Розы для Марины

               

 Грузовик остановился и Валька легко, совсем по-мальчишески спрыгнул на тротуар. Махнул шоферу рукой в знак благодарности, огляделся и быстрым шагом направился к парадному подъезду. Зимнее солнце играло холодными лучами в лужицах подтаявшего снега. Как будто совсем не было войны.
- Привет, дед Роман, - приветствовал Валька старого дворника, хмурого и всегда напевающего себе в усы революционные марши Романа Васильевича. Тот промычал что-то в ответ и, конечно, Вальку не узнал – высокого, в длинной шинели с лейтенантскими кубиками на петлицах.
Молоденький лейтенант побежал через две ступеньки наверх по массивной лестнице, на ходу снимая перчатки и расстегивая ворот шинели. Знакомая дверь, обитая потертым от времени дерматином, звонок – третий снизу с надписью «Орловы. Звонить три раза», за дверью тихо. Дом совсем опустел.
Он отдышался и трижды позвонил. Открыли не сразу. Послышались шаркающие шаги, и Аглая Степановна угасшим голосом спросила:
- Кто там?
- Это Валя. Потапов. Откройте, Аглая Степановна.
Защелкали, задвигались замки. На пороге стояла совсем еще молодая женщина с измученными голодными глазами. Горло ее было перевязано махровым платком. Заходи, заходи - показала она жестом, и быстро захлопнула за вошедшим тяжелую дверь. Они прошли узким и темным коридором и вошли в небольшую, но аккуратно убранную комнатушку. В ту самую, где он впервые поцеловал Марину .
Здесь Аглая Степановна обняла высокого военного, отстранилась и внимательно на него посмотрела.
- А ты повзрослел, Валя, - сказала она.
- Мы все стали старше немного, - сконфузился лейтенант и отвел глаза. Но тут же спохватился, будто вспомнил что-то, поставил на стол свой вещмешок, раскрыл его и достал четвертушку буханки хлеба, банку тушенки, несколько коробков спичек, и немного соли в примятом бумажном пакете.
- Это вам, - развел он руками, - я завтра на фронт уезжаю, и хотел…хотел повидать вас…и Марину. Она в городе?
Аглая Степановна кивнула.
- Она работает. Сегодня в дневную смену на заводе. Вечером придет. Ты дождись. Дождись ее, Валюша. Садись вот. Садись.
- Я не могу до вечера. Мне через два часа уезжать нужно.
Он опустился на стул, не снимая шинели. Идти ему было некуда. Родители погибли еще пол года назад, а дом, где они жили, немцы разбомбили совсем недавно. Молодчики из «Люфтваффе» разнесли во время того налета целых два квартала. Он был там, у груды развалин, растянувшихся на километры. Постоял и пошел прочь. Здесь уже ничего не напоминало о родителях.
У него оставалась только Марина. Но и о ней он не знал почти ничего. За те девять месяцев, что гремела война, он не только потерял ее из вида, но и не писал ей. Писать было некогда. Лишь однажды за все это время, Валя оказался здесь в своем родном городе, но тогда не застал дома ни Марину, ни Аглаю Степановну. И вот теперь, он сидит в этой маленькой комнатке и молча смотрит в деревянный пол. Говорить ему ни о чем не хочется. Вот и сегодня он не увидит Марину. Увидит ли ее когда-нибудь?
Его мысли прерывают звуки очень похожие на короткие всхлипывания. Так и есть. Это у окна, завернувшись в шаль, тихо плачет Аглая Степановна.
-Что вы, тетя Аглая, - вдруг так тепло и совсем по-родственному назвал ее Валя, - зачем же плакать? Живы и хорошо, зачем вы это? – он не знал, что еще сказать в утешение и чувствовал себя болезненно беспомощным. Валя подошел к Аглае Степановне, взял ее слабую руку в свою ладонь и губами коснулся длинных, пожелтевших пальцев своей учительницы музыки, пальцев матери его любимой девушки. Ее ладонь чуть вздрогнула от неожиданности, но потом она сама вся прижалась к тяжелой шинели молоденького лейтенанта и заплакала с новой силой. Ему на мгновенье показалось, что она прощалась с ним. Прощалась навсегда.







- Приехали, товарищ полковник! – шофер оглянулся на своего начальника. Тот очнулся от слабой дремы и выглянул в окно автомобиля. Двор подметала грузная женщина в светлом платке.
- Здравствуйте, - обратился к ней военный, - а что же дед Рома, не метет уже?
- Уж год, как не метет, - пробурчала дворничиха, - Рак, говорят, его сожрал. Всего. Без устатку.
- А Марина Орлова, она здесь? Девушка, из сороковой квартиры? С мамой она жила, Аглаей Степановной. Не знаете?
- Марина Николаевна, как же! Знаю. Где же ей быть-то! Здесь, здесь. А вы ей кто будете-то?
Полковник вышел из машины, одернул китель и поправил фуражку. Даже теперь, когда китель его был сшит из дорогого сукна, когда грудь блестела от боевых наград, а правую щеку от уха к подбородку рассекал побелевший шрам, в нем без труда можно было узнать Валю Потапова. Шофер подал ему букет шикарных роз и он, козырнув дворничихе, по обыкновению быстрым, но четким шагом пошел к подъезду навстречу своей любви. Когда он скрылся за массивной дверью, дворничиха спросила его шофера:
- К Орловой, что ли намылился, генерал-то твой?
- Не генерал, а полковник, - поправил тот деловито.
- Какая разница, - она тяжело вздохнула, от чего-то досадно сплюнула в сторону и продолжила махать метлой.

И снова дверь, обитая дерматином. И три коротких звонка.
Он даже не узнал ее в первую секунду. На него смотрела уставшая, сутуловатая молодая женщина в длинном и не очень чистом домашнем халате. Когда-то шикарные, золотистые ее волосы сейчас были собраны в пучок на затылке, а живые, любопытные глаза смотрели безразлично и тускло.
- Вам кого? – спросила она, и полковник почувствовал, как запах перегара ударил ему в лицо.
- Марину Орлову.
- Ну, я Орлова. Спрашивайте!
- Марина? – полковник прищурился, внимательнее вглядываясь в ее лицо.
Она тоже в этот момент посмотрела на него и вдруг, отшатнулась. Все в этот момент пробежало перед ней: и голод, и подвал, где держали их немцы, и толстый, с потными ладонями Киря, пьянь и предатель, который похлопотал за них, и приносил потом хорошую еду, взамен на саму Маринку, и письмо из госпиталя от какого-то офицера, который писал по просьбе майора Потапова, так как сам товарищ майор написать не может, а может только диктовать, и рассказ матери о том, что приходил с продуктами Валька перед отправкой на фронт, да только не дождался ее, и уехал.
- Цветы, - сказал полковник и протянул букет Марине, - это тебе.
- И ты их вез мне? Мне? А я оказывается просто поношенная пьяница, подружка Кири Голубя. Я самая настоящая дрянь! У меня даже вазы нет, чтобы эти цветы в воду поставить! Водка есть, а вазы для цветов нету! Вот так, полковник Потапов! – она рыдала навзрыд, и соседи начинали несмело выглядывать из-за дверей – полюбоваться на чужую истерику.
- А теперь уходи! Уходи Потапов, прошу тебя! Не для тебя я, понимаешь, не для тебя!
Она закрыла перед ним дверь, и он еще долго слышал ее истеричные рыдания. Но снова постучать не решился. Букет он положил прямо на пороге и быстро, почти бегом спустился вниз по лестнице. Улица обожгла его прохладным осенним ветром. Он сел в машину и коротко бросив шоферу: «в комендатуру», закрыл лицо ладонями.


Кирилл Голубь, пьяница, жулик и в недавнем прошлом фашистский прихвостень, как всегда навеселе ввалился в парадный подъезд и, держась за перила, осторожно поплелся наверх, в сороковую квартиру. На лестничной площадке, прямо у дверей увидел он небывалую картину: роскошный букет роз сиротливо возлежал на пороге. Вот так сюрприз. Обронил что-ли кто? Не долго думая, он присел на корточки, взял розы в охапку, прижал к себе и трижды позвонил звонок с надписью «Орловы. Звонить три раза». Долго никто не открывал. Он еще позвонил, но снова никакого ответа. Кирилл кое-как извлек из кармана ключи, с третьей попытки попал в замочную скважину и открыл массивные скрипучие двери.
- Марина-а-а! – закричал он с порога, - иди сюда! Посмотри, какие цветы я тебе принес. Но никто не шел ему навстречу.
Он шумно ввалился в комнату и увидел, что его Марина лежит на диване, лицом к стене и плачет.
- Чего же ты плачешь, жемчужина ты моя? – загремел басом Голубь, - пусть про Киру Голубя плохое говорят, а он-то тебя во как любит. Смотри, цветы вот тебе купил. Водку не купил, а цветы вот, пожалуйста! – он бросил букет на стол, и на всякий случай проверил, цела ли бутылка самогона, которую бережно нес под курткой. Цела - отметил про себя удовлетворенно.
Вечер начинался замечательно.