Аль Капонин

Щедрое, июньское солнце пробивалось сквозь зелёно-синюю клетку кухонных занавесок. На плите брызгалась маслом яичница, округляя желтоватые бельма на подкопченный потолок, пахло укропом, убежавшим кофе и поджаренным тостом.
- Мама, ничего не покупай, мы всё привезём… - Елена, переложила трубку к другому уху, и прижала её плечом. Она домывала простенькую тарелку с потёртой кремовой каёмочкой, с оголённых локтей капала вода, узкие ладошки были красными и трогательно болезненными. – Кушать! – крикнула молодая женщина в проём двери.
Заспанный муж немедленно появился на кухне, как скорый литерный военного времени.
- Яичница? – он заглянул под нежный локоток.
- Садись, - незлобно шикнула жена, заслоняя ладонью вспотевшую трубку. – Мам, я тебе потом перезвоню, пожалуйста, никуда не уходи…, с твоим склерозом только по магазинам ходить.
На столе скучала любимая кружка со щербинкой и полупустая сахарница. Завтрак дразнил ноздри, распаляя голодное воображение.
- Лен, давай быстрее, есть охота…
- У меня не десять рук, - онемевшая трубка упала на базу, глазунья, под ловким движением, соскользнула на чистую тарелку, тост прыгнул следом, в чашку ворвался поток ароматного кофе, покрываясь слоем густых сливок.
Шурик сглотнул тягучую слюну.
- Может, в парк сходим, на колесе покатаемся?
- А? – Лена посмотрела на мужа, словно он произнёс что-то на древнем Египетском языке.
- Каждый день проезжаю мимо, всё думаю, как там сверху, далеко видно?
Лена присела на край стула, и тщательно вытерла руки маленьким розовым полотенцем.
- Чего это вдруг?
- Так, захотелось, в последнее время никуда не ходим, вот и подумал.
- А мама? Я обещала ей приехать.
Шурик посмотрел в глаза остывающей яичнице, вздохнул, и посыпал густо солью. На улице отчаянно жарило солнце, наполняя жизнь яркими красками, небо с протёртым голубым днищем дразнило невинностью. Тянуло вверх, к лазоревой пустоте.


Александр Капонин с детства слыл оригиналом. Несмотря на скромные физические данные Шурик нравился девочкам ещё с детского сада. Средний рост, щуплость в плечах и тонкость в коленках, возмещалось загадочными голубыми глазами, припухлыми губками и ироничной ухмылкой. К школьному возрасту, он уже имел уважение во дворе, через парочку серьёзных драк, выбитый зуб и мимолётный поцелуй соседки Маринки. Серый мешковатый костюм, заботливо отутюженный мамой, клеёнчатый ранец, тетрадки с кляксами и пахучий бутерброд в бумажном пакете из-под лущёного гороха, - всё это вонзилось в губчатую память Шурика и продолжало жить в виде старой чёрно-белой хроники. Уже трудно вспомнить, кто первый приклеил ему прозвище Капоне. Прилетевший непонятно каким ветром итальянский мафиози занял в душе подростка всё свободное пространство. Итальянец вызревал в Шурике прилежно и не торопясь. К десятому классу Капонин был совершенно уверен, что имя Аль, принадлежащее сицилийскому сыну, это полноценное русское Александр. Купленная, на подаренные в день рождения деньги, широкополая шляпа, дополнилась маминым белым шёлковым шарфиком. Первый пушок на верхней губе, втихаря подкрашивался Ленинградской тушью для ресниц. Единственная белая сорочка стиралась по ночам, чтобы утром, ещё сырую, надеть под новенький уже синий школьный пиджак, и небрежно проходя мимо отличницы Нинки Еремеевой, бросить беззаботное: «Чао!»



Первая любовь, как майская гроза ударила раскатистым громом на третьем курсе Политеха. Красавица курса Елена Гурина после очередной летней практики вернулась королевой. Зрение Капонина преломилось, и «итальянец» сам наскочил на стрелу Амура. Юное, клокочущее сердце бесновалось в груди студента-Шурика, не давая ему, ни спать, ни есть.
Они гуляли в парке Горького. Серый болгарский костюм выгодно прибавлял в плечах, чешские ботинки жали в подъёме, Капоне курил, вставляя в костяной мундштук удлинённую сигарету «Ява-100». В тиснёном кожаном портмоне, скучал последний червонец, а между складок была запрятана мелкая итальянская лира - на счастье. Лена шествовала рядом, дразня прохожих убийственно красивыми загорелыми ногами. Собранные в хвост пшеничные волосы, выбивались солнечными прядками. Она смеялась, слегка склоняя голову набок, словно примеряясь для озорного поцелуя.


Он называл её Бони, так ему казалось романтичней, Лена звала его: «Аль». Целовались они в подъезде её дома, долго и неумело. Завтра не существовало, всё хотелось сегодня, сейчас. На четвёртом курсе они поженились. Гуляли в «общаге», родители узнали о свадьбе только через два дня, Сашина мама плакала, отец дал Шурику затрещину и поцеловал невестку. Свадьбу перегуляли с родственниками. На четвёртый день молодые поругались и решили развестись, на пятый уехали в деревню и прожили аборигенами неделю, снимая угол у церковного сторожа Федосия. Александр учил итальянский по разговорнику, Елена скучала, и скоро забеременела. К летней сессии родилась дочка. Аль продал джинсы и купил огромный букет роз на Центральном рынке. Под окном роддома он провёл счастливую, бессонную ночь. Бони махала ему ослабшей рукой, и, прижимаясь к оконному стеклу, плакала от радости. Сессию сдавали осенью, по письменному разрешению декана факультета. Дочку назвали Машей.


Время летело незаметно, диплом, распределение на Московский экспериментальный мостостроительный завод, должность инженера, халтура по вечерам, иногда кино на последний сеанс, или посиделки с друзьями на кухне. Бони всё больше становилась Еленой, прикрывая располневшие ноги тёплым домашним халатом, она рассказывала уже не Алю, а Шурику о первом Машином зубике, об утреннике в детском саду, о порванных колготках и принесённом с помойки ничейном котёнке. Капонин слушал и засыпал сидя перед выключенным телевизором. Он ездил на картошку в подшефный совхоз, на овощную базу, подрабатывал дворником и разносчиком почты.


Потом была перестройка и девяностые, миллениум и дочкин выпускной. Маша сообщила родителям, что собирается жить отдельно и учиться в Питере на дизайнера. Елена проплакала всю ночь, Капонин курил и молчал в темноту, утром они отпустили дочь, созвонившись и его двоюродной сестрой и договорившись о пригляде.
Старая родительская дача в ближайшем Подмосковье стала для них островком тишины и неожиданно открывшихся увлечений. Елена выращивала клубнику, смородину и кабачки. Александр плотничал и хозяйничал по дому. Приходило время одиноких вечеров.
Елена изменилась, из некогда тонкой блондинки она превратилась в усталую, полнеющую тётушку с серебристыми морщинками в уголках глаз. Годы брали своё, пройден сорокалетний рубеж, силы, потраченные на семью, улетали, словно дым в трубу. После отъезда дочери образовалась пустота, которая становилась невыносимой.


- Ты меня давно никуда не приглашал, - глядя на мужа Елена почувствовала дуновение ветерка.
- Вот видишь? А к маме вечером съездим.
- Я даже не знаю, у меня обед не готов, - она развернулась к плите.
- Перекусим где-нибудь.
- В парке?
- Почему бы и нет, там полно кафешек. Хочешь, в шашлычную пойдём?
- Не знаю, - она задумалась, - мне и одеть то нечего.
- А хочешь, в кофейню пойдем, там есть такая, открыли её недавно, - настаивал муж.
- Не знаю, - уже тише произнесла Елена, явно уступая позиции.
- Горячо, - Шурик прихлебнул кофе и подмигнул жене. Она шумно вздохнула и согласилась. Сборы были долгими, наконец, чета Капониных вышла из дома в полной готовности. На Елене было пестрое цветочное платье, зелёные перламутровые босоножки и маленькая сумочка в тон. Александр облачился в старый, когда-то стильный льняной костюм и сандалии с широкими кожаными ремешками. На его голове красовалась лёгкая сетчатая шляпа.


День проходил благодушно. Были съедены пирожные и выпито кофе, куплены шарики и сделаны фото. Они сидели у фонтана на скамейке и смотрели на голубей, наглых и нерасторопных. Шурик поглядывал в сторону колеса обозрения.
- Давай, сходим?
- Высоко, я высоты боюсь, иди один, - Елена скинула правую босоножку, и облегчённо помахала головой, - я тебя здесь подожду.
- Ты не обидишься, - почему-то спросил Шурик.
- Иди, иди, ноги гудят просто.
- Я быстро, только разок поднимусь и всё.
- Иди уже, - она улыбнулась, уголки губ взметнулись вверх.
- Ты тут не скучай, я тебе сверху махать буду, - договаривал, он, уже убегая.


Перед колесом теснилась очередь, Шурик встал в конец. Колесо возвышалось скрипящей и гудящей конструкцией, над головой Капонина. Оно медленно проворачивало свои жернова, и выплёвывала возбуждённый народ из тесных кабинок.
- Чёрт, как медленно, - выругался Капонин.
- Идите на карусель, там с ветерком катают, - съязвил прыщавый юноша, стоящий чуть впереди.
- Да, я про очередь.
- Это на полчаса, не меньше, а то минут сорок с хвостиком.
- У меня жена, там ждёт, - зачем то поддержал разговор Шурик.
- Надо было с собой.
- Она высоты боится, а я давно хотел прокатиться, вот и…
- Вот и прокатитесь, - парень подтянул штаны и шмыгнул носом.
«Машке ровесник» - подумал Капонин, а вслух произнёс. – Не судьба значит.
Парень посмотрел на странного посетителя и сплюнул в траву, - Судьба, дядя, ждать не будет, а жена всегда подождёт.
- Ладно, - Шурик махнул рукой, и, отойдя от очереди, прислонился к сетчатому забору. Рука потянулась к пачке с сигаретами. Под носом чиркнула чужая зажигалка.
- Стольник дашь? – Тот же парень вырос перед глазами, как приведение.
- Что? – Не понял Капонин.
- Сто рублей дашь? Проведу без очереди.
- Дам, - пообещал Шурик.
- Стой здесь, я ща! – Он испарился так же мгновенно, как и возник.
Шурик поднял голову вверх и с надеждой посмотрел на разноцветные кабинки. Даже в тени было душно, пахло подгоревшими пирожками.
- Идём, - пацан тянул его за рукав.
Они обошли забор и нырнули в плетистую калитку.
- Сергеич! - крикнул парень.
- Чего орёшь? – из дощатой будочки показался худощавый мужичок.
- Вот, посади клиента, торопится очень.
- Торопится, - проворчал тот и махнул рукой, - На тот свет никто не торопится, а на колесо торопятся, пойдём! – скомандовал мужичок.
- Э-э, дядя, - парень многозначительно протянул руку.
Капонин вложил в неё сторублёвку.
- Ну, где ты там, застрял?
- Иду! – заторопился Шурик.
Они прошли сквозь дощатый помост, и вышли к посадочной площадке с другой стороны.
- Я тебя отдельно посажу, чтобы шума не было, публика здесь дюже скандальная. – Мужичок почесал затылок. Капонин полез в карман.
- Спасибо Вам большое, у меня жена там…
- Да знаю я, знаю…
- Сколько я Вам должен.
- Потом, потом. Сейчас остановится, ты сюда подныривай и в кабинку, а я народ попридержу, ну, с богом, - он легонько подтолкнул Капонина в плечо.
Кабинка остановилась, и Шурик тенью скользнул вовнутрь. Дверь с грохотом захлопнулась. Небо качнулось и поплыло навстречу.


Капонин распластался на жёстком сидении, он ждал, когда кабинка поднимется повыше. Ему было немного стыдно, что он пролез без очереди и одновременно какой-то ребячий азарт овладевал им, захотелось свистнуть или крикнуть туда вниз, в покорную толпу. Яркое солнце слепило пластиковый козырёк. Москва уплывала вместе с деревьями, домами и шумными улицами. Сверху всё было по-другому. Зной прорывался сквозь решетчатое нагромождение балок и перекрытий. Полосы теней скользили по Капонину, невесомой прохладой. Восторг наполнял душу.
- Эй, э-эй! – крикнул он. Шурик поискал глазами фонтан, - Лена! – руки взметнулись вверх и медленно опустились вниз. - Высоко, не увидит.
Шурик устроился поудобнее на сиденье и стал ждать, когда колесо вознесёт его к самой верхней точке. Кабинка слегка покачивалась, он закрыл глаза и представил, что летит. Не получилось, тогда он стал смотреть в небо, так, чтобы не видеть земли. Создавалось впечатление, что он парил, высоко, высоко, свободный и лёгкий. Ещё немного воображения и пропал козырёк, железные стенки и сиденье, Капонин расставил руки в стороны, и, прищурившись, воспарил.
Кабинку резко качнуло и застопорило. Аттракцион закончился, дверь распахнулась, и улыбающийся седовласый распорядитель произнёс:
- Prego.
- Мерси, - с улыбкой ответил Шурик.
Распорядитель скорчил гримасу и отвернулся,
- Francese?! – не скрывая раздражение холёный мужчина, жестом предложил выйти.
- Быстро, что-то у Вас, а Сергеич где?
- Immigrante? - добавил распорядитель и тут же забыл о посетителе.
В кабинку усаживались шумные японцы или китайцы. Капонин сошёл вниз по чистенькой лестнице и постарался сориентироваться. Что-то было не так. То ли забор, то ли деревья, то ли люди, всё напоминало декорацию, и всё было не то. Он вышел на аллею и повернул назад, - не сюда, Тьфу, ты чёрт, с другой стороны что ли.
Он обошёл вокруг, нехорошее предчувствие шевельнулось под сердцем. С другой стороны тоже всё было не так. Холодный пот выступил на лбу.
- Молодой человек, как к фонтану пройти, - окликнул он проходящего мужчину.
- Cosa?
- К фонтану, «дружба народов» называется.
- Turisto?
- Сам, ты турист, москвич я.
- Mosca? Russo turisto? – белозубо улыбнулся гражданин.
- Фонтан. – Капонин руками показал, как льётся вода.
- Che? La Fontana? A due passi, - кивок головы в сторону тенистой аллеи.
- Спасибо, мерси, чао, - махнул на него Шурик, - надо у кого-нибудь, из своих спросить. – Он огляделся. Аллея была совершенно незнакома.
«Укачало что ли, или изменилось всё здесь, не понимаю» - думал он? ускоряя шаг в указанном направлении.
И действительно, вскоре он увидел небольшой фонтанчик, скорее похожий на питьевую колонку. Возле него резвились дети и неторопливо гуляли праздные люди.
- Попал, - вырвалось у него. Страшная мысль ворвалась в сознание и накрыла его ледяным панцирем: «Это не Москва».
Ноги стали ватными и непослушными, реальность пугала. Капонин покрутил головой, стараясь отогнать наваждение. Наваждение не исчезало, напротив всё четче и настойчивее требовало признания.
«Бежать!» - молнией пронеслась мысль, - «это глупый розыгрыш, это сон». Он сделал шаг, другой, третий, движение вырвало его из состояния ужаса. Люди с удивлением смотрели на бегущего человека с открытым ртом. Шурик поднажал, в боку закололо. Чтобы не упасть он опёрся на низенький декоративный заборчик. Парк закончился. Улица, заполненная машинами, ожила. Шум ворвался в сознание. На другой стороне на никелированных стульчиках, под скромной вывеской «Il Caffe», сидели редкие посетители. Капонин согнувшись от боли, шагнул на проезжую часть.
- Cretino! – высунувшись до пояса, выкрикнул таксист, остальные водители присоединились к нему, яростно жестикулируя из-за прохладных стёкол.
- Пошёл ты, знаешь куда? – Выпрямившись, Шурик погрозил хаму кулаком. - Развелось придурков…
Стульчик лязгнул под уставшим телом, Капонин снял шляпу и вытер пот. Только тут он заметил, что за столиком, напротив, сидела девушка в огромных дымчатых очках и смотрела на него, слегка наклонив голову.
- Прошу прощения, если помешал, бок прихватило, - он вымученно улыбнулся.
- Si?
- Бок заболел, давно не бегал, вот чёрт, она же не понимает. Болит.
- Com’ e` successo? Come si sente? Chiamarvi l’ambulanza? – девушка имитировала телефонный звонок.
- Нет, спасибо, сейчас пройдет - замотал головой Шурик.
Бесшумный официант заменил пепельницу и мягко вытянул губы:
- Cosa desidera?
- Ничего, - Капонин жестом остановил его.
Мужчина ждал, словно не понял.
- Воды, - попросил Шурик, и повторил на почти забытом итальянском, - Acqua.
Официант улыбнулся и исчез, через секунду на столе появилась красивая бутылочка и стакан. Огромными глотками Капонин осушил ёмкость.
- Come si sente? – спросила девушка и сняла очки.
- Ничего, - Шурик поднял взгляд и застыл.
- Come? – Глаза девушки искрились.
Капонин не верил происходящему.
- Бони?
- Ci conosciamo?
- Это я, Аль.
- Аl?
- Аль Капоне.
- Scherza? – засмеялась она звонко и до боли знакомо.
- Я не шучу. Ты здесь? Почему?
- No capisco.
- Ты же Бони?
- Si, sono Boni.
- А я Аль, твой муж…, l’uomo, - добавил он.
- No, no, - замахала руками девушка и прыснула в ладошки.
- Бони, разве ты меня не узнаёшь? – Шурик обвёл лицо пальцем, - я Аль Капоне.
- Lei e comedianto?
- Нет, я не артист, я случайно здесь, я сам не знаю, как я здесь очутился, но ты очень похожа на мою жену. Она там осталась, в Москве.
- Mosca?
- Да, в Москве, а я тут. Я даже не знаю, какой это город. Где я? Dove io? – выплыло в памяти.
- A Rimini.
- Рим?
- No? Non e Roma, e Rimini.
- Римини, час от часу не легче. Бони, помоги мне?
- Bisognia chamare un carabiniere.
- На черта мне полиция, у меня даже паспорта нет, мне домой как-то надо.
- No capisco. Polizia? – Она снова показала на телефон.
- Нет Бони, нет, - Шурик схватился за голову. – Что происходит?
- Аl, - позвала девушка, Капонин поднял на неё глаза.
- Милая моя Леночка, как же я тебя любил, какая же ты у меня хорошая.
- Scusi, - звонок мобильного прервал их разговор, Бони защебетала в маленькую серебристую трубку. – Devo andare. Tante cose!
Сорвавшись, как птичка, она вспорхнула и, бросив несколько звонких монет на столик, быстро пошла к выходу. Капонин проводил её взглядом, не смея остановить.
Через секунду Шурик поднялся и туманным взглядом обвёл вокруг себя, без всякого сомнения, это была не Москва. Молчаливый официант, как по команде просочился между столиками и любезно вытянулся перед Капониным.
- Тебе чего? Ах, да, - Шурик потянулся к кошельку, - вот, возьми, сдачи не надо, - он протянул сторублёвку. Официант аккуратно взял купюру и вопросительно заглянул в глаза странному туристу.
- Souvenir?
- Бери, бери, этого наверняка хватит, - Капонин похлопал его по плечу, и устало подмигнул. Неловко развернувшись, он двинулся к выходу, сдвигая по пути стулья и столики.
- Orso, - прошипел официант и ловко сгрёб со столика оставленные Бони монетки. Сумма покрывала и кофе и бутылку воды туриста. Он усмехнулся и, насвистывая, вернулся к бару. Покрутив в руках незнакомую купюру, он пристроил её под магнит на холодильник, где хранил счета и чеки.


Город лежал под ногами Капонина, и, изнывая от летнего зноя, парил остатками влаги. Низкие, домики, словно сошедшие с картинки, поражали аккуратностью и скромностью. Он бродил по узким улочкам, слушал плохо знакомую речь и успокаивался. Сердце уже не билось сумасшедшим ритмом, в голове не гудело, в ноги возвращалась и упругость. Ему показалось, что он помолодел. Вдали промелькнуло море. Шурик прибавил шагу.
«Я должен увидеть море», - с тоской закралась мысль. Он вспомнил, как они собирались с Ленкой поехать после защиты диплома, потом после рождения Машки, следующие сборы сорвались по болезни, он тогда здорово простудился и провалялся месяц с воспалением лёгких. Последний раз они планировали поездку два года назад, заведомо понимая, что вряд ли что сложится, дочка заканчивала школу. Море оставалось мечтой, красивой, манящей и далёкой.
Он знал, где оно, инстинктивно, по неуловимым признакам. Не минуты не колеблясь, он направился к нему. Он выбирал теневую сторону улицы. Не боясь заблудиться, Капонин шёл навстречу солёному бризу.
Город расступился, и на сколько хватало взгляду, открылся горизонт, соединяющий две стихии – море и небо. Узкая земляная тропинка змеёй вилась у ног. Почти у самого берега дорогу перегородил высокий забор. Жёлтая надпись, оповещала, что дальше прохода нет. Шурик примерился и, уперев ногу в перекладину, с проворством перемахнул сетчатую раму.
- Понастроили, чёрт бы вас всех тут побрал, не пройти, не проехать к морю.
Справа расстилался изумрудный газон, за ним живая изгородь из кустов, за нею виднелся край бассейна и чудесный коттедж. Слева был разбит сад. Невысокие деревья отбрасывали редкие тени. Капонин взял левее. Газон сменился почти белым песком, ноги Шурика очутились в воде. Несильная волна ударила в колени.
- Эй, синьор!? – окликнул его кто-то с высоты.
Шум прибоя мешал расслышать, Капонин сел на песок, подставляя ноги прохладным пенистым волнам.
- Синьор, коза фа куи? – Человек в чёрной форменной рубашке спускался к морю со стороны дома. Его правая рука лежала на бедре, придерживая внушительную резиновую дубинку.
- Чё надо, - Капонин вскочил и принял боевую стойку.
- Спокойно, - охранник насупился, - ты наш, что ли?
- Какой ваш?
- Во придурок? – Чернорубашечник снял с пояса дубинку и, ловко подбросив в воздух, поймал её. – Турист, что ли?
- Вроде того, - опустил кулаки Шурик.
- Ты чего надпись не читал, там же ясно написано, частная территория.
- Мне к морю надо было.
- К морю, ща по кумполу получил бы и кранты. Во совок даёт.
- Сам ты, совок, я только взглянуть хотел.
- Взглянул? И будет, давай топай за мной.
- Куда?
- На выход, и без глупостей, - охранник перебросил дубинку из одной руки в другую.
Они вышли на каменистую дорожку, которая привела к беленькой будочке, и кованным решётчатым воротам.
- Дай-ка мне паспорт твой посмотреть, на всякий случай, - охранник протянул руку.
- Дома забыл.
- А дом где?
- В Москве.
- А здесь, каким чудом оказался, без документов?
- Вот именно, что чудом, вот бумажник есть, проездной на метро, ключи, платок, расчёска.
Охранник взял портмоне и заглянул вовнутрь. - Не густо, ты чего с деревянными-то?
- Других нет, я вообще здесь случайно.
- А это кто? – Он ткнул пальцем в фото.
- Это жена и дочка.
- Понятно, тебя как звать?
- Александр.
- Слушай Александр, здесь живут уважаемые, серьёзные люди, тебе просто повезло, что напоролся на меня, другой бы чикаться с тобой не стал. Просекаешь?
- Просекаю.
- Дальше. Как ты сюда попал и зачем, не моё дело, только предупреждаю – перелезешь ещё раз через забор, спущу собак. Понял?
- Понял, не дурак.
- Вот и хорошо, давай топай! – чернорубашечник открыл калитку.
- Слушай, скажи, где здесь консульство наше.
- В городе ищи.
Калитка захлопнулась, Капонин остался за забором. Он медлил.
- Эй, послушай, ты из Москвы давно? – сквозь прутья ограды на Шурика смотрело грустное лицо охранника.
- Часа полтора, не больше, - Капонин сплюнул и зашагал в город.

Бордовый кабриолет окатил Шурика душным потоком воздуха. Капонин шагнул на обочину, и посмотрел вслед проехавшей машине. Красно-алые стопы, похожие на кошачьи глаза, моргнули и застыли в призывном горении. Автомобиль остановился. Шурик подошёл ближе. За рулём сидела маленькая сухонькая старушка, лет семидесяти с небольшим хвостиком. Ажурная розовая блузка глухо застёгнутая на шее, щедро распахивалась на руках, обнажая тоненькие загорелые ручки, цепко держащие руль. Короткая стрижка, морщинистое бронзовое лицо, подведённые губки и бровки, завершали картину.
- Lei porta?
- Что? Нет, спасибо. No, grazie. У меня денег нет, - non i soldi! – Капонин потёр большой, и указательный палец.
- Садитесь, до города очень далеко, - неожиданно по-русски сказала женщина.
- Спасибо, - Шурик потянулся к двери.
- Заблудились?
- Почему Вы так подумали? – дверь авто приветливо открылась.
- У Вас такое лицо.
- Какое?
- Потерявшееся.
- Потерянное? – поправил Шурик.
- Si, si, потерянное, - закивала она головой.
- Я здесь случайно.
- Вы из Москвы?
- Да, а что, это так бросается в глаза?
- Бросается, это buttare?
- Бросается это значит очень заметно.
- Понимаю. Я была в Москве один раз.
- Вы хорошо говорите по-русски, - Капонин устроился в кресле и попробовал улыбнуться.
- Si. У меня мама русская, она умерла давно, venti anni fa.
- Ясно, а меня с детства итальянцем звали.
- L’italiano? Это интересно, vi piace L’italia?
- Люблю, - вздохнул Шурик и посмотрел на лазоревую полоску моря, исчезающую за буйно растущими изумрудными деревьями.
- Мне бы в город, там, где парк, где колесо, аттракцион.
- О, no, no, Rimini там, дальше, а парк здесь, ближе в послегороде.
- В пригороде?
- Si, пригород.
- Как Ваше имя? – старушка мельком взглянула на пассажира.
- Простите, я не представился, меня зовут Александр, можно просто Аль.
- Al? Alfonso?
- Просто Аль! У меня прозвище было в школе Аль Капоне.
- О, Al Capone e bandito, anche Lei e bandito?
- Нет, я не бандит, я инженер мостостроитель. Il ponte, понимаете?
- Вы строите мост?
- Проектирую, - Капонин попробовал показать, как он чертит на кульмане, - рисую.
- Я понимаю.
- А как Вас зовут?
- Елена.
- Как мою жену, - добавил Шурик в задумчивости.
- А что Вы делаете здесь? Отдых, бизнес?
- Что я здесь делаю? - повторил он. - Сам не знаю.


Дорога поднималась вверх. Теплый морской ветер ласкал правую руку, с засученным рукавом пиджака, нагретый металл двери щекотал прижатую к нему ладонь.
- Елена, мне нужно на аттракцион, на колесо обозрения.
- Хорошо, я довезу Вас, - спокойно ответила старушка.
- Мне нужно вернуться.
- Всем нужно возвращаться.
- Мне нужно вернуться домой.
- Вам здесь плохо?
- Мне здесь не уютно, там моя жена.
- Почему Вы не взяли её с собой?
- Она высоты боится?
- Высоты? А, понимаю, самолёт.
- Если бы, - Шурик увидел как над крышами домиков и кронами деревьев мелькнул полукруг колеса, словно детская игрушка.
- Стойте, стойте.
Машина резко остановилась, испуганная женщина уставилась на пассажира.
- Что случилось?
- Я выйду здесь, так ближе, по этой дороге я сюда шёл.
- Хорошо, счастливого возвращения.
- Спасибо, вот возьмите, - последняя, третья сторублёвая купюра легла в маленькую женскую ладошку.
Старушка Елена рассмотрела их, и покачала головой.
- Они стали другими.
- Всё меняется, - заметил Шурик.
Машина плавно скрылась за поворотом, ловко вписавшись в общий поток. Бумажник был пуст, но это нисколько не смутило Капонина. Последняя ценность была спрятана за подкладкой. Он извлёк монетку.
- Мелочь, такие уже не в ходу, - произнёс он вслух.
Лира потускнела, Шурик потёр её об штанину. «Надо было в море бросить», - он обернулся и немного подумав, положил денежку в карман.
Капонин твёрдо решил, что в посольство не пойдёт, да и что он там скажет, ни паспорта, ни свидетелей, одна фантасмагория. Надо искать способ вернуться, и способ этот колесо обозрения, именно с него начался этот кошмар.


Парковая калитка захлопнулась перед самым его носом. Суровый широкоплечий бугай, выставил вперёд ладонь шириной с две Капонинские ступни.
«Опоздал, уже закрыли» - кровью стучало в голове.
- Мне туда надо, - попытался договориться Шурик, пролезая плечом вперёд.
Бугай дёрнул задвижку и произнёс длинную тираду высоким визгливым голосом. Из всего сказанного было понятно, что попасть в парк не удастся.
- Идиот! – обиделся на него Шурик.
Бугай удивлённо замолчал, а затем выдал такое, что Капонин предпочёл уйти, и не доводить до греха. Колесо было близко и недосягаемо одновременно.
- Плевать я на тебя хотел, я всё равно буду там, - кинул Шурик на бегу.
Забор был не высоким, но ни где не было даже маленькой лазейки, более того, закатное солнце только добавляло яркости, просвечивая улицу насквозь.
Он решился, не обращая внимания на людей, Капонин подпрыгнул и ухватившись за верхнюю перекладину подтянулся.
- Синьор Капоне! – услышал он за спиной. Руки разжались.
У парапета стояла Бони.
Ноги подкосились, он сел на землю. Стальная решётка впилась в позвоночник. Перекинув ногу через байк, на него смотрела та самая Бони-Ленка, в которую он влюбился студентом. Потёртые тугие джинсы со стильными штопанными дырочками, коротенькая маечка с дурацкой надписью, рыжие ботинки на толстой подошве, и чёрный блестящий шлем, превращали итальянскую диву в почти русскую девочку из далёких восьмидесятых. Она встряхнула пепельными волосами, волна счастья добежала до его сердца.
- Che cosa fa?
- Я хочу перелезть через забор, - он показал на решётку.
- Perche?
- Парк закрыли, а мне надо туда, - палец уткнулся в пустоту.
- Lei arrestera i carabinieri.
- Бони, помоги мне, это всё не может быть правдой, это всё наваждение, я должен сесть в колесо и попытаться вернуться.
- No capisco.
- Как мне объяснить, мне нужно вверх, взлететь, - Шурик поднялся и, расставив руки, изобразил самолёт.
- No capisco, - Бони пожала плечами.
- Да, что ты всё заладила, не понимаю, не понимаю, я сам ничего не понимаю.
- Lei e comico.
- Я кретин! - крикнул Шурик.
Бони весело засмеялась.
- Господи, как же ты похожа на мою Ленку, она у меня там в Москве осталась у Фонтана.
- La fontana?
- Да, фонтан, дружба.
- Posso portare.
- Нет, это не то, совсем не то, у Вас нет такого фонтана.
- Per favore, - она протянула ему шлем.
- Что ты хочешь?
- Si accomodi! - Она завела мотоцикл и похлопала ладошкой по сиденью.
- Господи, что я делаю.
Мотоцикл взревел, Шурик обхватил девушку за талию, и прижался грудью к её хрупкой спине. Бони достала из кармана тонкий бело-зелёный платок и моментально соорудила на голове бандану. Земля ушла из-под ног, двигатель набрал обороты, ветер ворвался в лёгкие. Город замелькал калейдоскопом. Захотелось крикнуть, шлем мешал, сдавливая голову. Закладывая крутые повороты, Бони рвалась за город. Её волосы выбивались из-под тугого платка и хлестали по его шее. В висках застучал пульс. Серое полотно дороги превращалось в жёсткую стальную ленту, сверкающую под заходящим южным солнцем. Он чувствовал девушку всем телом, как тогда, в первый раз. Что-то нарушилось в нём, сдвинулось и полетело к чёрту! Память обрушилась водопадом. Он вспомнил этот город, застывший на рождественской открытке, подаренной ему женой, улицы, изученные по путеводителю для туристов и море, столько раз снившееся там, в дождливой Москве. Бони вжалась в байк, Шурик прижался к ней сильнее, монетка врезалась в ногу.
Скорость нарастала, небо летело навстречу, азарт, страх и свет смешалось в груди и вырвалось наружу с криком!
- Лена! – он отпустил её и расправил руки, приготовившись к полёту. Яростный ветер сорвал шлем, ослепив глаза невыносимо белым светом.


Скорая помощь, мерцая синим проблеском, неслась по шумным Московским улицам. Водитель, предугадывая пробки, вовремя сворачивал в переулки и чудом протискивался между припаркованными автомобилями. Медсестра, безуспешно пыталась куда-то позвонить. Молодой доктор в помятом халате, наброшенном поверх синей форменной куртки, держал Шурика за кисть руки, нащупывая пульс.
Елена тихонько плакала, гладя мужа по бледной щеке.
- Что же Вы мужа одного отпустили? – Скосился на неё доктор.
- Он здоров был, прокатится хотел.
- Здоров, - доктор взглянул на часы и замер, - где Вы сейчас здоровых мужиков видели, - продолжил он с видом профессора.
- Я ждала, ждала, смотрю, скорая едет, у меня всё внутри оборвалось…
- Марина, дай валерианы, - обратился он к сестре.
- Господи, какие мы все нервные. За мужиком смотрела бы лучше, покататься ему захотелось… сегодня покататься, завтра ещё чего…
- Давай быстрее, хватит копаться.
- Щас найду, не напасёшься на всех, - Марина передала несколько желтеньких таблеток.
- Вам дать запить? – доктор потянулся к портфелю.
- Спасибо, - Елена положила таблетки в рот и проглотила их.
- А Вы не знаете, что за Бони такая, которую он звал, - спросил доктор.
- О господи, - вздохнула Марина, - кто ж их не знает этих Бонек.
Елена поправила завернувшийся обшлаг рукава на мужненом костюме.
- Что Вы, совсем не то, что Вы подумали. Бони – это я. Так меня раньше Саша называл.
- Мой тоже, меня, рыбкой называл, теперь только дурой.
- Марина Евгеньевна, займитесь делом, - отдёрнул её молодой доктор. - Вы не переживайте у нас таких случаев за неделю, больше тридцати, жара, солнце, слабое сердце, вот и вашему напекло…, - он покопался в кармане и выложил на дерматиновое сиденье рядом с Еленой итальянскую лиру. – Возьмите, в кулаке у вашего мужа зажато было.
- Это у него на счастье, - тихо шепнула Лена.
Машину тряхануло, водитель матернулся. Капонин слабо застонал. Елена прижалась к нему и слёзы сами вырвались из глаз солёными капельками.
- Аль, миленький, только не умирай, слышишь, не умирай, - она теребила его за мокрую расстёгнутую рубашку.
Закатное солнце, пробивалось сквозь матовые стёкла с красным крестом, пытаясь дотронуться до его лба.