39. Милан Кернич. Призрак блохи

Призрак блохи
(монопьеса в одном действии)

Вместо введения.
В пьесе присутствует небольшое количество реплик других персонажей кроме главного актера, но по сути, а точнее – по идее пьесы и основному тексту, это – монопьеса.

Время действия – 12 августа 1827 год.

Место действия – Лондон, дом Блейка.

Действующие лица:

Уильям Блейк – английский поэт и художник
Призрак блохи – силуэт в кресле
Кэтрин Блейк – жена Блейка
Мистер Тэтэм – знакомый Кэтрин, принадлежал к так называемой Ирвингитской церкви и заклеймил оставленное ему творческое наследие Блейка как "внушенное дьяволом" и за два дня сжег всё дотла.
Служанка – женщина, пришедшая помогать Кэтрин

Сцена 1

Комната Уильяма Блейка. Посреди комнаты огромный ковер. Горит небольшое количество свеч. Слева, напротив зрителя, большая деревянная дверь. Правее столик. На нем: большая Библия, разбросанные в беспорядке бумаги, бутылка вина и бокал. Справа – большая кровать, на которой лежит сам Блейк. Напротив его кровати, слева в наиболее затемненном месте, в кресле сидит некто, невидимый зрителю, из-за недостатка света.
Блейк что-то тихонько напевает. Вдруг он резко вскакивает с кровати.

Блейк: Да-да, мой милый Роберт. Да. Признаюсь. Я рисовал тебя. Еще тогда. Да.
Не надо меня за это укорять. Позволь я объясню? Понимаешь, я просто пытался сделать лучше. Ну, как тебе сказать… Я не создаю нового! Это все ложь, понимаешь? Я не выдумщик и, тем более, не шарлатан!

Блейк яростно жестикулирует руками и смотрит то на силуэт в кресле, то по сторонам, словно в поисках чего-то.

Зачем мне выдумывать то, что и так есть в моей голове? Понимаешь, Роберт? Я просто делаю его лучше. Вот и ты, мой милый, у меня в голове. Ты так очарователен.
Да-да, я рисовал тебя, признаю. Ну… ну, хочешь – спиши это на мою манию профессионального художника – рисую, мол, что вижу.
Подходит к столу, роется в нем, достает какой-то листок и рассматривает его.

Хотя вот этот, по-моему, очень неплох. Особенно замечательно получился хвост. Ой, прости… Ты не подумай, что все эти чудища, которые я рисую – прекрасны с моей точки зрения. О нет, просто они лучше того, что принято считать прекрасным.
Да-да. Ты же знаешь, Роберт, мои учителя вбивали мне в голову, что нет ничего красивее Бога и действительности, которую он порождает свои божественным сиянием или чем там… Созерцать и запечатлевать это – само по себе удовольствие, оказывается. Так говорили мои учителя.
Удовольствие?! Хм, да разве они понимают, что такое удовольствие? Понимают, Роберт, очень хорошо понимают, но это не для ушей Бога.
Поверь мне, если бы я был уверен, что в церкви я могу получить хоть какое-либо удовольствие, - я бы бежал туда каждое воскресное утро впереди всех. Но я уверен, что его там нет.
То, что для меня – удовольствие, для остальных – чудища, а удовольствие остальных для меня – скука. Нет ничего ужасней скуки, Роберт. Она не порождает ничего кроме страхов и бессилия.
А я что? А я просто пытаюсь сделать лучше. Вот и все.
Теперь понимаешь?

Неловко роняет рисунок на пол

Ты умница. Ты понимаешь.

Растерянно смотрит в одну точку.

Я говорил о твоем хвосте. Да, точно. Видишь ли, мне кажется, нет прекрасного на свете. И ужасного нет. Это все выдумки. Чепуха. Есть ощущение и ничего боле. Я ко всему подхожу с должным вниманием, а иногда и трепетом. Вот представь себе на минутку, что не существует этих несносных прекрасностей и ужасностей. Неужели мой рисунок покажется тебе отвратительным? Неужели грязный, вонючий нищий, просящий милостыню у нашего дома, покажется тебе отвратительным? Неужели богохульство покажется тебе отвратительным? Нет. Так я живу, Роберт.
Странно, что я говорю сейчас с тобой.

Рассмеялся, подошел к столу и налил себе вина, стоит с бокалом.

Ладно, Роберт, я не буду больше тебя рисовать. Не буду беспокоить тебя.
Когда мы, кстати, с тобой последний раз виделись?
Не припоминаю что-то.

Силуэт в кресле: (мужским голосом) Все потому что ты нужен был для другого.

Блейк: Джеймс? Неужели ты?

Рассмеялся, неуклюже разлил вино. Вытерся рукавом халата.

Только не начинай, братец. Если ты и тут повадишься мне докучать – это будет невыносимо.

Говорит, посмеиваясь.

Кажется, месяц назад мы с тобой виделись в доме дядюшки Эктона. Тогда ты еще съехидничал по поводу моей мастерской. «Наконец-то ты сдохнешь с голоду, как и положено непризнанному гению», - сказал ты.
Право, смешно.

Хохотнул, не раскрывая рта.

Но ведь ты знаешь, что мне достаточно быть признанным ангелами.

Декламирует

«Я более известен своими произведениями на небесах, чем на земле»

Указывает пальцем в силуэт в кресле.

Я говорил тебе это. А ты смеялся. Смейся, Джеймс. Я рад, что доставляю тебе удовольствие.
Творец должен отчитываться только перед творцом. Ну еще, перед самим собой, разумеется. Какое мне дело до твоего восприятия? Оно порождено ложным верованием. Хм…
Помнится, в юности, еще в Вестминстерском аббатстве, во время одной из своих ночных прогулок, я наткнулся на одно чудное надгробие. Оно было совсем неухожено, и от него слева уже начал откалываться камень. Но меня поразила надпись. Надпись, выбитая на нем. Знаешь, что там было написано, Джеймс?
«Рожден – 1615.
Отпущен на волю – 1644»
Отпущен на волю! Понимаешь? Я все в жизни пытался делать так, что бы освободиться. Я молился только о воле.
Но ты, видимо, снова смеешься.

Улыбается

Смейся, Джеймс. Я рад, что доставляю тебе удовольствие своими глупостями. Хочешь, еще расскажу что-нибудь? О смерти хочешь? Последнее время, благо события состояние здоровья способствует, она стала занимать меня все больше. А ведь она, дорогой мой Джеймс, не так обычна и обыденна, как всем кажется. Отнюдь. Она – незаурядна, сама по себе.
Я должен тебе сказать, что о ней практически все мои картины. Я и ты, братец, продукты. Да-да, продукты разных миров. Или разных пространств, если хочешь.

Пауза

Лет сто пятьдесят назад меня бы спалили за такие слова.
Ха! Меня бы предали смерти за слова о смерти!

Смеется.

Так вот, братец, наши с тобой миры очень и очень не похожи. Вот ты живешь в мире своего кресла, а я в мире своего бокала.

Поднимает бокал.

Для тебя мой бокал только видимость, а я его ощущаю, я из него пью. Понимаешь? И твой мир кресла чужд мне не полностью только потому, что это - мое кресло.
Я вижу, ты ничего не понимаешь.
Ну вот, смотри.
Ты недавно сказал, что твой знакомый, шляпник… кажется, его звали Меллоун? Мэллоун, прекрасно. Так вот этот самый Мэлоун погиб от гангрены. Верно? Ты мне так сказал. А я тебе говорю, что он не умирал. Как так? Очень просто. Его и не было. Для меня его не существовало до тех пор, пока ты не сказал, что он умер. Так что его смерть ничего не значит для меня. Мой мир не содержит в себе ни единого Мэллоуна, а потому он не может умереть.
Ну наконец-то ты рассмеялся.
А если говорить, о том, как я понимаю смерть, то мне кажется, она сидит где-то внизу, в столовой. Или пьет вино в трактире напротив.
Знаешь, первый вдох и последний вдох нисколько не пугают ее. Потому что жизнь – это просто ирония смерти. Ирония.
Поэтому – я учусь смеяться.

Долгая пауза

Должен признать, Джеймс, иногда я и правда грешу слишком бурным воображением. Иногда я мечтаю. Мечтаю о воле. Или о том, что моя жизнь превратилась в смерть, а смерть в жизнь. И я стал призраком, но все еще живу на земле. Как это банально – мечтать, Джеймс. И как это непростительно – не мечтать. Я очень точно знаю одну вещь. Жить мечтами невозможно, но без мечты – бесполезно. Твоя мечта – деньги, моя – воля и удовольствие.

Пауза

Сейчас ты должен расхохотаться мне в лицо. Потому что, если ты этого не сделаешь, я прогоню тебя к чертовой матери из моего дома!

Ждет секунд пять, потом бросается к креслу с протянутыми кулаками.
Раздается женский голос.

Силуэт в кресле: Ударишь?

Блейк застывает как вкопанный. Роняет бокал на ковер.

Блейк: Я… Ты?.. Джеймс…
Прости. Прости меня. Черт бы побрал моего братца. Опять этот проповедник от денег довел меня. Или я сам себя довел…

Криво усмехнулся.

Полли. Моя милая Полли.

Говорит очень быстро с горящими глазами, жестикулирует руками.

Знаешь, после всех этих лет я обрел странную веру. Веру в судьбу! Конечно же, мне нет дела до всех нелепых рассуждений о фатуме, о нет! Моя вера иного рода! Я уверен, что судьба – это человек. В жизни каждого есть существо, берущее на себя роль судьбы. Понимает оно это или нет, но это так!
Судьба, Полли, улыбается только раз, да и то спиной.

Отходит назад, наступает на бокал, слышится хруст стекла. Блейк непонимающе смотрит на битое стекло, медленно опускается на колени, собирает осколки.

Я думал – ты.

Усмехнулся.
Но мне никто не сказал! А ты ушла.
Я ищу, я постоянно ищу того самого человека. Но его все нет. Не знаю, возможно - мы встречались, но он прошел мимо. А может - я прошел мимо? А, Полли? Может, он ждал меня в ресторане, а я прошел мимо. Может, я спешил куда-то?
Полли?

Стоит на коленях с протянутыми руками, полными осколков.

Почему это была не ты?

Встает, подходит к столу и высыпает осколки. Стоит спиной к силуэту в кресле и зрителю.

Ты говорила, я занимаюсь не тем, чем должен. Но для меня, Полли, «должен» отнюдь не совпадает с «должно».
Ты говорила, я не заработаю на достойную жизнь. Но я зарабатывал не на достойную жизнь, а на радость.
Ты говорила, я слишком беспечен. Но, Полли, поверь, нет ничего серьезнее моей беспечности.
Ты говорила, я ледяной. Но, милая, именно лед наиболее ярко схватывает солнце.
Я знаю, чувства – не обманывают, обманывают – слова. А я устал лгать.

Оборачивается.

Я искал в тебе судьбу. Но это не ты.

Вдруг силуэт разражается хохотом и кричит мужским голосом.

Силуэт в кресле: Ну ты даешь!.. Ну ты даешь, Уил!..

Блейк: Джеймс, снова ты?! Убирайся скотина!

Силуэт в кресле продолжает хохотать. Блейк замахивается на него первым, что попало под руку – Библией. Но силуэт вдруг отвечает юным, мальчишеским голосом.

Силуэт в кресле: Уильям! У тебя в руках Библия. Положи ее. Успокойся. В конце-концов, Джеймс – твой брат. Прояви терпение. Еще чуть-чуть.

Блейк: А? Роберт! (падает на колени) Милый мой брат, прости меня…

Аккуратно кладет Библию на место.

Прости меня, я просто… устал. Я так устал…
Как хорошо, что ты пришел. Ты всегда вносишь в мою реальность какой-то свет, ангельский свет. Сияние!..
Я лягу… Прости, я так устал…

Подходит к кровати, ложится, устало вздыхает.

Роберт, слышишь? Слышишь, Роберт?
Я… Я хочу рассказать тебе одну историю. Ее рассказал мне один мудрый человек. Он ее называл притчей. Мне она так понравилась, что я хочу поделится ею с кем-то, протянуть, словно в ладони – смотрите, что у меня есть…Хочешь послушать? Слушай.
Однажды люди обратили внимание на то, какие прекрасные деревья растут у них в садах. Они очень долго восхищались красотой деревьев, пока восхищение не переросло в зависть. И тогда люди стали подражать деревьям. Они цепляли на себя деревяшки, ходили в деревянных башмаках, даже головные уборы делали из дерева. А самым любимым и модным цветом у них стал – зеленый, естественно. Людям так нравился их внешний вид, и новый образ жизни, что они начали насмехаться над настоящими деревьями, ранее вызывавшими их искреннее восхищение. Их насмешки и ехидство были столь же искренним, как ранее – восхищение.
Так они и жили, оббитые деревом. Жили-жили да умирали, когда приходил срок. Люди, оббитые деревом, рассыпались и падали на землю. А деревья смотрели на них, на трупы, покрытые древесиной, гниющие и разлагающиеся. Деревья улыбались и впитывали трупный сок в себя. Деревья росли.

Тяжело дышит.

Я так устал… Я чертовски устал, Роберт…

Раздается женский голос.

Голос: Я люблю тебя…

Блейк: (резко приподнимаясь на локте) Кэтрин?!

Голос: Я люблю тебя.

Блейк: (кричит) Кэтрин!!!


Гаснет свет.
Сцена 2


Раздаются звуки шагов. Дверь открывается. Входит Кэтрин Блейк с подсвечником в руке. Подбегает к кровати, освещает лежащего на кровати Блейка, - тот что-то бормочет и дрожит всем телом.

Кэтрин: Сейчас, сейчас Уил... Сейчас, милый...

Кэтрин зажигает свечи по всей комнате. На столе оказывается полный порядок, нет следов вина и осколков, разбросанных бумаг. Затем зажигает подсвечник у кресла. Зрителям становится виден силуэт в кресле. Это оказывается Призрак блохи. Но женщина его почему-то не замечает. Тот в свою очередь сидит и не движется.
Заходит служанка и мистер Тэтэм.

Служанка: Миссис Блейк, я привела мистера Тэтэма.

Кэтрин: Спасибо, можешь идти… Здравствуйте, мистер Тэтэм.

Служанка отходит к двери, но остается в комнате, смотрит пристально на распростертого Блейка.

Мистер Тэтэм: Это агония.

Блейк: (поет)

Как дитя. Он тих и мил -
Он пришел и всех простил;
Он изведал горе Сам -
Потому снисходит к нам.

Если ты грустишь порою -
Знай: Творец грустит с тобою.
Если плачешь, удручен -
Знай: с тобою плачет Он.

Кэтрин: Господи, помилуй…

Блейк продолжает петь, служанка медленно подходит. С кресла встает Призрак блохи и тоже подходит к кровати, но его никто не замечает.
Служанка: (срывающимся голосом) Так умирают святые!..


Блейк: (поет)

Радость Он несет с Собою,
Бьется с нашею бедою.
И покуда всех не спас -
Он страдает подле нас…

Призрак блохи медленно подходит к изголовью и касается обоими руками висков Блейка, тот дергается и затихает. Кєтрин начинает беззвучно плакать. Призрак блохи медленно проходит к двери, но у нее останавливается, оборачивается.

Призрак блохи: Рожден: 1757
Освобожден на волю – 1827.

Занавес


Примечания:
Роберт – брат Уильяма Блейка.
Джеймс – брат Уильяма Блейка.
Поли Вудз – девушка, любимая Блейком в молодости.
Призрак блохи – персонаж одной из картин Блейка; желательно что бы костюм актера, играющего Призрак блохи соответствовал виду этого существа.
Текст песни, которую пел Блейк перед смертью взят из его песни «О скорби ближнего».
Все даты и имена точны и имели место в истории.
Все происходящие в пьесе события выдуманы автором, и не происходили на самом деле. Автор осознает, что несколько исказил историю смерти Уильяма Блейка, но пьеса не историческая, а антропологическая. Правда, слова служанки «так умирают святые» в некоторых источниках о жизни, а точнее о смерти Блейка – упоминаются.
Желательно, что бы на заднем плане еле заметно, плавно менялись причудливые фоны и освещение.