» тепло и хорошо пахнет. Чем-то чистым и лакированным. Дим отдал пленки для проявки и сел на высокий табурет для посетителей, как перед стойкой бара.
– Завтра с утра заберешь, – кивнул Глеб-Фуджи.
– Я знаю. Так, погреюсь немного. Ветер там дикий... Нина приходила.
– И что?
– Ничего.
Глеб оставил работу.
– С Киргизом она?
– Со многими.
– Нет, я слышал, она в его казино прочно прописалась.
– Где деньги, там и она...
С Киргизом они еще тогда решили, что Дим на нее претендовать не будет. Ему с Киргизом не тягаться. А вышло, будто продал ее. Ну, сама хотела продаться – сама так решила.
– Я сегодня одну девчонку видел... Классная. Чистая. Тут ее фотография есть. А я еще подумал, что она ищейка, раз так за мной наблюдает. А она просто... Может, понравился я ей. Гувернантка. Представляешь?
Глеб молчал.
– Представляешь, гувернантка? – повторил Дим. – Из какого-то века, хрен его знает, какого. Из прошлого. Такая красивая девочка. А посидели в «Мираже», знаешь... Ну, зря, короче. Она уедет в свой век... и все. А я тут останусь. Под памятником. Мне и сказать ей нечего было. Ну, что я скажу? «Ты клевая, давай трахнемся»? Она на пианино играет. С детишками математику учит, рисует. Бедная, наверное, девочка. Честная, бедная, гордая. Не наша, короче... Я к чему говорю, ты мне ее фотку тоже отпечатай. На стенку повешу. Не Дженифер эту Лопез, а ее. Таня ее зовут. Такая красивая... Такие волосы... В них ветер живет. Худенькая, тоненькая, и глаза беспокойные... и ладошка такая маленькая. Так бы и расцеловал всю, за то что такая хорошая...
Глеб пожал плечами и сказал вдруг:
– Жалко мне Нину. Я слышал, тошно ей от Киргиза.
– Откуда ты все слышишь?! – сорвался Дим. – Сама хотела. Пусть теперь хоть блюет от него, плевать мне на это!
– Ей помочь-то некому...
– И мне помочь некому. И тебе помочь некому. Но мы же не ложимся под первого крутого с бабками, чтобы потом блевать от него!
– А что мы делаем? И мы точно так же ложимся. Ты – под Джина, я – под своего хозяина. За гроши. Всем круто жить хочется, тусоваться и курить Parlament. Хотя бы это...
Глеб подошел к окну и посмотрел вдаль на площадь.
– Возле твоего памятника полно народу. Рано ты свернулся.
– Товар кончился, вот и свернулся. Чего зря мерзнуть?
Дим еще посидел молча, чувствуя, что ветер проник за ним и внутрь, разогнал тепло по углам и обдал холодной дрожью.
– Ладно, Глеб, брось. Прорвемся! – сказал самому себе.
Тот не оглянулся.
– Рвемся, рвемся. Уже все швы на сердце трещат. Так, накатило что-то. Идем хоть напьемся...
– Нет, – поднялся Дим. – Мне к Джину надо. Товар кончился.
Глеб все смотрел на памятник.

4. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ХОДЯТ В НОЧНЫЕ КЛУБЫ?

Около полуночи Джина всегда можно найти в «Фараоне», его собственном клубе в самом центре города. Тусовка у него там вполне светская, под милицейской крышей. «Фараон» – клуб не очень шумный и не очень броский, криминальной пафосностью Джин не балуется. Его положение должно быть прочным, Джин – не игрушка-неваляшка, а волчок, который вертится вокруг своей оси. Ему нужна надежная точка опоры.
Лет Джину немного. Может, и тридцати нет, но взгляд хитрый на все старушечьи восемьдесят. И сплетник он – будь здоров. Такие мерзости выуживает о каждом, какие писарчукам желтой прессы и в кошмарных снах не снились. Хочешь узнать о ком-то гнусность – смело обращайся к Джину. Впечатление, что если кто-то и трахнул собственную собаку за запертой дверь ванной, то Джин непременно держал ее за лапы.
И прежде чем откроешь рот, Джин уже ответит на тот вопрос, который ты еще не задал, а, может, и не собирался задать. И так ответит, что ты поверишь, будто только за этим ответом и приходил к нему.
Дим увидел его за одним из столиков в веселой компании из двух девушек и двух парней на подпитии. Джин был пятым, но по его поведению и разухабистым жестам, Дим определил, что он – номер один, а два его пьяных друга – оба на пятом месте. Отрывать его не хотелось, Дим выпил у стойки бара и затусовался в толпу потанцевать. Его узнали, кое-кто кивнул. И танцевать расхотелось.
– Эй, Джин, – Дим подошел к столику. – Разговор есть.
– А, да-да-да, – кивнул тот. – Давай наверх.
Наверху у него кабинет. Типа спальни. Диван и кресла, короче. Никаких бухгалтерских столов. А так, на случай – если приспичит. И всегда пара наручников в кресле. Джин с них глаз не сводит. Прикалывают они его.
– Ну, будем баланс сводить? – Джин плотно закрыл дверь кабинета.
Дим выложил деньги. Тот пересчитал и уточнил спокойно:
– Когда остальное?
– Завтра вечером.
– Знаешь, сколько?
– Знаю, – Дим отвернулся. – Знаю.
– И кто заторчал так?
– Одна знакомая.
– Ок, если ты ей веришь. Иначе – твоей хаты не хватит покрыть долг. И тебя самого не хватит.
– Знаю, – повторил Дим.
Джин расплатился и снабдил новым товаром.
– Ты на ветер не спускай, слышишь?
– Я не спускаю, что ты, Джин. Я не первый год работаю, – напомнил Дим.
– Первый – не первый, а долг растет, – Джин прищурился. – Девкам за трах не давай. Тебе дороже выйдет.
Дим снова кивнул.
– Я никому не даю. А девки мне сами приплатить готовы... Эту я давно знаю. Она всегда рассчитывалась.
Джин снова скользнул взглядом по наручникам, словно впитывая их металлический блеск. Дим поднялся.
– Да посиди. Я успею, – остановил Джин. – Ту рыжую обработаю. Пусть она пока поскулит за мной.
Дим промолчал.
– Не гони, ты не мог ее не заметить! – упрекнул Джин. – Она клевая. Такой рот – чего в нем только не было...
– Как в мусорной урне, – добавил Дим.
– Молчи! Я уже знаю, как ее распишу... Может, останешься?
– С вами?
– Нет, с покойниками в морге! С нами, конечно. Мои кенты что-то набрались до третьего звонка и раньше меня отъехали. Ну?
– Нет, Джин. Пойду я.
– Блондинка-такса – твоя, – предложил Джин.
– Не прет меня от сучек...
– А кого прет от сучек? – хмыкнул тот. – Думаешь, я специально их тут развожу? Завтра, может, зяблики будут, цыплята табака с хрупкими косточками, а послезавтра – косяк селедки. О, хорошая мысль, косяк...
Джин закурил, любуясь наручниками в кресле.
– Ну, как знаешь. Мое дело – предложить. Правила гостеприимства, мать их...
– Я не гость, Джин. Я тут на ставке.
– А, правда, – согласился тот. – А раз так, подваливай завтра с деньгами. Понял?
– Да.
Дим снова прошел сквозь толпу танцующих и исчез из «Фараона».
Пришло в голову отыскать Глеба в какой-нибудь забегаловке, но его мобильный не ответил. И чтобы отогнать подступающий липкий сон, Дим причалил к клубу «Океан», славившемуся своим тихим настроем и аквариумом с пираньями. Пираньи не спали. Дим стал пить кофе и смотреть в их зубастые морды. Кофе казался соленым и отдавал рыбой.
Подошла девчушка и виновато улыбнулась.
– Может, хочешь?
– Начинаешь карьеру? – догадался Дим. – Ты должна улыбаться, как акула, и говорить без вопроса в конце: Ты хочешь!
Она усмехнулась, и накрашенные глазки поплыли к вискам от детской улыбки.
– Ты хочешь! – повторила она.
– Хочу, – согласился Дим. – Куда пойдем?
– Тут есть комнаты. Сзади.
Она взяла его за руку и повела за собой. Комната была размерами с большой туалет, с диваном и зеркалом во всю стену. Неизвестно, для чего предназначалась раньше.
– Может, ты умоешься? – спросил Дим, глядя на толстый слой косметики на ее лице.
– Как я умоюсь?! Мне всего четырнадцать лет, а если умоюсь – вообще как двенадцать.
– А с косметикой?
– А с косметикой – как восемнадцать.
– Куда ж тебя целовать? Везде одна краска, как у клоуна, – поежился Дим.
– А ты меня не целуй, – она стащила трусы и бросила на пол. – Твое время тикает...
Он сел на диван и посмотрел на себя в зеркало.
– И сколько у тебя стоит час?
– Как у всех! – гордо ответила она.
– А звать тебя как?
– Виола.
– Сама придумала?
– Да пошел ты! Еще спроси, где мои папа-мама! Импотент хренов! – она нагнулась за трусами, и в зеркале мелькнула ее голая попка.
– Ладно, давай, – согласился Дим. – Раз ты решила стать акулой.
– Деньги вперед! – потребовала она и улыбнулась, точь-в-точь как пиранья из аквариума.

5. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ОСМАТРИВАЮТ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ?

И цирк, и бутики произвели хорошее впечатление на Илону, она была весела и напевала свои старые песенки, с которыми когда-то блистала в ресторанах. Дети косились на нее удивленно. Выготцев засобирался домой, опасаясь оставлять комбинат без хозяйского присмотра надолго.
Таня, которую столица не привела в восторг, скучала у окон депутатского дома и смотрела на голый депутатский сад. Ветер гнул деревья, надеясь сломать их на карандаши и бумагу.
– Ты можешь нарисовать ветер? – спросил вдруг Колька.
– Чтобы нарисовать ветер, нужно нарисовать деревья, облака, простыни на веревках, паруса, юбки женщин или их волосы, – объяснила Таня.
– А сам ветер?

Ветер не мешает только памятнику. Таня издали смотрит на его каменную неподвижную громаду и на маленькую фигуру фотографа у постамента. Человек, который просит людей улыбаться. Странная профессия.
Она, наконец, приблизилась и почувствовала, как постепенно ноги становятся ватными. Вдруг он обернулся к ней, и на его лицо наплыло удивление. Узнал ее. Но удивление сразу же угасло, как огонек зажигалки в густой тьме ночи, и он кивнул ей спокойно.
– Ты за фотографиями? Все готово. Я думал выслать по почте.
Подал ей две глянцевые фотографии в конверте. Она взглянула мельком и подняла к нему лицо.
– Мы уезжаем завтра.
– Завтра, – повторил он.
Вдруг взял ее за руку и подвел к скамейке.
– Присядь, Таня.
Она снова поразилась, что он запомнил ее имя. Сел рядом и стал смотреть на памятник.
– А кто это? – кивнула она на постамент.
– Это? Это... герой войны.
– Какой войны?
– Первой мировой... или второй. Какой-то мировой войны. Но не той, которая идет теперь в Ираке. Он до нее не дожил, слава Богу, а иначе, неизвестно, чем дело закончилось бы. Таня...
– Что?
– Ты считаешь, что мужчина должен воевать, чтобы стать героем, и чтобы ему поставили памятник на площади, и чтобы на его фоне фотографировались туристы?
Она молчала.
– Должен воевать или должен маяться от скуки, зарабатывать гроши и ночевать у проституток? – снова спросил Дим.
– Нет. Мужчина должен строить дом, сажать деревья и растить детей...
Дим посмотрел ей в лицо:
– Этого достаточно?
– Наверное, – кивнула она.
– Знаешь, звучит, как заповедь...
Таня ничего не ответила.
– Мне не понравилось здесь, – сказала после паузы. – Ни старый город, ни новый, ни этот памятник. Я думала, столица – уже Европа. А столица – такая же провинция, как и наш городок. Только у нас климат мягче благодаря морю.
– И ветра у вас нет? – спросил Дим с надеждой.
– Нет, ветер у нас такой же, если не резче. Он дует постоянно и носит дым от заводов.
Дим кивнул, снова взял ее ладошку и сказал вдруг:
– Пойдем ко мне...
Она помолчала, взглянула на часы.
– Далеко это?
– Две остановки на метро.
– Ну, давай, – согласилась она.
В метро была давка. Эскалаторы были забиты людьми, и сквозь эту толпу другие пытались спуститься по ступенькам и достичь цели раньше, чем предлагала скрипящая техника. Дим как взял Таню за руку на площади, так и держал, боясь выпустить на секунду и потерять ее в толчее.
Жил он на третьем в девятиэтажке. Столько отдал за эту квартиру в центре, что на машину денег не осталось. Впрочем, и на мебель хватило едва-едва. Ни ковров, ни картин в его квартире не было.
Таня огляделась и присела в кресло. Посмотрела на него и представила, как сейчас он приблизится и припадет к ней, и вдруг откуда-то снаружи наплыла высокая, дряблая фигура Выготцева и заслонила собой все окна.
Она вскочила и подошла к окну, чтобы видеть солнце.
– Дим, давай поговорим просто. Мне не хочется что-то, – сказала она.
Он стал рядом и тоже посмотрел на солнце и на голые ветви деверьев.
– Ну, ясно. Ничего. Будем чай пить.
Пошел на кухню ставить чайник. Она поплелась за ним на неживых ногах и села на табурет.
– Не сердишься?
– Нет, что ты... Ты меня не знаешь. И нельзя так – с бухты-барахты. Просто я подумал, что ты уедешь, и что мы больше не увидимся никогда в жизни. Поэтому и сказал. Чтобы, знаешь, вспоминать, как все было... как ты была со мной.
Она уже хотела переступить через немоту своего тела, как он вдруг сказал:
– Иначе и быть не могло, потому что ты особенная. Ты самая красивая. Таких, как ты, нет больше.
Она поднялась. Попятилась от него к двери.
– Меня ждут уже, Дим. Мне идти нужно.
Чайник не успел закипеть, и он погасил под ним синий огонек пламени.
– Я сама доберусь, – сказала она и выскочила из квартиры.
– Вот и все... – произнес он в пустоте.
Ее словно подхватило ветром и несло – без дороги, без компаса и без тормозов. Только оказавшись около загородного депутатского дома, она остановилась и замерла. Что-то звенело внутри, и от этого звона трескались барабанные перепонки.
Выготцев вышел ей навстречу, оглянулся на дом и заговорил ласково:
– Танечка, маленькая моя, где же ты пропадаешь? Мы из ресторана гору всяких вкусностей заказали. Беги скорей к малышам...
– За своей конфеткой?
И Выготцев поймал ее за руку.
– Знаю, что ты по дому соскучилась. Завтра вечером уже будем на месте.
Выходило, что Таня соскучилась по его дому и по его месту. И, вспомнив, что другого места у нее на свете не было, она, насилу вымученно улыбнулась.
– Простите, Николай Петрович, что-то заскребло на сердце.
– И мне здесь не нравится, – кивнул Выготцев. – Завтра уже будем дома.
Илона укладывала покупки в новые дорожные сумки, безжалостно сминая дорогие платья и втискивая их в ограниченное пространство, закрывающееся на молнию.
– Ох, Танюша. Давай, держи с той стороны и тяни! – распорядилась она.
Таня стала держать и тянуть. Молния вжикнула.
А в своей комнате под кроватью она заметила такую же дорожную сумку, только чуть-чуть поменьше, наполненную платьями и бельем. Выготцев позаботился.

6. ЗАЧЕМ ЛЮДИ УМИРАЮТ?

Вечером вызвонил Джин.
– Ты где?
– В «Океане».
– А днем где был?
– На точке.
– Не было тебя там, – бросил Джин.
– Ну, может, поссать отошел.
– Что-то я деньги слабо наблюдаю, – напомнил Джин.
– И я тоже. Может, завтра...
– Завтра? Ты что, завтраками меня кормишь? Или моей дури обкурился? – сорвался Джин. – Я тебя жду. Сейчас!
– Джин, мы три года вместе. Не городи огород из-за пустяка!
– Это не пустяк, твою мать!
Телефон не выдержал и отключился. Мало кто мог выдержать Джина в бешенстве.

Дим смотрел ему в глаза спокойно. И под его холодным взглядом тот пытался рассуждать логически.
– Ты считаешь, что это не проблема. Я считаю, что нехватка налички – это проблема. На меня давят. Это же сеть, все связано. Если ты не можешь разобраться с клиентами, я могу тебе помочь. Мы три года вместе, ты прав. Но то, что происходит в последнее время, мне не нравится. Из-за тебя я должен оправдываться перед Ахметом. В чем причина, скажи мне?
– Она вернет.
– Она? Кто она? – Джин прищурился.
– Нина.
– Нина? Нина, которая с Киргизом?
– Да.
– Нина, которую завтра хоронят? Она вышлет тебе деньги по Вестерн Юнион с того света?
– Как хоронят? – у Дима похолодели губы.
– Как хоронят? Не очень пышно. В закрытом гробу. Доза была такой, что лицо посинело. У Киргиза теперь один вопрос – кто ей продавал? И я не сомневаюсь, что он на него ответит. А у меня к тебе другой вопрос – зачем ты это делал? Неужели ты не видел по ее глазам, что она уже решилась? Что все кончено? Ты этого не видел?
Дим сел в кресло. Вспомнил ее шарф до самого носа, ее неживые холодные пальцы, ее огромные потерянные глаза.
– Не видел...
– Ну, знаешь, – Джин развел руками. – Ее долг висит теперь на тебе. Это раз. И Киргиз тебя найдет – это два. Я жду неделю. Для меня это – суперсрок. Иначе и мне вскроют череп и посмотрят, есть там мозги или нет, если я связываюсь с такими идиотами, как ты.
– Ясно, – кивнул Дим. – Ясно. Я попал просто.
– Знаю, что бывает, – согласился Джин. – Но нужно выпутываться. И тебе, и мне – из-за тебя. Скажу прямо: я не подставлюсь. Если через неделю ты не вернешь долг, я сдам тебя Ахмету. Ты меня слышишь?
Дим смотрел за окно.
– Я не знал, что она умерла...
– Странно, что ты не знал. Киргиз вернулся откуда-то и нашел ее мертвой. Крику было! Мне утром сказали. Но я не думал, что это ты ей продавал. То есть, все равно, кто продавал, конечно. Но Киргизу, наверное, не все равно. Вы же с ней когда-то...
Дим поднялся.
– Я понял. Не говори ничего. Я понял.

Все, ветер утих. Дул, дул и кончился. Сдулся. Улетел куда-то из города. Подхватил чью-то душу и исчез.
В город пришла весна, тротуары совсем просохли и стали нагреваться от солнечных лучей. Небо сделалось ясно-голубым и безоблачным. Ветер унес ее душу вместе с облаками – куда-то в другой мир. И вдруг Дим подумал, что этот другой мир – черная, мерзлая земля под ногами, еще не успевшая прогреться под короткими лучами солнца.
Снова мелькнул перед глазами ее шарф, прикрывающий бледные, совершенно бескровные губы. Нина...

Тогда, в казино, Киргиз просто взял ее за руку. И она пошла. Оглянулась на Дима, но пошла. От кого он должен был ее защищать? Она сама так захотела.
И потом, когда она впервые купила, он только спросил едко:
– Нелегко приходится под Киргизом?
Она запахнула соболью шубку и улыбнулась.
– Нелегко.
Как он мог ее удержать? Она сама так решила.
И теперь... Она сама выбрала свою жизнь и свою смерть. Но сердцу этого не объяснишь. Сердце говорит другое – ты ее предал, ты ее продал, ты ее убил. Сердце лжет. Научилось где-то. Нахваталось бреда на улицах. Наслушалось ветра.
Все в городе по-прежнему, но почему-то стало тяжелее дышать весенним воздухом. С весной стало холоднее.


Глеб-Фуджи кивнул спокойно. Знает или не знает? – подумал Дим. А потом – сказать или не сказать?
– Ты про Нину?..
– Я знаю. Передоз, – Глеб отвернулся.
Повисла тишина.
– Ты же не считаешь, что это я? – спросил вдруг Дим.
– Нет. Хотя и ты тоже.
– Ладно, пойдем куда-то?
– Думаешь, мне кусок в горло полезет? Знаешь, как она мне нравилась? До мурашек по коже... Она роскошная, дорогая. А может, если бы я предложил ей все бросить, она бы и бросила... Но я же не предложил!
Глеб обхватил руками русую голову.
– Целый день думаю... Может, ей и поговорить не с кем было, а я молчал.
– Она бы тебя не слушала, Глеб, – сказал Дим. – Она слушала только шуршание купюр.
– Не может этого быть! Было же у нее сердце...
– У нее было тело, но сердца в нем не было.
– Почему же она тогда покончила с собой? – голос Глеба сорвался.
– Может, случайно.
– Случайно? Тебе говорили когда-нибудь, что ты скотина? – спросил Глеб.
– Говорили, много раз. Жизнь скотская, потому и скотина. Ясно? Ты вокруг себя одни пленки видишь с мертвыми улыбками, а я людей вижу. И они научили меня быть скотиной в их стаде.
Глеб мотнул головой.
– А как же твоя Джоконда? Не из этого стада?
– Нет. Она особенная. Но она уехала.
– Ничего, земля круглая. Все пути сходятся...
– Правда? Ты так думаешь? – вздрогнул Дим.
– Конечно. Обязательно сходятся – на том свете. И мой путь, и Нины, и твой, и твоей Джоконды...
Дим хлопнул дверью. С неба улыбалось приветливое солнце.

7. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВЫЯСНЯЮТ ОТНОШЕНИЯ?

Заводской дым стелется над морем. Такое зрелище – визитка их города, промышленного и курортного одновременно. Выготцев жалеет денег на улавливатели и фильтры, а на шмотки Илоне – нет, не жалеет.
Илона невысокая, пышногрудая брюнетка с маленькими, но цепкими руками. Очень подвижная, даже вертлявая, особенно, когда что-то ее радует. Утром принесли письмо от ее матери из какой-то деревушки, и она вдруг засобиралась в гости, и детей решила тащить. Может, не терпелось похвастаться перед деревенскими своими обновками и красивыми ребятишками.
Выготцев только развел руками, но машину с шофером дал. Таня тоже уложила вещи – пережить две недели без Илоны где-то в городе. Но та вдруг резко распахнула дверь и вошла к ней.
– А ты куда намылилась, дорогуша?
– Переживу где-то.
– Боишься с ним под одной крышей оставаться? – Илона прикрыла дверь.
– Не боюсь. А не хочу просто. Нехорошо это, – ответила Таня.
– За моей спиной хорошо, а без меня нехорошо? Не тянет? – вдруг спросила она.
Таня опустилась на постель. Илона засмеялась.
– Что, перепугалась? Да, ладно. Я не слепая. И про тебя знаю, и про Аленку. С той сучкой паршивой я давно разобралась, а с тобой сейчас поговорю... Сочувствую тебе, конечно, трахаться с ним – кайфа мало. Но для меня главное, чтобы ты на мое место не лезла: он двоих детей без отца никогда не оставит. Тут я подстраховалась. А куда он без меня приткнется – мне все равно. Жалеть тут не о чем. Так что уж лучше дома, с домашней девочкой. И стоит это дешевле. Какой-то драный лифчик – и порешали. Так?
Таня кивнула.
– Вот и живите, пока я не вернусь. А я отдохну немножко от его плешивой башки и приеду. Куда ж без денег?
Илона потянула дверь за ручку и оглянулась на Таню.
– Ну, Танюха, не кисни. Для того тебя в дом и брали. Ты не воровитая и место свое знаешь. А конспирацию вашу – засунь себе, сама знаешь, вместо чего...
И Илона уехала с легким сердцем и тяжелым кошельком. А Таня осталась в доме с Выготцевым.
Он скрипел шагами по коридору, скрипел. Звенел среди ночи бокалами, а потом вошел к ней без стука. Таня по-прежнему сидела на кровати с сумкой на коленях.
– Ну, рада, Танюша? – спросил с довольной ухмылкой.
– Рада, – кивнула она.
Он оперся спиной о дверной косяк и сунул руки в карманы.
– Что ты, как на вокзале, на чемоданах сидишь?
– Колька школу пропустит, – сказала о своем Таня.
– Куплю я ему эту школу! Все, что угодно, куплю. Любую вещь, любого человека. Все продается.
Она молчала.
– Хочешь идти – иди. Любую шлюху себе куплю, вместо тебя! – сказал он резко.
– И что вы с ней делать будете?
– Танечка...
Он подошел и обнял ее колени, положив голову на сумку. Потом скинул сумку на пол и уткнулся лицом в Танины ноги.
– Танечка... Я только поцелую тебя, моя маленькая. Моя деточка... Я старый, Танечка. Седой, лысый, никому я не нужен, кроме тебя... Я люблю тебя, девочка моя. Я люблю тебя, солнышко. Как ты пахнешь... как ребенок. Как Колька мой пахнет...
– Извращенец, – Таня отвернулась от его склоненной головы.
– Хорошая моя, моя сладенькая девочка...
Выготцев запустил руки ей под юбку, продолжая бормотать бессвязные уговоры. Толкнул ее на кровать и накрыл своим телом. Старые кости весили никак не меньше центнера. Таня вздохнула, и с этим вздохом ее душа оставила тело и стала глядеть сверху, как ерзает на кровати Выготцев, как припадает к ней полумертвой, целует и облизывает, надеясь доставить хоть какое-то удовольствие.
Когда она вернулась, Выготцев лежал без движения, как после долгого заплыва. Таня натянула одежду и поднялась.
– Поцелуй меня, – попросил он.
Она наклонилась и поцеловала его в губы.
– Какая ты сладенькая...
– Вы очень хороший, – сказала она. – Добрый.
– Что тебе купить, моя куколка?
– Купите мне костюм.
– Только не брючный! Не носи брюки! – запретил он. – Никогда не надевай брюки и не стригись коротко.
Она усмехнулась.
– Обещаю вам.
Он вытер мокрый лоб и достал из кармана расстегнутых штанов деньги. Отсчитал несколько купюр, и она взяла без колебаний.

Уже утром примеряла в бутике новый костюм, одергивая широкие брючины перед зеркалом. Серый цвет делал ее безликой до неузнаваемости. Потом, с фирменным пакетом в руках, зашла в парикмахерскую.
– Как можно короче, – попросила мастера. – Один друг подкинул мне идею.
– Не жаль волос? – та всплеснула руками. – Сейчас мода на длинные волосы. И короткая стрижка вас испортит.
Таня засмеялась.
В тот день она не виделась с Выготцевым, он не ночевал дома, но позвонил с какого-то банкета и пробормотал обычную чушь, что любит ее и хочет поцеловать в попочку.
А на следующий вечер орал на нее, в бешенстве вращая глазами:
– Дура! Уродина! Сделала из себя пидора!
Схватил ее за плечи.
– Сволочь! Как ты могла?!
– Так-то вы меня любите? – она покачала головой.
Под торчащим ежиком волос ее лицо сделалось худым и маленьким, только глаза засияли ярче.
– Танечка... ну, зачем ты так со мной?
И она вдруг заплакала. Жаль стало волос, своей юности и себя прежней.
– Николай Петрович...
Уткнулась ему в рубашку.
– Ну, маленькая моя, ну... Тебя ничем не испортишь, не плачь. Находит просто на маленьких девочек. Находит. Совсем на Кольку похожа стала. Мальчик мой хороший. Не плачь, моя маленькая. Я тебе парик куплю, хочешь?
– Не хочу.
– А платье новое хочешь?
– Не надо.
Она вытерла слезы. Выготцев прижался к ее губам.
– Какая ты еще глупенькая... моя плакса.
– У меня никого нет, кроме вас, – повторила Таня.
– Ну, все. Давай ужинать и кофе пить. Нельзя всю ночь реветь, сама знаешь.
Она села в кресло.
– Я посижу немножко. Сердце колотится. Вы ужинайте.
Выготцев ушел на кухню, а Таня сидела перед зеркалом и смотрела на свое обезображенное отражение, и оно казалось ей бессмысленным, набросанным карандашом на холодном куске стекла, и в то же время – более реальным, чем она сама, и более живым, чем ее тело.
– Я даже изменить вам не смогла. Что же вы со мной сделали, Николай Петрович? – спросила Таня у зеркала.

8. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ИЩУТ ВИНОВАТЫХ?

Глеб почти пришел в себя. Его подруга, Лиля-Фуджи, заулыбалась, постоянные клиенты повеселели, и весна стала ярче.
Дим поторчал у памятника, выпил в кафе обжигающего чаю, посмотрел через стекло на фигуру Глеба в мастерской и задумался, входить ли. Лиля увидела его и помахала приветливо. Дим вошел.
– Я еще не нащелкал, – сказал о фотопленке.
Лиля оперлась о прилавок.
– Да посиди. Сегодня так солнечно.
– И ветер утих.
Глеб кивнул, думая о чем-то своем.
– Я вчера в «Колизее» в бильярд играл, – сказал вдруг.
Дим насторожился. Но Глеб не продолжил. Лиля тоже обернулась к нему.
– И что?
– Лилек, слышь, сходи купи пива, – попросил Дим, протягивая деньги. – Дерет в горле от этого солнца.
И когда она вышла и перешла легкой походкой на другую сторону площади, Глеб, глядя на ее стройную фигурку, сказал глухо:
– Уезжай отсюда. Киргиз вчера всех о тебе выспрашивал.
– Поздно уезжать. И некуда, – ответил Дим.
– Он в бешенстве. На Нине, знаешь, клин у него вбился. Я его очень хорошо понимаю. У него руки дрожат.
– Значит, промахнется, – усмехнулся Дим.
Лиля показалась вдали с тремя бутылками в руках.
– Уезжать тебе надо, – повторил Глеб.
– Я Джину должен.
– Тем более...
– Он найдет. Он из под земли меня достанет, из любой дыры...
– Квартиру оставишь – не будет искать.
– Квартиры не хватит.
Вошла Лиля.
– И что ты собираешься делать? – спросил Глеб.
– Пиво пить.
– Долго?
– До конца недели.
– А потом?
– А потом... мое имя будет служить примером того, как не надо было себя вести.
Глеб смотрел пораженно. Дим откупорил бутылку и подал девушке, потом сам стал пить.
– Давай продадим к черту эту мастерскую! – воскликнул Глеб.
– С чего бы?! – ужаснулась Лиля-Фуджи.
– Этого мало... – ответил спокойно Дим. – Я полгода давал ей в долг. Я не мог ей отказать. Ее ломало, рвало. Сначала она платила, а потом денег перестало хватать.
– Ты сдохнешь вместе с ней, – понял Глеб.
– Давайте продадим мою квартиру, и я перееду к тебе, – предложила Лиля Диму, сообразив, в чем дело. – Нет, лучше вместе переедем к Глебу. И будем спать в одной постели. Это классная идея, ребята!
Дим и Глеб переглянулись, и Дим кивнул.
– Да, это классная идея. Обсудим в подробностях через неделю.
Глеб вышел за ним из мастерской.
– Ну, скажи, чем тебе помочь! Давай закажем к черту этого Киргиза! Должен же быть какой-то выход?!
– А потом – закажем Джина, потом Ахмета. Потом возьмем кредит в банке, чтобы расплатиться с киллерами... Все будет хорошо, Глеб. Как-то обойдется. Не бери в голову. Я не собираюсь умирать.
Глеб попятился к двери. Дим махнул ему рукой и нырнул в толпу.

«Колизей» – самое известное казино столицы. А Киргиз – никакой не киргиз вовсе. Обычный полноватый дядька с выступающими скулами и узкими глазами. Всегда одет с иголочки и надушен. Говорят, он даже неплохой малый, когда дела его идут хорошо. Но в последнее время его дела... его дела перестали его волновать. Его волновало, что делать с ее посиневшим телом, где достать хороший гроб, как заказать место на кладбище, как отвезти ее тело в этом гробу на это место, чтобы засыпать землей и не мучить себя больше. Но не мучить не получалось. Боль не ушла в землю, не унеслась в небо. Душила обида на ту, которая бросила его так безжалостно. И вдруг эта обида получила новое русло: во что бы то ни стало найти того, кто толкнул ее на этот путь. Обязательно – толкнул. Сама она не могла... И как только он оправдал ее, боль стала отпускать, а обида получила практический выход – найти виновного. Киргиз приступил к делу рьяно. Остервенело. Но под его натиском знакомые дилеры стали путаться – не от страха за Дима, а от дикого напора Киргиза. Каждый подумал, что и он сам мог быть причастен, и это связывало язык, словно в рот заливался желатин и застывал там липкой массой.
Дим прошел бильярдный зал, боулинг, понаблюдал за прыгающим шариком рулетки и поинтересовался, как найти хозяина. Киргиз оказался на месте.
– Кто спрашивает? – осведомился один из охранников.
– Тот, кого он ищет, – ответил Дим.
Парень пошел в его кабинет доложить. Кабинет Киргиза рядом с рестораном. Слышно, как отбивают мясо с кровью, как стучат ножи по дощечкам и пахнет жареным.
– Зайди, – кивнул парень.
Дима обыскали и, не найдя оружия, которого тот никогда не носил, пропустили в кабинет к хозяину.
Киргиз застыл посреди комнаты, по-видимому нервно вскочив из-за стола.
Дим остановился, закрыл дверь. Потом прошел и сел в кресло.
– Кто?! – воскликнул Киргиз, силясь припомнить его лицо и сомневаясь, что охранник не ошибся.
Дим посмотрел на его скуластое полногубое лицо, на его маленькие черные глазки, на торчащие на его квадратной макушке волосы, на его широкие ладони с волосатыми толстыми пальцами, на живот, выпирающий из-под дорогого пиджака... Ох, бедные женщины, вынужденные говорить ему комплименты.
– Я тот, кто продавал Нине героин. Ты же хотел меня видеть. Я пришел.
Киргиз открыл рот, ожидая какого-то подвоха. Но Дим умолк, наблюдая, как тот пытается побороть изумление и растравить прежнюю обиду.
– Я пришел сказать, что она осталась должна мне крупную сумму. Мне нужны эти деньги. И теперь мне их должен ты.
– Кто ты? – спросил еще раз Киргиз.
– Я тот, кого ты хотел видеть, – напомнил Дим. – Я пришел за деньгами.
– Ах, ты мразь! – взорвался Киргиз. – Да как ты смеешь говорить мне о деньгах! Ты убил ее!
Дим пожал плечами.
– Ты меня искал. Я здесь. Не теряй времени.
Киргиз выхватил из-за пояса тупоносый, тоже какой-то скуластый пистолет и направил на Дима.
– Стреляй. Там рубят мясо и ничего не будет слышно, – помог Дим. – Или мне подняться, чтобы ты не промахнулся? Или у тебя дрожат руки? Киргиз, у тебя дрожат руки. Руки, которыми ты бил ее по лицу...
Киргиз присел на стол и опустил руку с пистолетом.
– Она запудривала синяки, когда ходила в дорогие магазины. Все говорили: вот та, что с Киргизом, новая шлюха, которую он ревнует к каждому охраннику. А она ни с кем не была. Только с тобой. И за это ты бил ее. И за это платил ей. Она покупала шубы и пудрила лицо. А потом нашла другую пудру. И что ты теперь без нее – без запаха ее дорогих духов, без шуршания ее одежды, без блеска ее бриллиантов, без ее глаз, без ее голоса? За что же бил? За то, что однажды она пошла за тобой, за то, что терпела тебя и шептала тебе на ухо нежности? Ты же знал, что она наркоманка. Ты все знал. И сейчас ты знаешь, кто ее убил. Это не я, Киргиз. Это тот, у кого дрожат руки.
Киргиз бросил пистолет на стол и закрыл лицо ладонями.
– Я любил ее...
– Так нужно было жениться, рожать детей и нянчиться с ними.
– У меня есть жена и дети. Это казино я купил на деньги тестя.
– Ну, вот и ответ.
Дим поднялся, пошел к двери.
– Постой!..
Киргиз перегнулся через стол и достал из верхнего ящика несколько тугих долларовых пачек.
– Этого достаточно?
– Да, – кивнул Дим.
– Что она еще говорила обо мне? – спросил Киргиз.
– Ничего. Она вообще ничего не говорила. Никогда не радовалась, никогда не плакала. Но она была тебе верной.
Маленькие глазки Киргиза покраснели от слез. Но слезы не капали, не текли по лицу. Они застыли в покрасневших глазах, взгляд Киргиза остановился, и Дим вдруг испугался этого остановившегося взгляда, испугался своей внезапной жалости к этому человеку.
– Жизнь такая. Не мы ее придумали...
– С тех пор как я увидел ее мертвой, не могу даже заплакать, – сказал Киргиз. – Я думал, что она слишком счастлива со мной, что ей слишком повезло, что она не ценит этого и изменяет мне, а она только молчала, сцепив зубы. Я не хотел, чтобы так... все закончилось. Я любил ее. Без нее... я не знаю, зачем жить.
– Ты не виноват, – сказал Дим. – Она сама сделала выбор. Могла ведь просто уйти от тебя. Ты же не толкал ее к смерти.
– Я сказал, что убью ее, если она меня бросит. Найду и убью. Она не могла уйти... живой.
Дим взглянул на него в последний раз и вышел из кабинета.

9. ЗАЧЕМ ЛЮДИ МЕЧТАЮТ?

Весна приходит приступами безумия. Вдруг повалил снег, покрыл высохшие тротуары, а через час стал таять, течь и хлюпать под ногами.
Дим застал Джина в «Фараоне» еще до открытия. Тот оглядел его с ног до головы и прищурился.
– Неужели нашел?
Дим бросил на стол пачки денег. Джин разорвал их и стал пересчитывать купюры.
За окнами темнело. Тротуары снова высыхали, но обманы непостоянной весны стискивали сердце.
– И где взял? – спросил Джин, окончив подсчет и возвращая Диму часть наличных.
– Нина перечислила… по Вестерн Юнион.
– Шутишь? Ну, молодец.
Джин всмотрелся в него и не сказал ничего больше.
– Я попрощаться хочу, Джин, – Дим подошел к окну и посмотрел на клочки тающего на тротуаре снега. – Уезжаю.
И Джин растерялся. Никак не предполагал ничего подобного.
– Мне сказали, что человек не должен вот так маяться, как мы с тобой. Особенно мужчина. Он должен строить дом, сажать деревья и...
– Дальше я знаю, – перебил Джин. – Это тебе не моя бабка шепнула?
– Нет, моя девушка...
Джин развел руками.
– Ну, поздравляю! И с девушкой, и с твоей новой идеей! Только скажу тебе... ты поедешь куда-то в глушь, в провинцию, чтобы строить, сажать и растить, а потом окажется, что то, что ты строишь, не дом, а притон для разбойников с большой дороги, что сажаешь ты не фруктовые деревья, а обычную коноплю, и что твои дети – уроды и отморозки! Это жизнь, от которой ты никуда не денешься.
Дим покачал головой.
– Я покончил с этой жизнью, – твердо повторил Джину, оглянувшись на наручники в кресле. – Я ничего этой жизни не должен. Я начну новую. Она чистая, светлая, честная. Для нее это все, – он кивнул на пачки денег на столе, – ничего не значит. Она другая. И я стану другим с ней.
– Ну, попробуй, – отмахнулся тот. – Мне жаль тебя терять, но у меня тут свои планы наклевываются. Я, знаешь, сошелся с Зилом, думаем Ахмета задвинуть. А без Ахмета – прямой выход на центр. А центр паутины – это логово, самое теплое и спокойное местечко. Главное, старого и слепого паука выманить и самому туда влезть. Мы все рассчитали. Мы его выманим. Он уже клюнул на одну вертлявую муху, которая его погубит. И я влезу на его место. Зил прикроет. Ну, а потом и Зила, и эту муху – к черту. Короче, жизнь закипит. Тебе, брат, удачи. Я не очень верю, что есть другая жизнь, но раз ты говоришь, может, и есть. Надумаешь вернуться в дело – всегда пожалуйста. Ты меня ни разу не кинул. Я добро помню.
Дим, не пожелав ему в ответ удачи, поспешил навсегда уйти из «Фараона».

Глеб-Фуджи крепко пожал руку на прощанье.
– Скучно здесь будет без тебя. Я умру с тоски. Или сопьюсь. Ты хоть на свадьбу меня позови... Нет, сначала вы будете встречаться, долго-долго держаться за руки, потом впервые поцелуетесь в кино... В провинции сейчас ходят в кино?
– Ходят, – кивнул Дим.
– А уже потом вы поженитесь, снимете маленькую квартирку с окнами на море или домик в рыбацком поселке, и будете жить очень счастливо. Дико счастливо, как первобытные люди. Неимоверно счастливо.
– И разведетесь в один день, – бросила Лиля.
– Я начну с ней все заново, – повторил Дим.
– Э, ребята, и мы никогда не будем спать в одной постели? – огорчилась Лиля.
– Да, Лилек, придется тебе довольствоваться одним мной, – Глеб обнял ее за плечи. – Дим бросает нас в пыльной столице и едет дышать прозрачным приморским воздухом. Будет работать грузчиком в порту, натянет тельняшку и позабудет, как мы проигрывали в покер по пятьдесять тысяч баксов за вечер, а утром похмелялись зубной пастой. Жизнь пойдет без перепадов. Ровно-ровно, как по рельсам. А мы с тобой расширим нашу мастерскую, возьмем на работу еще одну девчонку, будем проявлять километры фотопленки и тоже заживем тихо-мирно, и забудем наше с Димом зыбкое прошлое.
Лиля подумала и кивнула.
– Согласна. Только давай возьмем на работу не девчонку, а парня, и будем...
– Ну, ясно, – улыбнулся Глеб Диму. – У тебя там все будет по-другому...

10. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЕДУТ НА ЮГ?

Старые вещи остались в старой квартире, в старой жизни. Дим запер квартиру, на сдачу Джина купил билет в приличный купейный вагон, обвел в блокноте ее адрес красной замкнутой линией и поехал на юг.
В купе было уютно. Он представлял почему-то, что сейчас к нему подсядет пожилой господин, и они до самого утра проговорят о перипетиях личной жизни каждого. Дим даже нашел те слова, которыми он опишет свое чувство к незнакомой девушке. Самые добрые и нежные слова, которые он когда-либо слышал в жизни. И которых, уж точно, никогда не произносил сам.
Но никто не подсел. Билеты в приличный вагон оказались не по карману большинству пассажиров, и Дим промаялся в купе один. Вечером заглянула проводница, подала постельное белье и поинтересовалась:
– Не скучно тебе?
– Нет, – отказался Дим.
Она еще раз вглянула на красивого парня и дернула худыми плечами.
– Ну, как хочешь.
Дим почти не спал. Вздрагивал на остановках, разглядывал темноту за окном, выходил курить в тамбур, но чувствовал, что завис где-то во времени бесповоротно.
На рассвете поезд стал приближаться к ее городу. Дим всматривался в окно и видел только клочья тающего снега, грязь, консервные банки, канавы и узкие лесополосы. Зеленые сосны исчезли, потянулись черные стволы акаций, словно здесь, на юге, зимы было больше, чем там, откуда Дим приехал.
В половине восьмого его встретили на вокзале беспокойные таксисты.
– Куда? Куда едем? Куда надо?
По ту сторону железнодорожных путей было море. Еще холодное, но огромное и живое. Правда, пахло везде не солью и йодом, а мазутом, горелой резиной и табаком.
– Куда, господин хороший?
Дим назвал адрес одному из стаи таксистов. Тот в ответ назвал цену, составляющую ровно половину цены билета на проезд в купейном вагоне с севера на юг через всю страну. Дим кивнул. Такси стало карабкаться в гору от вокзала, стоящего на морском берегу. По краям дороги лепились убогие лачуги, и таксист поймал взгляд Дима в зеркале.
– Это Слободка. Ее раньше все снести хотели. Здесь постоянно угроза затопление. Но теперь не строится ничего. Куда людей девать? Да и люди тут – старухи и алкаши. Пусть уже доживают.
Дим согласился, кивнул. В центре было красиво. В центре разных городов всегда одинаково красиво, но Дим поднял голову к небу и вдруг вспомнил, как Таня говорила, что ветер носит дым от заводов.
– Где же ваш чистый морской воздух?
– Это вам за город надо. Там, куда вы едете, чисто, – успокоил таксист.
– Разве я еду за город?
– Да, на Левый берег.
Дим удивился. Как море может иметь правый и левый берег? Маленькое это, должно быть, море. Такси прошмыгнуло через центр и погнало по трассе мимо заводов вокруг моря. Небо действительно прояснилось и стало солнечно. По краям дороги потянулись новостройки.
Наконец, вдали показались роскошные коттеджи, таксист замедлил ход и стал присматриваться к номерам особняков. И Дим понял, почему он заломил такую цену. Район был привилегированным, и въезд сюда был открыт не каждому.
– Вон ваш дом – с колоннами! – махнул рукой направо.
– Это не мой дом...
Дим расплатился, подхватил сумку и вышел.
Воздух был мягкий. Обволакивающий. И ветра не было. Напротив, поднялось солнце и золотило дорогую черепицу на крышах.
Тот особняк, на который указал таксист, был огромных размеров, с кирпичной оградой и высокими воротами. От калитки к дому вела длинная дорожка. Молодые голые деревца казались совсем хрупкими на фоне кирпичной громады здания.
Дим вспомнил весь путь, который он проделал до этих ворот чужого дома, и на миг ему сделалось страшно. Вышло, что вся его будущая жизнь зависела теперь от нее, более того – от ее первой реакции. Если она не будет ему рада, он не станет ходить за ней по пятам...
Так Дим решил сгоряча и уверенно подошел к ограде. С той стороны послышались шаги и голоса. Высунулись два здоровенных парня и окинули его подозрительным взглядом.
– К кому?
– К Тане.
– К какой Тане? – один из них поскреб голову. – А, к Тане... Издалека?
– Из столицы.
– Холодно у вас?
– Нет, теплее, чем тут.
– Не гони! – оборвал другой. – Давай сюда сумку!
Дим подал сумку, они раскрыли ее и перерыли его немногочисленные пожитки. Потом прошлись по карманам, похлопали по ногам.
– Оружия нет?
– Откуда? – удивился Дим.
– Из столицы, – ухмыльнулся охранник. – А Таньке ты кто?
– Фотографии привез.
– Ладно, иди. Войдешь – направо по кругу. Хозяина сейчас нет. Хозяйка с детьми уехала. Обратно будешь идти – не дай тебе Бог что-то стырить. Все перероем! – предупредили дружелюбно.
Дим пошел к особняку.
Потянул дверь и оказался в холле. Было чисто, изящно и пустынно. Он бросил сумку у двери и свернул направо. Коридор шел полукругом и был похож на лабиринт. Дим даже пожалел, что охранники не провели его внутрь и не сообщили ей о госте.
И вдруг сердце стало колотиться так, что он остановился. Бесполезно было идти вперед и толкать двери комнат. Дом навалился всей своей величиной, надеясь расплющить его. Высокие потолки словно осели.
– Таня! – закричал он.
Никто не отозвался.
– Таня, где ты?
Так бывает страшно маленьким детям, которые в темноте играют в прятки, а потом боятся оглянуться назад, подозревая у себя за спиной темную фигуру призрака.
– Таня! – снова позвал Дим.
Где-то впереди хлопнула дверь и послышались шаги. К нему вышла худенькая, коротко стриженая и испуганная девочка.
– Кто здесь? – спросила она, глядя на гостя.
– Таня... – узнал ее Дим. – Где твои волосы?..
И вдруг она зарыдала. Бросилась к нему и обхватила руками. А он гладил ее стриженую голову и чувствовал, что ветер, который жил в ее волосах, стал бездомным и превратился в страшную разрушительную силу, готовую перевернуть все вокруг и разбить весь мир на осколки, обломки, камни и пыль.

11. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ГОВОРЯТ ПРАВДУ?

Плакать уже было неловко, а слезы все текли по лицу, и она продолжала их размазывать ладонями, и руки уже были мокрыми со всех сторон. Наконец, Таня опустилась в кресло и кивнула Диму, предлагая присесть.
– Вот глупая жизнь... Думала, никогда больше тебя не увижу. И надо же... Надо же... Ты как здесь оказался? – спросила, смахнув последнюю слезинку.
– Приехал, – ответил Дим, понимая, что она даже не догадывается, что он приехал ради нее.
– В отпуск? А когда обратно?
– Никогда. Я к тебе приехал.
Она не ответила. Вскинула еще влажные глаза, но ничего не сказала.
– Чтобы мы были вместе, – добавил Дим.
Все нежные слова, которыми он собирался описать свое чувство в поезде воображаемому попутчику, вылетели из головы. Может, тот самый бездомный ветер подхватил их и разбросал по миру, вываляв в пыли, чтобы ни одно слово никому не пригодилось.
– Что это значит? – спросила Таня неожиданно резко.
– Это значит... Я люблю тебя.
Ее слезы вмиг высохли, и глаза заблестели как-то иначе, другим, не влажным, а пустынно-сухим, злым блеском.
– И что будем делать? – снова спросила она.
Дим вдруг перестал ее узнавать. Показалось, что совсем другая девушка сидит перед ним – не та, которой он хотел сказать эти слова и даже не та, кторая плакала минуту назад.
– Поженимся, – все-таки закончил он.
– Поженимся? Мы с тобой? – переспросила она.
– А что? – не понял Дим.
Она встала и подошла к окну. Потом вернулась, прошла мимо него и подошла к другому.
Дим не мог понять, что заставило ее плакать так горячо, увидев его, и что заставляет теперь биться в окна, как птицу, потерявшую навсегда свободу.
– Ты сказала тогда, что надо строить дом, сажать деревья и растить детей, – напомнил Дим. – Мне никогда не хотелось этого до тебя...
– Это не я придумала, – перебила вдруг она.
– Я знаю, что это не ты придумала. Но пока ты не сказала, я в это не верил...
– Я тебе другое скажу. Это сложнее, чем воевать. Это не всем дано. Мне этого не дано. И тебе тоже.
– Почему?
– Потому что я – гувернантка, нянька. А ты – уличный фотограф. Какое у нас может быть будущее? Какой дом? Какой сад? Какие дети? С тобой я все равно не смогу бросить работу…
– Но я не прошу тебя ничего менять...
– А если ты не просишь меня ничего менять, зачем тогда ты мне нужен?
Она обернулась и посмотрела ему в глаза.
– Прости меня...Ты приехал сюда... напрасно. Моя жизнь уже состоялась – вот такая, какая она есть. Я привыкла так жить. Привыкла к чужому дому, к чужому саду, к чужим детям, потому что ничего своего у меня никогда не будет. И даже то, что мне не принадлежит, я могу легко потерять. А терять я не хочу. Я слишком много теряла в жизни. Я одна, мне некому помочь. И ты мне ничем не поможешь...
– Поэтому ты так плакала? – догадался Дим.
– Да, – ответила она спокойно. – Поэтому я плакала. Оплакивала свою мечту о молодом муже, о собственном доме и собственных детях, которые называли бы меня мамой, а не тетей Таней. Но этого в моей жизни не будет. Этого для меня нет. А ты – сам по себе – может, и найдешь что-то другое, может, даже что-то построишь. Без меня.
Он поднялся.
– Спасибо тебе, Дима, – добавила она. – Ты хороший человек. И ты потрясающе красивый. Я рада, что увидела тебя еще раз.

Он вышел из дома, ничего не чувствуя, кроме резкой боли в глазах. Солнце не рассеяло черноты, откуда-то наплыли темные лица охранников и склонились к Диму.
– Ну, ничего не спер?
И, наконец, прорвался солнечный свет. Парень толкнул в плечо.
– Оклемался?
– Так, помутилось... Кто она ему? – спросил он о Тане.
– Выготцеву? Девка его. И за малыми смотрит. Но не шлюха, правда. Только с ним таскается. За шмотки там, за брошки, как обычно. С другими не путается. Он говорит – классная девка, все, типа, феерично.
– А он старый?
– Старый, лет шестьдесят пять. Но бодренький дед, – ухмыльнулся парень, позабыв обыскивать сумку Дима. – Ничего, веселый. И бабла завались. Весь комбинат – его, вся сталь в стране – его.
– И дым над городом его? – Дим поднял глаза к солнцу.
– Дым? Его. Без этого нельзя. Но здесь чистая зона. Ветер здесь все время с моря.
Он не дослушал про ветер и побрел к трассе, пытаясь как можно дальше уйти от роскошных коттеджей. Но они все тянулись, словно гнались за ним. Дим остановил попутку, и водитель, посмотрев в его грустное лицо, начал рассказывать о перипетиях своей личной жизни, о том, как жена изменила ему по пьяни с братом. Непонятно было, чей это был брат и кто именно был пьян, но Дим не стал уточнять.
– Куда тебе? На вокзал? – водила покосился на дорожную сумку Дима.
Дим покачал головой.
– Нет. Пойду в порт грузчиком, буду дышать чистым морским воздухом. Будем с ней держаться за руки, а потом поженимся.
– Значит, в порт?
– Нет.
Дим вышел в центре и сел на скамейку. Боль притупилась, перед глазами рассвело. Он понял, что никуда не уедет из этого города, потому что этот город – тупик, тупее которого нет. Это кладбище всех иллюзий. Здесь не может быть ни новой, ни старой жизни. Здесь вообще не может быть никакой жизни, и поэтому Диму следует остаться здесь, чтобы не искать ничего больше.
И как только он это решил, боль как отрезало. Словно сто лет прошло со времени его разговора с Таней. Он поднялся со скамейки и потянулся до хруста костей, закинул сумку на плечо и пошел осматривать окрестности.
На улицах было мало открытых витрин, было мало плитки на тротуарах, но жил город в обычном ритме – в ритме автомобильных выхлопов, графиков работы супермаркетов, часов пик общественного транспорта и колебаний курса валют. Здесь люди не ценили деньги меньше, чем в столице, здесь ни доллар, ни евро не стоили дешевле. И здесь так же никто не собирался строить свою жизнь по законам сердца, а исключительно – по законам конъюнктуры рынка, по мотивам рекламных слоганов, по предсказаниям астрологов и прогнозам синоптиков.
И Дим подумал, что если здесь все, как в столице, то и здесь, пожалуй, существует то дело, которое он знает лучше всего на свете и с которым попытался завязать так поспешно. И здесь, пожалуй, с учетом курортного бизнеса у этого дела должны быть очень хорошие перспективы. И Дим не будет здесь лишним, потому что его карьера – от курьера до держателя точки – научила его многому. И здесь наверняка, найдется для него памятник какому-нибудь герою мировой войны, которого при жизни любили все девушки, а после героической смерти обсирают все голуби мира.

12. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПЬЮТ ВОДКУ?

Больше не было ни одной слезинки, даже во рту пересохло, и язык прилип к небу. Даже в голове пересохли все мысли, и стало пусто, ясно и чисто.
Выготцев вернулся к одиннадцати – не очень в духе. Бурчал что-то, стаскивая ботинки, и никак не мог стащить. Таня склонилась и, как ребенку, развязала ему затянувшийся шнурок.
Выготцев вздохнул.
– Спасибо, маленькая. Замотался я что-то. Устал.
– Я вам ванну набрала.
Он поплелся в ванную.
Таня налила водки в стакан и села в кресло. Когда хозяев нет дома, или когда Выготцев скрывается в ванной, кажется, что она – полноправная владелица этого особняка и этой жидкости в стакане. Разве дом не любит ее? Илона постоянно куда-то ускользает, Выготцев торчит целыми днями на работе, и только Таня хранит тепло их очага. Так разве она не хозяйка?
Он вернулся в белом махровом халате, и от белизны его фигура казалась еще больше, выше и шире в плечах.
– А кто тебе разрешал брать водку? – спросил резко, и Таня поняла, что, пожалуй, часы ее хозяйского правления подошли к концу. Допила быстро и села рядом с ним на диван.
– Может, и вам налить?
– В честь чего?
Пока она думала, Выготцев сам плеснул в стаканы и выпил.
– То, что надо.
– А вы красивым были в молодости? – спросила вдруг Таня.
– В молодости? Не очень. У меня лицо было, знаешь, красноватым. Такой оттенок. Нос широкий, щеки красные, волосы светлые.
– А потом?
– Потом то ли загорел, то ли обгорел, но морда потемнела.
Таня кивнула. Ясно, что Выготцев в молодости не был синеглазым брюнетом. И тогда Таня задала другой вопрос:
– А вы всегда будете управлять комбинатом?
– Всегда, – ответил Выготцев. – А если и не буду, на спокойную жизнь мне хватит. И тебе, моя девочка.
Этот ответ удовлетворил Таню больше. Она обхватила его за пояс и положила голову ему на грудь. Выготцев погладил Танину стриженую голову, потом повернул ее лицо к своему и стал целовать в губы. Пахло вокруг водкой, как в дешевом кабаке.
– Что тебе купить, моя маленькая? – спросил он, задирая ее свитер.
– Нет, ничего не нужно. У меня все есть.
Похоже, в этот раз ему самому чего-то не хватало. Он поцеловал, помял ее груди, а потом опустил свитер и снова налил себе.
– Да, устал я. И спину что-то ломит.
Таня даже обрадовалась, хотела уйти к себе, но Выготцев продолжил:
– И спать пора. А без женщины не могу. Ты раздевайся, Танечка. Хоть полежишь рядом.
Выготцев скинул халат и лег в постель. Таня разделась и тоже легла. Выготцеву не спалось, он притискивал ее к себе, сжимал ее зад, дышал ей в волосы. Таня отвернулась спиной и затихла. Он еще повозился сзади, потом оставил в покое ее тело и засопел.

На следующей день вернулась Илона с детьми. Сразу сделалось шумно и весело. Таня встречала их, широко улыбаясь своему спасению от цепких лап Выготцева. Когда он теперь успеет заскочить к ней? Так, изредка.
Илона окинула ее пренебрежительным взглядом.
– Что бледная такая? Последствия сексуальных излишеств?
– Подстриглась.
Илона пригляделась.
– Точно. И зачем?
Таня пожала плечами.
– Волосы продать можно было. На парики. Во всех парикмахерских принимают, – сказала Илона. – Они тебе заплатили?
– Нет. Я заплатила – за стрижку.
– Ну, значит, отымели тебя просто. Ничего, тебе не привыкать.
Илона еще раз взглянула на нее и вдруг смягчилась.
– Ладно, все мы одинаковые. Думаешь, мне Выготцева жалко? Да пошел он! Пошел он! Бери с него, сколько сможешь! Я тебе еще и помогу. А на черта он тогда нужен? Пенек старый! Я хоть отдохнула.
Она помолчала.
– Знаешь, одного одноклассника встретила. Он там фермер в селе, телят разводит. А я – крутая такая, подъезжаю на тачке, с шофером, с детьми. У нас с ним любовь была когда-то. Теперь он женат, конечно, там, на Маруське какой-то, вместе в коровниках возятся.
Илона снова умолкла.
– И что? – спросила Таня.
– И... он худой такой стал. Лицо черное. Вообще на себя не похож. А я смотрю на него, знаешь, и вижу того парнишку, который меня из школы провожал и мой портфель волочил... и поцеловать меня боялся. Ну, он: «Как ты? Как живете?» Я говорю: «Замечательно. Дети вот, достаток». Стоим и молчим. Потом он достает из кармана бутылку водки и пьет с горла. А сзади его Маруська напирает: «Ну, идешь ты в магазин или нет?» Он и пошел.
– И ничего не было? – спросила Таня.
– А что могло быть? Я из деревни в шестнадцать лет уехала, чтобы певицей стать. Не обратно же теперь возвращаться?.. Просто, деньги к людям приходят тогда, когда жизнь уже позади. Деньги приходят, а жизнь уходит. Может, к шестидесяти и у него будет дом с колоннами и «мерс». Только тогда он слепыми глазами день от ночи не отличит. А мне сейчас жить хочется, и детей не в нищете растить и не в коровнике. Мне с Выготцевым очень повезло...
– За что же тогда ты его так ненавидишь?!
– За то и ненавижу, что справедливости в жизни нет.
Она подошла к недопитой бутылке и налила себе в Танин стакан.
– А Колька, знаешь, бежит к нему: «Дядя Виталик, а где у коровы молоко?» Он же молоко только в пакетах и коробках видел...
Илона глотнула водку и поморщилась.
– Ну, у меня хоть любовники есть. А тебе нельзя. Тебя он тогда за шкирку вышвырнет, как собачонку, которая на ковер написала. Тебе хуже.
Сделала еще глоток.
– Ладно, Танюха, держись. Сама подпряглась. А я вот до лета посижу и – на Канары. Отведу душу.
Выготцев вошел в комнату, и Илона повисла у него на шее.
– Соскучился по мне, моя кися? И я по тебе. Извелась просто. Давай никогда не расстанемся?
Выготцев чмокнул ее в макушку и посмотрел на Таню. Таня широко улыбнулась и кивнула. И Выготцев кивнул и подмигнул ей.
В комнату вбежала Маринка и закричала с порога:
– Папа, я видела живую корову! Она вот такая, вот такая большая, как ты!
Илона и Таня переглянулись, а Выготцев расхохотался и подхватил Маринку на руки.
– Моя ты умница. Моя ты маленькая...
Таня вышла из комнаты.

13. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ХОДЯТ ПО СЛЕДАМ ТУРИСТОВ?

Первым делом Дим сорвал со столбов несколько объявлений «Сдается». Стал звонить с мобильного, но все квартиры уже были сданы, и он порвал объявки на клочки пожелтевшей бумаги. За гостиницу переплачивать не хотелось, но когда он все-таки решил осведомиться о ценах, то был приятно удивлен: номер стоил в шесть раз дешевле, чем в столице. Это было первое, что понравилось Диму в городе.
Готиница называлась «Спартак». Номер был одноместным, с ванной и туалетом. Дим бросил сумку и упал на кровать – рай, не иначе. Он мог себе позволить по меньшей мере два месяца оставаться в этом «Спартаке». Цель приезда – «знакомство с достопримечательностями». До курортного сезона было еще далеко, и администратор покосился подозрительно, но ни о чем не спросил. И его немногословность тоже понравилась Диму.
К вечеру он проснулся и сел в постели. Ночами Дим обычно не спал – встречался с Джином или таскался по барам. Но идти куда-то в первую же глухую и незнакомую здешнюю ночь он не решился. Стал смотреть в темное окно, пытаясь составить примерный план действий, но ничего не выходило, и план рассыпался на несвязные обрывки.
Утром солнце залило номер до самого потолка и выплеснуло Дима в город. Он огляделся, пытаясь нащупать ту невидимую ниточку паутины, которая должна была его опутывать. Носились домохозяйки с сумками, открывались магазины, Дим огляделся и не уловил нигде напряжения натянутой паутинной нити.
Продолжая приглядываться к городу, нырнул в одну из кафешек и стал пить кофе. Официантка ему улыбалась. И Дим улыбался, радуясь тому, что не перестал нравиться женщинам. С детских лет он привык ловить на себе восхищенные девичьи взгляды, то стыдливо упирающиеся ему в глаза, то откровенно сдирающие с него одежду. Черноволосый, высокий, кудрявый и синеглазый, очень спокойный парень, с уверенными жестами. Он всегда был таким. И мало что могло выбить его из колеи. И эта история... и она... тоже не выбьет.
Официантка подошла снова, и Дим ослепительно улыбнулся.
– Подскажи мне, солнышко...
– Что? – с готовностью откликнулась она.
– Где у вас обычно отдыхают туристы?
Она пожала плечами.
– В «Фениксе», в «Коралле», в «Две тысячи», – перечислила несколько клубов. – Не знаешь, куда податься?
– А где центральный рынок?
– Через квартал. Там, – она кивнула головой в сторону отъезжающего за окном переполненного троллейбуса.
Он поднялся, и она разочарованно вздохнула.
– Я буду бывать у вас, – кивнул Дим и расплатился. – Похоже, задержусь в вашем городе.
– У нас очень хорошо, – торопливо заверила она. – У нас есть драмтеатр, кинотеатр «Победа», два института.
– И заводы...
– Да, все остальное – заводы.
– Тебя как зовут?
Вдруг она ему понравилась. Не очень высокая, рыжая, с веснушками на курносом носу. Патриотка своего города...
– Юля, – сказала она.
– Дим, – он протянул руку.
Взял ее розовые пальчики и поднес к губам.
– Спасибо за кофе.
Она просияла. Все было по-прежнему хорошо... Эта история... Таня... уже не имела над ним никакой власти, ушла в прошлое, исчезнувшее за первым поворотом. Словно мелькнула какая-то тень и пропала, как фантом. Как он мог поверить в ее существование? Не давая себе сосредоточиться на воспоминаниях о недавней боли, он пошел пешком на рынок и влился в толпу покупателей.
Рынок был и продуктовый, и вещевой. Дим прошел мимо банок консервов и майонеза, осмотрел киоски обмена валют, и, как это обычно и случалось под его пристальным взглядом, картинка суетного рынка замерла и повернулась своей обратной, изнаночной стороной. Движение остановилось.
Итак, вот рынок. Вот между рядами движется Дим. Вот карманники и аферисты высматривают свою добычу у валютных киосков. Вот менты, которые их прикрывают. Вот менты, которые хотят скосить зелень с продавцов. Вот несколько толстых морд рэкета, которые щипают не всех. Видно, знают кого и за что. Но где же нить паутины? Ее нет. Отомри!
– А где здесь шмотки? – обернулся к кому-то Дим.
– Туда...
Вещевой рынок под куполом. И под куполом темно. Дим вошел в ряды второсортных кожаных курток и стал продвигаться в толчее к центру. Все продавали и покупали. Дима толкали. Он выбрался на свет и глотнул свежего воздуха, спасаясь от запаха дешевой, плохо вычиненной кожи.

Этот парень стоял на краю рынка, у прилавков с канцелярскими товарами. Ничего не продавал. Не смотрел на снующих вокруг людей. Но стоял. Дим остановился поодаль. Если он работал для своих, то не пошел бы в такое людное место. Значит, это его точка. Рядом дети выбирают карандаши и тетрадки. Неплохо. Удачно. Только взгляд у него беспокойный. Он слишком молод, может, до двадцати. Черты тонкие, волосы длинные, воротник дутой куртки поднят. Растрепанный какой-то. Может, из-за волос...
Дим еще посмотрел на него. Издали. К парню никто не подходил. Он закурил, посмотрел в небо и сплюнул. Скучная, похоже, работа. Не то, что было у Дима в столице. Так и не убедившись в правильности своих предположений, Дим направился к нему и улыбнулся.
– Привет.
Как они тут говорят это?
– Почем? – спросил Дим.
Парень всмотрелся в него, и глаза заметались. Он бросил сигарету под ноги и отступил.
– Как обычно? – кивнул Дим.
Но тот вдруг качнулся назад, юркнул в толпу и пропал из виду. Дим потоптался на его месте и пошел прочь, не находя объяснения испугу дилера. Или он всех жителей города знал в лицо?

Вечером взял такси до «Феникса», и по цене таксиста безошибочно определил уровень заведения – чуть выше среднего.
Вход был платным. Дим прошел внутрь и присел за столик. Намечался стриптиз. Рядом опустилась какая-то с виду однополая пара. Свет был приглушен, и от этого взрывы музыки казались громче. Дим подошел к бармену и показал на стакан водки.
– Можно добавить?
Тот долил в стакан.
– А сильнее? – спросил Дим.
Бармен кивнул и обвел глазами зал.
– У Риги.
– Где она? – Дим проследил за его взглядом.
– Вон тот парень в куртке...
И Дим удивился. Во-первых, потому что Ригой звали парня, а во-вторых, потому что узнал того, кто сбежал от него утром на рынке.
– А он нормальный? – обернулся он к бармену.
– Вполне. Позвать?
Дим протянул купюру и повернулся спиной к залу.
– Эй, Рига! – крикнул бармен. – Иди, угощу.
Тот подошел и остановился перед стойкой.
– Что, поминаешь кого-то?
Дим оглянулся и увидел его совсем близко, как утром.
– Это к тебе, – сказал бармен о Диме.
– Не беги! – сказал Дим.
И Рига кивнул.
– Выйдем.

14. ЗАЧЕМ ЛЮДИ БЬЮТ ПОСУДУ?

Выготцев постучал в дверь, и Таня вскочила. Не при жене же!
– Что вам нужно?
Он вошел и грузно сел на стул.
– Я вот что, Танюша... Ты, может, обижаешься на меня...
– За что?
– Ну, за то, что я женат... и не могу предложить тебе...
Таня поднялась и заходила по комнате от окна к окну. Ночь спустилась беззвездная и глухая, в стекле отражались блики лампы.
– Так я Илону не люблю, ты не думай! – сказал вдруг Выготцев. – Просто дети и...
– Зачем вы мне это говорите? – не поняла Таня.
– Ну, чтоб ты не думала...
– Я не думаю.
Он помолчал.
– Ты меня не бросишь, моя хорошая девочка?
– Нет, я вас не брошу.
Он вышел. Таня вернулась в постель.
Она никогда ни о чем не сожалела, потому что было это попусту. Сожалеешь – значит, нужно отказаться от прежней жизни и жить по-новому. А не можешь – нечего и скулить. Поэтому она старалась не думать ни о Выготцеве, ни о себе, ни о Диме. Что думать? Ничего бы не вышло... Чтобы вышло – нужно было бы содрать с себя кожу, к которой прикасался Выготцев, и обрасти новой. Нужно было бы вырвать продажное и уступчивое сердце и вставить новое. Нужно было бы выгнать свою душу и найти другую.
Это невозможно. После того, что она прошла, нельзя начинать все заново. Нет этого «заново», нет точки отсчета. Она пугается, когда видит в толпе седые волосы – мерещится Выготцев. И когда Дим взял ее за руку, она удивилась, что его рука без морщин и раздутых суставов. А обо всем остальном – что и говорить... Самая утонченная нежность – самого желанного мужчины на земле – не принесет ей радости. Всегда будет проступать сквозь стены дряблая фигура Выготцева.
Живут же как-то проститутки, и не мутит их. А может, и мутит, но они не признаются. А Таня знает, что сама виновата, что сама выбрала это чувство тошноты и должна с ним смириться.
Этот парень – молод, красив, наивен. А она – грязная и пропахшая старостью Выготцева. Не о чем жалеть, ясно... Пошла бы за ним, мало того, что в нищету, а еще и пересиливая себя каждый раз, чтобы прикоснуться к его телу и не испытать отвращения. Невозможно жить с этим... и невозможно от этого спастись. Все было испорчено в самом начале.
Она может сказать знакомым, что у нее хорошая работа и высокая зарплата. Она может позволить себе ходить в театр, в кино и дорогие магазины. Она может каждый день покупать обновки и косметику. Это и есть плата за то, что она вздрагивает, увидев в толпе седые волосы.
Она не ненавидит Выготцева, как Илона. Она даже любит его. Ей бывает его жаль, как вздорного старика, вображающего себя завидным женихом. Но иногда он так жесток в своем эгоизме, что совсем не отличает ее душу от половой тряпки. И тогда Таня задумывается, действительно ли она такая дрянь, или это он не видит в ней человека?
От этих раздумий солнечный свет становится тусклым, а ночная тьма – едкой. И спасения от них нет ни на свету, ни во тьме. Таня понимает, что нельзя думать и сожалеть, потому что это надо было делать раньше. И если она такая правильная, нужно было тогда отказать Выготцеву, когда он в первый раз задрал ей юбку, потерять это место и искать другое. И, может, сложилось бы все как-то иначе. А теперь распускать сопли – бестолку.
Таня сидит в постели, смотрит в темноту и представляет, как Дим возвращается в столицу, к своему памятнику, и снова фотографирует туристов. Хочет представить их вместе, но потуги к мечтательному романтизму отзываются скрипящей болью. Воображение рисует массивное тело Выготцева в белом халате.
Сверху доносятся шаги, голоса и звон бокалов.
– Ну, Илоночка, маленькая моя, – уговаривает Выготцев.
– Иди к черту, импотент старый! Не трогай меня! – бросает пьяная Илона.
От дневного «кися-пися» не осталось и следа. Едкая ночь сорвала маски и выжгла кислотой на всех лицах правду.
– Дура! Я десяток таких, как ты, куплю! – крикнул Выготцев.
– Виагры себе купи лучше, параноик! Или не трогай меня своими горбатыми лапами, я тебе не Танька!
– Илоночка, ну, пожалей меня. Я устал. Я работаю. Обеспечиваю семью. Меня жалеть надо. А от виагры сердце останавливается. У меня и так давление какое!
– Так и лежи смирно со своим давлением! – Илона звякнула стаканом. – Что тебя черти мучают? Одной ногой в могиле, а туда же!
– Ну, Илоночка, девочка моя...
– Пошел на хер!
– Я тебя только поцелую...
Тане становится жалко и Илону, и Выготцева, и себя. Вокруг одна грязь, одна блевотина, все барахтаются в ней и хотят хорошо пахнуть.
Никогда нельзя менять любовь на деньги. А если обменял, нечего жалеть о любви. Таня усвоила это очень хорошо.
Наверху что-то разбилось со звоном. Скорее всего, Илона швырнула бутылку или бокал об пол. В детской вскрикнула разбуженная шумом Маринка. Таня вошла к ней, поправила одеяло. Девочка схватила ее за руку, удерживая рядом. Таня присела на краешек постели.
– Спи, Мариночка.
– Это гром? – спросила девочка.
– Гром, наверное. Весной часто бывает гром.
– Я и зимой слышала...
Девочка не выпускала ее руки.
– Расскажи про принцессу... Как ты вечером рассказывала, пока я не уснула... Она вышла из замка и встретила пастуха.
– Ты помнишь? – удивилась Таня.
– А какой он был?
– Он был босой, в рваной одежде... Он шел за стадом.
– За коровами?
– Да, за коровами. У него были синие-синие глаза и черные кудрявые волосы. Он шел и играл на дудочке. И принцесса любовалась им. Он был очень красив, так красив, что в замке она никогда не встречала таких красивых людей... Ей хотелось идти за ним, за его стадом... Только потому, что он был красив...
– Как папа? – перебила Маринка.
– Спи лучше!
Таня хлопнула дверью детской.

15. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ДЕРУТСЯ?

Миновав автостоянку перед клубом, Рига свернул за угол и пошел в темноту мимо глухой стены. Дим двинулся за ним, предчувствуя что-то недоброе. Супер-конспирация этого города уже пугала его своей дикой первобытностью. Ясно, не Голландия, но и здесь же не все праведники.
Рига вдруг резко обернулся. В его руке был зажат маленький, но отнюдь не кустарный пистолет. Дорогая импортная штучка, способная продырявить сердце замечательной блестящей пулей.
– Что тебе нужно? – спросил парень.
– Купить, – повторил Дим.
– Что купить? – уточнил тот.
– Две дозы кокаина, если ты такой баран. Или ты презервативами торгуешь?
– Кто ты? – спросил Рига.
– Паспортный контроль?
– Ты не наркоман.
– А тебе-то что?
– Кто ты? – тот повторил вопрос и снял оружие с предохранителя.
– Ладно, убей меня, – сдался Дим.
Достал сигареты, прислонился к стене и закурил. Рига стоял молча. Дим курил, время шло, и выстрел запаздывал.
– Утром ты следил за мной, – сказал Рига.
– Я не следил, я искал тебя. Не именно тебя, а любого дилера. И дважды попал на тебя.
– От кого ты?
– Ни от кого. Я недавно в городе.
– Ты мент, – сказал вдруг Рига.
– А разве менты вам мешают? – удивился Дим.
– Нет, но встречаются и идиоты.
– Я не мент. И не идиот, – заверил Дим. – Я приехал из столицы, чтобы остаться здесь.
Рига, наконец, спрятал ствол и тоже закурил.
– Странный день...
– Странная ночь, – поправил Дим.
– И день был странный. Я все время думал, кто ты.
– А я решил, что ты просто трусливый мальчишка, – бросил Дим. – Тебе двадцать хоть натикало?
– Двадцать пять натикало, – тот дернул плечами. – Я хорошо сохранился. Так что тебе нужно?
И все началось сначала. Рига упорно не хотел ему верить, не хотел ничего продавать и даже не хотел показать товар. Дим сдался.
– Ладно, мальчик. Зря ты так переполошился. Я уйду. Найду еще кого-то.
– Зачем тебе кокаин? – спросил вдруг парень.
– Послушай, ты не знаешь, зачем людям кокаин?
– Я не знаю, зачем тебе.
Дим посмотрел в его глаза, блестящие темнотой, на его заостренные изящные черты, на длинные волнистые волосы и на поднятый воротник куртки...
– Хорошо. Мне не нужен кокаин, – признался он.
Рига кивнул, ожидая продолжения.
– Мне нужна сеть, – закончил Дим.
– Сеть? Здесь? В этом городе?
– Да.
– Ты для этого приехал?
– Да.
– Ты один?
– Да.
Рига снова кивнул. Его беспокойство прошло, и он улыбнулся.
– Ну, это больше похоже на правду.
Дим протянул руку.
– Меня Дим зовут.
Рига ответил пожатием и снова заулыбался.
– Не может быть, чтобы ты был один...
– Никому не веришь?
– Никому. Обычно никому. Что было бы, если бы я продал тебе товар? Ты бы ушел?
Дим пожал плечами. Рига повернулся и пошел к клубу. Все, разговор был окончен. И снова Дим был удивлен. Показалось, что это только начало их общения, что он может найти в этом парне друга. Но его фигура уже почти растаяла в темноте.
– Эй, Рига! – окликнул Дим.
Тот остановился.
– Что тебе?
– Это все? – спросил Дим, подойдя ближе.
– Я не сказал, что буду помогать тебе, – напомнил тот.
– Что нужно, чтобы ты это сказал? Деньги? – прямо спросил Дим.
– Нет. Деньги – это не вся жизнь.
– Тебе нужна жизнь?
– От тебя мне ничего не нужно. Советую тебе уехать из города. Вот и все.
– Твои друзья так опасны?
– У меня нет друзей. Но люди, с которыми я работаю, сами тебя найдут, если продолжишь здесь разнюхивать, – предупредил парень.
– Ясно. Я продолжу разнюхивать. Потому что мне не нравится, как здесь ведутся дела.
Рига пожал плечами. Дим понял, что парень его обыграл: выпытал все, что его интересовало, и бросил в темноте с его раскрытыми планами, как после трепанации черепа. Как ему удалось проделать это так безболезненно? Теперь Дим не мог его отпустить. Это было опасно, и неумно, и послужило бы доказательством его поражения. И пока Рига не пропал из виду, и Диму не пришлось догонять его, как утром, он привел свой последний довод:
– Так и будешь бегать всю жизнь от своей тени, мальчик! Тебе бы мороженым у школы торговать, а не героином. Мужчине не дадут так просто женского имени.
Удар настиг Дима совершенно неожиданно. Словно грузовик с кирпичами врезался ему в челюсть. Дим отлетел к стене и стукнулся о нее спиной. Рига разжал кулак и сплюнул.
– Сам ты пидор!
И исчез в темноте. Насчет безболезненной трепанации – Дим поспешил с выводами. Он кое-как сжал зубы и поплелся к клубу. Бармен встретил пошатывающегося Дима приветливо.
– Ну как? Расслабился?
– Водки бы еще, – выдохнул Дим.
Бармен плеснул щедро.
– Классный парень ваш Рига. А погремуха откуда?
– Жил в Эстонии, кажется.
– Что-то он очень прыткий, как для эстонца.
– Нет, он наш. Отец у него военный был, вот и носило его по миру. Тогда еще мир большой был. А теперь – маленький. Теперь только кладбища большие, – усмехнулся бармен.
– А семья его? – поежился Дим.
– Мы – его семья. Я и ты.
– Особенно я.
Дим кивнул самому себе. Челюсть ныла.
Администратор «Спартака» посмотрел косо, как обычно, но ни о чем не спросил. И Дим подумал, что в этом немногословном городе не так-то просто вести дела, обернулся к администратору и объяснил честно:
– Это мне в морду дали. Заслужил, правда. Но все равно больно.
Тот не предложил ни лед, ни холодный компресс. Молча кивнул и улыбнулся, искренне радуясь, что с ним ничего подобного не случилось.

16. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ХОДЯТ В ГОСТИ?

Дим не находил себе места. Не потому, что болело лицо, а потому, что его провалу не было никакого объяснения. Все должно было произойти совсем иначе. Он должен был войти в контакт с дилером, встретиться с его хозяином, поделиться опытом и присоединиться к сети. Сеть – тайная, замкнутая, но вовсе не закрытая структура. По крайней мере, так было в столице. Там никто не требовал особых рекомендаций. И то, как поступил Рига, не было нормальным. Вывод был таков: либо Рига – переросток с манией преследования, либо дела здесь ведутся совсем иначе, чем в столице.
Утром вдруг позвонил Глеб-Фуджи.
– Ну, все путем?
– Путем.
– Уже держитесь за руки?
– Пока еще нет.
– А работу нашел?
– Еще нет, – повторил Дим.
– Так тяжело устроиться в порт грузчиком? – удивился Глеб.
– Оказалось, это не так просто.
– Не говори, что сложнее, чем в столице.
– В столице нет морского порта.
Глеб пожелал удачи. Дим потер небритую болезненную щеку и решил идти завтракать к Юле. Сколько на свете чудесных девушек – учителей, медсестер, библиотекарей, а попадались Диму на глаза чаще всего официантки и барменши. И Дим любил их за полезность для жизни.
Но как только он подошел к двери, с той стороны тихо постучали.
– Дим? – спросил из-за двери город, с которым он не был знаком.
Или это чокнутые друзья чокнутого Риги? Дим открыл дверь и отступил. В коридоре стоял сам чокнутый Рига и широко улыбался.
– Доброе утро!
– Доброе? – удивился Дим.
Рига спокойно прошел внутрь и присел на подоконник.
– Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро...
– Как ты меня нашел? – поинтересовался резко Дим.
– Ну, найти такого столичного лоха, как ты, – плевое дело.
– Особенно в деревне, где всего один постоялый двор, – добавил Дим.
Рига весело оскалился.
– И что тебе надо? – спросил Дим, раздражаясь от его улыбки и длинных волос.
Тот пожал плечами.
– Ничего собственно. Я тут подумал на досуге о том, что ты сказал. А что тебе вообще известно о сети?
Он задал вопрос вполне серьезно, и Дим рассмеялся.
– С тобой я эту тему обсуждать не стану. Кто ты, мальчик? Последняя точка в многоточии?
– А ты, лингвист хренов, сюда приехал докторскую защищать?
Ясно. Так бывает, что два человека, говоря на одном языке, совершенно не понимают друг друга. И им – что общаться, что вообще молчать – один результат. Никогда раньше Дим не чувствовал такого неудобного непонимания простых слов. Рига тоже нахохлился, но не уходил.
А если два человека не могут найти общий язык, а им это нужно позарез, лучший выход – напиться и поговорить дурными голосами об уважении друг к другу. На севере или на юге – страна-то одна, и водка везде одинаковая.
– То тут сто грамм, то там сто грамм, – на то оно и утро, – понял Дим. – Пойдем, Рига, завтракать. Все голодые – злые.
– Я не злой, – заупрямился тот.
– Я злой – за двоих. И челюсть болит.
Рига молча вышел следом. Администратор, похоже, не только всегда был на посту, но и никогда на нем не дремал. Дим вернул ключ и кивнул на Ригу.
– Это мой друг. Мы идем завтракать в кафе.
Тот одобрительно кивнул.
– Некоторые люди любят, когда их ставят в известность, – объяснил Дим Риге. – Им от этого легче живется.
– А вечером ты приведешь девку и скажешь ему: «Это моя подружка. Мы идем трахаться», чтобы ему легче жилось?
– У вас все такие, как ты? – сорвался Дим.
– Нет, все такие, как ты, – сказал Рига спокойно.
Видно, была не Юлина смена. Дим разлил водку по стаканам, взглянул на горячие закуски и поверил в возможность контакта не то что с Ригой, а даже с инопланетными цивилизациями.
– За знакомство.
Тот пожал плечами, мол, не очень-то и познакомились. Но выпил. И Дим посмотрел обеспокоенно: стакан водки, с утра, залпом. Не такой уж он и мальчишка. Допил скорее, чтобы не отстать.
Снова разлил. Молча. Угрюмо. Рига выпил еще стакан и усмехнулся.
– По ходу ее здесь чем-то разбавляют.
Перед глазами у Дима уже плыло. Резкий был старт. Он съел порезанный дольками лимон и поморщился. Нет, не заладилась жизнь в этом городе.
Бледное лицо Риги слегка порозовело – и только. Зеленые глаза даже не затуманились. Дим пытался изо всех сил сосредоточиться, допивая третий стакан.
– Какого черта мы это делаем? – сдался и отпихнул тарелки.
– Тебе же так проще, – Рига дернул плечами. – Иначе ты не можешь говорить о деле.
– Это паленая водка, – понял Дим. – Так, к черту, и отравиться недолго...
– Здесь и котлеты паленые…
Рига поднялся. Дим, едва держась на ногах, вышел за ним из кафе и сел на скамейку. Рига взглянул на него и объяснил спокойно:
– Весь город паленый. Курорт – и грязное небо. Море – и нет пассажирского порта, только торговый. Это тупик. Зачем ты сюда приехал?
– Влюбился. Я никогда в жизни не влюблялся, – сказал Дим. – И вдруг перемкнуло. Показалось, что она чистая, светлая, необычная...
– И что?
– Я приехал к ней сюда. А она оказалась обычная... обычная проститутка. Как все.
Рига отвернулся. Посмотрел вдаль.
– А я здесь учился на классического филолога. Так занесло. Вот и выучился.
– Я хотел жить новой жизнью...
Рига кивнул.
– Везде одно и то же.
И вдруг протянул руку.
– Ну, не рыдай. Устроится.
Дим хотел протестовать и спорить, но язык не слушался. Рига довел его до гостиницы и кивнул молчаливому администратору.
– Мой друг за завтраком много выпил и должен отлежаться.
Похоже, жизнь гостиницы с приездом Дима стала намного живее и разнообразнее. Рига открыл дверь номера и подтолкнул Дима к кровати, тот упал лицом на подушку. А Рига порылся в тумбочке, полистал его документы, сунул все на место и достал мобильник. Отошел к окну и нащелкал номер.
– Все чисто. Валяется пьяный. Давай вечером притащу его. Сидеть с ним? Ладно. Буду телик смотреть. Да он и так не сорвется. Ладно, включу мультики. Давай...
Сел в кресло и нашел на пульте дистанционного управления детский канал.

17. ЗАЧЕМ ЛЮДИ СМОТРЯТ МУЛЬТИКИ?

Дим проснулся от выкриков.
– Маугли! Это наш малыш Маугли! – неслось откуда-то.
Рига обернулся от включенного телевизора.
– Привет, Маугли! Наш малыш...
– Ты что тут делаешь? – Дим сел на постели.
– Развекаюсь, – благодушно улыбнулся Рига и выключил ящик. – Ну? Как твоя голова?
И как только Рига спросил, голова заболела.
– Ты там аспиринчику глотни, потому что вечером поговорить надо будет серьезно, – предупредил Рига.
– С кем?
– Я не один в городе, как ты понял. Но сети нет.
– Как нет сети? – удивился Дим.
– В обычном понимании, сети нет. Мы все работаем разрозненно. От клубов и от рынков. Я работаю на Флипера. Знаешь, игра такая с шариком? Вот, он и есть эта игра. Я играю с ним.
– Так не должно быть. Покрытие должно быть единым, а иначе прибыль будет уходить сквозь пальцы, – сказал Дим.
– Это тебе не мобильная сеть с единым покрытием. Город невелик.
– И столица невелика, но сеть одна, – парировал Дим.
– Оки. Это Флиперу объяснишь, – Рига отмахнулся.
– А вас под ним сколько?
– Шестеро.
– Всего-то?
– Послушай... Маугли, наш малыш. Я же тебе объяснил, что здесь некому покупать.
– А туристы? А весь курортный бизнес? А моряки торговых судов?
– А пионерские лагеря? – помог Рига и замотал головой: – Нет, все намного уже.
– А знаешь, насколько можно это расширить?
– Девке своей скажи! – бросил Рига.
Дим сел и обхватил голову руками. Боль не уходила.
– У тебя ничего нет? – обернулся к Риге.
– Экстази, – улыбнулся тот.
– А в какую цену, если не секрет?
Рига назвал цену, намного ниже, чем в столице. И оказалось, что закупка здесь дороже. То есть брали через третьи, четвертые руки. Реализация едва покрывала убытки.
Рига тем временем позвонил в аптеку:
– Аспирин, девушка. «Спартак», номер триста два, – и подмигнул Диму. – Сейчас будет тебе лекарство. И новая девушка.
– Мне не нужна новая девушка.
Вскоре постучалась скромная аптекарша и, не взглянув на Ригу, подала Диму таблетки. Дим расплатился, и она посмотрела вопросительно.
– Не хочу, – сказал Дим.
Рига ухмыльнулся.
– С тобой всегда так? Сразу предлагают? – спросил, провожая ее взглядом.
– Всегда. Только эта вот... она... одна.
– Я сначала думал, у тебя линзы сине-фиолетовые. Нет, глаза. Умора! – перебил Рига.
Дим тем временем выпил аспирин и сел в кресло, глядя на Ригу. Расстояние между ними исчезло, никакого непонимания больше не было, но что-то недоговоренное осталось и электризовало пространство гостиничного номера.
– А ты как вошел в этот бизнес? – спросил Дим.
– Да, так. Само собой как-то. Искал работу, да и нашел. Флипер тогда клуб держал на Кольце. Ну, я там тусовался.
– Ты же не наркоман...
– Нет. Но я рисковый парень. Я все попробовал. Наверное, у кого башка есть на плечах, того не затянет. Да у того и времени нет долбаться.
– А с клубом что стало? – спросил Дим.
– Клуб? Просрали. За долги.
– Да, ребята. Неприбыльный ваш бизнес, – сделал вывод Дим.

– Да, ребята. Неприбыльный ваш бизнес, – повторил он Флиперу.
Флипер – парень лет тридцати пяти, светловолосый и полноватый. Встретились в баре «Норд-Ост», о котором Дим вообще не слышал. Сели втроем за столик. Дим отвернулся от водки.
С Флипером никакого непонимания не возникло. Наоборот, пошло, как по маслу. Он кивал и поддакивал, поглядывая на Ригу.
– Я был курьером пять лет, ребята. Я знаю, как идет товар и знаю цены. На покупке вы теряете больше трети...
– Ты в Европу ездил? – спросил Флипер.
– Нет, по Азиатской ветке – в Туркистан. Я знаю, с кем связаться, чтобы обеспечить приток в город. Вторая проблема – сбыт. То, что существует здесь, – это не сеть. Один человек на рынке и в клубе – это не сеть. Товара не бывает много. Он всегда расходится весь, нужно только найти точки, которые будут пульсировать. Нужно взять на контроль все клубы, все бары, особенно портовые и прибрежные. Летом здесь будет спрос больше, чем в столице. Легко просчитать всю смету. Это дело не на один миллион. Берег со временем можно скупить полностью и выстроить империю развлечений, можно привлечь тысячи туристов со всей страны. Им ехать-то некуда.
– Здесь грязно, – сказал Флипер.
– Везде грязно. И в Болгарии грязно, еще и визовый контроль. В Азии вообще ни пройти, ни проехать. Турцию только местами вымыли. Нужно просто угодить нашим людям. Мы же их знаем. Знаем, на чем скинуть, а на чем накрутить.
Флипер опять кивнул.
– Это звучит хорошо.
– Это и работает хорошо. Начнем с опорного клуба. Наберем людей в бригаду. Договоримся с ментами – и все покатит по нарастающей. Здесь перспектив море.
– Да, здесь море, – опять согласился Флипер.
И стало тихо. Пожалуй, Флипер подумал о своей роли в этом спектакле, а Рига – о своей.
– Наш малыш Маугли... знает дело, – заметил Рига.
– Какой там Маугли?! Это целый Шерхан, – Флипер поскреб затылок. – Ладно, ребята, давайте завтра соберемся, все еще раз прокрутим...
– Чего тянуть? – не понял Дим.
Но Флипер поднялся и ушел. Рига помолчал, а потом спросил:
– Эй, Дим... это, может, некстати... но моральный аспект тебя не волнует?
– Какой? – не понял Дим.
– Ну, расширение наркооборота. Я много думал об этом, когда входил...
– Это в тебе твое высшее образование думало, – отрезал Дим. – Я тебе так скажу: зло – не наркотики. Зло – те причины, которые к ним приводят. Зло – наша жизнь.
Рига отвернулся. Дим почувствовал, что, наконец, выиграл – после всех своих провалов. Впервые в этом городе. И от этого стало беспокойно на сердце.
– Как решится? – спросил Ригу. – Без меня ваш Флипер не выйдет на поставщиков. Он это понял?
– Я сейчас пойду к нему. И как-то решится. Предложение заманчивое. И еще... ты меня прости за челюсть, и за «Маугли». Оказалось, ты не лох, а просто глаза у тебя дурные...
На этот раз Рига не протянул руки, а кивнул самому себе.
– Я прокололся. Прости, брат. Пожалуй, ты не зря приехал в этот город.
– Да, ладно, – отмахнулся польщенный Дим.
– Это я не тебе, это я себе говорю, – усмехнулся Рига и поднялся. – Давай, завтра увидимся.
Когда Дим добрался из этого «Норд-Оста» до отеля, пришел к выводу, что город не так уж и мал.

18. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВОЮЮТ?

Ночью в гостинице тихо. Тихо-тихо. Да и вообще жильцов здесь мало. Даже следить не за кем. Администратору тут скучно.
И вдруг стук в дверь. В два часа ночи. Дим сквозь сон пытался сообразить, что к чему, и не мог.
– Открой!
Дим толкнул дверь, и вошел Рига.
– Давай, собирай свои вещи, живенько!
– Что?
– Собирай, Дим, собирай. Ты выселяешься...
Кое-как похватали шмотки. Рига потащил его вниз.
– Не вздумай только сообщить своему приятелю, что твой друг кого-то замочил, и вы вместе пускаетесь в бега! – предупредил Рига.
Внизу ждала машина. У Риги был затертый «ситроен». Дим сел рядом и закурил спросонок.
– Ты кого-то замочил?
– Ну, пришлось. Флипер заупрямился, мол: «Он чужой». Поставил меня перед выбором – или я с тобой, или с ним. Я и выбрал. Немножко пошифруемся, пока рассосется. А там и новая жизнь. Рукой подать.
Так спокойно объяснил все Рига, отведя длинные волосы от лица и заправив пряди за уши. Дим смотрел ошеломленно. Маньяк, не иначе.
– Разве нельзя было его просто обойти? – спросил почти беззвучно.
– Он же этого не хотел... чтобы мы его обошли. А я не люблю, когда меня ставят... перед выбором. Я этого не люблю.
– И куда теперь?
– Ну, нехорошо будет, если нас с этим свяжут. Особенно тебя. А я, если что, с ментами перетру. Флипера есть, на кого списать. Пока поживем вместе за городом, в санатории. Там давно одни кошки воют.
– Кошки?
– Ну, весна. Что ж ты хочешь?
– Я ничего не хочу.
– Здесь двух решений не было, – сказал веско Рига. – Или ты, или он. Я же сказал, что тебя поддержу. И бригаду толковую наберем. Я сам за это возьмусь.
– Эй, Рига, а ты, правда, на филолога учился?
– На классического, заметь, – кивнул Рига. – Латынь и древнегреческий. Очень в жизни пригодилось.
Дим еще раз взглянул на его четкий профиль.
– Честно сказать, боюсь я тебя, Рига...
– И я тебя боюсь. Я еще тогда, на рынке, очень испугался. Еще до того, как ты подошел, когда только из-за календарей меня разглядывал. Я подумал, ну вот, дождался. Судьба, наверное. Может, из какого-то сна. Я сразу понял, что все перевернулось. Потом, правда, засомневался, вдруг осечка? А, нет. Завертелось. И вот – боимся мы друг друга, хотя будто бы и не психи, и не уроды, – подытожил Рига.
– Я не уверен, что ты не псих, – заметил ему Дим.
– Ну, заключение медкомиссии я тебе не покажу, тут ты прав.
Санаторий был заперт, но без охраны. Рига пошел к черному ходу, открыл дверь и провел Дима внутрь.
– Никто его не приватизировал в свое время, вот и зависло здание. А место удачное. Вроде и за городом, а вроде и рядом.
Они вошли в одну из комнат, и Рига включил свет.
– Я иногда тут бываю. Обжился...
– Может, приватизируем его? – предложил Дим.
– А деньги?
– Ну, немного денег у меня есть. Но действовать нужно быстро, чтобы к лету открыть здесь пансионат для приезжих.
Дим оглядел высокие сухие потолки. Не такое уж и убитое здание. Старой, но прочной постройки. Хотя, затрат, конечно, потребует.
Рига принес из машины бутылку коньяка. Разлил в пластиковые стаканчики и подтолкнул один Диму.
– Давай, за то, чтобы мы друг друга не боялись...
Дим выпил и снова взглянул на Ригу. Высокий, тонкий, совсем хрупкий без своей дутой куртки. Издали – вообще как девчонка с длинными волосами. И лицо у него странное... очень изящное, выточенное. Зеленые глаза под черными длинными бровями, прямой ровный нос, твердый подбородок. Что-то кельское в нем, скандинавское, вот только не хватает мышечной массы. Его тело излучает не грубую, понятную силу, а холодную, сдержанную энергию толчка, удара, выстрела. И это пугает. Особенно, когда наверняка знаешь, что кулаки у него крепкие, и рука не дрогнет, если придется спустить курок.
Рига присел на диван, провалившийся до пружин, и снова глотнул коньяку.
– Всегда с собой коньяк вожу и пиццу, на всякий случай.
– Послушай, Рига. По твоим рассказам выходит, что ты мирно и счастливо жил раньше. А где ты драться научился? Водку пить? Дурью торговать? В университете своем?
– Нет, не в университете. Университет я экстерном за три года закончил. А потом решил воевать. А до этого даже в армии не служил. Но у меня в роду – все военные. Это, может, в крови было. И отец служил, и дед, и прадед какой-то – за царя. Они – за родину, а я – за деньги. Поехал в эту гребаную Чечню...
– В Чечню?
– Думаешь, Чечня далеко? Вот – Ростов, а там и Чечня, – Рига налил себе снова.
– А за кого? За горцев? – спросил Дим.
– За горцев. Мы им оружие возили. Один рейс – и тысяча баксов в кармане. Но выдержать это, знаешь... Самое тяжелое – ни хрена непонятно. Все черные, ночью машину тормозят – кто они такие, на чьей стороне, о чем говорят – догадывайся, как можешь. Ну, я потом стал догадываться. Дольше всех продержался. Правда, и пострелять пришлось. Думал, что все равно на войне человеком останусь. И остался бы, если бы выбираться оттуда не пришлось. Тогда уже все равно было, кем я останусь, только бы живым...
Рига помолчал и долил в стакан.
– А вернулся – туда-сюда, машина, девки, клубы, хату купил, диван там, такое. Вот, у Флипера потусовался – и деньги закончились. Ну, Флипер говорит – давай, подсоби мне. А мне дико было стоять на месте с дурью в карманах. Хотел в охрану пойти – то же самое, только без дури и без денег. Ну, и согласился.
– Значит, из-за денег все-таки?
– Так сейчас даже сортиров бесплатных нет, – отрезал Рига.
– А мог бы детишек латыни учить. Со всей твоей интеллигентной утонченностью...
Рига усмехнулся.
– Думаешь, я интеллигент? Я убийца. А латынь – она уже мертвая, не хочу к ней прикасаться. Люблю все живое.
Дим не знал, засмеяться или заплакать. Так жутко вдруг сделалось от его рассказов и от коньяка, что показалось, рассвет вообще никогда не наступит.
Но постепенно небо сделалось серовато-розовым, а потом стало бледнеть. Над водой поднялось солнце, прочертив на сероватой глади алую дорожку. Изумительно красиво стало вокруг.
– Забыл тебе сказать, – Рига оглянулся на Дима. – Это уникальное место. Коса. Солнце будет подниматься из моря и садиться в море, как на острове.
Дим вышел на берег и осмотрелся. Вдали, у торгового порта в сгустившемся утреннем тумане таяли силуэты кораблей. Впервые море было так близко, что Дим смог потрогать его рукой. Вода была ледяной.
– Летом здесь будут туристы, – сказал уверенно.
Рига сунул руки в карманы брюк и пожал плечами.
– Как скажешь. Лишь бы не всплыл никто.

19. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПОКУПАЮТ ВЕЧЕРНИЕ ПЛАТЬЯ?

Больше всего Таню удивляло то, что Илона все-таки любила детей. Презирая Выготцева, она не переносила ни капли своей неприязни к нему на Марину и Кольку. А Таня часто ловила себя на том, что его дети ей противны. Может, действительно Илона находила в них и свои черты, а Таня не находила ничего.
Собравшись в конце мая на Канары, Илона решила взять с собой и малышей.
– Пусть дети хоть на чистую воду посмотрят...
– Да, ладно, – отмахнулся Выготцев, – ничем у нас не хуже! Вон на берегу какой комплекс отгрохали. И еще не все – бары туда лепят и казино.
– Очень надо детям казино! – фыркнула Илона.
Таня тоже не заинтересовалась. Но Выготцев продолжал радоваться:
– Вот и мы станем курортным центром. Дискотеки, клубы, аквапарк. Правда, детишек там не будет. Там все по-взрослому. На широкую ногу. Меня пригласили на торжественное открытие. На банкет полстолицы приедет. Вся столичная тусовка.
Теперь Илона хмыкнула:
– И кто, интересно, это все строит?
– Нашелся какой-то. Дмитрий Стрельцов. Никто его не знает.
– И откуда деньги? Скопил три пенсии? – поддела Илона.
Выготцев пожал широкими плечами.
– Ему едва тридцать. Известно, откуда деньги в таком возрасте. Криминал.
Илона невесело улыбнулась.
– Завидую ему. Молодой, богатый. Полберега скупил. А некоторые в тридцать лет партвзносы платили и пукнуть боялись. Сходила бы с тобой на открытие, да лучше поеду. На островах воздух чище, а то ты на старости лет весь город загазовал...
Таня хихикнула.
С Илоной они уже давно стали подругами, и теперь оставаться одной с Выготцевым Тане не хотелось. Илона поняла ее.
– Ну, взяла бы и тебя, Танюха, но кто-то должен моего благоверного спать укладывать. Он же сам и носки не стащит. Или в ванне утонет, чего доброго. Ты тут... следи.
Таня пообещала. Май выдался сухой и горячий. Город заполнили туристы-дикари, которые вели себя соответсвенно: хамили, мусорили и плевали на раскаленные тротуары.
Таня затеняла окна и включала кондиционеры. Охранники то и дело таскали газировку из холодильника, и она уже не чувствовала себя хозяйкой даже в отсутствие Выготцева.
Выготцев был преисполнен оптимизма. Ненавидя виагру за одно ее разрекламированное название, прочно ассоциирующееся в сознании обывателя с импотенцией, он выпросил у своего врача какие-то новые китайские пилюли, обеспечившие в свое время Китаю, по словам доктора, демографический взрыв, и теперь испытывал их действие на свое сердце и на Таню. По всем фронтам было тихо. И Выготцев, который панически боялся инфаркта, уже был наполовину доволен: сердце не колотилось чаще, а желание возросло. Возможностей для его осуществления, правда, не прибавилось, но это уже был вопрос второстепенный.
Чувствуя себя помолодевшим и бодрым, Выготцев ждал лета, надеясь, как и все прочие, на отпуск, и приставал к Тане с разговорами.
– Этот комплекс на глазах вырос, в рекордные сроки. «Фортуна» называется. А я этот санаторий еще с советских времен помню. Теперь куда там! Роскошь! Просто жемчужина у моря. Правда, привлекают в него все больше залетных, новых. Зато они и не экономят. Им лишь бы оттянуться. Пойдешь со мной на открытие, моя маленькая? Будем там новыми...
Таня отмахнулась:
– Не пойду. Не хочется.
– А я тебе уже и платье купил, – стал уговаривать Выготцев. – Пойдем, моя девочка. Без тебя мне там скучно будет.
Ну, понятно. Выготцев боялся, что выпьет лишнего и некому будет удержать его за руку от буйного помешательства, которое временами находило на него по пьяни. Таня не стала спорить. Что спорить? Слово цену себе набивает. А цена им и без того уже уплачена – за вечернее платье.
Таня примерила перед зеркалом длинное темно-серое платье с перчатками до локтей. Для южной ночи под открытым небом – вполне подходящий наряд. Сняла его и увидела в зеркале за спиной Выготцева.
– Понравилось? – спросил он.
– Понравилось, спасибо.
– Ну, иди, поблагодари меня, – попросил он, садясь в кресло.
И Таня поняла, что ею цена платья еще не уплачена. Выготцев развязал пояс своего халата. У нее пронеслась только одна мысль, что он никогда не умрет. Даже спросить захотелось: «А когда вы умрете?» Но она не спросила, присела на пол у его ног и стала целовать то, что уже не могли вернуть к жизни никакие поцелуи и никакие китайские пилюли, и искренне желая, чтобы от этих поцелуев умер или он, или она сама.
Но никто не умер. Выготцев уложил ее в постель рядом с собой, потом на себя, пока, наконец, не уснул – вовсе не покойницким, а вполне здоровым сном пожилого человека.
Таня поднялась и, борясь с тошнотой, пошла на кухню. В холле спал охранник, и она нечаянно разбудила его, наливая в стакан холодной воды.
– Можно и мне? – он вошел за ней и остановился в дверях.
Таня налила и ему.
– Душно здесь, хоть и кондиционеры, – сказал парень.
Таня кивнула. Сделала глоток и отставила стакан.
– Спокойной ночи.
Но парень вдруг преградил ей дорогу, заслонив собой дверной проем.
– Ну, посиди со мной. Куда ты? Спит твой дед.
Она отшатнулась.
– Пусти меня!
– А кто тебя держит?
Он схватил Таню в охапку, шаря рукой по ее телу и пытаясь найти мокрыми губами ее губы. Ужас парализовал ее ноги.
– Ну, Танюша, ну! – уговаривал охранник. – Или одному только деду можно?
Таня закричала изо всех сил. С перепугу вышло не громко, а хрипло-сдавленно. Парень отскочил от нее.
– Чего орешь, ****ь? Думаешь, я не видел, как ты деда вылизывала? Подстилка хозяйская!
Она бросилась от него в спальню. Выготцев спокойно спал, лежа на спине и похрапывая. Таня юркнула под одеяло, прижалась к нему и обхватила руками. Он, не просыпаясь, тоже обнял ее и погладил по голове.
– Девочка моя маленькая, Илоночка... Спи моя радость...
И вдруг Таня засмеялась. Подумала, что хорошо, что у нее нет отца и матери. Что она сама, втайне, наедине с собой, переживет цену каждого вечернего платья, а мама вряд ли смирилась бы с таким унижением. И, пожалуй, будь мама жива, не было бы у нее ни одного вечернего платья ценою в пять тысяч унижений. Может, было бы что-то другое – бедность, может, семья, голодные дети, грязные пеленки.
Таня хохотала. Выготцев проснулся и сел в постели.
– Таня, девочка моя... Что тебе приснилось?
– Пеленки. Детские пеленки. Не памперсы, а пеленки...
– Это говорят, для ребенка лучше. Особенно для мальчика, не вредит его половой системе, – сказал о своем Выготцев.
Таня чувствовала, что от смеха щеки становятся мокрыми.

20. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ХОДЯТ НА БАНКЕТЫ?

За это время Дим и Рига не только перестали бояться друг друга, а сделались неразлучны и уже не представляли своей жизни один без другого. С той ночи в заброшенном санатории все переменилось. На берегу вырос развлекательный комплекс «Фортуна». Строительство шло днем и ночью, бригады едва успевали сменяться, но до открытия курортного сезона уложились.
Ни Дим, ни Рига не торчали теперь на точках. Для этого возникла тонкая, но прочная паутинка сети, которая опутала город. И потекли прибыли, которые с лихвой покрыли строительство.
Рига возглавил службу безопасности, а попросту бригаду «Фортуны». Для этого он состриг волосы до волнистого каре по плечи, оделся в дорогую кожу и вооружился до зубов, чем еще больше стал напоминать Диму древнего кельтского воина.
Дим же не изменил образу фотографа – джинсы, рубаха, кепка, поверх кепки – черные очки. Сам носился за товаром, не перепоручая никому сделки, и наладил прочные связи с оптовиками. То есть брал без переплат и из первых рук.
Рига уладил дела с милицией, с налогой инспекцией, с мэрией, с комитетом по разгосударствлению – и все пошло гладко. Словно само по себе.
Дим поселился в «Фортуне», а Рига иногда наведывался в свою городскую квартиру, но чаще ночевал тоже где-то в пансионате. Иногда звонил Глеб-Фуджи, и Дим улыбался в трубку. Не мог признаться, что не работает в порту грузчиком, потому что не мог произнести вслух, что его мечта о новой жизни была самой настоящей глупостью.
Открытие наметили на первое июня. Легальную сторону «Фортуны» хотели высветить, поэтому и придумали эту пафосную церемонию.
Из столицы приехал Джин. Обнялись, как старые друзья.
– Ну, первый парень на деревне! – хлопнул Дима по плечу. – А я думаю, куда дешевое зелье уплывает? Наша школа.
– А ты – первый парень в городе! – кивнул Дим. – Я слышал. Поздравляю.
– Нам вместе работать, – Джин уже прикинул перспективы «Фортуны». – Буду тебя советовать отдыхающим.
Было похоже на договор. Дим довольно кивнул: теперь они были на равных.
Официоз начался в десять вечера. Выступил слегка пьяный мэр и сказал о возрождении курортных традиций города, о привлечении отдыхающих и о наполняемости городского бюджета. Потом выступил городской прокурор и сказал о стабилизации криминогенной ситуации в городе. Подтекст был таков: бригада Риги оказалась самой сильной криминальной структурой в городе и вытеснила другие группировки, а когда в город нагрянули залетные гастролеры и решили прижать «Фортуну» – Рига бросил оружие на землю, вышел вперед и объяснил им на их родном чеченском языке, что шансов у них здесь нет. Парни закивали дружно и пообещали ему всяческую поддержку. Тогда Рига обернулся к своим ошалевшим пацанам и сказал наставительно:
– Вот для чего нужно учить в университете латынь.
И пацаны тоже дружно закивали. Именно эту стабилизацию имел в виду прокурор в своей спонтанной речи.
Потом городские мужи вместе с Димом резали тремя ножницами красную ленточку перед «Фортуной», и все остались с кусками ленты в руках. На этом официальная часть церемонии окончилась, и начался банкет.
На нескольких площадках танцевали и пели. Гости сидели за столиками на бесконечных террасах и выбирали точку приложения внимания на свое усмотрение. Впрочем, часто этой точкой оказывалась собственная тарелка с едой.
Около двенадцати среди гостей мелькнула высокая, несколько громоздкая фигура Выготцева.
– Вот человек, с которым тебе придется делить воду и воздух, – шепнул Диму пьяный мэр и поднялся: – Николай Петрович, наше вы солнце!
Дим увидел Выготцева впервые и старался оценить его без предубеждения. Если мэра, ментов, сотрудников прокуратуры, городских депутатов и бизнесменов влек к Диму чисто финансовый интерес, то Выготцева – простое любопытство, написанное на его широком, смуглом и морщинистом лице.
Дим поднялся и пожал ему руку.
– Рад видеть вас сегодня. И приглашаю бывать почаще...
– А рулетка тут есть? – спросил Выготцев.
Дим бросил взгляд на блюда.
– Здесь нет, но в казино найдется. Составьте пока нам компанию.
Выготцев сел рядом с Димом и Ригой и вдруг подскочил.
– Я ж девушку потерял! Пошла песни слушать моя маленькая...
Рига хмыкнул. Выготцев продолжал оглядываться. Вскоре его окликнул слабый голосок:
– Николай Петрович, где вы?
И столько было в этом «Где вы?» отчаяния, что Рига вскочил вслед за Выготцевым. Дим узнал ее голос, а потом увидел и саму Таню, которая приближалась к столику, ориентируясь на седую голову Выготцева, как на маяк.
– А, девочка моя, потерялась...
Выготцев при всех прижал ее к себе и подтолкнул к столику.
– Знакомься, крошка. Это наш хозяин Дима Стрельцов. А это... Рига. Наш оруженосец. А это наша маленькая девочка Таня.
Она взглянула затравленно, как волчонок. Выготцев усадил ее рядом с собой. Она, совершенно бледная, узнавшая Дима, стала стаскивать с рук перчатки, и никак не могла совладать с дрожью худеньких пальцев.
– Ну, маленькая...
Выготцев взял ее руку в свою и потянул перчатку зубами. Потом другую. Дим сидел неподвижно. Не дыша. Казалось, что подсмотрел что-то ужасно пошлое, от чего сносит крышу, отчего гадко и больно дышать. Рига вдруг усмехнулся.
– Вы перчатку прокусили, Николай Петрович. А это даже не первое блюдо.
Таня вдруг, собравшись с духом, посмотрела на одного Дима, и спросила, едва шевеля губами:
– Почему же ты не уехал?
Выготцев глядел по сторонам, Дим – в тарелку, не поднимая глаз, а Рига – на полумертвую Таню. Никто не отвечал.
– Да, здорово у вас, ребятки. Только я есть не хочу, – сказал вдруг Выготцев. – А вот пойду с Павлом Ивановичем в казино. А ты, Танюша, покушай.
И пошел за мэром в сторону сияющих огней. Теперь тишина была полной, несмотря на грохот музыки, выстрелы шампанского и вскрики женщин. Это была особая тишина сердца, которая обрушилась на них и сковала движения.
– Рига, иди, – наконец, выдохнул Дим.
Рига еще раз взглянул на полумертвую Таню и спустился с террасы.
– Ну, «маленькая»... о чем еще ты хотела спросить? – бросил Дим. – Откуда у меня деньги? Почему я остался здесь? Потому что я наркоторговец. И всегда им был. И памятник был моей точкой. И ты была точкой... болевой точкой. Но уже не болит, прошло. Я – бандит, ты – проститутка. Чему тут болеть? Это не больно. Вон у Риги спроси – это в девятнадцатом веке болело, а теперь – норма. Теперь все так живут. Просто я этого не знал, когда тебя увидел. Ну, и ты, может, ничего обо мне не знала...
Она молчала. Смотрела на него широко раскрытыми глазами и не говорила ни слова. Ему сделалось дурно от этого молчания.
Дим встал, опрокинув стул, пошел прочь от террасы. Везде суетились и шумели гости. Везде пили и танцевали. А у него на сердце было тихо-тихо, сыро и холодно. Дим вернулся в свой люкс в «Фортуне» и упал на постель, не слыша ни фейерверка, ни хохота, ни взрывов шампанского.

21. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ГОВОРЯТ О СЕКСЕ?

Через час стали колотить в дверь. Сначала недоуменно, потом зло и требовательно. Дим поплелся к двери.
– Какого черта ты закрылся? – взорвался Рига. – Я что ли должен твоих гостей провожать?
– Пусть валят.
Дим лег и закурил, глядя в потолок.
– Ну? – спросил Рига. – Что? Это она?
– Она...
– Ну, симпатичная.
– Заткнись!
Рига дернул плечами.
– Не понимаю, в чем проблема. Бери ее себе.
– Из-под него? Я проституток ни из под кого еще не вытаскивал.
Рига поморщился и молча сел на подоконник.
– С чего ты взял, что она проститутка? – спросил после паузы. – Она смотрит так, словно мужчин в жизни не видела. Глаза перепуганные...
– Она мне не нужна, – отрезал Дим.
– Поэтому потолок коптишь? А она сорвалась, как чокнутая, – и в казино. Деда своего искать. И перчатки забыла. Она тебя боится просто. Она всех боится. Боится, что ее обидят – как-то по-новому, не так, как он. Она загнанная, измученая и несчастная. Она с ума сойдет, если он завтра не сдохнет. А он завтра не сдохнет. Он еще меня и тебя переживет.
– Было бы ей плохо, она бы его бросила.
– А кто ей помог его бросить? Ты?
– Еще чего! Я еще чужие проблемы не расхлебывал! – фыркнул Дим. – Шмотки ей нужны были, деньги, как всем. Теперь видит – и у меня есть. Прогадала, выходит.
Рига спрыгнул с подоконника и пошел к двери.
– Ты дурак. Не во всем, конечно. Но в некоторых вопросах ты дурак. Девчонка попала в мышеловку, а ты смотришь и о себе вздыхаешь.
– Пусть сыр доедает, раз полезла, – процедил Дим.
Рига хлопнул дверью. Где-то еще сыпал искрами фейерверк. Дим встал, чтобы закрыть дверь, но на пороге стояла Юля. Юля теперь работала в ресторане при «Фортуне», и благодарила за это Дима при каждом удобном случае.
– Что ты киснешь? Устал?
– Устал...
Она вошла и села на постель, одернув короткую юбку не вниз, а вверх.
– Не твоя смена? – поинтересовался Дим.
– Моя с утра. А до утра я твоя.
Он толкнул ее на постель и упал рядом. Интересно, что требует от нее Выготцев? Каких ласк? Каких поцелуев? Что он чувствует при этом? И что чувствует она?
– Юль, а ты могла бы со стариком?
– Сколько... лет?
– Ну, лет шестьдесят...
– Фу! Низачто! – она скорчила гримаску отвращения.
– А если бы он заплатил?
– Сколько? – снова спросила Юлька.
Дим вспомнил ее серое платье, ее прокушенные перчатки и затравленные глаза.
– Тысяч пять баксов.
– За ночь?
– Да.
– Смогла бы, – кивнула она.
– И не блевала бы?
– Ну, может, потом блевала бы, – она пожала плечами.
– Значит, тебе со мной повезло? – сделал вывод Дим.
– Что-то я от тебя пяти тысяч ни разу не видела! – бросила Юлька и стала раздеваться. – Думаешь, старому не хочется жить?
– Но он же должен вести себя... прилично.
Дим попытался представить себя старым. Разве ему не хотелось бы женщины? Вот такой измученной девочки с потерянным взглядом и дрожащими пальцами? Нет...
Голая Юлька придвинулась к нему и склонилась над его телом.
– Ну, дедушка, давай я тебе помогу...
Дим оттолкнул ее.
– Ты, это, уходи. Не хочу я...
– Дим...
– Проваливай! Найди себе кого-то!
– Виагру пей, придурок! – она стала натягивать одежду.
Он, может, совсем беспомощен в постели. Тем это все отвратительнее. Только слюни пускает.
Юлька за его спиной опомнилась.
– Димочка, я завтра приду. Не сердись, хорошо?
Он закрыл за ней дверь и снова сел. На берегу все затихало, но покой не приходил. И вдруг захотелось во что бы то ни стало увидеть Выготцева. Может, чтобы еще больше разворошить боль. Или чтобы убить его вместе с этой болью...
Дим пошел в казино, но среди оставшихся посетителей его не было. Он стал расспрашивать крупье и вдруг увидел на автостоянке его большую седую голову.
– Николай Петрович!
Выготцев оглянулся и пошел навстречу Диму.
– Вот, уезжаю. Танюшу на такси отправил, что-то ей нехорошо сделалось, а сам продулся у вас вчистую.
– На такси? – переспросил Дим.
– Она с шофером боится ездить чего-то. И охранников моих боится. Козочка моя пугливая.
Дим проглотил комок боли.
– Давайте выпьем, Николай Петрович. На посошок.
Выготцев согласился – ради успеха дела, и вернулся с Димом к столикам.
– Сумасшедший день у вас выдался? – спросил сочувственно.
– Да. Непростой день. А Таня, простите, жена ваша?
– Танюша? Нет. Но мы все цивилизованно живем: и жена, и дети, и Танюша. Двадцать первый век как-никак, – кивнул Выготцев.
– Справляетесь?
Тот кашлянул.
– Справляюсь. Старая гвардия, как говорится, не сдает позиций.
Дим едва не спросил: «Как вы справляетесь?», но сдержался. Налил еще.
– Красивых женщин вы выбираете...
– Да, Танюша умница. Тихая, скромная девочка. Только пугливая очень. И, честно говоря, в постели такая покорная. Не то, что моя Илона.
У Дима затихло сердце, словно прекратив свой бег к боли, а Выготцев продожал слегка заплетаясь в словах:
– Не строптивая, хорошая девочка. И меня любит. Это главное. А я без женщины не могу. Вдохну ее запах, обниму за грудочки, мне, старику, и легче...
Наконец, чернота захлестнула Дима, и бешеное напряжение отпустило тело. Мелькнуло перед глазами звездное небо, словно он взлетел. А на самом деле – упал и ударился головой о пол террасы, а небо упало на него сверху и впилось всеми звездами.
Выготцев всплеснул руками и уронил стакан с виски. Подбежал Рига и присел над Димом. И Выготцев присел и взял зачем-то его за руку, пытаясь нащупать пульс там, где его не было.
– Вы идите, Николай Петрович, – отправил его Рига. – Мы тут нашатырь нюхать будем, а это не самое приятное из того, что можно нюхать в компании.
Выготцев поплелся к стоянке, оглядываясь на террасу. Дим лежал без движения, а Рига сидел рядом с ним, глядя в звездное небо. И когда Выготцев сел в машину и уехал, сказал сквозь зубы:
– Кого угодно в могилу вгонит, старый хрыч...

22. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПРИНОСЯТ ПЕРЧАТКИ?

Хорошо было бы, если бы вернулась Илона. Но Илона не может вернуться так просто. Сначала она даст телеграмму: «Не скучайте. Скоро буду», потом пятнадцать раз позвонит на мобильник: «Я собираюсь», «Я выезжаю», «Я подъезжаю». Не потому, что опасается застать мужа в постели с гувернанткой, а просто ей кажется, что так положено предупреждать о своем приезде, чтобы дать другим возможность подготовиться к радостной встрече. И она еще ни разу не звонила и не слала телеграмм.
Таня проводила Выготцева на работу и закрылась у себя в комнате. Она привыкла сидеть целыми днями взаперти или гулять по городу, пока не вернется Выготцев. Но гулять – утомительнее, и время тянется медленнее. А теперь Таня замкнула дверь на ключ, не взяв с собой еды, и это тоже было не очень хорошо.
Снаружи постучали.
– Пошел вон! – сказала Таня.
– Таня...
– Пошел вон, мразь! Собака! – взвизгнула она.
На минуту все замерло.
– Таня, это Рига.
– Рига? – она дрожа подошла к двери.
– Из «Фортуны». Ты перчатки забыла, – сказал мужской голос.
– Какие перчатки?
– Открой дверь!
Она еще подумала.
– Ты из «Фортуны»? – спросила снова. – Высокий, с длинными волосами?
– Кого ты боишься? – спросил он из-за двери.
Таня открыла, и Рига вошел, протягивая ей перчатки.
– Никого я не боюсь, – сказала она. – А просто здесь охранники наглые. Хорошо, что ты пришел. Будем завтракать?
– Завтракать? – удивился Рига. – Второй час дня.
– Я еще не завтракала, – улыбнулась Таня.
Он пошел за ней на кухню и сел напротив за столом.
– Ты сидела взаперти с самого утра?
Она стала делать бутерброды из хлеба, колбасы и сыра, поставила чайник и, наконец, ответила:
– Нет, просто не ела.
И он стал есть бутерброды и пить чай, глядя в ее бледное лицо. Таня совсем не смотрела на него, жевала и поглядывала в сторону холла.
– Они могут наболтать ему, что кто-то приходил, – объяснила свое беспокойство. – Начнутся разбирательства.
– Почему не уйдешь? – спросил вдруг Рига.
– Я люблю его, – сказала она просто.
– Любишь его?
– Да, очень люблю. У меня никого нет, кроме него.
– Ты же не беспомощная, не безграмотная...
– Нет-нет. Я привыкла жить хорошо. Я не могу иначе. Не могу с нуля. Так мне выпало. Я люблю духи, и он мне заказывает их из Парижа. Только такие. Я здесь таких не купишь.
– Какие? – спросил Рига.
– Какая разница?
– Какие?
– Chanel-cristalle.
– Наверное, их можно купить и здесь.
Она вдруг посмотрела в его лицо.
– Зачем ты пришел?
– Хотел тебя увидеть, – сказал Рига честно.
– Зачем?
– Ты красивая.
Она отвернулась.
– И охранники тоже хотят меня поэтому видеть...
– Нет, – он поднялся. – Я не причиню тебе зла.
– Зла?! – вскинулась она. – Думаешь, все здесь причиняют мне зло? Трахают меня все, кому не лень? Мне очень хорошо живется, не думай! Очень хорошо! Так ему и передай! Меня не надо ни от кого спасать!
Он поймал в воздухе ее руку.
– Я не спасать тебя пришел. Мне просто хотелось тебя увидеть. Выпить с тобой чаю...
Она вырвала руку и села.
– Ну, ясно. Я что-то перегнула. Тебя так и зовут – Рига?
– Да, меня так и зовут, – Рига тоже сел и кивнул.
– Ты из Латвии?
– Нет. Но я жил там.
– Смешное прозвище. Как Пятница. Тебе не обидно?
– Нет, я привык. Хорошее прозвище. Лучше, чем Пятница.
– А женское?
– Значит, во мне есть что-то женское, – снова кивнул он.
Она улыбнулась.
– Волосы?
– И волосы.
– И что еще?
– Угадай...
– Доброта?
– Ну, если женщины добры...
Она засмеялась.
– Сдаюсь.
– Я разбираюсь в духах.
Таня подошла к окну.
– А твое оружие не мешает тебе в этом?
– Оружие – это иллюзия.
– Ты никогда не стрелял?
Рига тряхнул волосами.
– Приходилось. Стрелял. И не промахивался. Могу попасть, в кого хочешь...
– Я не хочу, – спокойно сказала она. – Я никогда не хотела его убить. Я действительно люблю его. Спасибо, Рига... за то, что ты пришел, потому что я боюсь выходить из своей комнаты. Охранники обзывают меня шлюхой и хозяйской подстилкой, потому что я отказываю им. Но это не значит, что я хочу что-то менять. Если в тебе есть хоть капля женского, ты меня поймешь...
Рига развел руками.
– Я не понимаю тебя. Ничего не понимаю.
Таня засмеялась. Рига взял ее руку и поднес к губам. Она отняла ладошку.
– Не надо. Я сразу вспоминаю о прокушенной перчатке...
– И часто ты о чем-то вспоминаешь? Часто вещи вокруг тебя излучают боль?
– Не выдумывай.
– Тогда дай мне свою руку.
Она смело протянула ему худенькие пальчики, он взял их в обе руки, как бабочку, готовую взлететь в любой момент, и поцеловал. Она кивнула самой себе.
– Вот видишь. Я вполне здорова.
Рига пошел к двери.
– Можно я тебя еще навещу?
– Конечно, – заулыбалась она.

Выйдя из дома, Рига приставил ствол к голове охранника.
– Ты меня знаешь, идиот?
– Знаю, Рига, знаю.
– Если ты или кто-то из твоих дружков к ней приблизится, я не только вас положу, но и вашего хозяина! Понял?
Голова под дулом пистолета качнулась.
– Счастливо оставаться. Я еще вернусь, – пообещал Рига.

23. ЗАЧЕМ ЛЮДИ СМОТРЯТ НА СОЛНЦЕ?

Нахлынуло жаркое лето. Затопило город до такой степени, будто и не было на свете других солнечных мест. Похоже, туристы тоже это поняли и повалили в «Фортуну». Дим встречал каждого, как гостя, который приехал к нему лично. Многие явились по доброму совету Джина. И за это ему был выделен процент в обороте «Фортуны».
– «Фортуна» оказалась мала, – заметил Дим к середине июня. – Давай достраивать потихоньку еще два корпуса. Так, за спинами у туристов...
Рига усмехнулся.
– Давай в этом городе летний карнавал организуем или фест, или протянем через него нефтепровод, если тебе мало популярности...
Дим не улыбнулся.
– Фест, кстати, неплохая идея. Туристов надо привлечь чем-то новым.
– Солнце устарело?
Оба прищурились на старое солнце. Дим закурил, и дым, смешанный с солнечными жаркими лучами, показался розоватым и душно-горячим.
– Ты куда вчера пропал? – спросил вдруг Дим, вспомнив, как неожиданно Рига исчез вечером, оставив его одного со столичными гостями.
Рига сел на песок и стал смотреть на кроткие волны с маленькими гребешками пены. Пляж был пуст, а солнце в зените. Гости «Фортуны» вели преимущественно ночной образ жизни...
– К Выготцеву ездил, – произнес Рига.
– К кому? – Дим поперхнулся розоватой струйкой дыма.
– К Выготцеву, – повторил Рига. – Смешной у него дом.
Дим бросил сигарету и сел рядом.
– Смешной?
– Странно он живет: жена, двое детей, Таня...
– Я не хочу говорить об этом, – оборвал Дим.
Рига замолчал.
– И что? – спросил Дим через секунду.
– Ничего. Скучная у него жизнь. Смешная и скучная. Ему бы внуков растить, а он едва отцом стал. И внуков, конечно, не дождется, и дочку замуж не выдаст. Целыми днями – в делах, без отдыха. А дома – вся эта кутерьма. И он привык так...
– Ты в его фан-клуб записался? – не понял Дим.
Рига еще помолчал.
– Нет. Я ради нее приезжаю. Ты знаешь, как она смеется? Она сначала по сторонам посмотрит, а потом – тебе в глаза... А у тебя – мурашки по коже...
– И что ты у него делаешь? – перебил Дим по-прежнему недоуменно.
– Ничего такого. Вчера в карты играли. Я не в первый раз у него. И Илона уморительная. Возьмите, говорит, меня в ресторан певицей. Взобралась на стол и запела. А тут ее малой входит – мать на столе отплясывает. Он быстро сообразил: «А мне можно?».
Рига засмеялся.
– Да, весело проводите время, – Дим сплюнул на горячий песок.
– Говорю же: смешной он. Он мне поначалу не понравился – до потери пульса. А теперь – нет. Жалкий он, эгоистичный, пуп земли, типа, но плохого в нем ничего нет. Обычный старикан. Эксцентрик такой.
– А она что? – вдруг прямо спросил Дим. – Рада тебе?
– Э, нет. Не рада. Илона мне рада. А она сторонится меня, и к Выготцеву прижимается. Но это вопрос времени. Я хочу забрать ее оттуда. Привыкнет ко мне пускай. Не может быть, чтобы ей хотелось всегда быть со стариком. Сдохнет же он – рано или поздно. Она, знаешь... она как ребенок. Она за него прячется. Считает, что виновата, что грязная. Но она ребенок совсем – она ничего никогда с ним не чувствовала, кроме отвращения.
– Это она сказала?
– Нет. Этого никто не сказал. Это у нее в глазах. Я сразу понял, что что-то здесь не то...
Рига еще посмотрел вверх на солнце.
– Что-то здесь не то. Я хочу научить ее жить, чувствовать, любить, наслаждаться. Если ты от нее отказался…
Дим молчал. Рига оглянулся и увидел его совершенно желтое, как песок, лицо.
– Э, Дим... что?
Дим поднялся, отряхнул брюки.
– Ничего. Не будем больше говорить об этом. Поставим точку. Я не могу тебе запретить бывать у нее или спать с ней. И если ты продолжишь, мы не будем стреляться на дуэли. Но и друзьями не будем. И слушать твои рассказы о том, какая она, что она чувствует или чего не чувствует, я не буду. Мне этого не нужно. Ясно?
Рига тоже поднялся, гордо вскинув голову.
– Я твоего разрешения и не спрашивал! Если все так серьезно, что же ты... не делаешь ничего?
– Делаю. Я живу дальше.
Вдруг Дим снова увидел себя на рынке, а этого длинноволосого парня – перед отделом канцелярских товаров. Ситуация расслоилось. Исчезли и песок, и солнце, и море. Повеяло обманчивым холодом непостоянной весны.
Непонимание вернулось, словно они и не были вместе так долго, словно не возводили эти стены и не топтали этот песок, словно не прикрывали друг друга на стрелках, не пили вместе и не гуляли с женщинами.
Ничего этого не было. Была только холодная, ветреная весна, только встреча на рынке двух совершенно чужих людей, только беспокойный взгляд Риги. А может, и этого не было. И сейчас они увиделись впервые – два незнакомых человека, никогда не совершавших преступлений друг ради друга, не сделавших друг другу ни малейшей уступки.
– Ты не можешь все разрушить! – сказал Дим в отчаянии.
– Не приказывай мне! – бросил Рига в ответ.
У Риги холодный зеленый взгляд. От этого взгляда меркнут солнечные лучи, замедляются приливы волн, и слова теряют всякий смысл. Остается только напряжение, сила тока или еще что-то из физики, что пронизывает пространство и не дает ни тому, ни другому развернуться на сто восемьдесят и уйти.
Хочется вернуться в горячий летний день, в розовый дым, в тень от «Фортуны» на песке, но как это сделать? Кажется, этого нет больше.
Дим попытался отсчитать время назад, и пока считал, время ушло еще дальше.
Наконец, Рига встряхнул волосами и улыбнулся. И все разом пропало: и зыбкость, и воспоминания, и уходящее в песок время.
– Ладно, Дим, – Рига взглянул ему в лицо. – Никакой проблемы нет. Это просто треп. Жара накрыла.
Дим поспешно кивнул.
– Да, жара. И насчет феста хорошая идея. На следующий год – стопудово...
И оба отвернулись друг от друга. «Следующий год» показался заоблачно-нереальным. Дим закрыл лицо черными очками и пошел к ресторану, а Рига снова упал на песок и взглянул, не зажмуриваясь, прямо на солнце. Сияет старенькое солнце, дарит свое тепло тем, кто намного моложе его и не вправе тягаться с ним в постоянстве и прочности. Оно-то будет здесь на следующий год. Оно само и есть следующий год и музыкальный фест. Оно – сплошная музыка лучей.
Рига закрыл глаза. И нет никакого солнца. И нет никакой музыки – только холодная чернота.
Он резко поднялся и вытер слезы от солнечных бликов.

24. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЦЕЛУЮТСЯ ПОД ЛУНОЙ?

Илона совсем развеселилась. Детей отправила к бабушке в деревню, дышать чистым воздухом, а сама дышала дымом и пылью родного города.
– Почему он тебе не нравится? – бросила между прочим за завтраком. – Замечательный этот Рига, и наш его любит.
– Да, интересный, – согласилась Таня.
– Он прекрасен! В Голливуде таких парней ценят на вес золота, хватают на улице... Хватают, короче.
Таня криво усмехнулась.
– Лучше, чем твой Виталик?
– Мой Виталик? Мой Виталик – это моя прошлая боль. Я не могу всю жизнь носить по этой любви траур. Как ты думаешь, Рига ради меня или ради тебя приходит?
– Мне кажется, что семья у нас странная.
– Да, брось! Выготцев нам совсем отцом стал. В том смысле, что не мужем. Лично я так не могу.
Илона выпила и предложила новую идею:
– Давай отправим его в отпуск, а сами тут оттянемся по полной!
– Нет, я, наверное, с ним поеду. Он звал.
– Ну и поезжай! А я с Ригой останусь.
Но Выготцев в отпуск уже не собирался. Наоборот, пропадал в делах, а ночью маялся от бессонницы и раздражал Илону.
Рига стал бывать часто. Выготцев принял его очень хорошо, несмотря на то, что тот держался независимо. Явился как-то с приглашением на банкет в «Фортуну», Выготцев отказался из-за дел, но Рига остался, выпил и стал рассказывать о рулетке и выигрышах в казино. Выготцев заинтересовался. Потом пошли в ход карты. Рига играл шулерски и всегда выигрывал. Выготцев заглядывал ему в рукава, двигал стол, даже ковер поднимал, но ничего не находил. Илона хохотала от души, и вечер прошел весело.
На женщин Рига не смотрел, обращался только к хозяину и получил приглашение бывать чаще. И действительно стал бывать. С Таней они и словом не обмолвились с тех пор, как он великодушно предложил ей свои услуги. Только однажды, когда Рига вызвался привезти такую вкусную пиццу, которой никто еще не пробовал, Выготцев отправил с ним Таню, чтобы рассекретить лучшую пиццерию в городе.
Таня и сама очень удивилась.
– Нельзя было заказать просто?
Но Рига выглядел довольным. Остановил машину на обочине и подал Тане коробочку, перевязанную цветной ленточкой.
– Что это?
– Chanel-cristalle. Я же говорил, что их можно купить и здесь.
Она ничего не ответила. Рига вышел из машины и оперся об авто спиной, вдыхая прохладу ночи. Новый «мерседес» влажно блестел в лунном свете. Таня тоже вышла и посмотрела вдаль на море.
– Кажется, близко. А на самом деле...
– А на самом деле – романтика. Бывали у тебя свидания под луной?
– Нет. А у тебя?
– И у меня нет. У меня без луны бывали.
Она усмехнулась. Остановилась в шаге от него, сунула руки в карманы джинсов.
– Ты Илоне нравишься...
– Я знаю, – кивнул Рига и протянул к ней руку. – Иди ко мне... на минутку.
– Мне нельзя, – она с улыбкой покачала головой. – Я не Илона...
– Но ведь у тебя такого не было...
Она шагнула к нему и замерла. Рига достал ее руки из карманов и взял в свои, заклиная, чтобы эта лунная ночь не отразилась чем-то отвратительным в зеркале ее памяти.
Таня была спокойна. Она и смотрела на него спокойно, совсем не так, как следовало бы в лунном сиянии ночи по законам романтического жанра.
– Мне не нужны эти эксперименты, – отвернула лицо.
– Это не эксперименты, – Рига уперся в нее взглядом. – Это правда.
– Какая правда?
– Я люблю тебя.
– Меня? – удивилась она.
Губы скривились то ли в улыбке, то ли в гримасе недоверия. Он прижал ее руки к своей груди, и она почувствовала гулкие удары его сердца. Совсем другие удары. Не захлебывающиеся и дрожащие... Удары совсем другого сердца...
Она стояла, уперевшись ладошками в его грудь, пока Рига не склонился к ее лицу, не обнял за плечи и не стал целовать в губы. Только тогда попыталась оттолкнуть его сердце.
– Таня... Это просто поцелуй. Не бойся меня. Подожди, – он удержал ее руку. – Это просто поцелуй. Ничего не будет. Ничего не бойся.
– Я ничего и не боюсь! – она опустила голову. – Но я не люблю тебя.
– Выготцева любишь?
– Да!
– Хорошо. Это очень хорошо. Ты любишь Выготцева, а я люблю тебя. У нас хорошее будущее. У меня хорошие шансы, – Рига засмеялся, снова привлек ее к себе и обнял.
Таня молчала. Не вырывалась, не упиралась. Так и стояла, прислонившись лбом к его груди. Его руки замерли на ее плечах, боясь спугнуть лунную неподвижность ее тела.
– Все пройдет, Таня. Мы все переживем, – заверил он. – Ты совсем молодая, умная, нежная, добрая...
– Откуда ты знаешь, какая я? – она вскинула глаза. – Мне кажется, я холодная, злая, бесчувственная, грубая...
– Ты не можешь знать себя, потому что никогда не чувствовала себя женщиной рядом с настоящим мужчиной...
Снова она усмехнулась.
– Брось свою терапию. Мне не тринадцать лет. И так, как я была с мужчиной, я тебе не пожелаю...
Рига расхохотался.
– Разве сейчас тебе плохо?
– Плохо. Я думаю про эту чертову пиццу, которую мы не успеем купить, про то, что он будет всю ночь ругаться с Илоной, а потом придет ко мне, про то, что утром Илона спросит, к кому ты приезжаешь. И мне плохо от всего этого...
Он кивнул.
– А теперь представь, что пицца уже давно куплена, что семейные проблемы Выготцева тебя не касаются, что на любое его требование ты можешь просто сказать «нет», потому что твое желание – важнее всего, и уж точно важнее самого Выготцева. А сейчас есть только луна и мы вдвоем.
Рига поднял ее лицо к своему и осторожно дотронулся губами до ее губ. Она вырвалась.
– Не трогай меня! Не трогай! Я вся... я такая...
Из глаз брызнули слезы.
– Я такая... Я себя ненавижу! Я за эти джинсы, за этот свитер...
Рига снова привлек ее к себе.
– Господи Боже, Таня! Ты не сделала ничего плохого. Особенно, по сравнению с тем, что делал в своей жизни я. Неужели ты собираешься казнить себя до смерти за то, на что другие вообще не обращают внимания? Женщина не может быть ни в чем виновата, запомни это!
– Я не женщина, я дрянь...
Но Рига не собирался отпускать ее. Пицца давно была припасена в его машине. И объяснение затянулось. Таня плакала, вытирала лицо руками, а он доказывал ей, что плакать не о чем, что женщина всегда остается чистой, гордой и прекрасной, что не произошло ничего ужасного, потому что все впереди и то, что было, – короткий дурной сон, который забудется.
Может, он и не убедил ее, но стена рухнула, и ее обломки смыло слезами. Ему вдруг показалось, что смыло не только ее боль, но и все, за что он сам казнил себя, натыкаясь в памяти на проблески прошлого.

25. ЗАЧЕМ ЛЮДИ УХОДЯТ?

С тех пор жизнь переменилась. Илона стала весела, а Таня погрустнела. Сверлящая боль стала утихать внутри, и на сердце сделалось пусто и холодно. И Выготцев в ее глазах сделался совсем другим – беспомощным, смешным и жалким.
Она поймала себя на том, что стала вскидывать голову, как Рига. Словно стала выше и сделалась недосягаемой для тех, кто хотел ее обидеть.
И жизнь в доме Выготцева, и их странная семья вдруг показались ей мелкими, пошлыми, лишенными какого бы то ни было смысла. Что они принесли ей хорошего? Комфорт? Богатство? Или замкнутость и унижение? Ради чего она терпела так долго то, что не могло иметь ни продолжения, ни будущего? Ради духов, которые можно купить в любой лавочке?
Она не могла заставить себя приблизиться к Выготцеву. Словно умывшись, не хотела входить в пыльный, сырой и пропахший гнилью погреб, в котором ее чуть было не заперли. Он протягивал к ней руку, и она отшатывалась
– От жары с ума сходишь? – кривился тот.
– От вашей нежности! – бросала она в ответ.
Но сердце... оно вмещает боль, как многослойный пирог. И когда уходит один слой, то открывается другой, свежий, еще не обветрившийся и не загрубевший. Таня вдруг стала думать о том, что если бы она тогда смело взглянула в глаза Диму, он бы не отвернулся от нее. Пытаясь избавиться от отчаянных сожалений, ждала Ригу, чтобы он отвлек ее от новых, неожиданно болезненных мыслей.
Но Рига куда-то пропал, Илона нервничала, рассказывала Тане про Голливуд, как будто в нем выросла, и про замечательных парней, которых, по ее словам, знавала до Выготцева, будучи ресторанной певицей.
– Что ты будешь делать после его смерти? – спросила вдруг Таня.
Илона посмотрела недоуменно.
– Ну, ты же этого ждешь от жизни? Его смерти? В его смерти – вся твоя жизнь...
– А хоть бы и так! – взвизгнула Илона. – Мало что ли он из меня крови попил?!
– Ты же терпела...
– А ты – нет? – бросила та.
– А я ухожу. Не хочу больше...
Илона открыла рот.
– А... а... а он... знает?
– А при чем тут он? Я не от него ухожу. Я от себя ухожу. От своего прошлого. От своих ошибок. Это всего лишь ошибки. Это не вся жизнь.
Илона вдруг заплакала, отвернулась и подошла к окну.
– Ничего, ничего... Вот он умрет. Я тоже заживу счастливо. Вот только приберет его земля...
Таня обняла ее.
– Он же не виноват, Илона. Это мы сами виноваты. Мы с тобой...
– Ну, не виноват – в рай попадет. Скорей бы уже, – всхлипнула Илона. – Скорей бы, пока я сама еще жива...

В тот же день Таня ушла из особняка Выготцева, сняла небольшую квартирку в старой пятиэтажке и перенесла туда коробочку с духами. Оказалось, что за годы жизни с Выготцевым она не скопила ни вещей, ни денег. Все свои платья бросила без сожалений, а больше ничего и не принадлежало ей в его доме. Илоне оставила свой новый адрес, и та приложила его к мокрым от слез губам.
Квартира была убитой, и поэтому не очень дорогой. К вечеру Таня уже смотрела из вымытого окна на дорогу внизу, по которой проносились машины. И увидела знакомое авто Выготцева. Шофер открыл ему дверцу и посмотрел на дом. Таня отпрянула от окна.
Но Выготцев нашел ее. Едва войдя, упал на колени.
– Танечка, девочка моя, зачем ты так?
– Поднимитесь, Николай Петрович. Колени простудите с вашей подагрой.
Выготцев не мог подняться самостоятельно, она подала ему руку и кое-как привела его в вертикаль.
– Как же я жить без тебя буду? – спросил он совершенно потерянно.
– Будете, – Таня пожала плечами. – У вас жена есть, дети. Поживете по-христиански...
Он взглянул мрачно.
– Сердишься на меня?
– Нет, Николай Петрович. Не сержусь. Наоборот. Очень вам благодарна.
– Я люблю тебя, Таня, – сказал Выготцев. – Ты – все в моей жизни. Только скажи – я сразу разведусь с Илоной. Я все ради тебя сделаю. Я очень... очень... люблю тебя...
– И я вас люблю, – кивнула она. – Не знаю, за что. Так мне гадко всегда с вами было. Видно, некого было любить, да и все. Не за деньги, а по глупости. А ваши деньги – фантики...
– Фантики?
– Фантики от конфет.
– Все равно вернешься! – пригрозил старик. – Не проживешь ты без этих фантиков!
Таня улыбнулась.
– Ничего. Мне много не надо. Я на виагру не трачу и в казино не проигрываю. Я вообще скромная девушка. И с вами скромной была. Зачем вы мне тогда нужны?
Выготцев дернул массивными плечами.
– А говорила, что любишь...
– И повторю. Люблю вас как старый пенек около дороги, по которой прошла моя молодость. Люблю вас как кошмарный сон. Как больную память. Как свою искалеченную совесть. Вы мне очень дороги. Вы въелись в меня, как дурной запах в комнате покойного дедушки. Это навсегда.
Выготцев замер. Его лицо вдруг стало совершенно неподвижной, застывшей маской странного чувства – то ли сожаления, то ли раскаяния, то ли гадливости. Неизвестно, что он испытывал, но бросил Тане в сердцах:
– Да иди, куда хочешь! Беспризорница!
– Это вы ко мне пришли, Николай Петрович, – напомнила Таня. – Вы и идите!
И он пошел вниз по ступенькам, хватаясь за перила. А Таня смотрела в его спину, и ей казалось, что ее прежняя жизнь оставляет ее, неловко шлепая подошвами по ступенькам.

Она закрыла дверь и села за кухонный стол. Не кричали дети, не ругались хозяева, не подглядывали охранники. Хотелось растянуть каждую секунду тишины до часа.
Но резко задребезжал телефон, и Таня сняла трубку.
– Танечка, Таня... – рыдала Илона. – Пожалуйста, Таня, пожалуйста... Приезжай, моя хорошая... Не оставляй меня одну!
– Я не приеду, – сказала Таня.
– У него сердечный приступ, Таня. В машине случился. Я одна тут... одна в больнице. Не бросай меня, Таня...
И в этом «я одна» не было ни капли радости, хотя Илона всегда так ждала этого момента.

Илона сидела около двери палаты, как собака, потерявшая своего хозяина. Всматривалась в каждого человека в белом халате. Таня села рядом и взяла ее за руку.
– Он от тебя... ко мне... не доехал, – выдохнула Илона.
– Это не из-за меня.
– Я знаю. Хорошо, что дети у мамы.
Наконец, доктор вышел из палаты. Илона вскочила.
– Вам нужно быть сильной, – сказал он. – Николая Петровича больше нет.
Илона снова опустилась в кресло. Слезы высохли. Она обернулась к Тане.
– Ты слышала, его нет? Он сказал, что его нет? Я так хотела этого, Таня! Я так этого хотела. А теперь мне стыдно, что я хотела его смерти... Господи, я совсем не сильная... Мне так стыдно!
Таня поднялась и пошла по длинному коридору, слыша шлепанье подошв Выготцева по ступенькам... Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп – уходил Выготцев, хватаясь за перила. Шлеп-шлеп – срывалась в лестничный пролет его душа. Шлеп-шлеп – захлебывалось его сердце. Шлеп-шлеп – бесконечными коридорами, черными тоннелями. Шлеп-шлеп – по лужицам ее слез. Шлеп-шлеп – по конфетным фантикам.
– Прощайте, Николай Петрович. Я очень вас любила, – выдохнуло эхо в белых стенах больницы.

26. ЗАЧЕМ ЛЮДИ СПОРЯТ?

О смерти Выготцева Дим узнал из газет. Вот так... внезапно это случилось. Неожиданно. И такая тишина вдруг повисла над «Фортуной», словно гроб с покойником стоял где-то поблизости.
Гости рассуждали о том, что Выготцев был еще достаточно молод и мог бы... мог бы еще пожить. И Дим не поддержал ни одного разговора о молодости и потенциале Выготцева.
Отношения с Ригой не то чтобы натянулись. Они исчезли, они перестали существовать, хотя Дим и Рига не перестали существовать друг для друга, продолжали разрабатывать планы по обустройству «Фортуны» и расширению оборота.
И вдруг Дим не выдержал, обернулся, уперся в Ригу синим взглядом.
– Ну, как она?
Ригу как током ударило, распрямился и отшатнулся к окну, стукнувшись плечом о раму.
– Ничего. Она ведь раньше ушла, чем он умер. Она успела с ним попрощаться.
– С твоей подачи?
– С моей, – кивнул Рига. – Вбила себе в голову, что она недостойна счастья. Да почему же?
– Ты собираешься... счасливой ее делать? – спросил Дим.
– Мы же закрыли эту тему, – напомнил Рига.
Дим сел в кресло и плеснул себе водки.
– Закрыли? Да, закрыли. Просто болезненная история. Не могу отойти. Я ведь думал с ней жить по-новому. А погряз совсем... в этом всем. В том, от чего бежал.
– Потому что без нее?
– Нет. Потому что ошибся. Жизнь везде одна. Люди везде одни. Деньги везде одни. Наркотики везде одни. Солнце везде одно. Некуда бежать... от него. И ей некуда бежать. От Выготцева она побежит к тебе... чего ради? Любит она тебя что ли? Нет. А просто Выготцева нет и деться ей некуда. И денег взять негде. Откуда тут любви взяться? Никакой любви нет. Она всегда будет искать того, с кем ей лучше... с тобой, с Выготцевым или с Киргизом...
– С каким Киргизом?
– Я просто говорю, – Дим дернул плечами. – Не о нас, допустим. Если она придет к тебе, значит, ей это выгодно. Выгоднее всего, и ничего больше. Не говори, что ты романтик, Рига. Ты все прекрасно понимаешь. Тот, кто убивал за деньги, не может быть романтиком. А иначе ты стал бы проповедником и на войне призывал бы всех покончить с Дьяволом внутри самих себя. Нет, ты на этом заработал – без сантиментов. И здесь то же самое. Она тебе нравится, и ты ее покупаешь. И для нее будет лучше поскорее продаться. Чтобы без уценки.
Рига вдруг улыбнулся.
– Я тебе объясню, почему ты не прав. Если бы так было, мир бы уже кончился. Сдулся. Выдохся. Я люблю ее. Если я и не был романтиком, то стал им. Она меня любит. Мы поженимся. У нас будут дети. Вот, что я тебе скажу. Мы будем растить детей, смотреть друг на друга и радоваться. А ты вечно будешь одиноким, циничным, холодным параноиком. Будешь падать в обморок от собственного цинизма!
Дим засмеялся.
– Ну-ну, Рига. Она тебя любит? Это кто тебе такое сказал? Думаешь, в этом городе, на берегу этого дрянного мелкого моря, этой грязной лужи, куда плевали и испражнялись, можно жить человеческой жизнью и можно любить?
Теперь Рига искренне удивился.
– А при чем здесь это? Сам же говоришь, что жизнь везде одна и люди везде одни. И любить можно везде. В любое время, в любом месте. Я понял это благодаря ей.
– Она тебя любит? – вдруг спросил Дим, как человек, который споткнулся о какую-то мысль и не может избавиться от нее.
Рига пошел к двери, бросив на ходу:
– Не хочу с тобой спорить. Не веришь никому, видишь во всем только грязь – твое дело.

Легче было думать, что она просто согласилась быть с Ригой. Рига по сравнению с Выготцевым – Аполлон. Богат, красив, молод. В его чувство тоже легко поверить. Ее беспокойные глаза обладают страшной магией. Он просто околдован их лунным мерцаним. Действительно, есть в ней что-то необычайное, чего не вытравишь кислотой будней. К ней грязь не пристает. А как она перчатки стаскивала... так нервно, словно этими пальчиками каждый день с Выготцева не снимала ни штаны, ни сапоги. Чистая наша девочка, скромная гувернантка...
Юлька, вот, вся как на ладони. Ничего из себя не корчит. А то... лунный свет, видите ли. Кто это, Рига сказал? Ерунда какая. Или само всплыло в сознании?
И дела не шли в голову. И она не шла из головы. Наконец, Дим поднялся и пошел в ресторан – осведомиться о закупках. И, поговорив с управляющим, столкнулся с Юлькой, пришедшей на свою смену. Она повязала фартучек и прицепила на кудрявую голову чепчик.
– Ну, нравлюсь я тебе?
– Нравишься, – кивнул Дим. – А, скажи, Рига тебе нравится?
– Рига? Ты ревнуешь? – просияла Юлька. – Нравится. Рига классный.
– Ну, и если бы... – помог Дим.
Она замахала головой.
– Нет. Ты лучше.
– Ясно. Я хозяин. Я богаче.
– Нет, мне просто длинные волосы не нравятся.
Дим отвернулся и вышел из ресторана. Вот так же и Таня могла бы сейчас выбирать, и, может, даже выбрала бы его, вменив Риге в вину длинные волосы. Если бы не эта «любовь». Откуда она взялась?
Нет, Дим никогда не позволит ей выбирать после ее признаний другому. Никогда не придет к ней. Другое дело, что живет без нее, словно она постоянно рядом. Смотрит на Ригу – и думает о ней. Поднимает голову к небу – и зажмуривается от зеленого взгляда ее беспокойных глаз... А ветер... А лунный свет... Выходит, что все вокруг – она. Только она. И часы тикают: Та-ня, Та-ня, Та-ня. И на пляже постоянно зовет кто-то: «Таня, иди сюда!» И в номере бродит какое-то заблудившееся эхо: «Та-а-а-а-аня». И сны снятся о ней. О том, чего никогда не было, и о том, чего никогда не будет. Наваждение какое-то.
Стоит Диму подумать, что сейчас Рига поедет к ней, увидит ее, будет держать ее за руку и говорить с ней... если не больше. Может, будет целовать ее волосы и видеть прямо перед собой ее печальные глаза. А может, будет качаться над ее телом, входя в нее по проторенной Выготцевым дорожке. Будет вдыхать запах ее кожи, будет поглощать тепло ее голого тела, будет ловить губами каждый ее вздох...
Дим чувствует, что ненавидит Ригу за то, что она его любит. Ненавидит себя. Ненавидит ее. И любит только свою мечту о ней. О ней – которой нет. О ней – которая не похожа на ту Таню, что встречается с Ригой. И все-таки о ней.
«Таня, Таня», – вхлипывает эхо в коридорах «Фортуны». «Таня, Таня», – шепчут волны, разливаясь по песчаному берегу. «Таня, Таня», – вскрикивают над морем чайки. И южная ночь накрывает беззвездной пеленой весь город... Таня...

27. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЗАНИМАЮТСЯ СЕКСОМ?

Илона сидела, подперев голову рукой и уставившись на порезанную клеенку на столе. Она приходила часто, вот так сидела на кухне, смотрела на плохо отмытую Таней клеенку и вздрагивала от звука голосов соседей, звонков и шагов на лестнице. Жизнь многоэтажного дома со всем его дребезжанием пугала ее, привыкшую к покою и уюту роскошного особняка Выготцева.
Теперь Илоне было жутко в его доме и неловко в квартире Тани.
– Ну, почему, почему ты не хочешь вернуться?! – всхлипывала Илона. – Мы же подруги, Танечка. Мы обе вдовами остались...
– Может, ты и Алену пригласишь? – бросила Таня.
– Ну, что ты за дура такая?! – сорвалась Илона. – Его нет. Одни мы с тобой. Это и твой дом тоже.
– Мне здесь лучше, Илона. Легче дышать.
– Здесь? – Илона обвела глазами убогое жилище.
Разговор оборвался, как и раньше обрывался на этом месте. Илона в сердцах хлопала скрипящей дверью, а Таня садилась на ее место за кухонным столом и смотрела на порезы на клеенке.

Рига приехал спустя неделю после смерти Выготцева. И беседа никак не завязывалась, словно они договорились не упоминать имени покойного, а больше говорить было не о чем. Рига прошелся по затхлой, старой квартире, пропахшей прежними хозяевами и пылью прошлых десятилетий, взглянул через окно во двор и спросил рассеянно:
– Нравится тебе здесь?
Таня кивнула.
А потом она задумалась о Риге. Не потому, что он был высок, энергичен и добр к ней, а потому, что она его не любила. Вот такая странная вещь женская логика. Таня подумала, что отсутствие любви не только не помешает ей начать все заново, а наоборот – сделает ее более свободной и раскованной в общении с молодым человеком. Она вдруг почувствовала, что она не умерла вместе с Выготцевым, не лежит под толщей сырой земли, что она молода, красива и имеет право быть счастливой.
Она поверила в Ригу. Она поверила в себя. И она поверила в них вдвоем. Лапы Выготцева словно ослабили свою хватку, а его тень перестала заслонять окна.
Она пыталась разворошить в себе девичьи мечты о сексе с молодым парнем, но ничего не шло на ум, кроме бразильских сериалов. Таня разделась и подошла к зеркалу.
Ложь! Нет на ее теле никаких следов от пальцев Выготцева. Ее губы словно и не знали никогда его поцелуев. Она жива. Она молода. Она... Таня стояла голая перед зеркалом и по ее щекам текли слезы. Ей казалось, что она – совсем раздетая – идет среди людей за гробом Выготцева и ловит на себе осуждающие взгляды. Она отшатнулась от своего отражения. Это была единственная фантазия, которую нарисовало ее искалеченное воображение.
Когда Рига приехал на следующий день, Таня не решалась взглянуть ему в глаза. И он уловил это напряжение, поймал ее за руку, удержал. Стал, как обычно, целовать ее пальцы. Таня подалась вперед и прильнула к нему, пряча голову на его груди. Рига опешил. Думал, ей потребуется бездна времени, чтобы прийти в себя. Заглянул ей в глаза.
– Таня... я не хочу, чтобы ты относилась к этому, как к эксперименту над собой... и надо мной.
– Я знаю, – она кивнула.
Но подсознательно – этого не вытравишь. Она оценивала и силу рук Риги, и остроту его прикосновений. Новизна ощущений озадачила ее, привыкшую к дряблому телу Выготцева. Рига действовал не быстро, но напряжение его тела звенело и невольно передавалось ей.
– Рига, – она отстранилась, останавливая его.
– Я люблю тебя, – прошептал он.
– Давай свет выключим, – попросила она.
– Ты хочешь? – спросил он. – Правда, хочешь?
– Не спрашивай...
Точно на этот вопрос ответить она не могла. Рига старался, но сомнения оставались. А, с другой стороны, давать обратный ход делу он не собирался и уверенно переступил через свои сомнения. Она сказала «да». Почему он не должен ей верить? Она же сама сказала.
Рига увлек ее на скрипящий диван. Кого только ни принимал этот продажный диван за время своего существования в этой квартире. А теперь охотно принял Ригу с Таней, ничуть не отличая их от прочих совокупляющихся на нем пар.
Но отличие было. Таня прислушивалась к скрипу пружин, и ей казалось, что этот скрип раздается прямо из ее сердца. Она зажмурилась, пытаясь отдаться не столько мужчине, сколько хаосу человеческих инстинктов, но скрип пружин спугнул все женские, похотливые, кошачьи, животные инстинкты и оставил одно чувство недоумения.
Рига, со всей своей опытностью древнего воина и современного ловеласа, обращался с ней вполне профессионально, и притом не методически и по-спортивному сухо, а поэтически упоенно и нежно. Таня поняла это. Поняла, как это для него важно, и поверила, что он ее любит. Нигде так не зияет провалом отсутствие любви, как в постели между лежащими рядом людьми. Здесь этого провала не было. Было другое. Было ее скрипящее недоумение.
Нельзя сказать, что увлекшись сопоставлениями, она не чувствовала ровным счетом ничего. Она легко поддалась его ритму и отвечала ему с не меньшим желанием, радуясь тому, что его кожа такая гладкая, свежая и приятная для губ. И вдруг, устав от острой упругости его тела и от его ласк, она зло подумала: «Когда же это закончится?», и тут же ее захлестнуло то самое недоумение... отчаянное, безысходное, на грани рыданий и истерик.
Усвоив механику, ее тело продолжало отвечать Риге, а душа, как прежде, смотрела со стороны на эти жалкие попытки и унизительные терзания. Не вооружившись никакими контрацептивами и боясь усложнить ее жизнь непредвиденными последствиями близости, Рига, наконец, приподнялся над ней, освободив ее тело от своего присутствия. Таня обхватила его за спину.
– Рига, хороший мой... мой добрый мальчик..
Закрыла за собой дверь ванной, включила воду и присела на холодный кафельный пол.
– Хороший мой мальчик... Лучше бы я умерла вместе с ним. Лучше бы я умерла... Лучше бы я умерла, Рига...
Вода продолжала течь.
Когда она вернулась в комнату, Рига не спал. Сидел раздетый на постели, едва прикрывшись простыней, красивый неестественной – древней красотой. Таня села рядом и поцеловала его в голое плечо.
– Прости меня.
Рига отвернулся, дернул выключатель и погасил ночник. В темноте посмотрел ей в лицо.
– Ты моя. Ты будешь всегда со мной. Мы поженимся. Сейчас ты напряжена и поэтому... поэтому тебе тяжело.
– Прости меня, – повторила она.
– И ты меня прости, Таня. Нам не нужно было спешить. Я, наверное, переоценил себя. У меня было много женщин, и все они... все... короче, – Рига сбился. – А теперь они все ничего не значат по сравнению с тобой, с одним твоим взглядом...
Они лежали обнявшись, и каждый чувствовал себя несчастным каким-то новым несчастьем, которого не было раньше. Рига прижимал ее к себе, и чем она была ближе, тем сильнее что-то зудело в сердце и не давало уснуть. И Таня не спала, дышала в его плечо и пыталась выровнять дыхание, чтобы не задохнуться от слез.
– Я люблю тебя, – повторил вдруг Рига и почувствовал, как ее слеза обожгла ему плечо.

28. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ТОРГУЮТСЯ?

Это не была первая любовь и не была любовь с первого взгляда. Ничего «первого» в ней не было, и он для нее не был первым. Рига хорошо помнил, как, увидев ее впервые в «Фортуне» с Выготцевым, предложил Диму отбить ее у старика. А теперь сам разбил бы за нее голову.
Лето клонилось к закату. Очередное строительство, завуалированное покровом ночи, не отпугнуло приезжих. Риге казалось, что все отдыхают среди груды кирпичей и цемента. Парадоксальная была ситуация: ни дым заводов, ни грязная вода, ни кирпичи не только не нарушали идилии отдыха, а, наоборот, раскрывали глубоко потаенные человеческие склонности, пороки и дурные привычки: употреблять наркотики, пить, водиться с проститутками, играть в азартные игры. И все расставались с деньгами легко и весело.
Он словно выпал из жизни «Фортуны». С Димом общался мало, словно обрывками сказанных раньше фраз. Как-то вечером Дим отыскал его в казино, оторвал от разговора с охранниками. Вгляделся, словно не узнавая...
Рига вышел за ним из казино и пошел по залитому лунным светом берегу. Дим снова посмотрел пристально.
– Что ты такой – худой и бледный?
– Ночью все худые и бледные, – усмехнулся Рига.
– Дело есть.
Дим заговорил о сделке. Из Азии шла крупная партия товара, больше половины которой Дим планировал оставить в «Фортуне». Столице в лице Джина впервые должна была достаться меньшая часть.
– Я думаю, что сезон не закончится августом, хотя уже холодает. Скорее всего, гости проторчат до октября. Кроме того, нужно держать территорию, не сокращая оборот. У зимы для нас есть свои преимущества – от нее хочется бежать.
Рига кивнул. В последнее время он только кивал и отмалчивался. Дим выглядел спокойным и довольным ходом дел. Бросил на Ригу острый взгляд и вдруг спросил мягко:
– Это она тебя так изводит?
– Уже доложили? – огрызнулся Рига.
Дим пожал плечами.
– Доложили, что ты ее к себе забрал. Вот и все. Остальное на тебе написано.
Рига отступил от него.
– Все наладится! Мы все переживем! Она привыкнет ко мне. Просто... мне... мне с ней тяжело очень. Так тяжело, будто я виноват. Виноват даже в том, что хочу ее...
Дим посмотрел вдаль на серебристые прохладные волны. Бросил едко:
– Не изводи себя, Рига. То, что она не кончает, – не твоя проблема.
Но Рига вдруг смутился, словно до этого они никогда не обсуждали общих девок и не оценивали их, как на дешевой распродаже. И Дим, услышав собственные слова, напрягся, словно столкнул на пол что-то хрупкое, что разбилось со звоном и рассыпалось осколками.
– Это моя проблема, – выдохнул Рига. – Это моя проблема. И уж точно не твоя!
Рига резко отвернулся и бросился назад к «Фортуне». И Дим понял, что нужно сделать, чтобы не потерять этого убегающего парня: переступить через хрустящие осколки и поговорить с ней. Поговорить с ней о жизни на земле, о лунном свете и крике чаек над морем. А точнее – о ее любви, которая изводит Ригу. Оставив силуэт Риги за окнами казино, Дим сел в машину и погнал к городу.

Город мало изменился с весны, продолжая жить своей размеренной провинциальной жизнью. «Фортуна» будто и не принадлежала ему, являясь частью другого – параллельного, роскошного мира. Дим рассматривал спящий город, лишенный всякого подобия ночной жизни, и в уме просчитывал все, что можно было бы привнести в его размеренность. Пожалуй, если дела пойдут хорошо, у Дима хватит средств, чтобы открыть ночные магазины, новые клубы, организовать летний музыкальный фест и расширить деятельность порта, введя пассажирские линии на Турцию, Грецию и Италию. Он сможет это осуществить, даже имея такую прибыль, какую дало это лето. Но сеть постоянно растет, и ее паутина покрывает уже не одну область на юге. Ее ниточки тянутся до самой столицы. Дим не задумывается над тем, губит он мир или спасает. Он оставил раздумья городским властям и правоохранительным органам, а они взялись помогать ему с неприличным азартом.
Наконец, Дим остановился у многоэтажки и поднялся к квартире Риги. Нажал уверенно кнопку звонка.
Она открыла, не задав ни одного вопроса. Была в длинном платье с подчеркнуто тонкой талией и босая. Волосы уже отросли до плеч, и прической она напоминала Ригу, но без его шелковой мягкости. Дим отвел взгляд от ее лица и стал смотреть на ее маленькие босые ступни на ворсистом ковре.
– Проходи, – сказала она, наконец.
Дим прошел в квартиру и заговорил резко, пытаясь не сбиться с мысли:
– Таня, у меня к тебе есть просьба. Понимаешь, Рига мне очень дорог. Это мой человек, мой друг. Он мне нужен в «Фортуне», и вообще нужен делу. Мне жаль смотреть, как он изводит себя с тобой. Если ты его любишь, то мы оба хорошо знаем цену этой «любви». Я хочу заплатить тебе эту цену, чтобы ты оставила его в покое. Я могу назначить тебе ежемесячное пособие... в пятьсот долларов. Согласна?
Она спокойно села.
– Думаешь, мне нужны от него только деньги?
– Думаю, да.
– И ты ценишь Ригу в пятьсот баксов?
– Нет, я тебя ценю в пятьсот баксов, – поправил Дим. – Для нашего города это немалая сумма.
– А ты смог бы заплатить тысячу?
– Хорошо, – согласился он.
– А две? Две я не стою? – усмехнулась она.
– Две? Хорошо, две. Но это последняя цена, – отрезал Дим.
– Нет. Мне не нужны эти деньги. Рига любит меня! – произнесла она твердо.
Дим взглянул ей в глаза. И эти глаза были наполнены отчаянной влагой, которая не могла уйти со слезами. Потемнели до зеленоватой черноты и мерцали дикой злостью.
– Таня... ты же не любишь его! – воскликнул Дим.
Она отвернулась.
– Если ты думаешь, что я никого не люблю, что я проститутка, то должен знать, что с Ригой я буду иметь намного больше, чем две тысячи баксов в месяц.
Дим опустил голову, взглянул на ее босые маленькие ступни и вдруг упал на колени и обхватил их.
– Танечка, я совсем не это хотел сказать. Не про деньги. Просто не могу поверить, что ты с ним, что ты любишь его. Это невозможно! Этого не может быть! Когда ты жила со стариком, мне было намного легче…
– Убирайся вон! – она вырвалась. – Я люблю Ригу. И мы всегда будем вместе! А ты... дрянь. Сволочь... Помешан на своих грязных деньгах! У нас будет семья, дети. Это не продается!
– Таня...
– Пошел вон!
Она оттолкнула его. Дим вышел на площадку и закурил нервно. Оглянулся на дверь и пошел вниз.
Рига скользнул в тень, и Дим прошел мимо.
Таня не плакала, только бросилась к Риге и обхватила его руками. Пальцы дрожали, и губы дрожали.
– Я его ненавижу. Ненавижу!
Рига погладил ее по голове.
– Ты слышал? – она вскинула глаза.
– Прости, я... сомневался, что он тебе не нужен.
– Мне никто не нужен, кроме тебя, – заверила она. – Никогда больше не сомневайся, Рига.
– Не буду, – он поцеловал ее в лоб.

29. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВСПОМИНАЮТ ПРОШЛОЕ?

За короткое время, проведенное с Ригой, Таня устала больше, чем за долгие годы с Выготцевым. Устала заставлять себя жить новой жизнью, чувствуя только то, что ее новая жизнь тяжелее прежней.
Секс – это не все в жизни, но и любовь – далеко не все. Тем более, в современном мире, где эти понятия никак не связаны. И семью, пожалуй, нельзя строить на любви: чувство – слишком непрочная основа для долгосрочных обязательств. Но вдруг она поняла, что любовь – это все в жизни. А без нее – никакой жизни нет. И дело не в возрасте, не в характере и не в деньгах. Оказавшись в объятиях молодого Риги и надеясь вычеркнуть из памяти свое прошлое, Таня постепенно стала сожалеть о своей спокойной, мерной и только приступами суматошной жизни в доме Выготцева.
Но, убедившись в том, что Рига любит ее и что у них есть будущее, Таня и не подумала отказать ему. И не отказывала никогда потом, когда Рига возвращался из «Фортуны» под утро. Ритм ее жизни изменился, сломался, и, казалось, что сломался позвоночник, и ее руки, ноги и все тело перестали принадлежать ей, повисли безвольно. Если Рига и был требователен, то не к ее поведению, а к чувствам. И она ловила себя на том, что приноравливается к нему точно так же, как к старику Выготцеву, зная, когда ему улыбнуться, а когда подыграть в его страстном порыве.
Итак, найдите сто отличий. Найдите десять отличий. Найдите хотя бы пять...
Но когда пришел Дим, чтобы швырнуть ей в лицо деньги «за Ригу», Таня поняла, что поступила правильно, как бы тяжело ни дался ей этот выбор. Потому что этот человек... на весеннем столичном ветру, в кепке, в черных очках поверх кепки, с покрасневшими руками... этот человек... в фирменных джинсах и дорогом кожаном пиджаке, только что вышедший из дорогого автомобиля... он никогда ничего не увидит в ней, кроме продажной девки, кроме проститутки, чьей-то содержанки. Он никогда не поверит в то, что она живая, что она хочет любить, мечтает о семье, о собственном доме, что она просто ошиблась, оступилась и полетела бы в пропасть, если бы Рига не подхватил. Но Ригу Бог послал. Рига подхватил. И за это Таня будет служить ему верой и правдой, как преданная собака или протертое полотенце.
А потом думает – зачем? Зачем он подхватил? Ведь это то же самое, что угождать Выготцеву, жить с ним, понимать, что он хороший человек, и ничего не чувствовать к нему, кроме благодарности.
Размышления измучили ее совершенно. Она проводит бессонные ночи без Риги в его квартире, а утром он возвращается и увлекает ее в постель. Потом спит до обеда, а она бродит одна по дому. Потом вместе выходят, обедают где-то. Но четкого режима нет: Рига может подолгу пропадать на сделках, на каких-то разборках, в качалке с ребятами.
Спросил как-то:
– Не боишься, что меня убьют?
И ей сделалось стыдно, что она не боится. Ей эта мысль даже в голову не приходила. Запоздало прижалась к нему и спросила, заглядывая в глаза:
– Тебя не убьют, Рига?
Он промолчал. Заговорил только в постели, обнимая ее и прижимая к себе.
– Таня, давай в октябре поженимся...
– Почему в октябре?
И опять долго нет ответа.
– Я скажу, почему в октябре. А ты – взамен – тоже ответишь мне на один вопрос...
Она кивнула в темноте. Рига еще посмотрел в потолок, и когда лунный свет совсем пропал за окном, и стал сереть рассвет, заговорил глухо:
– Как-то в октябре я был на одной войне. И это был такой холодный октябрь, совершенно чужой. И листья носились какие-то незнакомые, не такие, как здесь. А до войны... я не был отморозком. В универе латынь учил и не думал о том, что где-то одни люди других убивают. Там, знаешь, все перевернулось – грязь, пыль, кровь, и ветер носит эти черные листья. И постоянно опасность. Чужой язык. Чужие лица. Чужая война. Я уже и позабыл, что приехал ради денег, пытался только выжить, а чтобы выжить, пришлось убивать. Наконец, последняя партия оружия было доставлена, я получил свои деньги. Для меня эта чужая война была уже позади. Мы с одним чеченом ехали в аэропорт, уже общались запросто, байки какие-то травили, и вдруг у нашего авто пробили шину. Машину обстреляли. Мы закатились в кювет. Поняли, откуда примерно. Дорога – пуста в оба конца, напротив – лесополоса. Мой друг поднялся, выстрелил наугад, и в тот же миг его сняли. Меткость была предельная. И если бы мы не неслись на большой скорости, стрелок и в первый раз прицелился бы получше...
Мы лежали по разным сторонам трассы. Я – с деньгами и своим светлым будущим, а этот снайпер – с идеями, принципами или еще чем-то. И я так его ненавидел, что метнулся через дорогу к нему в эту жидкую лесополосу. Еще с минуту мы выслеживали друг друга в почерневших полуголых кустах, а потом я заметил его маску – черную шапочку с прорезями для глаз и рта. Он, видимо, потерял меня из виду, я оказался сзади, упал на него и выбил из рук винтовку.
И когда я на него упал, понял, что его тело – мягче и меньше, чем я ожидал. А когда сорвал с убийцы маску – передо мной оказалась девчонка с огромными черными глазами и торчащими волосами.
– Стреляй! – сказала она.
А я сел, направил на нее оружие и не мог заставить себя выстрелить. Она спокойно поднялась и отряхнулась. Сказала, что из-за таких продажных сук, как я, они и не могут победить. А мне дела не было до этого, я смотрел на нее во все глаза. Впервые видел женщину-снайпера, о которых на войне и русские, и чечены рассказывали легенды, потому что воевали девчонки и на той, и на другой стороне. И легенды эти были похожи на страшные сказки. И пока я сидел, вытаращившись на нее и пытаясь припомнить все услышанное, она дернулась в воздухе, как черная молния, выбила у меня из рук ствол и прижала меня к холодной земле, наступив ботинком на горло. С такой тренированной ловкостью я еще не сталкивался и понял – на уровне инстинкта – что действовать нужно незамедлительно. Я схватил ее за ногу, мы стали бороться, она царапалась, я бил ее по лицу, и, наконец, одолел, но инстинкты сработали все сразу. Я уже рвал на ней одежду, а она материла меня последними словами. Я зажал ей рот, связал ей руки. Тогда мне не то, что не хотелось ее поцеловать, а хотелось причинить ей как можно больше боли. И это все засело во мне надолго. Этот октябрь... Я бросил ее в лесополосе без оружия. И она плакала не как убийца, не как солдат, не как снайпер, а как обычная дворовая девчонка. И тогда я решил, что если начну новую жизнь, чтобы никогда не вспоминать прошлое, то это случится обязательно в октябре.
Рига умолк.
– Женщина не должна воевать. И не должна быть никем унижена, – сказал после паузы.
Таня посмотрела за окно – на розовеющее небо.
– А теперь ты ответь мне... Таня... за что?
Она приподнялась на локте и взглянула ему в лицо. За что? За что он получил деньги тогда? За что получает теперь? За что девочка хотела убить его? За что он ее изнасиловал? Или за что он мучится так долго, вспоминая это?
– О чем ты? – спросила она.
– За что ты его так любишь, Таня? – закончил Рига совершенно неожиданно.
– За то, что тоже мечтала начать новую жизнь с человеком, который ничего не знал бы обо мне. Но он так унизил меня, что... – она затихла.
– Что? – спросил Рига.
– Что никакая война не идет в сравнение...

30. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВСТУПАЮТ В СГОВОР?

Неожиданно в «Фортуне» появился Джин. Без приглашения, без предупреждения. Обнялись с Димом по-братски, закатились в ресторан. Джин жевал и оглядывался все вокруг с живым интересом.
– Да, да, круто. На широкую ногу. А честно – без «товара» это все пошло бы на дно, так? Эта роскошь совершенно убыточна без сети.
Итак, Джин не утратил своей привычки опережать ответом незаданный вопрос собеседника.
– Нет, я просто уточняю. Ты тут хозяин, царь и бог, ясно. Я не в претензии, мне процент капает. Товар делим честно.
– Тогда что?
– Соскучился просто. Кисло у нас. Невесело.
– Да и здесь море остыло.
– Здесь не в море дело. Здесь власти нет. Здесь ты один, да вот этот парень твой, – Джин кивнул на вошедшего Ригу, – власть. Это здорово. А у меня на шее полстолицы сидит и все норовят в карман залезть.
Рига присел с ними.
– И девки у нас все кислые. Прокисли дуры, – продолжал Джин весело. – А здесь, вау, какие цыпочки.
Дим почему-то вспомнил о его садистских причудах.
– Да, у нас живее. Вот Рига женится. Рига, пригласи гостя на свадьбу, – бросил Дим.
– Куда? – поразился Джин. – На свадьбу, мать ее? Обожаю свадьбы!
Рига молчал.
– И что тебя толкает под венец? Миллионы ее папаши? Или одряхление твоего члена?
– Все вместе, – усмехнулся Рига.
Дим глотнул водки и поднялся.
– Ребята, я в дела нырну. А часа через два – махнем с Джином в город.

Джин посмотрел ему вслед и обратился к Риге.
– Что-то он нервный стал. Он стал очень нервный.
– Первый сезон. Это сложно, – кивнул Рига.
– Нет, я Дима хорошо знаю. Он сдает.
Рига удивленно вскинул глаза, и Джин вдруг подался вперед, склоняясь к его лицу.
– Рига, ты думал о будущем «Фортуны»?
– У «Фортуны» хорошее будущее.
– А у тебя?
Рига отшатнулся, и Джин вдруг заговорил доверительно.
– Это все херня, что у нас кисло и девки прокисли. Я знаю, как девок расшевелить. Я приехал специально, чтобы поговорить с тобой, верный оруженосец Рига. Скажу честно, мне не нравится, как Дим ведет дела. Не нравится его дурной напор. Не нравится то, что к вам отошли восточные области. Они не были подо мной, но легли бы под столичную сеть – рано или поздно. Дим метнулся, как молодой быстроногий паук, – и все. Не то чтобы меня не устраивала моя доля, но, согласись, должна быть централизация, – закончил Джин тоном политика, выступающего перед народом с трибуны. – Зачем ему эти территории?
– При чем здесь мое будущее, Джин? – спросил Рига прямо.
– При том, что с тобой мне было бы проще вести дела, чем с ним. А тебе было бы проще перестать быть чьим-то оруженосцем, – Джин широко улыбнулся.
– Почему ты так решил? – удивился Рига.
Джин хитро прищурился.
– Я не слепой. Дим не может не тяготить своей угрюмостью. Он тот еще зануда. Он людей ни во что не ставит. Я же вижу конфликт между вами!
– Конфликт?
– Конечно, – уверенно кивнул Джин.
– Об этом не может быть и речи, – отрезал Рига.
Гость снова заулыбался.
– А я тебя не тороплю... Ты дождись, пока он сам начнет кусать тебя. Я приехал – представь себе – чтобы предупредить тебя об этом. Посмотри, какой он стал нервный. Ужасно дерганый. Если между вами не конфликт, почему он не смотрит тебе в глаза? Что ты у него украл?
Джин заглянул Риге в глаза и прищурился.
– Так и есть! Ты что-то украл... Что ты украл, Рига?
– Бред! – похолодел Рига.
– Бред? Нет, брат. Я уже видел у него этот взгляд, когда должники отказывались ему платить. Даже Киргиз не вынес этого взгляда. Мне говорили потом, что напрасно Бог дал мужику такие синие глаза и такие полные губы. Говорили, что хорошо бы опустить его на помойке и затолкать эту кепку ему в задницу. Но он опустил всех. А теперь – и меня, отобрав восточные области. Я этого так не оставлю, Рига. С тобой, или без тебя, я начну эту войну.
Рига помолчал.
– И если «со мной», что я получу?
– Все, кроме востока. Все целиком.
Рига замялся.
– Мне нужно подумать, Джин. Я не могу ответить сразу.
– От твоего ответа многое зависит. Очень многое, Рига, – вдруг сурово сказал Джин. – Если ты меня поддержишь, не будет кровавого передела. Все отойдет к тебе – плавно.
Рига кивнул. Понял, что Джин имеет в виду. Рига стоит за плечом у Дима как ангел-хранитель. Или ангел смерти. И если только он определится со своей ролью в пользу убийцы-наемника, то все решится быстро.
– Я должен подумать, – повторил Рига, поднимаясь.
Джин еще раз удержал его.
– Только одно. Скажи, что ты у него украл, парень?
Рига остановился.
– Мечту о... другой жизни. Девушку. И свадьбу. Но сначала он все это втоптал в грязь, а потом обвинил меня.
Джин кивнул.
– Очень в его духе. Узнаю Дима. Уверен, что скоро он начнет сводить счеты не со своим больным воображением, а с тобой. И тогда, Рига, будь на чеку. Он не пожалеет ни тебя, ни ее.
– Ее он уже не пожалел...
Рига вышел из ресторана. Солнце резануло по глазам. Разве Джин не прав? Конечно, он преследует свои цели, но характеристика, которую он дал Диму, не оставляла выбора. Рига постоял задумавшись. Это освободило бы Таню от ее терзаний, и, пожалуй, его самого освободило бы...
И вдруг увидел Дима, выходящего из авто у «Фортуны». Тот хлопнул дверцей, а потом пнул машину ногой. И Рига улыбнулся. Подошел к нему.
– Что с машиной?
Дим обернулся.
– Сдам к черту на металлолом!
– А что случилось?
– Чуть в столб не въехал!
– А тачка причем?
– У нее, что, глаз нет?! – чертыхнулся Дим.
И Рига вдруг хлопнул его по плечу. Почувствовал, что его ответ Джину нет. Нет. Никогда.
– Ты осторожнее на дорогах, Дим. Придержи нервы!..
Дим снова выругался.

31. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПОМОГАЮТ ДРУГ ДРУГУ?

Дим с самого утра был не в духе. Во-первых, приехал Джин и непонятно было, с какой целью. Не говорил ни о чем существенном и, тем более, ничего не предъявлял, только ядовито щурился на солнечные блики.
Дима это взбесило. Ясно было, что какая-то претензия есть и вертится у него на языке, но решить это он хочет не напрямую. А Дим страшно не любил обходные пути...
К тому же вдруг позвонил Глеб-Фуджи. И был явно в настроении поболтать. Сначала рассказал о своем житье-бытье с Лилей, о том, как они расширили мастерскую, а потом стал задавать вопросы, от которых Диму сделалось тоскливо.
– Ну, что, когда вы женитесь? – допытывался Глеб.
– Не знаю.
– Сколько можно держаться за руки? – удивлялся тот. – Пора идти вперед. Или ты уже этого не хочешь?
– Чего именно?
– Быть с ней.
– Хочу.
– Ну, вот, – обрадовался Глеб. – Значит, должен сказать ей об этом прямо. Она же, наверное, сама извелась уже – за руки держаться. Это никого не может удовлетворять.
– Глеб, мне по делам надо...
– По каким? Мешки с цементом таскать? Шпалы укладывать?
– Я, правда, спешу, Глеб...
Дим отшвырнул мобильник, но казалось, что из него по-прежнему доносится голос Глеба. Снова взял и отключил аккуратно, но что-то продолжало зудеть, разрывая перепонки.
Потом Дим едва не въехал в столб на дороге, и это окончательно вывело его из себя, он пихнул машину ногой, ударил носок и поплелся к «Фортуне».
Не только лето, но и вся жизнь вдруг пошла к закату. Она не имела права называть его сволочью. Может, и он не имел права предлагать ей деньги. Может, и был какой-то другой выход. А может, и не было его. Но эти «может» накрыли с головой.
Вечером Дим курил в номере анашу, и, как всегда, не брало, и сожаления не отступали. Вспоминались ее маленькие ступни, которые он обнимал, и он снова чувствовал их в своих ладонях.
Позвонил в ресторан Юльке. Оказалось – не ее смена. А снимать штатных проституток – себя не уважать. Да и невесело с ними. Смотрят нахально в глаза и ждут денег. Пусть Джин с ними и развлекается, раз приехал оттянуться.
И Рига выглядит вполне счастливым. Видно, уладил все со своей невестой. Ну и хрен с ними... Все равно она уже не та, что раньше. И волосы короче, и взгляд еще затравленнее, и голос глуше. И огрызается, как волчонок. Не очень-то Рига оживил ее, не очень-то утешил.

Вдруг стали колотить в дверь. Ввалился Джин.
– Я думал, ты у девок, – бросил Дим, едва сдерживая раздражение.
– Не до девок, братуха, – сказал Джин серьезно.
Сел в кресло и взял себе пиво. Подержал холодную банку в руках.
– С чего тебя плющит? – хмыкнул Дим.
– А ты спишь спокойно? – изумился тот.
– Вполне, – ответил Дим.
Джин глотнул пива.
– Может, и я спал бы спокойно. Или пошел бы по девкам, если бы только что не разыскал меня твой мальчик.
– Какай мальчик?
– Твой ангел-хранитель Рига...
– Рига? И что? – Дим сел напротив.
– Не суетись, Дим. Главное – не пыли! Я предупреждаю тебя сразу: мне не нужен передел. Сеть должна действовать четко. Рига предложил мне интересный расклад. Объединение сетей. И это сыграет при одном условии – без тебя.
Дим сидел молча.
– Мальчик настроен серьезно. Я не сентиментален, ты знаешь. Твоей шкуры мне не жаль. Но передел не пойдет нам на пользу. Мы потеряем. Поэтому я и пришел к тебе.
Дим снова не ответил.
– Я не знаю его мотивов. У него там что-то свое. Из-за какой-то девки, как я понял. Не знаю уж, что ты у него отнял, но что-то очень серьезное. Он настроен вполне решительно и моя поддержка ему для этого не нужна.
– Что я у него отнял? – переспросил Дим.
Джин дернул плечами.
– Чье-то сердце, скорее всего. Твой мальчик – или романтик, или патологоанатом. Ты украл у него чье-то сердце, и он не намерен этого ни забывать, ни прощать. Врубил, в чем фишка?
– Он так сказал? – не поверил Дим.
Джин немного растерялся. Разговор пошел не в то русло, куда он его направлял.
– Он сказал, что без тебя будет легче.
– Ей?
– И ей, и ему самому.
Дим вдруг заулыбался. Джин нервно допил пиво, едва не поперхнувшись. И только теперь уловил полувыветрившийся запах в номере. Наконец, объяснил себе странную реакцию Дима.
– Эй, тебя ж не брало...
Дим продолжал улыбаться.
– Ну, ясно. Когда проветришься, я тебе повторю, что Рига тебя решил вычеркнуть.
– Я понял, – кивнул Дим. – Я сейчас к нему поеду...
– Поедешь? Какого черта?
– Он же хотел меня видеть...
Джин попятился к двери. Впервые подумал, что старался напрасно. Что исход, в принципе, нельзя предугадать. Вышел из номера и звякнул Риге на мобильный.
– Мальчик, ты поспешил со своим отказом. Твой хозяин немножко не в себе, обкурился дури и уже ищет виноватых. Пожалуй, я поеду домой, пока меня не позвали на твои похороны.
Джин отключил телефон и взглянул в черное небо. На юге небо темнее и звезд на нем словно больше. А в столице вместо звезд – рекламные вывески. Джин подошел к морю, оглянулся на свои следы на мокром песке. От воды шла прохлада.
За спиной заурчала машина. Он увидел, как авто Дима срывается в ночь, словно оторвавшийся от берега плот, и исчезает в волнах темноты. Ночь поглотила его благодарно, как соляная кислота.
Джин посмотрел еще раз на черную воду. Хорошо было бы присвоить себе этот кусок моря, а лучше – целое. Рано было строить планы, но ночь располагала к этому. И Джин решил подстраховать свои размышления. Вызвонил ребят, расслабляющихся в баре.
– Эй, Крот, Ригу вычислишь за три минуты?
– За две.
– И через эти две – поедем его проведать. Заберешь меня на берегу.
– А что ты там делаешь, на берегу? – удивился Крот.
– Дрочу на луну.
Крот и Мелкий засигналили через пару минут. Джин сел сзади.
– Какого мы туда премся? – оглянулся Мелкий. – Отдыхать же приехали.
– Поможем ребятам, – кивнул Джин.
– А нас не мало, Джин? – покосился Крот.
– Мы просто поможем. А они, может, и без нас порешают.
– А кому помогать будем, Джин? Риге или хозяину?
– Обоим, козлы. А хозяин у вас один – я.

32. ЗАЧЕМ ЛЮДИ СТРЕЛЯЮТ ИЗ ПИСТОЛЕТОВ?

Было около трех ночи, когда Дим позвонил в дверь Риги. Тишина за дверью словно раздумывала. И Дим почувствовал, что Ригу не остановят ни ночь, ни многоэтажка, ни соседи за стеной, если только он решился...
Наконец, дверь плавно открылась. Рига пропустил его внутрь.
– Если хочешь поговорить, то тише. Таня спит.
– Да, я хочу поговорить.
Дим прошел на кухню. Рига окинул взглядом его фигуру и не заметил выступающих контуров оружия. Дим точно так же беспокойно оглянулся на Ригу.
– Будем говорить о твоем дружке Джине? – спросил Рига.
– Ни о твоем дружке Джине, ни о моем дружке Джине говорить я не хочу. Будем говорить о Тане.
– О Тане? – Рига напрягся и почувствовал, как рука сама тянется к оружию.
– Я подумал, что жизнь очень недолгая. Вот явится какой-нибудь Джин из столичной дешевой бутылки с надбитым горлышком, начнет нас здесь сталкивать лбами, ты и хлопнешь меня – за здорово живешь, ради каких-то его интересов. И выйдет, что прожил я свою жизнь... без нее. Не могу так больше.
Рига выхватил ствол и указал ему на дверь.
– Уходи, Дим! Уходи. Пока она спит. Пока соседи спят.
– Я без нее не уйду, – Дим сел на табурет и сцепил руки. – Я никуда без нее не пойду. Я ее люблю.
Ригу останавливало только то, что Дим был безоружен. Его пистолет словно отказывался пролаять в ночь. И в то же время, Рига вдруг понял, что убьет его. Что другого выхода нет. А иначе – следовало бы бросить оружие ему под ноги и сказать: «Я тряпка. Я не мужчина. Уводи мою женщину из моего дома...» Не было цивилизованного решения.
Рига повторил глухо:
– Уходи... И мы уедем. Не встретимся с тобой больше. Видно, и не нужно было нам встречаться.
Дим спокойно покачал головой.
– Я не уйду. Пусть она скажет, что не хочет быть со мной. А ты знаешь, что она этого не скажет.
В воображении Рига уже нажал спуск, но на самом деле – не успел. Между ним и Димом внезапно метнулась тень и заслонила одного от другого.
Перед дулом пистолета Риги стояла Таня в черной ночной рубашке. И глаза, устремленные на Ригу, выдавали ее далеко не здравое состояние. Она упала на колени и заговорила, обращаясь к одному Риге:
– Пожалуйста... не убивай его. Не убивай его, Рига. Ради меня, пожалуйста... Не убивай его...
Мужчины смотрели растерянно. Рига видел ее перепуганные полубезумные глаза, и мороз шел по коже.
– Не убивай его, Рига... Ради меня, – умоляла его Таня.
– Перестань. Я никого не убиваю. Я только хотел, чтобы он ушел, – оправдался Рига, как школьник, и спрятал оружие. – Поднимись с колен. Перестань...
– Или убей меня тоже... с ним вместе. Потому что я люблю его...
Дим подошел и взял ее за руку.
– Идем, Таня.
Она ухватилась за руку и спряталась за его спину. Рига отступил в сторону. В этот момент входная дверь открылась настежь, и вошел Джин с ребятами.
– Братва! Мы вас не разбудили? – хохотнул Мелкий.
Дим попятился к окну, закрывая собой Таню.
– Убирайся, Джин, к черту! – бросил Рига.
Но говорить было уже бесполезно. Их не только не могло остановить присутствие Тани или соседей за стеной, но и внезапное землетрясение не выбило бы почвы у них из-под ног. Парни уверенно потянулись за оружием.
 Просчитать ситуацию не было времени. Рига только успел взглянуть на Дима, пытаясь угадать, вооружен ли тот. Дим едва заметно кивнул и в тот же миг оттолкнул Таню на пол и рванул на себя стол. Рига выстрелил первым.
Ни ошибки, ни осечки. За первым выстрелом грянули ответные. Но Рига не промахнулся. Джин упал на пол, словно с разбегу, задев табурет. Дим, укрывшись за перевернутым столом, выстрелил в Мелкого. Того отбросило к стене, на обои брызнуло все содержимое его черепной коробки и потекло вниз.
Похоже, гости вовсе не ожидали такого решительного отпора. Крот отшвырнул оружие и вскинул вверх руки.
– Я за тебя, Рига. Я за тебя!
Понял, кто самый меткий. На полу расползались лужи крови. Рига с пистолетом в руке обернулся к Диму.
– Проваливайте отсюда! Я здесь убирать буду. Стены, ****ь, скоблить!
– Крот, помоги ему. И живо! – скомандовал Дим.
И потащил Таню к выходу, переступая через тела убитых. Она зажмурилась.
– Давай, давай, золотко. Рига здесь убираться будет. Не нужно ему мешать.
Усадив ее рядом с собой в машину, набрал Ригу по мобильному.
– Эй, Рига, тут их тачка, внизу. Загрузите – и с обрыва.
– Свали уже на хер! – поблагодарил за совет Рига.
Таня молчала. И Дим заговорил глухо:
– Ну, Таня. Так вот. Это наша жизнь. Может, не упади ты перед Ригой на колени, не было бы сейчас этой жизни. А так – она есть. Будет Рига всю ночь сдирать со стен обои. А я, знаешь, у себя в «Фортуне» твою фотографию на стену повесил, как плакат. И кажется мне, что ты – лучше всех, кого я встречал. А, может, это и не важно – лучше или хуже, а важно, что я только тебя люблю. И все, что я тебе говорил до этого, – бред собачий. Видишь, как приходится. Трудно сказать по-другому. Ничего нет в этой жизни хорошего, кроме тебя. Так что – прости. Знаю, что несладко тебе пришлось со стариком, да и с Ригой... И со мной, может, нехорошо будет. Тут гарантии нет никакой. Только я люблю тебя. А если и обижал, то потому, что мне больно за тебя было...
– А мне – за тебя, – кивнула она, глядя на дорогу.
– Ну, значит, друг друга стоим. Ты в голову не бери. У нас не каждый день мочилово. И порошок я школьникам не продаю. А наоборот, спортзалы открываю и фитнес-клубы.
Она пожала плечами.
– Ничего не ответишь? – спросил Дим.
– А что ответить? У меня за всю мою жизнь был только один светлый день, когда я тебя в столице на площади увидела. Все остальное – сплошная тошнота. Даже от мозгов сейчас так не тошнит, как от моей жизни.
Дим остановился у «Фортуны». Она оглядела свою ночную рубашку и вышла за ним из машины.
– Только трахаться я с тобой не буду, – предупредила, войдя в номер.
– Не нужно. Будем ужинать и ждать, пока Рига отзвонится. Есть ты сможешь?
Она вспомнила красные лужи на полу, комки на стенах, запах быстро мертвеющей крови и покачала головой. Села на кровать и закуталась в белую простыню, как в саван, пытаясь совладать с дрожью.
Дим опустился в кресло и стал смотреть на нее. Видел, как вздрагивают ее плечи от напряжения и пережитого страха.
Рига так и не позвонил.

33. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПРОЩАЮТСЯ?

Таня уснула под утро. Все сидела, вцепившись в край простыни, а потом упала на постель, совершенно без сил. А Дим подошел к окну и присел на подоконник. Над морем стало вскарабкиваться солнце.
Кажется, что все рассветы одинаковы, но на самом деле это не так. Каждый рассвет над морем рисуется в разных красках. В одних рассветах больше багряных тонов, в других – серых. А этот был по-осеннему золотистый, и море заметно волновалось под солнечными лучами.
Она проснулась, так и не отойдя от беспамятства. Дим сел рядом, заглянул ей в лицо.
– Все дурной сон, Таня. Все забудется.
– Много дурных снов было. Не хочу ничего забывать, – ответила она.
Наконец, Таня поняла, где она и с кем. Снова ничего не осталось от прошлого, только пеньюар и больная память.
– У тебя ничего нет из одежды? – спросила она.
– Есть вещи одной шлюхи, но лучше я в магазин позвоню.
– Ты всегда такой резкий?
– Резкий? Я резкий, потому что мир резкий, Таня. И чтобы не порезаться об его углы, надо самому быть резким.
– Я не такая, – она покачала головой.
– Я знаю.
Дим заказал одежду из магазина, повторяя за Таней абстрактные цифры размеров.
– Потом ты и меня назовешь шлюхой, как эту девушку? – спросила вдруг она.
– Нет, – ответил он серьезно. – Никакого «потом» не будет. Это навсегда.
– Это дно пропасти. Дальше падать некуда.
– В нашем перевернутом мире дно пропасти – вершина счастья. Ты никому не будешь принадлежать, кроме меня.
– Даже если не буду принадлежать тебе?
– Все равно. Я никому не дам к тебе прикоснуться!
Она, как птица, метнулась к окну и застыла, глядя вдаль на море. Дим подошел сзади и обнял ее, чувствуя, как ее сердце постепенно успокаивается и начинает биться ровнее.

В полдень пришел Рига. Дим и Таня по-прежнему были в номере, боясь впустить в свой мир посторонних. Рига вошел молча и молча опустился в кресло. И Рига показался им почему-то чужим, малознакомым человеком, холодный взгляд которого не располагал даже к простой беседе.
– Я все уладил. Все чисто. И с ментами ровно будет, – сказал Рига. – А я вечером с Кротом уеду.
– Куда?
– Туда, – Рига махнул рукой в сторону, противоположную морю.
– Рига, не ищи войны...
– Я не ищу войны. Если бы я искал войны, я нашел бы ее здесь и не ехал бы для этого в столицу.
Дим кивнул.
– Я дам тебе один адрес. Это мастерская «Фуджи». Глеб – мой хороший друг и знает там... все зацепки. Знает нужных людей. Он поможет.
– Один твой друг мне уже помог, – криво усмехнулся Рига. – Все было – и растаяло. И сам растаял.
Рига поднялся, пошел к двери.
– Рига, зря ты! – Дим вскочил. – Зря, Рига! Я одному тебе доверяю на всем белом свете. Ты – друг, Рига. А друзей... вот так терять – невыносимо, Рига.
Таня смотрела молча. Рига оглянулся и вглянул на нее.
– Вы оставайтесь... Бог даст, через триста лет свидимся.
Дверь за ним закрылась. Но Таня бросилась за ним, догнала на лестнице и заговорила, обращаясь к его спине:
– Прости меня, Рига... я тебя предала, я знаю. Но я так испугалась, что ты его убьешь... так испугалась, что ни о чем больше не могла думать...
Рига, наконец, обернулся.
– Ну, ясно. Не плачь. Я уеду. У меня будет свой октябрь. А у вас – свой...
– Спасибо, что оставил его в живых. Ты и мне... жизнь спас. Это должно закрыть старый счет.
Рига невесело усмехнулся.
– Я уже открыл новый.
Когда Таня вернулась в номер, Дим говорил по мобильному телефону, отвернувшись к окну.
– Нет, Глеб, ты ни от чего меня не оторвал. Мы все еще держимся за руки. И это самое чудесное, что со мной было. А к тебе у меня просьба. Я дал твои координаты одному парню. Его зовут Рига. Да, Рига. Он едет в столицу с Кротом на место Джина. А Джин... Джин ушел в свою бутылку – на триста лет. Да, это Рига его туда вогнал, и было, за что. Так вот, ты помоги Риге. Он воин. Сколоти ему приличный отряд – пока он докажет городу, что имеет право занять место Джина. А он докажет, я не сомневаюсь. Ну, все. Я? Ничего, работаю. Лиле привет. Давай!
Дим обернулся к Тане.
– Это Глеб-Фуджи, передает тебе привет.
– Разве он меня знает? – удивилась она.
– Он знает, как я тебя люблю.
– Это правда?

Дим берет ее за руку. Сколько пролито между ними слез, боли и крови. Целое море. Но это море – маленькое, потому что и земля невелика. Это море, у которого есть правый и левый берег. Это море, по которому не ходят пассажирские суда. Это море, в котором не водится большая рыба.
Ее глаза – глубже этого моря. Взгляд становится спокойнее, а пальцы перестают дрожать в его руке. Она смотрит прямо ему в лицо.
– Пообещай, что никому меня не отдашь...
Дим клянется, что никому ее не отдаст, потому что она для него дороже его жизни, дороже этого города, этого моря и этого солнца. Она дороже всего на свете. Только благодаря ей он понимает реальную цену этого мира.

А через месяц звонит Лиля-Фуджи и смеется в трубку.
– Дим? Как ты? Держитесь за руки?
– Держимся.
И он целует Танину ладошку.
– А этот Рига твой... он клевый. Пацаны его обожают. Он в Джиновом клубе обосновался. Про Джина уже никто и не помнит. Ну, постреляли немного. И, знаешь, – она понижает голос до шепота, – я даже думаю, что, может быть, мы будем спать втроем... в одной постели...
– Кто «вы»?
– Мы, – говорит она еще тише.
– А где Глеб?
– Да вышел на кухню. Ну, спасибо тебе за Ригу, – торопливо заканчивает она и бросает трубку.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПЫТАЮТСЯ ЗАБЫТЬ ПРОШЛОЕ?

Обычно, когда люди хотят поставить точку, перевернуть страницу и забыть часть своей жизни, результат бывает прямо противоположным. Они оказываются еще прочнее впутаны в паутину прошлого. Дим, однажды уже пытавшийся разорвать все нити, теперь оказался связан ими же по рукам и ногам.  Сеть действовала слаженно и четко, как проверенный годами часовой механизм. И совершенно изолированно, отдельно, подчеркнуто независимо, действовала cтоличная cеть Риги. На этом, кажется, точка все-таки была поставлена, сферы влияния разделили раз и навсегда. С тех пор информация о Риге доходила самая общая, словно из радиоприемника, улавливающего только один-единственный – первый национальный – канал. Дим, впрочем, избегал не только прямых контактов со cтоличной cетью, но и любых упоминаний о Риге.
Как жил Рига в столице и чем был наполнен каждый его день, Дима не интересовало. Глебу-Фуджи, звонившему довольно часто, Дим запретил произносить его имя:
– Не говори мне ничего о Риге!
– Не говорить о Риге, значит, не говорить о столице!
– Можно подумать, ты из Латвии звонишь!
Солнце не стало более тусклым после его отъезда. За лето «Фортуна» окупилась полностью, а затянувшийся бархатный сезон удвоил прибыль, закрепив успех курорта среди определенного круга туристов.
Прошлое постепенно начало отдаляться и таять за горизонтом, словно тонуло в тихом, мелком и грязном море. Стала забываться смерть Джина. Стал выветриваться из памяти образ воина с волнистыми волосами, увезшего с собой свои обиды.
По сути, Дим впервые остался в этом городе один. Не так, как до знакомства с Ригой, когда ощущал себя приезжим и чужим городу, а так, словно он оказался один на один с городом, который уже хорошо знал его, знал все его уязвимые места и слабые точки.
Некоторые ребята из охраны подались вслед за командиром в столицу. А на место Риги в отряд пришел Давид.
Тогда Дим долго думал, кому доверить безопасность «Фортуны» и свою собственную. Даже советовался с ребятами. И кто-то сказал: «Давид».
– Давид?
– Он сейчас вольный…
– Он чемпион по боксу...
– Он быстро соображает...
А кто-то сказал:
– Не ставь черножопого над нашими пацанами…
Потом Дим сам встретился с Давидом. Это оказался довольно молодой парень, лет двадцати семи-двадцати восьми, мощный, рослый, на голову выше Дима, наголо стриженый, темный, с черными глазами. Обсудили условия.
И уже то, что пришлось обсуждать такие вещи, о которых у них с Ригой был негласный, безмолвный договор, как-то напрягало.
– Ты армянин, Дави?
– Нет. Из Краснодара приехал.
Из Краснодара? Ну, может...
Дави теперь все время рядом. Ребята его уважают. Но ни тени, ни намека на дружбу между ним и Димом не возникло. Дим для Дави слишком «Босс», хоть и на «ты», и по-простому. Зато Дави открыл в «Фортуне» новый тренажерный зал – со всеми железными наворотами. Дим тоже зашел, полежал под каким-то станком или прессом, почувствовал себя слабаком перед Дави и поспешил убраться, пока железки ничего не отдавили.
– Мне тебя не хватает жутко! – признался как-то Глебу-Фуджи по телефону.
– И мне тебя, – не по-мужски откликнулся Глеб. – Но влезать обратно... не стану.
– Понимаю... Просто я совсем один в городе.
– Я тоже совсем один в нашем салоне.
– А Лилек?
– Она ушла к... Уехала то есть... в другую страну. А Таня?
– Таня есть.
Таня есть. И значит, есть он сам. А без нее – и его нет. И только она – смысл его мира. Но она «есть» как-то странно.
Дим часто думает, может ли существование человека быть настолько странным? Может ли жизнь Тани до такой степени отличаться от жизни других людей? Она сказала, что любит его. Он видит эту любовь в каждом ее взгляде, обращенном в его сторону. Но при этом она не становится ему ближе... Дело даже не в сексе. Секс, кажется, удовлетворяет обоих. Но во всем остальном сквозит то самое напряжение, которое не дает Диму появляться в толпе на городской плошади, напряжение, которое может вызывать только опасная неопределенность, зыбкость и непрозрачность каждого дня.
Словно кто-то отбирает у них их «сегодня». Она отказалась выйти за него замуж. Широко раскрыла глаза, а потом покачала головой.
– Не сейчас.
– Тебя что-то не устраивает в «сейчас»? – спросил он прямо.
– Да.
– Что?
– Сейчас жарко.
– Жарко?
– Вокруг очень жарко… Плавится все. Ты не чувствуешь?
Он отвернулся.
– Так и будет.
– И зимой?
– Да.
– И в следующем году?
– Да. Мы живем в сети.
– Но это страшно… когда от всего исходит этот жар…
Дим обнял ее, взял за руку.
– Дорогая моя, моя любимая девочка…
– Я понимаю, не объясняй ничего. Я знаю.
И дальше – без вопросов. Словно крикнул в колодец и услышал эхо собственного голоса. О чем спрашивать?
А вот Юлька устроила скандал.
– Жених хренов! Ненавижу тебя! Притащил непонятно кого. Сонную какую-то!
– Ты уволена, бестолочь!
И она – в ноги, как барину.
– Димочка, любимый мой! Не прогоняй меня! Я же всегда… все для тебя… и теперь – что хочешь, Дима. Золотой мой, ненаглядный…
Дим только поежился.
– Пошла отсюда!
Она встала и пошла, одной рукой отряхивая колени, а другой – вытирая лицо от слез. И тогда Дим подумал, что у него не жестокое сердце, а просто маленькое – всего для одной женщины и для одного чувства.
– Чего ты так? – Дави встретил его у авто.
– О чем ты?
– Юлька-официантка.
– Жалко? Себе забери. Или ребятам.
Дави даже попятился.
– Куда едешь?
– В город хочу.
И задумался, оглянулся на Дави.
– Сядь за руль.
Город – тот же, что и был при Риге. А словно не хватает чего-то, словно больше стало опасности и меньше уюта и покоя. Словно все углы заострились, улицы сузились и городской тяжелый воздух стал царапать машину.
– В Краснодаре хорошо, Дави?
– Плохо.
– А где хорошо?
– Не знаю. В раю, может.
– Там нам точно не бывать.
Дави усмехается. Он не действует на нервы – это самая лучшая черта в его характере. Широкоплечий, мускулистый Дави умеет быть незаметным. Дим косится на пыльные улицы города и поднимает стекло автомобиля.
– Куда теперь, Босс?
– В «Фортуну».
– Соскучился уже?
И Дим тоже усмехается.
– Так выходит.

2. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПЬЮТ ВМЕСТЕ ЧАЙ?

Таня, в отличие от Дима, уже не бежит от прошлого. Поняла, что многие вещи, которые вошли в ее жизнь с болью, и будут уходить с болью – долго и мучительно, а вырывать их с корнем – самой себе дороже.
Она часто приходит в особняк Выготцева и пьет с Илоной чай. Когда-то хотела забыть не только Выготцева, но и Илону, и ее детей, и ее дом. А сейчас Илона – ее самая близкая подруга, а ее дети – и Танины тоже. Тень Выготцева уже не заслоняет ей окна. Илона тоже изменилась, стала серьезнее. Почувствовала свою ответственность за детей, за наследство мужа и за свою собственную жизнь. Или просто стала грустнее.
– Я часто его вспоминаю… часто. С ним – как за каменной стеной я была. Несмотря на всю мою ненависть к нему.
Таня кивает. Действительно, была в Выготцеве та прочность, которая распространялась и на окружающих, оберегая их от малейшего дуновения ветра. Поэтому и душно было Тане в его особняке.
– А ты… как теперь?
– Хорошо, – кивает Таня. – Очень хорошо. Я Дима очень люблю, какой он ни есть. И всегда его любила, а когда не любила, чувствовала, что встречу его и буду любить.
Илона пожимает плечами. Смотрит в чашку, потом – за окно, на заснеженный, по-вечернему синеющий город.
– Это вот, как ты – Виталика, – добавляет Таня.
– Какого Виталика?
– Ну, в деревне который. Где ты родилась…
– А-а, Виталика… Так это же детская любовь была, несознательная. А ты разве знала Дима в детстве?
Илона хмурится, словно для себя лично не находит никаких оснований любви Тани к Диму.
– Не знала, но мне кажется, что я знала его всегда. Я могу точно сказать, как он отреагирует на любой пустяк, могу предвидеть каждое его слово, каждый жест.
– Это скучно. Он предсказуем.
– Нет, это не скучно. Я знаю, что он не предаст меня, не бросит. Его предсказуемость – мое спасение.
– Почему тогда не женитесь? Почему не родишь ему ребенка? – продолжает недоумевать Илона.
Таня оставляет чашку, уходит к окну и словно натыкается на морозную синеву. Замирает и какое-то время молча смотрит на город.
– Потому что это сложно, – отвечает нехотя. – Понимаешь, я словно спала, видела страшные сны, кошмары, а проснулась – чудом – рядом с любимым человеком. Но у нас нет настоящей жизни наяву.
– Это как?
– Мы живем не как все. У нас очень много денег, а мы ютимся на постоялом дворе – в «Фортуне», вместе с гостями, словно приехали на несколько дней, а потом – никого из нас здесь уже не будет... Или не будет вообще.
– Но вы же можете жить в городе?
– В городе – опаснее. Но дело даже не в этом. Мы можем жить в городе, я могу родить Диму ребенка, но это ничего не изменит. Его жизнь подчинена сети, торговле, сбыту. Его жизнь – это сеть. Его знают не только в городе, и даже – не только в стране. Я не хочу, чтобы мои дети в школе на вопрос о родителях отвечали: папа – наркоторговец, мама – домохозяйка.
– По крайней мере, это обеспечит им хорошие оценки, – хихикает Илона. – Ты, Танюха, не бери в голову. Это же не навсегда.
– Не знаю. Знаю только, что очень сложно так жить – на постоялом дворе. У Дима много денег – и нет ничего личного, ничего своего. И деньгами он не пользуется, вот, шубы мне только покупает, безделушки всякие. А куда мне в них ходить – в наш театр?
Илона подходит и обнимает ее за плечи.
– Ну, брось. Да, театр у нас паршивый. Но можно пойти в ночной клуб…
– Они все принадлежат Диму…
И вдруг глаза Илоны по-кошачьи вспыхивают.
– А о Риге не думаешь?
– Не было ни одного дня со времени его отъезда, чтобы я не думала о нем, – признается Таня. – Боюсь за него. В чем-то он совсем наивный ребенок, хоть и воин.
– Не пророчь! Рига держит в кулаке всю столицу.
– А столица держит его.
Некоторое время они молчат и не смотрят друг на друга, только – на синий вечер за окнами особняка. А потом Илона говорит с улыбкой:
– Ну, вокруг тебя хоть мужиков полно, надо будет почаще заглядывать в «Фортуну» в гости. Вот тот смуглый парень – ничего так.
– Дави? Сначала он мне не понравился – жутко, – Таня поеживается. – Напомнил сразу всех охранников Николая Петровича. А потом, оказалось, он скромный парень, тихий. Молчаливый. Просто здоровый такой, что страшно.
– Что он – кавказец?
– Нет, просто смуглый такой. А акцента у него нет никакого.
Но о Давиде не получается – весело. Иногда Таня думает, что раньше, несмотря на все неприятности, ее жизнь была веселее, а теперь все затопила спокойная, ровная грусть.
– А что зимой Дим делает? – спросила Илона.
– То же, что и летом: терки, стрелки, кенты, братва, комерсы, мусора, депутаты, налоговая. Скоро новый сезон…
– Могли бы поехать куда-то отдохнуть…
– Отдохнуть от моря и солнца? – усмехается Таня. – На север к пингвинам?
– А море замерзло, кстати?
– Нет. Но льдины в нем плавают… кусками.
– Знаешь, что я думаю, Танюха, – Илона закуривает, и дым прибавляет значительности ее словам. – Сейчас у вас все хорошо, спокойно. И не надо тебе ничего бояться. Если «Фортуна» и постоялый двор, то это же твой постоялый двор. Ты – хозяйка. Ты можешь принимать и гнать гостей. Я бы справилась с такой ролью.
– Ты бы справилась…
Разговоры с Илоной всегда успокаивают. Таня возвращается в «Фортуну» почти счастливой. Целует Дима в губы и прячется в его объятиях. А ночью все страхи отступают совершенно. С Димом ей хорошо. Не сразу, не с первой ночи она привыкла к его телу, но в таких вещах у нее очень медленные реакции. Он был с ней ровным, он не требовал от нее, как Рига, сиюминутного максимума эмоций, просто не давал ей выскользнуть из его объятий. И Таня перестала бояться и думать о том, правильно или неправильно ведет себя с Димом. Об этом не было нужды думать, потому что чувства решали за них, и не нужно было мучительно анализировать каждое движение. И, может, потому что Дим не требовал мгновенного отклика, ее тело откликнулось, и она едва не захлебнулась в волнах абсолютно незнакомого ей ощущения. Все, что она знала о сексе до этого, весь ее опыт сразу показался ей ничтожным и жалким. Остался только один вопрос: почему же она ничего не испытывала с Ригой и не могла никак ответить на его страсть, если Рига был, несомненно, искуснее Дима в постели и относился к ней с не меньшим чувством?
Потом еще с неделю она бродила по побережью, очарованная своим собственным открытием, переполненная радостью от того, что она настоящая женщина, уверенная в себе, молодая, красивая и страстная. Дим догонял ее на берегу, они целовались, падали в воду, и вода тогда не казалась им грязной и тухлой.
Это были дни полного и безоговорочного счастья, ради которых стоило перенести все, что ей выпало. Потом чувство удовлетворения схлынуло, осень усыпала все желтыми листьями и охладила немного ее разгоряченное сердце. Пришли другие мысли – о полноценной семье, о настоящем доме – и об их ненастоящей и неполноценной жизни.
– Одна не выезжай в город, – попросил Дим, не глядя в глаза.
– Это опасно?
– Тебе… не нужно бояться. За тебя буду бояться я.
Она не боялась за свою жизнь – нисколько. Но от страха за Дима иногда готова была сойти с ума. Он уезжал куда-то «на денек», а этот «денек» растягивается в три, а то и в четыре.
– Будем играть в шашки? – спрашивал Игорь, видя что она не находит себе места.
– Нет, ты… позвони ему, Игорь.
– Ему сейчас лучше не звонить.
– Да, я знаю. Я тоже не звоню.
Парень возвращался к двери, а она – в свою комнату. И казалось, еще не все, что припасла для нее судьба, пережито.

3. ЗАЧЕМ ЛЮДИ НАЗНАЧАЮТ НОЧНЫЕ СВИДАНИЯ?

– Эй, Босс, есть одна тема…
Давид вообще обращается к Диму редко – исключительно в случае крайней необходимости. А теперь, когда приближается открытие сезона – все носятся, словно сумасшедшие белки в чертовом колесе, и не до разговоров.
Дим остановился, обернулся к Давиду.
– Что?
– Да, как объяснить?.. Добивается тебя один человек.
– Так пошли его!
Дима подобные вопросы уже не волнуют – он сам не заинтересован ни в ком – ни в одном человеке на свете!
– Не могу его послать, Босс. Сам он шестерка, но неизвестно, кто за ним стоит.
– Не все равно?
– Нет. Нам вооруженный конфликт перед открытием сезона не нужен. Ни здесь, ни вообще в городе.
– Так узнай, чей человек!
– Пробовал – глухо…
– Твою мать! Я что должен принимать его с хлебом-солью?
Давид отворачивается. Выходит, Дим обвиняет его в том, что он неважно справляется со своей работой.
– Встретимся с ним в «Шурфе», завтра в десять вечера, – говорит мрачно.
– Ты уже и стрелу забил за меня? Ну-ну.
– А что мне оставалось делать?
Дим понимает, что напрасно напрягся: у парня не было другого выхода и думал он в первую очередь о безопасности «Фортуны».
– Да, Дави, ты все правильно сделал. Это со мной что-то…
– Бывает.
Давид никогда не обижается, не фыркает нервно. Быть спокойным – входит в его обязанности. Босс ему достаточно за это платит. Но теперь заметно, что и Дави напрягся. Странная ситуация – появился человек по имени Гарик, который упорно добивался встречи с Димом. Добивался – и добился: на следующий день в десять вечера Дим и Дави приехали в «Шурф».
«Шурф» – последнее приобретение Дима, клуб наиболее удаленный от центра, не разгульный, тихий, если так можно сказать о ночном клубе, не особо модный. Дим прихватил его так, для ровного счета, чтобы иметь с западной стороны города надежный тыл.
Этот клуб и выбрал Дави для встречи. Опасаться особо не приходилось: Гарик обещал быть один. Хотя никакие обещания в такого рода бизнесе не гарантия.
Приехали позже. Вошел Дави и кивнул Диму, мол, все чисто. Дим шагнул внутрь, никого не различая в хаосе клубного вечера. Но его узнали. Расступились. Кто-то из девчонок охнул в толпе. Дави двигался впереди – куда-то в левый угол зала, как бильярдный шар в свою лузу. Из-за столика почтительно поднялся невысокий пожилой мужчина. Дим кивнул и упал на стул. Гарик тоже присел. Дави сел рядом, загораживая Дима своей спиной от посетителей клуба.
– Зачем я тебе нужен?
Дим вгляделся в незнакомца. Действительно шестерка. Посыльный, за которым стоит кто-то, кого Дим интересует до такой степени.
– Ты нужен не мне. Меня просили предупредить тебя об опасности – только и всего.
– Кто же так заботится о моей жизни?
– Спроси лучше, что ты должен сделать, чтобы этой опасности избежать.
Дим только прищурился.
– Кто тебя прислал?
– Даже если ты спросишь об этом при более жестких обстоятельствах, ничего не узнаешь, – отрезал Гарик.
Гарик – смертник, это ясно. Дим нервно отвернулся, словно дернулся в сторону.
– Не надо… про жесткие обстоятельства. Ты не знаешь, насколько мы жесткие ребята.
– Это безразлично, – ответил тот сухо.
– Ок. Говоришь, твой хозяин беспокоится о моей жизни?
– Даже настолько, что разрешает тебе забрать жену и уехать.
– Даже так? – Дим скривился в усмешке.
– Если ты уйдешь мирно, уйдешь живым.
– Я уйду живым? А твой хозяин останется живым здесь? В моей «Фортуне»?
– В «Фортуне», на юго-востоке страны, а со временем – в столице и дальше. Так будет.
В голосе Гарика прозвучал тот же фатализм, который уже услышал Дим в его готовности быть подвергнутому любым пыткам.
– Скажу «нет».
– Ты не подумал.
– Я не стану даже думать об этом, пока не узнаю, кто стоит за тобой!
– Мы сделаем тебе сюрприз.
Гарик поднялся, надвинул кепку на глаза.
– Мое дело – предупредить.
И только когда он неспеша удалился, Дим взглянул на Дави.
– Мы готовы к войне?
– Смотря с кем.
– Этот человек действует за нашими спинами. Ведет себя так, словно знает о «Фортуне» больше нас самих. Мне не нравится это, Дави. Меня колотит от этого.
– Мы удвоим охрану.
– Мы утроим охрану. Но это не решит главного. Я не могу сидеть в невзрываемом сейфе. И Таня тоже не может. Нужно вычислить, кто он – и убрать начисто. Куда пошел этот Гарик? С кем он связывается? Почему ты ничего не знаешь?
– Потому что он ни с кем не связывается. Мои ребята пасут его с утра до ночи. Он ни с кем не встречается. Ему никто не звонит.
– Это маловероятно, – Дим снова дернулся в сторону.
– Ты не веришь мне? – спросил вдруг Дави. – Давай вот сейчас ты скажешь прямо: ты мне не доверяешь? Ты не можешь на меня положиться?
Дим молчал с минуту.
– Кто за ним следит?
– Жигуль и Васек.
– Набери Васька.
Дави набрал и протянул мобилу Диму.
– Васек? Это Дим. Гарика видишь?
– Вижу.
– Что делает?
– В травмае едет, газету мнет.
– Где живет?
– Бахчиванджи, сорок восемь – сто двадцать два. Туда и едет.
– Кто бывает у него?
– Никто. Сосед заходит – пенсионер. Проверили – чистый.
– Спасибо, Вась.
И после паузы:
– Прости, Дави. Не угадаешь, от чего такие тени падают.
Дави молча взял мобилу, сунул в карман.
– Я верю тебе, Дави, это не вопрос.
– Понял, спасибо.
Поднялся и пошел к выходу. И Дим пошел следом. В «Фортуну» возвращались молча.
– Давай, спокойной ночи! – усмехнулся Дим на прощание.
– Не до сна теперь. За ночь, я думаю, что-то решим с ребятами…
А у своей двери Дим остановился, прислонился спиной к стенке… Выскочил Игорь, услышав шорох в коридоре.
– А, это ты…
– Таня есть?
– У себя. Спит, наверное.
– Ты тут… хорошо все охраняешь?
– Что-то случилось?
– Игорь… я… очень боюсь за нее.
Игорь поглядел в конец коридора.
– Да здесь безопасно совсем. Муха не пролетит мимо меня!
Дим с трудом оторвался от стены, прошел мимо Игоря.

4. ЗАЧЕМ ЛЮДИ БОДРСТВУЮТ НОЧАМИ?

Таня всегда просыпается, когда Дим возвращается под утро. А он, стараясь не разбудить ее, все равно прижимает к себе и только так засыпает. Иногда она только притворяется спящей – словно сквозь сон приникает ближе к его телу, чувствуя каждую точку их соприкосновения.
И теперь поймала его руку и прижала к лицу, целуя ладошку. Дим вздохнул. Несколько минут в спальне было тихо.
– Бессонница? – улыбнулась Таня, не открывая глаз.
– А у тебя?
– Не спится почему-то. Все в порядке?
– Как обычно.
Но Таня уже поняла, что не как обычно, что темнота вокруг «Фортуны» сгустилась, и все ее страхи сделались страшнее. Дим дотронулся губами до ее плеча, и она повернула к нему лицо.
– Дим, что с нами будет?
– Сексом займемся.
– А вообще?
– И вообще тоже.
Секс, как забытье, – единственное спасение от реальности. Оба словно бегут от чего-то и сталкиваются в постели. Дим очень нежен, и Таня понимает, что это не вполне для него характерно. Она пытается угадать, как он обращался с другими женщинами до нее, и склоняется к тому, что грубая сила все-таки преобладала над ласками. Снова почему-то вспоминается Рига, и жаль становится его погубленной страсти, жаль, что она не смогла откликнуться на его порыв, как он того заслуживал.
Они никогда не говорят о Риге, словно это он их предал, а не Таня предала его чувство. Таня знает, что память о Риге – заноза в сердце Дима, это никогда не пройдет, и оттого, что его имя – табу для обоих, оно все прочнее прорастает в глубину их сердец.
Когда она открыла глаза после шквала его ласк, Дим спросил словно ни о чем:
– Тань, ты у Илоны была сегодня?
– Да. Мы в «Дом одежды» ездили. Она куртку купила.
Он снова вдохнул, закрыл глаза, но потолок, который давил, не исчез, а навис над ним еще ниже.
– Я хочу тебя попросить: не выходи пока в город.
– То есть?
– Не выезжай никуда из «Фортуны».
– Из отеля?
– Да.
– Почему?
– Ради меня.
– Ради тебя?
– Ты же можешь сделать это ради меня и не задавать лишних вопросов?
– Могу.
– Игорь будет покупать все, что нужно.
– А ты?
– Я?
– Ты тоже не будешь никуда выезжать?
– Несколько дней – да.
– По-моему, тебя проще убрать, чем вот так запугивать…
– Спасибо.
Дим усмехнулся и обнял ее.
– Действительно, моя любимая, меня убрать – не очень сложно. Но этот человек хочет все сразу: «Фортуну», сеть, города. Для этого ему нужна моя голова, он не хочет начинать все заново. Ему нужен весь расклад целиком – мой расклад, мои схемы, мои связи. И знаешь, раньше я послал бы его к черту: моя жизнь мне никогда не была дорога. Но теперь она дорога мне, потому что я хочу быть с тобой.
И предупредил ее вопрос:
– С другой стороны, уступить ему я тоже не могу.
– Кто он, Дим?
– Я не знаю. Он играет с нами. Не знаю даже, насколько он силен. Насколько близок к сети, к нам. У меня плохие предчувствия.
Теперь и Таня вздохнула.
– Это очень опасно?
– Обойдется… Просто… монетка еще вертится – неизвестно, какой стороной ляжет.
– А Дави?
– Дави делает свою работу. Я не могу требовать большего. Он не обязан быть мне другом или расшибиться за меня. Он выполняет то, за что я ему плачу. Я ему верю. Но он за меня костьми не ляжет…
Таня молчала. Дно у этой фразы было очень глубоким. Было покрыто илом их общей памяти. Наемник не мог заменить Диму друга. Не мог быть тем, кем не был. И глупо было бы этого требовать.
– Но я ему верю, – повторил Дим.
Словно поставил точку в своих раздумьях. Снова повисла тревожная тишина.
– Я не могу спать, – сказала вдруг Таня. – Все думаю…
– О чем?
– Я думаю, Дим… что было бы, если бы у нас были дети? Я бы не пережила этой ежесекундной боли, этой тревоги, этой… непрочности жизни. Я очень боюсь за тебя, но страх за ребенка… свел бы меня с ума.
– Знаю. Но сейчас просто… случилась такая накладка. Потом все будет спокойно.
– Мой ребенок не смог бы просто ходить по улицам, играть у моря, – продолжала Таня. – Он рос бы в страхе только из-за того, что его отец нажил миллионы на горе других людей.
– Что?!
– Разве ты не думаешь об этом?
– О воображаемом горе? Нет.
Таня вдруг засмеялась.
– Но если тебя или меня убьют – это будет справледливо.
– Если тебя или меня убьют – это сделает тот, кто захочет утопить весь мир в наркотиках, выплеснуть героин в море и заработать на этом в тысячу раз больше. Это не будет какой-нибудь папочка трудного подростка, – не согласился Дим.
– Возможно. Но для нас – это будет справедливо. Для мира – нет. Но для нас – да…
– И для тебя?
– Наверное. За то, что мне так хорошо с тобой, я должна быть наказана. За то, что ты меня любишь, за то, что я трачу твои деньги, я должна чем-то платить. И постоянной тревоги за тебя, выходит, мало.
– Это бред, – Дим, наконец, не выдержал. – Это глупо. Если ты не будешь спать, я найду тебе другое занятие вместо этих ужасных рассуждений.
– Какое? – Таня положила голову ему на грудь.
– Ничего не приходит на ум?
– Прощаться?
– Милая моя, не будь такой мрачной. Да, ситуация сейчас сложная. Но все рассосется. И когда это все рассосется, я не буду спрашивать больше твоего согласия. Мы поженимся, и у нас будут дети, собаки, кошки, хомяки в банках и птички в клетках, как у всех нормальных людей, – предупредил Дим.
Таня засмеялась.
– И мы будем очень счастливы. Все пойдет, как по маслу, – он тоже улыбнулся.
Но Таня услышала, как его сердце в груди вздыхает и сбивается с ритма, словно всхлипывает. Поняла вдруг, как ему тяжело… тяжело даже говорить ей это, признаваясь – в первую очередь себе – в том, что он бессилен защитить ее. Она не должна сейчас добавлять ему забот своими тревогами, у него и так – через край.
Обняла его и провела пальцем по морщинам, залегшим на его лбу и в углах рта. За это время его лицо стало жестче, словно напряглось под порывами резкого ветра.
– Ты самый красивый мужчина на свете… Ты об этом знаешь?
– Знаю, – кивнул он спокойно. – Многие говорили. Но это никак не помогло мне в жизни.
– Я все время вспоминаю тебя на площади… в столице. Ты был в кепке… И у тебя были красные, озябшие руки. И ветер был…
– Этот ветер… конца ему нет. Но, по крайней мере, он столкнул нас.
Дим еще помолчал, думая о чем-то. Таня поцеловала его губы, и он никак не ответил. Таня заглянула в глаза.
– Не отвлекайся, дорогая, – насилу улыбнулся он. – Я хочу тебя. И не хочу ни о чем думать. Думать бесполезно. Сеть думает за всех нас и диктует свои решения. А сейчас я хочу чувствовать тебя, а не сеть.
– Серьезное соперничество, – заметила Таня без улыбки.
Поняла, что он хочет забыться до самого рассвета. Не курить же ту дурь, которую он продает всему миру?

5. ЗАЧЕМ ЛЮДИ СЕКРЕТНИЧАЮТ В ПАРКЕ?

Зима задержалась в городе, съев целый март. А в апреле потеплело, время побежало к лету быстрее, и май обещал быть уже летним месяцем.
– Числа пятнадцатого откроемся? – спросил Дим у Михася, одного из менеджеров «Фортуны».
– Какого месяца?
– Января! В мае, конечно! Куда тянуть? – не понял Дим.
– Нормально, не кипишуй. Просто Давид предупредил всех, чтобы были осторожны. Охраны больше, чем гостей, будет.
Дим нашел его с ребятами у казино. Пацаны вытянулись, увидев Босса.
– Ну, как? Тихо-мирно?
Дави пошел за ним по берегу, глядя себе под ноги.
– Видишь, Дави, все ракушки поломаны. Раскрошены в пыль. Знаешь, как с этим бороться? – спросил Дим.
– Нет.
– Я приказал привезти сюда целые ракушки и засыпать берег. С той стороны – будет песчаный пляж, с той – каменный, со скалами, которые мы установили в прошлом году. А здесь – будут ракушки. Знаешь, к чему я это говорю? К тому, что обстоятельства нужно выравнивать под себя. Убрать этот мусор и завезти чистый настил, чтобы гостям было приятно. И мне все равно, где его раздобудут – на Черном море или на Средиземном. Мне нужен результат. Ты говоришь, что сейчас тихо-мирно. Все наслаждаются затишьем перед открытием сезона. А то, что проблема не решена, это как? Так и должно быть?
Давид молчал. Ступил еще несколько шагов и подошел к самой воде. Солнце уже садилось, вечерний воздух становился зябким.
– Не поверишь, но я делаю все, что могу. Ребята прочесывают город. Гарик, по-прежнему, живет один и ни с кем на связь не выходит. И в городе спокойно.
– Так может, он сам по себе? Может, больной какой?
– Больной, – кивнул Дави. – Он раковый. Ему все равно было, даже если бы мы его кончили. Он на учете в онкологии. Васек пробил недавно.
– Твою мать!
– Вспоминай своих врагов, Дим, – посоветовал Дави мрачно, не отрывая взгляда от воды. – Человек со стороны не наехал бы на тебя так круто. Он не вредит «Фортуне» – видишь, ничего не взрывает, не сваливает тонны бактерий в море, потому что хочет получить все в целости и сохранности – со всеми гостями, связями и прибылью. Он не станет отпугивать отсюда приезжих.
Дим кивнул: Дави прав. Встал рядом и тоже взглянул вдаль на море.
– Там Турция где-то…
– Брось! Ты же не сдашься…
– Не сдамся, – сказал Дим. – Я это выстроил – «Фортуну» и всю сеть, начиная фактически с нуля, с клуба какого-то лоха, который не мог здесь заработать даже на чупа-чупсы, и дальше – по кирпичикам. И мы откроем новый сезон пятнадцатого мая. Откроем, несмотря ни на что!
Дави промолчал. Пошел обратно к «Фортуне». Дим посмотрел вслед его мощной, но легкой фигуре, тающей в наступающих сумерках, потом вернулся к менеджерам, собрал на совещание весь персонал – пришло время четких указаний.

Нельзя сказать, что «Фортуна» оказалась для Тани золотой клеткой. Просьба Дима не покидать территории отеля не очень ее огорчила. В городе у нее не было ни родных, ни знакомых, никого, кроме Илоны. Иногда Илона приходила в «Фортуну», но больше смотрела на молодых парней из охраны, а то могла и пропасть на целый вечер в казино или ресторане. Бывало, что и уходила из «Фортуны» не одна, оставляя Таню наедине с ее мрачными мыслями.
Резкая нехватка общения заставила и Таню присматриваться внимательнее к персоналу, надеясь отыскать среди этих людей если не родственную душу, то хотя бы подходящего собеседника. Но и девчонки-официантки, и крупье казино, и менеджеры, и горничные одинаково опускали перед ней глаза: она была женой Босса, женой человека, который не только платил им зарплату, но от которого напрямую зависела их жизнь, потому что все они жили в сети. Это исключало всякого рода откровенность. К тому же мужского персонала в «Фортуне» было больше, чем женского. А к мужчинам Таня относилась по-прежнему с большим недоверием.
Как-то на аллее перед отелем ее догнал Давид.
– Эй, Тань, можно тебя на минутку…
Она испуганно обернулась, остановилась. Дави подошел ближе.
– Хотел предупредить тебя – не выезжай пока в город.
– Я знаю. Дим сказал мне…
Дави кивнул.
– Хорошо. Бояться не нужно, но нужно быть осторожной.
– А ты не боишься?
– Я?
Таня села на скамью и взглянула в сторону отеля – еще не заселенного, с потухшими окнами.
– Тебе не бывает здесь страшно, Дави?
Он тоже сел перед ней прямо на землю, обхватив руками колени.
– Нет.
– А родителям за тебя не бывает страшно?
– Не знаю. Я очень давно их не видел.
– Где они?
– Мать в России, отец – в Португалии, брат – тоже где-то, если жив еще, сестра с мужем – в Ростове. А твои?
– Я одна. У меня только Дим: за мать, за отца, за сестру и брата. Он очень хороший, добрый.
– Дим?
Похоже, Дави искренне удивился, но не стал спорить.
– А как ты жил до «Фортуны»? – спросила Таня, пытясь угадать, как он уйдет от ответа.
– Полжизни – на ринге, с детства, с десяти лет. Потом в разных структурах…
– Почему бросил спорт?
– Я ушел чемпионом. Прямо в больницу. Старый стал, Таня…
Она засмеялась. Дави не казался старым.
– Рваные сухожилия и сломанный нос остались на память, – он тоже улыбнулся.
– У тебя нос сломан?
– Ну. Просто не одна тысяча баксов ушла на ремонт, – он провел пальцем по ровному носу, словно проверяя результат операции. – Ничего, с пивком покатит. А ты как жила до «Фортуны»?
Теперь Таня задумалась над тем, как самой уйти от ответа. Не рассказывать же о Выготцеве? Об Илоне? О Риге? Зачем?
– Видишь, мы все пережили, – сделал вывод Дави, угадав за ее молчанием перечень невеселых событий. – И мы здесь.
– Пережить бы еще и это.
– Хочешь завтра в город?
– В город?
– Со мной можно. У меня квартира на Строителей. Надо наведаться. И дача за городом.
– Дача?
– Я даже овощи выращиваю. Помидоры там будут, огурчики.
Таня расхохоталась.
– Ты живешь прочно.
– Меня это радует: грядки, виноград. Яблони. Я везде, где живу, обзавожусь дачкой, деревьями, виноградниками. Больше всего на свете люблю виноград.
– Виноград?
Она пожала плечами. Дави говорил о вполне реальных, но таких далеких вещах, которые не имели для нее ни малейшего значения, даже ни с чем не ассоциировались в ее представлении. Она была оторвана от этих корней, и рассуждения Дави о грядках смешили ее.
– А ты хорошо стреляешь, Дави?
– Достаточно хорошо.
– Я знала одного парня, который был профессионалом в этом, воевал… Он работал раньше с Димом.
– Рига?
Таня вздрогнула. Имя, которое давно не звучало в «Фортуне», рассыпалось искрами в сумерках.
– Я слышал о Риге, – кивнул Дави. – Не от Дима, правда. Он действительно ловок, но…
– Что?
Танино сердце так всхлипнуло, словно захлебнулось волной безумной тревоги.
– Ему тоже не помешала бы осторожность.
– Не знаешь, как он теперь?
– Не знаю. Кажется, пока дела идут удачно.
– Пока?
– Таня, это рискованный бизнес, – спокойно объяснил Дави. – Он – держатель столичной наркосети, второй по размерам в нашей стране. Это же не…
– …не виноград выращивать.
– Вот именно.
Она умолкла. Действительно, неразумно изводить себя тревогой за Дима, и тем более – за Ригу, который так далеко. Не мешало бы подумать о себе самой и о том, что нервные клетки не восстанавливаются.
– Так что, махнем завтра в город? – она весело толкнула Дави в плечо.
– Махнем. Только Диму не говори. А то он мне секир-башка сделает.

6. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ХОДЯТ НОЧЬЮ ПЕШКОМ?

Дим резкий, но вместе с тем чувствительный человек. Он ощущает всей поверхностью кожи, что тучи над «Фортуной» сгущаются и небо над его головой темнеет.
Дави с головой ушел в непростые дела службы безопасности «Фортуны», а сеть замкнулась целиком на Диме. Перед началом сезона все должно было действовать без малейшего скрипа, без малейшей задержки. К тому же в «Фортуне» всегда хранится некоторый запас товара, это рискованно, но вполне оправданно. Дави не вникает в вопросы наркооборота, и Дим почти ничего не перепоручает помощникам, мотается сам. Благо, отлаженные каналы действуют.
Его давний партнер – казахский связной Карим – оказался в городе. Встретились снова в «Шурфе», Дим приехал с Дави и ребятами. Обнялись с Каримом.
– Каким ты ветром?
– К одному кораблю.
– В нашу лужу заплывают корабли?
– Ваша лужа тем и хорошо, что здесь не штормит.
И покачал головой, предупреждая вопрос Дима.
– Нет, по другому делу. Мне привезли камни из Алжира.
– Булыжник?
– Помельче.
Дим засмеялся, плеснул гостю водки.
– За тебя, друг! Помню, как вместе мотались по Азии…
– И я помню, Дим…
Только к трем ночи попрощались с Каримом. Рустам сел за руль, Дави рядом, а Дим с Карасем сзади. Ночь проглотила машину. В городе уже было совсем тихо. Ночные клубы закрылись, улицы опустели. Дим подумал, что ночная жизнь так и не прижилась здесь, а может, слишком холодно для ночной жизни. И ветер…
– Останови, Руст! – вдруг скомандовал Дави.
– Чего? – Рустам затормозил посреди пустой трассы.
– Не знаю. Ничего не слышишь?
– Тихо.
Помолчали.
– Что-то не так, – сделал вывод Дави.
– Тикает?
– Точно.
– Да ну!
Вышли из авто. Дави осмотрел машину.
– Ничего не нахожу. Но у меня чувство на такие штуки. И часы остановились. А часы у меня очень реагируют.
– Где тогда?
– Внутри где-то.
– Замкнута же была тачка!
– Выворачивать все надо, – сказал Дави.
– Это знаешь, чем может кончиться? Кишками наружу, – бросил Дим.
Поверил Дави, повернулся и пошел прочь от машины. Ребята молча уставились вслед. Потом догнали Дима. Последним подбежал Дави.
– Если ничего нет, завтра тачку заберем.
– Нашего никто не возьмет, – кивнул Руст.
И через три шага за спиной загремело. Взметнулся в небо столб пламени, куски железа взлетели в воздух и приземлились на шоссе.
– Нехилое устройство, – Карась отвернулся.
– Не тикало, – сказал Руст.
– Нет, не тикало. Это новая штука, такие не тикают. Но часы у Дави заклинило.
Дим стоял молча. Чувствовал что-то жгучее внутри. Не сожаление о машине, не радость спасения, а какую-то отчаянную, детскую беззащитность, бесприютность под огромным черным небом. А мог уже вообще ничего не чувствовать.
Дави можно не благодарить: это его работа. Дим молча пошел дальше. Если бы он погиб, тот, кто угрожал ему, не достиг бы своей цели. Значит, был уверен, что Дим не погибнет. Знал не только, куда сунуть бомбу, но знал и о навыках Дави, и о его слухе, и об этой ночи, и о черном небе, и вообще обо всем – лучше самого Дима. Снова Дим почувствовал близость чего-то чужого, что вторгалось в его жизнь нагло и бесцеремонно, и прежнее жгучее, злое отчаяние захлестнуло с головой. Тот, кто угрожал ему, доказал свою осведомленность о каждом его шаге. Он был в сети.
– Будь оно все проклято! – выругался Дим сквозь зубы.
Так и шли пешком. Даже не позвонили ребятам, чтобы забрали с трассы. Шли за город, через степь – к морю, к своей «Фортуне». Шли молча. Только у отеля, прощаясь с Димом, Дави спросил, глядя куда-то в сторону:
– А этот Карим, он…
– Оставь Карима! Я верю ему больше, чем себе.
– Время меняет людей.
– Время ничего не меняет, только проясняет многие вещи.
Дави пожал плечами, хотел было уйти, но Дим окликнул его и попросил, заметно смущаясь:
– Не говори только Тане… о том, что случилось.
– О взрыве?
– О взрыве, об этой машине. Не нужно ей знать ни о чем. Не проговорись, смотри! Она и так понимает, что жизнь не сахар-рафинад. Не хочу еще больше ее тревожить. Она – все для меня.
Дави усмехнулся недоверчиво.
– А сеть?
– Сеть – сама по себе, а Таня – сама по себе. Она – единственный человек, который не в сети, а просто рядом со мной. Я ее люблю. И это не проходит. И время ничего не меняет. Самому странно. Я вообще… равнодушен к людям, ты знаешь. В целом мире существуют всего три человека, к которым я способен что-то чувствовать. Таня – один из них.
Дави даже удивился тому, что Дим заговорил так серьезно.
– А другие?
– Другие – мужчины, – усмехнулся невесело Дим. – Но, думаю, они тоже не обрадовались бы, узнав, что мою машину кто-то начиняет взрывчаткой.
– Я ничего не скажу, – кивнул Дави.
– Ну, давай. Смотри, держи язык за зубами.
Дим пошел к отелю. Дави еще постоял в задумчивости, а потом поехал к себе. Он не жил в «Фортуне» и не хотел оставаться тут надолго. Жить там, где работаешь, – не вполне здорово. Это значит, что твоя жизнь – это работа, и, кроме работы, у тебя нет никакой другой жизни.
А Дим вошел тихонько в свои «апартаменты», тихонько включил воду в душе. Потом лег рядом с Таней и обнял ее.
– Конспирация?
Он рассмеялся.
– Сказала бы, что не спишь – я бы дверями погремел, ключами.
– Не могу спать, когда ты уезжаешь.
– Все прошло хорошо.
– Город для нас еще закрыт? – спросила она.
– Для нас открыты все города и страны мира, но визы… пока нет. Вопрос еще на рассмотрении… у генерального консула.
– Он нам не выдаст по ошибке визу в рай?
– В рай? Нет. Мне наверняка туда дорога заказана, – усмехнулся Дим.
– Мне тоже – за компанию.
Дим привлек ее к себе и поцеловал. Снова откуда-то сверху упало черное слепое небо – без единой путеводной звездочки. Низкий потолок над его головой.
– Там ветер гудит снова… за окнами.
– Да. Мы еще пешком шли – ему навстречу.
– Пешком? А машина?
– Да так, пройтись захотелось. Идешь – простор, заводами пахнет. Степью, морем – всем сразу. Звездами, пылью, гарью, смертью – идешь, словно каждый шаг в пропасть, через всю жизнь – в никуда. Ничего, к отелю потом вышли.
– Я очень тебя люблю, Дим, – сказала вдруг она.
И вытерла слезы. Потом лежали молча, думали об одном и том же – о том, что долго этого не выдержит никто, что генеральный консул должен поторопиться с решением и выдать им визы – на тот или на этот свет.
Беззвездная ночь вошла за Димом в комнату, как бездомная собака, влезла в постель и легла между ними, поворачивая свою косматую грязную морду то к Тане, то к Диму.

7. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ГУЛЯЮТ ПО ГОРОДУ?

На побережье не очень заметен приход весны. Деревья в парке еще мрачные и голые, море – по-прежнему серо-зеленое, холодное, и облака, разорванные ветром в клочья, носятся над «Фортуной», как обычно.
Когда Таня села в машину рядом с Дави, почему-то показалось, что «Фортуна» отступила и тотчас же, несмотря на то, что авто еще не тронулось с места, началось что-то другое. Приблизился город, запах весны и шум провинциальных улиц. Дави включил музыку.
– Жизнь била-била... жизнь грела – спалила. Гагарин, я вас любила, о! – пело радио.
– Гагарин, я вас любила, о! – подпела Таня.
И взглянула на Дави.
– Это не страшно?
– Что? Любить Гагарина?
– Нет, ехать среди бела дня в город.
– Ты же со мной.
И Тане действительно стало спокойно. Дави взял на себя ответственность за ее жизнь, и она доверилась ему без колебаний.
В городе весна казалась ярче и заметнее. Дворники белили деревья, хохотали студентки на троллейбусной остановке, на всех перекрестках велась оживленная торговля.
– В каком районе ты жила раньше?
– На «Поле Чудес».
– Не слабо. Хочешь туда?
– Нет. Сейчас не хочу.
– Тогда поедем ко мне – цветы поливать. Я над «Москвой» живу.
«Москва» – супермаркет в самом центре, но дом не новый – пятиэтажка, хотя комфортно. Таня поднялась с Дави в его квартиру, оглядела аккуратные комнаты.
– И давно ты здесь?
– Года два.
Он налил в лейку воды и, в самом деле, занялся поливом комнатных растений в горшках. Таня прошлась по гостиной, наслаждаясь неожиданным покоем.
– Здесь нет твоих фотографий? – взглянула на голые стены.
– Нет. Здесь я сам.
Она засмеялась.
– А где твои фотографии?
– Я не хочу ничего помнить.
– Много зла ты успел сделать, Дави?
– Достаточно.
– А добра?
– Меньше.
Он вдруг вскинул на Таню жгучие черные глаза.
– Диму ты тоже задавала такие вопросы? Интересно было бы услышать его ответы по поводу добра и зла.
Она отвернулась.
– Как ты думаешь, Дави… Думаешь, ему угрожает настоящая опасность?
Он помолчал.
– Думаю, Дим умышленно не хочет замечать многих вещей. Он погряз в том, что создал. И все, что сейчас происходит, обязательно скажется на «Фортуне».
– А что происходит, Дави?
– Сейчас столичная сеть объединяется с западной. Точнее, западная ложится под столицу. «Фортуна» остается пока сильнее этой общей сети, но большой передел уже начался.
– И кто его начал?
– Если бы я знал, мы бы не прятались сейчас от каждой тени, – Дави развел руками. – Вот такие пироги, красавица.
Таня хмыкнула. Уже заметила за Дави привычку обрывать серьезные разговоры на полуслове или сводить их к шутке.
– Чем угрожает передел? Разве Дим не может победить?
– А ты всегда выбираешь победителей?
Она пожала плечами, отошла от Дави, взглянула за окно. Во дворе играли ребятишки.
– Я не делаю ставок. Я люблю Дима и буду с ним, что бы ни случилось.
– В могиле?
– Пускай.
Дети играли в прятки. Один малыш затаился в кустах в ожидании, что его отыщут, а игра уже шла дальше без него. Все снова перепрятались, девчонка с крысиной косичкой стала искать приятелей заново. А малыш продолжал сидеть в кустах и ждать…
– А если хорошо подумать? – Дави всмотрелся в нее пристально.
– Моя жизнь мне не нужна без него.
– Гагарин, я вас любила, о! – кивнул Дави.
И в этот момент что-то кольнуло у Тани в сердце, хотя Дави ничего не сказал об обреченности ее чувства.
– Ты считаешь это бессмысленным?
– Что именно? Любить Босса? На здоровье. Я и сам люблю его и служу ему верой и правдой. Но в целом… это не очень умное решение – ни с моей, ни с твоей стороны.
– Почему? – растерянно спросила Таня.
– Он не удержит сеть…
– Что?!
Этого она никак не ожидала. «Он погибнет, – ясно добавили глаза Дави. – Погибнет «Фортуна», и мы все будем похоронены под ее обломками. Любить Дима – значит, не любить себя. Оставаться с ним – значит, обречь себя на верную гибель».
– Почему же ты… не уходишь? – все-таки спросила Таня.
– Я еще пытаюсь что-то исправить.
Она села на диван, уронила руки между колен.
– Это не может быть правдой.
– Вся наша жизнь – сплошная неправда.
Таня молчала, не могла реагировать. Мысли о том, что конец настолько близок, никогда не приходили ей в голову. Дави тем временем полил цветы, смахнул пыль с полок и пошел к двери.
Таня поднялась следом и увидела из окна, что спрятавшийся малыш так и продолжает сидеть в кустах, в то время как другие ребятишки уже разошлись по домам.
– Хочешь, погуляем по городу? – спросил Дави на улице.
– Хочу, – согласилась она, и они пошли вдоль проспекта.
– Хочешь мороженое?
– Хочу, – она снова кивнула.
Все кончится. Не будет другого шанса. Семья, дети, пикники на природе, записки на холодильнике, шумные вечера, школьные новогодние елки – ничего этого никогда не будет в ее жизни. Будет что-то другое: кровавое, жуткое, расползающееся пятнами по стенам, как тогда, после убийства Джина в квартире Риги.
– Хочешь пива?
– Хочу.
И вдруг она, зажав в одной руке мороженое, а в другой банку пива, судорожно оглянулась и бросилась назад. Вытащила из кустов перепуганного малыша.
– Мальчик, возьми мороженое и беги домой. Видишь, тебя уже никто не ищет. Твои друзья разбежались, только мама ждет тебя дома. Ждет и боится, чтобы ее сыночек не потерялся.
Малыш схватил мороженое и сиганул домой. Выронив пиво из рук, Таня закрыла лицо ладонями.
– Я не знала, что совсем скоро… так скоро… Я думала, у нас еще будут дети… Мы будем все вместе вставать по утрам, а вечерами – собираться и рассказывать о том, что случилось за день, будем праздновать дни рождения и Новый год…
– С Димом это вряд ли возможно.
– А без Дима мне этого не нужно.
Так же внезапно она отняла ладони от лица. Щеки еще были мокрыми, но в глазах уже появилась отчаянная решимость.
– Пусть так! Хорошо, что я узнала обо всем. Дим обычно меня успокаивает. Но, в любом случае, лучше знать правду. Спасибо, Дави.
– Тебе есть, куда уехать?
– Я не уеду. Я верю в судьбу. Защитит она меня или покарает за мое счастье с Димом, я все приму спокойно.
Она пошла обратно к машине. Дави шел сзади, и ему казалось, что ее шаги звенят, звенит ее походка, ее дыхание. Все натянуто, напряжено, но она готова терпеть до самого конца – до взрыва. До остановки сердца. Про себя Дави холодно подумал: стоит ли?

В «Фортуне» встретил Дим.
– Куда это вы пропали?
– Берег объезжали.
– Ракушки мне не топчите! Они денег стоят.
Все взглянули под ноги ¬– на новый хрустящий настил из ракушек.
– Где ты их нашел, кстати? – спросил Дави.
Таня взяла несколько в ладошку.
– Секрет фирмы, – засмеялся Дим. – Ребята подсуетились.
И перевел взгляд на Таню.
– Ты что такая бледная? Моллюсков жалко?
Она отшвырнула мертвые скорлупки. Тоже засмеялась.
– Нет, никого не жалко. Если существует Мертвое море, значит, кто-то его убил.
Дим кивнул.
– Молодец, Танюша. Пока мы сильнее этих рапанов. А завтра, может, рапаны завалят берег нашими костями…

8. ЗАЧЕМ ЛЮДИ СОМНЕВАЮТСЯ?

Когда Таня считала опасность преувеличенной, ей хотелось просто отвлечься от постоянного чувства напряженного ожидания, но как только она убедилась, что Диму действительно что-то угрожает, ожидание для нее закончилось. Перемен к лучшему не намечалось. Чего ждать? Ее жизнь стала постепенно утрачивать всякий смысл, хотя внешне оставаясь прежней: она встречалась с Илоной, читала все, что попадалось под руку, смотрела телевизор, спала с Димом, ездила с Дави в город.
В середине мая открылся новый сезон. Гостей собралось так много, что Таня про себя назвала церемонию открытия пиром во время чумы. Никто из приглашенных не чувствовал опасности, нависшей над «Фортуной», все веселились, пили, ели и танцевали, но какое-то неуловимое напряжение носилось в воздухе и иногда сквозило в обычных разговорах и поздравлениях.
Сидя рядом с Димом, Таня могла только отмечать количество оборванных собеседниками фраз. Во-первых, некоторых насторожило то, что объединенная столичная сеть в этот раз никем не была представлена в «Фортуне».
– Рига не приехал? – спросил столичный чиновник, не знавший о табу на имя Риги в «Фортуне».
– Не смог, – отрезал Дим.
– Да, у него теперь – дел выше крыши, – кивнул гость. – Меняет людей.
– Ему виднее.
– Вы как? Тоже сольетесь? Или Рига под тебя не ляжет?
– У нас с ним… не настолько близкие отношения, чтобы кто-то под кого-то ложился. У меня жена есть для всего такого, – Дим усмехнулся.
– Да и он тоже… не один, кажется.
Таня вскинула глаза, ожидая продолжения.
– Как случился мирный передел? – перебил Дим. – Я впервые о таком слышу.
– Постепенно. И очень хитро: столичная сеть постепенно проникала в западную, пока западная не ослабела и не легла. Соловью ничего не оставалось, как все бросить. Рига оставил ему капитал – тот свалил в Америку.
– Почему он не воевал?
– С Ригой? Не всякий на это решится.
Дим кивнул.
– Поэтому все так притихли? Ждут, что произойдет между нами?
– В том, что Риги сейчас здесь нет, все видят знак…
Подошел Дави и сел рядом.
– Это Дави, – представил его Дим. – Наш начальник службы безопасности. С ним нам ничего не страшно.
Дави оскалился.
– Дави гарантирует нам покой и защиту, – добавил Дим.
Праздничная ночь открытия была в самом разгаре – шум музыки и фейерверков мешал говорить. Все сидящие за столом смотрели в разные стороны: столичный гость – на эстраду, Дави – на скатерть на столе, Дим – в небо на фейерверк, а Таня – на всех сразу. На все сразу. И на себя. И в себя.
Любовь к Диму не принесла ей покоя. Быть с ним до конца, бежать от него или искать снова кого-то, кто был бы сильнее Дима, чья жизнь была бы прочнее? Бесконечно самоотверженные и бесконечно предательские мысли взрывались в ее голове фейерверком.
– А Рига женился? – спросила вдруг она у столичного гостя.
И только когда сама услышала свой вопрос, поняла, о чем спросила. Дави и столичный чиновник посмотрели на нее удивленно, а Дим продолжил спокойно наблюдать за рассыпающимися в слепом небе искусственными звездами.
– Нет, не женился. Рига – непростой человек, но с женщинами поступает очень просто, без формальностей.
Таня улыбнулась, кивнула самой себе: только с ней Рига был другим, а дальше – пошло по обычной схеме, если можно назвать схемой последовательность из нескольких примитивных действий.
В небе снова рассыпались искры салюта. Таня смотрела на них и улыбалась. Дави косился на нее озадаченно. А Дим по-прежнему приглядывался к слепому южному небу, поглощающему вспышки фейерверка.

Вечеринка угасла к утру. Ночь выдалась теплой, гости были довольны. В «Фортуне» вполне официально был провозглашен приход лета. Убедительно и веско.
Только на рассвете Таня и Дим оказались наедине в своей комнате. Дим молча разделся и завалился в постель. Таня тоже легла и взглянула на поднимающееся над морем солнце.
– Я не хочу, чтобы ты молчал…
– Мне нечего сказать.
– Дим…
– Давай спать. Это была тяжелая ночь. Но она закончилась.
Он отвернулся.
– Дим…
– Таня, прекрати! – бросил устало. – Я не хочу быть резким с тобой.
– В чем я виновата?
Он сел в постели и обхватил голову руками.
– Ты ни в чем не виновата! Я знал, что тебя ничего не исправит! Ты всегда будешь сомневаться и выбирать того, с кем тебе будет лучше. Я не могу вечно соревноваться с кем-то! Тем более – публично.
– Но я не имела в виду ничего такого…
– Да, ты просто – из праздного интереса – поинтересовалась судьбой столичного миллионера. Тем, не больше ли у него шансов выжить, если вдруг завертится кровавая мясорубка!
– Он не чужой мне человек, Дим. И он твой друг!
– Он мой друг. И он твой любовник. Об этом я тоже помню.
– Ты перекручиваешь! Я люблю тебя, и ты это знаешь!
Дим кивнул, насилу взяв себя в руки.
– Это в тебе неосознанно. Это животный инстинкт самки – выбирать наиболее успешного самца, чтобы быть спокойной за свое потомство. Ты просто животное.
– А ты подонок!
Она с размаху залепила ему пощечину и бросилась к двери.
– Ненавижу тебя!
– Ненавидишь?
В один миг Дим оказался между ней и дверью.
– Ненавидишь меня?
Схватил ее за запястья и прижал спиной к двери.
– Ненавидишь меня, моя любимая зеленоглазая девочка? Бежишь от меня к Риге? Уже?
Он целовал ее лицо, губы, чувствовал ее мягкое, безвольное, но еще пытающееся бунтовать тело. Выпустил ее руки, и она обняла его.
– Я обожаю тебя!
Дим вернул ее в постель, но особо не нежничал. Таня, снова скованная и обезволенная, уже чувствовала его внутри – чувствовала резко, грубо, как будто он все еще пытался доказать ей прочность своей жизни.
– Прости меня, – выдохнула она.
– Никогда!
– Дим!
Она еще пыталась спастись от волны подступающего оргазма, но в ту же секунду поддалась ему безоговорочно, словно сама бросилась навстречу.
Дим поднялся и потер обожженную пощечиной щеку.
– Прости меня, мой хороший, – Таня обняла его сзади, вжимаясь в его горячее тело.
– Прощу, – кивнул он. – Но знай, что я все равно тебе не верю. Не доверяю тебе. И очень сомневаюсь.
Таня выслушала его спокойно.
– Помни хотя бы, что кроме тебя, я никого никогда не любила.
– То, что ты меня любишь, не мешает тебе постоянно сравнивать меня с кем-то.
Он еще подумал.
– Может, я хуже Риги трахаюсь?
– Хуже. Но мне ты больше подходишь.
– Дожили! Совесть у тебя есть – говорить мне такое? – хмыкнул Дим не обидевшись. Потом расхохотался каким-то своим мыслям и, продолжая смеяться, ушел в душ.

9. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ИЩУТ ДРУГ ДРУГА?

С каждым днем гостей в «Фортуне» становилось все больше. Еще никто не купался, но рестораны, бильярд, казино и клубы уже работали. По морю курсировали два теплохода, развлекая приезжих видом на «безграничную» морскую гладь и «Фортуну» на берегу. Кроме того, гости с удовольствием прогуливались по ракушкам и слонялись в парке около отеля. Но все это, разумеется, было не основным в их времяпровождении.
Опасность, так насторожившая Дима до открытия сезона, словно отошла на второй план, уступив место обычным, каждодневным заботам: поставкам продуктов, планированию бюджета и встречам с поставщиками.
После выяснения отношений с Таней, Дим не возвращался к сложным темам, не хотел обострять, хотя его сердце, уколотое напоминанием о Риге, продолжало сомневаться и ныть.
Все шло своим чередом, как обычно в мае. Расцвели деревья, воздух наполнился ароматом поздней весны, уже давно объявленной в «Фортуне» летом. Затем началось и настоящее лето, но сперва выпало дождем в море и только потом растеклось теплой влагой по побережью и постучалось в «Фортуну».
Таня казалась Диму напряженной, но он решил про себя, что может и ошибаться, приписывая ей собственные ощущения.

– Куда ты пропала? – Дим вернулся около четырех утра. – Я думал, ты на теплоходе от меня уплыла. Ждал, пока он причалит.
Прошел в комнату и включил свет.
– Таня?
Постель была пуста. Он заглянул в ванную.
– Таня?
Вышел и позвал Игоря.
– Где Таня?
– Не приходила еще.
Дим оделся и снова вышел из отеля. Побережье было пусто, солнце уже поднималось над морем. Набрал номер Дави.
– Где ты?
– Дома.
– А Таня где?
– Кто?
– Таня.
– Не знаю. Ее нет?
– Нет. Нет нигде. Я не знаю, где она может быть…
– Ну, Дим…
– Я не знаю, где она!
– А вы не поссорились… случайно?
Дим отшвырнул трубку. Дави приехал.
Дави приехал – и не узнал Дима. Синие глаза стали черными от тревоги, щеки ввалились, и руки… руки не знали, за что ухватиться.
– Давай так, Дави… Я все обдумал. За эти полчаса, что ты ехал, до меня дошло, что случилось. Я не видел ее с обеда. И ребята не видели. Никто не помнит, чтобы она уходила. Но в «Фортуне» ее нет. Это может значить только одно…
Дави так вздохнул, словно задохнулся. Отвел глаза в сторону.
– Это значит, что нужно ждать. Как бы там ни было, они не должны причинить ей боль.
Украдкой взглянул на Дима – его лицо словно умирало по частям. Серело на глазах. Пальцы подпрыгивали в воздухе.
– Нужно успокоиться, Босс. Пока еще ничего неизвестно.
– Неизвестно даже, как это случилось. Она не могла выйти из «Фортуны». Я предупреждал ее. Этого не должно было случиться…
Никто из них не произнес вслух слово «похищение». Но никому ни на миг не пришло в голову, что Таня могла просто куда-то уехать.
– Ее вещи на месте? – спросил на всякий случай Дави.
– Да…
Дави подошел и положил руку Диму на плечо.
– Послушай сейчас меня – на таких нервах ты не продержишься и дня. Ты не сможешь вести переговоры, а свяжутся они с тобой – не завтра и, может, даже не послезавтра. Ты попал под пресс и должен это выдержать.
– У меня сердце… разрывается.
– Штопай, Дим, штопай.
– Нечего уже штопать – и так одни швы…
Дим опустился в хрустящие ракушки на берегу. Дави собрал ребят – бросились рыскать по городу. Город-то невелик, но Таня могла быть уже за его пределами. Подключили милицию, службу безопасности и прокуратуру.
– Только тихо, здесь же гости. Их не надо пугать, – попросил Дави.
Ее мобильный не отвечал. Она не выходила из «Фортуны» пешком и не выезжала автомобилем. Она просто исчезла бесследно. Лето пришло, а Таня ушла. Произошел какой-то кругооборот в природе.
Всю ночь Дим провел у себя, не выходя к гостям. Каждый час отзванивался Дави со сводкой новостей. Но новости были неутешительными: следов Тани не могла обнаружить ни одна из подключенных служб. В то же время никто не связывался с Димом и не выдвигал никаких условий.
Несмотря на взрывы музыки и хохот гостей, для Дима над «Фортуной» повисла мертвая тишина. Он скрыл исчезновение Тани от приезжих и при ребятах из охраны старался держаться спокойно. Только Дави замечал, как дрожит его подбородок и кривятся судорогой губы, забывающие простые и внятные слова.
Руст сел у ног Дима, как сторожевая собака.
– Хочешь, с тобой буду, Дим?
– Будь.
И Дим отвернулся. Тяжело смотреть на людей, которые бессильны помочь.
– Кокаина принести тебе?
– Думаешь, у меня нет кокаина?
– И то правда. Но поесть хотя бы надо. Не думай сейчас о Тане. Она жива, я уверен. Мы ее найдем.
Дим, не в силах ответить, кивнул. Снова кивнул. И снова – самому себе.
– Дим!
– Я знаю. Мы найдем ее.
И снова мотнул головой.
– Она погибнет из-за меня. И как она погибнет?.. Они могут…
– Ничего они не могут! Пожри лучше! – парень вдруг шмыгнул носом. – Жри лучше, Дим, слышишь?! Бухай! Нюхай кокс! Только не говори такого! Вот Дави все время на связи – рыскает по городу. Скоро все прояснится.
Дим молчал. О еде не мог даже думать – горло стискивало спазмами. Смотрел тупо на Рустама, словно сознание проступало волнами: он видел то свою комнату, диван и Рустама, сидящего на полу, то беззвездное, слепое небо над «Фортуной», то лицо Тани – с огромными зелеными глазами. Видел, как ветер развевает ее волосы, как она идет к нему через площадь – так уверенно, словно следует своей судьбе.
Сознание то уходило, то возвращалось. Снова из ниоткуда появлялся Дави, говорил что-то, исчезал…
– Ты присядь лучше, Дим, – доносился откуда-то голос Руста.
И, наконец, сознание ушло. Перед глазами поплыли черные пятна, наслоились одно на другое, и Дим провалился в эту беззвездную черноту. Окунулся до самого дна. Испачкался темнотой.
Когда открыл глаза, нашел себя лежащим на диване. Руст сидел все так же на полу и не смотрел на него. Дим потер шишку на голове.
– Упал?
– Ну. Об пол башкой стукнулся. Я тебя на диван перенес.
– Я говорил что-то? Мне что-то показалось до того, как я упал.
– Ты сказал: «Этот старик. Это Выготцев. Он украл ее».
Дим вдруг улыбнулся.
– Сколько боли мы пережили, Руст, ради того чтобы было еще больнее. Тогда мне казалось, что это предел, а до предела все еще очень далеко.
Парень кивнул.
– А я думал, Дим, у тебя жизнь шоколадная.
Дим продолжал криво улыбаться.
– Шоколадная, Руст, шоколадная. Просто тает сейчас…

10. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВЫДВИГАЮТ ДРУГ ДРУГУ УСЛОВИЯ?

Для Дима мир замкнулся на Дави. Дави – его связь с жизнью, с людьми, с космосом, его единственная надежда. Если бы не Дави, Диму не от кого было бы ждать помощи. Но на второй день тот принес еще более неопределенные новости:
– Все твои телефоны мы поставили прослушку. Город перерыли – ничего. Но из города они вряд ли ее вывезли. Гаишники отзвонились – чисто.
– То есть? Не в городе и не за городом?
Дим без сил опустился в кресло.
– Знать бы, жива ли…
– Жива, скорее всего.
А вечером автоответчик Дима высветил надпись: «Номер неопределен». Включили громкую связь.
– Здравствуй, Дима Стрельцов, – обратился неизвестный звонивший. – Знаю, что ты ждал моего звонка и даже подготовился к нему. Знаю, сколько человек нас слушают и сколько в это время обнюхивают таксофоны. Я буду говорить с тобой прямо: мне это никак не повредит. Мне известно, где находится сейчас Таня. Она не со мной, но уверяю тебя, что она жива, хоть и неважно себя чувствует. С ней не случится ничего плохого, если ты выполнишь мои условия.
– Какие условия?
– «Фортуна», побережье и вся восточная сеть переходят к нам. Кроме того, ты передаешь нам все каналы поставки. После этого можешь уйти живым – вместе со своей девушкой. Но ты должен подготовить все документы в течение одного дня. Иначе получишь ее труп.
– Но… подготовить все бумаги не так просто, – растерялся Дим, плохо соображая. – Дать всю карту сети и схему поставок… со всеми именами… за один день… невозможно.
– Ладно, ты выклянчил еще день. Но через два дня Тани уже не будет в живых.
– Сейчас она жива? Я могу тебе верить?
– Можешь верить, – успокоил звонивший. – Она пока жива.
Дави покачал головой.
– Кто ты? – спросил Дим.
– Мое имя тебе не скажет ни о чем. И даже если я назову имя своего младшего брата, чью сеть ты присвоил, ты вряд ли что-то вспомнишь…
– Флипер? Ты брат Флипера? И ты хочешь сказать, что у него здесь была сеть, а не две точки?
– Я не хочу ничего сказать. Наоборот, хочу послушать тебя. И если через два дня ты не заговоришь, твоя девушка начнет расставаться со своей жизнью – по частям! – пригрозил Флип-2.
Связь на этом оборвалась, а ровно через пять минут к Диму протиснулся полковник службы безопасности, отвечающий за телекоммуникации, с рапортом о том, что звонившего зарегистрировать не удалось.
И тогда Дим прогнал всех и остался с Дави.
– Я не могу ему верить. Ясно, что он действует не один: он четко произносит «мы», «нам». Он хорошо подготовился к этому захвату. Мы уже имели дело с его взрывными устройствами и знаем его телефонные хитрости. Я уверен, что Флип-2 – просто заказчик этого шоу, а его исполнителем выступает человек несомненно более ловкий и опытный. Именно он опасен. И мы не знаем, кто он.
– Будешь писать? – спросил Дави.
– Да… Сдам всю сеть, как он хочет. Ничего другого мне не остается.
В первую секунду Дави даже удивился, что Боссу и в голову не пришло отказаться от условий Флипа, но когда он увидел, как Дим заполняет белые листы мелкими, дрожащими буквами, и глаза его при этом начинают светиться робкой надеждой увидеть Таню живой, понял, что двух вариантов тут не было. Все было рассчитано верно: бумаги яснее, чем диктофонные записи, донесут все имена и каналы, на которых держится сеть.
Дим писал подробно и долго – о функционировании сети в восточном регионе, о том, какими путями и через чьи руки идет товар, о том, с какой скоростью он тает на местах, о том, кто из государственных чиновников прикрывает сеть и какие доходы получает за это ежемесячно, о том, как устроена «Фортуна» и сколько прибыли приносит в год, о том, кто из местных управленцев участвует напрямую в ее деятельности.
Если бы кто-то, кроме Дима, вгляделся в строки, удивился бы такому количеству известных фамилий: депутаты Верховной Рады, руководители налоговой службы и службы безопасности, звезды эстрады и спорта, представители столичной элиты, не говоря уже о рядовых стражах порядка и сотрудниках автоинспекции, – все были связаны с наркотрафиком восточной сети, все прикрывали ее, способствовали ее расширению и рекламировали «Фортуну». Непосвященный человек оказался бы поражен открытием, что сеть – везде и повсюду, даже там, где меньше всего ожидаешь столкнуться с нитями ее паутины. Пожалуй, это было известно еще Риге. Но с Ригой они никогда ничего не делили, кроме чувства. А сейчас это чувство – всепоглощающей боли и тревоги – оставалось неподеленным. Дим сгибался под его тяжестью над белым листом бумаги.
– Я все написал, Дави. Вспомнил все пароли курьеров, все коды доступа в сеть, все точки стрелок, все даты пополнения.
– Значит, ты отказался от сети…
– Мне нужна Таня.
И снова Дави удивился.
– Почему же ты не бросил сеть раньше, когда еще мог защитить ее?
Дим сложил листы стопкой.
– Я много раз бросал сеть, но она продолжает держаться за меня. Все это время я собирался, я искал выход. И не нашел.
– А теперь просто сдаешься? А если они ее не вернут? Или вернут мертвой?
Дим разгладил верхний лист, словно ладонью хотел стереть все буквы, и ничего не ответил.
– Я знаю, как надо сделать, – решил Дави. – Я возьму эти бумаги и пойду вместо тебя. Если там не будет Тани, там вообще никто не останется в живых!
– Нет! Флип не обманет меня. Я же выполняю его условия. Я не стану рисковать ее жизнью.
Он хлопнул Дави по плечу.
– Спасибо, Дави.
– Но не можем же мы отдать все так просто ему в руки?
– Можем.
– Босс!
– Это решено, Дави. Мы встретимся – я отдам ему бумаги. Он мне – Таню. Такой был договор.
Дави вышел. Дим уже мысленно попрощался с «Фортуной», и с того момента, как это произошло, ему стало легче, словно черный потолок отдалился на безопасное расстояние.
Все, что его окружало, уже не трогало его и перестало волновать совершенно. «Фортуна» продолжала жить своей жизнью, а Дим – жил мыслями о Тане, словно никакой «Фортуны» и не было. Словно они только вчера встретились с Таней на площади в столице у памятника герою войны. Первой… или Второй мировой.
Между тем гости веселились, море теплело и уже манило своей ядовитой, отравленной заводами водой, а ракушки весело хрустели под ногами. Дим ходил вдоль берега и глядел на воду. Если бы Таня уплыла от него на теплоходе, она бы уже вернулась.
Он все ждал звонка Флипа, но тот в течение двух оговоренных дней не беспокоил Дима, не торопил его и не тревожил напоминаниями. Значит, располагал массой времени и никого не боялся.
Только в конце второго дня раздался звонок с «неопределенного номера».
– Здравствуй, Дим. Написал?
– Да.
– Сегодня вечером, в одиннадцать на заправке «ТнК» на десятом километре северной трассы.
– На заправке?
– Я не хочу, чтобы кто-то стрелял. Это подстрахует, – усмехнулся Флип. – Но тебя там не будет, Дим.
– Как?
– Пусть приедет твой Дави с документами. Один, или с шофером. Сначала я все прочитаю, чтобы убедиться, что ты ничего не напутал и не пытаешься меня обмануть…
– Я не пытаюсь!
– Я все прочту, а потом ты получишь свою Таню.
– Мы так не договаривались! Я…
– У тебя нет выбора, – отрезал Флип. – Отдай все бумаги Давиду. Я его жду.
– А что делать мне?
Флип рассмеялся.
– А ты – собирай вещички и выезжай из «Фортуны». Ты свободен. Завтра мы вернем тебе твою бабу. После этого на глаза мне не попадайтесь! Понял?
– Понял.
Понял, что Флип продумал все тщательно. Действительно, Дим мог обмануть его с бумагами. Теперь главное, чтобы Дави не наломал дров...
– Без самодеятельности, Дави! Ты отдаешь ему бумаги и уезжаешь. Ему, или тому, кого он пришлет. И ничего больше. Без стрельбы!
Дави выругался.
– Мы ничего не можем сделать?
– А что мы можем? Даже служба безопасности давно сдалась.
Дави снова обругал Флипа и кивнул.
– Попробуем, Дим.
– Что попробуем?
– Решить мирно.
– Нечего тут пробовать. Это тебе не мороженое. Тут один выход.

11. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЖДУТ ЧУДА?

Дим прощался с Дави у «Фортуны». И все как-то затянулось… И руки дрожали. Дави взял документы и пошел к машине. За руль сел Карась.
И снова Дим окликнул его. Дави остановился.
Было темно, Дим не мог разобрать выражение его лица, видел только, что и Дави напряжен.
– Хочу попросить тебя, Дави… как друга, как брата… Между нами не было такого… трепа, чтобы душу наизнанку выворачивать. Каждый делал свое дело. Но теперь… я хочу попросить тебя… как самого родного человека – сохрани ее жизнь.
Дави смотрел молча.
– Сохрани ее жизнь, Дави. Это все, что мне нужно… что для меня ценно… Кроме Тани, у меня никого нет на этом свете, ничего нет…
Дави молча пошел к машине, сел рядом с Карасем. Тронулись.
– Он нас на выезде будет ждать, – сказал Карась о Диме. – На развилке. Оттуда заправку видно.
Дави еще помолчал. Включил вдруг радио и выключил.
– Я никогда не видел его таким опущенным.
– Босса?
– Многие хотели бы увидеть его таким. А вижу один я. Даже Флип не видит.
Карась посмотрел искоса, промолчал.
– Думаешь, она жива?
– Не знаю. Может, забавляется еще кто-то, пока жива.
Дальше молчали. В темноте проскользнули по городским улицам и выехали на северное шоссе. Впереди замаячила заправка.

Дим остановил авто на развилке и выключил фары. Машина Дави ушла вперед и исчезла в темноте. Шоссе было пустынно. Дим был один на трассе. Вышел из машины и посмотрел вслед автомобилю Дави, съеденному ночью.
Темнота была непрозрачной. Черное южное небо окутывало Дима и заглядывало всей своей слепотой ему в глаза. Дышать было тяжело. Дим даже сглатывал с трудом, чувствуя судорожное биение сердца в самом горле.
Словно призраки из другой, давно окончившейся жизни, мимо неслись машины, из которых слышались музыка и хохот. И Дим почувствовал, что уже не будет по-прежнему, как бы ни решилась его судьба и судьба Тани. Они уже никогда не будут жить в «Фортуне», не будут гулять вдвоем по берегу грязного моря, усыпанного дорогими ракушками, не будут с мукой вспоминать Ригу. Может, они вообще не будут живы, но даже если будут – это все равно для них закончилось.
Дим опустился на дорогу у машины, словно сломившись под тяжестью беззвездного неба. Не было сил носить на плечах темноту, которая давит.
Снова возникла перед глазами знакомая площадь, памятник герою войны, Таня, идущая ему навстречу, и ветер, развевающий ее длинные волосы. Тогда было светло. Не совсем светло, но светлее, чем теперь. Тогда не давил черный потолок беззвездного неба.
– Таня?
Дим попытался поймать ветер, но воздух был неподвижен.
– Таня, где ты? Почему я не чувствую тебя? Почему я не чувствую, жива ты или нет? Просто гоню мысли о том, что может с тобой случиться…
Дим проглотил комок боли.
– Я не сильный человек, Таня. А без тебя – еще слабее. Без тебя я отдан только сети, без тебя я не чувствую своего сердца, без тебя я мертвец. Я плачу, Таня, – Дим смахнул слезы. – Я плачу. Я не могу тебе помочь.
Дим вскинул голову к небу, глотая слезы. Сжал дрожащие пальцы в кулак и бессильно стукнул по машине. И вдруг подул ветер, словно рассеивая густую темноту и прогоняя ночь из города.
Дим взглянул в сторону бензоколонки. И в тот же миг темнота исчезла окончательно. Взорвалась и разлетелась на куски. Он увидел, как пламя взметнулось в небо, и только потом услышал грохот взрыва.
Дим ошеломленно смотрел на пламя. Теперь огонь пылал тихо и неярко. Он побежал к заправке, потом вернулся и сел в машину: бензоколонка была довольно далеко, хотя казалось, что пожар пылает рядом. Подъехав, увидел обломки машины Дави. Вышел, обошел место взрыва. Вызвал ребят. Потом милицию. Потом вернулся к себе.
Дим вернулся в «Фортуну» и лег. Одно знал наверняка – Дави погиб. Надеяться стало не на кого. Где-то в пламени взрыва сгорела история восточной сети, словно сеть из последних сил цеплялась за Дима и не хотела менять хозяина.
Остались в сейфе «Фортуны» ксерокопии бумаг, но кому их теперь отдать и кого вообще они могут интересовать, если Флип погиб? Был ли там Флип и погиб ли он? Может, получив бумаги, он просто убрал Дави и Карася? Может, там была и Таня. А если она не была там, то где теперь? И кто, кроме Дави, способен найти ее?
К утру полковник Южин принес результаты экспертизы. Были найдены обломки двух автомобилей и останки нескольких человек. Удалось идентифицировать только Карася и Дави – в основном по уцелевшим золотым украшениям.
– А остальные? Сколько их было? Кто они?
– Дим, на месте автозаправки – сплошная пепельница. Ты сам видел. Сейчас сказать ничего невозможно, со временем эксперты разберутся.
Южин развел руками.
– Что мне теперь делать, Олег? – Дим отвернулся от Южина, не в силах скрыть подрагивание губ. – Я не знаю, как с ним связаться.
– Если он жив, он сам свяжется с тобой. И если жива Таня, и он не получил бумаги, все пойдет по новой.
– А если он погиб?
– Сейчас продолжается идентификация еще двух тел. Скоро будет ответ.
Снова повисла тишина. И в эту тишину ушел Южин. А из этой тишины пришел Руст и сел, как обычно, у ног хозяина. Дим продолжал молчать.
Только вечером отзвонились менты: были установлены личности еще двоих погибших. Одним из них оказался некто Авдеев, работник автозаправки, в прошлом дважды судимый, а другим – Владислав Иванович Филиппов, старший брат убитого Ригой Флипера.
Все были мертвы. Ситуация обнулилась. И где-то ниже этого нулевого уровня осталась Таня. И остался сам Дим.
– Ее просто отпустят, – сказал Руст. – Теперь она им не нужна. Если Флип был главным, без него все развалится.
Сначала все взорвалось, а теперь должно было развалиться. Дим молчал. Ждать – самое отвратительное занятие на свете, потому что доказывает человеку его беспомощность, невозможность что-то изменить. Ждать – значит, полагаться на судьбу, счастливое стечение обстоятельств, линии на ладони, благоприятное расположение звезд в слепом небе. Ждать – значит, бездействовать и презирать самого себя за свое бессилие.
– Нужно ждать, – повторил Руст.
Дим кивнул.
– Дим, ты… не зацикливайся так. Все решится.
– Я знаю. Я просто поверил… в Дави. Я очень понадеялся на него… И он погиб из-за меня. Я виноват и здесь… и кругом виноват один я.
Руст отвернулся.
– Не говори так, Босс. Все уладится. Ребята с тобой, все тебя поддержат. Вы были такой красивой парой, Дим. Самой красивой парой на свете.
– Были, Руст. Были.
Так и навалилось ожидание.

12. ЗАЧЕМ ЛЮДИ НЕОЖИДАННО ЗАСЫПАЮТ?

Когда Таня открыла глаза, она, как любой человек, засыпавший много раз на новом месте, в первую секунду не могла сообразить, где находится. Обвела глазами комнату и не узнала ее.
Это была не очень большая, светлая комната, с телевизором на подставке, кроватью, тумбочкой и толстым ковром на полу. Спальня, обустроенная просто, но дорого. Таня взглянула из окна во двор, и только тогда испугалась: она никогда не бывала тут раньше.
Вспомнила, как в машине ее вдруг стало укачивать и клонить ко сну.
– Я, наверное, отравилась чем-то... – сказала она тогда.
Таня даже вспомнила, как уснула и спала – сначала глубоко и спокойно, а потом, словно через силу возвращаясь к реальности, беспокойным и нервным сном, разорванным кошмарами. Но как она оказалась в этой комнате, не помнила. Подошла к двери и подергала ручку – дверь была заперта. Окно закрывала ажурная железная решетка.
– Эй, кто-нибудь? – позвала Таня.
Никто не откликнулся. Она села на кровать и снова стала думать о том, что же могло произойти. И по мере того как разные мысли всплывали в ее сознании, чувство ужаса усиливалось, сковывая ноги и руки. Сердце начало бешено колотиться.
Так и наступил вечер. Она поднялась и снова прошлась по комнате. Успокаивало только то, что вид у спальни был довольно приличным, и можно было надеяться, что принадлежала она цивилизованному человеку.
Таня постучала в дверь, но никто не открыл. Никто не ответил. Не вошел. Все оставалось по-прежнему. Она включила телевизор, послушала новости и только потом удивилась тому, что проспала почти трое суток. Значит, трое суток она находилась здесь – безо всякой связи с миром. Без Дима.
Она еще раз осмотрела комнату и открыла тумбочку. К ее удивлению, там была еда – хлеб в пакете, сыр, апельсины, яблоки и бананы. Под блюдом с фруктами лежала короткая записка: «Таня, не волнуйся. Мы вернем тебя Диму, как только он выполнит наши условия». Бодрящее напутствие было написано корявым почерком на листе в клетку.
Есть Таня не могла. Смежные комнаты оказалась ванной и туалетом. Окон в них не было. Она снова подошла к двери и постучала в нее изо всех сил.
– Чего ты хочешь? – спросил, наконец, незнакомый голос из-за двери.
– Где я?
С той стороны молчали.
– Выпустите меня!
– Заткнись там. Это хозяин решает. У меня ключа нет.
И Таня поверила, что ключа у него нет. Что ключ от этой двери, как и ее жизнь, принадлежит тому, кто сейчас выдвигает Диму условия. И надеяться нужно только на Дима.
Она снова легла, а под утро даже уснула беспокойным сном, измучившим ее новыми кошмарами.

На следующий день тоже никого не было. Жизнь ее организма уже затормозилась – не было никаких обычных желаний. Она не чувствовала себя ни голодной, ни усталой, ни напуганной, ни несчастной. Просто сидела на постели и ждала. И ей казалось, что и Дим в это время ждет чего-то, и его ожидание – то единственное, что помогает ей чувствовать себя живой. Он ждет ее. Это главное.
По тишине снаружи Таня поняла, что дом находится за городом: не слышно было ни гула машин, ни стука трамваев. Но и моря не было слышно. Скорее всего, он был расположен со стороны степи, за городской чертой, к северу. Таня видела из окна деревья и еще несколько особняков вдали, но зона не была густо заселенной и походила, скорее, на элитную дачную полосу.
Вечером в дверь постучал охранник.
– Ты живая там?
Она молчала.
– Спишь что ли?
Он еще подождал.
– Или померла?
Таня не отвечала.
– Сегодня хозяин должен прийти, – предупредил тот.
Про себя она даже решила, что должна поблагодарить «хозяина» за то, что все это время с ней обращались цивилизованно. Она с легкостью могла представить себе, что могло бы с ней произойти, окажись она один на один даже с тем, кто сторожил ее дверь. А человек, похитивший ее и преследующий, конечно, собственные цели, все-таки оградил ее от ужаса положения бесправной заложницы в бандитском логове.
Таня снова задумалась о том дне, когда ей стало плохо в машине, когда она почувствовала тошноту и стала засыпать. Какая-то дремота опять стала сковывать ее тело. Она ощутила, как немеют ноги, как слабеют дрожащие пальцы рук и сон разливается по телу.
За окнами уже было темно. Сквозь дремоту она думала о том, что ночи очень черные и беззвездные, а за городом – еще чернее, чем у моря. Что единственные звезды в ее жизни – ярко-синие глаза Дима. Но они заманили ее в настоящую пропасть. И ему самому сейчас плохо. Но он ищет ее. Он не оставит ее здесь. Дим не откажется от нее…
Таня уснула и уже во сне видела Дима. Видела их обычный сон – один на двоих – о памятнике на площади, о ветре, о том, как она идет ему навстречу. Дим – в кепке и черных очках, надвинутых на кепку. На его плече болтается фотоаппарат, он потирает озябшие руки и прячет их в карманы куртки. Смотрит на нее…
Он смотрит на нее. Его глаза становятся ближе… ярче.
– Таня?
Он идет к ней через площадь, он приближается. Таня видит его глаза.
– Таня!
И вдруг толпа людей заслонила его.
– Дим? – вскрикнула она.
Тени заметались под ногами, разрослись и закрыли собой всю площадь.
– Таня? – звал кто-то.
Черная ночь вдруг упала на землю и придавила ее своей тяжестью.
– Таня?
Она проснулась. В дверь стучали.
– Таня? Ты жива?
Голос казался знакомым… и незнакомым.
– Ты жива, Таня?
– Жива, – откликнулась она.
Остатки сна рассеялись, и она узнала голос человека, стоявшего за дверью. Сознание прояснилось. Она вдруг ясно вспомнила, как ей сделалось нехорошо в машине, как она выключила радио и сказала, борясь с дремотой:
– Я, наверное, отравилась чем-то…
Ладошки стали мокрыми, и она вытерла их о колени.
– Я засыпаю.
– Ты, правда, неважно выглядишь. Укачало? Я отвезу тебя на дачу, – предложил Дави.
В тот же миг дверь открылась, и Дави вошел в комнату.
– Как ты, Таня?
– Меня укачало. И ты отвез меня отдохнуть на свою дачу, – сказала она.
– Все правильно, – он кивнул. – Так и было. Ты выпила чай с небольшой дозой снотворного. И тебя укачало на три дня. Твой организм не отличается особой выносливостью.
Она подошла к окну с решеткой и посмотрела в ночь.
– Теперь ты отпустишь меня?
– Нет, – Дави покачал головой.

13. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВСТРЕЧАЮТСЯ С ДРУЗЬЯМИ?

«Фортуна», уже отделившись от Дима, жила собственной жизнью. Приезжали и уезжали гости, своим ходом шел сезон развлечений, заезжие звезды давали концерты на площадке и в ресторанах «Фортуны». А Дима словно уже и не было здесь, потому что мысли его были очень далеко от «Фортуны».
Наконец, на исходе следующего дня он набрал столичный номер.
– Глеб?
Тот почему-то молчал. Это казалось Диму странным.
– Глеб? Ты меня слышишь?
– Дим? – почему-то удивился тот.
– Разве мой номер не высвечивает?
– Высвечивает, но твой голос… не высвечивает. Что-то случилось?
Дим впервые столкнулся с необходимостью объяснять случившееся простыми и ясными словами. Эти слова никак не приходили в голову. Их не было.
– Глеб, я… Таню похитили, Глеб. Дави убит. Я один в «Фортуне». Но и «Фортуна» уже не моя.
– А чья?
– Не знаю.
– Я сейчас приеду.
Похоже, что конец фразы Глеб говорил уже в машине. Дим снова сглотнул комок боли. Не следовало бы Глебу приезжать в «Фортуну», это могло быть опасным для него. Но сказать об этом другу, значит, поставить под сомнение не один год их отношений. Дим промолчал, но почувствовал еще большую тревогу.

Глеб-Фуджи приехал на рассвете. Солнце уже чуть приподнялось над морем, словно еще сомневалось, стоит ли начинать новый день или уступить все права черной ночи. Он оставил машину у ворот и пошел к отелю. Дим вышел навстречу.
И это уже не был прежний Дим. Глеб снова засомневался, он ли это, как и тогда, когда услышал его голос в телефонной трубке. Лицо Дима было разрезано на квадраты линиями резких складок.
 Они обнялись, и Глеб хлопнул по плечу.
– Держись, друг. Я никогда не видел тебя таким, даже когда ты ходил под прицелом. Тогда, с Киргизом, приговор тебе уже был подписан, но ты выжил. И сейчас… мы справимся.
– Тогда у меня не было Тани. И я был сильнее.
Дим пошел к отелю, и Глеб взглянул на его ссутулившуюся спину. Потом пил вино в его кабинете и наблюдал, как Дим морщится при виде еды.
– Дави? Я никогда не слышал о Дави. Даже ничего о нем не знаю. Но я далек от таких дел, – Глеб развел руками. – Мне кажется, ты доверился не тому человеку.
– Мне некому было довериться.
Глеб снова задумался.
– Если все погибли, и документы сгорели, значит, «Фортуне» ничего не угрожает.
– А Тане?
– Господи Боже! Я не понимаю ничего в этом! Ну, там, товар туда-сюда, такое – это еще более или менее. Сейчас мне просто хочется выхватить ствол и убить всех. Но кого? Тут нужна какая-то особая сноровка, стратегическая хитрость, а этого ни у тебя, ни у меня нет. Тут нужен профессионал. Не такой, как этот Дави, а настоящий профи. Чтобы он нашел твою Таню.
– А если она мертва?
– А если она мертва, чтобы он поднял ее с того света!
По щеке Дима ползла слеза, но он не плакал. Лицо оставалось прежним, просто синяя влага переполняла взгляд отчаянием.
– Я знаю такого человека. Он немного отошел от этих дел. Но только он сможет тебе помочь, – уверенно сказал Глеб.
– Кажется, мне уже никто не сможет помочь.
– В твой город он не приедет, но, думаю, что я смогу устроить вашу встречу где-то… на нейтральной территории. Завтра же. Тут тянуть нельзя, – продолжал Глеб.
– Он согласится?
– Пообещаем ему миллион. Или два.
– Или три, – кивнул Дим. – Или пусть заберет себе «Фортуну».
– «Фортуну»?
– И сеть.
Повисла тишина.
– Я сейчас уеду, – решил Глеб. – Ты пока ничего не делай. Я переговорю с ним, отзвонюсь. Вы встретитесь. Постарайся не думать… ни о чем.
Дим взглянул прямо ему в глаза.
– Знаешь, о чем я постоянно думаю? О том, что ее насилуют, что над ней издеваются, что она принадлежит другим мужчинам, что она страдает, что ей больно. И что это все из-за меня.
Глеб вдруг кивнул.
– Это возможно. Но ты должен рассуждать здраво. Мы найдем ее. Она сильная. И все это можно пережить. Главное, не перегибать, Дим, как ты умеешь. Главное, не зацикливаться на этом. Сейчас я вижу изнасилованным тебя, а не ее. Она просто может ждать под замком в каком-то подвале, а ты седеешь на глазах. Вот что я вижу.
Дим вдруг улыбнулся.
– Давай, не торчи тут! Найди мне этого деда поскорее!
– Какого дела?
– Этого старого ветерана! Давай, шевелись! Отрывай задницу от стула!
Глеб про себя усмехнулся, узнавая прежнего Дима. Только мозги у него – уже набекрень, их вправлять долго придется. Потом, когда все будет позади…
– Водилу дать?
– Давай, я выпил.
– Руст поедет.
Так и попрощались. Глеб видел, что приступ надежды снова охватывает Дима, и очень торопился. Руст не добавил ничего нового, кроме того, что Босс разваливается на глазах и ребят это не бодрит.
– А Таня… как у них было?
– Хорошо вроде бы. Она очень красивая. Ну, и он тоже, – сказал Руст зачем-то.
– Да, он… необычный. Когда мы по Европе мотались, все спрашивали, откуда он, – вспомнил Глеб.
Вспомнил и вздохнул. Тогда, без крыши над головой, было спокойнее. Да и в столице, когда Дим стоял у памятника на своей точке, было вполне терпимо. Грелся в мастерской, пили пиво, тогда еще была Лиля. А теперь Глеб сам проявляет километры фотопленки и тонны дисков. Зато чувство не способно сделать его таким слабым и уязвимым, каким он увидел сегодня давнего друга.
Отзвонился Глеб быстро.
– В твой город он не приедет, – повторил снова. – Это опасно. И вообще вредно для дела.
– Но он согласился?
– Кажется, да.
– На каких условиях?
– Условия вы на месте обсудите.
Глеб назвал небольшой городок, где должна была состояться встреча.
– Отель «Караван», комната четыреста двадцать три. В двенадцать дня.
Дим еще подумал.
– Это территория столичной сети.
– Какая разница? Я не думал о территориях! Я выбрал тихий, безопасный город – между «Фортуной» и столицей. Ничего больше. Он не знает подробностей, ты расскажешь ему заново. Я сделал все, что мог. Я уговорил его, хотя ему вообще нет резона влезать во все это.
– Спасибо, Глеб.
– Потом выпьем все вместе. Я, ты, Танюха…
– Спасибо тебе… за то, что ты в это веришь.

Дим поехал, разглядывая на карте автодорог маленькую точку незнакомого города. Поехал – один, сам рулил всю дорогу и чувствовал, что стоит на одном месте, что никуда не движется, что завис между небом и землей и барахтается в сгустившемся воздухе.
Наконец, показалась окраина города с шиферным заводом. Удушливый запах ворвался в легкие. Действительно, жизнь здесь казалась отравленно-спокойной, сонно-размеренной и невыносимо скучной.
Дим опоздал. Когда он нашел «Караван» и поднялся на четвертый этаж, уже был без четверти час. Он постучал в дверь с табличкой «423», но никто не открыл ему. Тогда Дим толкнул дверь и вошел.
Мужчина стоял спиной к нему и глядел в окно. Может, на крест церкви вдали, может – на машину Дима, оставленную у гостиницы. На звук двери он обернулся и встряхнув волнистыми волосами. В тот же миг Дим узнал Ригу и невольно сделал шаг назад.

14. ЗАЧЕМ ЛЮДИ РАСКРЫВАЮТ СВОИ ПЛАНЫ?

Дави провел Таню в гостиную, за его спиной замаячили охранники, но он шикнул на них, и все скрылись. Она словно открыла глаза: Дави предстал перед ней в совершенно другом свете, в другой роли – не покорным наемником, не охранником, а «хозяином», боссом, таким же, каким был Дим в «Фортуне».
Таня вмиг прозрела. Дави не был прежним. Его плечи казались шире, фигура – мощнее, а глаза искрились дерзким блеском.
– Как бы там ни было, я хотела поблагодарить тебя… за то, что мне не причинили вреда, – начала она неловко.
Он покачал головой.
– Ты находилась не в лучших условиях. Но я не дикарь, каким всегда считал меня твой Дим. Я могу обеспечить тебе достаточный комфорт.
– Но я хочу обратно, в «Фортуну».
Дави опустился в кресло. Провел рукой по лбу, словно прогоняя ушедший день вместе с его тревогами.
– А я хочу, чтобы ты хорошо подумала. Дни Дима сочтены. Ты должна посмотреть на все это со стороны, без лишних эмоций. Восточная сеть перешла ко мне, а вскоре и северо-западная часть будет моей. Если ты выбираешь победителей, то должна забыть о Диме. По-моему, ты – женщина, достойная победителя.
– Я уже говорила тебе однажды, что никого не выбираю. Я люблю Дима.
– Оставь это! – вдруг оборвал Дави. – Сечас ты голодна и устала. Не надо впутывать сюда то, чего не существует на самом деле.
– Чувства? Разве не чувства руководят нами? Разве ты не из ненависти к Диму отнял у него сеть?
Он вдруг улыбнулся.
– Чувства надо дозировать. В чем-то, может, ты права. Когда я пришел к Диму, собирался служить ему честно. Но потом разобрался, что он за человек. Он относится ко всему так, словно весь мир создан для него одного. Он никого не ценит. Топчет все, что попадается ему на пути. Я встречал многих авторитетных людей, не выскочек, и никто из них не вел себя так заносчиво, как он. Что он будет делать без своей власти? Во что он превратится, потеряв все? А «Фортуна» – не все для него. Все – это ты. Поэтому тебя я не отпущу. Сейчас он еще в «Фортуне». Еще ждет чуда, которое вернуло бы ему его Таню. Но никакого чуда не будет. Совсем скоро он потеряет последнюю надежду.
– Я убегу к нему!
– Глупости. Отсюда нельзя убежать. А если только попытаешься – я отдам тебя своим ребятам. Им не хватает развлечений, они будут рады. Я не сентиментальный человек, предупреждаю тебя.
– Ты убьешь его? – выговорила она с трудом.
– Я уже отпустил его на все четыре стороны. Но он не уходит без тебя. Он еще надеется. Пусть помучится еще несколько дней, а потом я приеду в «Фортуну» и лично укажу ему на дверь.
– Присвоишь его мир? – спросила Таня.
Дави впервые взглянул на нее грозно.
– Помни, что ты в моем доме, и я – твой хозяин.
Таня усмехнулась:
– Ни Выготцев, ни Рига, ни Дим, ни ты, – никто не может быть мне хозяином.
Он поднялся.
– Ты останешься здесь. Двери будут на замке. А завтра я вернусь и уже не стану спрашивать, признаешь ты меня хозяином в моем собственном доме или нет. Я буду брать то, что мне принадлежит.
Она попятилась. Подумала, что Дави слишком увлекся своей новой ролью. Сделалось гадко. Она подошла к окну, украшенному ажурной решеткой.
– Ты не можешь так поступать, Дави. Это же не игра. Мы все живые люди.
Дави усмехнулся.
– Рассуждаешь, как моя училка в начальной школе. Другое время, Танюша. Такое время, что нельзя медлить, нельзя прощать, нельзя уступать. Но твой бред даже возбуждает. Повтори мне завтра что-нибудь в том же духе, с моралью.
Дави вышел. Дверь за ним закрылась. Ключ повернулся.

Утром из окна стал виден замечательный виноградник. Тянулись вдаль ряды ровно подрезанных невысоких кустов с еще не зрелыми, но крупными гроздьями. Вид, как и тишина вокруг, внушал покой. Дави ценил прочность и не переносил дерганности и резкости Дима. Но он не знал о том, что и до «Фортуны», не имея никакой власти и не располагая миллионами, Дим был таким же. Он не был ни мягче, ни добрее, ни осторожнее. Он так же бросал колкости и оскорбления во все стороны, так же игнорировал тех, кто не был ему полезен, также был равнодушен к чужим проблемам.
Таня бессильно опустилась на пол у двери. Выхода не было. Была только надежда на то, что Дим ищет ее и найдет раньше завтрашнего дня. А если не найдет… тогда что? Платить сексом за свою жизнь, как когда-то платила за платья?
Таня задумалась – оглядела комнату. Не было ни ножа, ни веревки, ни чего-то другого, пригодного для того, чтобы покончить с собой. Мысль о самоубийстве пронеслась и быстро исчезла. Таня не хотела умирать. И она подумала, что сможет стерпеть и Дави, как терпела когда-то старика Выготцева. По крайней мере, это лучше, чем быть отданной его наемникам.
Она кивнула самой себе. Если он этого хочет, лучше играть по его правилам. Она взяла еду с блюда и снова села у двери. Жевала сыр и думала, что сейчас ей могло бы быть в тысячу раз хуже. Она все еще чувствовал долю благодарности. Жизнь еще перевешивала смерть на чаше весов.
Она приняла душ и легла в постель. И даже сны в этот раз снились не тревожные, а самые обычные – о доме, об окнах и винограде. Таня бродила между кустами винограда, срывала ягоды и клала в рот. Слышала чей-то голос, но лоза и листья скрывали ее.
– Таня! – звал кто-то.
Она прислушалась.
– Таня! Где ты?
Наконец, узнала голос Дима.
– Таня! – звал ее он. – Я ищу тебя повсюду… Таня!

15. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПРОВОДЯТ ВРЕМЯ В ОТЕЛЯХ?

– Ну, не беги теперь, если сам искал меня! – бросил Рига.
– Я не искал тебя!
Дим резко развернулся, намереваясь выйти. И взглянул на дверь. Что за ней? За ней он никогда не найдет Таню. Он ехал сюда так долго, готов был пожертвовать всем. И вот человек, который сможет ему помочь.
Так же резко Дим обернулся и встретил его взгляд. Глаза Риги были переполнены болью, отражая его собственную. Их конфликт, их разлука, ее исчезновение – все заболело одновременно. Рига шагнул ему навстречу, и они обнялись.
– Я не знал, что Глеб говорил о тебе, – сказал Дим.
– Он думал, ты поймешь. Но ты сейчас не способен соображать. Я... – Рига отступил, – впервые вижу тебя таким.
– Знаю, – кивнул Дим.

Рига закурил, слушая его рассказ. Он слушал внимательно, уточняя детали, но по мере того, как Дим излагал факты, его лицо становилось все более недоуменным.
– Все так и было? – спросил он, дождавшись конца истории.
Дим подтвердил. Рига пожал плечами.
– Ты или лжешь, или не знаешь всей правды. Но то, что ты мне рассказал, не может соответствовать действительности.
– Почему?
Рига помолчал, прошелся по номеру. Закурил снова. Дим заметил, что и Рига изменился внешне за время их разлуки. Лицо стало жестче, черты резче, голос грубее. Теперь он очень отдаленно напоминал парня в дутой куртке, стоящего на точке около прилавков с канцтоварами. Рига теперь был… целой столицей. Целой страной. Властью со странным именем.
– Это не может быть правдой, потому что я знаю Дави. Не лично, но много о нем слышал. Он прошел не одну войну, не одну серьезную группировку – и выжил. Когда я узнал, что ты нанял его, стал спокоен за судьбу «Фортуны». Ты говоришь, что Дави не справился: не нашел Флипа, не вычислил его по связи, не вынюхал его следы в городе – это невозможно. И то, что он не мог узнать, с кем Таня выехала за пределы «Фортуны», как исчезла и где ее прячут, – вообще необъяснимо. Ты говоришь, что на автозаправке погибли четыре человека из четырех и документы сгорели. Но взрыв кто-то подстроил и кому-то он был выгоден. Выходит, тот, кто его устроил, мертв?
– Я не знаю…
Рига взглянул на него.
– Я верю в то, что кто-то действительно погиб. Скорее всего, Флип, который был расходной монетой. Может, когда-то он и подал идею о захвате «Фортуны», может, даже пытался сманить Дави. Но Дави не служит мелким сошкам.
– А Таня?
– Таня? Думаю, она жива. Хотя, несомненно, ей угрожает опасность. Но в целом ситуация не может быть такой, какой ты ее описал.
– Все могло быть случайно. Там, на заправке, кто-то мог выстрелить случайно…
Рига кивнул.
– Я допускаю небольшой процент случайности, но не в таком деле. Не в деле на миллиарды…
Дим словно вспомнил о чем-то.
– Кстати, Глеб говорил, что тебе – как профессионалу – нужно предложить миллион, или два… за твои услуги. Я предлагаю тебе всю сеть.
– Сеть?
– Сеть, «Фортуну» и уцелевшие копии документов – за ее жизнь.
Рига не стал спорить.
– Не хочу сейчас оговаривать условия. Посмотрим, с чем мы останемся в итоге, и с чем останутся наши противники.
«Мы» прозвучало вполне естественно. Снова они с Димом были снова вместе по одну сторону баррикад, словно между ними никогда ничего не стояло.
– Я думал о тебе так часто, – признался Дим. – Постоянно. Как ты жил, Рига?
– До вчерашнего разговора с Глебом-Фуджи? Более или менее спокойно, – улыбнулся Рига. – Хотя столица – не самое спокойное место на свете. «Фортуна» выигрывает тем, что удалена от центра, и сама по себе – центр.
– Джин когда-то тоже говорил об этом.
– Но в целом я жил неплохо – ел полезную еду, носил модную одежду, катался в дорогих машинах и спал с роскошными женщинами. И ничего больше, если это можно считать жизнью.
Дим продолжил:
– Я все думал, что если отступлюсь от «Фортуны», меня не поймут, посчитают слабаком, который бросил свое дело из-за бабы. Но это дело… сломало мне жизнь. Лично на себя я не трачу больше денег, чем зарабатывал, будучи фотографом. Все остальное – крутится в сети, расходуется на ее поддержание и возвращается в десятикратном размере. Мои швейцарские счета обеспечат еще и моих правнуков. Но будут ли у меня правнуки? Я не могу уйти – сеть держит меня паутиной, чем дальше, тем больше. И Таня понимает это. Бежать надо было раньше – ради нее, ради ее счастья, ради нашей семьи, ради нашего будущего. Но раньше… я не мог сдаться.
Рига заулыбался.
– Только одно замечание: ты никогда не был просто фотографом. Просто фотографом, Дим… Но я понимаю тебя. Все это время я тоже думал о «Фортуне» и о том, как вы живете. И о том, счастлива ли она с тобой. И о том, к чему может привести жизнь внутри сети, внутри огромный преступной организации, как бы она ни выглядела, как бы ни маскировалась под империю развлечений. То, к чему она привела, ужасно. Ты не должен был допускать этого. Неизвестно, как справится с этим Таня. Она сильная, но она женщина, а женщина должна быть защищена.
Дим снова – в каждой фразе – узнавал Ригу, то лучшее, что было в нем от древних воинов или средневековых рыцарей, готовых служить прекрасной даме, готовых рисковать своей жизнью и посвящать ей свою смерть. И вдруг подумал, что Рига согласился помочь ему вовсе не ради него самого, а ради Тани. Только ради нее. Ради своих прежних надежд. Ради любви к ней.
– Ты еще влюблен в нее?!
Рига не удивился вопросу.
– Это стирается и никак не сотрется. Проходит и никак не пройдет. Я влюблен в нее. Но и тебя я очень люблю, – сказал просто. – Мне кажется, что ты тоже моя судьба, и я не могу объяснить себе этого странного ощущения. Но я рад, мы увиделись, хотя свел нас не самый счастливый случай…
– По имени Глеб-Фуджи…
Рига поднялся.
– Так решим: сейчас я подниму своих ребят, и мы приедем. Перетряхнем весь город. Кто бы это ни был, он не спрячется. Он никуда не уйдет. Ты пока возвращайся к себе, выходи к гостям, веди себя, как обычно. А мы тем временем будем это решать. Остановимся не в «Фортуне», я думаю. Зачем пугать приезжих лишним шумом? Где-то заляжем на дно в городе, пока все прояснится. Иди, Дим. Тебе пора возвращаться.
Но Дим стоял неподвижно и глядел на Ригу.
– Иди, не тормози мне процесс! – распорядился Рига. – Тут действовать надо немедленно. В твоих людях я не уверен – ни в одном. А моих ребят еще нужно доставить на твои юга. Им за удовольствие будет – прошвырнуться к морю. Ну, чего ты стоишь?
– Что-то такое далекое вспоминается. Ты мне Таню напоминаешь…
– Я? Таню? Спасибо большое! – Рига беззлобно усмехнулся. – Надеюсь, приставать не будешь. А то времени как-то маловато…
Но что-то мелькало в зелени его глаз такое, что невольно напоминало Диму Таню, их ветреные дни, их тревожные ночи, его ревность к этому самому Риге. Даже к Выготцеву Дим не ревновал ее так болезненно, как к своему другу. И тогда… тогда он убил бы его без сожаления. Но тогда и Рига убил бы его…
– Прости меня… за тот раз, Рига, – произнес, наконец, Дим.
– Знаю. И ты меня – тоже. Все навалилось тогда – до предела. Солнце ударило в голову.
Теперь, когда их солнце исчезло с горизонта, они снова обнялись в густой темноте беспросветной ночи.
– Мы с этим справимся, – Рига хлопнул Дима по плечу. – Мы взрослые, сильные мужики. Особенно я!
Проводил Дима до двери и подтолкнул в коридор.
– Уезжай быстро! На моей территории для тебя тоже не совсем безопасно.
Дим снова поехал на юг. К сказочному морю и райскому побережью. В свою «Фортуну».

16. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ИГРАЮТ В ИГРЫ?

В загородном доме Дави стояла прежняя тишина. Таня, оценив все плюсы и минусы своего положения, решила не устраивать Дави сцен. Она уже успела привыкнуть к условному покою его особняка, и возвращение Дави на следующий день ее не испугало.
Его приход не вызвал ни шума, ни беспокойства в доме. В то же время им накрыли стол к ужину. И в этом ужине наедине ей мерещилось что-то зловеще-романтическое. Впрочем, Дави спокойно потягивал вино и почти не глядел на нее.
– О чем думаешь? – поинтересовалась она. – О войне?
– Думать о войне бесполезно. Мы не выбирали войну, она выбрала нас.
– Спасительная философия, – бросила Таня.
Дави вскинул черные, недобрые глаза.
– Прекращай смеяться надо мной.
– А ты грозный, Дави! Так написано в правилах вашей игры: командиру быть грозным? – она расхохоталась.
– Ты психопатка. Или тебя так заводит мое присутствие?
– Не думаю, что твое присутсвие способно кого-то завести.
Дави резко поднялся. Таня метнулась от него, но Дави удержал ее, втолкнул в спальню. И она, наконец, поняла, что он не шутит.
– Не надо, Дави. Я могу остаться с тобой в «Фортуне», но не сейчас, – пообещала она.
– Ты просто надеешься, что Дим спасет тебя. Но он сделает этого – ни сегодня, ни завтра, никогда. Сейчас он занят другими делами. Он вообще забыл о тебе. Он думает, кому же теперь принадлежит «Фортуна» и что с ней делать дальше. Думает только о себе.
– Этого не может быть!
Настала очередь Дави посмеяться.
– Так и есть. Он решает, куда ему бежать из «Фортуны», а тебя считает давно погибшей: изнасилованной и убитой. Тебя для него уже нет.
Таня вскочила с постели и бросилась к двери.
– Я ухожу! Возращаюсь в «Фортутну»! И немедленно!
Дави только расхохотался.
– Этот дом оцеплен не одним кольцом моих людей. Даже я не могу выйти отсюда беспрепятственно, не говоря уже о тебе. Так что не истерии, раздевайся и ложись спать, пока я сам тебя не уложил. Так или иначе, ночевать нам придется вместе.
Он снова толкнул ее на кровать. Потом лег рядом одетым и посмотрел в потолок.
– Поговорим просто.
– О чем мне с тобой говорить, Дави? – она отодвинулась от него. – Ты враг Дима. Значит, и мой враг.
– Я не враг тебе. Если бы я был врагом, тебя уже не было бы в живых. Я сам предупреждал тебя об опасности и советовал уехать. Но ты осталась. Более того, даже оказавшись в моем доме, хамишь мне, смеешься надо мной.
– Мне кажется, это все ненастоящее, – призналась Таня. – Мне кажется, ты играешь во что-то и заставляешь меня играть по своим правилам.
Дави вдруг развернул ее к себе и стал целовать. Она дернулась, попыталась отвернуть лицо, но уже была под ним, придавленная его тяжелым телом.
– Если тебе кажется это игрой…
Она высвободила одну руку и ударила его по лицу, но на Дави ее звонкая пощечина не произвела никакого впечатления. Вдруг все наполнилось действием: он срывал с нее одежду, она пыталась увернуться, но он раздевал ее упорно, продолжая целовать, хватка не ослабевала, и Таня, уставшая от тщетных попыток освободиться, чувствовала его руки повсюду одновременно. Вдруг поняла, что уже совершенно раздета и подчинена его страсти. Она еще сопротивлялась, сталкивала его с себя, упиралась коленями, но от этого становилась еще более слабой и беспомощной. Вдруг он остановился.
– Ты не хочешь меня?
– Нет!
Дави спокойно рассматривал ее голое, доступное тело. И тоже стал раздеваться.
– Я не хочу секса, – повторила она.
– Я тебя больше не спрашиваю.
Дави снял рубашку, обнажив мощную грудь. Расстегнул брюки. Таня взглянула с интересом. А потом увидела его и себя со стороны, как обычно. И со стороны было понятно, что сопротивляться бесполезно. Но напугало ее не это. Напугало собсвенное неожиданное желание.
– Тебе все это еще кажется игрой? – спросил он.
Он снова привлек ее. Таня уперлась в его горячую грудь.
– Не надо! Отпусти меня!
Губы Дави закрыли ей рот, а ладони приподняли бедра, и она невольно подалась вперед. Дави оставил ей только одну свободу – принадлежать ему. Она всхлипнула, обняла его, вжимаясь сильнее.
– Не надо, Дави…
В море, куда ее занесло, начался шторм. Движения Дави становились резче, Таня тонула в каждой волне, и снова со стоном схватывала воздух. Пока, наконец, ритм не оборвался. Она насилу оторвала руки от его плеч.
– А я вижу, что тебе понравилось, – сказал Дави. – Я в женщинах хорошо разбираюсь. Сразу и истерика прекратилась, и упреки, и насмешки. Не смешно уже? Все нормально? Хватит? Или еще раз?
Таня отвернулась, приглаживая растрепавшиеся волосы.

17. ЗАЧЕМ ЛЮДИ СМОТРЯТ КИНО?

Залегли по пяти точкам. Ребята – по окраинам. Рига, Смол и Макс – почти в самом центре, у бульвара Шевченко. В тот же день Рига оставил ребят и сам вышел в город.
Рига изменился и не изменился. На миг из какой-то витрины наплыло его отражение, покачивающееся от жары. Высокий, тонкий, но крепкий парень, с широкими плечами и узкими бедрами, длинноногий и длинноволосый. На волнистые волосы Рига нахлобучил панаму и сдвинул ее на глаза. Шапка-невидимка должна была сделать его неузнаваемым на чужой территории.
Город плыл в жаре – плыл к морю и ложился на берегу, высунув язык. Город, где Рига прожил так долго, где впервые встретил Таню, теперь казался ему новым. Дим сделал его современнее – везде мелькали кафешки и пиццерии, ночные клубы, бары, тренажерные залы, секс-шопы, солярии и салоны красоты. Город действительно стал курортом – одним большим домом отдыха. И в то же время Рига видел и изнанку этой роскоши – пульсирующую жилку сети, тянущуюся паутиной через все центральные проспекты, через все развлекательные заведения. Все было прошито этой паутиной, все опутано ней. Зашкаливало. Рига поморщился. Власть сети была здесь в тысячу раз сильнее, чем в столице.
Рига надвинул панаму на глаза. Устал от увиденного. Словно сам попал в паутину и уже чувствовал, как его движения замедляются в жарком дурмане обкуренного, разморенного города.
Беззаконие, безвластие, и только один авторитет – Дим. Город не то, что стоял перед ним на коленях, а уже давно лежал перед ним. Ясно, что кто-то, бросивший ему вызов, просто не захотел лечь вместе со всеми. В глубине души Рига даже уважал этого человека, тем более, зная Дима и его характер. Парень просто хотел поставить его на место. И ошибся только в одном: Дима не исправить.
Рига бродил по городу – неузнаваемый. Пешком. Под солнцем. В парке пристала какая-то девчонка, совсем малолетка. И Рига, привыкший к сладким ароматам известных, роскошных и душных женщин, почувствовал себя снова молодым, свежим и влюбленным.
Вдруг позвонил Дим.
– Где ты?
– По городу гуляю. Вот думаю, может, трахнуть кого…
– Самое время. Здесь пакет какой-то принесли. На мое имя. Пацаны говорят – не тикает.
– Не тикает, но руки оторвать может. Я сейчас приеду. Не трогай пока ничего.
И еще раз уточнил, как пройти в «Фортуну» незаметно.

Проскользнул через черный ход для дилеров и персонала. Море было тихим. Рига постоял на берегу, приглядываясь к воде. Зеленовато-серая. Но ракушки потрясающие. Такие свежие, словно только после изысканного ужина в ресторане.
Дим вышел навстречу.
– С приездом!
– Загорать буду…
Рига казался веселым.
– Солнце голову напекло? – скривился Дим.
– Нет, девчонку одну в парке встретил. А тут ты позвонил.
– Ну, извини.
Рига взял сверток не разворачивая.
– Где тут уединиться можно?
В кабинете Дима закрылся на ключ, разорвал обертку и сунул кассету в видик. Не тикает, ясно, но мало ли, что там может быть. Это не для нервов Дима. Но и сам напрягся – не раз видел такое кино на нелицензионных кассетах – зачастую с кровавым исходом. И чаще всего – о людях, которых он хорошо знал. И которым был бессилен помочь. И в то же время – о людях, пытки или смерть которых не могли задеть его за живое. Но теперь, вглядываясь в полумрак заснятой комнаты, он невольно вжался в кресло. Почувствовал мурашки по коже и покалывание в пальцах.
Камера была установлена под потолком, и в кадр попадало все, что происходило в комнате. Вид из окон не фиксировался, и, несомненно, это было продумано: ничто не указывало на местонахождение дома.
Рига присматривался к спальне. Некоторое время она была пуста, пока мужчина не втолкнул в нее девушку.
Рига, не видевший Таню давно, узнал ее тот час же. Она почти не изменилась, только волосы были короче и падали волнами на плечи.
Рига, ожидавший сцены насилия, вдруг понял, что смысл любительского видео вовсе не в этом. А в том, что главный герой раскрывает свое лицо (даже в полумраке спальни легко можно было узнать Дави) и сообщает своему противнику о том, что его девушка отдается ему с радостью и обещает остаться с ним в «Фортуне».
Рига наблюдал пристально. Рассматривал ее тело. Несколько раз даже останавливал кадр, любуясь ею – обнаженной и возбужденной. Единственное, чего в этот миг хотел Рига, – оказаться на месте Дави. Он представлял ее в своих объятиях, чувствовал ее запах, вкус ее губ, входил в нее – вместо Дави – слышал ее стоны и сходил с ума от возбуждения. Нервно закуривал и снова останавливал запись.
Ничего, даже отдаленно напоминающего ревность, у Риги не возникло. Он прекрасно понимал, что выбора у Тани не было, ему и в голову не пришло осудить ее. Но, досмотрев кино до конца, он вынул кассету и растоптал ее на полу, чтобы она не попалась на глаза Диму. Дим… он… еще в море утопится – чего доброго…
Рига сел в кресло и попытался все обдумать. Но возбуждение не проходило. Он все думал о ней, представлял ее длинные ноги, обхватывающие его бедра. Вспоминал их ночи… Таня все-таки изменилась. Такой привлекательной она никогда не была с ним. Да и кого она знала тогда? Старика Выготцева? Да его… Только и того, что дрожала, боясь столкнуться с неожиданной болью. Теперь в каждом ее движении сквозит жажда сексуальной, обворожительной женщины, пусть даже пленницы, но не разучившейся наслаждаться.
Он закурил снова. Постучал Дим, и Рига открыл ему.
– Сломалась, – кивнул на кассету. – Но там был привет от Дави. Он сказал, что «Фортуна» теперь его. И Таня тоже.
– Там была Таня?
– Нет. Но он сказал, что она жива и чувствует себя хорошо.
– Зачем ты разбил ее? – покосился Дим на обломки под ногами.
– Так, со зла. Увидел его наглую рожу. Достал он меня, этот чурка!
– Да он не навказец даже.
– Неважно.
Рига на миг задумался.
– Это сто процентов где-то за городом. Что-то типа особняка. Потолки высокие. Машин не слышно.
– Не «Поле Чудес»?
– На «Поле Чудес» не так тихо. Это очень спокойная зона. Ничего, завтра мои ребята его вычислят.
– А, Рига, это... – Дим начал и сбился.
– Что?
– Там ничего не было про Таню?
– Ты достал меня со своей Таней! Смог бы я дышать спокойно, если бы ее там на куски порезали?
Лицо Дима вдруг так побледнело, что Рига даже попятился.
– С ней все нормально. Мы ее найдем.
Дим молчал.
– Говорю тебе – ничего там не было. Дави передал просто, что он жив-здоров, а ты все просрал. Ясно?
– Ясно.
Рига нервно усмехнулся.
– Поехал я. А ты расслабься пока. Людей не задалбывай. Кокаину понюхай и спи.
– Да не помогает мне это! – отмахнулся Дим.
– Ну, онанизмом займись. Научить тебя?
– Пошел ты!

18. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПЕРЕЕЗЖАЮТ?

Проснувшись на другой день, Таня стала мучиться раскаянием.
В полдень неожиданно вернулся Дави. Вошел и поцеловал ее, словно они жили вместе – с незапамятных времен и планировали никогда не расставаться.
Оглядел комнату, будто прощался с ней навсегда и боялся забыть в ней что-то ценное.
– Мы переезжаем.
– Ты бросаешь свои виноградники?
Он кивнул хмуро. Лицо оставалось напряженным.
– Что-то случилось? – догадалась Таня.
Поймала себя на том, что волнуется за него. За Дима, но и за Дави – тоже, немножко. Чувства путаются.
– Дави?
– Кольцо вокруг твоего Дима становится плотнее. Я не знаю этих людей. Но я уже понял, что произошло. Я потерял время. Это нужно было решать раньше, сразу. А я затянул… «Фортуна» стала дальше от меня.
– То есть?
– Мочить надо было, мочить! – Дави выругался. – Теперь все сложнее.
– Почему?
– Потому что в городе прибавилось туристов! Я еще не видел того, кто их прислал. Но я знаю его. Я чувствую его. Чувствую, как он тут разнюхивает.
На миг Дави закрыл глаза.
– Ну, это к лучшему, – успокоил сам себя. – Рано или поздно мы бы встретились. Сейчас… слишком рано. Но назад уже не повернуть.
– Будем прятаться?
– Нет. Я хочу спрятать только тебя. Я уже не скрываюсь от Дима. Я даже выслал ему красочный фильм о нас.
– О нас?
– О нас вчера…
– Он это видел? – Таня похолодела.
– Очень надеюсь.
Поцеловал ее и сжал в своих объятиях.
– Ты переезжаешь в избушку на опушке леса.
– Куда?
– В охотничий домик.
Таня покорно села в машину вместе с Дави и шофером. Зона действительно оказалась лесной и заповедной, но домик – отнюдь не избушкой. Это было двухэтажное округлое здание прочной постройки, изнутри отделанное деревом и украшенное изысканными бра, излучающими тусклое сияние. Оставшись наедине с Таней, Дави сел в кресло перед холодным камином.
– Дом охраняют. Ты не сможешь отсюда сбежать. Никто из охраны не будет входить в дом – не волнуйся.
Он шагнул к двери и снова взглянул на нее.
– Не хочется тебя оставлять.
Снова обнял и приник губами к ее губам. Она подумала, что в это время он уже мог быть занят уничтожением Дима, обняла его и откликнулась на его горячий поцелуй. Дави увлек ее на ковер на полу.
– А кто приехал в город, Дави?
– Кто бы ни приехал, его дни сочтены! – уверенно сказал он. – Зато появилась возможность прихватить и столичную сеть.
– Приехал Рига? – Таня замерла. – Они помирились с Димом?
Дави взглянул на нее туманным взглядом.
– Может, он приехал за тобой?
– За мной?
– Это вполне возможно. Что ж, ему придется дорого заплатить за твою жизнь!
– Ты хочешь убить меня?
– Сейчас я хочу не этого, – сказал он, стягивая с нее одежду, – но если ты будешь меня отвлекать своими вопросами…
И снова Таня почувствовала свою жизнь совершенно иначе – почувствовала ее отданной этому человеку, почувствовала себя целиком в его власти, и наслаждение безволия стало охватывать ее тело. Дави уже покрывал ее поцелуями, оставаясь в своей нежности таким же настойчивым, как и в своей грубой силе. Таня еще пыталась увернуться по инерции, но Дави не оставлял ей выбора.
– Я не могу быть с тобой, – сказала она все-таки.
– Потому что я плохой? А Дим хороший? – усмехнулся Дави.
– Да.
– Сколько тебе лет? – усмехнулся он беззлобно. – Как ты делишь мир? Почему, по-твоему, я плохой? Потому что хочу отнять сеть у этих ребят? Но она не принадлежит им!
– Они ее создали.
– А Флипер? А Джин? А все, кто были до них? Сеть была всегда, просто она растет, развивается. И принадлежать должна самому сильному. Других законов здесь нет.
– Сети вообще не должно быть!
Дави снова засмеялся.
– «Сети не должно быть. Это все не игра. Дим хороший». А не очень-то ты хранишь ему верность. Наверно, в постели он ни на что не способен, иначе ты так не запрыгивала бы на меня.
И внезапно отвращение пересилило. Желание рассыпалось в душную пыль и рассеялось в воздухе. Таня поднялась и стала одеваться. Дави смотрел недоуменно. Вдруг понял, что утратил свою власть над ней – навсегда, бесповоротно. И дальше – что бы он с ней ни сделал – она останется свободной в его плену и никогда больше не будет принадлежать ему. В один миг все закончилось. Он, недолго думая, снова опрокинул ее на ковер и прижал своим телом.
– Ты никуда не уйдешь!
Она уже чувствовала его внутри, но… ничего больше. Механизм наслаждения сломался.
– Отпусти!
– Тебе же нравилось! – он шлепнул ее по щеке. – Молчи, если не хочешь заработать еще пару синяков.
Только теперь она смогла оценить силу его рук и цепкость его борцовской хватки. Только потом заметила, что испачкана кровью, но боли не было.
– Дим все равно найдет меня!
– Ну, и на хрена ты будешь ему нужна? Чтобы рассказать, какой у меня член? Он никогда этого не простит. Тем более если будет покойником, – добавил Дави. – А к тебе условия изменились. Больше никаких разговоров. Женщины не для разговоров нужны.
Дави вышел, Таня стерла кровь, размазывая ее по ногам. Потом пошла в душ. Села под потоком воды и обхватила голову руками. Как она могла вчера увлечься этим кошмаром? Она ошиблась. И Дави прав: Дим никогда ее не простит.

19. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВЗРЫВАЮТ ДАЧИ?

– Тихо?
– Тихо. И окна не светятся.
– А с той стороны?
– Ни хрена.
– Охраны меньше?
– Нет. Но внутри, мне кажется, его нет.
– Посмотрим, – кивнул Рига.
Руст сделал знак ребятам. Макс ответил с другой стороны: окружили. Чтобы разыскать дачу Дави, Риге не потребовалось много времени.
– Будем штурмовать! – решили с Рустом.
– А Таня?
– Будем штурмовать осторожно.
Вокруг дачи тихо. Но кольцо охраны держится прочно. В темноте видны стены дома и подходы, перекрытые ребятами Дави.
И вдруг Рига махнул Русту.
– Тормозни пока. У меня впечатление, что нас ждут.
– Здесь?
– Не думаешь?
– Если внутри пусто, очень похоже.
Ночью у Риги особая кошачья пластика. Его движения пружинят, отталкиваясь от темноты.
– Прикрой меня…
Руст метнулся следом. Рига выбрал окно со стороны виноградника. На миг залег в кустах, разглядывая дом.
– Тянет меня в это окно, Руст. Смотри, чтобы охрана нас не заметила.
И в тот же миг исчез из виду. Скользнул к стене, повис на решетке нижнего этажа, подтянулся и взобрался на балкон на втором – бесшумно распахнул дверь и пропал внутри. Под окном прошел охранник, Руст притаился за кустом винограда. Потом выглянул голову – не увидел ни охранника, ни Риги.
Рига вошел через балконную дверь и понял, что комната пуста. Скользнул в смежную, прошел в коридор – внутри не было ни души. Но в то же время дачу охраняли – не иначе, как ждали гостей. Рига спустился на первый этаж и прошел комнатами.
Спальню он узнал тот час же. Интерьер отпечатался в памяти: кровать, телевизор, тумбочка и ковер на полу. Рига обернулся, отыскивая точку, с которой велась видеосъемка. Потом сел на кровать и вздохнул. И сразу же его словно сорвало с места – бросился по лестнице на второй этаж и спрыгнул с балкона в виноградник – к Русту.
– Что?
– Взорвем эту дачу к черту! Никого здесь нет!
– А?..
– И сад этот к черту! И кусты эти!
Руст отменил штурм здания. Планы изменились. В темноте тихо отступили от дачи. Макс оглянулся.
– Все попрощались с фазендой?
За спинами рвануло. Так рвануло, что только воронка осталась от дома и виноградника. Рига поймал в глазах ребят сомнение.
– Я там был. В доме было пусто.

Под утро встретились с Димом, и Рига отчитался:
– Дави понял, что я иду по следу. Он свалил раньше.
– Это точно? Ты не ошибаешься? – голос Дима дрожал и ломался. – Очень рискованно оставлять за своей спиной руины.
– Я превращу в руины весь город! Он должен знать, что я его не боюсь.
Дим хотел сказать, что война повредит «Фортуне», но потом взглянул на Ригу и промолчал. Был бы только толк от этой войны. Рига тоже кивнул. Понял, что перегнул.
– Просто, не понравилась мне его дача. Кусты какие-то, заросли. Я слышал о Дави. Я знаю его историю. Знаю его поединки, знаю его войны. Он крепкий чел. Но кусты – это клиника. Он слишком привязан к материальному, не так, как я или ты. Его тянет к земле, к стабильности, к распорядку, к банковским счетам, а это притупляет нюх, это делает его походку тяжелой, это лишает его легкости и поворотливости. И это его погубит.
Дим, слушая Ригу, размышлял о чем-то своем, и отвлечься от этих мыслей было выше его сил.
– Как ты думаешь?.. Ты думаешь, он насиловал ее? – выдавил он, наконец.
Рига воскликнул возмущенно:
– Ты что, с ума сошел?! У него совсем другие планы, он думает выменять за нее целое царство.
– Нет? – переспросил Дим с надеждой.
– Конечно, нет.
Глаза Дима посветлели.
– Я поеду тогда…
– С тобой сколько человек?
– Сколько? Восемь, кажется…
Рига кивнул.
– Все, ко мне не катайся. Я сам заеду на днях. Это не затянется.
– Правда?
Расставшись с Ригой, Дим снова почувствовал нарастающую тревогу. Несомненно, Рига знал что-то, что хотел от него скрыть. И, несомненно, это что-то касалось Тани.
Таня… Рана в его сердце не то что не заживала, а каждый новый день раздирал ее края еще больше, еще больнее, еще кровавее. Неизвестность изматывала. Что мог знать Рига, только вчера приехавший в город? Тем более такого, что следовало скрывать от Дима?
От его присутствия в городе, так близко, вдруг стало еще беспокойнее. Вернувшись в «Фортуну», Дим долго ходил по своему кабинету, думал. Думал. И конца этим мыслям не было. Ему казалось, что Рига ведет себя странно и что излишне напряжен, хотя сама ситуация ежесекундной опасности оправдывала и его странность, и его напряжение. Но Дима продолжало мучить что-то смутное, гадкое, что взбалтывало весь осадок их отношений с Ригой.
Он понял, что опять жутко, бешено ревнует. И что сама по себе его ревность сейчас неуместна и не может привести ни к чему конструктивному. Но побороть это чувство выше его сил, и точно так же, как вмешательство Дави стало угрозой для сети, так и вмешательство Риги стало угрозой для его сердца. И в то же время, Рига – часть его сердца и отделить эту часть невозможно. Все сплелось в жуткий клубок сомнений, подозрений, дурных предчувствий и отчаянной тревоги.

– Как у вас? – спросил Глеб-Фуджи по телефону.
– Пока никак.
– То есть?
– Глухо.
– Но она жива?
– Никто не знает.
Глеб-Фуджи вздохнул.
– Держись, Дим. Мы это переживем. И потом напьемся.
– Я… Меня другое пугает… Я… не верю Риге. Я всегда ему верил, но теперь почему-то не могу.
Глеб выдержал паузу.
– Я знаю, что тебе тяжело верить, но он твой друг. И он всегда им оставался, я свидетель. Рига не предаст тебя. Он не такой человек.
– Послушай, Глеб, когда дело касается…
– Я знаю, чего касается дело. Когда Лилька захотела уйти к нему, я не сказал ей ни слова. Она ушла, а утром он выгнал ее. Взял ее вещи и швырнул с балкона. Она рыдала и вернулась ко мне. Но я не принял. Если бы любил, простил бы. А так чего ради? Рига сказал, что по пьяни ее трахнул – типа, извинился. И я сказал, что она мне не нужна, нет проблем. Я не ревновал, но так себя чувствовал, как будто он и меня по пьяни... Лилька – дура, пускай, но мы с ней столько лет в «Фуджи» вместе, жалко ее. И, если бы не Рига, так бы все и тянулось между нами. Но он – это испытание, понимаешь? Если вы переживете столкновение с ним, значит, вы – одно целое, без трещин. И один раз вы уже пережили. Сейчас главное – Таня, ее жизнь. И на Ригу в таком деле можно положиться, ты же знаешь. Он не допустит ничего плохого.
– Но он взрывает город…
– Он знает, что делает, Дим. Я приеду завтра. Посмотрим там, на месте. От меня мало толку, но оставаться здесь, ничего не делая, мне еще тяжелее.
– Не надо. Я не хочу, чтобы ты подставлялся здесь лишний раз, Глеб.
– Да плевал я на то, что ты хочешь и чего ты не хочешь! Тане своей будешь указывать! Сейчас я должен быть рядом.
И снова у Дима сжалось сердце.
– Ладно, брат, до встречи…

20. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЗВОНЯТ ПО ТЕЛЕФОНУ?

В кабинете у Дима тихо, а за стенами – «Фортуна» с ее привычным шумом. Дим держит марку, более того – держит на уровне оборот.
Но здесь не слышно даже моря. Плещутся и ударяются в шумопоглощающие стены только его мысли. Рига не показывается. У него – свое дело. И он забывает, что это и дело Дима тоже.
Глеб приехал – без тени страха вошел через центральный вход. В этом весь Глеб – преданный до последней капли крови, но бессильный помочь. И вдруг, под вечер, явился Рига – откуда-то с тыла, едва ли не с моря. В панаме и каких-то вылинявших джинсах, словно до этого мирно проводил время за игрой в бадминтон на побережье. Обнялись с Глебом, и Дим удивился. У Риги в глазах мелькнула вполне искренняя теплота, вытеснив на миг зеленый холод.
– Соскучился по тебе, Фуджи! Честное слово, мутно без тебя!
Глеб усмехнулся. Неожиданно затрещал телефон в кабинете Дима. И странным было то, что это была внутренняя линия громкой связи, а голос звонившего принадлежал вовсе не сотруднику «Фортуны». То есть – уже не сотруднику.
Дим опустил голову.
– Вы там на совещание собрались, генералы? – спросил Дави. – Рига есть?
Рига подошел к телефону.
– Привет, Дави. Я есть. А вот тебя скоро совсем не будет.
Дави хмыкнул.
– Не думаю. Просто мои условия изменились. Если кто-то из вас хочет увидеть Таню живой…
– То что? – спокойно поинтересовался Рига.
– Две сети.
– Две сети? Ты в своем уме? Две сети за подзаборную шлюху? Ноль! Ничего!
Рига обернулся к Диму и приложил палец к губам. Но это было лишним: Дим, похоже, вообще не мог реагировать. Глеб смотрел на него широко распахнутыми глазами.
– Когда я начну вам присылать ее пальцы, ноги и руки, вы заговорите по-другому, – предупредил Дави.
– Тебе не кажется, что ты не очень последователен, Дави? Кому она теперь нужна, кроме тебя? Ни-ко-му! Я не пожертвую ради нее ничем – не дам за ее жизнь ни копейки! Я не настолько стар, Дави, чтобы уступить тебе все без боя и чтобы не найти себе другую девку. Ясно?
– Дим сейчас тебя слышит?
– Дим не распоряжается ни моей сетью, ни моей жизнью. А я предупреждаю тебя, что сейчас ты должен не торговаться со мной, а бросать все и бежать, бежать, пока жив!
– Если вы так равнодушны, я верну вам ее – частями. Сегодня же вы начнете получать от меня небольшие подарки. И я не думаю, что Дим легко это переживет.
– Даже если он бросится с утеса, ты не получишь ничего! – парировал Рига. – Здесь всем распоряжаюсь я! Здесь хозяин я! Здесь решаю только я! И я решил, что не буду выполнять твои условия. Можешь больше мне не звонить!
– Я не буду звонить – я буду высылать тебе посылки, – пообещал Дави, и связь оборвалась.

Ни одного вопроса у Дима не было. Но Рига улыбнулся виновато и дернул плечами.
– А что я еще мог ему сказать? Мне больше ничего не оставалось…
– …как оскорбить ее.
– Короче! – Рига отмахнулся. – Мне она дорога ничуть не меньше, чем тебе. Но идти у него на поводу – не выход. Ты уже это пробовал и ничего не получил. Так что не тебе учить меня в таком деле.
– Она моя жена…
– Она не жена тебе!
– Ну, не надо, – вмешался Глеб. – Не надо, правда, об этом сейчас. Жена – не жена. Не до того…
Рига повернулся и стремительно вышел, оставив их вдвоем.
– Он словно не понимает, чем это грозит, – Дим уронил голову на руки.
Глеб ничего не ответил. Видел уже Ригу в разборках. Когда тот приехал в столицу, его жесты точно так же пружинили и отталкивались от солнечных лучей. Так же он улыбался, и Глеб всматривался в его лицо, пытаясь различить на нем следы пережитого. Но следы сразу ложатся шрамами на его сердце, а не на лицо. Лицо у Риги остается юным и веселым. Тогда стрельба перемежалась пьянками и гулянками. Но когда Рига закрепился в столице, хлопнул Глеба по плечу и признался как другу:
– Это меня отвлекло. Думал, не переживу… эту чертову разлуку, про которую слезливое кино обычно снимают.
Поэтому, когда Рига называет Таню шлюхой, у Глеба сердце сжимается не за Таню и не за Дима, а за Ригу. Он видит прекрасно, что Таня, уже однажды разлучившая их, это тот рок, который никогда не даст им сойтись. Что для троих – нет одной дороги. Что не будет для всех стопроцентного счастья.
Глеб курит и смотрит на море. Ему, приезжему и далекому от сети человеку, жизнь в «Фортуне» не кажется слишком дурного свойства. Он видит отдыхающих, видит счастливые лица гостей и думает, что «Фортуна» ничем особо не вредна. Хотя, как бывший курьер, не может не замечать изнанки роскошной жизни. «Фортуна» – просто верхушка айсберга, которая поднимается все выше.
Трава – не наркотик, кокаин – сахарная пудра, трамадол – обезболивающее, после курева – просто хороший аппетит, ЛСД – безобидное развлечение для подростков. Так и тянется паутина сети, опутывая постепенно все, что попадает в зону ее влияния. Вместе Дим и Рига растянули бы сеть до кофешопов Амстердама и московских подворотен. Профессионала, подобного Диму в наркобизнесе, нет. И стратега, подобного Риге, тоже поискать. И, может, та единственная сила, которая удерживает их от объединения, и есть Таня.
Глеб поежился. Вспомнил свое ателье «Фуджи» и захотел обратно. Дим – уже давно не курьер и не дилер. Дим – сила и власть. Сейчас ему угрожают, но его империя продолжает стоять прочно. И в этом есть что-то зловещее, странное, словно не Дим создал сеть, а она его.
Глеб оглянулся на отель и почувствовал себя неуютно. Не хотелось возвращаться к Диму и не хотелось искать Ригу в городе. Он еще побродил по берегу и все-таки пошел к отелю. От ворот шел парень с белым конвертом.
– Бомж какой-то принес для Дима.
– Я передам.
По дороге Глеб распечатал конверт и заглянул внутрь. На дне лежал тоненький женский палец.
Глеб свернул в темную аллею у «Фортуны» и набрал Ригу.
– Что там? – спросил Рига.
– Палец.
– Дим видел?
– Нет.
– Короче. Бери эту херню и давай ко мне. Встретимся на Урицкого через пять минут.
– Рига…
– Ну, хоть ты не ной! Будем надеяться, что не ее.
– Может, у Дима спросить?
– Хочешь, чтобы он сделал себе харакири? Я тебя жду здесь, а ты там палец оплакиваешь!
Глеб сел в машину, положив конверт на заднее сидение. Ехал и оглядывался. Стало подташнивать. Блин! Все-таки, Дим ему ближе, а Ригу вообще понять невозможно. С Димом они люди одного склада, а Рига – другой, он странно поступает – словно ножом режет, чтобы самому было больнее. Может, война так научила. А может, он сам – война, раны, соль и пепел.
Глеб еще раз оглянулся на белый конверт. А если это действительно ее палец? Разве не Рига виноват? Разве не он подтолкнул Дави к крайним мерам? И разве сам Глеб не должен был рассказать об этом Диму?
Глеб вышел из авто и поднялся в квартиру. Как в кошмаре мелькнуло перед ним совершенно бледное лицо Риги, берущего из его рук конверт.
– Кс-кс, Мурка, будет тебе ужин, – сказал тот и усмехнулся.
– Танин? – спросил Глеб.
– А хрен его знает. Может быть, ее. А, может, не ее. У этих баб все одинаковое, сам же знаешь.
– Ты шутишь?
– Заткнись!

21. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПРОСЯТ СМЕРТИ?

– Нет моих сил терпеть это! – Дави хлопнул дверью.
В этот раз он вошел не один, а с двумя охранниками, оставшимися на пороге комнаты. Таня заметила, что Дави очень зол.
– Что случилось?
Дави, наконец, махнул парням, чтобы те вышли.
– Я знаю, что Рига приехал сюда за тобой. Но почему он не хочет платить? Какого черта?!
Таня вдруг засмеялась.
– Так тебе и надо!
– А тебе? Он просто обозвал тебя шлюхой и сказал, что ни копейки не даст за твою жизнь.
– Не нужно было высылать ему кассету.
– Кассету я высылал не ему, а Диму. Этот чертов Рига спутал мне все планы! Ну, ничего, получив твой пальчик, он заговорит по-другому.
– Этот? – Таня выставила средний палец правой руки.
– Этот отправлю следующей посылкой, не сомневайся!
– А где же ты взял? – Таня осеклась.
– Палец? Мало ли пальцев на свете! Ребята где-то достали. Теперь главное – не обсчитаться.
Таня поднялась, выпрямила спину и произнесла, глядя прямо в глаза Дави:
– Я хочу только одного: чтобы ты ничего не получил! Ради этого я даже умру с радостью!
– Конечно, ты умрешь. Потому что ты никому не нужна. Тебя никто не ищет. А я так понадеялся на твои таланты… Придется просто убирать всех – одного за другим. Сеть от этого потеряет, но… я справлюсь. Ты очень меня подвела. Ты действительно шлюха, за которую никто не заплатит ни копейки!
В этот раз пощечина ей удалась и получилась звонкой и обжигающей. И этот звон положил конец цивилизованным отношениям между ней и Дави.
– Если ты надеешься, что в ответ я тебя трахну, очень ошибаешься, – бросил он, потирая щеку. – Теперь будешь обслуживать только моих ребят!
Дави пригрозил, но Таня заметила, что его глаза вспыхнули не злостью, а обычным желанием.
– Отдашь меня другим?
– Конечно.
– И тебе не жаль будет расстаться со мной?
– Я не храню такой мусор. Ты бесполезна. Но я не хочу потерять то, что уже у меня в руках. Что ты можешь мне предложить?
– Я?
Дави продолжал напряженно думать.
– От тебя нет никакого толку.
Он протянул ей мобильный.
– Давай, набери своего любовника! Это твой последний шанс.
Она посмотрела непонимающе.
– Хоть одного, хоть другого. Но лучше – Ригу, – уточнил Дави.
– Ригу? – Таня очень удивилась. – Но я не знаю его номера.
– Хочешь сказать, что никогда ему не звонила? Вот лживая сука! – он нашел номер. – Скажи ему, что тебе очень плохо, что ты теряешь свои пальчики и скоро останешься совсем калекой.
– Я не буду звонить!
Дави сам набрал номер.
– Не зли меня! Скажешь, что нашла мобилку в комнате, если он спросит.
Он прижал трубку к ее уху, а другой рукой сжал ее горло.
– Я не буду!
Послышались гудки. Пальцы Дави почти сомкнулись на ее шее.
– Говори, сука!
– Слушаю, – откликнулся Рига.
Дыхание перехватило, и голова пошла кругом. Перед глазами поплыли черные пятна.
– Рига? – выдохнула она с трудом.
– Таня?
– Рига, это ты?
– Где ты?
– Я не знаю… Мне очень плохо.
Теперь он молчал. Хватка Дави стала сильнее. Таня схватывала губами воздух, глотала его, не в силах выговорить ни слова. Все таяло в черноте, затапливающей комнату.
– Ты мне поможешь? – выдавила она все-таки.
– Я приехал сюда за сетью Дима, а не за тобой. Если твой новый любовник – садист, это твоя проблема. И не звони больше!
– Рига…
– Передай Дави привет от меня!
Дави отнял трубку и оттолкнул Таню.
– Как же ты меня подводишь! Ты действительно балласт, и годишься только на запчасти.
Таня никак не реагировала. Чернота стала рассеиваться, но дыхание еще рвалось. Грубость Риги не удивила ее. Он мог догадаться о присутствии Дави рядом, о том, что она звонит не по своей воле…
– Ничего, – откликнулся Дави на ее мысли. – Все они подохнут. Один за другим.
– А я? – спросила Таня.
Но ответ уже не волновал ее. Впервые нахлынуло абсолютное равнодушие, но Дави не уловил этого.
– Самому хреново, – признался зачем-то. – Заварилась такая каша. Вокруг Дима очень много людей. И они ведут себя очень смело – в моем городе и на моей территории. Я положу этому конец.
– Не убивай его, Дави… Пожалуйста, – попросила Таня.
И заплакала. Жаль было памяти… памяти о том, как они жили с Димом на райском берегу сказочного моря. Жаль было того, чего никогда не было и уже не могло быть.
– Не убивай его…
– Кого? Ригу? – не понял Дави.
– И Ригу тоже…
Дави хмыкнул. Приблизился к ней.
– Вот за что люблю шлюх, так за то, что сердце у них доброе.
Прижал ее к себе, стал стягивать с нее одежду, смахнул рукой ее слезы и облизал ладонь.
– Позвать охрану, чтобы тебя утешили?
Она закрыла лицо.
Где-то в сказочной стране остался берег моря. Не побережье, усыпанное привозными ракушками, а берег ее несбыточной мечты о счастье. Берег того моря, которое она всегда видела вдали. К которому шла упорно, но так и не пришла. Мираж, который растаял…
– Двоих? Троих? Ну? – допытывался Дави.
– Не надо.
– Не хочешь? Чего ты тогда ревешь? Ты должна не реветь, а встать на колени и попросить меня пожалеть тебя. Ну?
Дави расстегнул брюки.
– Или мне тебя уговаривать?
Она снова заплакала. Дави положил обе руки ей на плечи и поставил на колени.
– Реви дальше, только языком работай, раз уж по телефону у тебя ни хрена не получается.
Таня проглотила слезы. Оглянулась на дверь, за которой слышались голоса охранников. Почувствовала только, что в этот момент ненавидит и Дави, и Ригу, и Дима, и себя! И особенно – тот мираж, к которому шла.
– Ты мне соплями штаны не намочи, – предупредил Дави.
– Я знаю, за что я наказана, – сказала она. – За то, что жила в «Фортуне», с Димом, на берегу моря, и чувствовала себя счастливой. И наказана не тобой, не этим похищением, не насилием, а тем, что уже никогда с ним не буду…
Дави хмыкнул.
– Убей меня, Дави, пожалуйста, – вдруг попросила она.
– Что?
– Убей меня, я очень тебя прошу.
– Ты мне еще нужна, – ответил он спокойно. – Еще на некоторое время. Не отвлекайся.

22. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПОГИБАЮТ?

Что предвещает это утро? Никто не знает, что готовит ему следующий миг. Люди застрахованы от излишней осведомленности. В это утро Дим, как всегда, пытаясь сосредоточиться на мелочах, занимается делами «Фортуны». Рига и Смол, не успевшие уснуть ночью, вваливаются в квартиру по Бунина и ищут более или менее нормальное место для того, чтобы задремать. Глеб выходит из «Фортуны» и садится в авто с намерением съездить в город с ребятами Дима. Таня лежит, свернувшись клубком на полу, не в силах ни на секунду сомкнуть глаз и примириться со своей жизнью. А Дави собирает своих ребят и дает им четкие и однозначные указания.
– Конца-края нет этому, – сказал, наконец, Глеб, обернувшись к Игорю.
– А там?
– А там ателье. Там просто.
– Словно на месте топчемся. Уже почти месяц так…
Гнали по шоссе в город, в клуб «Каскад» – на встречу с курьером. Дим тоже собирался, но кто-то задержал, и Глеб поехал вместо него. Ребята пытались оградить Дима от лишних хлопот. Тем более, что сделка планировалась среди бела дня, со знакомыми, проверенными людьми.
И вдруг впереди дорогу перекрыл огромный Камаз. Шофер оглянулся – сзади надвигались два джипа с тонированными стеклами.
– Нас закрыли!
– Что? – Глеб тоже оглянулся.
Джипы были уже рядом – с обеих сторон.
– Короче…
Игорь первым из ребят выхватил ствол и открыл дверцу, выходя навстречу выстрелам. Смерть была верной…
Это была верная, преданная, как собака, смерть. Принадлежащая только им. Теперь уже все, прижавшись к машине, палили в обе стороны.
Глебу даже показалось, что долго ничего не происходит. Никто не выбывает из игры. Но в тот же миг упал Олег, выронив из рук автомат. Упал шофер их автомобиля.
Игорь, укрывшись за машиной, еще стрелял. А под телом Геша уже расползалась лужа крови.
Глеб успел подумать, что у противников тоже много потерь, но недодуманная мысль оборвалась…

Когда Рига уснул, ему стал сниться высокий дом, похожий на замок. Или на гору с окнами. Рига шел к этой горе и говорил сам себе:
– Там Таня…
– Там никто не живет. Это мертвая гора, – спорил с ним кто-то невидимый.
– Там живет Таня, – уверенно отвечал Рига.
И вдруг на его глазах скала стала рушиться, рассыпаясь на глыбы.
– Она умерла! – засмеялся кто-то.
– Нет! Не может быть. Там был дом.
– Дома больше нет.
– Там Таня!
Рига не мог проснуться. Хотел и не мог. Грохот от падения камней оглушал его и придавливал к земле.
– Рига, Рига, – тормошил его кто-то.
Но он не мог подняться, придавленный шумом и болью.
– Вставай, Рига! Проснись! – тряс его Смол.
Он открыл глаза, насилу приходя в себя.
– Что?
– В город надо. Наших ребят положили возле «Южного» вокзала. Они в «Каскад» ехали. Там менты теперь…
– Когда?
– Только что.
Поехали Рига и Смол. Молчали.
– Там не было вариантов, – сказал Смол. – Вели от «Фортуны» и закрыли на дороге.
Рига кивнул. Первым вышел к копошащимся на дороге ментам – ступил еще несколько шагов и остановился.
– Дим здесь?
– Едет, – ответил Смол.
У передней дверцы знакомой «тойоты» лежал, раскинув руки на асфальте, Глеб-Фуджи. Глаза его были закрыты, а кровь под ним была уже темно-алой, до черноты. В этой черной луже мелькали просветы высокого неба с облаками, и ветер рвал их там на части. Смол попятился.
– Глеб был с ними? Зачем?

Зачем? Это сложный вопрос. Очень часто на вопрос «зачем?» не бывает ответа. Чтобы ответить на вопрос «зачем?», человек должен точно знать цель и последствия своих действий, каждого своего шага, каждого принятого решения. А этого обычно никто не знает и не может просчитать наперед. Каждый живет наугад – и не угадывает. Делает ставку – и проигрывает. Не надеется на удачу – и ловит фарт. Планирует жить долго и счастливо – и погибает нелепой смертью. Зачем же тогда? Низачем. Просто так. Чтобы было. Чтобы больше никогда не было.

– У него не было оружия…
– Он не успел просто…
– Он не успел.
Подошел Руст.
– Дим приехал? – обернулся Рига.
Руст заметно побледнел и отвернулся.
– Я всех положу! Суки! Всех! Я всех урою!
Схватил Дима за плечи, словно пытаясь остановить его.
Тот перевел на Ригу синий-синий взгляд. Потом взглянул на тело Глеба, распростертое на асфальте. Оттолкнул Руста и опустился на колени перед Глебом.
– Тут не было вариантов, – повторил свое Смол.
– Он приехал сюда, чтобы умереть, – сказал Дим.
– Мы все живем, чтобы умереть, – сказал Рига.
Подошел Южин.
– Расходитесь, ребята. Тут ясно все. Отследили просто. Чего стоять теперь?
Дим взял холодную руку Глеба в свою.
– Сколько дорог мы прошли, Фуджи. Сколько километров пленки проявили… чтобы ты погиб вот так… на какой-то чужой дороге, на каком-то чужом километре, в чужом переделе… из-за меня.
– Это не из-за тебя, – сказал Руст.
Дим поднялся и снова посмотрел на Ригу.
– Что теперь?
– Надо уходить.
Боль не объединяла, а расталкивала их в стороны.
– Дим, – Рига вдруг шагнул к нему.
Дим обернулся. Смол и Рустам отступили назад.
– Я знаю, ты и меня винишь тоже.
– Я только себя виню.
– И я себя виню, – кивнул Рига. – Этого не исправить. Но ни я, ни ты, ни эти ребята не виноваты, если по правде. Это такое дело. Передел.
– Этот передел идет по сердцу, по всем внутренностям, по мозгам – у меня все плавится от боли, – сказал Дим. – Я не выдерживаю.
– Я знаю. Это очень нелегко. И мне нелегко. Тяжелее, чем на войне. Потому что здесь – свои, родные люди. За каждого я сам лечь готов. И Дави заплатит!
– Этим мы ничего не исправим.
Рига дернул плечами.
– А Таня? – вдруг спросил Дим. – Что с ней будет?
Никто не ответил. Дим отвернулся и пошел прочь. Тела убитых убирали санитары.
– Теперь хоронить тоже опасно, – заметил Руст. – Взорвут к черту.
– За два дня – мы их взорвем. Мы взорвем весь город! – бросил Смол.
– А Таня?
– Ехать надо, – Рига позвал ребят. – Нечего тут толпиться.
И снова молчание. Все подозрительно косятся на встречные машины.
– Знать бы… не пустили бы пацанов, – бросил Руст сквозь зубы.
– Теперь главное – найти его, наконец.
– Глухо?
– Ну.
– Хреново. А он-то нас видит.
– Просто сбились со следа. Дави не появляется в городе. Он где-то в окрестностях. Ищем.
– Быстрее надо искать.
– Быстрее нельзя. Надо тихо подобраться.
– Теперь один хрен.
– А Таня?

23. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПЫТАЮТ ДРУГ ДРУГА?

Новостей от Дави больше не было. О Дави – тоже.
В течение следующего дня он не связывался с Димом. Рига ждал вечера с ужасом, но вдруг с окраины отзвонился Макс:
– Нашли, кажется. Давай сюда.
У одного из клубов заметили людей Дави. Те сели в машину – Макс с ребятами погнали за ними. На центральных улицах не прижмешь. А перестрелять – какой толк?
Вели через весь город – не зная, чем закончится. Те начали прибавлять скорость, а на выезде на северное шоссе подоспел Рига. Взяли в кольцо, не обращая внимания на встречные автомобили. Замкнули.
Парни Дави начали стрелять.
– Осторожно, э! Они живыми нужны! – Рига пригнулся за машиной.
– Они уже своим позвонили – сейчас зацепится! – Смол вскинул автомат.
Те еще сопротивлялись, но одного из четверых уже срезало автоматной очередью, потом упал второй.
– Остальных берите живыми, – скомандовал Рига. – И быстро!
Руст двинулся вперед.
– Оружие на землю, суки!
Один из пацанов отшвырнул ствол. Второй еще пытался ответить, когда Рига снял его выстрелом.
– Одного хватит, думаю.
Подошли ближе. И увидели, что раненый шофер еще корчится у машины, зажимая руками окровавленное плечо.
– Прихватить этого? Или? – Смол навел оружие на его голову.
– Прихватим.
Через секунду уже гнали к гаражам с другой стороны города.
– Сиденье, блин, кровью зальет, – Макс покосился на водилу.
– На пол его спихни, – бросил Рига. – Много чести тварям!
Где-то вдали сигналили милицейские сирены.
– С этими как? – Макс кивнул в сторону шума.
– Это не столица, Макс. Пока идет передел, они глаза на все закроют. Неизвестно, кому потом сосать придется.
Вспомнились отдельные нелояльные представители столичных органов, доставившие Риге так много хлопот. Такого беззакония, как здесь, в столице не допускали. А здесь вольному воля.
Пленных, обыскав и связав, закрыли в гараже. Рига отпустил почти всех ребят, кроме нескольких человек.
– Мы здесь пока задержимся. Поговорить попытаемся, – кивнул в сторону гаража. – Собирайте пока всех. Думаю, к утру Дави отыщется.
Ребята разъехались. Остались Макс, Смол и Рустам. Если Макс и Смолин были из бригады Риги и прошли с ним столичный передел, то Руст – был человеком Дима и о методах Риги не имел ни малейшего представления. Видел только, что Рига – другой, что Рига – не такой, как Дим, понять его сложно, но верить ему надо. Однако то, что намечалось, напрягло помимо его воли.
– Думаешь, они расскажут что-то… про Дави? – спросил Руст у Риги.
– Пойдем, спросим.
Рига пошел к гаражу. Руст вошел следом и прикрыл дверь. Пленные валялись на цементном полу. Раненый был в полусознательном состоянии. Рига поднял за плечи другого и прислонил спиной к стене. Сдернул скотч с его губ.
Руст вспомнил, что этот парень сам, первым, бросил оружие и, значит, не должен был упорствовать при допросе. На миг словно отлегло от сердца.
– Вопросы простые, – Рига навис над сидящим. – Где Дави? Где Таня? Что с ней? Она… жива?
Руст услышал, как голос Риги сломался от волнения. Таким Рустам его еще не видел. Рига с трудом держал себя в руках.
Парень замотал головой.
– Нет-нет… Я не знаю. Я не знаю, где Дави. Мне просто сказали ехать…
– Ты был с его бригадой!
– Я ничего не знаю. Я не встречался с Дави.
– И не знаешь, где он?
– Я не знаю… я…
Рига – совершенно неожиданно – ударил его ногой в лицо. Даже не затруднил себя склониться к пацану. Каблук его ботинка мелькнул в воздухе, и тот повалился на бок. Лицо залила кровь. Руки пленного были связаны за спиной – он не мог ни стереть кровь, ни зажать разломанный нос.
Рига взглянул на него.
– Думай, пока я тебе мозги не вышиб!
И поставил ногу ему на лицо.
– Я только начинаю говорить с тобой серьезно. Если ты не хочешь умирать долго и мучительно, а хочешь умереть быстро и легко, тебе нужно хорошо подумать.
Руст попятился. Рига даже не обещал парню жизнь. Он обещал ему легкую смерть.
– Я не знаю, – кровь текла по губам.
– Не знаешь, сука?!
Рига с силой ударил ногой по корпусу. Руст просто на себе почувствовал, как почки пацана уходят в свободное плаванье. Ригу это не остановило. Безвольное тело жертвы подскакивало от его пинков.
– Да он... не знает, может, – сказал вдруг Руст.
– Так какого хрена он не знает? Едет куда-то и не знает, зачем? Стреляет и не знает, чего ради?
– Ради денег, как все…
Рига обернулся. Русту показалось, что он и его убьет в тот же момент.
– Не ной тут! Сходи утюжок принеси! – распорядился Рига.
– Какой утюжок?
– «Тефаль», твою мать! «Тефаль» – заботится о нас и о нашем здоровье!
Руст, пошатываясь, вышел. Смол шагнул навстречу.
– Говорит он?
– Он не знает…
– А ты куда?
– За утюгом.
Смол кивнул.
– Я все сделаю. Ты покури пока. Ты Ригу плохо знаешь просто. Он не остановится.
– Но парень не знает. Его пристрелить надо и все…
– Пристрелить никогда не поздно.
Когда Смол вошел в гараж, Рига курил, сидя на бетонном полу и прислонившись спиной к стене. Водила продолжал корчиться на полу. И по лицам невозможно было понять, кто кого терзает пытками и допросами. Лицо Риги посерело, волосы спутались.
Смол сел рядом и поставил у ног Риги утюг.
– Не надо теперь. У него шок, – Рига покачал головой.
– Руст сам чуть не помер, – усмехнулся Смол.
– Я и сам чуть не помер, когда он сказал, что не знает. Руст думает, за деньги это все. За паршивые деньги. Да будь они прокляты!
Рига словно утонул в едком дыму сигареты.
– А второй соображает? – спросил Смол спокойно.
– Не знаю. Спроси его. Я боюсь проломать ему что-то.
Смолин поднялся и пнул раненого в простреленное плечо, приводя его в чувство.
– Дави где?
Тот застонал. Смол швырнул утюг ему на живот.
– Осталось только включить. Ну?
– Где-то в заповеднике. За городом. Я там не был.
– В каком заповеднике?
– Отпустите меня, ребята, – выдохнул тот. – Отпустите меня…
– Отпустим. В каком заповеднике?
– На востоке от города. Там охотничий домик. Я не знаю точно.
Рига подошел тоже.
– Таня жива?
– Да. Кажется, да. Ее охраняют.
– Палец ее был?
– Не знаю про палец. Не слышал. Отпустите меня. Я же все сказал, ребята. Я все сказал. Я больше ничего не знаю.
Сознание его туманилось от боли. Рига бросил окурок под ноги, затоптал.
– Этот дом еще найти надо…
– Ребята... – стонал раненый. – Ребятки, отпустите...
Смолин достал пистолет и выстрелил ему в голову. Потом подошел к другому и тоже нажал на спуск.
– Короче, едем.
Рига медлил.
– Давай, к утру все закончится! – дернул его Смол. – Не тормози, эй!
Снаружи ждали Рустам и Макс. Пахло коноплей. Руст улыбался.
– Заговорили?
– Никто и не сомневался, – Рига подошел к машине. – На пятом километре Восточной трассы встречаемся. Я – к Диму, и сразу – к вам. Поедем охотиться в заповедник!
Руст оглянулся на гараж.
– Че с ними? Закопать?
– Взорви к черту! Надоело! – отмахнулся Рига.

24. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ОТРЕЗАЮТ ПАЛЬЦЫ?

Дави передали, что его ребят расстреляли в упор.
– Живой там кто остался? – спросил он только.
– Неизвестно, Дави. Сразу менты подскочили – следы затерли.
Дави все равно сделал свои выводы:
– Съезжать нужно.
– Куда? Проблемно сейчас – через степь ночью. Там открытое место, – поежился Грач. – И Рига привел много людей.
– Ригу я пристрелю лично. Лично! – Дави помахал перед носом Грача своим револьвером.
Пошел к охотничьему домику. Распахнул дверь, за которой находилась Таня. Она даже не взглянула в его сторону. Сидела неподвижно в углу.
– Поднимайся – едем!
Она молчала и не двигалась. Дави подошел ближе.
– Живая ты, э?
Лицо ее было бледно, глаза закрыты.
– Грач, иди сюда! – крикнул Дави.
В дверь протиснулся охранник.
– Не тяни, Дави! Валить надо.
Тот покачал головой.
– Я передумал. Посмотри на нее – доводит себя нарочно. Пытается не дышать, но сердце еще стучит.
Грач зыркнул на Таню черным глазом.
– Рига едет сюда – пускай! – продолжал Дави. – Здесь мы и будем его ждать. Позиции у нас хорошие. Все вооружены. Пусть приходит. Пусть приводит своих людей. Мы подготовимся к их встрече, даже сообщим ему, что он идет верной дорогой.
– Как?
– А вот так!
Дави достал нож и прижал полумертвую Танину ладошку к ковру.
– Сейчас приведем нашу девушку в чувство.
Грач усмехнулся, но отступил.
– Да брось! Пусть сидит.
Но нож Дави уже вонзился в Танину руку. Потекла кровь, впитываясь в ковер. Таня еще с минуту смотрела на кровь, а потом потеряла сознание.
– Тряпку ей дай какую-то, – прказал Дави Грачу.
Когда тот принес бинт, Дави уже заклеивал конверт с подарком для Риги. Дно конверта успело пропитаться кровью.
– Размокнет, – заметил Грач. – В целлофан надо было.
– На! – Дави швырнул ему конверт. – Упакуй и отправь Риге! Пусть целует ее пальчики.
Забинтовал безжизненную Танину руку. Грач еще топтался на пороге.
– Ну?
– А можно мне ее?
– Почту неси, слышишь?
Дави закрылза ним дверь на ключ, поднял Таню с пола и переложил на диван. Сел рядом и обхватил голову руками. Прошло несколько минут. Она застонала. И вдруг открыла глаза и взглянула на Дави.
– Больно? – спросил он зачем-то.
– Нет. Совсем не больно, – она медленно покачала головой. – А тебе?
– Мне?
Таня села на постели и улыбнулась.
– Я желала тебе смерти, а теперь – вовсе нет. Не желаю. Никто не виноват ни в чем. То есть мы все одинаково виноваты. И мы за это платим. Сеть убьет нас всех. Нас – как и других. Сеть не может не убивать, она не делает исключений. И ты тоже погибнешь, Дави. Мне так жаль тебя…
Взглянула на забинтованную руку и снова заулыбалась.
– Теперь никогда не выйду замуж – не на чем носить обручальное кольцо.
Дави заметил, как ее глаза наполняются не слезами, а спокойствием безумия. Он невольно отшатнулся.
– Я больше не сделаю тебе больно. Не бойся.
Она засмеялась.
– Я не боюсь. Как тебе могло такое прийти в голову? Я не боюсь, потому что я ни на что не надеюсь. Сейчас надеешься и боишься только ты.
Таня вдруг взмахнула забинтованной рукой в воздухе.
– Боишься смерти, Дави. Это так смешно! Чего бояться? Здесь же везде смерть! Повсюду! Она уже разрушает все. Я слышу ее запах. Ты слышишь его, Дави? Ты чувствуешь запах смерти? Запах крови, ушедшей в ковер? Запах тихого леса? Запах свежевырытых могил? Могилы для вас уже вырыты! Они уже ждут…
Он попятился к двери.
– Что ты несешь?
– Я это чувствую. Вижу. Вижу его озябшие руки, памятник, слышу ветер. Это ветер занес меня сюда и бросил… бросил в эту могилу…
– Ты бредишь!
Дави вышел и вернулся со шприцем в руке.
– Это успокоительное. Не наркотик, – заверил ее.
– Мне все равно…
Он взял ее здоровую руку и ввел иглу в вену. Она сидела неподвижно. Дави прижал ее холодные пальцы к губам.
– Я думал, все будет иначе, – проговорил тихо.
– Знаю. Но все будет еще хуже.
Дави кивнул спокойно.
– Другого пути у меня все равно не было.
Таня почувствовала, как тело, словно наполняясь чем-то вязким, тяжелеет. Она еще видела перед собой Дави, но уже что-то другое выступало за его спиной… что-то черное, что поглощало Дави у нее на глазах.
Теплая волна черноты затопила с головой. Снова Таня порадовалась тому, что ее мама не дожила до этого. Она не перенесла бы тревоги за Таню. Ни Дим, ни Рига сейчас не тревожатся за нее так, как переживала бы мама.
– Мамочка, – прошептала Таня. – Мамочка, мне совсем не больно. Ты только не волнуйся за меня…
Дави смотрел на нее молча, пока она не уснула, и никак не мог избавиться от тяжелого впечатления, которое произвели на него ее слова. Ясно, что психика слетела с катушек, но надлом ударил и по нему.
Действительно, решившись на войну с Димом, он не мог предвидеть всего, что произошло. Он не мог знать, что в город приедет Рига и расстроит все его планы. На миг Дави почувствовал себя припертым к стенке, но тут же отогнал дурные предчувствия.
На свою бригаду он мог положиться полностью. Ребята в силах были дать отпор людям Риги. И самого Ригу следовало пристрелить уже давно. Но он никак не попадался им в руки.
А если он сам окажется в руках Риги? О его жестокости Дави был хорошо наслышан. После завоевания «Фортуны», закрепившись в городе, Дави планировал бросить ему вызов не раньше, чем через год. Но сама судьба свела их на узкой тропинке. Нет пути в обход.
Дави еще раз взглянул на Таню, лежащую без движения на диване. Ее лицо исхудало, щеки запали и глазницы ввалились. Руки казались прозрачными, еще больше истончаясь к запястьям. Губы стали серыми и безжизненными. Острые коленки выступали под джинсовой тканью.
Дави вдруг почувствовал подступивший к горлу комок. Поднялся, пошел к двери и снова остановился, словно оставлял за своей спиной целую жизнь со всеми победами, поражениями и надеждами. В этот момент – вместе со здравым сознанием Тани – закончилось что-то еще. Дави повернул ключ в двери и вышел.
 
25. ЗАЧЕМ ЛЮДИ НАЧИНАЮТ СХОДИТЬ С УМА?

Рига ехал в «Фортуну» и думал сразу обо всем – о смерти Глеба-Фуджи, о предстоящей охоте в лесостепи на Дави, о Диме, о Тане. О том, что сейчас тяжело всем, и что главное для всех – выстоять. Пережить это. Не сломаться.
Нашел Дима в его кабинете. Руст вошел следом, взглянул преданными глазами на Босса. Травка уже выветрилась из его головы, жесты снова напряглись, а губы плотно сжались.
– Когда ты решил хоронить? – спросил Рига спокойно.
– Послезавтра. Я пытаюсь найти его родственников. Но это и раньше было сложно.
При воспоминании об этом «раньше» – одном на двоих с Глебом – его глаза затуманились слезами. Рига упал в кресло, Руст попятился к двери:
– Я курну пойду.
– Хватит курить. Через полчаса едем, – напомнил Рига.
– Нашли? – спросил Дим.
– Почти. За городом – в лесостепной зоне, в заповеднике, короче. Ориентировочно там.
– Он большой?
– Заповедник? Нехилый. Волки там, тигры всякие, Дави – короче, разные твари. К утру сафари устроим, – Рига усмехнулся.
Дим сел в кресло напротив и посмотрел на Ригу пристально.
– Главное, не сломаться, – повторил свое Рига. – Смерть Глеба – ножом по сердцу, но мы это переживем. Мы это…
– …переживем, – кивнул Дим. – Не могу говорить об этом.
– Не будем, – Рига поднялся. – До послезавтра все занулим. Дави и очухаться не успеет, как мы его поджарим. И похороним Фуджи по-человечески, спокойно.
В дверь протиснулся парень из охраны.
– Там пакет для Риги.
– Я на выходе заберу. Не тащи сюда, – и обернулся к Диму. – Это оружие от пацанов.
– Нет, маленький конверт, – уточнил парень.
– Все, Дим. Ты держись!
Рига пошел к двери. На лестнице стукнул охранника в спину.
– Офонарел ты, больной? Какого хрена орешь на всю «Фортуну»? Пакет – так пакет, чего орать? Спущусь – возьму.
Спустились, и охрана протянула Риге конверт. Он, не разворачивая, сунул его в карман брюк. Сжал в руке и почувствовал, как озноб пошел по телу.
– Рига! – Дим вдруг окликнул его.
Рига обернулся. Дим, спустившись следом, вышел с Ригой из «Фортуны», прислонился спиной к дереву.
– Я хочу это видеть…
– Что видеть?
– То, что тебе принесли.
– Ты мало видел в жизни белого порошка?
Внезапно Дим с размаху ударил его в челюсть. Рига отлетел в сторону и насилу выпрямился. Из рассеченной губы брызнула кровь.
– Что ты делаешь? – спросил его Дим. – Что ты с ней делаешь? Режешь ее на куски ради сети?
Рига, потирая щеку и машинально ощупывая языком края зубов, молчал.
– Во что ты играешь, я тебя спрашиваю?!
Дим приблизился и заглянул ему в глаза.
– Ты приехал, чтобы помочь мне? Или чтобы отнять ее у меня?
– Сейчас она принадлежит Дави.
Дим сунул руку в карман Риги и достал конверт. Рига не шелохнулся. Наблюдал молча, как Дим трясущимися руками рвет бумагу. Дыхание перехватило.
Это был тоненький женский палец. Может, тот, на котором женщины носят колечки в знак помолвки или замужества. Палец, лежащий на ладони Дима, был украшен только синим ногтем. Часть Тани уже умерла.
Дим закрыл глаза, стиснув в ладони подарок Дави. И тогда Рига заговорил:
– У меня больше нет сил жалеть тебя! Ты – мужчина, ты должен сам бороться со своим горем! Я жизнь за тебя отдам, ты знаешь. За тебя, для тебя, тебе – делай с ней, что хочешь. Но и ее я тоже люблю! Я приехал сюда только ради нее. Я седею здесь из-за нее, у меня здесь останавливается от боли сердце. Но я пойду до конца! Я уничтожу Дави! Я найду ее, верну ее! Я разрою ее могилу, если она мертва! Я лягу рядом, чтобы согреть ее! Зная, что она счастлива с тобой, я еще мог мириться с разлукой, хотя каждый день меня тянуло сюда, к ней, и никуда больше. Но после того, как ты подверг ее такой опасности, я никогда не позволю ей вернуться к тебе!
Сейчас тебе кажется, что я рискую ее жизнью еще больше. Но, поверь мне, это – единственный путь спасти ее. Другого пути нет. Я прекрасно представляю, что с ней происходит, и что она чувствует, и что еще может случиться. Но я, по крайней мере, найду ее живой. Пальцы – не большая потеря по сравнению с жизнью.
Я знаю, ты не можешь меня понять. Мне больно так же, как и тебе, но я не могу позволить себе оплакивать ее пальцы. Ты отнимаешь у меня время…
Рига прошел мимо Дима к машине. Ребята давно ждали. Руст курил. Рига вдруг вырвал у него сигарету и отшвырнул в сторону.
– Это война не для слабых! Что ты раскис? Ну? Никогда не видел, как пытают людей? Как им ломают кости и вспарывают животы? Как насилуют женщин? Как отрезают пальцы? Как расстреливают машины в упор? Как взрывают города? Что ты дымишь, как школьник, которого выругала учительница? Ну? Страшно? Страшно – потому, что ты наемник, ты воюешь за деньги, за вонючие проценты от вонючего наркооборота. А я – за ее жизнь, за друзей, за Дима, за Глеба-Фуджи, за Таню! А теперь все, кто хочет покурить, могут оставаться в «Фортуне», а остальные – едут со мной.
Рига шагнул в темноту, и все шагнули за Ригой.

А Дим остался на берегу, смотрел на ее палец и не знал, что с ним делать. Хотел закопать в землю, а потом представил, что какая-нибудь собака может откопать его и съесть. Его вдруг стало тошнить. Он схватился рукой за ствол дерева, но через секунду уже рвало. И слезы текли по лицу…
В беспамятстве он вернулся в отель и лег. Потом поднялся и снова увидел на столе ее палец. Стал искать Руста и выяснил, что тот уехал с Ригой. Попробовал разыскать Игоря и вспомнил, что ни Игоря, ни Глеба-Фуджи уже нет в живых.
Снова позвонил Русту:
– Вернись!
– Что там? – откликнулся тот. – Мы почти на месте.
– Ты на кого работаешь, идиот?! Вернись, я тебе говорю!
– Ладно, приеду.
Дим и сам понял, что сходит с ума, что теряет остатки здравого рассудка, что не выстоит. К полуночи вернулся Руст, вошел хмурый.
– Чего?
– Мне надо ехать туда.
– Куда?
– К Дави!
Руст отвернулся.
– Это опасно, Босс. Там ждут уже. По всему видно. Просто пойдем стенка на стенку. Без вариантов.
– Я знаю, что это опасно. Но я должен там быть. Иначе я сойду здесь с ума.
– Дим… там, неизвестно, чем закончится. Она, скорее всего, в доме, как заложница. Это значит, что и мы все в заложниках. Не надо тебе ехать! Рига, он… он лучше знает, что делать. Конечно, мы все под прессом. Но ты там не выдержишь.
– Да что вы все нянчитесь со мной, как с душевнобольным? – бросил Дим.
– Не нянчимся, а… тяжело это. Я сам тогда, в гараже, чуть в обморок не рухнул. Представил, что на месте того парня мог быть я сам – вот так не знать ничего и валяться на полу под ботинком Риги. Он это не так видит. Он другой. Рига – сильный. Так я думаю.
Дим взглянул в напряженное лицо парня.
– Я должен там быть. Если не поеду, сойду здесь с ума – это точно. Боюсь, что покончу с собой, Руст. Если только пойму, что Таня не вернется, я покончу с собой. Если останется только сеть – везде и повсюду одна сеть, я не стану жить.
– Но еще ничего неизвестно.
– Мне кажется, это уже конец, – Дим развел руками.
– Ну, тогда поехали, – сказал Руст просто. – Только я дорогу плохо знаю. Попетляем немного…
А сам увел машину в сторону от нужной трассы. Подумал, пусть пока там… рассосется немного. Нарваться на шальную пулю Дим всегда успеет.

26. ЗАЧЕМ ЛЮДИ УСТРАИВАЮТ НОЧНУЮ ОХОТУ?

Далеко позади остались огни города. И дым заводов не доносится до степной зоны. Пахнет обожженной солнцем травой, и даже кузнечиков тут слышно. Трещат и наслаждаются своим покоем. Свободой своей бесполезной, трескучей жизни.
Машины крадутся по ночным дорогам осторожно. Темно, и маршрут до конца не ясен. Наконец, ребята отзвонились – нашли логово зверя.
Рига рванул туда. Степь стала перемежаться рощами. Луна засияла ярче, небо вдруг перестало быть беззвездным, словно в один миг со всех сторон его прокололи насквозь.
Смолин сказал что-то о дожде. Макс чему-то засмеялся. Рига все слышал словно издали, как что-то пустое, не относящееся никак к реальности. Может, так оно и было. Может, ни Смол, ни Макс не чувствовали реальность так, как чувствовал ее в тот момент Рига. И сама ночь, захватившая их в плен, была ненастоящей. Была очередным испытанием.
– Какой план, Рига? – спросил Макс. – Где остановимся?
– План – мочить всех. А остановимся впритык. Только дом не взрывать.
– А если он убьет ее?
– Тебе что-то плохое снилось?
Стали оцеплять здание.
– Подозрительная тишина. Кажется, они здесь прочно сидят, – заметил Макс.
– Окопались! – бросил Смол.
– Возможно, кстати.
И в тот же миг тишина разлетелась в клочья. Один из пустых джипов Риги взорвался. Все залегли в траве. Притихли.
– А они-то нас видят.
– Штурмуем, короче! – Рига поднялся. – Мы прорвемся.
Тогда и началась настоящая пальба. Пытались пробиться к дому со всех сторон, охрана отстреливалась. И безрезультатное противостояние двух мощных, хорошо вооруженных групп затянулось. Затянулось – узлом в темноте.
Кузнечики затихли, словно вымерли. И вдруг луна залила все вокруг струящимся серебристым светом. Рига пополз к дому, окунаясь в этот свет с головой, словно пытаясь укрыться за его толщей от пуль. Позади ярко вспыхнула еще одна машина и в ту же секунду взлетела в воздух, оглушая все вокруг грохотом взрыва. Ребята ответили частыми автоматными очередями.
Ночь была сломана, прошита насквозь огнями вспышек и выстрелов, растерзана звуками взрывов и матами пацанов.
– Рига, где ты? – огляделся Макс.
Но тот уже ушел далеко вперед, скрываясь за камнями.
Похоже, отряд Риги оказался больше, кольцо вокруг дома сужалось, а сопротивление Дави становилось слабее.
Рига с автоматом в руках взбежал на крыльцо, сметая на своем пути растерявшихся от такой наглости охранников. Ребята выбили дверь дома.
Крепость почти пала. Парни Риги уже занимали комнаты, очищая их от посторонних. Смол прикрывал Ригу, держась на расстоянии шага.
– Вряд ли здесь будет Дави…
– Разве хозяин дома нас не встретит?! – заорал Рига.
И все увидели Дави. Он появился на лестнице, ведущей на второй этаж.
– Я предупреждаю, что дом заминирован и сейчас взлетит на воздух. А это, – он поднял гранату в руке, – для тех, кто хочет помешать мне спокойно провести вечер.
Дави исчез за дверью одной из комнат.
– Там Таня. И все заминировано. Уходите – на безопасное расстояние, – распорядился Рига. – Отгоняйте машины.
– А ты?
– Я пойду наверх. Если это вызов...
– Но там могут быть его люди…
– Там он и девушка на кровати, – Макс вернулся, обойдя дом. – Мы хорошо поработали. Те, кто уцелел из его команды, уже разбежались. Но все действительно начинено взрывчаткой.
– Уходите все! – скомандовал Рига. – Сейчас же! Ждите меня на повороте.
– Никто не знает, когда это взорвется, – начал Смол.
– Если взорвется, не ждите, – кивнул Рига и пошел наверх.
Парни посмотрели ему вслед.
– Ну, на поворот, – распорядился торопливо Макс. – Опасно здесь оставаться.
Покинув крепость, еще раз оглянулись. Вокруг тлели обломки взорванных машин.
– Гляньте, может, из наших кто жив еще, – Смол осмотрелся по сторонам.
Макс снова обошел территорию.
– Надо отходить…
Оба одновременно взглянули на особняк, угрожающий взорваться в любой момент. Мысли были одни на двоих: Рига очень рискует. Он – хозяин столичной сети – не должен подвергать свою жизнь подобной опасности. И если они не дождутся его на повороте, значит, останутся вдвоем в столице. Значит, автоматически станут противниками.
Ребята уже разъехались. Увезли раненых. Остались только они – на повороте трассы. Ночь снова затихла, оживали замершие кузнечики, вспыхивали погасшие звезды. Время шло.
– Он не вернется, – сказал Смол.
– Будем ждать.
Отвернулись друг от друга. Пока был Рига, их дружба была очень крепкой, они могли положиться друг на друга во всем. Но теперь Риги уже почти нет…
Прилегающая к зданию терраса вдруг взорвалась, оглушив их неожиданным шумом. Скорее всего, разные части дома были приговорены решением Дави в разное время, с небольшими перерывами.
Макс сжал руки на руле. Если Рига не вернется, они со Смолом уже не будут друзьями. Их обоих затянет новый передел. И кто-то из них наверняка не выживет. Его вдруг потянуло назад – в прошлое, во времена их светлой и преданной дружбы. Он невольно сделал движение, которое заметил Смол.
– Ты куда?
– Пойду за ним, Смол.
– Зачем?
Этим Смол хотел сказать только одно: шансы у них равны, и Макс, так же, как и он, может выйти победителем – взять всю сеть себе. Для этого нужно просто ждать в бездействии – не возвращаться за Ригой. Но Макс покачал головой.
– Я не выдержу того, что будет потом…
– И сейчас добровольно пойдешь поджариваться?
– Потом – мне помогут это сделать.
– Можешь просто уйти. Живым, по крайней мере…
Смол, в память об их прежней дружбе, дарил ему жизнь, уже считая себя вправе распоряжаться ею целиком и полностью. Макс вдруг выхватил ствол: зло взяло.
– Да что ты?! Уже за всех решаешь?! Самый крутой?!
И заметил, что оружие Смола мгновенно оказалось в его руке. Снова пронеслась отчаянная мысль о том, что Смол шустрее.
Вдруг послышался гул машины на шоссе. Оба выскочили из авто и залегли в траве у дороги. Из ночи вынырнул и «мерседес» Дима. Вышел Руст.
– Эй, ребята? Живой есть кто?
Смол поднялся. Макс, пряча оружие, тоже встал. Дим шагнул им навстречу.
– Что там?
– Там Таня, Дави, Рига и тонна взрывчатки. Терраса уже отлетела.
Все взглянули на дом вдали и увидели, как пламя охватывает крышу со стороны взорванной террасы. В это время рвануло балкон с другой стороны.
– А его люди? – спросил Дим.
– Мы убрали всех, кто не сбежал. Но там, в доме – там… очень опасно. Все в любой момент может взлететь на воздух.
Дим молча пошел к дому.
– Дим, я с тобой, – окликнул Рустам.
Но тот только махнул рукой куда-то назад. Рустам, Макс и Смолин посмотрели ему вслед.
– Давно Рига там? – спросил Руст.
Никто ничего не ответил, потому что за эти несколько минут оба уже побывали на волосок от смерти. А теперь рядом был Руст, Макс вдруг заулыбался и достал сигареты.
– Покурим. Нужно надеяться на лучшее…
Смол пожал плечами. Руст посмотрел в землю. Снова заорали кузнечики, перекрикивая всех.
– А здесь травой пахнет, – сказал Руст.
– Везде травой пахнет, – усмехнулся Смол.
– Нет, не такой травой. Настоящей. Как в детстве…
– А че, прошло уже детство? – хмыкнул Макс.
– Не похоже, – кивнул Смол, глядя на Руста.
Все добродушно засмеялись. На короткий миг стало легко и просто.

27. ЗАЧЕМ ЛЮДИ НАБЛЮДАЮТ ЗА ПОЖАРОМ?

Рига поднялся по лестнице, ожидая взрыва каждую секунду. Толкнул дверь, за которой исчез Дави и вошел в комнату. Это был большой зал, в углу которого, на диване он заметил лежащую Таню. Она, похоже, спала, но очень тихо. Очень… Рига пригляделся: жива ли?
Дави стоял посреди комнаты, зажав в руке револьвер, ствол которого был направлен на Ригу.
– А, Рига, я тебя заждался, – усмехнулся криво.
Секунды было достаточно, чтобы и Рига вскинул оружие. Про себя Дави подумал, что Рига действительно хорош.
– Почему ты отказался платить? – спросил все-таки Дави.
– А ты вернул бы мне ее?
– Нет.
И оба подумали о том, что если бы не она, все сложилось бы как-то иначе. Проще...
Рига вдруг спрятал оружие.
– Я слышал о тебе, Дави. Но не ожидал, что ты предашь Дима так скоро…
– А разве ты не предал его, когда ушел из «Фортуны»? Работать с ним невозможно. Он псих. Я знаю, он не принимает наркотики, но именно наркотики делают его невменяемым.
– А что делает невменяемым тебя? Зависть? Как ты мог так поступить с ней?
Дави отшвырнул ствол.
– Нам не нужно оружие. Так или иначе, это конец. Через секунду погибнем мы все. И я, и ты, и она.
– Отпусти ее!
– Она спит. Она ничего не почувствует, – ответил Дави. – А из нас двоих – ни ты, ни я – не боимся смерти.
Секунду молчали. Но за эту секунду Риге вспомнилось то любительское видео, которое Дави прислал Диму. В тот миг… Таня хотела его, верила ему, а потом – он держал ее взаперти, унижал, мучил. Рига подошел к постели и взглянул на Таню. Ее лицо было безжизненным, губы посерели. Скорее всего, она нуждалась в медицинской помощи, а не в снотворном.
Рига с разворота, уже ни о чем не думая, ударил ногой в живот Дави. По-видимому, тот уже не ожидал от Риги никаких действий, мышцы были расслаблены, и удар отшвырнул его к стене. Рига, не теряя времени, двинул кулаком в челюсть, пока Дави не успел распрямиться. Но тот уже собрался. Удар в лицо не причинил ему особого вреда. Рига уклонился от взмаха его правой, но левая Дави врезалась ему под ребра, дыхание перехватило. Рига задохнулся, уворачиваясь от взмахов его тяжелых кулаков. Дави уже шел в клинч, Рига был прижат к противоположной стене, а его живот превращался в близкую и легкодоступную мишень для ударов опытного боксера.
Рига ушел в сторону, но боль замедляла его действия. В это время за спиной Дави произошло какое-то движение. Таня пошевелилась, и одновременно с этим раздался взрыв – терраса отвалилась с грохотом, и Таня окончательно пришла в себя. Она с трудом приподнялась и села в постели. Дави оглянулся, и кулак Риги достал его. Рига почувствовал, что его рука едва не раскололась от напряжения. Удар в висок свалил Дави на пол, но привычки тренированного спортсмена сделали свое дело – оказавшись на полу, он бросился в ноги Риге и повалил его на ковер.
Таня наблюдала за схваткой так, словно происходящее совершенно ее не касалось.
– Беги, Таня! Уходи! – выкрикнул Рига. – Сейчас все взорвется!
Она взглянула молча, словно не понимая его. Рига, наконец, ударом ноги пригвоздил Дави к полу. Затылок того тяжело и глухо стукнулся о ковер. Но Рига не в силах был остановиться – колотил ногами по его корпусу. Потом еще раз ударил каблуком в лицо – своим коронным выпадом, раскалывая лицевые кости с треском. Нос Дави вмиг потерял форму. Брызнула кровь.
– Оставайся здесь, тварь! Гори синим пламенем в этом аду! Никто не вытащит тебя отсюда! Никто не подарит тебе легкой смерти!
Рига обернулся к Тане. Но она, словно слыша отзвук чего-то далекого и страшного, взглянула на него глазами, наполненными ужасом.
– Идем!
Рига подошел с намерением подхватить ее на руки. Это был Рига… и не Рига. Его волосы были грязны и спутаны, руки искалечены, из рассеченных губ текла кровь, и его глаза были уже не зелеными, а черными – углями, еще раскаленными от пожара, но уже затухающими. Таня бросилась от него к окну.
– Таня! Ты не узнаешь меня?
Он отступил.
– Таня! Нужно уходить отсюда. Иначе мы погибнем.
– Я не хочу больше жить.
Смерть, такая близкая, такая желанная, уже светилась в ее глазах.
– Я не хочу жить!
Рига, успев оценить ее состояние, понял, что спасти ее можно только силой. Возможно, психика ее пострадает от этого еще больше. Но психика, как и пальцы, – это еще не вся жизнь. Рига приблизился.
– Нет! Нет! – закричала она. – Не подходи ко мне!
– Нужно бежать, Таня!
Взорвался балкон, и крыша загорелась ярче. Клубы дыма уже валили в комнату. Тело Дави на полу оставалось неподвижным.
Таня вдруг стала бить рукой в стекло, словно не замечая решетки на окне. Стекло треснуло, но не раскололось. Рига шагнул к ней. И она снова закричала.
Он остановился, опустив руки. Вдруг мелькнула мысль – умереть здесь с ней, как хотел умереть Дави. Она, ради которой он вмешался в этот передел, не хочет признавать его победителем, не хочет видеть в нем своего спасителя, не хочет вообще его видеть. Чем не подходящий повод умереть?
Рига сел в кресло, наблюдая, как пылают шторы на окнах. Отчаяние, охватившее его, вмиг разгорелось сильнее пожара, пожирающего дом Дави. Внизу загремело, и он понял, что лестница вот-вот рухнет.
Рига сидел неподвижно, вдыхал удушливый дым и впервые в жизни чувствовал себя абсолютно беспомощным перед лицом рока.

Вдруг в дверном проеме возник еще один человек. Дим, появившись неожиданно, шагнул в комнату. Таня перевела на него безумный взгляд, покачнулась и упала на пол. Дим взял ее безвесное тело на руки и пошел к двери.
Рига продолжал сидеть и молча смотреть ему вслед.
– Рига? – обернулся Дим с порога.
Тот молчал и не двигался. Сам понимал, что ни до этого, ни после – если только переживет этот миг, – его жизнь не покажется ему такой бессмысленной, как сейчас, в дыму этого пожара.
– Рига?
Остаться? Сдаться? Уступить Таню Диму? Уступить ему сеть? Уступить свою жизнь року?
– Иди. Сейчас все рухнет.
– А ты?
– Я покурю еще…
Дим остановился. Прислонился спиной к стене.
– Тогда останемся все вместе.
– Иди, Дим! Каждая секунда на счету!
– Я никуда не пойду.
На глазах Риги выступили слезы, смывая черноту.
– Я не ожидал, что она так испугается, увидев меня.
– Ты сейчас неважно выглядишь, – кивнул Дим.
– Усталый вид?
– Круги под глазами.
Рига поднялся и пошел за Димом. К выходу они уже бежали, внизу – один за другим – грохотали взрывы, отрывая доски и дробя стены на кирпичи.
Бежали, пока здание не осталось позади на безопасном расстоянии. На повороте увидели своих ребят. Руст подхватил Таню на руки и уложил на заднее сидение авто.
Все оглянулись на пылающий вдали пожар.
– Лес может загореться, – заметил Руст.
– Ничего ему не сделается. Пусть выгорит немного, – сказал Смол.
Рига тяжело дышал, не в силах совладать со своим сердцем, сбившимся с привычного ритма.

28. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ХОРОНЯТ ДРУЗЕЙ?

Следующее утро в «Фортуне» было тихим. Похоже, в «Фортуну» вошла сама смерть – ее дыхание было холодным и торжественным.
– Похороны повредят «Фортуне», – Смол отозвал Дима в сторону.
Дим посмотрел так, словно не понял его.
– Погиб мой друг.
– Я знаю.
И Смол отошел.

Доктор, осмотревший Таню, не нашел ничего, что угрожало бы ее жизни. Оценить ее психического состояние он пока не мог, но Таня открыла глаза и приветливо улыбнулась.
– Вот я и дома.
У всех отлегло от сердца. Рана на руке стала заживать, врач сменил повязку: тревожных симптомов не было.
Рига, вымывшись и одевшись в черный костюм, снова казался тонким и хрупким чистюлей. Его каштановые волосы блестели и струились в лучах солнца. Рустам косился на него с опаской: где-то осел в подсознании хруст лицевых костей того парня под каблуком Риги, где-то растеклась в памяти пролитая кровь и никак не высыхала. Макс тоже поеживался, подняв воротник ветровки. Всем нелегко дался этот передел. Лицо Смола словно обветрилось и застыло от напряжения. И Макса мучила мысль о том, что Смол, поддерживая Ригу, желал ему смерти, и, значит, продолжал представлять для него угрозу. Но поговорить об этом с Ригой прямо Макс не мог: вышло бы, что он копает под Смола.
Тихий день в «Фортуне» звенел изнутри напряжением. Около полудня прибыли на кладбище. Ветер рвал волосы и черные очки с лиц. Ребята стояли тесно, обступив гробы с телами погибших.
Ветер качнул Ригу вперед. Как тогда – к толпе чеченцев, налетевших на «Фортуну». Только теперь говорить Риге было еще тяжелее.
Дим, держа бледную Таню за руку, стоял рядом с гробом Глеба-Фуджи. Она смотрела куда-то в сторону, иногда – на свою раненую руку, иногда – вдаль, поверх голов ребят. На ее лице была разлита сероватая бледность, которую не могли сорвать порывы резкого ветра.
– Мы прощаемся сегодня с нашими друзьями, с нашими братьями. Но я хочу сейчас сказать всем, кто остался в живых. Мы выстояли. Мы выжили – только потому, что никто из нас не предал, не продал своих друзей. Мы выжили потому, что были вместе. И ребята, которые погибли, погибли за нас – за всех, кто сейчас их хоронит, за меня и за Дима, и за нашу Таню. Вы все получите хорошую награду – передел закончился в нашу пользу. Но если бы мы воевали за эту награду – неизвестно, чем бы он закончился. Если бы я мог, я отдал бы свою жизнь за Глеба, а Смол – отдал бы за меня. Это главное. И этого не купить ни за какие деньги!
Я хочу извиниться перед всеми, кого я обидел в эти дни, в этих схватках, и особенно – перед теми, чью жизнь не сумел сберечь. Прости меня, Глеб-Фуджи, – Рига опустился на колени. – Ты встретил меня в столице, как брат. Благодаря тебе, я узнал нужных людей, я собрал своих ребят. Благодаря тебе, я удержал столичную сеть. Но самое главное – благодаря тебе, я пережил разлуку с любимой.
Земля тебе пухом, Глеб! Спите спокойно, пацаны. Мы позаботимся о ваших семьях и ваших близких. Ваши дети выучатся, а родители будут обеспечены. Это все, что в наших силах…

Рига поднял глаза к небу. Кто-то за его спиной шмыгнул носом. И вдруг послышался хохот. Все оцепенели. В первый миг показалось, что это крик раненой птицы, занесенной порывом ветра на кладбище. Парни стали оглядываться.
Таня заливалась то ли смехом, то ли плачем.
– Глеб-Фуджи? Вы его… хороните? Уже хороните?
Дим сжал ее руку, но она вырвалась, бросилась к гробам.
– Игорь?
По мере того, как она узнавала убитых, ее сознание не прояснялось, а мутнело еще больше. Она перестала смеяться, но вдруг вскрикнула, глядя на дно одной из могил.
– Убери ее! – крикнул Рига Диму.
– Дави смотрит на меня! – зарыдала вдруг Таня. – Он смотрит на меня из могилы! Ему было больно, когда он очнулся. В сто раз больнее, чем мне.
Те, кто стоял ближе к Тане, попятились. Дим схватил ее за плечи, оттаскивая от могил. Она стала упираться. Подскочил Руст. Наконец, Таню усадили в машину и отправили в «Фортуну».
Ее неожиданный припадок наложил на все отпечаток холодного ужаса.
– Ее в больницу надо было – на обследование, а не сюда тащить, – заметил Макс Риге.
Рига мотнул головой. Непонятно, что хотел сказать. Наверное, что не он это решает.

К вечеру все были пьяны до такой степени, что реальность ушла за горизонт. Сгорела в том лесном пожаре.
– Хотели напиться с Глебом… потом, после всего. И вот – за упокой его души пьем, – Дим опрокинул очередную стопку.
Не было сил думать. Жизнь в «Фортуне» входила в обычную колею. К ночи приехали гости из столицы, услышав о благополучном завершении передела. И даже были рады банкету – за помин души тех, кого они не знали. Дыхание опасности, еще не рассеявшееся над «Фортуной», подзадоривало приезжих. Почему-то посторонним людям хотелось быть причастными к риску, к разборкам и кровавому переделу, но причастными – понарошку, не всерьез, ненадолго, как бы играя.

Ни Рига, ни Дим не решались говорить откровенно. Таня уже находилась в клинике, под присмотром лучших врачей. Они упрекнули Дима в том, что он сразу же не обратился к их помощи.
– Но она вела себя спокойно…
Психиатр укоризненно покачал головой.
– Что с ней будет?
– Нужно пройти курс лечения. И никаких волнений! Тем более похорон! Вы с ума сошли – подвергать ее психику таким испытаниям! Вы забыли, что она – не мужчина, не солдат и не может маршировать с вами в ногу.
Дим кивнул. Он не Господь Бог, чтобы отпускать каждому его порцию тревог и волнений. Чувствовал только, что ситуация так и осталась на пике. Не решилась.
Рига засобирался было, а потом передумал.
– Не поеду пока. Неизвестно, что с Таней.
– А с сетью?
– А сеть у меня в кармане.
Напились до потери чувств. Дим уснул в отеле, а Рига – на теплоходе, так и не придя в сознание. Пацаны – кто где. К утру все затихло.
Потом вскарабкалось солнце. Рига очнулся в каюте прогулочного катера, вышел на палубу, постоял, глядя в небо, а потом бултыхнулся прямо в одежде в море – думал, освежит. Но сделалось еще гаже.
Вернушись в отель, сел на край подоконника и задумался. Уехать, оставив Таню в таком состоянии, он не мог. Хотел, по крайней мере, поговорить с ней. Хотел обратиться к ее здравому сознанию.
Потому и не было ощущения окончания войны, что вся она велась только за нее. Для нее. Ради нее. Во имя ее жизни.
Рига закурил нервно и сжал руку, еще помнившую глухие удары о чужие тела. Рига ведь спас ее. Спас ли? Если бы не Дим, они не вышли бы из горящего дома Дави. Она не пошла бы с ним. А, может, и с Димом не пошла бы, если бы не потеряла сознание.
Убрать Дима? Забрать себе восточную сеть? Таню? Рига встряхнул волосами… Закончен ли передел? Не думает ли Дим сейчас о том же – убрать Ригу? Забрать себе столичную сеть? Таню?
На самом деле, сеть должна быть единой. Но дело в том, что и Таня – одна. И его чувство не позволяет делить ее с кем-то.
Рига чувствует, что не может уехать, не узнав, как она, не поговорив с ней, не рассказав ей всего – о том времени, которое он провел без нее. Об этом черном времени, освещенном только пожаром в лесу. Тогда, в том пожаре, он хотел погибнуть от отчаяния, но теперь не хочет. Кто сказал, что он проиграл эту схватку?! Он не проиграл ее! Потому что Дим пока еще не выиграл!
Рига сжимает и разжимает кулаки. Мысли о Диме срывают его с места. Дим для него – часть его самого. Ужасное состояние двойственности не дает Риге дышать в привычном ритме. Его сердце всего из двух половин – Дим и Таня. И без одной, и без другой оно остановится.

29. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЛЕЧАТСЯ В ДУРКЕ?

– А я, прикинь, прихожу такая в «Фортуну» – тебя нет. И пацанов нет. Вообще никого нет. Я офонарела. Стала тебя искать – все молчат, в углы смотрят. Ни хрена себе, думаю! Руст глазами моргает и сказать ничего не может. А ты теперь, подруга, тут расслабляешься – на казенных харчах, – Илона весело засмеялась.
В палате все белое, аккуратное.
– Ты хоть помнишь что-нибудь? – интересуется Илона.
– Все помню. Почему нет? – Таня улыбнулась. – Дети как?
– Соскучились по тебе – кошмар. «Где Таня?», «Где Таня?» Завтра мы все вместе придем.
Илона умолкла. По лицу было видно, что хочет спросить Таню о чем-то, но, помня о строгом предупреждении доктора, не может решиться.
– Таня…
– Что?
– Ты Ригу видела?
– Ригу?
– Он в «Фортуне» еще. Это ведь он тебя спас, ты знаешь? Он организовал поиски.
– И зачем?
– В смысле?
– Чтобы я в дурке лечилась?
– Это не дурка. Это клиника для нервнобольных.
Таня кивнула. Взяла с тумбочки стакан сока и сделала глоток.
– Я понимаю. Я не совсем свихнулась. Просто страшно стало, когда Глеба в гробу увидела. Хороший он был парень. А они все… зачем они меня спасали? Я не хотела спасаться – честно тебе скажу. Но они меня из пожара вытащили, чтобы потом пользоваться. У них свои планы были. Меня никто не спрашивал. Просто теперь решить не могут, кому я достанусь. Вот и все.
Илона слушала едва ли не с досадой. Но Таня продолжала:
– Тогда, с Дави я поняла это. Знаешь, как я Дима любила – так, что не могла представить ни одного своего дня без него. И судьба меня отталкивала от него именно потому, что берегла меня. А я этого не понимала – шла к нему, шла, через ту площадь. Шла и шла. А Дави как… как отрезал, точнее не скажешь. Нет никакого Дима – есть только памятник герою войны. Так переболело, что уже ничего не заболит внутри. Нет ни одного чувства.
– А Рига?
– А что Рига?
– Он ради тебя здесь.
– А в столице он ради кого был? Рига – убийца. Прирожденный, хладнокровный, профессиональный убийца. Рига – орудие смерти. Конечно, смерть, по-своему, прекрасна. Даже привлекательна. Но это смерть.
Илона покачала головой, пожалев о том, что начала непростой разговор.
– Ты вообще как себя чувствуешь?
– Вообще – никак. Не чувствую себя ни живой, ни мертвой. Зависла где-то…
– А палец не болит?
– Которого нет? Иногда мне кажется, что я его чувствую, и он болит. Но без него можно легко обойтись. Я уже привыкла.
За окном клиники – ровные, четырехугольные клумбы.
– Я не хочу оставаться одна, – сказала вдруг Илона. – Не хочу быть одна, не хочу спать одна.
Таня взглянула удивленно, потеряв нить ее мысли.
– Не знаю, как мне жить дальше, – закончила Илона совершенно неожиданно.
– А я знаю, – сказала Таня уверенно. – Вот как тогда я поняла, что нужно уходить от Выготцева, так и теперь я точно знаю, что нужно уходить. Пришло время все оставить.
– Тебе же некуда идти.
– Это не страшно. Я знаю, что «Фортуна» для меня закончилась.
– Но тебя никто не отпустит!
– Я никому не принадлежу.
Илоне не хотелось спорить. В этот момент она завидовала Тане так, как не завидовала никогда в жизни – несмотря на ее нездоровье, на ее бледность и ее признания о закончившейся жизни.
Илона поморщилась. Даже слушать Таню не хотелось. Таня… не прежняя девочка-гувернантка, ублажающая старика-Выготцева. Таня – далекая-далекая, словно мираж, который качает ветром в холодном воздухе. Не вполне материальная. Не Таня.
– Как же Дим? А, Танюха? Не любишь его больше? – спросила Илона все-таки, пытаясь понять, что же лишило ее жизни, оставив одну прозрачную оболочку на память о прежней Тане.
– Я не помню, что чувствовала к нему. И как я это чувствовала. Не помню, как целовала его и как мы занимались любовью. А если не помню, значит, ничего и не было. Просто однажды я встретила его на площади в столице, и однажды потеряла, спустя некоторое время, здесь, на кладбище.
Илона пожала плечами. Апельсиновый сок в стакане казался ослепительно ярким рядом с бледным лицом Тани.
– Тебе надо поправляться. Не знаю, сможешь ли ты уехать из «Фортуны», но силы тебе нужны – в любом случае.
– Думаешь, я не смогу уехать? Только эта мысль и держит меня на свете…
Таня задумалась.
– Я смогу, – повторила снова. – Я смогу. Начну все заново.
Илона, наконец, нехотя кивнула.
– Ну, может.

Выйдя из палаты, в больничном коридоре нос к носу столкнулась с Ригой.
– Рига?
– Илона?
Она едва не подпрыгнула, чтобы чмокнуть его в щеку. Отвела за локоть к окну.
– Притормози, Рига. Не думаю, что сейчас она готова тебя видеть.
Он сразу понял, напрягся, взглянул из окна – вдаль – мимо всего белого света.
– Она хочет бежать. Она не в себе. Ей некуда бежать, но она мечтает об этом, – продолжала Илона. – Я бы не советовала тебе сейчас тревожить ее.
– Яблоки возьми! – Рига протянул ей пакет с фруктами, которые нес Тане, развернулся и пошел по коридору в обратную сторону.
Илона с восхищением наблюдала за его стройной, тонкой фигурой.
Спустившись на первый этаж, Рига без стука вошел в кабинет лечащего врача.
– Что скажете?
– Состояние нормализуется.
– Что?! Какого черта ты мне лапшу на уши вешаешь? Я похож на обычного, ****ь, родственника? Если она сбежит, вы все передо мной ответите.
– Она хочет бежать?
– Я – доктор?! – возмутился Рига. – По-твоему, я ее доктор?!
– Понял, понял! – тот вскочил из-за стола. – Мы увеличим дозы транквилизаторов. У нее депрессия. Ей надо успокоиться, расслабиться. Это пройдет. Вы не волнуйтесь так.
– Ты не меня лечи, а больных своих! А то я вашу дурку взорву к черту – у меня другие методы!
Доктор снова закивал. Заверил Ригу, что приложит максимум усилий.

С того дня Таня почувствовала сонную, непроходящую замедленность. Пропало желание не то что бежать, а вообще шевелить ногами и руками. Она лежала, смотрела в белый потолок и не думала ровным счетом ни о чем. Засыпала и не видела снов. Просыпалась и не чувствовала себя живой.
Однажды пришел Дим, но она не могла ничего ему ответить. Понимала его, но не знала, что можно сказать. Нужно было думать, а думать не хотелось, и Таня молчала. Он сидел долго. Тоже молчал, но никак не мог уйти.
Через неделю ее выписали. Она не обрадовалась и не огорчилась. В больничном дворе встретил Руст, усадил заботливо в машину. Покосился с тревогой в ее сторону.
– Как ты?..
– Хорошо.
– Ничего не болит?
– Нет.
– Хорошо кормили?
– Хорошо.
Поняла, что едут в «Фортуну». Куда же еще? Замелькали знакомые повороты улиц, показалось побережье вдали.
– Ну, вот. Дома ты быстро поправишься. Будешь загорать и купаться,  – сказал Руст, и голос его почему-то дрогнул.
– Буду, – улыбнулась Таня. – Спасибо, Рустам…

30. ЗАЧЕМ ЛЮДИ УЖИНАЮТ ВТРОЕМ?

Никто не знал, чем все закончится. И меньше всех – Дим. Первым из «Фортуны» решил ехать Смол.
– Тут улеглось, я вижу, – сказал Риге. – А у меня дела в столице.
– Какие дела?
– Личные мои дела, расслабься.
– В нашем деле не расслабишься. 
Смол рассмеялся. Положил руку на плечо.
– Прав. Но я, серьезно, по личным делам еду. Мы намутили немного – пусть все осядет.
Обнялись с Ригой. Макс посмотрел косо, промолчал. Не шла из головы та ночь, когда они ждали Ригу. И сам чувствовал, что, помня об этом, долго не протянет. С другой стороны, Рига выжил, и все должно было остаться по-прежнему.
Руст тоже ходил как потерянный. А когда Макс дернул его в шутку, на побережье, только ощетинился:
– Не нравится мне все это.
– Вода в море не нравится?
– И вода в море тоже.
– Чего ж не бежишь?
– Подальше от моря?
– Ну.
– Пробовал. Везде одно и то же. Я и в горах был.
– И что?
– Спустился.
У всех пацанов, пришедших в сеть, был примерно один путь. И то, что они все шли этим путем, делало их похожими в чем-то друг на друга – решительными, бескомпромиссными, рисковыми, жесткими и бесстрастными людьми. Но, несмотря на все, что делало их «бригадой», это были совершенно разные люди, и причины, которые вывели их всех на общий криминальный путь, были различны. Макс видел, что Руст близок ему, что мучится и переживает точно так же, как он сам, что он не такой, как Смол – с его едкой и холодной расчетливостью. Но в то же время, если Рига и Дим пойдут друг против друга и начнется новый передел, то и они с Рустом тоже пойдут друг против друга, а со Смолом, едва не пристрелившим его в степи, окажутся в одной команде.
Руст словно прочитал его мысли:
– Теперь от нее все зависит…
От нее?
Таня, привыкнув к действию антидепрессантов, отказывалась реагировать на происходящее. Дим надвинул козырек кепки на самые глаза – не видеть бы ничего вокруг! Он не спас ее, не уберег, не обезопасил ее жизнь, не защитил ее психику. Если бы не Рига, она вообще была бы уже мертва.
Но Дим еще сомневался. Еще надеялся. Еще искал в ее взгляде намек на прощение. А ее взгляд оставался пустым, холодным, мертвым, остекленевшим.

Рига приблизился к Тане, сидящей на скамье с книгой в руках. Тени от деревьев падали косо, и страницы, отражая солнечные лучи, слепили глаза. Таня, в широкой соломенной шляпе и длинном льняном платье, закрывающем ноги по самые щиколотки, сидела неподвижно и смотрела в раскрытую книгу. Плечи ее были худы, и выпирающие кости делали ее такой хрупкой, словно ее жизнь была ненадежно устроена, и сама она являлась какой-то временной, искусственной, непрочно собранной конструкцией.
– Читаешь? – Рига сел рядом.
Она молчала.
– Солнце не мешает?
Ответа не было.
– Что ты читаешь?
– Когда ты едешь? – она закрыла книгу и опустила ее в траву у своих ног.
Рига растерялся.
– Не знаю еще. Я не могу оставить тебя в таком состоянии.
– Я хорошо себя чувствую.
– Мне жаль, что ты увидела то, что увидела, – произнес он.
– Я знала об этом и раньше. Знала, что и ты, и Дим убиваете, торгуете наркотиками, подкупаете закон. Просто меня это как бы не касалось. Но и меня – тоже, как всех…
Рига смотрел озадаченно. Не находил в ее взгляде ни страха, ни сожаления – полнейшее равнодушие.
– Я люблю тебя, – сказал он вдруг. – Люблю больше, чем раньше. Сам удивляюсь, что такое возможно. Так люблю, что не могу жить без тебя. Ты понимаешь?
– Понимаю.
– Я жду, что ты решишь что-то, – перебил Рига.
– Ты меня спас и хочешь взять себе? Или Дим тоже меня спас?
– Я не хочу снова расставаться с тобой, – ответил он на это. – Мне нет дела до Дима.
Говорил, а сам чувствовал, как его слова падают в глубокий колодец, а эхо, которое раздается оттуда, искажает их в ее нездоровом восприятии еще больше.
Она пожала плечами.
– Делайте, что хотите. Бросайте жребий. Я ничего не хочу. Ничего не чувствую. Мое счастье в «Фортуне» закончилось.
Рига опустился к ее ногам и обнял колени.
– Клянусь, что никогда никто не причинит тебе боли, если ты останешься со мной.
Таня погладила рукой его вьющиеся волосы.
– Не клянись, Рига. Ты самого себя не знаешь.

А вечером ужинали втроем. Так захотел Дим. Впервые они остались все вместе – сидели за столиком в одном из залов ресторана, который освободили специально для Дима.
Таня была в темном вечернем платье, узком, с высокой горловиной, подчеркивающей ее заострившиеся черты лица. Рига – в бежевом льняном костюме, а Дим – как обычно – в темно-синей джинсе, выбиваясь из торжественности прощального вечера. Но торжественность все равно звенела в бокалах. И только одно оставалось непонятным – какие события предвещало это торжество.
Дим снова налил шампанского и взглянул на пузырьки, подняв бокал к свету.
– Давайте выпьем за нашу Таню…
Она улыбнулась. Тоже подняла бокал.
– За окончание конфликта с Дави, за спасение и за наше прощание…
– Мы прощаемся? – спросила она.
Рига отставил бокал и пристально взглянул на Дима.
– Что это значит?
– Это значит… много чего. Больше всего на свете я боялся потерять Таню, ты знаешь. Я готов был на все, чтобы не допустить этого. Я сделал все, чтобы ее не потерять. Но я ее потерял. Сам вижу, что прежнего уже нет и не будет.
Дим на миг закрыл глаза.
– Поэтому я уезжаю.
– Ты уезжаешь? – поразился Рига.
– Да.
– А… сеть?
– Сеть… и все документы, сделанные для Дави, – теперь твои. Сеть должна быть одна, ты же понимаешь.
– А…
Он хотел спросить о Тане.
– Не знаю пока, чем займусь, – сказал Дим. – Чем-то простым. Мне нужно подумать, отвлечься. Однажды я уже бежал от сети и вернулся к ней. Теперь постараюсь не возвращаться.
– А…
– Остальное – это ваше дело. Будете и дальше читать книжки в парке.
Дим оставил ужин и ушел. Таня сидела неподвижно, едва дыша. Не плакала, как почему-то ожидал Рига, но и не улыбалась своей обычной, рвущейся и подрагивающей, улыбкой.
– Похоже, он видел нас тогда и сделал свои выводы. Ничего, Дим не пропадет. Будем жить дальше, – решил Рига. – «Фортуна» теперь наша.
Допил шампанское и закусил фруктовым салатом.
– Ну? Тут нет вариантов. Кушай салат, дорогая.
Уже вечером вызвал Смола – начались операции по объединению сетей. В тот же день, не попрощавшись с Таней, Дим покинул «Фортуну», город и страну.
Он летел в самолете, глядя в иллюминатор на огромные, неподвижные облака, и чувствовал, что его ветер остался где-то позади, а не сорвался вместе с ним с места. Его ветер остался с Таней, остался в ее волосах, в ее худых руках, в ее дрожащей улыбке. Он потерял его навсегда.

31. ЗАЧЕМ ЛЮДИ МАШУТ ТЕПЛОХОДАМ?

Состояние Тани не улучшалось и не ухудшалось. Она все так же бродила по «Фортуне», читала, встречалась с Илоной и ее детьми, вязала какой-то бесконечно длинный свитер, похожий с виду на смирительную рубашку. Рига уехал в столицу, а через две недели вернулся.
Они не были мужем и женой. Они спали в разных комнатах, и никогда Рига не приблизился к ней более чем на шаг. Он словно выжидал, заняв подходящую позицию, но ничего не изменялось в его пользу.
Регулярно наведывался психиатр, но не делал никаких пугающих выводов.
– Может, ей сменить все? – доставал его вопросами Рига. – Поедем на Канары.
– Ее нервы еще не успокоились. Не думаю, что Канары она отличит от этого побережья. Ее не волнует окружающий мир. И новые люди могут вызвать у нее неприятие.
– А я?
– Вы?
– Я не могу понять, как она относится ко мне.
– Да вы что?! Вы ей жизнь спасли! Даже не сомневайтесь! – успокаивал его доктор.
А сам, попрощавшись с Ригой, глотал валерьянку и спешил убраться из «Фортуны».
Рига почти не разговаривал с Таней. Неловко было. Когда-то мечтал рассказать ей обо всем, что было без нее в его жизни, а теперь это «все» казалось ему ничтожным, скучным, лишенным всякого смысла. Стычки, столичные разборки, странные связи со странными женщинами – разве это интересно?
Между тем сети слились в одну, и общая паутина уже начала действовать. Дела Риги пошли неожиданно хорошо. Рустам, оставшийся в «Фортуне», помогал разобраться на месте. Макс и Смол – вели столичные дела.
Гости повалили в «Фортуну» – выразить почтение хозяину объединенной сети. Рига был сдержан, но выпивал со всеми охотно, и иногда его звонкий хохот рассыпался над побережьем.
Таня выходила редко, но ее вид особо и не располагал к веселью. Она словно была живым напоминанием об изнанке «Фортуны» – олицетворением непоправимой беды, нависшего надо всеми рока, неминуемой опасности.
Рига про себя отмахнулся. Позволял себе расслабляться до утра с гостями – хотелось отдохнуть от долгого и утомительного передела.
Кто-то из приезжих спросил о ней. То есть, понятно, о чем хотел спросить: как случилось, что Дим оставил ее. Рига взглянул в глаза любопытному, и тот умолк тотчас же. Никто не имел права задавать Риге подобных вопросов. Он поднялся резко и оставил вечеринку. Завалили с Рустом в тир – палили до рассвета. И Русту страшно было рядом с Ригой – так, как никогда не было рядом с Димом, человеком нервным и несдержанным. Рядом с Ригой его почему-то охватывало предчувствие неминуемого несчастья, и ужас подступал к самому горлу.
Наконец, Руст решился:
– Я уйду, Рига.
– Куда? – спокойно спросил тот.
– Займусь чем-то… легальным.
– Что ж вы все бежите? – засмеялся вдруг Рига. – Мы ж еще не тонем!
– Не потому, Рига, – Руст мотнул головой. – А просто… я с Димом работал. Моим Боссом был Дим. Я так привык.
Рига теперь взглянул без улыбки.
– Твой Босс передал свои дела мне. И тебя он тоже передал мне. Так что – привыкай заново! А денег я тебе добавлю.
– Это не из-за денег, сам же говорил! – сорвался Руст.
– Что тогда? Тянет на завод? К станку?
– Да.
Рига вдруг снова добродушно заулыбался.
– Я знаю, что ты хороший парень, Руст. Диму ты был верен. Я и сам был ему верен – всегда. И Таня, сам понимаешь, для меня самое дорогое на свете. Но тебя я никуда не отпущу – даже не думай. Все пойдет хорошо, без перепадов. Ты мне нужен здесь. А уйдешь – тебе все равно не жить, сам понимаешь.
Рига закончил так неожиданно, что Руст побледнел.
– Я тебя это честно говорю, – повторил Рига. – Тебе лучше остаться здесь.
Руст вдруг закрыл лицо ладонями – почувствовал, как начинают дрожать губы от беспомощной, слепой злобы на Ригу, от собственного бессилия и его странной власти над чужими жизнями.
– Так не должно быть…
– Именно так и должно быть, – ответил Рига.

Таня была рада наступившему покою. Ни судьба Дима, ни судьба Риги, ни ее собственная не волновали ее больше. Она уже не мучилась сомнениями, стоит ли ей идти на работу, отправиться ли в путешествие или оставаться в «Фортуне». Рига решал все за нее – и она постепенно привыкала к этому.
К осени гостей поубавилось. Сентябрь начался неожиданными заморозками, и вода в море вдруг сделалась синей от внезапного холода. Ракушки мертвых моллюсков захрустели под ногами еще веселее.
– Кто это придумал? – Рига кивнул на настил под ногами.
– Дим, – сказала она просто. – Он привез тонну ракушек с какого-то моря. Засыпал – и все захрустело.
Она улыбнулась далеким воспоминаниям, ушла вперед, и Рига догнал ее.
– Если ты… хочешь его видеть, я найду его, я верну его, Таня!
– Я никого не хочу видеть.
Она осталась в «Фортуне» не как жена Дима или Риги, а как часть «Фортуны», как ракушки мертвых моллюсков, как море, как ветер, рвущий пожелтевшую листву с деревьев. Риге уже и в голову не приходило добиваться близости. Он ступал в ее следы на берегу и чувствовал под ногами зыбкость подступающей пучины.
И неожиданно Риге сделалось плохо. То ли водки было выпито слишком много, то ли осень слишком холодными руками стиснула его сердце. Он снова засобирался в столицу.
– Хочешь со мной? – спросил ее перед отъездом.
– Нет.
– Здесь останешься?
Она пожала плечами.
– Здесь безопасно, – кивнул он.
До конца сентября Риги не было. Курортный сезон завершился. Руст – в дорогом костюме, сидевшем на нем как-то кособоко, один провожал задержавшихся в «Фортуне» звезд.
– А на лыжах у вас зимой катаются? – интересовались те, прощаясь с побережьем.
– Катаются-катаются.
Таня улыбалась.
– А горы здесь есть?
– До зимы будут и горы, – заверял Руст.
Потом налил Тане пива.
– Видишь, как все здорово. Мы все пережили.
– Да, здорово, – согласилась она.
Руст сделал глоток и взглянул ей прямо в глаза своими серыми, смущенными, по-детски растерянными глазами.
– Никак не выходит сказать тебе того, что хочу. Извини меня за то, что не уберегли тебя тогда.
Она промолчала. Руст отвернулся.
– Я хотел уйти. Но я боюсь Ригу. Очень его боюсь. Я видел, на что он способен. Для него война везде. Она никогда не кончится. И за тебя… мне очень страшно.
Таня положила ладонь поверх его огромного, бессильно сжатого кулака.
– А я не боюсь его. Рига – несчастный человек. Он, как и все, пытается уйти от своей судьбы. Еще надеется, что для него будет его октябрь – мирный октябрь, рассвет его новой жизни.
– Не будет? – спросил Руст.
– Нет, – Таня покачала головой. – Это невозможно.
– А октябрь ведь завтра.
И в это «завтра» вернулся Рига. И Тане – в хрусте ракушек под его каблуками – слышался какой-то другой хруст. Этот человек спас ее. Вернул ей ее жизнь. Он любит ее и заботится о ней. Чего же еще?
Она пошла навстречу и протянула ему обе руки.
– Тебе лучше? – спросил он обеспокоено.
– А тебе?
– Нет.
Террасу обдувало ветром с моря. Они сидели друг напротив друга и глядели на синюю гладь вдали. Из залива выплыл теплоход и стал уменьшаться, удаляясь от порта.
Рига вдруг вскочил и замахал руками.
– Эй, там, на теплоходе! Эй, люди! Заберите меня! Люди! Заберите! Заберите меня!
Он подпрыгивал и продолжал кричать, пока судно не превратилось в белую точку и не растаяло в морской синеве. Таня, наконец, засмеялась, глядя на его растрепанный, деланно несчастный вид.
– Если тебя заберут, что же я буду делать… без тебя, Рига?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

1. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЖИВУТ В ОКТЯБРЕ?

Море остывало с каждым днем. Тополя вокруг «Фортуны» уже стояли торжественно-золотистые, придавая всему отелю блеск изысканной, утонченной роскоши, отсвечивающей в золотых бликах.
Небо очистилось, стало ярким и прозрачным, а по ночам стали высыпать крупные звезды, словно подросшие за лето.
Утром солнце скользило лучами по воде, цеплялось за подоконники, проникало в комнату и будило Таню. Она спала одна. Ей была предоставлена абсолютная свобода – приходить в себя, поправляться, забывать прошлое, но свобода – в пределах «Фортуны». Она не могла покинуть «Фортуну» так же, как Руст или любой другой человек из команды или персонала, из менеджеров, дилеров или курьеров. Она была частью «Фортуны».
Рига занимался своими делами, почти не разговаривал с Таней, но был рядом, всегда готовый прийти ей на помощь. С того вечера на террасе, когда Рига махал руками белому теплоходу, Таня совершенно перестала думать о своей судьбе. Она приняла это как данность: путь тех людей на теплоходе, путь Дима и ее путь – разошлись. Что-то окончилось навсегда.
Она не вспоминала их кратковременное счастье, загубленное сетью, и не надеялась на новое. В ее сердце не было ни одного чувства, способного заставить ее мечтать или надеяться. Было очень тихо.
Только Руст смотрел большими наивными глазами и потом отводил взгляд к морю.
– Сколько тебе лет, Таня? – спросил как-то.
– Я старше тебя, – она улыбнулась. – Старше многих ребят из бригады. Мои дети уже могли бы быть школьниками…
– Мне двадцать пять, – сказал он зачем-то.
– Я знаю. А мы с Ригой ровесники.
– С Ригой?
Руст удивился. Может, Рига совсем не казался ему молодым, а может, он был уверен, что у Риги вообще нет возраста.
Илона тоже выглядела напряженной, огрызалась и фыркала по пустякам. Таня вглядывалась в ее лицо, пытаясь представить, как она сама будет выглядеть в ее возрасте. Илона была подтянутой, вертлявой, стройной и миниатюрной, но в ее мимике и жестах сквозило нервное раздражение. Несмотря на то, что Илона жила безбедно и могла себе позволить самую лучшую одежду, еду и косметику, ее лицо не казалось молодым, у глаз растеклись мелкие морщинки, и губы были очерчены темными складками, словно она, помимо своей воли, постоянно недовольно морщилась. Если при Выготцеве ее вид говорил о счастье и достатке, несмотря на все ее жалобы, то теперь Тане казалось, что у Илоны появились какие-то претензии к окружающим, и именно эти претензии мешают ей быть счастливой и довольной.
Море тем временем остывало. Солнце опускалось все ниже к воде, и его скользящие лучи совсем не касались земли. Тишина преображала «Фортуну», делая ее похожей на помещичью усадьбу, покинутую навсегда хозяевами.
Рига выглядел спокойным и холодным, словно остывал вместе с морем. Таня, ничего к нему не испытывая, поражалась самой себе. Было время, когда она, даже живя с Димом, вспоминала его лицо с четкими, выточенными чертами, представляла его волнистые волосы и широкие плечи – и чувствовала, что скучает, что хочет его, что он ей дорог. А теперь, находясь каждый день рядом с ним, словно не узнавала его, и торопливо отводила взгляд вдаль – туда, где вечно плескалось и шумело море.
Рига был ровным с нею. Не касался ее, не говорил о личном, вообще не заводил никаких пустых разговоров, словно никогда в жизни не рассказывал ей о своей любви, пытаясь отвлечь ее от Выготцева. Тогда он заставлял ее жить. И теперь она живет – благодаря ему. И не может из-за него умереть. А если и умрет, то тоже – из-за него.
Таню совсем не интересовало, как он проводил время в столице. Она видела результат – Рига был жив, богат и еще более жесток. Этого было достаточно. Знать, сколько человек он убил за это время, она не хотела. И Рига, который так мечтал об откровенности между ними, не решался на подобные разговоры. Она смотрела так, словно видела его насквозь. О чем говорить?
А между тем октябрь усыпал воду золотыми листьями, которые уплывали и снова причаливали к берегу. И однажды они все-таки столкнулись. В этот раз Рига не провожал взглядом теплоходы, уходящие из порта, а взял Таню за руку и усадил рядом с собой на диванчик в углу террасы.
– Последний день открытых террас, – кивнул вслед официанту, уносящему ажурные стулья. – Нас – только вместе с диваном!
Парень поспешил скрыться. Все в «Фортуне» боялись Ригу, но не так, как раньше боялись Дима. Только теперь Таня поняла, что страх подчиненных может быть разным. Раньше боялись вспышек Дима, его необузданного гнева, его резкости, его перегибов. Теперь всеми овладел холодный и цепкий ужас – боялись даже жестов Риги, его взгляда, его шагов. Все одинаково ощущали, что Рига никому не доверяет, даже если говорит откровенно. Никого не ценит, даже если платит высокую зарплату. Но и никого не отпустит живым. Все были уверены, что выбора нет. Рига всех лишил выбора.
Одна Таня не боялась Ригу. За всем его воинственным видом – ясно различала только одно: его злой рок. Его несчастье. Его черную карму. То, что отпугивало людей.
У Риги не было других женщин. Здесь, в «Фортуне», он не завел ни одной связи, Таня была уверена в этом. Может, в столице и проведывал давних подруг, но, зная Ригу, Таня была даже удивлена его безразличному отношению к персоналу «Фортуны». Действительно, все остывало.
– Бархатный сезон накрылся, – проговорил он невесело. – Ноябрь будет уже зимним.
– Еще не ноябрь, – Таня взглянула на солнце. – А я рада, что гости разъехались. Только свои остались в «Фортуне».
– Да и то не все…
Если живя с Димом, Таня ни разу не слышала имени Риги, то Рига, оставшись с Таней, совсем не боялся воспоминаний о сопернике. Может, потому что Рига вообще ничего не боялся.
– Знаешь, куда Дим подался? – спросил у Тани.
– Куда?
– В Австралию.
– Куда?
– Австралия – за океаном где-то. Кенгуру там бегают.
– И что он там будет делать? – спросила Таня.
– Хрен его знает, что он там будет делать, – Рига снова улыбнулся. – Кенгуру выращивать. Ты ж его знаешь, вот заклинило его – уеду. Ну, и скатертью дорога. Там тоже трава растет.
– Да нет, – Таня растерялась. – Там такого нет.
– А отчего, ты думаешь, кенгуру так скачут? От радости?
Она кивнула. Рига знает, как тяжело человеку свернуть со своего пути.
– Я бы хотела, чтобы там у него все было по-другому…
– Чтобы он открыл ферму?
– Наверное.
– Когда-то я тоже писал кандидатскую о сленге и жаргоне, а теперь – нет для меня другого языка, кроме этого самого сленга.
Рига поднес к губам ее искалеченную руку, поцеловал в ладошку и облизал выступающую вместо безымянного пальца косточку.
– Бедная моя девочка…
Взглянул на нее своими изумрудно-зелеными глазами.
– Я буду ждать столько, сколько нужно.
– До чего?
– До…
Он осекся.
– До того, чтобы переспать со мной? – она пожала плечами. – Я понимаю, что обязана тебе за свое спасение.
– Нет, так не нужно.
Она пожала плечами.
– Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, – сказал он вдруг.
– Что?
Теперь Тане показалось, что он шутит.
– Я хочу, чтобы мы поженились. Чтобы все знали, что ты моя жена и пальцем не смели тебя тронуть. Только так я буду уверен в том, что ты моя и что ты в безопасности.
– Жениться? – не могла понять Таня.
Рига снова поцеловал ее несуществующий безымянный палец.
– Я очень люблю тебя.
– Но…
– Здесь нет вариантов, – добавил он.
И она поняла, что это уже давно решено, что Рига не просит ее беспалой руки и не спрашивает ее согласия, а ставит ее в известность: свадьба состоится двадцать восьмого октября, невесте быть в белом.
На аллее показалось Илона, и Таня поспешила подняться ей навстречу, оставив Ригу на скамейке.

2. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЖЕНЯТСЯ?

Так бывает, когда человек не верит в успех предприятия, но идет наперекор судьбе и назло самому себе до конца с мыслью «почему бы и нет».
Илона побледнела, услышав о предстоящей свадьбе.
– Это странно, – произнесла, словно прошептала над постелью неизлечимо больного, который вдруг захотел подняться.
– А мне другое странно, – усмехнулась Таня. – Никогда не думала об этом, а значит, у Риги есть какое-то другое имя, отчество, фамилия и даже паспорт, в котором он собрался печать ставить.
Илона тоже поразилась. Никому не приходило в голову, что Рига – хозяин наркобизнеса всей страны, владелец сети и ловкий киллер, мог иметь какое-то другое, паспортное имя и даже документы, а не представлял собой сгусток убийственной черной энергии.
– А как его зовут? – спросила Илона растерянно.
– Не знаю. Даже не интересовалась никогда.
– А вдруг у него дебильная фамилия?
– Какая разница?
Правда, если они даже не близки, какое значение для брака может иметь его фамилия?
– А вы это… так и не это? – уточнила Илона.
– Нет. Он не настаивает, слава Богу.
– И ты не… не вспомнила о нем ничего приятного?
Таня пожала плечами. Илона вздохнула, снова заговорила о свадьбе, потом оборвала саму себя, помолчала.
– А Дим?
– Я не знала, что любовь проходит. Но она прошла. Дави вылечил, – засмеялась Таня.
– И видеть его не хочешь?
– А зачем?
– Не думаю, что он легко тебя забудет.
– Мне тоже нелегко. И я не забываю его. Как можно забыть собственную жизнь? Но видеть мне его незачем.
Илона снова задумалась о чем-то, покачала головой.
– Вы были самой красивой парой на свете. Но Рига… лучше. Во всем лучше.
– Лучше Дима? – удивилась Таня.
– Он лучше всех. Он – Бог. Я не думала, что так все сложится, что вы поженитесь…
Таня, наконец, уловила нотки беспомощной грусти в голосе подруги. Наверное, Илоне вспомнилась ее семейная жизнь с Выготцевым, дававшая ей, несмотря ни на что, прочный статус жены одного из первых лиц города, а теперь, предоставленная самой себе, Илона чувствовала себя потерянной и тянулась к Тане, напоминающей ей прошлый семейный уют.
– На какой же ты палец кольцо наденешь? – спросила вдруг она с нескрываемым злорадством.

Такой пышной свадьбы Таня не видела даже в кино. Она и смотрела на все происходящее вокруг, как на цветной фильм о ее черно-белой жизни. Приехали все: столичные гости, звезды, политики и законники – «Фортуна» не смогла вынести наплыва гостей, и им были предоставлены все отели города. Таким образом, весь город превратился в один сплошной курорт, празднующий свадьбу Риги.
Его звали Роман Петрович Каменецкий, как выяснилось. Таня надела на средний палец обручалку с бриллиантом и поставила в книге записи актов гражданского состояния короткую подпись. День засверкал вспышками фотоаппаратов. Она улыбалась.
Все казались одинаково незнакомыми, чужими и роскошными, даже хорошо известные по частым визитам в «Фортуну» лица. Потом, когда стали праздновать в ресторанах на берегу, в глаза бросился Южин. Южин – полковник службы безопасности, Таня его знала.
– Олег Григорьевич!
Тот вздрогнул, как от выстрела. Расплылся в улыбке.
– Танюша… Поздравляю, зайчик.
Она взяла его за руку и отвела в сторону.
– Олег Григорьевич, дорогой… Вы же с Димом работали, вы и Николая Петровича знали хорошо. Олег Григорьевич, что мне… делать?
– Что делать? – Южин отшатнулся, словно вырваться хотел от Тани.
Взглянул на ее беспалую руку.
– Я не хотела… всего этого.
– Здесь выбора нет, Танечка, – сказал Южин. – Рига – хороший человек, надежный. Он не даст тебя в обиду.
– Олег Григорьевич…
Когда нет родных, то и Рига… Рига может стать родным. Все единодушно признали, что свадьба великолепна. Таня была в роскошном белом платье, сам жених – в дорогом итальянском костюме, церемонию продумывали модные стилисты, дизайнеры и режиссеры. Резкая смена жанров – от блокбастера к мелодраме – пугала Таню. Но Рига был сдержан – не очень весел, не очень печален, не особо счастлив, но и не подчеркнуто мрачен. Его настроение было ровным, и на этому умиротворению были рады все гости.
Таня тоже старалась быть со всеми ровной и дружелюбной. Праздновали три дня – почти до конца октября, и гости не собирались разъезжаться по домам. Первыми из «Фортуны» стали выбираться звезды – в свои гастрольные туры, за ними потянулись чиновники, и последними – депутаты, не особо озабоченные государственными делами. Свадьба влетела Риге не в один миллион зеленых денег.
– Ничего, баксы, как листья, за лето вырастут, – сказал он Тане, когда они, наконец, остались одни.
Одни – в комнате, одни – в «Фортуне», одни – в мире, одни – в целом космосе.
– Устала?
– Нет. Я же спала.
– И я спал – вчера, после шоу в клубе. Знаешь, мне кажется, я всю жизнь мечтал об этом – о нашей свадьбе, о долгом празднике. Я видел это – сквозь все, что видел…
Она кивнула. Возникло ощущение, что и Рига бессилен изменить что-то, что и он увлечен стихией бессмысленного движения – к какой-то воронке, которая поглотит их ничтожные жизни.
– Значит, сбылся твой октябрь, – сказала Таня.
Рига положил руки ей на плечи и заглянул в глаза.
– Значит, сбылся.
Она мельком взглянула в зеркало – на фантастически прекрасное отражение жениха и невесты. Высокие, стройные, чем-то похожие, но… совершенно разные. Противоположные. Чужие. Две ломаные линии, которые не имеют ни одной точки соприкосновения. И даже его любовь… ее не касается.
– Таня... – Рига упал на колени и обхватил ее ноги под белым платьем. – Я люблю тебя.
– Это очень хорошо, – ответила она. – Меня некому любить. У меня нет ни отца, ни матери, Выготцев умер, Дим уехал, Дави ты убил, а Илона сердится на меня. Кто-то же должен меня любить…
Рига поднял ее юбку и поцеловал носки туфель. Таня кивнула – знала, на какую нежность способен Рига и на какую жестокость. Для нее не было никаких тайн или загадок в его характере. Нежность неминуемо должна была повлечь безумную требовательность к ней, контроль над каждым ее желанием, ревность, и – как результат – жестокость. Две грани его характера были, на самом деле, одной гранью. Таня уже сталкивалась с этой одномерностью.
Она покорно освободилась от свадебного платья легла с ним в постель. Как она и предполагала, Рига не торопился – он ласкал ее, пытаясь разбудить ее тело и достучаться до сердца. И она сама желала ответить ему, но не чувствовала ничего, кроме липкого могильного холода, захлестывающего ее с головой еще при Выготцеве. Изо всех сил старалась доставить ему удовольствие, и Рига был доволен, но… Но потом взглянул на ее обнаженное, похудевшее и побледневшее тело и спросил сквозь зубы:
– Интересно, с Димом тебе было лучше?
– Я уже не помню, – ответила она.
– Не помнишь?
– Нет.
– Короткая же у тебя память!
А потом бросился целовать ее и просить прощения.
– Да я не обиделась, – успокоила его Таня. – Мне все равно.
Теперь тяжело было поверить, что когда-то, с Димом, она считала себя искушенной и страстной любовницей. Это было… очень давно. До всего. Теперь Таня знала наверняка только одно: характер Риги – маятник. Рано или поздно все равно зашкалит, на какой-то пиковой точке неминуемо. И действительно было безразлично.

3. ЗАЧЕМ ЛЮДИ НАВЕЩАЮТ СТОЛИЦУ?

Ни Макс, ни Смолин не были на свадьбе. Оба отзвонились и поздравили. И Таня поняла, что Рига не решается оставлять столицу без присмотра, приглашая их в «Фортуну», а ей так хотелось видеть на свадьбе тех, кого она, по крайней мере, могла узнать среди посторонних.
Руст поздравил – уже после всего шума, когда улеглось. И отвел серый взгляд в сторону. И от этого взгляда, как всегда, печальных и растерянных глаз, посерело море, посерело небо, и полил дождь.
– Уже и снегу пора, – сказал он, словно найдя подходящую тему. – Пусть заметет это все.
– Мы в столицу поедем – до Рождества.
– Знаю. Тут я останусь за главного, – и снова посмотрел куда-то вдаль. – Ты не переживай, Тань. Ничего исправить нельзя.
Она поняла его. Вообще ничего нельзя исправить – все сломано.

Таня плохо знала столицу. Всего-то во второй раз в жизни была здесь, но поразило то, что столица… знала ее. Только теперь поняла Таня, какой величиной стал мальчишка, продающий когда-то самокрутки на центральном рынке небольшого южного города, и вместе с ним – какой известной стала и она сама – жена Риги. С ней здоровались в театрах и салонах красоты, ей приветливо улыбались те, кого она смутно помнила из телепередач, и казалось, что она и не покидала пределов «Фортуны», все еще находясь в окружении перепуганного и заискивающего персонала.
На несколько дней Рига пропал – ушел в дела со Смолом. С Таней остался Макс, и она была очень рада его видеть.
– Что тут нового? – спросила весело и кивнула в сторону окна, выходящего на центральную площадь. – В столице?
Он пожал плечами. Макс – среднего роста, худой, всегда скованный, казался не вполне подходящим для сети человеком.
– Все здесь старое, – он покачал головой. – Ничего не изменилось. А у вас там как?
– В «Фортуне»?
Поняла, что говорить им не о чем. Макс – с головой в делах бригады, сети и Риги, он новые фильмы обсуждать не станет.
– А чем ты в свободное время занимаешься? – спросила она все-таки.
Он снова взглянул недоуменно.
– В качалке.
– И в супермаркеты не ходишь?
– Я в ресторане ем. В нашем.
Что-то типа заводской столовой.
– А девушка у тебя есть?
– Нет. Я шлюхами пользуюсь. Их не жалко.
– Прямой ты парень.
– Какой есть. Здесь не очень спокойно, Таня. Нельзя быть слабым. И нельзя, чтобы тебя видели слабым. Ты тогда… ты увидела Дима слабым, он не мог ничего решить. Он встал на колени перед Ригой – из-за тебя. Я так не хочу. Я хочу погибнуть – храбро, не прогнувшись…
– Ты хочешь погибнуть?
– Я в сети, – ответил он просто. – Одни точки зажигаются, другие гаснут.
– Как звезды…
– Как огни на болоте. Сеть никого не отпускает. Но вошел я сам, мне винить некого.
– Я знаю, – она кивнула. – Я тоже сама вышла замуж за Ригу.
Макс уже было направился к двери, но вернулся.
– А Руст как?
– Так же.
– У этого парня мягкое сердце. Он-то влип случайно. Даже не знал, чем структура занимается, только приехал из Ирака – и сходу.
– Он никогда не говорил об этом…
– Думал, будет просто охранником. Вот таких лопухов жалко.
– А Смол?
– Смол – профи. За него я спокоен. Мы все за него спокойны. Он на своем месте. Он же из ментов. Работал всю жизнь на два фронта, пока, наконец, не определился. Такие не тонут.
– Страшные вещи говоришь, Макс…
Он улыбнулся.
– Я тебя пугаю.
После ухода Макса стало зябко-зябко. Рига вернулся к утру, сосредоточенный и напряженный, словно никак не мог стряхнуть груз прожитого дня.
– С кем ты была? – спросил только.
– С Максом.
– Да, с Максом, – вспомнил о том, что поручил Максу приглядывать. – Я ему верю.
Из уст Риги это наивысшая похвала. Может, он и Тане – не до конца, не до дна, не до края верит.
– Рига, когда мы уедем?
– Хочешь уехать?
– Нет, просто спрашиваю.
– Уедем, – он кивнул. – Сейчас напряглось что-то. Что-то натянулось. Я не чувствую сеть на сто процентов. Не чувствую так, как чувствовал Дим. Он создан для сети, а я просто держу ее в кулаке. Чувствую напряжение, но не пойму, где звенит…
Рига улыбнулся, но губы дрогнули от внутреннего беспокойства.
– Я чувствую угрозу – вот в чем дело. Так, как это было на войне. Но сеть ее рассеивает.
– Угроза будет всегда, – сказала Таня.
Он согласился.
– Да, не пряниками торгуем. Ну что, займемся сексом?
Иногда Таня даже поражалась, что Рига, выныривая из своих забот и мрачных мыслей, хочет ее по-прежнему. Стоило ему увидеть ее, как его мысли обращались в привычное русло. Она не упорствовала. Зачем?
– Ты не хочешь ребенка? – спросил он совершенно неожиданно.
– Презервативы кончились?
– Нет. Мне кажется, у нас должна быть настоящая семья.
– Я не хочу. То есть, не хочу детей, – исправилась Таня.
– Почему?
Она молчала. За окнами уже светало, но солнца еще не было видно. Декабрьское утро – бесснежное, сухое и хмурое – косилось на них снаружи.
– Почему? – снова спросил Рига. – Ты не работаешь, ничем не занимаешься, даже сериалов не смотришь. Почему бы тебе не стать мамой?
– Я не хочу!
– Почему?
Она отвернулась. Не в силах была говорить с ним прямо.
– Мы женаты, мы вместе, мы любим друг друга, у нас достаточно средств.
– Я не хочу.
Поняла, что нужно быть мягче, иначе Рига сорвется.
– Пожалуйста, давай потом поговорим об этом. Пока… сейчас не нужно. Я рада, что мы вместе, что все успокоилось. Этого достаточно.
– Для меня – нет.
– Я знаю. Потом, Рига…
В конце концов он мог и против ее воли сделать ее беременной. Таня перепугалась не на шутку, подумала, что на него в вопросах контрацепции теперь полагаться не придется, что нужно будет самой как-то это решать, что-то принимать, а ее сердце не очень приветствует эксперименты с гормонами. Все резко усложнилось. И стало еще хуже.
В постели она думала только о возможных последствиях их ежедневной близости и фиксировала все его действия. Рига был, как обычно, осторожен. Нежен. Страстен. И в итоге – груб. Шлепнул ее пятерней по заднице.
– Ну, что ты напряглась, как у гинеколога? Ничего я тебе не сделаю. Вернемся в «Фортуну» – тогда.
Таня поцеловала его в губы и положила голову ему на грудь.
– Никаких у тебя естественных женских желаний нет, – констатировал он. – Ни трахаться ты не хочешь, ни шмотки покупать, ни детей нянчить.
Она невесело усмехнулась. В чем-то Рига был прав: Таня перестала узнавать саму себя. Чувствовала только, что ее жизнь не принадлежит ей больше. Что это не ее жизнь.

4. ЗАЧЕМ ЛЮДИ НАПРЯГАЮТСЯ?

К напряжению, охватившему Ригу после приезда в столицу, прибавилось еще и другое – странное, подтачивающее беспокойство от ее взгляда. Хорошо зная женщин, Рига понимал, что та, которая остается с ним неудовлетворенной, все равно будет искать – подсознательно – того, с кем ей будет лучше. Таня пока не ищет… Пока. Она его жена, скоро станет и матерью его детей, но… беспокойство не проходило.
Неизвестно, как и что было у нее с Димом. Это был Дим, пускай, она его любила, и Дим любил ее безумно, и вообще… это был исключительный случай. Так бы Рига и считал, если бы не посмотрел тогда ту записть – с ней и Дави. Она ведь хотела его, она получала удовольствие от его власти над ней. Закончилось все печально, но в тот момент, тогда… Рига холодел и чувствовал дрожь и покалывание в пальцах. Он бы с удовольствием убил Дави еще раз.
Значит, она была способна на такие порывы, а с ним оставалась, как и прежде, холодной, покорной, равнодушной. Дарила ему ласки и ничего не чувствовала – не то что в сердце, а даже чисто физически – ноль. Ничего. Пустота.
Это бесило Ригу. Не хотеть ее он не мог, а хотеть ее – все равно, что бронзовую статую своей мечты, во вред самому себе. Фактически каждая близость с ней доказывала ему, что он не мужчина. У Риги от этого крышу сносило. Он был и нежным, и жестким, он менял тактику, он играл с ней в такие игры, которых не знала за ним ни одна из его любовниц, но Таня, вся сжавшаяся в комок, напряженная, никак не была в состоянии откликнуться на его старания. Плевать на ее душу, думал Рига, но ее тело – разве в нем не те же механизмы, что и у прочих женщин? Разве не существует обычных законов физиологии, которые действуют безотказно? Рига все думал над этим и мрачнел еще больше.
И говорить с ней прямо – бесполезно. Не спрашивать же, как трахал ее Дим, и что у него было такое, чего нет у Риги. Какого черта?! – ругался он про себя и уже начинал злиться на нее. Присматривался к тому, как она ведет себя с другими мужчинами, а – никак, так же скованно. С Максом чуть мягче. С Рустом тоже, пожалуй. Может, неудачники ее привлекают, неуверенные в себе люди, сомневающиеся, искатели, страдальцы. Рига не из таких. Он отказывается страдать! Довольно!
Косится на ее тоненькую талию под облегающим платьем и вздыхает. Она не откажет ему, а что толку? Рига понимает, что не стоит сушить себе мозги подобными переживаниями, но подозрения не оставляют его. Наоборот, нарастают. Она обязательно будет искать другого.

Между тем в столице не очень спокойно. В «Фортуне» – тише, хотя оборот больше. А здесь то и дело поднимает голову кто-то нелояльный, да и до президентских выборов недолго. А новая метла, всем известно… Смол помогает – железно. Контролирует столицу полностью. Ясно, что один Рига не в силах уследить за всеми движениями в сети и за ее безопасностью.
Но что-то стало разлаживаться – и Рига это почувствовал. Наверное, из-за Тани так все заострилось. Словно заныло что-то внутри – отозвалось болью во всех органах, и жесты утратили молниеносность. Таня… растеклось дурное предчувствие… Таня…
– Че там у тебя? – прищурился Смол. – Семейная жизнь?
– Ну.
– Знаешь, не хочу не в свое дело лезть, но чтобы не вышло потом, как…
– Знаю! – оборвал Рига. – Тут другая ситуация.
– Дим тоже был уверен, что его не скинут, – заметил все-таки Смолин.
– Тут другое, Смол, – повторил Рига упрямо. – В Диме это всегда было: из крайности в крайность.
– Как он сейчас?
– Не знаю.
– Перезваниваетесь?
– Бывает. Говорит, здания там наполовину из стекла. И трамваи смешные.
– Это где?
– В Мельбурне.
– У нас тоже трамваи смешные. Я, когда мимо на своей «бэхе» еду, всегда ржу. А вообще он как?
– Никак. Бабки тратит.
– Куда?
– На жизнь. На телок. В казино каком-то. Как все.
– Дим как все? – Смол засмеялся.
– Красиво там, говорит.
– Там ему самое место.
И снова Ригу напрягло. Значит, даже Смол считал Дима красивым, а его самого – так себе. Рига ощетинился, подумал, что, может, и Таня так рассуждает.
– Значит, Дим тебе нравится?
– То есть? – не понял Смол.
– Ну, как он выглядит.
– Ты чего? – Смол попятился. – В своем уме? При чем тут это? Так просто ляпнул. Я и сам девкам нравлюсь, никому не завидую.
И понял, что ответ не удовлетворил Ригу и наполовину. Даже показалось, что Риге мерещится измена с его, Смола, стороны.
– Если что не так – только скажи. Достанем его и за океаном. Мы дотянемся, – заверил с готовностью.
– Нет, этого не нужно, – Рига замотал головой. – Нет.
Смол так и ушел ни с чем. Понял только, что Рига подозревает, но в чем? Да если бы Смол работал на Дима, разве стал бы развозить о его неземной красоте?
Но Рига напрягся. Вернулся домой раньше обычного. Таня выпустила из рук книгу, поцеловала его в щеку.
– А я в музей ходила…
– С кем?
– С ребятами. То есть, они за мной ходили. Так смешно. Зевали там.
– Не люблю музеи, – Рига поежился. – Там холодно. Все вокруг мертвое. Не люблю мертвые вещи.
И, наконец, решился.
– Спросить тебя хочу, Таня. У вас с Димом всегда все гладко было?
– Нет, не всегда. Мы ссорились. Я не решалась выйти за него замуж.
– А в постели?
– Ты уже спрашивал.
– Но это не дает мне покоя.
– Я не хочу чувствовать себя виноватой в том, что было! – отрезала она.
– Ты не виновата, но я не могу понять, чего нам не хватает.
– Я не знаю.
– Может быть, тебе нужно что-то экстремальное? Как с Дави?
– С кем?! – она отшатнулась.
– Я видел ту запись. Дим – нет, но я смотрел ее.
– О, Господи! – Таня вздохнула и развела руками. – Как же ты измучил меня, Рига! Что ж ты вечно лезешь мне в душу?! Что-то выпытываешь все время. В чем-то сомневаешься. Разве я не верна тебе?
– Но я хочу сделать тебя счастливой.
Она расхохоталась.
– Счастливой? Меня?! Мое счастье давным-давно закончилось – еще до того, как Дави насиловал меня, до отрубленных пальцев, до похорон Глеба, до нашей свадьбы. После этого мне все равно, что со мной будет, с кем я буду: с Дави, с тобой или с другим бандитом!
И Рига залепил ей пощечину. Пытался ослабить удар, но вышло со звоном.
– Этим ты меня ничуть не удивил! – бросила она зло, зажав обожженную щеку руками.
– Разве я когда-нибудь был с тобой бандитом, моя дорогая? Ты еще плохо меня знаешь, чтобы ничему не удивляться!
Злость выплеснулась, обоим стало легче. И намного тяжелее, чем до первой ссоры.

5. ЗАЧЕМ ЛЮДИ РАСКРЫВАЮТ ТАЙНЫ?

В «Фортуне» зимой все по-другому. Море не леденеет, но темнеет и сгущается, превращаясь в застывшее желе. Или это только так кажется. Или в желе превращается ее тягучее существование в «Фортуне».
Выпал снег, занес тополя, отель и ракушки на берегу. Илона шла по аллее, боясь поскользнуться на высоких шпильках и вцепившись в Танину руку. Перипетии Таниной семейной жизни тревожили ее больше, чем саму Таню. Она выспрашивала подробности.
– Он ударил тебя?! – округлила глаза и чуть не выпустила Танину руку. – И ты это простила?!
– Конечно, – сказала Таня просто. – Я понимаю его. Понимаю, отчего он злится. Я старалась, как могла: притворялась, восхищалась, стонала, говорила ему комплименты, но его таким не обманешь. Он видит, что я с ним ничего не чувствую, что не хочу его, что мне гадко, и места себе не находит. И меня обвиняет. И понимает, что я не виновата. И боится, что я буду ему изменять. И детьми меня связать хочет…
– А ты?
– Я ничего не хочу…
Илона вдруг остановилась и всмотрелась в ее лицо.
– Не врешь?
– Я объясню, почему…
Таня помолчала. И вдруг на глазах выступили слезы.
– Я очень хочу ребенка. При одной мысли о том, что у меня будет ребенок, я готова разрыдаться. Но я не стану рожать от Риги. Никогда! Знаешь, Рига ведь не думал так жить, как он живет. Он университет закончил и диссертацию уже писал, но у него в крови это. Он воин. Более того, он убийца. Его отец, его дед, его прадед и все предки – неизвестно до какого колена – воевали. И он не ушел от этого. В его крови живет этот вирус. А я не хочу, чтобы мой сын был таким.
– Но ты же… ты воспитаешь его по-другому, – заспорила Илона.
– Где? В «Фортуне»? В столице? Везде сеть. Рига ее хозяин. Здесь не может быть по-другому.
– Ты сумасшедшая! Бред несешь!
Таня покачала головой.
– Пойдем, я замерзла. Знаю, что детей от Риги я рожать не буду. Буду предохраняться – сама, буду аборты делать. Я видела, как он убивает. Если бы это не на моих глазах было, но я это видела – как он разламывал лицевые кости подошвой ботинка, как стрелял и мозги текли по стенам. После этого я рожать детей не буду. Я не люблю бандитов. Потому и Дима не могла представить отцом своих детей.
Илона засеменила к дому.
– Не знаю, чего ты хочешь. Вот я родила от Выготцева – и никого другого не ждала.
Таня заулыбалась.
– И он был очень хорошим отцом. И по-своему хорошим мужем.
– Ну, тебе ли не знать, каким мужем он был! – поддела Илона. – А Рига любит тебя. Это всем известно.
– Любит. Он и убьет меня потому, что любит. Убьет от любви.
– Что-то мне кажется, не конца тебя в дурке полечили! – сорвалась Илона. – А я, знаешь, сколько лет локти себе кусаю? Знаешь, как я люблю его? Так, что в подушку рыдаю, как школьница!
– Кого любишь? – не поняла Таня.
Обе остановились у отеля и посмотрели друг на друга.
– Ригу?
– Ригу. Еще с тех пор, как он впервые к нам зашел – в карты играть. Фокусы показывал. Выготцев тогда хохотал, как сумасшедший.
– С тех пор?
Таня была очень удивлена.
– Так почему же ты никогда… не пыталась?
– Да я его на десять лет старше! – с болью бросила Илона.
– Ну и что? Что такое десять лет? Ты сейчас попробуй!
Таня предупредила ее растерянный взгляд:
– Я же не ревную его. Если ты его хочешь, Лона… я же не против.
– Да ты что?! Я просто тебе сказала... Думала, ты давно в курсе.
Таня пожала плечами. Только теперь объяснила себе все расспросы Илоны и ее постоянный интерес к их личной жизни.
Обе одновременно оглянулись и заметили в конце аллеи Ригу, который приближался к отелю. Полупрозрачный контур на фоне заснеженного побережья невольно приковывал взгляды. Вдруг Таня почувствовала гордость. Она теперь не была унижена перед Илоной, она перестала быть бесправной гувернанткой в доме ее мужа, более того – теперь Илона, едва ли не со слезами на глазах, просила, как милости, внимания Риги.
Он подошел – кивнул Илоне, обнял Таню и поцеловал в губы. И она обняла его и улыбнулась подруге.
– Пойдем с нами чай пить?
– Чай? Нет, я домой.
– Дети ждут?
– Да, дети.
Рига вдруг пригляделся к злой и растерянной Илоне и брякнул:
– А ты, Илонка, сдаешь. При старике такая дама была, хоть куда.
– Зато свободна, как птица!
Рига усмехнулся и увлек Таню к «Фортуне».
В спальне Таня невольно залюбовалась им, словно увидела в первый раз – даже не в «Фортуне», а в доме Выготцева, когда он принес ей забытую перчатку и спас ее от наглых охранников. С тех пор он не раз спасал ее. Разве нет?
– Что-то случилось? – Рига поймал ее странный взгляд.
– Нет. Просто любуюсь.
– Мной?
– Ты очень красивый.
Рига посмотрел настороженно.
– Ничего не случилось?
– Нет.
– Как себя чувствует Илона?
– Она тебя хочет.
– Меня? Илона? У нее дети старше меня.
– Кольке только десять.
– Трахнуть ее?
– А ты смог бы?
– Почему нет? Она еще бодрая. И должна быть горячей: у нее быстрые реакции. С ее хваткой, думаю, она классно исполняет минет. У старика, небось, не вставал без минета, а? Не помнишь?
– Не помню, – Таня покачала головой.
Не могла понять, к чему Рига говорит все это – с целью обидеть ее, или завести, или вызвать ее ревность.
– Так что насчет Илоны я подумаю.
– Не надо. Мне это не нравится! – решила Таня. – Не хочу снова делить с ней мужчину.
Рига заулыбался.
– В таком случае, тебе придется что-то предпринять. И немедленно.
– Я предприму…
Кажется, в этот момент Таня хотела только одного – почувствовать до конца свою победу над Илоной. Но с другой стороны… неизвестно еще, кто из них был больше наказан этой победой. Как только Таня намекнула Риге, что устала и хочет спать, он предупредил почти серьезно:
– Пойду к Илоне.
Было весело. И не очень весело. Словно сама над собой смеялась, над своим фальшивым счастьем.

6. ЗАЧЕМ ЛЮДИ РИСКУЮТ ЗДОРОВЬЕМ?

После неожиданного признания Илоны отношения между Таней и Ригой стали спокойнее и ровнее. По крайней мере, обычные разговоры перестали провисать и рваться на части. В то же время Таня вспомнила житейскую мудрость: никогда не возвращаться к прежнему любовнику. Стала охватывать уже знакомая ей усталость от ежедневной требовательной близости с Ригой.
Она невольно начала сторониться его – больше времени проводила с редкими гостями, пересмотрела в кинозале все новые фильмы, и в результате несколько раз Рига ночевал один, раскинувшись на их огромном семейном ложе.
На Рождество съехались «близкие» – люди, у которых не было других родных и другого дома, только Рига и «Фортуна». Из столицы приехал Макс, оставив дела на Смолина, с Запада явился Василь по кличке Поляк, представитель Риги во Львове, от «Фортуны» был Руст. Остальных Таня знала плохо, но все улыбались, целовали ее в щеки и дарили подарки. Очень дорогие подарки.
Таня была рада снежному Рождеству. Илона тоже праздновала в их компании, смотрела на Ригу, и Таня замечала, как он, натыкаясь на ее страстный взгляд, иногда подмигивает ей и смеется. Наутро вдруг стало тошнить. Она подумала, что, может, выпила лишнего.
На следующее утро снова тошнило. И на следующее – тоже. Она с трудом чистила зубы и внезапно поняла, что беременна.
Как это могло произойти? Теперь уже не вспомнить, как, когда… Когда-то. Тем более, что Рига этого хотел.
В город она выезжала только с охраной. И путь был только один – к Илоне.
– Илона… я не могу пойти к врачу – Рига узнает об этом. Он узнает и заставит меня рожать. Илона, сходи ты, я прошу тебя, пожалуйста…
– И сделать за тебя аборт?!
– Нет, ты попроси каких-то таблеток – я любые деньги заплачу. Еще только месяц, еще можно что-то сделать.
Илона вспомнила, как сама была счастлива, когда забеременела, когда Выготцеву это удалось, когда она поняла, что теперь он никуда от нее не денется, разве что – на тот свет. И как он сам был рад. Как кормил ее бананами. Сколько бананов она тогда съела! И ей больно стало за Таню.
– А… полынь ты пила? Как чай, просто. Рига не поймет. Ее можно в аптеке купить…
– Полынь?
Танины глаза наполнились огромными зелеными слезами.
– Я хочу быстрее избавиться от этого. Пока это еще не ребенок, пока я еще не люблю его. Иначе сердце разорвется…
– Я знаю. Завтра пойду к врачу. Не волнуйся. Просто таблетки могут тебе не подойти. Это опасно.
– Ничего. Не страшно. Моя жизнь – не очень большая ценность.
И тогда Илона обняла ее и заплакала. В этот момент она совсем не завидовала Тане. В комнату вбежала Маринка и замерла на пороге: женщины всхлипывали, Таня уронила голову на руки, и ее плечи вздрагивали от безудержных слез.
Маринка подошла и дернула Илону за рукав.
– Не плачь, мам, не надо.
– Правильно, – улыбнулась Илона сквозь слезы и прижала дочку к себе. – Пусть Таня сама плачет.

В «Фортуне» еще длились праздники. Море стало затягивать льдом, гости фотографировались на фоне занесенного снегом побережья, Таня тоже позировала перед объективами фотоаппаратов.
– Улыбайся! Улыбайся!
Рига как-то хлебнул из ее чашки – ничего не понял. Проглотил полынь и поморщился.
– Прокис твой чай, что ли? Не отравись, смотри.
Илона принесла еще и таблеток.
– Одну? Две? – Таня взяла в ладонь упаковку.
– Две, наверное. Хотя и от одной можно помереть.
В итоге, что-то помогло, если можно так сказать. Что-то помогло избавиться от ребенка, которого она так хотела – и так не хотела. Сначала Таня почувствовала резкую боль внизу живота и сильное сердцебиение. Подумала, что ее сердце может не справиться. Сразу же открылось кровотечение. Таня видела, как ее брюки заливает кровью, но продолжала сидеть за столом, не зная, как подняться при Риге. Он взглянул на нее и сам побледнел.
– Что с тобой? У тебя лицо… мокрое.
– Не только лицо.
Она встала, опершись руками о стол. Он не понял, решил, что месячные.
– Ну, вот – опять неделю без секса.
Боль не прекращалась. Таня ушла в ванную, потом легла и стала ждать. Кровь продолжала течь, словно в ее теле образовалась брешь, через которую могла вытечь вся жизнь. Она не спала до утра. На рассвете все-таки решила ехать к врачу. Но постепенно кровотечение стало уменьшаться. Стало похоже действительно на долгожданные критические дни, хотя боль не проходила. Таня несколько дней провела в постели, но потом поднялась. Больше ее не тошнило.
Не тошнило, но качало. От секса с Ригой она отказалась наотрез по причине плохого самочувствия, женского воспаления и мигрени. Рига смирился.
Периодически боль возвращалась, какая-то странная, ноющая и липкая, словно Танина жизнь еще сомневалась, уходить ли ей или оставаться в ее теле. Таня цеплялась холодными руками за углы мебели, прислонялась плечом к стенам и замирала. И боль замирала. И жизнь замирала на полувздохе.
Илона смотрела на Таню с ужасом. Она никогда не проводила над собой подобных экспериментов и видела все как-то иначе, в страшном свете кровавого риска. Видела, что Таня убивает саму себя – втайне от Риги. Возможно, чтобы он не убил ее первым.
– Только иногда болит, – успокаивала ее Таня. – Не страшно.
Рига обнимал ее хрупкие плечи и вдыхал запах волос.
– Может, отвезти тебя к доктору?
– Нет, все нормально. Со мной такое бывает зимой. Где-то ноги застудила.
Ее болезнь все тянулась, Рига спал один и смотрел на нее сочувственно. Но ехать с ним доктору – к его доктору – она не могла. Илона приходила в гости каждый день и сидела подолгу. Думала о том, что Таня наказана за что-то, и сама наказывает себя еще больше, но какой должна была быть ее вина, чтобы собственноручно подписывать себе приговор, не могла представить.
– Давай, отвезу тебя в город, – кивнул как-то Рига Илоне. – Мне по делам надо.
– Один ездишь?
– Здесь один могу, в столице – нет.
Она села рядом с ним в «мерс» и зажмурилась от удовольствия. В ее глазах Рига был не меньше, чем Богом. И даже дверью хлопнул – божественно!
– Ну, что, как ты?
– Потихоньку.
– Не работаешь?
– Не-а. Мне Выготцев денег нормально оставил.
По городу закружили улицами.
– Ты вообще куда едешь? – спросила Илона.
– Домой тебя везу.
– А сам?
– А что?
Еще раз окинул оценивающим взглядом ее фигуру. Искоса – нехотя, но постепенно привыкая к ее присутствию рядом.
– Появились идеи? – усмехнулся криво.
– Появились, – кивнула она.
– Или они давно были?
– И давно были.
– Я так и понял.
Рига помнил адрес. Машина уверенно двигалась к роскошным коттеджам «Поля Чудес». Илона вышла и хлопнула дверцей. А он остался сидеть за рулем. Она пошла к дому, Рига смотрел ей вслед. И она поняла, что он не решится, что сейчас – в этот самый момент – он снова думает о Тане. И она опять почувствовала злость и досаду. Не хочется проводить ночи в одиночестве, когда тебе чуть-чуть, слегка, совсем немного – за тридцать. Или за тридцать пять.

7. ЗАЧЕМ ЛЮДИ НАЧИНАЮТ РЕВНОВАТЬ?

Рига так и не решился. Хотел отвести душу с Илоной и вдруг понял, что эта связь не будет иметь к душе никакого отношения. Наоборот – не по душе это. Посмотрел ей вслед и поехал обратно в «Фортуну».
Таня продолжала сторониться его, ее самочувствие не улучшалось, и Риге уже казалось, что она больше притворяется, чем действительно страдает от мигрени, хотя лицо ее было бледным, скулы выперли, и нос заострился, как у покойницы. Тягучее и непроходящее недомогание измотало вместе с ней и Ригу.

Из гостиной послышался мужской голос, и Рига замер у двери. Подозрения почему-то возникли самые скверные, и только потом он узнал голос Руста. Узнал, но не вошел.
– Ты чего? – спросил тот перепугано. – Снова плохо?
– Да, ничего, пройдет, – послышался откуда-то из глубины комнаты Танин голос. – Раскачало немного.
– Из окна не вывались!
Значит, она стоит у окна, понял Рига. Представил Таню, вцепившуюся руками в подоконник.
– Не вывалюсь. Грязная это смерть.
– Смерть чистой не бывает.
– Здесь да…
Несколько секунд длилось молчание. И вдруг Руст словно всхлипнул.
– Ты не смотри на меня так, Тань, как на всех. Я ведь с Димом еще начинал. Ты как сестра мне, как родная. Может, нужно тебе что-то – только скажи.
– Что мне может быть нужно, Рустам? – она усмехнулась. – У меня все есть.
– Может, Диму позвонить?
– Зачем?
– Пусть заберет тебя отсюда… в эту свою… Австралию.
– В Австралию? – она громко засмеялась. – «Фортуна» теперь моя Австралия.
Голоса снова затихли. «Что они делают?» – подумал Рига.
– Не знаю, как это сказать, – начал снова Руст. – Я красивых слов говорить не умею, в школе все сочинения на двойки писал.
– А что ты сказать-то хочешь? – поинтересовалась она.
– Что ты… должна как-то не так жить. По-другому.
– Ну, вот! Если еще и ты мне советы давать будешь, как мне жить и что делать…
– Если бы я мог тебе помочь! – выдохнул Руст.
– Да у меня, правда, отлично все.
– При Диме ты была другой, – заметил на это парень.
– Прекрати! – оборвала вдруг она. – Буду я сейчас вспоминать, при ком какой я была! Я давно живу на свете – я уже и такой была, и не такой, и другой. Всего и не упомнить! А Рига заботится обо мне. Я так привыкла.
Заботится? Рига вдруг вспомнил, как она когда-то рассказывала ему о Выготцеве, о том, что привыкла жить хорошо, что Николай Петрович заказывает ей духи из Франции, и что она его любит. Теперь она точно так же любит его и рассказывает об этом Русту.
Рига резко распахнул дверь и вошел в комнату. Таня действительно стояла у окна, а Руст – почти у самой двери, уже собираясь идти.
– А, Руст! – кивнул Рига. – Таню сторожишь? Может, тебя в ее личные телохранители посвятить, в рыцари? Хотя… Дима не очень-то ты уберег.
Руст промолчал, только зло зыркнул на Ригу и опустил глаза в пол. Рига заметил его взгляд и решил дожать:
– Или ты больше у спален сторожить любишь? Коврик тебе у двери постелить?
Даже Таня не заметила, чтобы Руст как-то подобрался или сгруппировался перед ударом. Поняла, что Руст бьет, уже в ту секунду, когда Ригу отбросило к стене. Но Руст еще не успел опустить кулак, как Рига уже ответил: ноги, как всегда, спасли. Его каблук уже угодил куда-то по корпусу Руста, тот покачнулся, и этого было достаточно, чтобы Рига окончательно собрался и нанес ему сокрушительный удар в челюсть. Послышался хруст. Таня, не раз слышавшая этот звук, вскрикнула «Прекратите!», но потасовка у двери продолжалась. Руст уже упал на пол, а Рига – еще в движении – не мог, как обычно, обуздать инерцию своей ярости.
– Прекрати, пожалуйста… пожалуйста, – умоляла Таня.
Никто не обращал на нее внимания. Рига еще ударил лежащего парня ногой по пояснице, а потом вдруг ухмыльнулся и подал ему руку, помогая подняться.
– Такому вас в Ираке не учили?
– Стрелять учили. И мины искать, – Руст сглотнул кровь и облизал губы.
– Ну, в следующий раз стреляться будем! – засмеялся Рига.
Парень провел рукой по лицу, размазывая красные пятна.
– Прости, брат, у меня нервы, – снова сказал Рига.
– Знаю.
И вдруг Рига подошел, обнял его и поцеловал в щеку.
– Я, правда, сорвался.
– Теперь легче?
– Легче, – признался тот почти виновато.
Руст оттолкнул его.
– Нежный ты сегодня. Может, еще и отсосешь?
Рига беззлобно ухмыльнулся. И когда Руст вышел, обернулся к Тане.
– Такие стычки снимают напряжение. Будет знать, как лезть не в свои дела. И вообще… нечего ему у твоих ног просиживать. Пусть лучше в качалку ходит. Не мышцы уже, а кисель.
– Он хороший парень.
– Да я знаю, что он хороший парень. Я ему верю. Но слишком хорошим быть вредно. Он должен в первую очередь меня удовлетворять, а не мою жену. Так? Я же вижу, что он влюблен в тебя!
– Не выдумывай.
– Я не выдумываю. Он тает, когда на тебя смотрит.
– Он мальчик совсем. У него и в мыслях ничего подобного нет, – заступилась Таня.
– Пусть только шаг к тебе сделает – я разбираться не стану, мальчик он или девочка, – пригрозил Рига. – Ты меня поняла?
– А я при чем?
– Чтобы ты не это… не поощряла.
Таня бессильно опустила руки. Если Рига еще и ревновать ее начнет, это осложнит и без того непростую ситуацию.
– Мне этого не нужно, – сказала она, думая о своем.
– Вот и не сиди с ним вдвоем за закрытой дверью. А то я еще подумаю что-то нехорошее о таком хорошем парне. А поскольку сам я парень не очень хороший, так я понимаю?
– Да.
– То я быстро его в расход пущу! – закончил Рига.
Сам остался доволен внушением. С Рустом уладили, но иногда, глядя в его хмурые глаза и на его широкие плечи, Рига начинал подумывать о его замене. Однако надежных людей было не много, особенно – прошедших военную школу и приобревших навыки выживания в экстремальных условиях сети. А Рустам по-прежнему косился в сторону Тани с такой грустью, словно наблюдал за таянием радуги.
Впрочем, радуга действительно бледнела. Почти не ела, плохо спала. От секса отказывалась. А Риге не хотелось никакой другой женщины – и это его настораживало. Илона продолжала смотреть на него то восхищенно, то зло, словно бросая ему вызов. Он уже понимал, что отыметь ее – почти что дело чести, но азарта на это никак не хватало.

8. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПРИЕЗЖАЮТ В ГОСТИ?

В феврале вдруг приехал Макс. И оттого, что Рига не считал Макса таким другом, как Смола, это его очень удивило. Тем более, что Макс и в столице никого не поставил в известность о своем отъезде.
– Случилось что-то? – спросил Рига.
– «Фортуны» никогда зимой не видел. А тут снега полно. Больше, чем у нас.
Рига взглянул подозрительно.
– Так чего тебя принесло?
– По тебе соскучился.
– Ну, полюбуйся.
– Хорош!
Зашли в бар и присели за столик. Снова Макс умолк.
– Ну? – спросил Рига.
Подошел Руст. Обнялись с Максом, хлопнули друг друга по плечам. Макс ухмыльнулся, глядя на Руста.
– Че с лицом?
– Вытянулось?
– Ну.
– Челюсть неправильно посадили. Теперь опять ломать надо и заново закреплять, – Руст провел рукой по щеке.
– Где тебя так?
Теперь и Рига ухмыльнулся.
– Да вот, – кивнул на него Рустам. – С Ригой взасос целовались.
Макс кивнул без улыбки. Понял, что Русту здесь нелегко пришлось.
– Как там Смол?
– Смол? Путем.
Выпили, стали закусывать, усадили рядом официанток. А Рига все думал, какая же причина могла привести Макса среди зимы в «Фортуну» и отчего он молчит.
Снова охватили дурные предчувствия, и водка уже не шла. Посреди попойки выдернул Макса и увел в свой кабинет.
– Короче, не жмись теперь, как девка. Приехал – говори прямо.
– Я и хочу прямо, но не знаю, как ты поймешь…
– Пойму, не переживай.
– Рига, не подумай, что…
И снова умолк.
– Твою мать! – взорвался Рига. – Какого хрена ты тут тень на плетень наводишь?! Не подумай так, не пойми так! Говори, не выводи меня!
Макс чувствовал себя гадко. Чувствовал себя трусом, который, чтобы самому остаться в живых, подставляет первым.
– Ты Смолу веришь? – выдавил все-таки.
Рига кивнул. И в ту же секунду поморщился, чувствуя, как холод подступает к сердцу.
– Что со Смолом?
– Насколько я знаю сеть, не все идет гладко. Сеть перестала быть прозрачной, по крайней мере, в столице.
– Смол вяжет на себя?
Макс не ответил. Ждал реакции Риги.
– Вот сука!
Рига помолчал и добавил:
– Как привык в ментовке работать, так и продолжает – на два фронта. В таких людях никакой верности нет.
Понял, что Макс не врет. Если Смол стал вязать сделки на себя, то сеть стала терять доход и прозрачность – структура начала расслаиваться.
– Давно ты понял? – спросил только у Макса.
– Я не думал, что он решится. Подозревал, но…
– Раньше сказать не мог?
– Нет. Фактически я его зарываю сейчас. Нужно было убедиться.
– Нужно было дождаться, пока он тебя зароет! – бросил с досадой Рига. – А заодно и меня! Убрал бы – и дело с концом.
– Ты бы не поверил…
Действительно, мог бы и не поверить. А Макс не предал, Макс рискнул – предупредил.
– Ясно, – кивнул Рига. – Примем меры. Ты не возвращайся в столицу пока. Я все улажу. В таких делах надо быть жестким, Макс, чтобы быть живым.
– Знаю, но… Это же Смол.
Смол, с которым они были друзьями. Рига махнул рукой – что говорить… Хорошо, хоть выжал из Макса это признание. На том и расстались. Рига послал людей в столицу. А сам задумался. Крепко задумался.
Смол мог уже знать, что Макс уехал. И если все это время он переписывал сделки и прибыль на себя, то к столкновению с Ригой он мог быть уже готов. Значит, отъезд Макса уже не играл для него особой роли. Смол уже решился на передел.
Если нет, если он еще сомневается, его удастся убрать легко, но если он уже все продумал и сколотил свою бригаду... Вот, что чувствовал постоянно Рига – движение за своей спиной, напряжение сети, опасность. Значит, уже может быть слишком поздно.
Как Макс опоздал! Действительно, Рига все это время думал только о Тане, о ее болезни, о сексе. Вспомнилось, как Смол тогда посмеялся: «Семейная жизнь?»
Вот, что он имел в виду: Рига выпадает сам по себе, теряет хватку. Черт! Рига замер, сжав кулаки. Глаза широко распахнулись – и, наконец, он увидел перед собой пропасть, к которой подошел вплотную. Макс едва успел схватить его за рукав.
Все это время Смол готовился, собирал свою бригаду, сам – напрямую – связывался с поставщиками, сам менял дилеров. Фактически сеть уже замкнулась на нем. Фактически Рига уже выпал.
Что теперь? Новый передел? Изнутри – как было с Дави? Если изнутри – нет ничего хуже. Лучше бы приезжие какие налетели – перестреляли бы, да и дело с концом. А тут – почти полгода работы Смола – не на сеть, не на Ригу, а на себя.
Передел неизбежен. И сеть неизбежно начнет рваться, связи начнут рассыпаться, официальные лица начнут колебаться, не зная, на кого ставить. Вполне возможно, что большинство чиновников уже на стороне Смола. Не зря же он провел в столице столько времени.
Рига молил Бога, чтобы ничего этого не было, чтобы удалось убрать Смола быстро и безболезненно для сети. Если начнется новый передел, что будет с Таней? Как она перенесет это? Кто вообще останется в живых после этой войны?

Все было тихо. Снег продолжал падать. Вечер затопил синевой побережье, сумерки стали впитываться в снежный покров, и Риге сделалось немного спокойнее. Ничего не происходило. Продолжалась обычная жизнь.
Он пошел к Тане, она выглядела лучше и улыбалась веселее.
– Макса видела? – спросил Рига.
– Да, заходил. В город поехал. Говорит, тихо у нас – здорово.
– Тихо…
Тихо? Кажется, тихо. Таня вгляделась в него, улыбка угасла, и снова он подумал, как она изменилась, каким неживым, серым и тусклым сделалось ее лицо за это время.
– Что с тобой? – спросила она Ригу. – О чем ты думаешь? Плохие новости?
– Нет-нет. Пока никаких новостей. Тихо.

А ночью это «тихо» разорвалось в клочья. От этого «тихо» не осталось ни следа. Даже памяти не осталось. Позвонил Южин:
– Это твой парень здесь?
– Где?
– На трассе – с простреленной башкой валяется.
– Какой парень?
Но Рига уже понял, что война объявлена. Что столица уже под Смолом, и сам Смол уже не в столице, за которую спокоен, а в «Фортуне». И что Макс…
– Максим, кажется.
– Я приеду.
– Нет, Рига. Тебе сюда ехать не нужно. Да и опасно это теперь. Что там у вас снова?
– Снова, – согласился Рига. – Как в городе?
Рига имел в виду местную власть, Южин понял.
– Город за тебя. Но ты должен решить это быстро.
– Знаю. Но это сложно. Это наш человек. Наш, бывший…
– Кто?
– Смол.
Южин выругался. Догадался, чем это грозит.
– Я подключу всех.
– Я уже подключил всех. Но надо было – на полгода раньше.
А потом заметил в комнате Таню. Она слушала его разговор с Южиным, и лицо ее серело все больше.
– Таня... – начал было Рига.
– Не беспокойся за меня! – оборвала она. – Я все выдержу! Я буду тебе помогать! Буду перевязывать раненых! Буду обслуживать твоих солдат! Это же война! Снова война!
– Таня!
– Это ведь никогда не закончится! Будет новая война! И новая! И новая! Кто на этот раз тебя предал? Смол?
Лицо Риги тоже помрачнело.
– Да, это новая война! И у тебя нет выбора. И если будет нужно, ты будешь и перевязывать раненых, и обслуживать моих солдат, и зарывать трупы! Я не могу обещать, что тебя это не коснется. Но если бы ты любила меня – ты бы это выдержала!
– Я ненавижу тебя! Ненавижу! Никого в своей жизни я не ненавидела так, как тебя с твоей вечной войной! Ты – убийца, палач! Для тебя война никогда не закончится! Твой октябрь, твоя новая жизнь – это все обман. Ты никогда не сможешь победить войну внутри себя!
Рига взглянул тяжелым взглядом, повернулся и вышел. Таня поняла, что сдержался.

9. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВЫДАЮТ ДРУЗЕЙ?

На следующее утро Рига собрал всех. Приказы были краткие и четкие: вооружаться, держать город крепко, стоять за «Фортуну» до последнего. Была заказана новая партия оружия, Руст перегруппировал отряды. Охрана взяла «Фортуну» в кольцо, к Тане был приставлен конвой – стало совсем невесело. И все думали про себя об одном: чем это кончится и кто выживет. Думали, для кого будет хэппи-энд, а для кого – холодная могила. Никому не хотелось воевать снова… Заново… По новой… Бесконечно.
И каждый думал о том, что его жизнь непрочно устроена. Что сегодня он сыт и обеспечен, а завтра друзья будут заколачивать крышку его гроба. Что опять предстоит испытывать судьбу и рисковать своей шкурой.
И все смотрели на Ригу и не могли понять, где он берет силы для войны. Ему нет и тридцати, а его глаза – это воронки взрывов, его жесты – инерция ударов. Что их всех ожидает с ним в «Фортуне»? Легкая смерть? А без него? Нелегкая?
Руст, слушая приказы Риги, думал о Тане. О том, что ни одна женщина на земле не должна жить так, как она, жизнью преступника, стычками и переделами. Что Таня, может, лучшая из женщин, а ей выпала именно такая участь. Русту вспоминалось ее лицо – исхудавшее, заострившееся, ее потускневшие волосы и широко раскрытые глаза, и он переводил взгляд на Ригу. Ей бы… жить спокойно, лечиться, а не переживать сейчас за него.
Когда все обсудили с ребятами, Риге и самому сделалось невесело. Пока он объяснял ситуацию и отдавал приказы, чувствовал, что действует, что прав и что люди пойдут за ним – хоть на край света. А когда отпустил всех, понял, что остался совершенно один. Что Таня не с ним. Что никогда по-настоящему с ним и не была. И что сейчас – после военного совещания – вернуться ему некуда.
Вдруг захотелось теплоты и нежности, а не вечного противостояния. Захотелось, чтобы женщина поняла его и пожалела, а не указывала на его вечную вину перед ней. И он, рискуя собственной жизнью, выехал за пределы «Фортуны» – в город.

Илона открыла дверь и замерла.
– Что-то с Таней?
– С Таней? Нет. Просто к тебе приехал.
Вошел в дом и улыбнулся. Все было по-прежнему, как и при старике: круглые лабиринты коридоров, светильники и запах чего-то сладкого, похожего на кофе с карамелью. Только Илона изменилась – это уже не прежняя довольная и самоуверенная дама, а какая-то растерянная, сбившаяся с пути вдовушка, еще достаточно молодая, но уже отчаявшаяся выстроить свою жизнь заново.
– Дети твои где? – спросил Рига.
– В гимназии.
Глаза ее засияли нескрываемой радостью.
– Рига!
Она обняла его, обхватила руками, словно маленькая девочка – воздушный шар, в страхе, что он вырвется и улетит от нее. И он, упиваясь своей ценностью для этой женщины, поднял ее лицо к своему и нежно поцеловал в губы.
– Ждала ты меня?
– Я всегда тебя ждала.
Рига просто задохнулся от благодарности – за ее, такую давнюю, бескорыстную, безответную, нетребовательную любовь. Целовал и пытался быть настолько нежным, чтобы она не была разочарована ни одним его прикосновением.
Впрочем, Илону трудно было разочаровать. Ее тело откликалось на каждое его движение. Рига и сам таял в ее нежности. Она ласкала его и продолжала шептать какой-то бред – о своей любви… о том, как увидела его впервые… еще что-то…
Шепот успокаивал Ригу, обволакивал, защищая от всего остального мира и заговаривая от беды. И непривычно было чувствовать себя снова с живой женщиной – сплошная пульсация наслаждения, до боли, до взрыва.
Как же он соскучился по этим забытым женским реакциям, по этим судорогам, возвращающим его самого к жизни! Он заставлял ее стонать и просить продолжения, доказывая самому себе, что он мужчина, что он господин этой женщины, что он хозяин своей сети, что он воин!
И только потом, после выкуренной сигареты, когда Илона вернулась в спальню с двумя чашечками кофе, вспомнил о том, что привело его к ней.
– Мы снова будем воевать, Илона. У нас новый передел.
Кофе пролился на столик. Растекся и стал капать на пол.
– Что же будет? – спросила она, глядя на кофейную лужицу.
– Что-то будет, – усмехнулся Рига. – Мы все переживем. Ребята стоят за меня – железно.
– Я очень люблю тебя, Рига, – сказала Илона.
Признания были излишни. Рига чувствовал, как ее любовь обдает его горячей волной и доходит до самого сердца. Он обнял ее и поцеловал снова. Но с языка вдруг сорвалось то, о чем он думал все это время:
– Не знаю, как Таня переживет эту войну.
Илона подскочила, как ужаленная, и стала швырять ему его одежду.
– Уходи! Убирайся к ней! Как она там без тебя, твоя королева?!
– Прекрати! – отмахнулся Рига.
Но она продолжала бросать в него что-то.
– Думаешь, очень ты ей нужен? Она рада, что ты не торчишь сейчас в «Фортуне». И еще больше обрадуется, если тебя вообще пристрелят! Очень она переживает, думаешь?!
Оплеуха остановила поток ее брани.
– Не смей так говорить о Тане! – Рига схватил ее за плечи и встряхнул в воздухе, вмиг позабыл о своей благодарности за ее любовь и нежность. – Таня – моя жена. Она верна мне. Я ее люблю. Мы все переживем, и этот передел тоже. Она не предаст меня!
Илона, держась за ударенную щеку, смотрела на него сумасшедшими глазами.
– Не предаст?
И вдруг расхохоталась. Теперь желание было только одно – унизить Ригу так же, как он унизил ее воспоминанием о Тане.
– Не предаст? Да она уже предала тебя! Уже!
– Когда?
– Когда избавилась от твоего ребенка!
– Что?!
Только в первую секунду Рига подумал, что Илона лжет. А потом… отшатнулся от нее… попятился. Стал молча одеваться.
– А ты и не знаешь ничего, – продолжала едко Илона. – Думаешь, твоя Таня рожать тебе детишек будет от горячей любви? Да она всех твоих детей убить готова! И тебя самого! Я уверена!
Он пошел к двери.
– Рига! – вскрикнула она, бросившись за ним. – Не уходи, Рига… Я же люблю тебя! Тебя никто, никто так любить не будет, как я… ты меня слышишь? Тане ты не нужен. Она… ей никто не нужен. Она не будет тебя любить…
Илона схватила его, пытаясь удержать, но он стряхнул с себя ее руки.
– Не бросай меня! – зарыдала она. – Я рожу тебе детей! Рига, не уходи, не бросай меня…
Он оттолкнул ее и открыл дверь.
– Рига, ну, прости меня! Я же не хотела говорить этого. Я тоже люблю Таню, она моя единственная подруга.
Рига смотрел на нее и не мог теперь понять, что могло толкнуть его на связь с этой пошлой, некрасивой женщиной, помешанной на своей безумной страсти к нему.
– Запомни, дрянь, что ты не стоишь и мизинца моей Тани!
Чтобы не наговорить ей гадостей и не ударить ее снова, он поспешил выйти. Сел в машину и понесся в «Фортуну».
Снег продолжал кружить в воздухе. Но вдруг небо стало светлеть, словно кто-то вверху приподнял крышку шкатулки и заглянул в игрушечный город. Вот мчится по трассе Рига – к своей смерти или прочь от нее, вот рыдает за дверью Илона, вот пьет в баре «Черниговское крепкое» Руст, а вот сидит в кресле Таня, смотрит в раскрытую книгу и не видит ни одной буквы. Плачет…

10. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПУТЕШЕСТВУЮТ ЭЛЕКТРИЧКАМИ?

Рига ехал, несся, летел вместе со снегом и все думал о том, как он был слеп. Не видел не только того, что происходило за его спиной в столице, но и того, что происходило у него под носом в «Фортуне». Вот, в чем причина ее вечного-бесконечного недомогания: она избавилась от его ребенка и не хочет новой близости с ним.
Но когда Рига вошел в комнату и увидел Таню, все, что он собирался сказать ей, вылетело из головы. Снова подумал, что вся его жизнь превратилась в американские горки. Хотелось упасть перед ней на колени и просить прощения – за войну, за передел, за Смола, за свою измену.
И Таня, взглянув на него, поняла, что он на пределе, что узнал что-то еще, и эта новость затуманила его глаза то ли грустью, то ли злостью. Но что могло довести его до такого состояния, понять не могла. Привычно подумала о маятнике – неизвестно, в какую сторону качнется, обнимет ее Рига или ударит.
Он сел напротив и заговорил неожиданно спокойно, только глухой голос выдавал его волнение.
– Как ты себя чувствуешь, Таня?
– Так себе.
– То есть, тебе не становится лучше?
– Мне лучше. Но еще недостаточно хорошо.
– Недостаточно для чего?
Она снова взглянула пристально. Впервые сделалось страшно. Раньше, даже во время их ссор, она никогда не боялась Ригу – хамила ему от души, и, получая пощечины, продолжала хамить. Он не первый мужчина, который поднял на нее руку. Первым был Дави. А после Дави, уже потеряв цену даже в собственных глазах, Таня перестала считать оплеухи. Рига щедр на подобные вещи, именно потому, что любит ее с такой болью.
– Может, тебе стоит обратиться к врачу? – продолжил он деланно спокойно.
И вдруг Таня поняла, о чем он узнал. И от кого он это узнал. И при каких обстоятельствах. Только на миг перехватило дыхание, а потом она ответила таким же ледяным тоном:
– Врач мне уже не нужен, ты же знаешь. Я сама убила своего ребенка. И единственное, о чем жалею, это о том, что не умерла вместе с ним.
– Тебе было очень больно? – спросил зачем-то Рига.
– Да. Мне и сейчас очень больно. Но я не хочу рожать от тебя детей. Не хочу, чтобы мои дети были похожими на тебя, чтобы убивали и унижали других. Мужчина, поднявший руку на женщину, не должен быть отцом.
– Так ты считаешь? – холодно спросил Рига.
– Мужчина, ударивший женщину, не мужчина, – повторила Таня.
И сама подумала, что же за этим последует.
– То, что я для тебя не мужчина, я уже понял, – сказал Рига с кривой усмешкой. – Никогда им не был и никогда им не стану. Даже Дави повезло больше…
Про себя Таня кивнула: начинается. Рига, готовый защищать ее от нападок посторонних до последней капли крови, сам считал себя в праве унижать и оскорблять ее.
– Тебе тоже, по-моему, повезло с Илоной…
Рига понял, что Таня нисколько не ревнует его – это и вывело из равновесия, которое он с таким трудом удерживал. Ледяное спокойствие рассыпалось на осколки.
– Значит, моя девочка, тебя ничего не тревожит? Ты все решаешь сама, а потом обвиняешь меня во всех смертных грехах!
Он схватил ее в охапку и увлек к постели. Она уперлась в его грудь кулаками.
– Не надо, Рига! Мне больно!
– Не ври! Тебе не может быть больно так долго! Ты просто боишься снова забеременеть. Так я тебя успокою: ты все равно будешь моей, будешь жить здесь и будешь рожать. Я приставлю к тебе сто человек охраны, и они будут следить за тобой – везде, даже в туалете. Дурака из меня ты больше не сделаешь!
Рига срывал с нее одежду, а ее тело холодело от ужаса.
– Рига, я не могу!
– Я знаю, что ты ничего не можешь! Ты заторможенная, фригидная женщина! Я и не хочу от тебя ничего: для хорошего секса я всегда найду толковых девчонок. Но ты – моя жена. И останешься моей женой! И я никому тебя не отдам!
Она еще барахталась под ним, пытаясь освободиться. И вдруг, как в кошмарном сне, наплыла та история, которую он рассказывал о чеченской войне, о девчонке, изнасилованной им в лесополосе. Обожгла резкая, жаркая боль, стала поднимается толчками снизу и дошла до сердца, сжав его тисками. «И это тоже можно перенести», – успела подумать Таня и потеряла сознание.
Рига машинально хлопнул ее по щеке, пытаясь привести в чувство. Реакции не было. Вдруг он увидел себя со стороны – разъяренным, разгоряченным над ее безвольным, полумертвым телом. Она была в обмороке.
– Боже! – выдохнул Рига. – Таня!
Целовал ее холодные руки и ждал, пока она придет в себя. Наконец, Таня открыла глаза. Теперь Риге было душно и стыдно за свое безумство.
– Прости, любимая, – выдавил насилу.
Она села в постели, отвела волосы от лица, Рига искоса окинул взглядом ее полупрозрачное, худое тело.
– Ты хоть ела сегодня?
– Нет.
– А что ты делала?
– Плакала.
– Почему?
– Жаль тебя.
– Меня?
– И себя тоже жаль. Но тебя – больше. Ты мог бы быть… таким хорошим, если бы захотел.
Он покачал головой.
– Не думаю.
Оставил ее и ушел к ребятам. Таня оделась и подошла к окну. Синий-синий февраль взглянул на нее снаружи. Вдруг захотелось холода, льда, чтобы замело-занесло и больше ничего не осталось.
Она вышла из отеля. Потом пошла к воротам. И у ворот никого не было. Она покинула «Фортуну» и пошла пешком в сторону города. В тот момент Таня не думала, куда и зачем идет. Почему-то стало казаться, что ее боль не успевает за ней, а остается где-то позади, может, всего на шаг, но ее тело перестало ныть и содрогаться от внезапных приступов, словно онемело.
Дорога была занесена, Таня свернула на тротуар, на узенькую тропинку, протоптанную пешеходами. В городе было малолюдно, и только оказавшись в центре, она поняла, что дальше ей идти некуда. Путь только один – назад, в «Фортуну». Но та часть ее, которая была еще жива, гнала ее в метель прочь от «Фортуны». Почти не отдавая себе отчета в своих действиях, Таня села в какой-то трамвай, поехала в сторону, противоположную отелю, и только на конечной остановке поняла, что оказалась на железнодорожном вокзале. Пошла следом за какими-то людьми к одному поезду, потом – к другому.
Она не могла уехать. Не было с собой документов, чтобы взять билет на пассажирский поезд, и денег было совсем немного. Зато было – непонятно откуда взявшееся – желание ехать долго-долго, смотреть в окно на февраль и не думать ни о чем. Синяя даль манила глазами человека, который находился очень далеко от этой зимы.
Таня вошла следом за какой-то старушкой в пригородную электричку и села у окна. Поезд тронулся. За окнами скользнул вокзал и растаял. Бабушка, сидящая напротив, закуталась шарфом поверх шапки и уснула, а Таня стала смотреть в окно – на бегущие деревья в снежных шубах, и ей сделалось очень хорошо. Так хорошо, что она боялась поверить. Так хорошо, как никогда не бывает живому человеку, которого всегда терзают беспокойные мысли и сомнения. Таня ни о чем не думала и ни в чем не сомневалась. Она просто ехала.

11. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ГОВОРЯТ О СЕТИ?

Поиски Тани в «Фортуне» начались примерно с девяти вечера. Никто не сомневался в похищении, ситуация развивалась стандартно. Рига собрал ребят, держался спокойно, Руста отправил на поиски, а сам стал ждать условий Смола. Настроился ждать терпеливо. В это время другая бригада вычисляла местонахождение Смола, но результатов не было.
Руст обыскал город и вернулся. Рига взглянул невесело.
– Я знаю, что быстро мы не решим, Руст. Но и ты должен знать: твоя задача – искать и найти ее. Я предупреждаю тебя честно: если ты ее не найдешь и не вернешь – жить не будешь. Ты же хотел служить ей – вот тебе и представилась такая возможность!
Руст не стал спорить.
– Я понял.
– Не зацикливайся на городе. Ищи везде. Делай, что хочешь, только найди ее.
Руст кивнул. Готов был слушаться Ригу во всем, внимать каждому его слову, только бы спасти Таню.

В тот же день хоронили Макса. Пацаны косились на комья смерзшейся земли у вырытой могилы. Лечь в феврале, в мерзлую землю, ни за что – никому не хотелось. Поглядывали на Ригу: каково ему? Потерять жену и хоронить друга? Рига покачивался на ветру – бледный, с черными кругами под глазами, не мог выжать из себя ни слова. Родных у Макса не было, поэтому его тело не стали возвращать в столицу, а похоронили здесь – в общей, мерзлой, одной на всех земле.
Потом ситуация зависла. Шли поиски – всех и вся. Но Смола, по-видимому, в городе не было. С другой стороны, и в столице его не было. Зима покрывала все снегом, занося следы. Снег валил и валил…
И Рига думал, что Смол действует глупо, если начал передел по схеме Дави. На Смола это не очень похоже. Заговор, переманивание чиновников, перетягивание сделок – это больше по его части, а похищение… Может, и нет никакого похищения? Тогда где она?
Так появились первые сомнения, но на вопрос «где она?» ответа не было. Рига нащелкал на мобильном длинный номер. Подумал, что поймет по голосу.
– Как ты?
– Да так, как обычно. Только что проснулся.
Рига вспомнил о разнице во времени и тут же забыл. Воспаленный мозг отказывался от математических упражнений.
– Чем занимаешься?
– По городу гуляю. В казино, считай, живу. И вид у меня – на Мост Принцессы.
– Недешевый вид…
Рига убедился, что Дим – не в курсе. Даже более того – Дим вообще не живет. Его самого словно нет ни в Австралии, ни вообще на земле. Он просто убивает дни, чтобы они все закончились. Другой жизни – после Тани, после «Фортуны», после сети – у него не будет, куда бы он ни уехал и где бы ни пытался спрятаться от своей памяти.
– А у вас как?
– Все путем, – сказал Рига. – Зима. Холодно.
– У вас зима до сих пор?
Мозг Риги сдался. Он отключил связь и снова стал думать. Уехать, улететь, убежать к Диму она не смогла бы – без документов и денег. Но где она в таком случае? Или все-таки было похищение?
Когда в огромной сети все меньше становится верных людей, это выбивает. Значит, не все в порядке не с сетью, а с ее хозяином. Риге нужно было вовремя приближать к себе способных ребят, а он так и оставался один. Один – с тех самых пор, как уехал из «Фортуны» в столицу после убийства Джина.
Как могла судьба сыграть с ним такую злую шутку – привязать его сердце к Диму и отдать его в руки Тане? Зачем же… с такой жестокостью? С таким отчаянным постоянством? И Дим, похоже, страдает той же болезнью. А Таня – уже давно не с ними, но только благодаря тому, что ее психика оказалась наиболее слабой и дала сбой, а после этого сбоя, после клиники, после отторжения жизни, она так и не пришла в себя, словно зависла где-то среди холодных облаков, подхваченная порывом ветра, отнявшего ее у них обоих. Где бы она ни была теперь, Рига ее уже не достанет.

К обеду появились Юрик и Мизя – из бригады, которая разыскивала Смола. Ни того, ни другого Рига не знал близко. Знал, что это люди Руста, и что его самого они боятся как Большого Босса. Знал, что действительно землю роют.
– Ну? – покосился мрачно, не ожидая добрых вестей.
– Короче, Рига, пацаны пробили, кто Макса завалил. Южин вывел, короче. Заезжие – столичные. Мы их взяли.
– Взяли? – не поверил Рига. – Где? В городе?
– Нет, в столицу смотались. Нормально.
Мизя хотел сказать, что съездили не напрасно.
– Где они теперь?
– Один, короче, умер. Двое – еще ничего, держатся. Мы их с собой прихватили.
– Раненые?
– Нет, прибитые. Малехо, – добавил Юрик. – Это, правда, Смола люди. Слышно, что Смол осел под столицей, не здесь. Здесь тесно. И место прозрачное. Он про Дави помнит, как того загнали здесь в угол.
«По этим людям – выйти на Смола реально. А, может, и нереально. Смотря, что они знают. А Таня?» – лихорадочно думал Рига.
– Ты с ними говорил? – спросил Юрика.
– Нет, мы не стали. Еще напутаем чего. Ты сам их расспроси лучше.
Здоровенный Юрик уставился в пол невидящим взглядом. Что-то такое, может, слышали здесь о Риге, о его жестокости, о его напоре, что заставляло мощных амбалов опускать перед ним глаза.
– Вы что простой работы не сделаете?! – вдруг взорвался он. – Мне идти и руки об это дерьмо марать?!
– Зачем руки? Ботинки, – усмехнулся Мизя.
Рига сверкнул глазами. Подошел к Мизе вплотную и проговорил глухо:
– Ты понял, что сейчас сказал, Мизяев? Работая на сеть, ты не должен отделять себя от сети. Это не на заводе смену отстоять. Это не то, что пришел домой, руки вымыл и телик смотришь!
– Да, такое не смоешь, – согласился Мизя мрачно.
Рига внезапно смазал ему по носу. Парень зажал лицо ладонями и согнулся, врезавшись спиной в стену.
– Здесь не обязательная призывная служба. Ты недоволен чем-то? Тебя кто-то затащил  сюда насильно? В твоем букваре не было написано, что наркотики – зло? Тебя обманули насчет сети? Нет! Вы все ищете легких денег, ищете сеть, а потом проклинаете ее. Это значит – плевать в тот же колодец, из которого пьешь. Ты не можешь принимать одну часть сети, а от другой отказываться. Работая на сеть, ты не чище меня! Любой дилер на точке – не чище меня! Твои ботинки в той же крови, что и мои! Не надо здесь корчить ангелов! Хочешь быть ангелом – иди в сиротский приют подтирать задницы! Ты меня понял?
Парень насилу выпрямился. Из носа текла кровь.
– Мы же их нашли, Рига…
– Кого?
– Тех, кто завалил Макса…
– Спасибо. За это спасибо. Но вы не для меня их нашли, а для сети – значит, и для себя тоже. Это понятно?
Юрик за все это время так и не поднял глаз.
– Ну, прости, – наконец, усмехнулся Рига. – Прости, Мизя. Я погорячился. Такие ****ские выпады меня бесят. Но я тебе верю.
Он обнял парня и поцеловал в щеку. Мизяев увидел совсем рядом с собой его зеленые глаза и отвернулся.
– Ну, что, пойдем поговорим с вашими ребятами?
– Что-то ты разговорчивый сегодня, – кивнул Юрик.
И Рига снова подумал, что единственным профи среди всего этого сброда был Смол. Смол, который и начал этот передел. Эх, Смол, как не хватает сейчас твоего холодного ума и беспристрастности! Руст подобрал бригаду из «хороших парней» – под стать себе. Инфантильные, романтичные преступники – нет ничего хуже. И с этими людьми Риге придется воевать дальше.

12. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ОТКАЗЫВАЮТСЯ ОТ СВОЕЙ ЖИЗНИ?

Таня села в поезд в восемь вечера, а в полночь он прибыл на какую-то большую станцию, находящуюся намного севернее «Фортуны». Старушка, спящая на скамейке напротив, проснулась, как по команде, собрала свои сумки и кивнула Тане.
– Идем. Здесь нужно пересаживаться. Ты же на базар едешь?
– Да, – сказала Таня.
Она вышла на перрон и пошла за старушкой к другой электричке. Она не волновалась ни о чем, но теперь уже по другой причине: боль вернулась. На каком-то полустанке боль догнала ее и снова вошла в тело. Таня поняла, что куда бы ни ехала, путь один. И от этого стало еще спокойнее.
Она будет ехать дальше… Еще раз пересядет. Потом еще раз. Будет смотреть в окно на февраль, а февраль – через окно на нее. И потом все кончится.
Она села у окна и улыбнулась. Ноги, успевшие замерзнуть на перроне, стали согреваться. Вокруг сидели люди с сумками и говорили о ценах на сало и подсолнечное масло, о том, где подешевле купить и подороже продать. Таня слушала и улыбалась. Так прошло часа два или три, за окнами было еще темно, все, кто сумел найти подходящее положение для сна, спали, только бабушка напротив Тани все ерзала и переставляла свой скудный багаж. И вдруг уставилась на нее немигающим, испуганным взглядом. Таня тоже смотрела на старушку, пытаясь понять, что же привлекло ее внимание.
– Девочка, – вдруг спросила та. – Куда ты едешь?
Таня улыбнулась. Бабушка продолжала пристально смотреть на нее, и ее взгляд наполнялся ужасом.
– Как ты себя чувствуешь, девочка?
– Хорошо, – кивнула Таня.
Та махнула рукой перед глазами, словно хотела отогнать наваждение.
– Показалось, значит. Недавно я сестру похоронила. Она старше меня была, болела, долго мучилась. Дети к ней уже не ходили, одна я ухаживала до самого последнего дня. И когда она уже умирала, я тоже видела вот такое… вот это…
– Что? – спросила Таня.
Но та опять замотала головой, словно прогоняя призрак.
– Что вы видели? – спросила Таня снова.
В тот самый миг Таня почувствовала, что ее ноги снова леденеют, а руки не слушаются. Взглянула на свои ладони и заметила, что ногти стали голубого цвета. Боль, как зима, проникла в тело и уже подступила к самому сердцу.
– Вы видели смерть? – спросила Таня с улыбкой. – Не бойтесь, бабушка. Сейчас это моя смерть. Она нашла меня, наконец.
Таня взглянула за окно. И последнее, что увидела, была непроглядная тьма, нахлунывшая на нее снаружи.

Нельзя сказать, что боль была непереносимой. Скорее, это была невесомость. Неожиданная легкость и парение в темноте. Но сознание стало возвращаться.
Сначала Таня почувствовала, что с ее телом что-то происходит, что ее несут куда-то, опускают, поднимают и перекладывают. И снова наступила неподвижность.
Когда сознание вернулось во второй раз, она услышала чьи-то голоса. Женщина спросила:
– Так там, что, снова снег?
– Опять повалил, – ответил в темноте мужской голос. – НаУЗИ нужно.
– До Масленицы не растает, – сказала женщина.
– В мае ваша Масленица! – буркнул мужчина.
– В мае уже Пасха.
Обыденный разговор о погоде и церковных праздниках успокоил Таню, и она снова провалилась в темноту и покой. Потом очнулась оттого, что что-то постороннее стало скрести ее изнутри.
– Она под наркозом? – уточнил тот же женский голос.
– Конечно. Но она и была без сознания, – сказал голос помоложе.
– Документы нашли?
– Нет. Но одежда дорогая. Она в шубе была.
– Мобилка есть?
– Нет. Сперли, наверное, в поезде. Потом выясним, когда придет в себя. Денег при ней немного.
– Но лечить надо, – решила старшая женщина так, словно до этого еще сомневалась.
Молодая коллега ответила ей в тон:
– Придется. Искать, наверное, будут.
На этом приключения ее тела не закончились. Она почувствовала, как ее снова перекладывают, и услышала чью-то брань:
– Какого черта у нее нет пульса?!
Жизнь все-таки ушла. Может, произошло это не из-за боли или болезни, и даже не из-за сомнительного лечения в здешней больнице, а по той простой причине, что впереди у Тани ничего не было.
Ее жизнь заканчивалась много раз, следуя рваным линиям на ее ладонях. Впервые это произошло в доме Дави, когда она поняла, что уже не будет прежней и не сможет любить Дима по-прежнему. Во второй раз пульс оборвался, когда она увидела Дима после своего освобождения.
Любовь оставила ее сердце и впустила в него холод. Любовь закончилась. Таня не знала, что такое сильное, такое горячее чувство имеет свой конец. Она была уверена, что,  как бы там ни было, она всегда будет любить Дима, что ее отношение к нему – это то настоящее, что держит ее на свете. Это был стержень.
Но стержень сломался. Оказалось, что любовь проходит, и на ее месте остается пустота. Сохранился антураж прошлой любви – «Фортуна», побережье, отель и чайки над морем, но самой любви не осталось, сердце стало полым и застучало совершенно иначе.
Эта перемена поразила ее. Если не любить Дима – как жить дальше? Зачем? Почему бы в таком случае не выйти замуж за Ригу? Не заниматься с ним сексом? Не уехать с ним в столицу и не вернуться обратно? Она потеряла свой путь. Без любви к Диму все утратило смысл.
В третий раз ее жизнь закончилась вместе с жизнью ее нерожденного ребенка. Таня уже смирилась с итогом. Итог был равен нулю. Она не свила гнезда – ни с любимым человеком, ни с нелюбимым, не родила детей, не нашла даже безопасной крыши над головой. То, как она жила все это время, ее не устраивало. Ее судьба ей не подходила, и она не пожелала бы такой судьбы своим детям или близким.
С другой стороны, это был тот максимум, который ей удалось выхватить. Она стала женой преступного авторитета, ее многие знали и многие застывали перед ней в полупоклонах. А сама она чувствовала себя ничтожной, несчастной, грязной, измученной ласками Риги, униженной и растоптанной. Распоряжаясь тысячами безо всякого контроля, она чувствовала себя дешевкой. И кроме того, перестала чувствовать себя женщиной, не только женщиной, желающей или способной иметь детей, но даже женщиной, способной получать удовольствие от близости и дарить удовольствие в ответ. Она перестала чувствовать себя живой.
Тот, кто вскрикнул испуганно «Какого черта у нее нет пульса?!», не знал этой истории. Он видел только, что жизнь покинула тело молодой женщины, угрожая в него не вернуться. К телу применили все известные способы реанимации.
– На хрена это нужно?! – продолжал возмущаться доктор. – В пять утра? Какая-то неизвестная?! Зачем мне это? Она не могла съездить умереть в другой город?
– Она была без сознания, – мягко сказала девушка. – Ее сняли с электрички.
– Отнесите туда, откуда взяли! Мне лишняя смерть не нужна! Моя совесть – не мусорный бак! Мне на совести такое не надо!
– Виктор Карпович, кажется, есть пульс…
– Нет, грузите это все на мою больную совесть! – отказался доктор.
Таня не понимала, что происходит. В то время как ее душе было хорошо и легко, тело продолжали терзать и пытать до тех пор, пока сознание не ушло окончательно.
– Мы теряем ее, – констатировала медсестра.
– Я и не сомневался, – обречено бросил доктор.
Это было последнее, что услышала Таня из больничного разговора.
 
13. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПУГАЮТ ПРОСТИТУТОК?

После звонка Риги Дим пошел в казино «Корона», проиграл тридцать четыре тысячи долларов, выиграл двенадцать тысяч и провел ночь с сербской проституткой Миленой. Милена была очень худой, высокой брюнеткой с острым носом, узко посаженными карими глазами и сероватым лицом под броской косметикой черных и серебристых тонов. И только потом осенило: «Рига звонил не просто так».
– Еще будешь? – спросила Милена, поднимаясь с кровати.
– Буду, подожди, – кивнул Дим.
– Я иду? – не поняла она.
– Ты – здесь, – он указал взглядом на постель, и она снова покорно легла.
Зачем звонил Рига? Полутрезвое сознание Дима отказывалось выстраивать мысли в логической последовательности. Откуда-то наплыло лицо покойного Глеба-Фуджи, и он отмахнулся.
– Ты кончил? – снова спросила Милена, пользуясь тем набором фраз, которые обычно употребляла с клиентами-славянами.
– Нет, не кончил.
Она сказала что-то по-сербски. Дим часто сталкивался с сербами в Мельбурне, все они утверждали, что бежали из Косово, и сербский язык казался понятным, но в эту ночь Дим ничего не понимал.
– Милена, зачем Рига звонил? – спросил он.
– Нужны деньги. Баксы.
– Нет, ему не нужны баксы.
– Тогда я иду.
– И ты ему на хрен не нужна.
– Я?
– И я ему не нужен.
Ему нужна только Таня. Когда Рига позвонил и спросил: «Как ты?», он, безусловно, хотел спросить о Тане, где она. Значит, Рига потерял ее. Как это произошло? Так же, как Дим потерял ее тогда?
– Баксы? – повторила Милена.
Дим поднял с полу брюки, достал из кармана деньги и швырнул ей несколько купюр. Она подняла все.
– Я – иду?
– Нет, это за всю ночь.
– Нет.
– Я сказал, за всю ночь!
Дим лег на спину и закинул руки за голову. Оставаться одному ночью не хотелось, но даже проститутка норовила улизнуть от него.
– Ты красивый, – сказала она, и деловой взгляд потеплел.
– Соси лучше…
– Что делать? – она притворилась, что не поняла.
Дим продолжал думать. Итак, Рига остался один. Судя по его голосу, он в ауте. Он в ауте, но не выдает этого.
Дим не сомневался, что Рига не справится. Рига – боевик, но не наркоделец, тем более, не наркобарон. Наркобарон – не просто человек, контролирующий оборот. Это человек, чувствующий сеть, как свои собственные вены, артерии и капилляры. Это мозг сети. А Рига – только руки-ноги, только напряженные мышцы.
Рига не сумеет удержать сеть в равновесии, Дим был уверен в этом. Будь они вместе – они справились бы, но, оставшись один и столкнувшись с очередной угрозой, Рига неминуемо потеряет контроль над сетью. Если Диму тогда не хватило военной сноровки, то Риге, рано или поздно, не хватит мозгов, и товар пойдет мимо него. Если уже не пошел…
Так и с Таней. Рига не удержит ее. Дим знал от Руста, что они поженились, но знал и другое – Таня не любит его. Жить с человеком, который к тебе равнодушен, и надеяться на взаимность – не очень просто. А удержать такого человека еще сложнее.
Милена не очень старалась.
– Из нас двоих кто проститутка? – спросил Дим на всякий случай.
– Я, – ответила она, подняв к нему лицо.
– Правильно. Так что работай получше. Я ничего не чувствую.
– Ты выпил водку, – заметила она.
– Не отвлекайся….
Да, он выпил. Он пил каждый день – иногда много. Курил. Часто проигрывал. И было бы странно, если бы он, уехав за океан, вдруг стал разнорабочим и завел семью.
Ничего подобного не произошло. Дим снял шикарные апартаменты прямо перед Риалто Пауэрс и вскоре узнал дорогу в казино «Корона» и имена всех славянских проституток, обслуживающих центр Мельбурна. Одна девочка – Лина из Ростова – особенно ему нравилась, но совсем недавно ее снял какой-то арабский шейх, и Диму пришлось довольствоваться другими девчонками. Дим платил ей не меньше шейха, но она предпочла араба. Он удивился этому как-то неосознанно, словно в полусне, и не сумел объяснить себе этого. Заметил только, что Милена тоже с опаской косится на дверь за своей спиной. Но Милена – не очень хороша. И минет какой-то сухой. Не дано ей этого.
«Фортуна» казалась далекой, но не ушла за горизонт. Дим знал, что он остается хозяином «Фортуны», и скоро она, как преданная собака, сама прибежит к нему. Переплывет океан и будет скулить и жаловаться на то, что он отдал ее в чужие руки надолго.
Дим вдруг оттолкнул Милену и сел на постели.
– Не хочешь? – спросила она, облизывая губы.
– Кажется, уже.
– Что?
– Она уже прибежала.
– Кто?
– Я ее создал. Я создал отель, пансионат, курорт, город, область, регион и всю страну. Сеть повсюду. Все покрыто сетью. И она не может существовать без меня. Рига – наемник, но не хозяин. Хозяин сети я. Она моя. И только я могу управлять ею.
Милена попятилась. Она, как и другие девчонки, боялась Дима. Ее предупреждали, что оставаться с ним надолго не стоит, что нужно взять деньги и быстренько сматываться. Психика этого парня была испещрена такими дырами, что его сознание, случайно провалившись в одну из них, всплывало из глубины уже другим – искаженным до неузнаваемости.
Русские говорили, что он наркоман, но проститутки, которые бывали с ним, знали, что он не на игле. Просто считали его законченным параноиком. И его помешательство – при его странной красоте – производило на всех гнетущее впечатление, граничащее с ужасом.
Ходили слухи, что Дим – свергнутый мафиози, преданный своими же людьми, что он пережил страшные вещи, что его девушку пытали, что его лучший друг погиб, что его враг украл у него невесту и женился на ней. Но иногда Дим хохотал так бесшабашно и заразительно, что все сплетни о пережитых им несчастьях рассеивались сами собой.
Милена до этого дня считала его просто балбесом, который не может найти применение своим деньгам. Но теперь, слушая его прерывистый бред о какой-то сети, сожалела, что не поверила подружкам и осталась с ним на ночь. Стала торопливо одеваться, хватая с полу одежду.
– Милена, послушай! Я уеду! Вернусь в свою «Фортуну»…
Она пошла к двери.
– Ты не уйдешь от меня! – сказал Дим. – Я тебя создал. Только я могу владеть тобой! Не Рига, никто другой, только я!
Милена выскочила из квартиры и побежала вниз по лестнице. Поняла, что забыла где-то около кровати свои колготки, но понеслась еще быстрее. Она боялась психов, как нищих и калек на улицах, и считала дурным знаком встречу с ними.
Только оказавшись на площади и потрогав деньги в кармане плаща, немного успокоилась и замедлила шаг. Мужчина, обогнав ее, оглянулся, и она улыбнулась, пытаясь совладать с дыханием. Он обратился к ней по-английски, и она ответила, продолжая улыбаться. Милена хорошо знала английский.
– Я приехала из Косово, – сказала она.

14. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ПРИХОДЯТ В СЕБЯ?

Когда Таня открыла глаза, почти не удивилась: однажды уже оживала в белой палате, в клинике для нервнобольных – для того, чтобы совершенно утратить контроль над своей жизнью. Но оглядевшись, поняла, что ничего общего с роскошной клиникой для богатых психов эта палата не имеет.
Помещение представляло собой очень узкую каморку, похожую на кладовую для хранения больничного инвентаря, но с окном. На окне болталась белая занавеска с синей печатью в нижнем углу, стены были выкрашены желтоватой краской, а тумбочкой, на которой Таня заметила свою сумочку, служил некрашеный табурет. Сама Таня лежала на кровати, застланной сероватым бельем.
Боли она не чувствовала. Вообще не чувствовала ничего, кроме запаха хлорки, распространяющегося из коридора. Таня пошевелила рукой и только теперь заметила, что одета в больничный халат бледно-зеленого цвета, а к ее руке тянется капельница.
Она снова закрыла глаза. Она где-то… допустим, в каком-то небольшом городе. Если она еще здесь, значит, Рига еще не нашел ее следов. При ней не было документов, значит, ее здесь не знают и лечили – авансом, поверив, что норковую шубу она не украла. И значит, пока она в полной безопасности. Но если только…
Дверь заскрипела, и Таня взглянула на вошедшего. Это был высокий мужчина в коротком белом халате и смешной белой шапочке, надвинутой на глаза. Глаза были большие – карие, лицо вытянутое, бородатое и несколько растерянное.
– Приходите в себя? – спросил он.
Таня узнала его голос. Это он ночью кричал о своей совести. Доктор убрал на пол ее сумочку и сел на табурет около кровати.
– Как самочувствие?
Она кивнула.
– Отвечать вы можете? – спросил он снова.
– А вы? – спросила она.
Он улыбнулся.
– Смотря что вас интересует…
– Где я?
– Вы… в железнодорожной больнице станции Удачная.
– Какой станции?
– Удачная.
– Она так называется?
Из «Фортуны» – в Удачную? Таня усмехнулась.
– Да, она так называется, – кивнул доктор. – А я называюсь Виктор Карпович Иванченко.
– А я – Таня. Это большая станция?
– Нет. Маленькая, – доктор почему-то смутился. – Вас сняли с электрички в бессознательном состоянии. Медлить было нельзя…
– Что со мной было? – спросила она безразлично.
– Очень серьезное воспаление, по всей видимости, после выкидыша, слабость, истощение организма. А потом – остановка сердца и клиническая смерть.
– Действительно, странно, – согласилась Таня. – Вы гинеколог?
– Нет, хирург. Гинекологии в этой больнице нет, врача вам вызывали из районной. Теперь я должен за вами приглядывать, пока вы не поправитесь.
– Как решили с деньгами? – спросила Таня.
– Я заплатил.
– Вы?
– А что мне оставалось делать? – он развел руками. – Мне не нужен был летальный случай на совести.
Она кивнула.
– Я вам все верну. Просто не ожидала… летального исхода. Я ехала… к бабушке.
Оттого, что Таня не успела обдумать то, что хотела сказать доктору, врать было неловко.
– Откуда?
– Из дому.
Он кивнул.
– Сколько я еще здесь пробуду?
– Это зависит... – он оборвал фразу. – Вы очень слабы. Сейчас вам капают антибиотики, витамины и прочее. И ваше воспаление было очень запущено. Вам нужно было обратиться к врачу давно, немедленно…
– Я знаю. Я не могла.
Снова он удержался от вопроса.
– Поэтому состояние ваше пока неопределенно. Радует только то, что сердце удалось запустить заново. Это значит, что у вас будет новая, совершенно другая жизнь.
Теперь он смотрел очень внимательно. По щеке Тани ползла слеза, но она не вытирала ее, словно все происходящее в этой палате продолжало существовать отдельно от нее.
– Спасибо. Обещаю, что скоро поправлюсь, расплачусь и исчезну, – пообещала только.
– Это вовсе не обязательно, – сказал он. – Здесь очень тихое, уютное место.
В первую секунду показалось, что он ее знает. Но в его взгляде Таня не заметила узнавания. Мог ли знать ее хирург провинциальной железнодорожной больницы? Вряд ли… Просто предположил что-то.
– Спасибо, – сказала она снова.
Доктор больше не спрашивал ни о чем, но и не уходил. Просто сидел рядом и смотрел за окно. Таня видела, что усталость делала его старше, а на самом деле ему, может, нет и сорока. Вдруг он снял свою смешную шапочку и обнажил бритую голову. Только теперь она заметила, как тихо и спокойно вокруг, и как он старается не смутить ее расспросами.
– Я помню, как села в поезд, – сказала она. – И как пересела на какой-то станции. Я не знала, куда еду. Чувствовала только одно – свою смерть. Она была вполне осязаемой. Я помню, как вы спасали меня. Как женщина говорила о Масленице, а вы – о своей совести. А потом я провалилась куда-то и очнулась в этой палате. Я не видела ни тоннеля, ни света вдали, ни Выготцева, ни синих глаз, которые влекли бы меня назад, к жизни. Я ничего не видела. Я просто очнулась здесь…
– Это я распорядился перенести вашу кровать сюда, чтобы вас меньше тревожили, – кивнул доктор, по-прежнему не задавая лишних вопросов.
– Меня никто не искал? – спросила Таня.
– Нет.
– А где мой мобильный?
– Его не было. Наверное, украли в поезде, – виновато сказал он.
Она помолчала, вспоминая свое ночное путешествие.
– Зря вы старались, доктор...
– Я понял, что вы доводили себя очень долго. Организм отказывался бороться за жизнь, но, что бы ни привело к этому, ваши лучшие годы еще впереди и ничего не потеряно.
– Вы ничего не знаете, – Таня отвернулась.
Доктор взглянул на ее искалеченную худую руку и на серьги с бриллиантами в ее ушах. Снова поймал себя на том, что не может подняться и уйти, хотя его дежурство давно закончилось.
Появление незнакомки всколыхнуло привычную жизнь, обычная больничная обстановка стала казаться совсем другой. Он смотрел на окружающие его вещи словно впервые – взглядом постороннего человека, и находил их нелепыми. Печать на краю занавески, пыльные швабры в углу комнаты, – все заставляло его смущенно улыбаться.
Он не знал ничего о ней, но вдруг понял, что и о себе, и о мире вокруг тоже ничего не знает, а иначе сумел бы объяснить себе, что заставляет его сидеть у ее постели.
Девушка больше не плакала. Лежала молча, закрыв глаза. И ему и в голову не приходило расспрашивать ее о документах и домашнем адресе.
– Таня, я оставлю вас, – решился, наконец. – В коридоре – дежурная, если что зовите. Завтра утром я вас навещу. Набирайтесь сил, отдыхайте. Вас никто не потревожит.
Она кивнула, не открывая глаз. Он вышел. Прислонился спиной к двери палаты, немного постоял и улыбнулся самому себе.

15. ЗАЧЕМ ЛЮДИ КОЛЕСЯТ ПО ГОРОДАМ?

Зима, наконец, стала отступать. Снег, успевший занести «Фортуну», сделался сырым и рыхлым, небо поголубело, потом взлетело ввысь над побережьем, и проглянуло солнце. Уже на следующий день под ногами и колесами машин захлюпало.
Руст колесил по городу, нырял в разные бары, потом снова всплывал на поверхность и понимал только одно: путь в «Фортуну» для него закрыт, по крайней мере, до тех пор пока он не соберет нужную информацию. Но, уйдя с головой в поиски пропавшей Тани, он не обнаружил ничего такого, что можно было бы представить Риге в качестве результата своей работы. Результата не было.
Смол так и не выдвинул условий. Одна из бригад Риги была разбита в столице, то есть передел шел своим ходом – вне зависимости от присутствия или отсутствия Таня в «Фортуне».
Руст вдруг подумал о том, что она могла просто уехать – сбежать от Риги, сбежать из города. Но сбивало то, что документы она оставила в отеле, и взять такси – практически без денег – тоже не смогла бы. С другой стороны, бегство все равно оставалось возможным. В таком случае, у нее был только один путь…
Рассуждая подобным образом, Руст допускал ту же ошибку, что и Рига до этого. И тот, и другой, стремясь к простому решению, позабыли, что все проходит, и что нет ничего постоянного, и что именно это непостоянство жизни и делает ее прекрасной. Оба привыкли к распорядку «Фортуны» и четкой структурированности сети и принять что-то другое были не в силах. Поэтому Руст почти без колебаний набрал номер Дима и спросил:
– Как ты?
Дим расхохотался.
– В последнее время вы стали очень часто интересоваться моими делами. У меня все отлично! А вот вы – вы оба – оказались очень плохими хозяевами для моего имущества! Теперь вы теряете все! Вы теряете! Теряете!
– Что?! – опешил Руст.
– Где Таня? – вдруг спросил Дим.
– Не знаю. Никто не знает. Она исчезла.
– Она исчезла! У вас снова война! С кем на этот раз? Со Смолом? А моя сеть обвисает в воздухе, как размокшая паутина! Вы ничтожны! Вы ни на что не способны! Вы оказались не в силах даже удержать то, что я вам оставил!
– Дим…
– Да, я уехал. Допустим даже, я уехал, чтобы завязать, – продолжал он. – Допустим, я нашел здесь простую работу и женился на Милене. Разве вы оставили меня в покое?! Вы звоните мне каждый день и интересуетесь, как мои дела! Разве вы даете мне забыть о «Фортуне»?!
– Дим, я…
– И ты тоже! И все остальные! Я думал, здесь, за долбаным океаном, никто не будет меня знать. Но здесь все меня знают – знают, что я Дима Стрельцов, что я был держателем восточной сети, и знают, что моя сеть теперь у Риги, но это моя сеть. На меня смотрят так, как будто я здесь случайно и ненадолго. И каждый второй хочет купить у меня товар. Ты это понимаешь?
– Я…
– Послушай меня, Руст! У вас сейчас зима?
– Да, зима еще.
– Что ж вы не живете в своей зиме?
– Таня пропала…
– Таня пропала! О Боже! Где-то я это уже слышал! Пропала! Может, мерзавец Дави воскрес и похитил ее снова? Таня – это единственный человек, которого мне жаль. Вот кто действительно не согласуется с сетью. Поэтому она все время выпадает из сети – она вне зоны доступа.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Руст мягко.
– Более того! Я в аэропорту! Сейчас я поднимусь на борт чудесного белого лайнера и вернусь в свою сеть. И тогда вам всем очень непоздоровится. А Таня… не со мной, не думай. Таня для меня закончилась, как и я для Тани.
– Ты под дозой…
– Я под дозой? Ха-ха. Это шутка века, Руст! Я никогда не бываю под дозой, потому что я не клиент, а хозяин. Я не в сети, я над нею. Я ее бог. И вам уже давно пора понять это!
Руст отключил мобилу. Но она тот час же зазвонила снова.
– Где тебя носит? – спросил Рига мрачно.
Про себя Руст ужаснулся. Начинало штормить, и этот шторм угрожал смести их всех вместе с «Фортуной» с лица земли.
– Ищу, – ответил Руст единственное, что мог ответить.
– ***во ты ищешь, – заметил ему Рига. – Нас уже вывели на Смола. Но о Тане никто ничего не слышал. Они ничего не сказали, как мы их ни… спрашивали.
У Руста мороз пошел по коже.
– Поэтому вся надежда на тебя, брат. Ищи хорошо. Ищи, пока мы тут будем разбираться со Смолом.
– Ты едешь?
– Еду. Смолу недолго осталось, я уверен, – бросил Рига.
Упала тишина. Солнце спряталось, и подтаявшая по краям зима снова стала серой и холодной.

Руст поехал на автовокзал и сдернул паренька с его точки.
– Ты Ригу знаешь?
– Ну.
– А Таню?
– Ну.
– В лицо знаешь?
– Ну.
– Не видел ее здесь?
– Когда?
– В последние пять дней.
– Нет.
– Точно?
– Стопудово.
Парень на железнодорожном вокзале тоже покачал головой.
– Нет, кажется.
– Ты подумай.
– Была одна похожая, но она с бабками в электричку села. С чего бы Таня в электричку села?
– В какую?
– Которая в восемь вечера уходит, до Ясиноватой. Что с Ригой теперь?
– Рига выстоит, – заверил Рустам. – Все будет по-прежнему.
Значит, никакого похищения не было. Оставалось только натянуть ту нить, которая прошивала железнодорожные вокзалы области.
Через два часа Руст был уже на конечной станции маршрута. Вокзал, большой и неуютный, встретил его сквозняками. Руст обошел его дважды и никак не мог вычислить точку.
Вышел на перрон и снова вернулся. Объявили прибытие какого-то поезда. Руст оглядел всех таксистов, встречающих высыпавших из вагонов пассажиров.
Наконец, подошел к буфетчице.
– Где здесь купить можно… покурить?
– «Мальборо» – четыре гривни, – она толкнула ему пачку.
Руст взял сигареты и отошел. Блин, что ж так мутно? И, наконец, ему на глаза попался беспризорник с клеем и пакетом в руке, пробирающийся в дальний угол зала ожидания.
– Эй, малой, где тут купить можно?
– План хочешь? Или получше чего?
– Получше.
– С той стороны вокзала, в кафешке. Пацана зовут Дюк, – и протянул руку за деньгами. – Пять гривен.
Руст расплатился за информацию и пошел к кафе. Дюк был высокий и худой бармен – сто процентов сам на игле. Руста он не знал.
– Не подскажешь, где здесь памятник герою войны? – спросил Руст равнодушно.
– Здесь я сам герой, – откликнулся парень – А ты кто?
– Рустам, из «Фортуны», от Риги. Точка у тебя не в самом удобном месте.
– Я здесь только днем, – сказал Дюк. – Ночью на вокзале. А здесь Тимоха, и в привокзальной гостинице Сумо.
– Это другое дело, – одобрил Руст. – А Таню, жену Риги, знаешь?
– В лицо не знаю. Но спрошу у парней. Как она была одета?
Руст описал шубу, худобу, бледное лицо, длинные волосы. Дюк стал звонить кому-то и быстро выяснил, что Таня на этом вокзале пересела в другую электричку, до Чаплино.
– Это может быть правдой, – сказал Руст и протянул парню деньги.
Тот мотнул головой.
– Не надо. Я работаю на «Фортуну» и на Ригу.
– Я знаю, – сказал Руст и все-таки оставил купюры.
Но в Чаплино его ждала неудача: ни один из дилеров не видел на вокзале Тани. Руст снова и снова обходил все близлежащие точки, даже ездил на рынок, но никто из ребят не встречал в городе Таню, жену Риги.
Она где-то сошла с поезда. Но где? Где? И зачем?
Руст вернулся в Ясиноватую и пошел к Дюку ужинать.

16. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЗАДУМЫВАЮТСЯ О БУДУЩЕМ?

Утром явилась медсестра с завтраком. От завтрака Таня отказалась.
– Но вам надо кушать, чтобы поправляться, – щебетала та знакомым голосом. – Вы совсем худенькая и бледненькая. Если не будете кушать, не выздоровеете.
– Я не хочу есть, – повторила Таня.
Девушка, несмотря на всю свою доброту и расположение к Тане, уже начинала ее раздражать.
– У нас тут вообще больных не кормят, – продолжала та тему здорового питания. – Только родные приносят передачки и все. Больница совсем маленькая. А для вас мы специально готовим. Виктор Карпович распорядился.
Тане вспомнился вчерашний доктор, но теперь уже без прежней симпатии.
– Что там на улице? – спросила она, чтобы перевести разговор.
– Тает уже. В это время у всех авитаминоз. Нужно хорошо питаться, витаминчики кушать.
Медсестра отодвинула пропечатанную занавеску.
– Видите, солнышко!
И Таня увидела солнышко. Какое-то маленькое, с горошину – провинциальное, смущенное. Вдруг заулыбалась. Вот и дожила до весны.
Целый день было тихо. Еще раз заглянула медсестра Света и принесла обед.
– Да зачем? Мне не хочется, – Таня снова покачала головой.
Только вечером зашел Виктор Карпович, уже без привычного халата и смешной шапочки – в светлых брюках и бежевом свитере. Выглядел расстроенным и заговорил, едва поздоровавшись, о своем:
– Целый день вот провозился с поломанной ногой. А я же не травматолог, я хирург. Травматолога здесь вообще нет. А в центр этого Федю-кочегара никто не повезет: на какие шиши? Такие вот дела, Таня. А вы почему голодовку устраиваете? Против чего протестуете? Против жизни, которую мы вам вернули?
– Против себя.
Он опустился на свое обычное место у ее постели.
– И чего вы думаете этим добиться?
– Я как-то не думаю.
– Ясно.
Повисла тишина. Ему было неловко от этой тишины, а ей – безразлично. Непонятная злость подступала к сердцу. Таня чувствовала, что и на доктора тоже уже злится. А на себя – еще больше.
– Вы замужем, Таня? – спросил вдруг он.
– Да, – ответила она. – Просто мне обручальное кольцо носить не на чем.
– А как с вами случилось это… несчастье? – он взглянул на ее искалеченную руку.
– Неловко хлеб резала.
– С такой силой?
Она невесело усмехнулась.
– У вас ведь есть еще вопросы, правда?
– Я теряюсь в догадках, – признался он. – Ничего не могу решить о вас.
– А что тут решать? – бросила она устало. – Вы все равно меня не поймете.
– Я понимаю, что вы боитесь. Но здесь вас никто не найдет, здесь вас никто не знает.
Она взглянула насмешливо. Впервые за долгое время видела перед собой человека, который не просто был далек от сети, а даже ничего не слышал о ней.
– Меня здесь не знают, вы правы. Я никогда не бывала в этом городе, но если хоть один парень на точке увидит меня, об этом в тот же день станет известно Риге.
– В Риге? – не понял доктор.
– Вот поэтому вам лучше ничего не знать обо мне, – улыбнулась дружески.
– Как же я смогу вам помочь?
– Это сложно. Сеть повсюду.
– Сеть?
– И в этом городе тоже. Сейчас все заняты другим делом, но стоит только потянуть нужные нити, меня сразу же вычислят. Уехав, я не выпала из сети.
– О какой сети вы говорите? – сдался доктор. – Мне кажется, вы бредите. Но если прибавить к этому бреду заключения гинеколога, то итог весьма неутешительный: многочисленные разрывы свидетельствуют о том, что вы подвергались неоднократному насилию, при странных обстоятельствах вы лишились ребенка, рана на вашей руке еще не зажила настолько, чтобы не обращать на себя внимания, ваш организм предельно истощен и ослаблен, а в то же время вы замужем, роскошно одеты, у вас дорогие украшения.
Она улыбнулась.
– Значит, ваш муж опасен? – снова спросил доктор.
– Не подумайте только, что это он – причина моих несчастий, – предупредила Таня. – Я сама во всем виновата.
– Защищаете его. Значит, любите. Значит, сами позволяете ему издеваться над вами.
– Не люблю. И не позволяю. Я же здесь.
– Что это значит? Вы сбежали? Не «к бабушке» ехали?
– Наверное, поняла, что будущее невозможно, – сказала Таня.
– Конечно, возможно. Просто у вас должно быть свое будущее, а у него – свое.
– А у вас? – спросила она.
– У меня – свое, а у моей жены – свое.
– А у ваших детей?
– А у моего сына – свое, и вовсе не в медицине. Ему уже восемнадцать, и он студент юрфака. У всех разное, отдельное будущее.
– Печально.
– Да, – согласился он. – Это печально. Но реанимировать ушедшие чувства невозможно. Я понимаю это, как врач, но знаю, что смириться с этим тяжело.
Таня вдруг почувствовала, что злость, которая стискивала ее сердце вначале их разговора, и ее непонятное раздражение против доктора прошли. Снова стало очень спокойно.
– Как вы думаете… потом… когда-нибудь потом… я смогу иметь детей? – спросила она.
Доктор посмотрел странно и покачал головой.
– Я не гинеколог. Знаю только, что сейчас это абсолютно невозможно. Вам нужно очень хорошее, длительное лечение.
– И еще один вопрос, доктор.
– Сколько угодно…
– Будет весна?
Он взял ее худую беспалую ладошку в свои руки и вдруг поднес к губам.
– Весна, Таня, начнется в марте.
– Не сомневалась, что вы так ответите.
Это был абсолютно другой человек. Совершенно не такой, к каким она привыкла в «Фортуне». Его черты и жесты даже в печали сохраняли спокойную уравновешенность. Может, это была профессиональная черта – здравая рассудительность в любой ситуации, при любых обстоятельствах: доктор не мог себе позволить впадать в панику и биться в истериках. И в то же время Таня помнила, в какой панике и каких истериках решали судьбы других людей ее мужчины, способные без лишних рассуждений отнять жизнь у того, кто попадался им под горячую руку.
И, словно продолжая ее мысли, из коридора донесся шум.
– Туда нельзя, молодой человек! – взвизгнула дежурная.
– Сиди тихо! – прикрикнул мужчина.
– Я же говорю вам…
Донеслась ругань. Шаги затопали по коридору.
– Это за мной! – вскрикнула Таня, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть из груди.
Виктор вскочил на ноги.
– Куда вы?! Молодой человек! – продолжала вопить в коридоре медсестра. – Вы бандит какой-то!
И в тот же миг дверь распахнулась, и в палату вошел Руст. Он был один. Обвел взглядом присутствующих и шагнул к постели Тани. Медсестра замерла в дверях.
– Вот я и нашел тебя, Таня, – выдохнул он.

17. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ?

Сказать, что у Дима созрел какой-то более или менее четкий план – явное преувеличение. Вдруг он обнаружил себя раскинувшимся в кресле трансокеанского лайнера и заказывающим коньяк. Стюардесса улыбнулась – сработали обычные механизмы. «Если я предложу ей пойти со мной в туалет, она не откажется», – отметил про себя Дим.
Потом стал думать, стоит ли предлагать ей это. Вчера, с Миленой, ему так и не удалось дойти до финала привычной истории, значит, не все механизмы работали по-прежнему слаженно. Какие-то связи распались, простое удовольствие сделалось труднодостижимым. А если так сложно – зачем тогда? Он снова присмотрелся к фигуре стюардессы: высокая, длинноногая, с худым задом, чем-то похожая на Милену, чем-то – на Лину, чем-то – на прочих проституток. Обычная.
Нельзя сказать, чтобы Дим думал о Тане постоянно. Но иногда – неожиданно – пронзала словно иглой какая-нибудь странная мысль: например, с кем она сейчас, где, как она живет, что делает именно в этот момент. И эти мысли вмиг разрушали все, что Дим пытался выстроить в своем сознании за день – стирали все, что не было связано с ней.
И сейчас его сознание, установив, что стюардесса с бейджем «Надин» ничем даже отдаленно не похожа на Таню, мгновенно стерло ее из его восприятия. Надин, устремив на него еще один пытливый взгляд, сообразила, что больше не интересна, и отошла от его кресла.
Возвращаясь в «Фортуну», Дим не только понимал, что может не найти там Тани, но был готов даже к тому, что может вообще не застать ее в живых. Война со Смолом не могла обойтись без жертв. И все-таки он возвращался.
Вдали от «Фортуны» у него была возможность жить жизнью праведника. А была возможность создавать новую сеть. Узнавая Дима, многие обращались к нему с вполне определенным желанием – купить. Его мозги машинально просчитали возможные затраты и прибыли от организации сети. Сначала, несомненно, он ограничился бы сетью для эмигрантов, а потом, сделав ее конкурентной, мог бы поспорить со всей австралийской сетью. Дим прикинул все это – на автопилоте – и остановился. Зачем?
Зачем? И сюда, и через океаны и континенты, тянутся за ним нити «Фортуны». Строить новую «Фортуну»? Зачем?
Что дала ему сеть? Деньги и дурную славу? А что отняла? Нет счета тому, сколько отняла у него сеть и растворила в своем яде: друга, чувство, будущее с Таней, его детей, его легкое дыхание, его спокойный сон, его сердце. Человек, управляющий сетью, не должен иметь сердца, только тогда он будет неуязвимым. Сеть сама способна отнять у своего хозяина все, что делает его живым. Иначе система не будет в безопасности, она всегда будет под угрозой.
Уйдя из сети, он не порвал всех нитей. И за тридевять земель от «Фортуны» наконец понял, что вне структуры для него не будет жизни. Не будет никакой другой жизни, куда бы он ни уехал и сколько бы ни пытался начать все заново, по одной простой причине: его сердце уже давно уничтожено. А без сердца ничего не может начаться – ни в одной стороне света, ни на одном континенте.
И как только Дим это понял, он удивился тому, что так долго был слеп и не замечал простых вещей, продолжая жить по правилам обычных смертных: добивался любви Тани, переживал о Риге, мечтал о семейном счастье. Зачем? Для чего было пытаться прикладывать к своей жизни общие шаблоны? Для чего было обманывать себя и врать Тане? И вспомнился Джин – великий мастер своего дела и очень ловкий наркоделец, предупреждавший его о магнетическом воздействии сети.
Первый передел, второй, третий – это не эксцессы. Это ритм сети. Это ее пульс. Рига тоже надеялся, что сеть оставит ему сердце и свободу. Но и Рига все потерял. Все и очень быстро.
Наконец, мысли пришли в порядок. Дим почувствовал внутри ледяной холод. Больше не было ни изматывающих раздумий, ни колебаний, ни сомнений. Может, это спокойствие было сродни тому, которое Таня неожиданно ощутила в железнодорожной больнице маленького провинциального городка после разговора с доктором о прошедшей любви. Но в одно и то же время люди, которые когда-то были родными, почувствовали что-то похожее.

Странно, когда самолет летит так долго. Кажется, он уже не один раз обогнул земной шар и так и не нашел места, где Дима ждали бы.
Наконец, Дим вышел в столичном аэропорту и не почувствовал радости. Может, так вампир, проведя ночь в городе, к утру возвращается в свой гроб, не рад ему, но в то же время знает, что никакие силы добра не вернут его в число живых людей.
В ближайшем автосалоне Дим купил «рено». И номера оформил за считанные минуты, правда, за несчитанные деньги. Машина была не очень дорогой, но он остался доволен быстрой покупкой. Сел за руль и свернул к южной трассе.
Зима отступала. Трасса была сухой, но по краям дороги еще лежали сугробы, растекающиеся, как тающее мороженое. Дим вспомнил, как впервые ехал из столицы на юг – поездом, к Тане, в дом Выготцева. Таня… Вот уж с кем судьба обошлась наиболее жестоко. От старика – сходу, с размаху она бросилась в сеть, рискуя никогда не вырваться. Он тогда должен был оттолкнуть ее, но еще надеялся, что сеть оставит ему сердце.
И все, что было между ними – и сказочно прекрасное, и мучительно болезненное – все теперь казалось Диму закономерным. Сеть ломала ее – и не сломала, подкупала ее – и не подкупила, пытала ее – и ничего не выпытала. Нет клетки для свободного ветра.

Ближе к югу снег почему-то казался грязнее. И небо здесь было мутным, словно он ехал не навстречу весне, а прочь от нее. Дим уже не думал ни о чем – глядел на трассу и редкие автомобили, которые ему приходилось обгонять.
Когда наступили сумерки, он причалил к заправке – залил полный бак горючего и купил пачку чипсов. Пожевал и понял, что не голоден. И удивился: так мало осталось у него обычных желаний. В последнее время ему почти никогда не хотелось есть, он мало спал, а когда выпивал, то не испытывал ничего, кроме пьяного утомления.
Дим вернулся за руль и снова погнал к «Фортуне». Город ждал его. Сеть ждала его. На какой-то миг ему стало жаль Ригу, который шел его путем и не знал всех последствий влияния сети.

На рассвете Дим въехал в город. Поразило затишье. Возникло ощущение, что это минута тишины перед всхлипом похоронного марша. Дим даже вышел из авто и пригляделся. Город еще спал, но Дим уже уловил дыхание близкой смерти. Очень тихо – не видно патрульных машин, не видно милиции. Дим не мог ошибиться.
Теперь он не торопился, ехал и разглядывал улицы города, все больше убеждаясь в том, что что-то произошло.
Парень у ворот «Фортуны» узнал Дима. Это был Бурик, работавший еще в прошлом сезоне. Обнялись. Дим хлопнул его по плечу.
– Не знал, что я приеду?
– Не знал, Босс.
– А я – на похороны.
– Сегодня, – кивнул Бурик. – Много наших.
– А тех?
– И тех много.
– А Смол?
– И Смол…

18. ЗАЧЕМ ЛЮДИ НАВЕЩАЮТ БОЛЬНЫХ?

Доктор застыл от неожиданности. Руст упал на колени перед постелью Тани. У дверей замерла пораженная сценой медсестра.
Наконец, Виктор пришел в себя.
– Выйди, Лена! – крикнул дежурной. – Все в порядке.
– Поднимись, Рустам, – попросила Таня. – Не надо.
Руст покорно поднялся.
– Как видишь, я жива. И найти меня оказалось несложно, как я и подозревала. Вот это мой доктор – Виктор... – Таня забыла отчество. – Если хочешь, он передаст Риге мою историю болезни.
– Рустам, извините, – вмешался Виктор. – Таня пережила клиническую смерть, мы вернули ее с большим трудом, и все эти волнения…
Руст мрачно покосился на него.
– Это не волнения, Виктор. Это и есть моя жизнь, – усмехнулась Таня.
– Вы должны покинуть палату! – скомандовал вдруг врач, обращаясь к гостю.
Руст криво улыбнулся. Виктор, будучи одного с ним роста, не казался ему достойным противником.
– Док, не лезь, – предупредил его спокойно. – Вообще не мельтеши здесь. Мне перетереть с Таней надо.
– Разговоры ей противопоказаны. Убирайтесь отсюда вон!
Руст в один миг прижал доктора к стене и занес кулак, направив его на прямой и ровный нос хирурга.
– Нос когда-нибудь тебе ломали, док?
Но тот вместо ответа крутнулся, оттолкнувшись от стены, и, ослабив хватку, ударил первым. Выпад вышел слабым, но переломанная челюсть Руста заныла.
– Ах ты, лекарь! Падла! – Рустам мгновенно встал в боксерскую стойку.
– Руст, прекрати! Виктор! Вы же не бандит! – взывала Таня. – Что вы делаете?! Рустам мой друг. Он приехал издалека. Пожалуйста, ради меня…
Руст отступил. Шмыгнул носом.
– Он первый начал!
Таня умоляюще взглянула на Виктора, сжавшего кулаки.
– Оставьте нас, пожалуйста. Руст не причинит мне вреда.
Доктор резко отвернулся и вышел.
– Как ты попала в эту лечебницу? – спросил Руст. – Тут и лекари буйно помешанные.
– Мне стало плохо в поезде, и меня сюда отправили. Я думала, что умру, но вот… Виктор завел мое сердце заново. А у вас там что? Рига жив?
Она спросила очень спокойно. Просто спросила. С такой же интонацией она могла бы спросить: «Потеплело в «Фортуне»?» или «Ты купил новую машину?»
– Кажется, жив. По крайней мере, я вчера говорил с ним по телефону. Он занят сейчас со Смолом. А мне поручил тебя найти. И если не найду и не верну, мне не жить. Так он сказал…
Она поняла, кивнула. Словно услышала голос Риги.
– Там война?
– Да. Но не в «Фортуне». На территории Смола. Короче, как обычно. Вот только у меня необычное задание...
Она взяла его за руку.
– Я поеду с тобой, не волнуйся.
Руст ничего не сказал. Вдруг отвернулся от нее и подошел к окну за пропечатанной занавеской.
– Я все думал, что смогу уйти. Что вот, типа, это последнее задание – и я чистенький, и ухожу. А… весна уже, а я прирос прочно. И Рига ясно сказал: не уйдешь. Из «Фортуны» только одна дорога – на кладбище.
И я хотел бы, чтобы ты ушла. Я сейчас вернусь – скажу, что не нашел тебя. А ты переезжай быстренько, только переоденься и старайся не зацепить точки, иначе сеть зазвенит, и обязательно докатит до «Фортуны». Так я думаю. А Рига, может, и погибнет. Если есть Бог на свете. И ты спасешься.
Оглянулся и увидел, что она плачет.
– Не плачь, Таня. Я тебя не выдам. Моя жизнь – ерунда, ничего в ней нет хорошего. А ты чуть-чуть поправишься и уезжай куда-то вглубь. Денег я тебе сейчас оставлю, потом со счетов будешь вытягивать – надолго хватит. Есть у тебя счета или открыть?
Она замотала головой: Дим обо всем позаботился в свое время.
– Не надо? – переспросил Руст. – Я еще успею. Потяну время, а Рига пока никого другого не пошлет на твои поиски. Так я думаю. А потом – все равно, что будет. Только бы ты жива была.
– Я не хочу жить…
– Надо, Таня. Надо жить, детей рожать, мужа любить. Если тебе не жить, кому тогда? Так я думаю, – повторил Руст. – Я уеду сейчас, не переживай.
Он положил на тумбочку деньги и пошел к двери.
– Рустам! – зарыдала она.
– Прощай, Таня. Надеюсь, никогда не увидимся…

В коридоре наткнулся на испуганную медсестру.
– Док где?
– Виктор Карпович? В ординаторской. Я позову…
Рустам прислонился к стене, и когда врач вышел к нему, взглянул на него угрюмо и произнес глухо:
– Я не знаю тебя, док. Дерешься ты херово, но Таня тебе верит. Сейчас ни Дим, ни Рига, ни я не можем защитить ее. Она должна спастись, и мне некому поручить позаботиться о ней. Поэтому я прошу тебя, док… Спаси ее, спрячь ее, увези куда-то, только спаси ее. Сохрани ее жизнь, слышишь? Я тебя прошу…
Руст протянул ему деньги.
– Я не возьму, – отказался тот. – Я не меньше вашего хочу, чтобы она жила.
– Это пригодится, – Руст сунул деньги ему в карман. – Я не приеду больше. У меня… другие дела будут. А ты не ляпни лишнего – не видел и не знаешь. Это единственное, что я могу для нее сделать. Она должна выжить. Так я думаю.
Горло Виктора вдруг сжало спазмами.
– Кто она?
– Таня? Жена Риги. Ригу знаешь?
– Нет.
Руст вдруг засмеялся.
– Тебе очень повезло, док. Лучше сто раз на день смотреть в глаза самой смерти, чем один раз в жизни посмотреть ему в глаза.
Руст направился по коридору к выходу, а Виктор остался стоять в растерянности. То, что вошло в его жизнь вместе с появлением Тани, вдруг стало разрывать его сердце болью. Она… эта хрупкая девочка… жена какого-то ужасного Риги, какого-то преступника, бандита, садиста. И неизвестно, что ей грозит, если он отыщет ее…
Вик вернулся в палату и увидел, что Таня уже не плачет, но пятна на подушке еще не высохли.
– Ваш друг Рустам оставил мне денег.
– Мне тоже. Руст сегодня играет в Санта Клауса. Извините его за… прямоту действий.
– Думаю, не все ваши друзья так безопасны. Я перевезу вас отсюда.
– Куда?
– К себе домой.
– К вам? – она покачала головой. – Я пробуду в этой больнице не более трех дней. За три дня со мной ничего не случится.
– А через три дня?
– А через три дня… я вернусь к Риге. Я вернусь – в каком бы состоянии ни была. Если я умру за эти три дня, то поднимусь из могилы и пойду к нему мертвой, потому что Руст не должен погибнуть из-за меня.
– Рига может убить его?
– Несомненно.
– Но что же в таком случае делать мне?! – воскликнул док. – Он поручил мне заботиться о вас и беречь вашу жизнь. Что мне делать, скажите?!
Таня вдруг заулыбалась.
– Для начала предлагаю перейти на «ты».

19. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ОБЪЯСНЯЮТСЯ В ЛЮБВИ?

Теперь Дим относился ко всему очень спокойно. Ничего из того, что могло произойти в «Фортуне», не удивило бы его – настолько досконально он знал сеть. Похороны могли не означать окончание передела. И Таню могли еще не вернуть в «Фортуну».
Рига изумился, увидев его. В его мозгу пронесся миллион мыслей, вплоть до той, с войной или с миром приехал Дим. Воевать сейчас, после разгрома Смола, сил не хватило бы. Но Дим раскрыл объятия.
– Здравствуй, друг.
– Здравствуй, – откликнулся торопливо Рига.
Дим огляделся, словно искал кого-то в комнате.
– Ее нет, – сказал Рига. – Похоже, это не было похищением. По крайней мере, Смол умер, так и не сознавшись. Но Руст ищет ее.
– Зачем?
– Зачем? – Рига прищурился. – Она моя жена, если ты этого не знаешь.
Дим кивнул. Рига держался цепко. Крепко. Железно. Только худое лицо вытянулось, и жесты, обычно пружинившие, теперь казались дергаными.
Рига тоже заметил перемену в друге.
– Что с тобой произошло? Ты очень… спокоен.
– Я, наконец, понял, что волнения бесполезны.
– Молодец! – похвалил Рига с иронией. – Мне бы твою просветленность! Смысл жизни перестал составлять для тебя тайну?
– Перестал, – ответил Дим серьезно. – Для меня смысл жизни – это смысл сети. Другого не дано.
Рига убедился, что приехал он не с войной. И не за Таней. Зачем тогда? Зачем?
– Как Австралия?
– Так же, как и «Фортуна». С той лишь разницей, что там теперь осень.
– А кенгуру?
– Не встречал.
– А у нас по программе – похороны, – улыбнулся вдруг Рига. – Из близких – никого. Уже не осталось в живых никого из близких.
– Макс?
– Его убили. Просто на дороге, тупо. Это было начало – со Смолом.
– А Смола?
– Я сам. Поедем теперь – помянем пацанов, – оборвал сам себя Рига.
Уцелевшие ребята смотрели на Дима растерянно. Некоторые подходили и обнимали его, а потом косились на Ригу. И Дим видел, как они панически боятся этого тонкого парня с волнистыми волосами. К общему давлению сети прибавилось его личное, персональное давление. И двойной гнет совсем гнул пацанов к промерзшей земле.

Так они и остались вдвоем в «Фортуне». И вечера были – на двоих. Без Тани. Ее отсутствие теперь казалось дурным предзнаменованием. Даже живя с Выготцевым, она была ближе. Ради нее в этот город приехал Дим. Потом она жила здесь с ним, потом – с Ригой. Здесь звучал ее голос, здесь слышались ее шаги. Из этих окон она смотрела на море. По этим аллеям она прогуливалась. На этих скамейках читала книги.
Рига упал в кресло и взглянул на Дима.
– Останешься?
Пожалуй, так нерадивые жильцы спрашивают у хозяина, сдавшего им на время свой дом и вернувшегося без предупреждения. Рига поймал себя на том, что опасается утвердительного ответа, и в то же время – хочет его. Поднялся и закурил.
– Если ты останешься, мы свернем горы… Эверест – к чертовой матери…
– Моральный аспект тебя уже не волнует? – сухо поинтересовался Дим.
– Разве мы не должны быть лучшими? Разве сеть не должна быть единой?
– Единой?
Дим узнал собственные слова и кивнул.
– Несомненно, сеть должна быть единой.
Болезненное, нервное состояние беспокойства, которое мучило Дима в Мельбурне, покинуло его совершенно. Рига никак не мог привыкнуть к произошедшей в нем перемене, более того – перемена пугала его, словно с приездом Дима власть зимы и смерти над «Фортуной» стала сильнее. Его синий взгляд скользил равнодушно, отталкиваясь от всего, словно полируя поверхности. И все вокруг уже блестело этим ледяным синим взглядом.
– Как видишь, я удержал сеть. И столицу, и «Фортуну», – сказал зачем-то Рига, словно оправдываясь перед Димом.
– Как Запад?
– Запад на Поляке, но Запад отстает, как обычно. Выручают только лыжные курорты, но в целом – немного другой уклад. Там люди живут прочно и семейно, и за детьми больше надзора. Другой ритм, короче.
Дим пожал плечами.
– У сети свой ритм, и она легко навяжет его любому региону. Скорее всего, брешь в покрытии. Все горные курорты наши?
– Частично.
– Значит, есть, куда расти.
Сети всегда есть, куда расти. Дим хорошо чувствует направление. Это он задает ритм.
– А знаешь, кто все переделы с нами прошел и не подвел? – усмехнулся вдруг Рига.
– Кто?
– Южин.
– Не хвали при мне ментов! – отмахнулся Дим. – Дурной тон.
– Знаю. Но я думал, он давно ссучится, а он – с нами, с «Фортуной». Со Смолом сейчас вот поддержал – железно, чуть ли не сам по городу рыскал. Думаю его в столицу перевести и министром сделать.
– Выборы скоро.
– Знаю. Мы уцелеем – и Южин уцелеет.
– Ставишь на оппозицию?
– На всех ставлю – не по одному миллиону. Есть режим, есть оппозиция, а есть сеть. И сеть будет всегда, все это понимают.
Дим кивнул: ни старое, ни новое правительство не будет воевать с сетью. И вдруг мысли зацепились за что-то так, что в голове зазвенело.
– Что? – Рига взглянул в его лицо. – О чем вспомнил?
– Сам не знаю. Странно возвращаться. А в то же время, как и не уходил.
– Я очень скучал по тебе, – признался вдруг Рига. – Еще с тех пор, со столицы. Я очень тебя люблю. Ты знаешь.
– Любишь? – Дим вскинул синие глаза.
Теперь никому и в голову не пришло свести разговор к шутке.
– Не знаю, почему и за что, – сказал Рига. – Это жуткое какое-то чувство. Я все время думаю о том, где ты и что с тобой. Не так вот, как о Тане, например, или о женщинах вообще, или о родных в детстве думал, а как о… себе самом. Как о своей жизни. Как о своей судьбе.
– Ты считаешь, что это любовь?
– Наверное, – выдохнул Рига. – И я рад, что ты вернулся. Рад, но у меня мурашки по коже.
Дим, наконец, отвернулся от него.
– Не знаю, что ты чувствуешь, Рига. Я чувствую только одно: мы – люди сети. А Таня – совсем другой человек.
– При чем здесь Таня?
– Ей не место здесь. Я хочу, чтобы ты прекратил поиски. Хотя бы – ради меня…
– Ты хочешь? Ради тебя? – Рига усмехнулся и мгновенно сменил тон. – Если бы кто-то другой учил меня, что мне делать с моей женой, его уже не было бы в живых. Так что, Дим, мои дела – это мои дела. Таня – это не сеть. Она на двоих не делится. Ты просветленный, я понял. Ты – Гуру. Но послушай меня, Гуру, держись подальше от Тани и от моих личных дел! Таня моя. Она мне нужна. Сейчас я, по крайней мере, должен знать, где она и что с ней. Не может быть и речи о том, чтобы я прекратил поиски. Более того, если Руст вернется ни с чем – он собственной шкурой заплатит!
– Но зачем она тебе?
В этот раз Рига почему-то ничего не сказал о любви.
– Я ее муж. Она моя жена. Что тут непонятного?

20. ЗАЧЕМ ЛЮДИ РАССТАЮТСЯ?

Медсестра Света очень удивилась, когда Таня взяла в руку ложку. Но та, не глядя по сторонам, стала есть – молча и сосредоточенно. И когда вошел Виктор, даже глаз на него не подняла.
– Перемены меня радуют, – кивнул он.
Сел рядом. И вдруг понял, что значат эти перемены: она ест, чтобы только хватило сил подняться и уехать.
– И не радуют, – добавил хмуро.
Она промолчала.
Все это время он думал об одном: о том, что невозможно привязаться к человеку, не зная его и не зная ничего о его прошлом. О том, что нельзя влюбиться в его возрасте – так нелепо, словно споткнуться на ровном месте. Но он споткнулся – это и поразило, и испугало его.
– Я считаю, что тебе нельзя ехать! – сказал он все-таки. – Ты очень слаба, и не перенесешь дороги.
Она снова не ответила.
– Тогда я поеду с тобой, – решил он, и на миг показалось, что боль в сердце затихла.
– Нет. Ни в коем случае, – ответила она спокойно. – Я еду домой. Я возвращаюсь к мужу. Еще один мужчина мне не нужен.
– Я твой врач…
Столько обиды и отчаяния было в его голосе, что Таня смягчилась.
– Вик, я знаю, – произнесла она. – Но здесь нет вариантов. Это основное правило «Фортуны» – нет вариантов.
– В жизни всегда есть варианты, и есть выбор.
– В «Фортуне» нет жизни.
И снова он сдался. Когда Таня начинала говорить о «Фортуне», ее лицо изменялось: черты заострялись, и глаза отдавали чернотой.

На другой день она поднялась с постели.
– Только об одном попрошу – проводи меня на вокзал. Пожалуйста…
Он вышел вместе с ней в ясный мартовский день. Все таяло, было грязно. Виктор чувствовал, что и его сердце тает и падает в грязь – ей под ноги.
Таню слегка пошатывало. Но она продолжала идти, крепко вцепившись в его руку. Потом вдруг остановилась и заговорила, глядя прямо ему в глаза:
– Не знаю, будет ли другой случай… поблагодарить тебя. Не за то, что ты спас мне жизнь. Многие люди не один раз спасали меня, и я не была им благодарна. А за то, что ты был очень добр и внимателен. За то, что ты оказался далеким от сети, от криминала, нормальным, честным, уравновешенным человеком. И при этом – настоящим мужчиной. За то, что существует… существует еще где-то… здравый смысл, честная работа, нормальные отношения и совесть. Спасибо за твою совесть, Вик.
Он взял ее руки в свои.
– И я не знаю, выпадет ли другой случай сказать тебе…
Сбился, глядя ей в глаза.
– Сказать, что…
– Не надо! Не говори ничего…
– Таня!
Она пошла вперед.
– Знай только одно: ты всегда можешь вернуться. Я буду ждать тебя – каждый день, – все-таки сказал он.
Таня не стала спорить, пораженная тем, что она – даже в таком состоянии – смогла заинтересовать кого-то.

Здание вокзала оказалось мелким и неказистым. Она оглядела перрон. Виктор, переплатив в кассе, поскольку документов у нее не было, взял билет на поезд, следующий в южном направлении. Оставалось полчаса.
И вдруг она, научившись в «Фортуне» различать людей подобного сорта, кивнула самой себе, словно узнала кого-то.
– Хочешь покажу тебе, как действует сеть? Как Руст нашел меня, натянув всего лишь одну-единственную, тоненькую нить паутины? – обернулась к Виктору.
Он посмотрел непонимающе. Таня вдруг направилась к продавцу газет, стоявшему на вокзальной площади.
– Не подскажешь, где здесь памятник герою войны?
– Здесь я сам герой, – отозвался парень.
– Ты меня знаешь, герой?
– Ты Таня, жена Риги, – юноша спокойно кивнул. – Тебя искали недавно.
– Видишь, они все знают, на кого работают, – сказала она Виктору, словно парня и не было рядом. – Это ты видел меня ночью, когда меня забрали с поезда?
– Я не думал, что это ты. Только когда Руст позвонил, я понял.
– Понятливый ты парень…
И отвела Виктора в сторону.
– Ерунда это. Обычный мелкий дилер. Но ты в любое время дня и ночи сможешь купить у него все: от самокрутки до чистого героина, от проверенной органики до новейшей синтетики. Он сделает все, он достанет все, он обеспечит тебя всем. Так действует сеть.
– Даже в нашем городе?
– Как видишь…
– Я не думал, что все так централизовано.
– Моему мужу есть, чем гордиться, хотя и не он создал сеть.
– А кто?
– Один человек… который не знал, к чему это приведет всех нас. Один очень хороший человек. Не такой, как Рига. Человек, который лучше всех на земле, но его путь – замкнутый круг, и этот круг – сеть.
Объявили прибытие поезда. Только теперь Таня заметила, что Виктор не смотрит на нее и почти не слушает. Смотрит только вдаль – в какую-то точку, из которой должен появиться поезд и увезти ее навсегда, и невольно стискивает ее искалеченную руку все крепче.
Наконец, поезд стал приближаться. Десятый вагон, в который у Тани был билет, оказался прямо перед ними, бежать не пришлось. Она подошла к проводнице и протянула билетик.
– Пятнадцатое место, проходите! – распорядилась та.
Таня в последний раз обернулась к Виктору.
– Спасибо за все, Вик. И прощай.
– Я буду тебя ждать, – повторил он.
И только теперь поверил в то, что она действительно уезжает.
– Таня…
Привлек ее к себе и обнял.
– Ну, начинается! – прокомментировала проводница. – Мужчина, не задерживайте!
Но он уже целовал ее губы, и Таня растерявшись все медлила, уступив его отчаянному чувству. Объявили отправление.
– Я вернусь, – сказала она.
Поднялась на ступеньку и махнула рукой.
– Я вернусь!
Виктор шел за поездом. Она еще помахала из окна.
Наконец, он исчез. Исчез перрон. Все исчезло, кроме дороги в «Фортуну».
Она сказала это «вернусь» просто, чтобы утешить его. Но, оставшись одна, почувствовала, что осталась в пустоте, что ей отчаянно его не хватает, что это был необычный человек, которого судьба подарила ей в тяжелую минуту, чтобы спасти ее, может, в последний раз.
И всю дорогу, глядя на старенького соседа по купе, Таня думала о том, что потеряла навсегда умного, спокойного, скромного, и в то же время нежного и искренного человека, и что они никогда больше не увидятся. Прощальный поцелуй еще дрожал на губах. Если бы не обстоятельства, они остались бы вместе. Если бы не обстоятельства… Таня заплакала, и старичок покосился испуганно.
– Вы хорошо себя чувствуете?
– Да, уже хорошо, уже хорошо.
Все исчезло, но Виктор не исчез. Его вытянутое лицо, его усталые черты, его губы, его высокая фигура – остались перед глазами.
«Фортуна» приближалась. Таня сидела неподвижно, едва дыша, и смотрела в темноту. А к вечеру поезд прибыл в замечательный курортный город. Пассажиры, радуясь окончанию утомительного путешествия, высыпали на перрон. Старик-сосед сразу угодил в объятия своей дочери и внуков. Таня пошла прочь. Остановила такси.
Назвала знакомый адрес, таксист присмотрелся и узнал ее.
– Риге позвонить?
– Не надо, – она покачала головой. – Отвези просто.

21. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ВЗВОДЯТ КУРОК?

Ожидание затянулось, Рига не находил себе места. Срывался по пустякам, и все бросались от него в разные стороны, чтобы не попасть под горячую руку.
– Выходит, что я сижу в бездействии, что я не ищу! Надеюсь на этого придурка Руста! А он даже трубку не берет!
– Мобильная сеть уступает нашей по покрытию, – усмехнулся Дим.
– Ты находишь это смешным?
Тот пожал плечами.
– Не кипятись. Сам же сказал, что она плохо себя чувствовала, может, у нее просто нет сил вернуться. Ей нужно отдохнуть.
– А Руст? Тоже не может вернуться? Ему тоже нужно отдохнуть?
Море набухло от таяния снега. Солнце слепило, прорываясь в «Фортуну». Рига курил, и Дим видел, как трясутся его пальцы.
– Я не могу не кипятиться, – сказал он. – Прошел миллион лет – и никакого результата. Чем занят Руст? Где он вообще? Может, он забыл, чем грозит ему такая медлительность?
– Таня непредсказуема. Она может быть где угодно. Руст здесь ни при чем.
Рига швырнул окурок в распахнутое окно.
– Не знаю.
Издали море казалось ярко-синим в лучах солнца. Ветер унес дым от заводов за город, небо очистилось, облака опустились к самой воде.
– Здесь бывает очень красиво, – заметил Дим.
– Что?
Рига окинул пейзаж равнодушным взглядом, продолжая думать о своем.
– Не понимаю, где он может быть…

Солнце уже склонилось к самому морю, а Рига так и продолжал сидеть на подоконнике и курить. Наконец, заметил внизу машину Рустама. Дим словно услышал, как бешено застучало его сердце, захлебываясь собственным ритмом.
Руст вошел и остановился в дверях. Посмотрел растерянно на Дима. Дим подошел и обнял его.
– Здравствуй, друг.
Заглянул в его серые, преданные глаза и застыл на мгновение. Это не был взгляд испуганного человека, но, несомненно, взгляд человека, что-то решившего для себя и собравшегося отчаянно защищать свое решение, стоять за него насмерть. Дим нахмурился. Пожалуй, он видел такой взгляд у своих ребят только перед началом передела.
Руст приблизился к Риге и остановился в шаге от него.
– Где Таня? – спросил Рига сурово.
– Не знаю, – покачал головой Руст. – Я не нашел ее.
– И никто ее не видел? Нигде? Ни в одной точке?
– Нет.
Теперь и Рига смотрел в глаза Русту очень пристально. Даже Дим почувствовал себя неуютно. Глаза Руста совсем не умели врать.
– Ты хочешь сказать, что… не нашел ни одного следа? – нажал Рига.
– Не нашел, – сказал Руст хмуро.
– Придется начать поиски заново, – вмешался Дим, пытаясь нейтрализовать нарастающее напряжение.
– Подожди! – Рига подошел к Русту вплотную. – Ты мне хочешь сказать, что вернулся ни с чем? Ладно. Другой попытки у тебя не будет. Я предупреждал тебя: вернешься без Тани – тебе не жить. Ты это помнишь?
– Помню, – ответил Руст равнодушно.
– Значит, ты не очень стараешься выжить. А мы здесь – без тебя – очень старались: мы разбирались со Смолом, мы воевали, мы хоронили наших ребят…
– Как обычно, – заметил Руст.
– Да, это наша обычная жизнь. Обычная жизнь сети. Знаю, что она всегда тебя не устраивала, и могу утешить – ее для тебя скоро не будет.
Рига достал из кобуры пистолет, с которым не расставался в последнее время, и направил его на Руста. Тот дернул массивными плечами.
– Делай, что хочешь.
Рига взвел курок.
– Последний твой шанс, парень: где она?
– Я не знаю.
Дим, некоторое время наблюдавший молча, вдруг понял, что Рига действительно выстрелит. Уже только потому, что не отступит от своих слов.
– Рига, прекрати! – вмешался Дим. – Парень не виноват, что не нашел ее. Начнем все заново.
– Что?! Ты разве не видишь, что он врет? Я уверен, что он виделся с ней и теперь так благородно жертвует своей жизнью ради ее спасения. Ты думаешь, это такая красивая игра, Руст? – Рига усмехнулся, губы дрогнули. – Так вот сейчас твои мозги растекутся по этой стене – и красивого в этом ничего не будет, говорю тебе прямо.
Руст снова пожал плечами.
– Мне все равно.
– А ведь это ничем ей не поможет. Я найду ее и верну в «Фортуну»! Пусть поплачет потом на твоей могиле.
Руст спокойно стоял под дулом пистолета. Не пытался даже ударить Ригу или выбить ствол: видно, уже приходилось сталкиваться с ним в рукопашной. Он просто ждал, когда Рига выполнит свою угрозу.
– Последний вопрос, – Рига подвел черту. – Где Таня?
– Я не знаю, – покачал головой Руст.
Рига уже не пытался выровнять дыхание. Злая досада застлала все перед глазами.
– Ну, прощай. Ты плохо справлялся со своей работой, хоть и был «хорошим парнем». Сети не нужны «хорошие парни». Нужны, наоборот, чуть похуже…
Это была уже эпитафия. Рига больше не раздумывал и не колебался.

Дверь вдруг открылась, и в комнату вошла Таня. Рига мгновенно спрятал оружие. Руст, стоя спиной к двери, не мог понять внезапной перемены его намерений.
И Дим увидел, что Таня – не прежняя. Так отрешенно человек может ступать только по битым стеклам.
Руст оглянулся и замер, словно окаменел. Лицо исказилось гримасой отчаяния.
Рига шагнул ей навстречу.
– Таня!
– Я вернулась, – сказала она просто. – У бабушки гостила. А вы здесь… что решаете?
И только теперь взглянула на Дима, замершего у стены.
– Да вот… Дима встречаем! – нашелся Рига. – Вернулся наш Маугли!
– Я знала, что ты вернешься, – сказала она ему одному и усмехнулась. – Я словно попала в музей восковых фигур. Все такие знакомые… и такие мертвые. И никто не может никуда уйти.
– Сегодня я здесь … самый живой! – насилу улыбнулся Руст.
Она кивнула, поняла, что успела. Подошла и обняла Ригу.
– Я очень соскучилась по тебе. Отпусти всех, давай поговорим спокойно.

22. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЖИВУТ ВМЕСТЕ?

Было бы лето – было бы легче. Были бы гости и это… отвлекало бы. Но март тянулся в бесконечность – они жили в «Фортуне» втроем. Может, раньше кто-то из них видел бы в этом идиллию. Но сейчас Таню не покидало чувство, что уже никто из них не властен над собственной жизнью.
– Ты болела? – спросил потом Рига.
– Да. Даже умерла. Но потом меня оживили. Один доктор…
– Денег ему дать?
– Не надо. В провинции люди привыкли работать ради чистой совести.
Ответ Ригу успокоил.
– Я не могу с тобой сексом заниматься, – добавила Таня.
– Ничего. Все, как всегда.
И по его лицу Таня не могла понять, рад ли он ее возвращению. Наконец, он обнял ее, прижал к себе и поцеловал в щеку холодными губами.
– Рига? – Таня снова заглянула ему в лицо. – Что происходит? Что здесь делает Дим?
– Дим… вернулся. Просто вернулся. Да он и не уезжал, если по правде.
– И что будет дальше?
– Будет семейный бизнес: я, ты и Дим.
– Только не я, – Таня покачала головой.
Каждый вечер они ужинали вместе. Со стороны это выглядело странно. Между ними стеной стояла пустота, не давая вести даже самые обычные разговоры. И оттого, что никто никого больше не ревновал, не подозревал ни в чем и не мучил расспросами, и Дим, и Рига все больше казались Тане призраками тех, кого она давно знала и за кого – до такой степени – болело ее сердце.

Потом – впервые за долгое время – она осталась с Димом наедине. Хотелось узнать о его жизни в Австралии, но он отвечал односложно. Только глядел на нее огромными синими глазами. И она с каждой секундой убеждалась в том, что перед ней уже не Дим, а тень из ее сбывшихся и закончившихся снов.
– Там… я очень дергался поначалу. Сходил с ума, пытался переломить свою жизнь, а потом набрел на привычную тропу: казино, выпивка, проститутки, сеть. Сеть везде, Таня. Есть люди, которые не различают какой-то оттенок, или не воспринимают какой-то звук. А я различаю и воспринимаю только сеть. Я на нее настроен.
– Это уникальный дар.
– Это проклятие.
– А раньше?
– Раньше была ты. И я клялся, что никому тебя не отдам. А потом отступил от всех своих клятв…
– Не говори так. Я очень любила тебя. Не вини себя ни в чем, – попросила Таня, – потому что я тебя не виню. Я благодарна тебе за все, что у нас было. Для меня ты самый лучший человек на земле – был, есть и останешься им навсегда. И мне жаль, что мы не смогли… сохранить того, что было между нами. Жаль, что случился тот передел. Жаль, что я попала к Дави. Жаль, что Рига спас меня. Жаль, что я вышла за него. Я бежала от него, но спастись от него невозможно. И больше всего мне жаль, что сеть победила – меня, тебя, Ригу…
Дим покачал головой.
– Сеть победила меня, победила его, но тебя – не победила. Ты должна уйти и жить дальше.
– Я не могу.
Таня отвернулась, чтобы скрыть слезы.
– Хочешь, я поговорю с ним? – предложил Дим спокойно.
– Нет. Он не отпустит меня. И… не нужно его злить.

Время в «Фортуне» шло очень медленно. Таня все ждала какой-то перемены, но ничего не происходило. Дим и Рига готовились к открытию сезона. И мысль, что ничего не может измениться, что все идет по кругу, что все обречено на продолжение, отнимала у нее последние силы.
С Ригой они спали в разных комнатах. Он пока сдерживал эмоции и не упрекал ее в ни в чем. Илона не показывалась, и Таня тоже не искала с ней встречи. Она вообще ни с кем не общалась.
Только однажды наткнулась во дворе на Руста.
– Как ты? – спросил он, вглядываясь в ее лицо.
– Ничего, Рустам.
– А доктор?
– Не знаю.
– Не звонит?
– Я не оставила ему номера.
Он кивнул.
– Я все время его вспоминаю, Руст, – сказала вдруг Таня. – Почему-то не забывается никак…
Это очень ее удивляло. Провинциальный доктор в смешной шапочке никак не шел из головы. Столько парней она видела в «Фортуне», стольких гостей радушно принимала на своем постоялом дворе, но ни один из них не запомнился ей так, как скромный хирург железнодорожной больницы маленького провинциального города. Неожиданно Тане вспоминалась какая-то деталь, над которой она не задумывалась раньше, ее мысли возвращались в прошлое, она снова видела перед собой Виктора, смеялась про себя над его смешным отчеством, пробовала его губы на вкус. И только в этих мыслях находила спасение от однообразных и бессмысленных будней.
Теперь ей казалось очень удачным, что она потеряла сознание в дороге, что попала именно в ту больницу, что встретила его – хотя бы для того, чтобы вспоминать с такой нежностью. Странное чувство к доктору никак не таяло. И злое «никогда» не мешало ей мечтать…
Мечтала Таня о вещах, которые другая женщина в ее возрасте не посчитала бы чем-то несбыточным. Но Таня, глотая слезы, представляла свой дом, спокойную, тихую жизнь, семью и детей. Причем, не просто дом и не просто семью. А дом – на двоих с доктором, и семью с ним, и детей, похожих на него. Она уже любила то, чего не существовало. Расписывала каждый несуществующий день по часам: вот она просыпается с Виктором, вот ведет свою дочь в школу, вот вечером они собираются за столом, вот они играют во дворе в бадминтон. И лицо Виктора, вместо того, чтобы стираться из памяти, становилось все ближе, а лица тех, кто был рядом, отдалялись, словно таяли в ее туманном прошлом.
Однажды она даже хотела позвонить в больницу, чтобы услышать его голос, но потом остановила саму себя: зачем? «Никогда» определяло за нее ее решения. Если они не встретятся, если это невозможно, то к чему обманывать себя пустыми надеждами?
– О чем ты думаешь постоянно? – спросил как-то Рига, заметив на ее губах робкую, блуждающую улыбку.
Она замерла, словно испугалась за свою мечту, которую могло разрушить одно приближение Риги. Покачала головой, прогоняя наивные фантазии. Он ничего не сказал больше, но Тане показалось, что лицо выдало ее. Она снова занялась вязанием бесконечно длинного свитера, чтобы считать петли и не думать о невозможном счастье. Но все равно думала, и от этого узор выходил причудливым. Таня сбивалась со счета и продолжала плести что-то уже наугад, повторяя рисунок своей сбивчивой и хаотичной жизни. И странный узор уже веселил ее, напоминая о необыкновенном приключении, которое грозило ей смертью, но в итоге подарило такие счастливые мгновения. Уйдя с головой в свои мысли и странное вязание, она не заметила, как ситуация в «Фортуне» изменилась. Нервы у Риги сдали.

23. ЗАЧЕМ ЛЮДИ УБИВАЮТ ДРУЗЕЙ?

Рига не выдержал. Заторможенность ритма, который сложился в «Фортуне», стала раздражать его. С каждым днем это раздражение нарастало, превращаясь в агрессию, которой не было выхода.
– У меня впечатление, что к нам приехал умирать тяжело больной родственник, еще и норовит заразить нас самих своей неизлечимой болезнью! – бросил он как-то.
– Ты о Диме?
– А о ком, по-твоему? Замороженный, заторможенный. Ничего его не интересует. Это бесит меня. Он нас всех словно тянет в могилу.
– «Фортуна» и есть могила.
– Еще одно такое слово и..! – оборвал ее Рига.
– И что? – поинтересовалась Таня спокойно. – Мы здесь все будем похоронены заживо – рано или поздно. Дим понял это, поэтому он и спокоен. Больше ждать нечего.
– Что же ты не бежишь? Не карабкаешься из этой могилы? – бросил Рига.
– Если я убегу, ты будешь меня искать, это принесет несчастье другим людям. А я больше не хочу быть причиной чьих-то несчастий.
Рига покачал головой.
– Но ты все равно убегаешь от меня. Не разговариваешь со мной, продолжаешь думать о чем-то своем, отказываешься от секса. До каких пор я должен терпеть твои выходки?
– Давай разведемся.
Пожалуй, Таня сказала это просто так, не вкладывая в свое предложение никакого особого смысла. В тот момент это решение показалось ей наиболее логичным. Может, оно и было бы логичным для других семей в подобных обстоятельствах. Но глаза Риги остекленели и отразили ее взгляд, как зеркало.
– Разведемся? И к кому ты пойдешь? Снова к Диму? Или в этот раз осчастливишь Руста? Или кто-то еще стоит в очереди?
Таня равнодушно пожала плечами.
– Я вышла за тебя, потому что хотела сама уничтожить свою жизнь, и мне было все равно, как это произойдет. Но теперь я хочу жить. Я мечтаю о нормальной, спокойной жизни – не в «Фортуне».
– А где?
– Не в «Фортуне», – повторила Таня.
Рига вдруг усмехнулся.
– То есть ты хочешь оставить меня?
– Да, – сказала она твердо. – Я хочу уехать. Хочу, чтобы ты меня не искал и никого не отправлял по моим следам.
– Есть и другое решение, – сказал вдруг Рига.
Только тогда Таня поняла, что он не в себе и никогда не отпустит ее живой.
– Я очень не люблю предательства, Таня. А ты предала меня. Я доверял тебе – и ты меня обманула.
Она вдруг заметила, что в руке он уже давно вертит пистолет, словно затрудняясь найти ему применение. Она, привыкшая к виду оружия в «Фортуне», не почувствовала особого страха. Подумала, что это не должно быть больно…
– Ты обманула меня, – продолжал Рига, – когда сбежала. Когда я пытал людей, надеясь узнать, куда они тебя спрятали. Ты сыграла не по правилам – сыграла против меня. И тебе это понравилось. Теперь ты хочешь развестись со мной, снова бежать куда-то и выставить меня дураком перед всеми, перед всей сетью.
– Так вот, что тебя волнует? Реакция сети?
– Никто, ни один человек не уходит из сети живым. И ты не исключение.
– Я же не служу в твоей бригаде!
– И это позволяет тебе предавать? Не зли меня, Таня! Ты не понимаешь, чем это может кончиться!
– Мне все равно!
Рига вдруг ударил кулаком в стену, пытаясь найти выход своей ярости. И Таня подумала, что эта ярость всегда была в нем, всегда жила в нем, придавая бешеную стремительность его жестам.
В комнату как ни в чем не бывало вошел Дим. Лицо его было по обыкновению спокойным и безразличным, хотя их громкие голоса не могли не привлечь его внимания.
– Дим, оставь нас! – обернулся к нему Рига.
Тот взглянул на оружие в его руке и покачал головой.
– Пусть Таня уходит.
– Что?! Это кто сказал?! – глаза Риги вспыхнули.
– Я, – ответил Дим просто. – Я это сказал, потому что я здесь хозяин. Здесь могу решать только я.
– Мне ты не хозяин! – бросил ему Рига.
– Ты в сети, а сеть принадлежит мне. И я решил, что Таня должна уйти.
– Ты с ума сошел?! – взорвался Рига. – Ты психопат! Таня – моя жена. Я никуда ее не отпущу. Ты здесь вообще ни при чем!
Таня попятилась. Рига между тем продолжал:
– Это я могу отпускать ее или не отпускать! И я никогда ее не отпущу! Она останется здесь, со мной – навсегда. Я так решил!
– А я решил иначе! – ответил Дим спокойно.
Теперь Таня была уверена, что Рига не выстрелит. Может, потом, как-нибудь в другой раз, в порыве гнева, при новой ссоре, без свидетелей. Тогда – обязательно, но не сейчас…
И вдруг она услышала выстрел.
Звук разорвал пространство, врезался в стекла и зазвенел. Ее сердце захлебнулось волной ужаса. Еще несколько секунд она была не в силах понять, что же произошло, но потом из руки Риги выпал пистолет и глухо стукнулся о ковер. И сам он, только что стоявший на ногах и угрожавший ей, вдруг покачнулся и рухнул на пол. Мелькнули в воздухе мертвые волнистые волосы. Начало расползаться кровавое пятно, окрашивая ковер ярко-алым.
Дим продолжал стоять с пистолетом в руке, а потом так же спокойно спрятал оружие в кобуру и взглянул на Таню.
– О, Боже! – выдохнула она.
Все случившееся было настолько ужасно, что слов не осталось. Звук выстрела спугнул все здравые мысли и оставил только ощущение цепкого безумия.
– О, Боже! Боже! Что же происходит?! – вскрикнула Таня.
Не было сил взглянуть еще раз на мертвого Ригу.

Она вышла из комнаты молча. И так же молча, ни с кем не прощаясь и не взяв почти никаких вещей, в тот же вечер покинула «Фортуну».
Бежать было некуда, но она бежала. Бежала, потом ехала пассажирским поездом, и движение не прекращалось, компенсируя заторможенную неподвижность последних дней.
И вдруг прямо перед ней оказалось лицо Виктора. Это было не менее неожиданно, чем прозвучавший совсем недавно выстрел. Она вышла на перрон – увидела его и застыла от изумления…
И он удивился не меньше Тани, но первым пришел в себя – подошел, взял из ее рук сумку и обнял.
– Как ты здесь оказался? – не могла понять она.
– Я живу в этом городе, – улыбнулся он, радуясь и городу, и вокзалу, и поезду, вернувшему ему Таню.
– Нет, на перроне…
– А я всегда встречаю этот вечерний поезд, – признался он, продолжая улыбаться.
– Всегда?
– С тех пор, как ты уехала, – добавил Виктор. – Я знал, что ты вернешься. Потому что я тебя очень люблю. И я тебя очень ждал – каждый день с утра до вечера. Я так тебя ждал, что ты не могла не вернуться.
Таня молчала.
– Видишь, а говорила, что это невозможно, что какая-то сеть нам помешает, – засмеялся Виктор, словно вспомнил фантазии несмышленого ребенка. – Нет никакой сети. Есть только мы. Я очень люблю тебя, Таня.
Он опустил ее сумку и обнял прямо на перроне.
– Я тоже тебя люблю, – сказала Таня. – И очень рада, что это оказалось возможным.

24. ЗАЧЕМ ЛЮДИ УХОДЯТ В ДОЖДЬ?

Несколько дней никто в «Фортуне» не подходил к Диму. Никто не задал ему ни одного вопроса. Никто не нарушил безмолвия, сошедшего на «Фортуну» после того выстрела.
На похоронах Дим не был. Руст смотрел на него издали – и обходил стороной. Южин тоже избегал прямых вопросов, зато максимально способствовал закрытию дела.
И только через неделю позвонил один высокопоставленный чиновник из столицы.
– Все рады, что ты это решил, – передал одобрение властей.
– Что именно? – не понял Дим.
– Сеть не любит двоевластия. Сети нужен один хозяин.
Дим ничего не ответил. Вдруг стал лить дождь, и никак не прекращался. Море хлюпало за окнами, поглощая каждую каплю серой влаги. «Ему все мало, – думал Дим. – Ему мало. Сколько ни есть воды, а оно хочет еще, потому что мечтает затопить всю сушу. Мелкое, дрянное, грязное море, может, мечтает залить весь берег, весь город, весь мир». И вдруг сбился с мысли – о чем он размышляет? О дожде? О море? О сети?
Наконец, Руст осмелился приблизиться. Заглянул пытливо в глаза. И Дим отвернулся. Перевел взгляд за окно. Дождь лил по-прежнему, и небо было полностью затянуто тучами.
– Это самое большее, что я мог для нее сделать, – сказал Дим.
Руст тоже посмотрел на потоки дождя.
– Я убил своего друга. Он был моим другом, Руст… несмотря на то, что сеть стирает такие понятия.
– Не знаешь, как она?
Дим покачал головой.
– Можно позвонить.
– Я не хочу звонить. Если мы не будем ее тревожить, она быстрее сможет забыть все, что было здесь…
Руст помолчал, подыскивая слова, а потом снова взглянул ему в лицо.
– Не думай об этом, Дим. Ты правильно сделал.
– Нет, – снова не согласился тот. – Я сделал неправильно. Правильного решения здесь не было. Если бы у меня было сердце, я сказал бы, что выстрелил себе в сердце, когда убил Ригу.
Парень отвернулся, подошел к окну, приближаясь к потокам мутной воды за окном.
– Не вини себя, – сказал только.
– Мы с Ригой не раз спасали друг друга, Руст. И этот парень – в дутой куртке, с длинными волосами – у прилавков с канцтоварами… никогда не сотрется из моей памяти. Память – единственное, что осталось во мне живого. Я помню, как он бежал от меня, когда мы впервые увиделись. Может, тогда он почувствовал, что я – та самая смерть, которой он избежал на войне. Это и влекло его ко мне, и отталкивало от меня. И я помню, как я его любил… и как дико ревновал к нему Таню, и как он сам готов был меня убить из-за нее, но она бросилась ему в ноги. И как тогда, когда горел дом Дави, он хотел остаться в нем и сгореть заживо, потому что она не пошла с ним. Это все было, Руст…
– Ее жизнь дороже всего, что было. Так я думаю, – сказал вдруг Руст, потом резко отвернулся и вышел.
Дим увидел, как он остановился во дворе перед отелем – под потоками дождя и стал смотреть вверх – на черные тучи, часто мигая и вытирая лицо. Дим никак не мог понять, чего ждет Руст, вглядываясь в затянутое тучами небо без единого просвета.

Дим больше не думал ни о чем. Бригаду автоматически возглавил Руст, и подготовка к открытию сезона пошла полным ходом. На некоторое время Дим уехал в столицу, и только там понял, как изменился его статус со смертью Риги. Все замирали при его появлении. Только теперь в их глазах Дим сделался полноправным, полновластным хозяином сети. Только теперь все увидели его сильным, бесстрастным, неуязвимым.
Но вернувшись в «Фортуну», Дим почувствовал, что дыхание ужаса, охватившее побережье, не прошло окончательно. Дим не торопил события: до открытия сезона оставался еще месяц.
Итак, снова будет открытие. Будет новый сезон. Будут гости. Будут ломиться столы от еды, а небо будет трещать от фейерверков. Сеть будет жить обычной жизнью, в своем ритме, который ничто не в силах остановить. Дим вошел в него полностью: он мозг структуры, в его жилах пульсирует героин, вместо его сердца тикает хронометр, высчитывая продолжительность сезонов «Фортуны». Обычные желания так и не вернулись: не хочется ни есть, ни пить, ни спать, ни встречаться с женщинами. Нет никакого другого интереса, кроме обслуживания сети, управления, расширения, приобретения новых западных курортов, сделок, договоров, совещаний с бригадой.
Даже с Рустом они перестали общаться. Только и исключительно по делу: об оружии и ребятах. По тому, что снова появились желающие служить в оборонке, Дим понял, что «Фортуна» поднимается после всех своих падений. И Руст распорядился четко: проверять каждого тщательно, избегать отъявленной уголовщины и залетных лихачей. Бригада должна быть легко управляемой, а не своевольной. Хватит и Дави…

К концу апреля дождь прекратился, но небо оставалось хмурым. Дим впервые – со времени смерти Риги – пошел на его могилу.
Ребята всегда торопятся с крестами и памятниками, чтобы как можно скорее скрыть следы нелепых смертей. На кладбище приморского города, в песчаной земле, весной две тысячи четвертого года был похоронен человек по имени Роман Петрович Каменецкий, и над его могилой возвышался огромный мраморный монумент с изображением юноши с волнистыми волосами, стриженными в длинноватое каре, тонкими, изящными чертами лица и большими глазами. Его подбородок выдавал волю и настойчивость. Неизвестно, откуда приехал в город этот парень и чем здесь занимался. Скорее всего, у него не было семьи, потому что скупая подпись на памятнике гласила: «Риге – от друзей». Значит, у него были друзья. И такое странное прозвище… Рига…
Его отец был военным, и они часто переезжали. Рига родился под Москвой, а в школу пошел в Латвии. Потом их забросило во Владивосток, где и умерла его мать. Совсем маленьким мальчиком Рига понял, что нужно быть сильным, очень сильным, чтобы выжить. Нужно быть сильнее всех… Когда ему было десять лет, отец погиб в Афганистане... Рига мечтал о том, чтобы стать филологом, переводчиком или журналистом. Но война не оставила его и не отпустила.
Может, и не Дим вовлек его в сеть, а кто-то другой, задолго до появления Дима в городе. Но именно Дим превратил его в беспощадное орудие убийства, служащее сети. Парень с памятника по-детски наивно улыбался…
Дим опустился на колени перед могилой.
– Рига…
Слов не было.
– Не знаю, простишь ли ты меня… Я хотел бы, чтобы мой выстрел стер все твои грехи и сделал тебя ангелом. Я готов переписать твой счет на себя, только бы ты стал ангелом-хранителем какого-нибудь мальчишки и спас его от войны. А мне все равно гореть в аду – здесь или на том свете. И здесь, кажется, даже хуже.
Дим помолчал.
– Я не думал раньше об этом, но теперь уверен, что более страшного ада, чем здесь, я нигде не встречу. Прости меня, брат. Я хотел, чтобы она вырвалась, чтобы она жила, а не горела с нами заживо… И это был единственный путь.
Снова полил дождь, и Дим поднялся с колен. По лицу Риги, высеченному на камне, стекали дождевые потоки.
Дим шел, плохо различая дорогу, ступая в лужи и чувствуя воду вокруг себя. Шел, не глядя под ноги, потому что путь был один – в «Фортуну».
Рига смотрел ему вслед. Дим спиной ощущал этот взгляд.

25. ЗАЧЕМ ЛЮДИ ЖИВУТ В ГЛУШИ?

Новая жизнь, наступившая так внезапно, вскоре показалась Тане неестественной. Может, потому что перемена произошла стремительно: утром она еще ссорилась с Ригой, потом прозвучал этот выстрел, а вечером – она уже упала в объятия Виктора.
Он жил в двухкомнатной квартире в пятиэтажном доме. Таня, оказавшись в его довольно скромном жилище, еще не знала, со сколькими странными вещами столкнется очень скоро.
Первым, что ее удивило, было то, что у Виктора были родители. Сама она, очень рано потерявшая родных, постоянно встречала людей, у которых не было ни родителей, ни родины, ни даже настоящих имен. Она никогда не знала и даже не задумывалась над тем, где, к примеру, родился Дим, и как на самом деле зовут Бурика. То, что у Риги в день их свадьбы нашелся паспорт, стало для нее совершенной неожиданностью. У доктора же было все: было имя, было даже смешное отчество, были родители, которые жили в каком-то селе под тем селом, которое он называл городом, была официальная работа, была даже трудовая книжка и еще тысяча всяких странностей.
Кроме того, Таня столкнулась с тем, что мыслит он совершенно другими понятиями. Таня, не привыкшая в «Фортуне» вести хозяйство или готовить, спросила как-то вечером, куда они пойдут ужинать. Доктор ее не понял.
– Где мы будем есть? – уточнила Таня. – В каком ресторане?
Вик посмотрел растерянно.
– Здесь всего один ресторан – на площади. Но если я туда пойду, все подумают, что у меня что-то случилось, что я поминаю кого-то или что-то праздную.
– А где же мы будем ужинать? – не могла понять Таня.
– Здесь. Дома. На этой кухне. Будем готовить.
– Ты готовишь каждый день?
– Конечно.
– Но это же… не очень удобно.
Он улыбнулся, вгляделся в нее пристально.
– И ты сам убираешь? – спросила она.
– Да.
– Пусть приходит женщина, – решила Таня.
– Какая женщина?
– Горничная. Так будет лучше.
– У вас в доме были горничные?
– Конечно.
– И вы ужинали в ресторанах?
– И завтракали, и обедали.
– А что случилось с твоим мужем?
– Он умер.
– Отравился?
– Нет, его убили. Застрелили.
– Значит, ты вдова?
– Наверное. Но я никогда не считала его мужем. Мы не спали вместе.
Док покачал головой.
– Тебе нельзя.
– Я знаю. Хотя уже не так болит.
Они ночевали в разных комнатах и по очереди ходили в душ. И все это было похоже на то, что Таня сняла недорогой угол в глуши и пытается понять, возможно ли осуществление ее надежд в этих условиях.
Виктор уходил утром, но иногда выпадало ночное дежурство, или случалась долгая операция, и Таня ночевала одна в его доме.
Город, который она про себя называла хутором, не вызывал особой радости. Маленький, узкий, тесный, словно не по размеру надетый на человека. Вик, окончивший медицинский институт в областном центре, вернулся сюда и работал все это время, никуда не выезжая.
Готовить Тане даже понравилось, а для уборки стала приходить девчонка-горничная, Ира.
– Что обо мне подумают? – снова спросил доктор у Тани. – Что я живу, как барин?
– Что ты взял жену вместе с прислугой, – она усмехнулась. – Есть в вашем городе банкомат?
– Зачем?
– Хочу снять деньги со счета.
Вик ничего не знал о банковских картах, зарплату в больнице платили наличными в бухгалтерии. Таня все-таки нашла банкомат на площади и сняла небольшую сумму: хотелось купить что-то, чтобы жизнь на новом месте стала прочнее.
– Может быть, ты хочешь машину? – допытывалась она у доктора. – Ты же водишь?
– Вожу, но…
– Я хочу сделать небольшую покупку.
– Автомобиль?
– Почему нет? Здесь же есть авторынок?
– Но нужен будет гараж, инструменты…
– Какие инструменты? Никогда не видела наших парней с инстументами, – она засмеялась. – Ты все время о какой-то ерунде говоришь.
Она еще подумала.
– Может быть, ты хочешь открыть свою клинику? Или медицинский центр?
Он взглянул ошеломленно.
– Ты продолжаешь быть ураганом в моей жизни! Хочешь сказать, что твое финансовое состояние позволяет тебе такие вещи?
– Моего состояния хватит и нашим правнукам. Меня хорошо обеспечили. На швейцарских счетах, до которых я доберусь еще нескоро, лежат миллиарды грязных денег. И тратить их надо на добрые дела. Например, на медицинский центр. Ты хорошо подумай. Не здесь, может, в столице…
Вик так задумался, что ушел на работу молча. Между тем Таня съездила в областной центр и купила «опель»: Дим хорошо научил ее улаживать дела с автоинспекцией. Она смело села за руль и сама вернулась в город.
Док промолчал. У него в последнее время вообще не находилось ни разумных ответов на ее вопросы, ни внятных комментариев к ее действиям. Другой бы просто посчитал все подарком судьбы, а Виктор стал размышлять о неприличии такого безграничного богатства и своей больной совести.
Вскоре Таня окончательно убедилась, что городок очень скучен, скован и совершенно неинтересен. А поскольку их семейная жизнь с Виктором не была по-настоящему семейной жизнью, чувство неудовлетворенности, несмотря на все сделанные покупки, стало нарастать. Таня почувствовала глухое раздражение против серой провинциальной жизни.
Виктор же в быту оказался очень застенчивым человеком. Уже то, что он открылся ей в своих чувствах, было для него подвигом. Но его застенчивость проявлялась на каждом шагу и уже настораживала Таню. Он никогда при ней не раздевался, несмотря на то, что был красив и хорошо сложен, зато – в свою очередь – избегал и откровенных взглядов в ее сторону и отворачивался даже тогда, когда она снимала туфли. Таня успокаивала себя тем, что он просто привык к одинокой жизни и такое близкое присутствие в его доме постороннего человека его напрягает.
Ира не добавила о докторе ничего нового.
– Да, Виктор Карпович очень хороший человек.
– А с кем он встречался до меня?
– Ни с кем.
– А с медсестрами?
– Не слышала.
– А жена его почему бросила?
– В Днепропетровск уехала с одним шофером.
– С шофером?
Вику явно чего-то не хватало, если жена предпочла ему заезжего водилу.
Тем временем Таня прошла обследование в областной клинике, и ее признали относительно здоровой. Боль уже не возвращалась, хотя было еще неизвестно, способна ли она иметь детей. Проверить это Таня не могла, потому что они с Виктором продолжали спать в разных комнатах.
Зато док подробно рассказывал ей о том, что происходит у них на работе. Она была в курсе всех скудных больничных новостей, знала, что в ординаторской меняют линолеум, что медсестра Катя беременна и уходит в декрет и что главврач регулярно напивается с родственниками. Ей уже казалось, что если ей дадут в руки скальпель, она и сама сможет сделать операцию по удалению гнойного аппендикса. Но все это не приближало к ней Виктора настолько, чтобы он, наконец, разделся и остался на ночь в ее комнате. Даже во время ее болезни он был ближе и роднее. Он целовал ее на перроне. Именно этот поцелуй вернул Таню в Удачную. Может, только смертельно больные вызывают у него какие-то чувства?
Что-то стало разлаживаться, еще не наладившись. Что-то не пошло. Тане казалось, что их совместная жизнь уже тяготит Виктора, и он просто – в силу своей щепетильности – не решается поговорить с ней начистоту. И она должна решать сама – за него и за себя, начинать ли тяжелый разговор или отложить его на неопределенное время.
Таня решила – отложить. Хотелось мира и покоя – пусть и ценой нарастающего раздражения. Хоть немного, хоть ненадолго, пока сердце выровняет свой дерганный ритм.

26. ЗАЧЕМ ЛЮДИ СОБИРАЮТ ВЕЩИ?

Наконец, Таня не выдержала. Вся недоговоренность, которая витала в воздухе между ними, стала давить и сделала невозможным их дальнейшее совместное проживание под одной крышей.
Не то чтобы Таня выбрала этот июньский вечер для серьезного разговора, а просто взглянула на комаров, влетающих в открытое окно, и заметила, ни к кому не обращаясь:
– Здесь еще и комары…
– Там, где ты жила, комаров не было?
– Нет. Всю «Фортуну» опрыскивали чем-то, чтобы гостей ничего не укусило.
На миг повисла тишина, а потом Таня кивнула.
– Я знаю, что ты хочешь этим сказать – мне лучше вернуться туда, откуда я приехала.
– Нет! – выдохнул он.
Она вскинула глаза. Доктор выглядел крайне огорченным и растерянным.
– Я не хотел этого сказать. Ни в коем случае! Я просто… вижу, как ты разочарована этим всем. Не знаю, Таня, как ты жила, в каких условиях, но по твоим покупкам, которые ты называешь пустяками, я вижу, что это была очень роскошная жизнь.
– За эту жизнь я заплатила сполна, – оборвала она резко. – И сейчас я с тобой.
– Да, но я вижу, что я не… не необходим тебе. Ты обеспеченная, состоятельная, самостоятельная девушка. Ты можешь ехать, куда угодно, жить, где угодно, проводить время, где угодно. Можешь ехать за границу, можешь путешествовать. А моя жизнь – здесь, в этой глуши, на этом хуторе, как ты говоришь. И когда я вижу тебя здесь, всякий раз удивляюсь. Я не понимаю, что ты здесь делаешь. Зачем тебе это? Если только из благодарности за то, что я тебе помог в ту ночь, то… это мой долг, и благодарить меня не за что и не стоит.
Он отвернулся. Подошел к окну, закрыл его. Потом снова распахнул.
– Я люблю тебя, – сказала Таня.
– Сейчас ты разочарована провинциальной жизнью, – продолжал он, словно не слыша ее. – И я не хочу разочаровать тебя еще больше. Я хочу, чтобы…
– Чтобы я уехала?
– Чтобы мы это все… прекратили. Я не подхожу тебе, Таня. Таня, жена Риги, – усмехнулся он чему-то. – Может, Рига подходил тебе больше. И ты должна встретить мужчину, который будет тебе более соответствовать…
– Но я люблю тебя.
Это было глупо. Она, решившая никогда в жизни не произносить этих слов, снова их повторяла, притом человеку, который стоял к ней спиной и не хотел взглянуть ей в глаза.
Фраза повисла в воздухе. Сумерки проникли в комнату, и никто из них не включал свет.
– Хорошо, – наконец кивнула она. – Я уеду.
– Нет! Я не то, не так…
Он обернулся. Вышло действительно, что он указал ей на дверь.
Таня пошла к себе и снова стала собирать вещи в дорожную сумку. Вдруг вспомнила, что именно с этой небольшой сумкой уходила от Выготцева, когда все было так грязно в ее жизни. Потом забрала ее из квартиры уехавшего в столицу Риги – все тогда было залито кровью и перепутано в ее сознании. А теперь она снова уходит… куда-то. Вникуда. От человека, который вернул ее к жизни и для которого она живет. Таня не может быть одна и не может жить сама для себя. Так она устроена.
– Я не хотел тебя обидеть, – Вик вошел следом и остановился в дверях.
– Ничего, я не обижаюсь. Это и не обида вовсе. Вот это была обида, – она встряхнула в воздухе рукой без безымянного пальца. – А все остальное – пустяки. Это не ранит больно.
Она собралась очень быстро.
– Я машину возьму пока, а из центра верну. Это тебе – за гостеприимство.
– Не нужно, – выговорил он с трудом.
Таня взглянула на него в последний раз. В глазах у доктора было смятение. Что-то обрывалось для него с такой болью, что его темные глаза сделались черными.
– Прощай! – она пошла к двери.
– Таня!
Похоже, больно было обоим. Он вдруг выхватил ее сумку и бросил на пол.
– Не мучь меня, – сказала она просто. – Ты уже сказал достаточно. Я поняла, что не нужна тебе. Выходит, я просто навязалась. Не стану это затягивать.
Он отступил.
– Я так люблю тебя, что… это меня с ума сводит! Я так боюсь тебя потерять, что сам прогоняю. Танечка! Ты не можешь меня любить. Я старый, некрасивый. Я женщинам никогда не нравился.
– Даже бывшей жене? – Таня заинтересовалась.
– Я никогда не любил так, как тебя сейчас люблю. Я боюсь прикоснуться к тебе. Боюсь взглянуть в твою сторону. Мне кажется, что ты сделана…
– Из ветра, – кивнула Таня. – Я из ветра сделана. Мне это уже говорили.
Она подошла и обняла его.
– Чувствуешь ветер?
– Нет, не ветер…
Он привлек ее к себе и поцеловал. Про себя Таня улыбнулась. Чтобы решиться на активные действия, доктору нужна была серьезная встряска – с прощаниями, чемоданами и хлопаньем дверей. Теперь, когда ритм расставания еще не был утрачен, Виктор стягивал с нее одежду, одновременно увлекая ее к постели.
Таню, пожалуй, в этот раз ничего не могло разочаровать, потому что она прекратила напряженно думать о реакциях своего тела. Она пыталась только доставить ему удовольствие, отплачивая за его отчаянное признание. Но реакции пришли сами собой. Патологически стеснительный в быту доктор в постели оказался вовсе не скромным, а вполне искушенным, опытным и зрелым мужчиной, способным отдать свое тело на нежное растерзание любимой женщине.
Таня пришла в себя только тогда, когда он спросил, не было ли ей больно. Ночь, начавшаяся скандалом и неожиданно вернувшая ей позабытую уверенность в себе, была уже на исходе.
– Нет, мне нет… Мне…
Она приникла к его обнаженному крепкому телу.
– Я без майки не могу спать, – сказал доктор и потянулся за бельем.
Таня засмеялась. Было в нем что-то такое, что после распущенности «Фортуны» умиляло ее до слез. Ей хотелось поговорить с ним о сексе, но она не могла подобрать таких слов, которые не смутили бы Виктора. У Дима она спросила бы просто:
– Спать? Или еще по официанткам пойдешь?
И он снова стал бы целовать ее и заставлять просить прощения всеми известными ему способами. Пронзила мысль о Диме… и не уходила.
– Спать? Или еще по официанткам пойдешь? – спросила она, не замечая, что говорит вслух.
– По каким еще официанткам?
– По медсестрам, – исправилась Таня.
– Медсестры у нас все старые. И вредные.
– Вредные старухи? Это меня радует. Можно тебя не ревновать.
– А мне… можно тебя не ревновать?
– К кому меня ревновать? Рига убит. И я никогда его не любила, – призналась Таня.
– А кого любила? – спросил он.
– Другого человека. Мы жили в сети, как в паутине. Я вырвалась. А он в ней остался. Но я вырвалась благодаря ему.
Таня умолкла.
– Поженимся? – спросил вдруг Вик.
Как честный холостой мужчина с больной совестью, он не мог не предложить этого незамужней девушке после секса. Таня засмеялась.
– Поженимся. Потом…
Взглянула на кисть правой руки без безымянного пальца. Виктор поднес ее ладошку к губам.
– Это ничего.
Худенькая, прозрачная, беспалая ладошка дрогнула в его руке.
– Ты очень добр. Никто не был так добр ко мне, как ты. И я думаю, что, несмотря на все, что я пережила, судьба все-таки любит меня.
Таня закрыла глаза, пряча слезы. Снова пронеслась мысль о Диме. Она вырвалась, она счастлива, она нашла себя заново, у нее есть будущее рядом с прекрасным человеком. А он?
Как он? Что его ждет? С кем он?
Дим?

27. ЗАЧЕМ?

Это была одна-единственная паутинка, которая тянулась за ней от сети. Таня – Дим. Дим? Как он?
Он не звонил. Не писал. Не искал ее. Но, несмотря на это, Таня никак не могла его забыть. Память не давала ей покоя. Замерев в какой-то точке, ее жизнь словно раскачивалась то в одну, то в другую сторону. И все прожитое-пережитое казалось значительнее, чем еще непрожитое, и перевешивала та чаша весов, где были «Фортуна», побережье, сеть и Дим, потому что там был Дим.
Она решила не заглядывать в прошлое, закрыв раз и навсегда шкаф со скелетами. Но с каждым днем ее беспокойство только возрастало. Таня чувствовала, что любит Виктора – живой, горячей, настоящей любовью, на которую оказалось способно ее сердце, что хочет иметь детей и крепкую семью – с ним, с ним одним. И в то же время что-то холодное, полузабытое, поднималось из глубины души и царапалось в сердце, как ветви деревьев стучатся в стекла во время ветра: «Впустите! Впустите!».
Таня внезапно вздрагивала, оглядывалась на дверь. Подходила к окну.
– Что? – не мог понять Виктор.
– Мне показалось, что кто-то стучит.
– Нет.
Нет. Все было спокойно. Что же тогда? Цепкое, ледяное чувство тревоги, охватившее Таню, отодвинуло от нее и лето, и свадьбу с Виктором, и все их планы.
Каждую ночь она видела во сне, как идет через площадь к памятнику герою войны. Дим стоит рядом с памятником с фотоаппаратом на плече, поеживается от ветра и прячет покрасневшие руки в карманы короткой куртки. Потом замечает ее и улыбается. Он очень ярко, радостно улыбается – ей одной. Таня идет к нему, потом бежит, движение нарастает, налетает – все вокруг уже несется мимо нее с сумасшедшей скоростью. А она останавливается перед памятником – одна. Дим?
– Где Дим? – спрашивает она у прохожих.
  Люди отворачиваются.
– Дим? – зовет она и просыпается от ужаса.

– Ты кричишь во сне, – сказал ей Виктор. – Зовешь кого-то.
Она пожала плечами. На миг удавалось забыться в объятиях Виктора, а потом снова начинало казаться, что кто-то царапается в окно и просит впустить в дом.
– Что с тобой происходит, Таня? – наконец, спросил Виктор прямо. – Раньше этого не было.
– Чего?
– Ты не кричала по ночам и не подходила каждую секунду к окну. Мы живем на четвертом этаже – никто не может стучать в окно, понимаешь?
– Я знаю. Но мне очень беспокойно.
– Кто такой Дим?
Она молчала.
– Ты зовешь его каждую ночь и просыпаешься в слезах.
– Мне снится, что я его теряю.
– Это так страшно?
– Во сне – да.
– А наяву?
– А наяву я его давным-давно потеряла. Вместе со своим безымянным пальцем.
– Это его ты любила?
Похоже, выпал вечер откровений.
– Да. Но это было давно.
Виктор больше не задавал вопросов. Танины сны стали спокойнее, но в то же время навалилась тяжелая безысходность, жуткая, непроходящая тоска. У Виктора, как назло, начался отпуск, он планировал то пикник, то рыбалку, а Таня смотрела за окно широко раскрытыми глазами и не могла понять, что же происходит. Чувствовала, что еще неделя таких кошмаров – и он примет ее за сумасшедшую, но ничего не могла с собой поделать.

А как-то поздно вечером в дверь постучали.
– Стучат! – воскликнула Таня.
– Нет, – ответил доктор машинально, но потом и сам услышал, что в дверь кто-то колотит – вовсе не робко.
Таня смотрела испуганно.
– Кто может прийти? – удивился Виктор. – Так поздно.
На пороге стоял Руст.
– Рустам! – вскрикнула Таня и бросилась ему на шею. – Руст, миленький! Ты нашел нас?!
– Ну, – Руст заулыбался. – По старым следам. Здравствуй, док! Бережешь Танюху?
Пожал доктору руку. Гостя усадили за стол. Нашлись и водка, и закуски. Таня смотрела на него во все глаза.
– Какой ты молодец, что приехал! – не могла успокоиться. – А мне так тревожно чего-то, кошмары снятся. Виктор уже думает, что у меня крыша едет. И назад не тянет, и вперед – будто не пускает что-то…
Руст хлебнул водки и посмотрел за окно, в темноту.
– Хорошо у вас, уютно.
– А у вас там что? Открыли сезон? – спросила Таня.
– Наверное. Не знаю. Я не в «Фортуне» теперь, – сказал вдруг Руст.
– А где ты?
– Так, сам по себе. У матери вот давно не был – поеду. А то она не знает даже, жив я или нет.
У Руста вдруг появилась мать, и Таня взглянула на него внимательнее. Цепкая тревога снова стала подкрадываться к сердцу.
– Потом в Прагу поеду. Никогда в Чехии не был, – продолжал Руст. – Всю жизнь мечтал побывать.
– А в «Фортуне» кто? – Таня осеклась, голос дрогнул.
Руст снова как-то мотнул головой и посмотрел за окно, избегая ее взгляда.
– Я ведь там… только ради тебя был, чтобы тебя беречь. И ради Дима…
Виктор тоже замер, имя «Дим», выплывшее словно из Таниных кошмаров, насторожило.
– Что с ним? – с трудом выговорила Таня.
И Руст, наконец, нашел силы взглянуть ей прямо в глаза.
– Я и приехал для того, чтобы сказать. Да все никак… не выходит…
– Что? – прошептала она.
– Застрелился он… В день открытия сезона. Просто в сердце. Ну, как обычно стреляются.
Таня с ужасом смотрела на Руста. Впервые видела, чтобы взрослый мужчина плакал так беспомощно. Руст говорил, а губы дрожали, и по лицу текли слезы. Он вытирал их, продолжал смотреть на Таню и говорить.
– И что он сказал? – спросила она зачем-то.
– Не знаю. Он же один в кабинете был. Матюкнулся, может, и выстрелил, я не знаю. Я тебе бумаги привез – дарственные там, на счета, такое…
– А сеть?
– Сеть? Кто-то подхватит. Сеть не развалится. Может, Поляк возьмет. Может, Южин. Может, снова передел пойдет. Уже без меня. Я пас. Я в Прагу. Все, кто хотел, ушли из «Фортуны». Похоронили Дима и ушли…
Руст снова вытер лицо и глотнул водки.
– Такие дела, Таня. А я, знаешь, как вспомню всех… Глеба-Фуджи, Макса, Игоря, Юрика, Карасика, Васька, Мизю, Дима – мурашки по коже…
– Ригу не вспоминаешь?
– И Ригу… Земля ему пухом. И Дави, и Смола, и всех, кто с нами, и кто против нас был… Всех ребят… Жутко, Таня. Только ты и я спаслись – из первой бригады. А если бы ты тогда не приехала, Рига снес бы мне башку – сто процентов. Так что подфартило в «Фортуне». Денег нажил. Только голова вот седая. Мне двадцать пять лет – и седая башка. Зато не дырявая. Так я думаю.
Она всхлипнула.
– Не подскажешь, где здесь памятник герою войны?
– Здесь я сам герой, – кивнул Руст. – Он был героем, Таня. Только не в ту сторону его качнуло. Так я думаю.
Она закрыла лицо руками и зарыдала. Виктор молчал. Чувствовал, что в этот момент для всех заканчивается их прошлое – заканчивается с такой же болью, с какой мучило их так долго. И после этого все обязательно пойдет хорошо и гладко. Руст поедет к маме, потом – в Прагу, потому что он всю жизнь мечтал там побывать. А у них с Таней родятся дети. И в честь кого она бы их ни назвала, эти дети не будут жить в сети, и родители постараются сделать все для того, чтобы сеть их не коснулась. А, может, никакой сети вообще не будет. Может, новый передел порвет ее на части и уничтожит. Может, поменяется власть в стране, и новые лидеры направят все свои усилия на борьбу с наркотиками.
Но Таня продолжала плакать, и Руст, подливая в свой стакан водки, то и дело смахивал слезы. Глядя на них, Виктор уже отказался от максимума надежд. Но… хотя бы сердце, хотя бы любовь, хотя бы жизнь – что-то же должно было у них остаться.

2003-2005 гг.