На мне рано ставить крест

На мне рано ставить крест.

Твои волосы растрепались, и ты не замечаешь этого, отдавшись страсти. Я наблюдаю за тобой с двух шагов, и я не сделаю их к тебе навстречу.

Безусловно, приличия ради я заставлю себя вырвать этой болью, которая зреет в моём чреве, как непрошеный плод. Я извергну внутрь асфальта потоки никогда не сказанных мною слов и память никогда не сделанных прикосновений. Ты смотришь сквозь меня, и это к лучшему. Ибо никогда ещё в жизни мне не было так важно, чтобы мой взгляд не был перехвачен. Я боюсь смотреть в зеркало, чтобы не обжечь сама себя. И ты знаешь, я этому рада.

Я боготворю твои ступни, и если бы я знала, как, я бы пропела их звук, пульсирующий и звенящий. Но боюсь, голос мой жалок и хрипл для сотрясания воздуха подобной мелодией. А значит, остаётся наотмашь хлестать себя самое, до первой сукровицы на запекшихся губах. Твои глаза опущены, и я стараюсь не смотреть в них. Мне холодно до обугливания, мне жарко до дрожи в пальцах и я надрывно кричу, заглушая голос моей взбунтовавшейся плоти.

Она, видите ли, не любит боль…

Ты не спишь, как и я, по ночам. Я-то, положим, сплю. Сплю бесстыдно и жарко, раскинувшись навстречу первому попавшемуся сну, не выбирая и не ломаясь, как голодная портовая шлюха. Я с готовностью летаю и покрываю татуировками левую часть лица, вызываю духов собак и просыпаясь в поту, удовлетворённо потягиваюсь после пережитого ночью. Наверное, у тебя свои грёзы. У каждого своя страсть. И упаси меня Бог однажды открыться тебе иначе, как на бумаге, - каждый останется скромным ювелиром при своём запасе гранатов и серебра. Ни унции из твоей страсти. Ни выдоха из моих губ. Каждый останется сам решать, как ему быть дальше после того, как один открыл, а другой впитал правду, случайно разлитую, как вино, по листу бумаги. А глаза у тебя не выражают ничего. И это пусть слабое, но всё же утешение.

Но я ещё живу. Поверь, на мне рано ставить крест…