Таня из дома у церкви и ее первый мужчина

Хочется жить!!!! Да... Так бывает, когда растает снег. Дышешь маем, морщишься от невероятной бирюзы наверху и топаешь по свеже-салатовой новехонькой траве. Коты свое уже отвыли, зато вопят от радости птицы. Кто не влюблен, злятся, завидуют. А остальные – обжимаются на скамейках в Александровском саду, смеются в переулках, шепчутся в подъездах...
Вот и Таня. И Таня тоже! Потеряла девственность. «Как я могла?! С ним?!» и «Наконец-то! Как хорошо, что с ним!» -- блеск в глазах, липкие дрожащие ладони, суетливость, возбуждение – она преобразилась. Изменилась. Женщиной, конечно же, пока не стала – слишком наивная и инфантильная у нее улыбка и пухленькая (ну настоящий пупсик!) попка. Ребеночек, младенчик, которому удалось выполнить что-то первое, самостоятельное...
А еще, а еще...
Сначала мечтала, потом млела и радовалась. Валентин Александрович. Для нее – просто Валентин, густые волосы с проседью, генеральская осанка, глаза (Бандерес? Джонни Деп? Де Ниро?), улыбка, как молния – блестящая и разящая.
- Таня, вам неимоверно идет розовый цвет!.. Таня, вы сегодня какая-то необыкновенная!.. Итак, она звалась Татьяной... Танечка, мне, пожалуйста, крепкий, без сахара....
Она говорила, говорила, говорила о нем. Как только он впервые появился в их офисе, как только посмотрел на нее – вся обомлела, запылала: «вот он!» Как-никак, обчиталась в свое время Пушкина, Мопассана, Дюма, верила в чувства и принца на коне. Со школы знала, каким он должен быть: старше ее лет на 20, с харизмой, улыбкой, темноглазый, жутко интеллигентный, соблазнитель, властный, с трагическим прошлым и тайной (какой-то дьявольской тайной!).
Вначале я смеялась. Про себя, конечно (не дай бог вслух, Танька – ранимая, депрессивная – обидится!) Но потом прониклась, запереживала. Такого с ней, и в самом деле, еще никогда, ни разу... Тем более, что она такая – и впрям как со страниц «Евгения Онегина» выпрыгнула 25 лет назад в наш огромный город.
Можно было даже беспокоиться (а как же?): большой женатый дяденька, точно, бабник, и тут – вроде как по паспорту большая, а на самом деле маленькая, маленькая наша Танька.
Она считала себя страшненькой. Ну, честно говоря, это было правдой – она всю жизнь была, может быть, толстоватой, не следила за модой, не умела как надо причесаться, косметика никогда не ложилась по-человечески на ее кругленькое, редька хвостиком вниз, лицо. Жутко рассеянная, в своих мирах и книгах, плоскоступая, романтичная, наивная, с черными точками на носу. Танька! Но она всегда была сексуальной. Мы никогда раньше не говорили ОБ ЭТОМ, но ЭТО, кажется, было у нее с рождения. Забитая, скромненькая, она имела странную ауру заморажки, у которой где-то под одеждой спрятано необыкновенное, притягательное чудо. Но берегла она свое чудо для...
Кто кого соблазнил? Это еще тот вопрос.
Девственности своей Таня лишилась банально, по-секретарски. В офисе, при выключенном свете, на тяжелом кожаном кресле. И что, неужели совсем больно не было? Похоже, было не до того. Когда в голове такие мысли и вроде как сбываются мечты, и все если как не у Мопассана, но как в нормальном любовном романе – какая уж тут боль!
Дальше? А дальше вот что... Каждое утро я просыпаюсь под музыку. Окна моей комнаты выходят на церковь, откуда тянется тяжелый стон колоколов. Говорят, что у всех людей, кто живет в нашем доме – неординарные судьбы. Что раньше на этом месте было кладбище, а еще раньше кто-то нашел старинный клад времен татаро-монгольского ига. Ну уж не знаю, не знаю... Сказкам не верю, но: двое жителей из разных квартир в разное время ни с того ни с сего спятили, в доме совершенно точно есть один бандит, куча пенсионеров, я, семейка, которая разводит догов, корейцы, одна шлюха, подростки-наркоманы, Танюха, бывший чемпион Европы по легкой атлетике, когда-то известная актриса и целых три генерала. Короче, дальше - все как в классической мыльной опере. Хотя, оказывается, в жизни тоже так бывает...
Как? О том, что Валентин, Валентин Александрович – ее отец, Таня узнала по фотографии. Я сидела рядом и наблюдала, как она копошит старые мамины бумажки и вдруг... «Ай!»
Когда-то, в далеком-далеком детстве она уже видела эту фотографию, эти волосы, еще полностью коричневые. Если бы мама не умерла сто лет назад (Танька еще на первом курсе была), может быть, она бы гораздо больше расспросила ее о папе, который никогда не видел свою дочку (зная, что она его дочка). Но мама молчала. Все Танькино детство эта табуированная тема безмолвно циркулировала в атмосфере их бедной однокомнатной квартиры, выражаясь в локаничном: папы у тебя нет. Единственный след того, что все же он когда-то был – Танькино отчество, не фамилия, фамилия у нее мамина.
«И сколько раз вы?...»
«Четыре», - голос – не Танькин, очень низкий, глубокий, как пропасть. Зажала в ладонях колени, не шевелиться, в ступоре. Что же, как же? Куда? Как?
Вспоминаются слухи об африканских племенах, где считается, что именно отец должен стать первым мужчиной своей дочки. Вспоминается Фрейд, Эдип, Электра... Танька не шевелится. И тут:
«Но я же его люблю, очень, очень! И он тоже как будто бы... По крайней мере, увлечен, это точно. Разводиться с женой он никогда не собирался ради меня, но... Мы не можем расстаться!», - глубокий, с эхом крик.
«Танька, ты ненормальная? Он – твой отец!»
Она не плачет, я ее не узнаю – обычно – шутка, сарказм, подтрунивание – Танька в слезах и депрессии. Не сейчас, сейчас нельзя. Девочкам можно, женщинам - нет...
Она ничего ему не сказала. Она не хотела отца. Она хотела мужчину с молниеносной улыбкой и полуседыми волосами. Похоже, им было действительно очень даже, очень хорошо вместе. Однажды я их увидела на веранде «Кофебина» у Никитских ворот. Достаточно было сделать вздох, взглянуть, не приглядываясь, чтобы почувствовать эту ауру – двоих, нашедших друг друга и получающих от этого несусветный кайф. Танька из дома у церкви и ее первый мужчина во всех смыслах этого слова. Ах...