Отзыв на стихотворный сборник М. Лаврентьева В ожи

Две книги были присланы мне по почте: «На грани вымысла и смысла» (на которую я уже отозвалась в своём ЖЖ) и эта вот - «В ожидании переправы».

Одинаковых по количеству страниц, одинаковых по оформлению, по количеству экземпляров и по издательству - «Литературный институт им. А. М. Горького».
Автор просто баловень судьбы! Москвич, потомок дворянского рода, отец – известный в своё время в Москве композитор и дирижер (все должны знать песню времён Отечественной «Огонёк», музыку к которой написал Игорь Лаврентьев), сын же одарён стихотворным даром, похоже – умеет играть, (на пианино, уж во всяком случае). Максим не только окончил Литературный институт, но сейчас в нём преподаёт и даже занимает какую-то должность в его администрации. Да ещё природа не поскупилась на внешние данные. Да с таким богатством (внешним и внутренним), казалось бы – живи – не тужи, сшибай маковки у жизни: то, что другим достаётся путём упорных многолетних трудов – этому счастливчику отмеряно с рождения! Ан нет, он – поэт. А у этих избранников – всё по совсем иному счёту. Мы, обычные, спим после трудового дня, а их тревожит, как сомнамбул, свет луны. Мы, зайдя в сад, наслаждаемся цветами, листвой и свежим воздухом, а они ищут какие-то неясные тени и прислушиваются к нездешним голосам. Мы лежим и потеем на пляже, а они «видят» легкую джонку, и Харона, и нас всех в виде теней на берегу в ожидание переправы. И не Нева им, а Лета. Им трудно найти с нами общие точки, а приходится, иначе мы, безжалостные, вычеркнем их, непонятных, из своей жизни. А они живые, они не Там «экзистенционируют» (модное слово, блесну им), где их внутренний взор и внутренний слух бродит, а здесь, среди нас. И не мы под них «подстраиваемся», большинство под меньшинство (нас ведь – масса), а они – под нас. Они делают вид, что такие же, что их также задевают наши проблемы, что им не чуждо ничего, что интересует нас…
Бедные духи с невидимыми и бессильными в нашем мире крыльями. Они лишь в мыслях могут воспарить и над нами, и над нашей жизнью, увидеть то, что нам лишь снится, (и то не всем), ухватить частичку того, что видно им, и понести сюда в строках грубого человеческого языка – вот, берите. Ну, как тут остаться неблагодарным?

Если бы я писала средневековый трактат и, закончив, подбирала к нему название, то вот такой бы предложила заголовок: «Размышление об экзистенции поэта в реальном мире, переданное им самим через ощущения собственного существования».

О чём цикл стихов в «В ожидании переправы»? В общем, я бы сказала, о тоске по Тому миру, который им виден, о котором бы хотелось говорить и вздыхать, но мало, кто это поймёт: «не поэт» - заскучает от нерациональности такого времяпрепровождения, а другой – поэт - видит свой мир. Он, конечно, поймёт собрата, но – где ж их, понятливых, найдешь тогда, когда они нужны.
Книга – выражение томления, порою чётко осознаваемого по ясному представлению цели, порою – нет, и тогда мы читаем:
«Заполняю жизненный лимит.
 ---
 Заполняю пустоту вселенной».

И ещё цикл о поиске смысла и оправдании существования поэта в жизни.

В книге часто повторяются слова «переправа» и «сад». Иногда «ожидание переправы» - образ нашей скоротечной жизни, промежуток перед жизнью вечной. Иногда – это словосочетание подразумевает ожидание поэтом минут вдохновения, и тогда идёт упоминание и описание сада, который герой хотел бы себе завести и в котором хотел бы гулять. Тема сада была и в предыдущей книге «На грани вымысла и смысла». Сад… У Ахматовой сад, у Цветаевой – сад:

«За этот ад,
 За этот бред,
 Пошли мне сад
 На старость лет.

 ---

 Сад: ни шажка!
 Сад: ни глазка!
 Сад: ни смешка!
 Сад: ни свистка!

 Без ни-ушка
 Мне сад пошли:
 Без ни-душка!
 Без ни-души!

 Скажи: довольно муки -- на
 Сад -- одинокий, как сама.
 (Но около и Сам не стань!)
 -- Сад, одинокий, как ты Сам.

 Такой мне сад на старость лет...
 -- Тот сад? А может быть -- тот свет?
 …»
И у Лаврентьева
« Когда-то я мечтал завести свой сад...
 Теперь мой сад повсюду, и вход - я сам».
И ещё:
«… Для чего тогда ты посещаешь сад -
 Ищешь ли себе такого, как ты сам,
 Или поглощен одними только снами?
 Все же этот парк - волшебный парадиз...»

Сад – мир поэзии.

Ну, откроем книгу и пройдёмся по её страницам, не спеша, стараясь войти в резонанс, разглядеть, о чём же он – нам пытается...
«Наблюдая, как всё течет»… Усыпляющий ритм, сквозь приспущенные ресницы – знойный полдень у моря, «вам тепло и спокойно», мир к вам милостив (вроде), «Усыпляет своим уютом». О чём беспокоиться, когда мы юны и бессмертны? И забудем, что «И от радости - шаг до скорби». Погрузимся в сон?
А следующее «Боги» - вот об участи этих бессмертных богов, о развенчивании кумиров – вот тебе и сон? (Половим блох? «Вы были вывезены прочь, / Где правит сумеречный гений…» Как это, как это? Туда, где правит … гений? И этот сумеречный гений – это германский из Блока или российский из Талькова?) В общем, развенчанные боги попали то ли в Германию, то ли в Россию. Остаётся им освящать своим присутствием реалии нынешнего дня. Ну, попробуем, поработаем на этом поприще.

«Не пиши о всякой скверне» - призыв к кому-то (может, к себе самому, бессмертному богу)? Хороша первая строфа. Я её в постах ЖЖ встретила, помню, где-то уже читала, но вспомнить кому принадлежит – не смогла, а она во-о-она кому… Запомню. А стихи, будто – заклинание себе:
«Жизнь прекрасна. Мир хорош.
 Отчего же ты, скотина,
 Этого не признаёшь?»
Трудно быть богом!

«Становлюсь всё проще и проще» - исповедь, горьковатая вообще-то. Это о том, о чём я во вступлении – поиск себя, мука, почему я – не такой, как все. Есть стихи – я мало кому нужен, нет стихов – сам себе не нужен. Третья строфа – такая тоска!
«Бесконечные коридоры,
 Не ведущие никуда.
 Никакой любви…»

И даже
 «Я бы задохнулся от страха,
 Если бы не смерть, как звезда.»

Ага, смерть – звезда… Где-то я уже это уже … и не раз. Хотя бы вот: «И крюк на потолке – звездой манящей» (это из «Депрессии» Евгения Левина). Стихи Максима, написанные тоже в минуту отчаяния, обессиленного раздумьями и ощущениями пустоты человека, у которого, кроме мамы, нет никого, кто бы успокоил в такую минуту. Но он молод, многими любим, пусть и не так, как ему представляется любовь. Выдержит, думаю.

«Тут слово, там строка» - вот один из источников вдохновенья – Москва, да ещё с расширенным «Розой Мира» на неё взглядом. Любовь – Москва, кому, предчувствует поэт, последнюю поэму посвятит. (Хорошая мечта, дай Бог ей подольше не осуществиться – последней поэме). Я уже о нём писала. Повториться? Не буду, вставлю – что писала уже в ЖЖ на странице самого автора: «Знаете – понравилось. Тем более, впечатление, («как на тайный свист, оборачиваюсь») что из «своего села» - когда называются знакомые приметы. Уже после первой строфы, когда «мосты … повисли без опор», а уж «небесные моря над головой поэта» - тут совсем всё стало знакомым...
Одно (но тут я придираюсь, понятно): «шурую» и «чесать домой». Конечно, настроение, когда силушки не меряно, когда серьёзным быть рано да и не поймут. Оно, может, и … сойдёт. А всё же – режет… немного, но чувствительно.
Хотя, не исключено, что не случайно вот это «смешение горизонтов и вертикалей». Мы тут домой «чешем», а над нами мосты небесные перекинуты…»

«В толпе людской всегда заметней
 Мне те, кто в возрасте моём…»

Это так понятно! Это – запись в дневник ощущения, вдруг сформировавшегося в констатацию:
«…мы, ровесники-поэты,
 Перекликаемся в веках».
Вероятно, это ощущение разделит легион поэтов «всех времён и народов». Получился - афоризм.
Вообще-то, тема для кандидатской (или монографии) – а правда, если сравнить стихи известных и ушедших поэтов со стихами современных, написанных в определенном возрасте и соотнести это с внешними событиями и частными в жизни поэтов – появится ли какая-то закономерность в мироощущениях, подводимых этапных итогах и т.д.? Ведь стихи – это внутренний дневник.
Очень любопытно!

«В Китае художник простой проживал»
Тема подсказана Шиловым – другом поэта? Или он – прототип того художника? А может, петуха, под перьями которого скрывается Божественная сущность? Загадка, но в том и притягательность стихов. А фраза: «И словно прошел император вдали» - живо напомнила полотно Иванова «Явление Христа народу» - этот император тоже привиделся вот так же, в отдалении идущим, узнаваемым. Ну и конечно, опять о значении художника («бессмертного бога»): пустяковое, на первый взгляд, стихотворение, вдруг обретает смысл философского осмысления. Сквозь все стихи этого сборника идёт одно «тёплое течение»: поэт – передатчик Чьих-то мыслей, взглядов, слов. У поэта миссия, которая ему, как пророку, может быть и тяжела, и он бы хотел незамысловатой жизни, когда, натрудившись на месте, дающем тебе возможность более-менее комфортно существовать, обняв жену, спокойно спишь до утра. Но в него от рождения («обречён быть поэтом») вложена способность что-то слышать и оформлять это в ритмическую речь, и никуда это не денешь, отравлен этим, исчезни – ведь действительно – в реку кинешься.
Вот об этом и следующее: «ДЕЛАЙ, ЧТО ДОЛЖЕН (И БУДЬ, ЧТО БУДЕТ)» – о следовании своему предназначению. Не знаю, кто такой Арджуна и что он натворил там на поле боя (что из индийского эпоса, это я поняла), но эти опять загадочные слова Кришны:
«Стрелы, пронзая братьев тела,
 Их не убьют - разбудят.
 Впрочем, это мои дела».
Они опять мне о поэте говорят (вернее, о художнике в развёрнутом смысле): мол, твори, твоё творчество разбудит людей, а это и есть твоя задача, для того ты Мне и нужен, для того и создал Я тебя. Через тебя Я на них влияю, «это мои дела». И «БАБУШКИНА СКАЗКА» - о том же: не зарься на чужое богатство (читаю- не используй чужых находок, предшествующих форм и тем, не следуй бездумно за предшественниками), пиши своё, иначе – не будет тебе счастья, упрёки снаружи и собственная бессонница – вот что последует…

«ПИСЬМО СЧАСТЬЯ» пропускаю Шутка, хотя и опять же про поэта. Я вне терминологии этого стиха, поэтому, что заложено в имена и «ашрамы» - не могу комментировать, но, вероятно, что-то заложено. Пусть его с удовольствием прочтут друзья поэта, существующие вместе с ним в том, неизвестном мне, пространстве. Вообще, у Максима существует тенденция – писать некоторые стихи для «посвященных». Это не только индийский эпос, это и та историческая культурная среда, о которой не знаем мы, получившие начатки «классического» образования лишь в средней школе, а потом резко ушедшие в сторону – высшее получали уже в технических вузах, а гуманитарное саморазвитие продолжали в (собственных тесных) временных рамках классической литературы. И Филостратов не знаем, и много чего не знаем, и когда на эти имена натыкаемся (вот и мой кумир Кушнер часто поминает имена, слышанные мною, как тот звон), то, в лучшем случае, поищем на полках глазами «Толковый словарь». Но, к сожалению, шифр таких строк останется для нас шифром, и смысл их – лишь на общепринятом уровне ясен, а глубокий – увы. Остаётся только уповать, что рассчитывающий на всенародное внимание поэт не будет злоупотреблять этими именами и терминами, иначе … нам придётся идти мимо пусть гениальных, но понимаемых нами поверхностно, а потому – неинтересных нам, строк.

А вот «ИНЬ И ЯН» я, признаться – не поняла. Нет, притчу я слыхала – «не жадничай», это я докумекала. Но как это всё со словами?.. И к кому это «Вот так же за слова цепляется дурак»? Ко мне, читателю, или поэту, у которого – «словам тесно, а мыслям просторно», в смысле – мыслей мало, поэтому – носись, куда угодно? И при чём тут «Инь и Ян», о которых я тоже смутно слышала, что это символы мужского и женского начал (или наоборот? ой! Не морочьте мне голову!)... «Ты разожми кулак, добычу брось и драпай!» и дальше «Читатель! разожми кулак». Ну, разожму – и что потеряю и что приобрету?
Короче, не хватило моего воображения всё это свести в кучку и, удовлетворённая, – пойти дальше. Так что пойду, задумчиво поникнув головой.

«Я прочитал в какой-то статье…» - ну, это, чтобы мы не забывали, с чего начался сборник – опять о «пустоте», о смысле и тоска о душевном покое, и упование, что оно будет снова найдено в Судаке. Тут интересна смена размера во второй строфе – впечатление скороговорки, вроде поэт вознамерился о чём-то посетовать, поразмышлять, а потом вспомнил, что в кармане пусто, материальное озаботило пуще идеального, и он заторопился всё свернуть к Судаку, где всё должно снова образоваться.

«Сад», бесспорно, - жемчужина этого сборника. Я уже немного выше о нём написала. Это не жалоба (хотя стихи и перекликаются), что звучит в «Становлюсь всё проще и проще…», это, скорее, какая-то, пусть и промежуточная, но итоговая черта. Это размышление-сомнение: стоит ли посвящать себя поэзии:
«Для чего тогда ты посещаешь сад -
 Ищешь ли себе такого, как ты сам,
 Или поглощен одними только снами?..»,
даёт ли оно то, на что ты рассчитывал, когда в тебе вдруг проснулся этот дар – осознание полноты жизни, исполнения своего предназначения, наконец, счастья, того самого – человеческого: «ты уже не юн - / Тяжела душа и тяжела походка». И это вот окончание: «Если заметут, то я тебя не знаю»… Поэт всё ещё не уверен, что он – поэт? Что «этим» стоит заниматься, что сад – не место его постоянного пребывания, (а не служба, а не чередование «работы с заслуженным отдыхом), а только что-то вроде Горсада, куда мы наведываемся в минуты досуга? Как говорил Ефим Копелян: «Информация к размышлению»… И не только читателю, но и самому автору. И в следующем «Субтильный юноша, убогий Филострат…» во-первых, прекрасное перечисление круга общения (мужского) поэта (скажем, как в «толстых журналах» - лирического героя, хотя мы-то с вами знаем, кто этот «герой»).

Сделаю отступление.
В элегии Гёте «Эфросина» есть изумительные строки:
«Пусть непрославленной я не сойду к теням преисподней!
Только лишь муза даёт смерти какую-то жизнь.
Ведь безликой толпой парят в Персефоновом царстве
Тени тех, что ушли, не оставляя имён.
Если ж кого прославил поэт, он с собственным ликом
Бродит, и он приобщён сонму героев тогда.»

Пусть даже это – миф, легенда, а может, придумка самого Гёте (я нигде больше не читала о такой «норме»), но она так прекрасна и, вообще-то, реальна. Конечно, к сонму героев пока трудно причислить тех, чьи имена вот тут так щедро перечислены, но одно давно известно – упомянутый в стихах имярек хоть строкой в комментарии обязательно останется, (а не только строкой на могильной плите), и это уже заявка на … не буду договаривать, догадайтесь с трёх раз.
Но я не об этом, я о самом стихе – оно продолжение предыдущего, оно о попытках «замены» САДА...
Нет замены, не-е-ту! Разве – к морю оборотиться, т.е. – опять к стихии (недаром же они одного корня – «стихи» и «стихия», о том же и Марина Цветаева в «Искусстве при свете совести»).
Половим блох, (давно мы этим не занимались): «Адью, матант!» Дальше – «Месье, пардон!» То есть ряд французских обращений. Но почему – «матант»? Почему – «тётушка»? Вроде, в обиход обращение к женщине, как к «тётушке» - ещё не вошло. Или в Москве – вошло? Тогда – «Месье, пардон!»

И опять («тема надоевшая», как сказал уже упоминавшийся Е.Л.) про то же «Заполняю жизненный лимит», и о том же в «Когда-то я хотел переделать мир»: кружение, кружение по жизни, городу, земле «в ожидании переправы», потому что переделать мир – невозможно. Но поэт выше сам твердил: «ДЕЛАЙ, ЧТО ДОЛЖЕН (И БУДЬ, ЧТО БУДЕТ)». Или не хватает иногда пороху? И опять якобы бесплодные усилия. Я бы хотела провести параллели с Евгением Левиным. Не стану делать это обильно. Но вот одно из его стихотворений (помещаю полностью, но тут никак отдельной строкой-строфой не отделаешься):
«Грустно, братцы,
Грустно и темно.
По ночам не сплю -
Смотрю в окно.
Не курю,
Давно уж не курю,
Жду, как избавление, зарю.

А грустится мне
От горечи и зла,
От неправды,
Что на сердце залегла,
И ещё
О позабытой доброте
И упущенных минутах
В суете.

Разговоры, объяснения -
К чему?
Все ведут свою негромкую
Войну.
Каждый знает правду - матку
В наготе,
Строит домик свой украдкой
В пустоте.

А потом, на крыше дома
Своего,
Он не хочет больше слышать
Никого.
- Кто там снизу?
Я тут главный в вышине!
До чего ж тоскливо нынче
На Земле».

Это ощущение тоски и бессилия – вот что у М.Л. общего с Е.Л. И выливаются они и в такое вот (у Е.Л.):
«…Я отошёл и охладел,
И крылья отстегнул.
Вокруг так много разных дел,
Забот, страстей разгул.
Я помню всё, но я прошу -
Спокойно дай дышать,
Я больше в небо не спешу
И не хочу летать».

М.Л. 31 год, Е.Л. написал это в 34. Конечно, это могло быть минутным (ну, пусть недельным) ощущением, но так хочется в это время им всем сказать: «Не остуди своё сердце, сынок». Оно, будем надеяться, не остынет... Е. не видел смысла в своём даре, не давал ему «расправиться», не хватался за карандаш, когда идут строки «оттуда», оправдываясь, что ему не до того – он в это время «вкалывал», надо было элементарно работать на «хлеб насущный», в руках в эти моменты «судьбоносные», может быть, мог быть гаечный ключ, баранка «массаита» (это автофургон – на иврите). Е. отказался от своего предназначения, и не он, наверное, один. Поэтому и сочувственно я к М.Л. – есть условия и для бытового существования, и для бытийного – не отказываётесь от САДА.
Смысл жизни – это главное, мне кажется, для мужчины. Женщине легче: её смысл, оправдание – в детях: сохранить и вырастить людьми. По крайней мере, если из нас не получились общественно значимые личности, а лишь «герои домашнего труда», то наше внутреннее оправдание – дети получились хорошие, а уж они, может быть, выполнят то предназначение, в котором и наша доля заключена. Я тут Фамарь вспоминаю, из Библии, ту самую, что дала веточку, приведшую к Иисусу. (Фамарь ничем не отличилась от других, кроме настойчивости сомнительного характера – женить на себе Иуду, одного из двенадцати сыновей Якова-Израиля).
Им же, мужчинам, оправдание в детях – слабая защита, разве если отец-одиночка какого-нибудь гения взрастил… Вот они и маются в поисках смысла своего рождения и существования, и всё время в сомнениях. А жить трудно, и получается в каждом Гамлет с его вопросом и сомнением: может, умереть, только что там в том смертном сне? А мужчины, вообще-то, ища на свою голову приключений, сложностей боятся – сложностей, когда не тело – душа мается. Она в них – без кожи живёт, всё время болит, усыпить её – труд ужасный. Максиму Судак кажется панацеей. Да, на месяц, можно уговорить себя – все мысли в сторону, расслабься и отдыхай. Но кончился отпуск – и опять этот проклятый мир с его обязательностями (женись, водись, убей скуку вечеров, нет давно стихов – страх, а вдруг – навсегда, как тогда, а в обычные дни маму надо навестить, слушать её указы – «не ходи без шапки, есть ли тёплое бельё, когда же ты женишься»). Может, у М.Л. и по другому, но я тоже мать и по себе сужу, как я докучлива к своим взрослым сыновьям, у которых те же мысли, что и у М.Л., но у него – стихотворный дар, а другие – и дары имеют, да не сильные (или не осознаваемо серьёзные, поэтому – отметаемые с порога), поэтому про смысл стараются вообще не думать, заглушая в себе эти мысли повседневностью.

Читаем стихи Максима дальше.
 «Кто-то читает Пруста,» ну, это про меня тоже. Только вот что, если у Максима будут появляться «те самые» фольклорные слова, боюсь, я буду опасаться брать его сборники в руки. Я эту грязь, как всякую, грязь ненавижу. Тут целый разговор можно учинить, но не время... И все эти дискуссии – мол, так говорят, нельзя закрывать глаза, что это – сама жизнь и т.д. Для меня это всё «неактуально» и таким никогда не будет. Аналогия одна – грязь и потому - недопустима, а актуальна она или нет… В частной переписке, если тебе до фонаря, что после смерти – всё равно выползет, как ты «С Божьей помощью *** Аннушку Керн» - это твоё личное дело, но на публику!.. Я, идучи мимо матерящихся юнцов, а порою и дядек, не могу молчать, одёргиваю. Поэтому – сильно разочаруюсь, если Максим будет «позволять себе…»

«Не говорите о поэте» выучу и буду цитировать на наших встречах в Клубе «Автограф», хотя мне очень трудно относится индифферентно к слабым поэтам, особенно в возрасте за 60, ушедших на пенсию с каких-то руководящих и значительных постов и вдруг обнаруживших в себе дар не только сочинять стихотворные строки к 8-му Марта сотрудникам и жене, но и написать «поэму» о своих трудовых доблестных буднях в цехах, на стройках пятилеток и в коровниках, где он конструировал «ёлочки» (это такие были автоматы для доения). Женщины же предаются, в основном, ностальгии по молодости и обязательно пишут о своей любви к природе и Родине. Вот уж где поистине, «игра не ума, а случайных звуков столкновенье».

Так, дальше опять пошла тема Москвы (поэт оправдывает себя ещё и в выбранных темах – кто, если не он). Одно – Гиляровский, проза. Это же одолеть нужно столько страниц! А тут – моментальная зарисовка, и на тебе – уголок, маршрутик любимый, заодно и загадка – а почему это – лучшая из московских дорог. Кто живёт, жил там? Чем замечателен? Ткётся полотно примет, складывающих в факты, разворачиваются события и люди – и вот уже роман, написанный самой жизнью. Вот кто тут жил, вот что он сделал, вот как на нём сказалась и география его жизни, и судьба страны, и судьба вот этого уголка.

«Иду я лихо
 По улице Палиха…»
Во-первых, опять напомнило настроением строки Е.Л. Вот эти:
«…Я пройдусь по городу,
По городу не родному.
Нынче выходной у нас,
Делать нечего.
Есть в кармане пятачки,
Я одет с иголочки.
Чует сердце -
вечером
Буду я
Того...»

А во-вторых, – это опять «Аполлон в гейском клубе», в том смысле, что поэт – как все, но он сродни «бессмертным богам», и пока его не требуют «к священной жертве», он также «в пороки суетного света» – погружен.

В «НАКАНУНЕ» и «Августе», похоже - предчувствие. Недаром у нас в августе да в сентябре в последние годы всё что-то случится. А поэт – натянутая струна, и ему сквозь дрёму жаркого ленивого июля чудятся какие-то грядущие события, и ему жаль немного нас, беспечных крольчат, пребывающих в неведении в своём «нижнем миру».
Ошибаетесь, молодой человек, мы тоже кое-что чуем, только говорить об этом складно не умеем, поэтому и с такой радостью вас вот читаем, благодарные, что вы и за нас, и за вас всё говорите. А шезлонги… Представьте, ходит мимо вас, лежащих в дрёме в Судаке, местный пиит и – презирает, не зная, кто тут перед ним в плавках разлёгся на песочке (как поэта в плавках отличить от обывателя - опять же в плавках?), и мнит тот пиит местный, что вот - он, это да, предчувствует и всё такое, а эти – «тьмы низких истин им дороже…»
 Так что – не надо ля-ля. «Крольчата»! Ишь ты!

В «Августе» - хорошо чередование примет быта и бытия: то строка про пролитый чай, то, перебивая её, про какой-то грядущий катаклизм. И вестник чередуются с мотыльками. Поди – разгадай эти загадки мироздания. Мы, «обычные крольчата», только самолёт слышим, а поэт – уже солнце, встающее на западе – предчувствует. Может, на Востоке? И не солнце, а огонь?

Ну и последнее (у-ф! приходит мой труд к концу. «Ещё одно, последнее сказанье…»)
«ОДИНОКАЯ ДЖОНКА»
Немного завидую Василию Немчинову, ему посвящён небольшой такой шедевр. Бессмысленные строки о корме из росы, но невозможно красивые, особенно в сочетании с «Парусами из небесного шелка». Это образчик чистой поэзии – искусства ради искусства, из тех строк, которые «ни съесть, ни выпить, ни поцеловать». И что с ними делать – действительно – не понятно. Но
«Паруса из небесного шелка
 И корма из вечерней росы, -
 Ты плывешь, одинокая джонка,
 По невидимой глазу Янцзы».
Всё из области мечты и внутренних картин.

Мне просто хочется его процитировать, я убаюкана. Я сплю и мечтаю, сон мой нежен, легок, прозрачен:
«Мимо вечности, мимо мгновений,
 Мимо таинств и мимо блаженств,
 Мимо странных людей и явлений,
 Мимо гневных и мирных божеств;
 
 Мимо Той, в чьих глазницах пустыня,
 А в руках разгулялась коса,
 Мимо Той, что светла, как святыня,
 Чья любовь не имеет конца;
 
 Мимо прошлых заслуг и страданий,
 Мимо омута плотских забот,
 В стороне от вражды стародавней,
 Персиянок бросая за борт;
 
 Мимо ступы и камня Каабы,
 Мимо всех пирамид и пещер;
 Сумасшедший воздушный корабль,
 Устремленный на лунный ущерб;
 
 Без сомнения и без возврата;
 На исходе прощального дня;
 Без придуманного Филострата,
 Без стихов и, увы, без меня.
 
 Но возьми мое сердце ребенка
 И раздвоенный нищий язык,
 По невидимой глазу Янцзы
 Уходя, одинокая джонка...»

Но кроме «просто красоты», там ведь и смысл какой!
Поэт представляет: а что будет, если уйдёт его поэтический стихотворный дар, чего он будет лишён? А вот всего этого… Ну, как её упустить? Как дать уйти. «Возьми с собой». Тут тебе и АС вспоминается с его «Пророком»: «язык –то змеи, но нищий» - бичует себя поэт, и детское сердце, не желающее взрослеть – куда его деть, если уплывёт «одинокая джонка». Да и это – «одинокая». Как бы много нас вокруг их не было – они – одиноки, как «Парус», как джонки…


Поздравляя Максима, не могу не сказать о своих ощущениях. Я получила громадное удовольствие от «В ожидании переправы». Пока писала – вот это «ессе», моя жизнь была «наполнена каким-то новым счастьем» (Боже мой, я уже не могу говорить – какую мысль не скажешь, она уже где-то «отражена», уже кто-то раньше меня её сказал, и все её знают. Сил нет – где найти новые слова? На молодёжный сленг и народный фольклор перейти, что ли, пока и их вот в такой же общинный обиход не ввели и романсы на них не начали писать.

Успехов, Максим!