Спасение. Часть 2

2
Наконец-то он ее увидел! Все эти дни, нет, все эти годы он ходил как в бреду, как во сне, мучимый единственным желанием – снова увидеть ее. Что бы ни говорили ему, чего бы ни требовали, он не реагировал. Отходили, пожимали плечами. Кто-то, наверное, чего-то и добивался: ведь не совсем же он сошел с ума! Он не помнил, что делал.
Все вечера напролет он думал о ней. Актеры обижались: он почти не обращал на них внимания, на вопросы, правда, отвечал, но не с первого раза. Был рассеян, погружен во что-то свое. «Потом, потом, вернусь я, вернусь, куда я денусь!» – внутренне с досадой отмахивался от них. Актеры переглядывались. Актеры! Студенты, старшеклассники, двое-трое – молодые преподаватели. Сам он – их главный режиссер – тоже молодой преподаватель университета. Большинство – его студенты, бывшие, нынешние или будущие, да и студия, собственно, располагалась в здании университета.
Андрей Андреевич почувствовал, как горячая волна прихлынула к сердцу. Он тяжело и часто задышал. Вот оно опять, вот оно опять, то же самое, что было с ним тогда, в трамвае. Что это, что это? Как это назвать? Ведь надо же как-то это обозначить, для себя и для других. Андрей Андреевич чувствовал – это спасение! То, которого долго ждут, долгие годы ищут все, а не находят. То есть не то, чтобы не находят, а… Вот он понял, понял же! Ах, какое отчаяние – он не может никому рассказать об этом, потому что никого нет рядом. Он совсем один в этой абсолютной темноте.
Андрей Андреевич шел по коридору. Справа и слева были закрытые двери. Это было какое-то учреждение. В конце коридора, кажется, было светло. Да, Андрей Андреевич увидел, что там окно. И дневной свет из этого окна отбрасывал блики на полированные двери, на пол, на стены, на потолок.
«Странно, – думал он, – учреждение, а дорожки на полу нет. Во всех других, по-моему, дорожки, – он усмехнулся. – Первый признак!» Нигде не было видно сотрудников. «Выходной? – мелькнуло в голове у него. – Ну, вот еще!»
 Зачем он сюда зашел? Ведь что-то ему нужно было здесь, это он знал точно. Он что-то искал. Только вот что? И это что-то было так необходимо ему!
Тут Андрей Андреевич понял, что это было вовсе не учреждение, а, скорее, клуб. Да, конечно, клуб, Дом культуры. Вот почему так тихо! Раньше, наверное, здесь проводились занятия в каких-нибудь кружках, а сейчас… Какие кружки! До кружков ли! Служащих всех, скорее всего, и то распустили. Это называется – «сокращение штатов».
Хорошо, но что ему понадобилось в Доме культуры? И почему минуту назад он был так уверен, что это – учреждение? Впрочем, это же понятно. Все – понятно. Надо вот только найти, найти… «Где же это? Где?»
Андрей Андреевич принялся лихорадочно дергать двери. Они или оказывались запертыми, или открывались, но тут же ослепляющий свет наваливался на него, и он отпускал дверную ручку и даже сам захлопывал дверь. В других… Вообще-то он не помнил, что там было.
Вот тут-то он вновь и увидел ее. Самое главное – это он понял потому, что при виде ее искренне удивился, что и она может быть здесь – он искал вовсе не ее. Так, продолжая поиски, он распахнул еще одну дверь и очутился в огромном круглом зале. Он поднял голову – потолок был так высоко, что… Да, было похоже на цирк, с тем только условием, если убрать все кресла, вообще убрать весь амфитеатр, а на его место продолжить арену. Да, пожалуй, что так. Огромный круглый зал, весь залитый ярким светом. На полу – большие красные круги.
Андрей Андреевич увидел цирковую лошадь с малиновым плюмажем на голове. Но тут же поймал себя на мысли, что все это он выдумал: не было никакой лошади, и красных кругов тоже не было. И света. То есть свет был, но…
Андрей Андреевич замер, ибо увидел ее. Он снова увидел этот зал, но теперь погруженным во мрак. И откуда-то из-под потолка, черт знает с какой высоты, лился рассеянный лунный свет. В его прозрачных волнах кружился снег. Она возникла совершенно внезапно, словно соткалась вдруг из этого чудного ледяного лунного света. Такая же сияющая, такая же прозрачная, бело-серебристая с голубоватым отсветом. Голубоватые волны пробегали по ней, от головы спускались к ногам, исчезали и снова пробегали.
Андрей Андреевич смотрел, очарованный, как она поднимает руки, воздевает их кверху, видел сквозь прозрачность тела ("Жидкое стекло!"), как голубоватое сияние струилось у нее по венам.
Вот она вытянулась с поднятыми руками, запрокинула голову, на несколько мгновений замерла так, подставив лицо нистекающему лунному свету. Потом медленно начала поворачиваться, и Андрей Андреевич почувствовал, что вот-вот потеряет сознание: он смотрел не отрываясь, как ее маленькие ступни, тоже прозрачные и тоже с голубоватыми прожилками, осторожно переступали с места на место.
Это был танец, она кружилась, то запрокидывая голову, то плавно опуская ее, покачивая руками и в такт рукам покачиваясь и сама. Она повернулась к нему лицом, он понял, что это так, но не разглядел ее лица. Он не видел ни ее кожи, ни ее тела вообще, только образ, только контуры, наполненные прозрачным лунным светом.
 Она резко вскинула руки, дернулась. Движения ее стали быстрее. И тут Андрей Андреевич ясно разглядел ее длинные волосы, вьющиеся по спине, ее лоб, ее нос, ее приоткрытые тонкие губы. Да она вовсе не прозрачная, с чего он это взял! И вовсе не светится. Она обычная, такая же, как все. Родинка на шее, еще одна – на щеке, и кожа у нее матовая, тусклая, и темные глаза, и платье, какое-то короткое платье без рукавов, открывающее плечи.
Было темно, и он никак не мог разглядеть, что за платье на ней… Темно? Да, конечно же, темно. Не было больше лунного света, нет и огромного зала, стены которого терялись бы в пространстве – так он огромен. Андрей Андреевич видел, что он находится… Да, в обычной комнате с незанавешенным окном. Сквозь железную решетку на балконе он видел темную полоску неба без луны, сетку ветвей, частные дома, свет в окошках… И снег, снег, снег… В этот момент он понял природу света, в котором она танцевала. Это вовсе не луна, а фонарь, и снег отсвечивает… Снег? Когда же он успел выпасть? То есть, то есть в таком количестве?
Андрей Андреевич пытался понять, обдумать и объяснить все, но настоящее ускользало. Ускользала комната, ускользал балкон с решеткой, уплывал куда-то снег, проносился мимо, оставляя ему мучительные раздумья, домик с тремя светящимися окнами… Ее он тоже увидел – в последний раз, четко, живую, а не прозрачную, нормальную, с открытым лбом и волосами на спине. Он печально смотрела куда-то вниз, и руки ее были опущены. Она больше не танцевала, но вот что делала – он не знал, он понял, но догадка ускользнула.
"О, Боже!" – застонал он, с отчаянием пытаясь ухватить убегающие ощущения, проснулся и сел в кровати, тяжело дыша и чуть не плача от невероятной душевной боли. "Где ты? Кто ты? Кто?"
– Что же это? – бессвязно пробормотал вслух, машинально посмотрел в окно – темно, но, кажется, уже светлеет. Значит, еще ночь, значит, вставать еще не надо… Потом, потом, не сейчас, не важно, когда – через много часов, через сотню лет.
Охваченный дрожью, Андрей Андреевич опустил голову на подушку, в пододеяльной темноте было тепло и мягко.
"Черт с ним, – подумал он, засыпая и в то же время совсем отходя от пережитого сна. – Черт с ним! Тепло, как тепло. Березы, сетка березовых ветвей на небе… А если грачи, то это – грачиные гнезда…"
В эту ночь сны больше не приходили к нему.