Натурщик

Я художник. Как знать, может быть, я стал художником, чтобы иметь возможность рисовать прекрасные тела недоступных мне мужчин?.. Я встретил его в метро. Он спускался по соседнему эскалатору, я поднимался ему навстречу и был просто сражен его красотой. Сложно описать, что именно так пленило меня, но весь его образ в целом свел меня мгновенно с ума. Около тридцати лет, в черном пальто с поднятым воротником, очки в стильной оправе. Очень красивое лицо, черные волосы, шелковистые, волнистые, стрижка средней длины. Черные кожаные брюки на стройных ногах. Светлая кожа, изящные руки, мощный перстень из темного металла на среднем пальце правой руки. Он создавал впечатление очень уверенного в себе человека и при этом очень чувственной натуры. Мне подумалось, что таким мог бы быть немецкий нацист, который был просто вынужден подчиняться существующей системе, хотя на самом деле ему хотелось бы бросить все, уйти от общества и жить где-то на краю света. Творить прекрасные картины или писать фантастические повести. Жертва строя. Артист, вдавленный в центрифугу социума. Меланхоличное выражение красивого лица с правильными чертами. Глаза – голубые, глубокие, прекрасные, но холодные. Он циничен и самодоволен. Все это родилось в моей голове, пока я несколько секунд смотрел на него.
Я взбежал наверх и перешел на эскалатор, ведущий вниз. Я догнал его, уже забыв, куда и зачем направлялся сам. Я не стал играть и выдумывать какие-то поводы, тем более что я понимал: быть может, это мой единственный шанс и я его больше не увижу, если не буду действовать сейчас решительно и быстро. Я подошел к нему и представился. Сказал, что я художник и мне бы очень хотелось нарисовать его. Он был удивлен и немного смущен. Он посмотрел на меня вопросительно, ожидая, что я скажу еще. Мы спустились с эскалатора и я пошел рядом с ним – он не собирался останавливаться.
- Вы очень яркий человек. Очень живой. Наверно, вам это уже приходилось слышать. Может, даже кто-то рисовал вас?
- Нет, - сказал он, смеясь и недоверчиво глядя на меня.
- Я вас очень прошу, согласитесь позировать мне, - я остановился перед ним и ему тоже пришлось остановиться, - насчет времени, как удобно вам. Что скажете? – я с надеждой смотрел ему в глаза.
- Я не знаю, смогу ли. Я никогда не позировал. Я плохой актер...
- Вы недооцениваете себя. У вас получится, поверьте – я в этом разбираюсь.
- Хорошо. Я в принципе не против. Хотя это и похоже на какой-то прикол, если честно. Если ты меня разводишь, то пожалеешь об этом, - добавил он, недвусмысленно давая понять, что он это серьезно.
- Нет, что вы! Давайте обменяемся телефонами, - я достал литок и записал свои координаты. Он протянул мне свою визитку. Я сказал, что позвоню ему вечером и мы все неспеша обсудим. Он кивнул и мы распрощались до вечера.
Весь день я ходил странно-счастливый и не мог выйти из мечтательного состояния. Да и не пытался. Сладкая нега окутывала мое сознание, я почти физически погружался в какую-то теплую, уютную атмосферу. Он не выходил у меня из головы. Он, я еще раз достал его визитку, его зовут Игорь. Игорь Николаевич, менеджер. Да, он действительно очень красив, я был безумно рад, что буду рисовать его. Но я также понимал, что здесь есть что-то еще. А точнее: я влюблен в него. Просто взял и влюбился, что называется, с первого взгляда! Я вообще боюсь влюбляться – когда любишь, то не можешь действовать слишком напористо и активно. Просто секс-облом легко пережить, а вот отказ любимого – это больно. Взять насильно того, кого просто хочешь – это практически нормально, но делать что-то против желания любимого – просто немыслимо! Даже обидеть словом – немыслимо, что оговорить о том, чтобы принуждать его к действиям, которые ему неприятны...
Я позвонил ему и мы договорились встречаться начиная со следующего дня – у него как раз несколько выходных кряду. Он будет приезжать в мою студию, ко мне домой.
И на следующий день он пришел. Позвонил в дверь – я открыл, он стоял на пороге. Я испытал к нему странную нежность. Мне захотелось его обнять, как будто я знаю его уже давно. Но, конечно, я сдержался. Он поздоровался и вошел. Зайдя в мою студию, он с интересом стал осматривать ее. Кажется, я не ошибся и художественный мир был ему очень близок. Я подвел его к подготовленному месту, наладил подобранное освещение и показал ему. Он улыбнулся.
- Если вы готовы, можно начать прямо сейчас? – спросил я.
- Да. Можно на «ты»?
- Конечно, - улыбнулся я. – Он начал раздеваться.
- Мне полностью раздеться?
- Если ты готов, то мне бы очень хотелось рисовать твое обнаженное тело.
- Я попробую, - смущенно сказал он. Я любовался им. Даже смущаясь, он выражал непоколебимую уверенность в себе и какой-то аристократизм.
Он разделся и встал под лучи ламп, развешанных по стенам. Многочисленные тени сплелись по стенам в причудливые формы от его стройного тела. У него нежная светлая кожа. Очки он тоже снял. Голубые глаза, казалось, освещали комнату ярче, чем все эти лампы. Я смотрел на него как завороженный, и он почувствовал это и засмущался. Наверно, мне стоило скрыть свое восхищение.
- Я хочу нарисовать тебя на берегу моря. Ты один на побережье, рядом осколки неизвестного тебе корабля. Ты думаешь о тех, кто не доплыл до своей цели, кто не смог осуществить свои мечты. Ты понимаешь, что хотя ты и жив, но, быть может, твоя жизнь имеет еще меньше смысла, чем их оборванные судьбы. Ты пытаешься понять, совершил ли что-то такое, что может оправдать твое существование, и тебе грустно. Ты сидишь, прислонившись спиной к осколкам этого корабля, и смотришь на горизонт, сквозь горизонт.
Он внимательно слушал меня и теперь пытался создать это настроение. По-моему, он лукавил, когда говорил, что никогда не позировал – у него получалось это весьма хорошо. К тому же он даже не спросил меня о том, заплачу ли я ему. Он готов был просто позировать мне. И делал это безупречно. Мне даже не пришлось исправлять его – он сам расположился так, что лучше и не придумать. Я начал рисовать. Кисть скользила плавно и четко, я улетал в мечтах к нему, словно это не кисть рисовала его тело, а моя рука касалась его самого. Я увлекся, он возникал на моем холсте – прекрасный, нисколько не приукрашенный, потому что мне было нечего добавить к его красноречивой обнаженности.
Я заметил, что он начал уставать.
- Извини, я так увлекся, что забыл: тебе ведь непривычно позировать. Ты, наверно, устал.
- Есть немного, - улыбнулся он, - я же говорил, что плохой актер.
- Давай сделаем перерыв. Ты восхитителен, - добавил я.
- Да перестань, - он все еще смущался. Он поднялся, и я протянул ему свой халат. Он накинул его.
- Если позволишь, я сделаю тебе потом расслабляющий массаж: позировать – это сложно.
- Настоящий художник умеет помочь расслабиться натурщику? – пошутил он. У него обворожительная улыбка. – Мне как-то неудобно принять такое предложение.
- Почему? – я постарался сделать удивление как можно более реалистичным и непринужденным.
Он еще раз улыбнулся. О Боже, он хотел этого!.. Это главное. Даже если ничего не будет дальше, за эту улыбку я готов отдать многое.
- Я тоже рисовал, - он перевел тему и подтвердил мои мысли. – Можно мне посмотреть твои картины?
 - Конечно, - мне было очень приятно, что он интересовался моим творчеством. Он смотрел картины, эскизы, наброски и говорил, что ему нравится мой стиль, что я талантлив. И что ни в коем случае не должен забрасывать свое искусство.
- А ты забросил? Почему?
- Дурак был. Закончил университет и захотел заработать денег. Устроился в фирму, потом в другую, поработал нотариусом, замдиректором частной компании, открывал свой бизнес. Денег накопил, только себя растратил. Не стоило оно того. А теперь уже поздно. Сколько тебе лет?
- 20.
- А ты пообещаешь мне, что не расстанешься с красками? – сказал он в шутку. Но это была грустная шутка.
- Да.
- Почему? Кто я такой, чтобы ты позволил мне вмешаться в твою судьбу?
- Единственный, кому она оказалась небезразличной.
- Ты не знаешь меня.
- Ты меня тоже не знаешь, но просишь об этом!.. Спасибо тебе.
Мы молчали. Мне это снится или между нами что-то возникает? Или это преувеличения моего больного рассудка?
- Хочешь перекусить?
- Нет, спасибо. А вот выпить бы не отказался.
- Устроим. Что будешь?
- Чего-нибудь покрепче, - улыбнулся он, - «для храбрости».
- Коньяк? – я сам обычно «для храбрости» пью коньяк.
- С удовольствием.
Я принес ему коньяк, а себе налил сок. Я не люблю пить, когда рисую. Мы медленно потягивали напитки и молчали. Но это не было напряженное молчание, наоборот оно казалось естественным – словно мы уже наговорились прежде или будто оба знали, что для разговоров у нас будет еще очень много времени.
- Какую музыку ты любишь? – спросил я его.
- Люблю послушать западный рок 70х, джаз, а последнее время все на красивый инструментал потянуло.
Когда я рисую, то включаю медленную инструментальную музыку, поэтому мне было что ему показать. Я выбрал любимый диск и запустил его. Мы оба молча слушали музыку, по его лицу я видел, что ему тоже нравится. Я заметил, что он остановил на мне взгляд, но когда я посмотрел ему в глаза, он отвел его: не резко, просто повернул немного голову и стал смотреть за окно. Кажется, ему вообще не свойственны резкие движенья. В его жестах была какая-то величественность, царственность, что-то неуловимое и совершенное. Я бы с легкостью отдал свою жизнь за него. Эта странная мысль вдруг мелькнула у меня в голове и вовсе не показалась странной. Ведь я действительно не знал о нем практически ничего. Не правда, я знал о нем многое: прошлое не характеризует человека, прошлое уже не принадлежит ему, просто сам человек может пытаться цепляться за него. Но Игорь был из тех, кто не цепляется за прошлое. Он живет в моменте Сейчас, хотя, быть может, и не сознает этого. И поэтому он так прекрасен. И вот теперь свой момент Сейчас он проживал передо мной и я был частью этого момента.
- Знаешь, для первого раза, пожалуй, на сегодня хватит. У тебя замечательно получается. Я очень рад, что ты согласился быть натурщиком, - прервал я наше молчание. – Позволь мне все же сделать тебе массаж. – Я придвинулся к нему и, поставив стакан на стол, коснулся его шеи.
Он не сопротивлялся, он был задумчив. Он тоже поставил свой стакан и обернулся ко мне. Он посмотрел мне прямо в глаза – долго и пристально. Я потерялся под этим взглядом. Я вдруг почувствовал, что не смею прикасаться к нему, что недостоин того, чтобы гладить его нежную кожу. Я убрал руки. Он встал и скинул халат. Мне показалось, что он стал выше. Он жестом приказал мне следовать за ним. Да-да, именно приказал! Это был приказ, и я вдруг ощутил сильное желание стать его рабом. Я шел за ним. Он подошел к своим вещам, которые снял в студии, и раскрыл свою сумку. Из нее сверкнуло что-то металлическое. Я стоял сзади и не смел сделать шаг вперед, поэтому не видел, что именно там было.
- Разденься.
Я не вполне осознавал, что происходит, но повиновался. Он развернулся ко мне. На средних пальцах его обеих рук были одеты металлические перстни, заканчивающиеся острыми когтями. Он держал в руках наручники и веревки. Он приблизился ко мне и положил руку мне на плечо. Коготь впился мне в тело, я застонал, но оттого, что это делал он, мне стало нестерпимо приятно. Его рука властно прижимала меня вниз, я опустился на колени. Он обошел меня по кругу и нежно заломив мне руки за спину, защелкнул на запястьях кольца и резко дернул их вниз. Я прогнулся назад, а потом по инерции наклонился вперед, согнувшись и опустив голову. Я ждал, что будет дальше.
- Распрямись, - его голос вдруг зазвучал иначе, чем прежде. Он стал холодным и металлическим, как и кольца на запястьях. Я подчинился. Моя спина подрагивала – я чувствовал позади себя его обнаженное тело и по мне пробегала дрожь. Я хотел обернуться, но едва я сделал попытку повернуть голову, как мою спину обжег внезапный удар хлыста. Я вздрогнул под ним и непроизвольно подался вперед, как будто хотел увернуться. Еще удар. И его голос: «Не делай лишних движений». Я повиновался и неподвижно застыл, стоя на коленях, спиной к нему, не видя его и только догадываясь, что он делает.
- Поднимись, - услышал я следующий приказ. Я стал подниматься, но со связанными руками это плохо удавалось, и я упал. Звонкий удар хлыста полоснул меня сбоку, я сжался на полу. Он продолжал меня хлестать, пока я не встал. Хлыст обжигал мне спину, плечи и ягодицы. Я извивался на полу в жалких позах и вдруг почувствовал, как мой член уперся в пол. Я возбудился. И каждый новый удар заводил меня все больше. Я все же поднялся. Удары прекратились. Он приблизился ко мне вплотную, и снял наручники.
- Подойди к стене и изобрази распятого.
Я поднял на него взгляд, но тут же получил резкий удар по лицу.
- Как ты смеешь смотреть на меня, ничтожество? Выполняй.
Я опустил голову и направился к стене. Снова удар по спине: «Быстрее».
Я стоял у стены. Я развернулся лицом к нему, стараясь не поднимать головы, и прижался спиной к стене.
- Распни себя! – его голос был страшен. Меня охватил ужас: я вернулся в реальность и вспомнил, что не знаю этого человека. Кто он? Что он делает? Но желание быть его рабом было столь сильно, что я был согласен умереть под его плетью.
Я вскрикнул: удар сильнее, чем все предыдущие, полоснул мой живот. Под животом пульсировал возбужденный член, но я не смел прикоснуться к нему. Я раскинул руки, несмело поднимая их по стене. Хлыст стегал мои руки и грудь. Единственная мысль, которая была тогда в моей голове: «Я делаю что-то неправильно. Он недоволен. Я должен все исправить. Ему должно быть хорошо». И я постарался изобразить распятого как можно более реалистично. Он оценил мои старания: хлыст оставил мое тело. Я извивался на стене, изображая последние муки распятого, не поднимая взгляд на него и лишь представляя себе, какое у него сейчас лицо. Только мой член открыто устремлял к нему свою головку, не боясь ударов хлыста.
Должно быть, сейчас он рассматривал меня. Впрочем, я мог только предполагать, быть может, он не смотрел на меня вовсе. Но он молчал, и хлыст не касался моего тела. Он подошел ко мне, и обе его руки опустились мне на плечи, впиваясь когтями в тело. Я непроизвольно вновь поднял голову и мои глаза оказались напротив его голубых прекрасных глаз. Они были полны теплоты и нежности. Я снова вспомнил свои мысли при первой нашей встречи: нацист, жертва системы, жестокость по принуждению. Я ждал, что буду наказан за то, что посмел ослушаться и поднять взгляд на Господина. Но наказания хлыстом не последовало. Он избрал другую пытку.
Его горячий влажный язык коснулся краешка моих губ и, играя и мучая меня, лишь слегка касался моих губ по периметру, не проникая в изнывающий от желания мой рот. Я осмелился снять руки «с креста» и коснулся его. В ответ он больно обхватил мои ягодицы, вонзая в них металлические когти. Я застонал, это было очень больно, не так как хлыст, а больнее, я чувствовал, как от них остались порезы. И я снова раскинул руки. Он ослабил хватку и стал нежно гладить мои бедра и ягодицы, как бы одобряя мое правильное поведение.
Но это было невыносимо: быть рядом с ним, ощущать его язык, его тело, касаться своим раскаленным членом его живота, и не сметь обнять его. Я не мог больше терпеть и снова обнял его руками. Новые порезы на ягодицах пронзили меня болью. Я вскрикнул, но не отвел рук, а наоборот еще сильнее обнял его. Он сжал меня еще сильнее, я почувствовал, как по бедрам стекает моя кровь. Я заплакал, от страха или боли, или просто от переизбытка новых, не знакомых прежде эмоций, и обвил его тело, как ребенок, который просил защиты и спасения. Я сам удивлялся тому, что делаю: ведь это он раздирал мне кожу, но именно у него я просил защиты и верил, что он может меня спасти. Я чувствовал себя его рабом, но при этом знал, что я под его надежной защитой.
Мои слезы остановили его. Он выпустил меня из рук. «Ты свободен», - сказал он уже обычным голосом, в котором вдруг не осталось металла.
Он снял когти и сложил их вместе с наручниками и веревками, которые так и не пригодились, в сумку. Я понимал, что все испортил. Я сожалел, что не смог вытерпеть этого и что теперь уже поздно. Я разочаровал его. Я не смог быть достойным рабом. Я провел рукой по своим ягодицам и обнаружил, что на них нет крови. Это была лишь иллюзия! Он не мог причинить мне настоящего вреда, а я не доверился ему! Я посмел усомниться в нем. Я сам понимал, что недостоин его.
Он собрался. Уходя, он еще раз посмотрел мне в глаза и сказал:
- Прости. Я не должен был.
Я не ответил. И он ушел. Почему я ничего не сказал ему? Почему не сказал, что мне было хорошо, что я нуждаюсь в этом, что нуждаюсь в нем?! Что это было со мной впервые, и только поэтому я повел себя неправильно! Что в следующий раз все будет иначе!..
Но нет, уже не будет. Не будет никакого следующего раза. Я решился и позвонил ему на следующий день. Но он уже сменил номер. Он чувствовал себя виноватым и даже не знал, что я его вечный раб, что никому и никогда я не смогу быть предан так, как ему – тому, кто первый показал мне мир такой любви, кто открыл мне удовольствие через боль!