И примкнувший к нему Приходько

Анатолий Петрович Приходько был приглашен на слет писателей-маринистов ( или, как он говорил про себя, «писателей-сианистов» - от англ. “sea” - «море») в качестве «свежей крови». По крайней мере, так ему сказали. Сам же Приходько свежей свою писательскую кровь не считал, он вообще себя никак не классифицировал: для молодых был стар, для матерых – недостаточно увесист во всех смыслах. В общем, Приходько решил, что пригласили его для статистики. Работ у него было немного: роман «Окончательный вторник» - о давних счастливых временах, когда ходил матросом на сейнере в Охотском море, и сборник рассказов.
Накануне дня отъезда Приходько занял у соседа 250 рублей, купил две пары носков – смоленской и орловской фабрик, бутылку дагестанского коньяка и пачку сигарет «Честерфилд». После чего осталось 27 рублей 15 копеек, которые надо было растянуть до четверга. Приходько подумал и купил еще лимон за 4 рубля.
 Отъезд был назначен на 11 часов, поэтому утром Приходько, встававший рано, принял душ с остатками шампуня, сварил макароны, вскрыл свой НЗ – «Бычки в томатном соусе» и не спеша позавтракал перед телевизором. Макароны и бычки ему понравились, а новости – нет. Приходько надел целую чистую фланелевую рубашку в клетку и задумался над носками. Носки отличались только этикеткой, поэтому Приходько надел один смоленский, один – орловский, чтобы вечером определить, какая фабрика победит, и пошел на кухню за чаем, где у газовой плиты с огорчением понял, что испытания пройдут впустую, потому что он совершенно не помнил, какой ноге достался Смоленск, а какой - Орел.
Джинсы, выстиранные позавчера, еще не высохли, и Приходько не без облегчения надел свой «вечный костюм» производства ГДР и в который раз машинально взгрустнул (ГДР уже нет…) и автоматически порадовался (а костюм еще есть…).
…У «Икаруса» собралось около тридцати человек, и Приходько был искренне удивлен – он не представлял, что «сианистов» так много. Только два лица были ему знакомы: почти знаменитого писателя Жанова и немного известного писателя Ильина. Роман Жанова «Запредельный мох» Анатолий Петрович читал, и роман ему понравился. Из Ильина Приходько ничего не читал, а видел того по телевизору в какой-то литературно-театральной передаче.
Поприветствовав всех общим «здравствуйте», Анатолий Петрович пристроился у нагретой солнцем красной стенки автобуса, ближе к кабине водителя, и достал сигареты. Зажигалка, конечно же, осталась дома. Вместо нее в правом кармане пиджака лежал лимон. Анатолий Петрович совершенно не помнил, как его туда поместил.
Приходько оглядывал присутствующих, решая, к кому удобнее обратиться за огоньком. Писатели шумели, разговаривали, смеялись, и казалось, знали друг друга лет сто. Практически все были в джинсах и «хэмингуэйках», курили «Беломор», а двое дымили настоящими трубками. «И пьют, наверное, только водку»,- подумал Приходько. До этой минуты Анатолий Петрович наивно полагал, что альпинистско-геологический стиль шестидесятых потихоньку съехал в сторону с хребта общественной жизни вместе с КСПшниками, физиками-лириками и прочими атрибутами. И сейчас у него было ощущение, что вот–вот начнут снимать кино, какую-нибудь «Вертикаль-2». Приходько со своим лимоном, коньяком в спортивной сумке и «Честерфилдом» вдруг почувствовал себя сельской блудницей, которая, возвращаясь во всех этих кримпленах и капронах после ночных похождений, неожиданно столкнулась с группой честных деревенских тружениц, спешащих на утреннюю дойку…
 Кроме Приходько в костюме был всего один человек, куривший не папиросы и не трубку, а обычные «Мальборо». В конце концов, Анатолий Петрович у него и разжился спичками. Человек в костюме оказался водителем автобуса, чему Приходько очень обрадовался. Они перебросились парой фраз о погоде (ветер усиливался и натягивал тучи) и самым естественным образом переключились на футбол, причем оба оказались болельщиками «Спартака». Анатолий Петрович так увлекся беседой, что даже не обратил внимания на начавшуюся перекличку. И только после фразы собеседника (они уже минут двадцать были на «ты»): «Петрович, это не тебя там спрашивают?» - подошел к мужику со списком и подтвердил свое присутствие.
В автобусе Приходько оказался соседом Жанова и смог вблизи рассмотреть крупную резинку жановско-хэмингуэевского свитера. От Жанова приятно пахло трубочным табаком и каким-то одеколоном или лосьоном после бритья с легким цитрусовым оттенком. Поразмыслив, Анатолий Петрович решил, что это, скорее всего, никакой не лосьон, а шампунь, потому что Жанов бородат, и лосьон ему, собственно, не нужен.
В автобусе было тепло, солнце отогнало от себя тучи и грело Анатолию Петровичу правую щеку, он прикрыл глаза и почти задремал. Да и остальные писатели, убаюканные плавным ходом автобуса и журчанием водительского радиоприемника, угомонились и замолчали.
…На волнах расслабленного сознания Анатолия Петровича покачивалась мысль о том, что вот у писателя Жанова фамилия творческая, а у него, Приходько, - совсем не творческая, а, скорее, военно-техническая. К примеру, “старшина Приходько” или “бурильщик Приходько “ – звучит. А “писатель Приходько” – не звучит. Фамилия “Жанов” казалась Анатолию Петровичу такой сине-фиолетовой, а его собственная отчего-то печаталась в сознании черненькими газетными литерами. Понемногу фамилия “Жанов” трансформировалась в “Вальжанов”… Анатолию Петровичу представились какие-то французские нищие с голыми пятками, а потом он отчетливо увидел купленные им накануне носки в первозданном виде – с этикетками. Электрические токи мозга Анатолия Петровича активизировались, и стало ему совершенно ясно, что отличить «орел» от «смоленска» - проще простого. Одна пара носков была прошита вместе с этикеткой несколькими стежками, а другая скреплена маленьким металлическим зажимом. Ненадетые носки из каждой пары вместе с обрывками этикеток остались лежать на диване, и по возвращении можно будет определить, на каких носках имеются следы от стежков… Приходько пошевелил пальцами ног и еле удержался от желания разуться и немедленно проверить свою идею.
…Когда добрались до места, погода в очередной раз изменилась. Ветер стих, небо стало серым и глухим, как при солнечном затмении, исчезли тени. Выяснилось, что следом за писательским автобусом ехал еще один - с продуктами, мангалом, тремя приятными женщинами средних лет и двумя подростками. Женщины оказались поварами-кулинарами из писательского кафе, а мальчишки – студентами - практикантами пищевого колледжа.
Писатели, которые разбрелись было по опушке, разминая затекшие конечности, при виде ящиков, выгружаемых водителями из второго автобуса, оживились и стали наперебой предлагать свою помощь. Кому-то из них водитель «Икаруса» выдал топорик, кому-то поручили выбрать место для мангала. Приходько с немного известным Ильиным собирали хворост. Анатолий Петрович подозревал (и втайне на это надеялся), что слет окажется обычным пикником. Он, как, впрочем, и остальные, чувствовал зверский голод и периодически с вожделением поглядывал на пучки зелени, лука и бутылочки какого-то соуса, выгружаемые из коробок. Круг сбора хвороста катастрофически сужался вокруг поварих и продуктов, и вскоре Приходько с Ильиным чуть не сбили с ног одного из практикантов с шампуром.
К огорчению Приходько, всех пригласили к автобусу для проведения официальной части. И повестку дня огласили, и президиум стали выбирать… Анатолий Петрович внутренне вздыхал-вздыхал и, наконец, решил думать о чем-нибудь приятном… Он подумал о том, что все проходит, и что с каждой минутой официальная часть все ближе и ближе к завершению, а шашлык – к желудку.
 Он скользил взглядом по небу, по верхушкам деревьев… И вдруг случайно - боковым зрением - увидел, как мужественный и благородно пахнущий Жанов самозабвенно копается в носу. И совершенно ясно стало Анатолию Петровичу, что жановский «Запредельный мох» – дрянь, каких мало. Приходько отчаянно заскучал-затосковал, и, алибируя перед самим собой якобы выпитой дома бутылкой пива, стал потихоньку подавать в сторону, вправо, к низкорослым березкам и соснам. Есть ему теперь не хотелось, а хотелось устроиться где-нибудь на пеньке и выпить коньяку.
Приходько уже присмотрел подходящее местечко. Но в районе пенька (даже не пенька, а огромного тройного пня) бродил какой-то мужик, по виду – не из местных, хотя и с лукошком. «День добрый»,- поздоровался Анатолий Петрович. «Добрый», - ответил мужик, взглянув на Приходько. Глаза у мужика были ясные, куртка и руки – чистые. Анатолий Петрович приветствием не ограничился и почти неожиданно для себя спросил: «Как охота?». Мужик протянул лукошко, в котором перекатывались два необычно чистеньких гриба. «Да я вот тут…»,- начал было Анатолий Петрович, вынимая коньяк из сумки. Мужик как-то умно улыбнулся и кивнул. Анатолий Петрович достал лимон, складной пластмассовый стаканчик с пятигорским орлом на крышке, открыл бутылку, налил коньяк в стаканчик – для мужика и в крышку – для себя. Мужик грибным ножиком отрезал от лимона пару кружочков. Они присели на пень, чокнулись и выпили. Приходько со словами: «Будем знакомы… Я Приходько, Анатолий Петрович. Можно Петрович, можно Толя, только не люблю, когда Толиком называют… А Вас как звать-величать?», - налил еще коньяку. «Кастанеда я», - сказал мужик, - «Карлос... Можно Карл, можно Коля, а можно просто – Карлсон».
Они выпили коньяк и закурили.