Персиковые косточки

Персиковые косточки.


Если ты хочешь персиков, готовься к неприят-ному знакомству с косточками.

 
Глава 1
Ключи.



Марина открыла глаза. Еще не совсем проснувшись, она попыталась сделать кар-тинку четче, зажмурившись; резь в глазах убедила ее в бесполезности этого действия.
Смотреть телевизор итак небезопасно, а уж пожирать продукты голливудского конвейера в полном одиночестве и темноте до трех часов утра, когда нужно вставать в шесть тридцать, прямо-таки убийственно. Но это же все равно, когда она смотрела кино, только тогда, кажется и жила, так что подобные утренние проблемы были не редкостью, тем более не тянули они на соперников ее ночных радостей.

В голове проносились сцены минувшей ночи, диким образом переплетаясь с на-стоящими попытками заставить себя подняться. Только полежать с закрытыми глазами минут десять, а так я уже проснулась… уже…встать…
- Где эти чертовы ключи!!!?!!!
Так орать в присутствии только что заснувшего человека, да еще и мучаемого сове-стью по этому поводу, очень жестоко. Марина уже собралась послать к черту работу, свою жизнь, ей уже казалось вполне приемлемой сделка: сон теперь на вечную каторгу потом.
- Где ключи, блин!!!!?

Марина снимала комнату в двухкомнатной квартире вместе с очень милой девуш-кой, работающей в парфюмерном магазине, Наташей, снимавшей соседнюю, а вернее, смежную комнату, причем первая занимала проходное помещение, служившее одновре-менно и общим залом. Этот трамвайчик был гениальным творением чудо-архитектора, изверга по натуре, ненавистника людей или злого шутника, абсолютно не занимая себя вопросом: «Как здесь жить?», но лишь «Как это построить, - думаете, все? – нет,- так, чтобы казалось, что я что-то сделал?». Довольно сложный вопрос, поднимавшийся на протяжении столетий, за это время, набрав огромное количество всевозможных вариантов ответов.


Утренняя суматоха стала походить на ритуал, так как Великий Крестовый поход с благороднейшей целью - освобождение ключей Наташиных из власти неизвестности, по-вторялся неизменно каждое утро, варьировалось лишь время выступления папских войск. Марина бывала крайне признательна, когда главнокомандующий начинал действо прямо перед выходом, не рискуя никого разбудить. К сожалению, ее святейшество этого весьма разумного, но субъективного мнения разделяла далеко не всегда, так и сейчас, - бои нача-лись в четверть седьмого. Под сокрушительными ударами пали уже все диванные подуш-ки, одежда, перевернута вся обувь в прихожей, которая хоть как-нибудь могла бы оказать-ся пособницей в деле укрывательства чертовых ключей, пощады не могли ждать даже Маринины вещи, что не бывает?


Наташа носилась, как угорелая из комнат на кухню, оттуда - в ванную, шаркая и не переставая обогащать свои и без того далеко не тихие действия шумным звуковым сопро-вождением.


Марина жмурила глаза, успокаивая себя. Сейчас она закончит. Она продала мне фирменные французские духи по заниженной цене после новогодней распродажи. Я ее люблю…Она очень хороший человек…Не надо сбрасывать ее с седьмого этажа…


- Марина! - прямо в ухо заорала Наташа. - Ты не видела мои ключи?
Но лютая ненависть пробуждается к человеку, который нас будит и ничего не мо-жет изменить этого сурового закона жизни. Усиленно возвращаем об-раз…духи…люблю…
-Марина!
Люб… НЕНАВИЖУ! Я хочу ее убить!
Она представила, как душит Ташу. Это наполнило грудь приятным теплом, а на лице заиграла невольная улыбка, но сон все-таки ушел.
- Марина, так ты проснулась?- Наташа склонилась над ней, щекоча своими длин-ными русыми волосами лицо.


Улики были налицо, вернее, на лице, так что отпираться было бесполезно. Не от-крывая глаз, Марина повернулась на спину, так как все это время лежала на животе. Слад-ко зевнув и потянувшись, она начала свое путешествие в царство света. Привратником в этот, как и многие другие, раз явилось милое сосредоточенное лицо Наташи.
- Мара, где мои ключи?- ее глазки поглядывали на соседку с большим интересом, выражая нетерпеливое ожидание.

Она склонилась над соней так удачно, что просто невозможно было удержаться от прямого захвата за шею. Марина [и не удержалась] поддалась искушению. Наташа и опомниться не успела, как оказалась под своей соседкой в полном нокдауне. А та, взо-бравшись на свою жертву, начала душить ее одеялом, Таша, естественно, сочла единст-венно верным ответом активное сопротивление, которое заключалось в размахивании ру-ками и ногами и тщетных попытках укусить свою обидчицу. Началась борьба не на жизнь, а на смерть, достойная экранизации в боевике: Мара, торжествующе, осознавая свое пре-восходство, издавала звериные звуки, Таша тоже что-то пыталась проскулить, но, в целом, являла собой довольно жалкое зрелище. Мара придавливала ее всем своим весом, но, чуть ослабив хватку, сразу же об этом пожалела, так как жертва, собрав все силы, с диким ре-вом свалила наездницу с себя в бок. К сожалению, там кровать, то есть раздвинутый диван заканчивался, по этой весьма веской причине, наш Кинг-Конг свалился с небоскреба, бро-сившись в объятия крайне не дружелюбно настроенного пола.

Мара приземлилась на спину и продолжала лежать, пытаясь остановить танец люстр, вернуть их в статичное положение, и, кажется, отогнать все посторонние и оста-вить свою, так как насколько она помнила, у них была только одна люстра.
Таша с победоносными воплями свесила голову с дивана и смотрела вниз.
- Мара, ты как?
- Не знаю. Я боюсь посмотреть на то, на чем лежу, - последовала пауза, в течение которой Мара изучала лицо соседки весьма напряженно и, сдвинув брови, медленно произнесла, - один, только один вопрос, - у тебя всегда было две головы или это я, оказы-вается, настолько политкорректна [терпима]?
- Так, здорово. Ты лежишь на полу. Он не страшный. Все в порядке. Кто сейчас президент России?
Таша села на кровати.
- Я знаю, я когда-нибудь тебя убью. Я знаю…- Мара закрыла глаза, пытаясь со-браться.
Перевернувшись на живот, она встала на четвереньки, и уже из этой позиции ос-мотрела место приземления.


- Это твоя туфля?- спросила Мара, только теперь сообразив, что явилось причиной жуткой боли в области спины, и вертя в руках «шпильку» - Черт, кажется, да. Ты в порядке, родная? – ответила Таша, выхватывая свою собственность из рук невежества.
- Не знаю…
-Я не с тобой разговариваю, изверг!
Таша нежно гладила обезображенную «шпильку» и, чуть ли не прижимая к губам, сюсюкала как с самым долгожданным и единственным ребенком в семье. Мара скривила лицо в притворном возмущении.
- Поверить не могу!!!
- Пошли жрать, - Таша спрыгнула с дивана и бодро потрусила на кухню.
Их кухня представляла собой довольно жалкое зрелище. В неполных шести квад-ратах каким-то чудесным образом уживались
холодильник «ЗИЛ. Москва», года этак 1956 выпуска; раковина, печь, ряд шкафчи-ков самого разнообразного происхождения (благодаря ним кухню вполне можно было бы принять за здание палаты представителей парламента какой-нибудь многонациональной республики на планете шкафов). Стол нашел приют в узкой щели между холодильником и одним из шкафчиков, из-за которого кухня лишилась двери. Они пользовались лишь дву-мя шкафчиками, о содержании других им было известно примерно столько же, сколько и нам. Видимую площадь кухни и стол постоянно наполняли скомканные целлофановые пакеты, салфетки и очень часто грязная посуда. У них было мало времени…


Мара стояла в ванной перед зеркалом и чистила зубы. Она смотрела на стаканчик, в котором они хранили зубные щетки и пасту, не прекращая делать ритмичные движения щеткой, обрабатывая передние зубы. У нее была своя система чистки зубов, - по 20 круго-вых движений по передним верхним зубам, клыкам и коренным, затем нижние в том же порядке, процедура повторяется дважды. Повторялась бы, если бы она постоянно не сби-валась со счету, не уходила мысленно в какие-нибудь закоулки собственного сознания, или не опаздывала, как сейчас, на пример. Стаканчик тоже отвлекал. Он был из-под сме-таны и являлся временным решением, «пока не найдем нормальную емкость, предназна-ченную для этих целей». Со времени произнесения этой фразы прошло полтора года и ни-что не указывало на то, что ветеран-стаканчик когда-нибудь покинет периметр ванной комнаты.
 «Завтра» никогда не наступает. Каждый день этот стаканчик с коровой, больше похожей на монстра – людоеда, чем на логотип мирного кисломолочного продукта, попа-дался на глаза и вызывал неприятную цепочку ассоциаций, которая неизменно заканчива-лась угрызениями совести, - тут является наш вечный утешитель: «СКОРО купим, и тогда все будет о’кей». На каком-то этапе это уже не работает, и тогда они в ту же секунду окончательно и бесповоротно решают непременно купить стакан завтра…а, нет, завтра не получится, но вот во вторник…а, на следующей неделе уже точно!


Сейчас кухня была заполнена ароматом кофе, не слишком горького, не слишком сладкого, но того самого, в самый раз, совершенного напитка, который настолько пропи-тал весь объем помещения, что, казалось, можно просто кусать воздух и чувствовать вкус кофе на языке, в желудке, и даже ощущать его движение по кровеносным сосудам, в мозг. Что-что, а кофе Таша раскрывать умела, кажется, такого духовного единения у нее не бы-ло даже ни с одним человеком. Именно раскрывать, а не готовить, - это слово она терпеть не могла и боялась, что его может услышать и кофе.


- У кофе есть характер,- любила повторять она, стоя, прислонившись к печке, и устремив взор куда-то вдаль и полностью погрузившись в свою речь, - ты должна распо-ложить его к себе сразу же, но при первом же промахе, неверно оброненном слове, взгля-де, мысли, даже эмоции, он обидится и ни за что больше не станет раскрываться. Он нена-видит ждать, а ты должна ждать, постоянно быть начеку, но и держать себя в руках: если его снять с плиты на мгновения раньше, он не успеет раскрыться и обогатить воду, если опоздаешь, то он раскроется и самоуничтожится. Но самое коварное время, это поймать свою температуру кофе уже в чашке. У каждого человека своя температура максимально-го наслаждения напитком и ее угадать нельзя никак, ее нужно ждать, именно ждать, и не отвлекаться. Попробуешь сказать: «Дай-ка я посмотрю ящик, потреплюсь по телефону, займусь еще, черт знает чем, и кофе тогда станет в самый раз», и все! Можешь считать, что кофе потерян, он никогда не ждет. Ты придешь, и будешь сосать тепловатую жижу, в которую он превратится. Так что, ты должна сидеть и любоваться им, терпеливо ждать, не отвлекаясь и получая удовольствие уже от самого процесса ожидания и предвкушения. У каждого кофе своя индивидуальность, даже у каждой чашки. Невозможно глотнуть одно и то же кофе дважды. - Она задиристо тряхнула головой.- Черт! Я бы даже сказала, что кофе - личность, если бы не боялась загреметь в психушку!

- Да, у вас все серьезно…- притворно тронутым тоном сказала Маша, 17-летняя соседка по площадке, которая часто завтракала в их компании – ее разведенная мать была медсестрой и работала сутки через двое. Она сделала глоток и свободной рукой поправила свою белую футболку с черным рисунком огромных раскрытых лезвиями вниз ножниц на груди, - видимо, поэтому у тебя не складывается с мужиками…

Она хлебнула кофе, не пытаясь скрыть своего наслаждения.
- В смысле?- не поняла Таша.
- Да даже Бред Питт не выдержит такой конкуренции!!! Интересно, ты Кофе не склоняла к более близким отношениям, извращенка?
- Что?- Таша вытаращила глаза.
- Да ладно, я, между прочим, открыта и либеральна, я не сужу! - продолжала ма-ленькая зараза с серьезным и покровительственным видом, будто не замечая совсем не-притворного возмущения, поднимающегося из глубин оскорбленной души Таши.- Сейчас такое случается. Так что, все путем. Я слышала, один мужик в Голландии притащил в ЗАГС, или что там у них, куст гашиша. Так что ты у нас даже консерватор.
Она попыталась завершить свой монолог эффектным дружеским похлопыванием Таши по плечу. Но та, отмахнув руку, взъерошила ее волосы, тоже в шутку. Маша надула губы.
- Ну, чего ты волосы-то трогаешь, противная!
- Знаю, что тебе противно.
 Мара, оторвавшись от своей чашки, тоже вступила в разговор.
 Ты где это слышала, Голландия?
Маша повернулась к ней.
- Ты о чем?
- О популяции пингвинов! О кусте гашиша, конечно.
- В газете прочитала.
- Хорош заливать, ты же кроме программы передач ничего не читаешь,
Это заявление задело девочку уже по-настоящему.
 - Я читала…,- упавшим и почти обиженным голосом протянула Маша.
 - Да ладно, я пошутила.
 - А при чем здесь пингвины?- вступила Таша.
 - Просто так, сказала первое, что пришло в голову, не связанное с Голландией.
 - Так это просто – все, кроме наркоты и извращенцев.
Все трое рассмеялись. Мара снова хлебнула кофе и уставилась на печенье посреди стола.
 - Нет, серьезно,- проговорила Таша,- там есть еще что-нибудь?
 - Неправильный вопрос,- поправила Мара,- МЫ знаем еще что-нибудь?
 - А зачем? Но в Голландии рай для извращенцев!
- Извращенцы - это растяжимое понятие. Это садисты, мазохисты, это, - она осек-лась, посмотрев, наконец, на Машу, которая оставила кофе в покое, и слушала с большим интересом, - это, в общем, рай там для тех, кто делает все, что угодно, но по обоюдному согласию, и, естественно, с совершеннолетними. Кстати, в Европе нас считают дикарями, в частности из-за узаконенного молодого брака.
- А какого черта мы это узаконили?
- Ну, Гумилев представлял нацию, как живой организм. Если принимать это во внимание в сложившихся обстоятельствах, думаю, сработал инстинкт самосохранения. Посмотри, сколько беременных детей. Рождаемость падает, нация, реагирует как живой организм, пытаясь выжить.
 - Каких детей?- совсем запуталась Таша.
- Точно, точно, - закивала Маша,- я смотрела по ящику, там показывали одиннадца-тилетнюю беременную девочку. И она…
- Подожди,- оборвала ее Таша.- А почему этот инстинкт не сработал в Германии, у них ведь тоже падает рождаемость?
- Не знаю. – Мара пожала плечами в задумчивости.- И потом, о Германии мы зна-ем больше, чем о Голландии?
Она прищурилась и улыбнулась Таше, та ответила на улыбку и буркнула только.
- Пошла ты!
Маша поставила свою чашку на стол.
- Я знаю про Германию! Там - Фашисты!- гордо произнесла она. – Немецкая наци-стская субкультура – крайне интересное явление, особенно военная форма – произведение не только дизайнерского, но и психологического искусства.
Все снова рассмеялись. Таша дернула головой и с притворным восхищением в го-лосе сказала:
 - Наша молодежь. Прямо сердце гордостью обливается.
 - Это еще что было?- скривила лицо Мара.
 - В смысле?
- В смысле оборота, который ты только что выдала.
- А что?- парировала Таша.- Язык находится в головах людей, он не статичен, он изменяется, и изменяют его люди, я, например, а когда-нибудь лингвисты фиксируют это в словарях, и это становится нормой, а не ошибкой.


Таша предложила еще по чашечке. Все были за, даже если бы это была десятая чашка, так как сказать: «нет» было просто невозможно. Мара вспомнила о конфетах, ко-торые она не доела вечером, коротая вечер в компании видео. Конечно, кино надо смот-реть с поп корном, но чашки за семьдесят рублей ей хватает минут на пятнадцать про-смотра, тогда как средняя продолжительность кинофильма один час тридцать- сорок ми-нут. А конфеты можно было растягивать. К тому же у нее была своя система уничтожения сладостей. Ненавидя горький шоколад, который обычно покрывает начинку, Мара слизы-вала, откусывала (в зависимости от плотности слоя) слой черного шоколада, оставляя вкусную начинку в качестве приза. Иногда она съедала ее сразу, но чаще собирала из нее большие аппетитные шарики, которые старалась поглощать экономно, бывало, что это получалось у нее довольно успешно.


Когда кто-то в этой безмятежной компании осознал, который час, началась на-стоящая паника. Беготня, суматоха. Таша возобновила поиски ключей. Выбившись из сил, она уже собиралась остаться дома, так как возвращалась раньше Мары, к тому же не лю-била выходить в город пешком.


У нее был чуть живой «Опель», подержанный и пригнанный из Германии, который ей сбыл «парень с прибомбахом», как она его называла. Все время, что она его знала, он пытался найти хоть какое-нибудь родство хоть с кем-нибудь из немецких резидентов, проживающих там более десяти лет подряд или граждан. Он был бы счастлив, обнаружив родство даже с Гитлером. Малый даже немецкий начал учить, пытался узнать об истории страны больше, выкапывал по лавкам немецкое кино разных десятилетий, литературу,- в общем, все. Днем он работал на всевозможных работах – часть денег отдавал матери и от-цу, часть копил на поездку в Германию, а ночью уплывал в свою страну грез, погружаясь в мир Гете, Гофмана, позже,- Канта, Ницше. К последним он быстро остыл, как только решил, что их философия имеет универсальный характер, а не помогает ему слиться с ис-тинно немецким началом. Все, что отходило от духа германского народа, который, по его мнению, жил в произведении «Песнь о Хильдебранте», романе «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха, в «Симплициссимусе» Х.Я.К. Гриммельсхаузена. Переводы он знал прак-тически наизусть, но каждый раз цитируя очередную фразу на русском языке, чувствовал боль отчаяния при мысли, что никогда по-настоящему не сможет понять ее смысл. Он хо-тел читать на языке оригинала, хотел мыслить на языке оригинала, то есть, хотел приоб-щиться к душе народа, и каждый раз сталкивался с суровой действительностью бытия – он был никем, маленьким человечком с маленькой мечтой и огромной любовью к стране, в которой никогда не был, в которой не умирал ни один из его даже самых дальних родст-венников, и в которую он боялся никогда не попасть, он был живущим от вечера к вече-ру, пашущим целый день ради пары часов уединения, которые он отнимет от своего сна, на грязной плохо освещенной кухне с Германией, его Германией, рыцарской, средневеко-вой, иногда и эпохи Ренессанса, Германии Гете и современной Германии. Его Страна мечты, страна его Мечты, его единственное утешение жизни, его спасение в сумасшедшем мире без души. Величайшие мыслители современности думали на немецком. Это был их родной язык. Маркс, Фрейд, Юнг, Эйнштейн. Разгадка кроется в языке. Определенно язык создает определенный тип мышления, клише, структуры, которыми оперирует мозг. В пост – римском мире он признавал только немецкую философию. Французская всегда больше была этической, «философией» настроения, эмоциональной, от Вольтера до Сар-тра; английская - практической, даже в период романтизма; и только немецкая была ис-тинно наукой с методологией и системой. Часто глядя на огни большого города, он думал о миллионах немцев, которым язык принадлежал по праву рождения, которым ничего не надо было делать, чтобы свободно мыслить на этом языке и абсолютно и до конца пони-мать своих авторов. Каждый раз при таких мыслях зависть, отвратительная, разруши-тельная и унизительная разгоралась в его груди, которая перерастала в злость на этих немцев, злость на этот город, злость на себя, за то, что он никогда, НИКОГДА не сможет воплотить свою мечту в жизнь.

Его сосед иногда ездил в Германию и наш фанат втайне надеялся, что тот когда-нибудь поможет ему прикоснуться к его мечте. Поймав его на площадке, он непременно стремился задать ему вопрос о стране своих грез. Сосед считал его придурком, но непло-хим малым, как он любил говаривать третьим лицам. В тайне «крутой сосед» все же на-слаждался немым обожанием «придурка», так как нам, людям, нравится почитание, и если нет выбора, то в качестве фаната и кретин сойдет. А «кретин», беседуя с ним даже пытал-ся уловить запах немцев. Однажды отзывчивый малый «приблизил» парня к его мечте. Как-то, в очередной раз, столкнувшись с ним в лифте, он, завел разговор.
- Слышь, ты же тот, что фанатеет от Германии?
У фаната заколотилось сердце. Тысячи картинок возможных вариантов развития событий пронеслись в его голове. Во рту мгновенно пересохло, кажется, он даже перестал дышать, считая это кощунством в такой момент.
- Да.
- Можешь прикоснуться к своей мечте,- неприятно скалясь, выдал «посол» и за-молчал.
Его собеседник готов был выскочить из штанов, долететь до Луны, и вернуться об-ратно, так силен был выброс адреналина. Ему казалось, что прошло часа два, он хотел схватить этого типа за горло и вытрясти из него, что же он хочет сказать. А его мучитель, казалось, замечал нетерпение своей жертвы, которое подстрекало его продолжать экзеку-цию и доставляло непонятное садистское удовольствие. Он запрокинул голову, не спеша приводя прическу в порядок.
- В каком смысле?
- Ты о чем?- с истинно невинным видом спросил он.
Фанату показалось, что в области груди все у него превращается в кипящее месиво, что моментами остывает, принося еще более отвратные ощущения.
- О Германии…- чуть слышно проговорил он.
Садист сделал задумчивое лицо, достойное самого последнего актера самого по-следнего театра.
- Ах, об этом,- пропищал он, взяв очень высокую ноту с мастерством выше указан-ной личности.
Фанат, уже не в силах скрывать волнение, почти умоляюще посмотрел на соседа.
- О, мы приехали.
Действительно, лифт остановился. Фанат нажал кнопку стоп.
- Ну, что…вы говорили…
-Ах, да. Мой знакомый на днях едет в Мюнхен, так он попросил подыскать пар-ня…ну, я думаю, я же знаю одного, который с ума сходит по этой стране…
У малого, кажется, и сердцебиение остановилось, а палач все продолжал.
- Просто фанатеет, да.- Он замолчал глядя куда-то пред собой, выдержал паузу, ко-торую его жертва прожила, как вечность. - Да!- словно найдя мысль,- просто преступно будет не дать парню шанс прикоснуться к его мечте,- не сдержавшись, он выпустил сме-шок,- да…думаю, была не была!
- Ну-ну, - подгонял его парень, - и что он сказал? Он согласился взять меня с…
- Он пригонит пару машин….так ему нужно их сбыть. Найдешь покупателя на не-мецкую машину…
Сосед похлопал парня по плечу.
- …Получишь стольник и…настоящую немецкую открытку из настоящей Герма-нии.
Этот гад растянулся в улыбке. Делая вид, что не замечает сникшего вида своей жертвы, он нажал кнопку стоп, и вышел.
- Ну…бывай!

Парень уставился на него и не знал, что думать. Двери лифта закрылись, и он по-полз вверх. Парень пытался прийти в себя, осознать, что это было. С чего он решил, что тот ему что-то предложит? Он знает, что я обожаю эту страну. Ну и что? Он ничего не предлагал. Это я и мое дурацкое воображение вывернуло меня наизнанку, а он ни при чем. Открытка…это…это здорово. Да.


Все было так легко и просто, оказывается, он сам и виноват.
 На самом деле, это было изощренное издевательство. Оно напоминает сексуальное домогательство: в тот момент, как шеф предлагает тебе кофе, задает пустячные вопросы, прикасается, как бы невзначай, ты точно знаешь, к чему он клонит, но позже, оставшись наедине с собой, ты не найдешь ничего в его словах, даже в его «случайных» движениях, действиях, тебе будет казаться, что ничего не было, что тебе показалось, а если бы это разбиралось в суде, то умелый адвокат смог бы заставить думать судью, присяжных, и даже тебя, что это ты мечтала об этом, поэтому твой мозг и нарисовал эту безумную кар-тину. Но тогда ты точно знаешь, ты точно понимаешь, и это есть в его взгляде, в такие моменты, он весь превращается во взгляд, все вокруг становится наэлектризованным, да-же слова не могут создать более сильного напряжения, чем то, что создается мыслями, невербальными знаками, молчанием. Оно имеет страшную силу и не оставляет следов, по крайней мере, для привлечения к ответственности, но боль, причиненная сценой может оставаться с тобой месяцы, годы после. Я бы даже не стала измерять реабилитационный период временными рамками, так как следы сексуального насилия остаются с человеком навсегда во времени, и единственно возможный способ оправиться -…
Да, он нашел покупателя – Ташу, жившую по соседству.
Да, он получил открытку.
Да, он жил в стране своих грез.
Все свободное время он проводил на крыше, наслаждаясь одиночеством, витая в своих мирах, ненавидя момент пробуждения.
Одиночество может быть бегством больного, а может быть бегством от больных. Часто, повторяя любимую фразу из немецких классиков, он пытался решить, какая часть ее относится к нему.

Там, сидя на краю, можно было чувствовать иллюзию невесомости, свободы и не-бытия. Он встал и вплотную подошел к краю. Линии горизонта не было видно из-за до-мов, но парень закрыл глаза и представил ее. Одинокая фигура в сердце каменных джунг-лей. Ветер беспощадно хлестал его по лицу, развевая длинные волосы и вновь бросая их, налетая, словно, пытаясь закружить его в сатанинском танце, и отступая, чтобы вернуться с новыми силами. Неистовый ветер. Он сделал шаг вперед.
 
Наконец, ключи были найдены. На этот раз они укрылись под подставкой для теле-визора. При чем никто бы не мог сказать, как они забрели туда, даже под страхом смерти.













 
Глава 2.
Дело сделано.



Черная «Лада» 110 была припаркована у обочины. Из магнитолы разносились биты Roxette «Fool». Темноволосая женщина за рулем сосала леденец и, нервно ерзая, всем своим видом выдавая обеспокоенность и нетерпение, поворачивала голову в сторону од-ного из дворов улицы. Она была в солнцезащитных очках, хотя стоял пасмурный день. Машина находилась примерно на расстоянии пяти метров от двора. Также шеф довольно нервно поглядывала на часы и сжимала руль с таким напряжением, будто пыталась его раздавить. Вдруг из двора, который она вела, выскочили две женские фигуры. Одна была в кедах, джинсах, в сером широком плаще, огромном парике, с цветастым шарфом, дохо-дившим до носа и в солнцезащитных очках, вторая была на каблуках, в мини, в черной куртке, но тоже с огромным шарфом. Та, что в джинсах, почти на себе тащила вторую, которая, судя по всему, пребывала в состоянии шока, к машине. Она открыла дверь и, предварительно впихнув вторую внутрь, села сама. Водитель повернулась почти всем корпусом, не отпуская руль, и уставилась на фигуру в джинсах и в плаще.

- ЭТО кто?- обратилась она к ней со сталью в голосе.
- Трогай!- ответила Мара, так как это именно она и была.
-Нет, я спрашиваю, кто это! Отвечай сию же секунду!- почти прокричала она, на-чиная терять терпение.
Мара повернула голову в сторону девушки и чуть дернула ее за руку, пытаясь при-вести ее в чувство.
- Ты кто?
Та, все еще находясь в состоянии транса, протянула откуда-то из глубины.
- Яна…
Мара торжествующе посмотрела на Нину.
- Вот, это Яна. Трогай!
Это, казалось, еще сильнее взбесило Нину.
- Мне плевать, как ее зовут!!! Какого черта она делает здесь?!
- Слушай, честное слово, рада каждой возможности поболтать с тобой, но если ты сейчас же не поедешь, у нас будет очень много времени и для разговоров, и даже для рас-шифровки кода ее ДНК. Там, знаешь, куда мы попадем тогда, даже приобретем специаль-ность швей. Как тебе перспективка?
Нина почти зарычала, но завела мотор и выехала на проезжую часть, развив хоро-шую скорость.
 
Пока они не выехали на шоссе, никто больше не проронил ни слова. Яна все еще была где-то далеко, отрешенно уставившись впереди себя. Мара с интересом разглядыва-ла мелькавшие в окне картинки, притворяясь, что всецело поглощена ими. Нина уже сняла очки и хмуро поглядывала на Мару и иногда на Яну, продолжая нервно посасывать уже почти растаявший леденец.
- Проклинаю тот день, когда согласилась на твою дурацкую идею,- проговорила она, догрызая его остатки.
Плотность машин постепенно увеличивалась, скорость все уменьшалась, пока не достигла примерно 3км в час. Мара встрепенулась.
- Чью идею? Не расслышала.
Нина обернулась.
- Твою, дорогая моя, твою.
У Мары вытянулось лицо.
- А не ты ли показала мне эту тиару в газете? Посмотри, - начала она, передразни-вая под-ругу, - теперь эта крутая вещица и в Москве. Так ты вроде говорила?
- И?
- Что «и»?
- Ничего «и». Просто я не предлагала ее тибрить.
- Хорошо вспомни!
- Я нормально помню!- Нина уже почти перешла на ор.
- Что-то незаметно!- Мара тоже не отставала.
- Мм.. - вдруг раздался третий голосок,- извините, что прерываю, но здесь куча на-роду, которым будет не хрена делать еще минимум час. Они с удовольствием поглазеют на ваше шоу, а как мне видится дело, это последнее, что нам сейчас нужно!
Мара и Нина, застыв от неожиданности, теперь уставились на Яну. Вывели их из оцепенения сигналы машин, которые не собирались мириться с пребыванием в пробке. Нина продвинулась вперед на несколько освободившихся метров.
- Тиара у тебя?- тихо и монотонно спросила она.
- А-а то,- так же тихо, но с самодовольством в голосе ответила Мара. Но, такое де-ло…- она слегка замялась,- у меня свалился парик в магазине.
Нина выплюнула остатки леденца и, не веря своим ушам, переспросила.
- У тебя…ЧТО???- с сильным ударением на «что».
- Расслабься, я прыснула из баллончика в глаза и продавщице и охраннику.
Нина облегченно вздохнула.
- Ну, это несколько успокаивает.
- Так что, думаю, они не запомнят наши лица,- победоносно закончила Мара, но эти последние слова имели как раз обратный эффект тому, что она ожидала. У Нины опять что-то начало происходить с лицом.
- Ты, что, - начала она, едва справляясь со своей яростью и потому еле раскрывая рот, так как у нее сводило скулы,- прыснула им после того, как они вдоволь полюбовались вашими мордами?!!!
Маре такой тон, выражения, и оборот, который принял разговор, показались непо-добающими, если не сказать, обидными.
- Вообще-то, ЛИЦО они видели только Яны…и…
- Ты идиотка!- вскричала Нина.- Ты что, не слышала о теории Матроскина?
Мара начала осторожно, не будучи полностью уверенной в ответе.
- Кота дяди Федора?...
- ДА! Кота дяди Федора, на чьем счету двадцать научных публикаций, монография по психологии стресса, а также мнение, что в стрессе память человека усиливается в сотни раз, потом может стираться, но если после первого стресса, создать второй, третий, ли-шить человека девяноста процентов информации, которую он получает через зрение, то память поражает своей точностью и дотошностью.
Мара нахмурила лоб.
- Нина, не скажу, что твой язык был слишком уж научным, но я не уловила сути этой тирады.
- Объясню специально для ОСОБО одаренных! Последняя картинка, то есть ваши рожи, остались в памяти тех ребят на всю их долгую жизнь во всех подробностях!!! Ты не слышала о теории Матроскина?!!!- Нина снова перешла на ор.
- НЕТ, я не слышала о теории Матроскина!!!- не отставала Мара.
- А надо было, надо было!!!
- А я не слышала!
- Можете обе успокоиться,- снова послышался третий голос, принадлежавший Яне, на этот раз не уступавший по силе ору собеседниц,- в магазине были камеры наблюдения.
Это сообщение имело эффект холодного принудительного душа. Все замолчали, и наступила гробовая тишина. Нина повернулась вперед и, нахмурив брови, стала изучать капот автомобиля. Мара осталась с раскрытым ртом, в том положении, в котором мгнове-ние назад собиралась сразить Нину новым неопровержимым аргументом в защиту своей неосведомленности в области психологии. Теперь же она зарылась поглубже в сидение и попыталась посильнее втянуть голову в плечи. Яна не меняла позы, только закрыла глаза. Каждый понимал, что это конец.


Глава 3
Маша.



Маша вернулась к себе. Мама должна была прийти часа через два, а в школу надо было выходить через час. Они жили в двухкомнатной квартире, одна из комнат принад-лежала целиком и полностью Маше, в другой, которая одновременно была и залом, спала мама.
Маша довольно сильно отставала от одноклассников-форвардов. Но она не затаи-вала на них злость, как делала одна часть отстающих, и не пыталась подольститься к ним, как делала другая. Все, чего она хотела это, чтобы ее оставили в покое, но этого никто из окружающих понять не хотел. В этом мире, если ты не принадлежишь никому, ты стано-вишься объектом нападок со всех сторон. Класс Маши был разделен на две основные враждующие группировки, вне игры были отличники и местная красавица, говаривали, что у нее уже есть подписанный контракт с модельным агентством, и, что сразу после окончания школы она попадет на подиумы Питера, Милана, и даже Парижа. Это были только слухи, но, как известно, их хватает для создания репутации; к тому же, сама краса-вица не предпринимала абсолютно никаких попыток опровергнуть их.
Маша не обладала никакими особенными талантами ни в науках, ни в спорте, не была она также и сногсшибательной красавицей, она была тем, кого в нашем мире приня-то называть неудачниками.
Забавно, наше общество называет себя либеральным, то есть уважающим права и свободы даже одиночки, но на самом деле одиночка современности имеет немногим больше шансов на выживание, чем еретик в эпоху средневековья.
Да, миновали времена, когда личности индивидуальной просто не существовало, когда было племя, был род, и человек ощущал себя лишь частичкой огромного социаль-но-биологического организма, не мысля себя отдельно от него, от его законов, это было время коллективной личности, когда отрыв от общества означал неминуемую гибель, как моральную, так и вполне ощутимую физическую. Но пережитки тех отношений все еще живы в нас. Одинокий испуганный человечек бежит от свободы, бежит от себя самого, пытаясь занять себя чем угодно, только не мыслями о себе, о своем месте в мире, и о мире внутри себя. Он думает спрятаться в толпе себе подобных, ведомых кем-то, кто выглядит уверенным в себе, знающим, что есть добро, а что есть зло. Это желание реализуется на каждом этапе человеческой жизни по-своему, на протяжении истории человечества оно находило самые разнообразные способы и виды, причем совсем необязательно одному способу, или виду отмирать, чтобы дать дорогу следующему, нет, тысячелетиями они на-слаивались друг на друга, ослабляя, или усиливая друг друга. Когда-то страх перед сила-ми природы создал культ этих сил, а также могущественного посредника между ними и слабыми запуганными людьми, так родился шаманизм, но никуда не делось почитание вождя, как самого сильного и способного охотника и воина, который, несомненно, добу-дет пищу и защитит от врага. За защиту человек всегда расплачивался, и отдавал одну из обязательных характеристик человека, по мнению Сартра, - свободу. Сартр говорил, что человека без свободы не бывает, я свободен, – только тогда я – человек. Но и вождь, и шаман не были свободнее любого другого члена общества. Они также были рабами образа силы, а также самыми смиренными рабами могущественного господина, ослушание кото-рого допускалось крайне редко, а если такое случалось, преступник расплачивался жиз-нью, и имя этому господину было, есть, и, судя по всему, будет, - Традиции. Ни вождь, ни шаман не имели права на ошибку, на слабость, при всем своем весе они не могли своим словом изменить малейшую деталь в отношениях коллектива: если первый обряд посвя-щения мальчика в мужчину (инициация) проводился в четырнадцать лет, они не могли его провести в пятнадцать, если в обществе была принята экзогамия, эндогамия, полигамия, или моногамия, они не могли изменить и этого. Традиции изменялись и изменяются, но не реформами сверху, и НИКОГДА реформами сверху, но только когда общество созрело, уже допускают какие-то пропуски в исполнении обрядов, ритуалов, либо добавляют ка-кие-то новые детали к ним, когда уже живет по новым традициям, тогда проводятся ре-формы. Иногда на этот процесс уходили тысячелетия, иногда, сотни лет, бывает, что и де-сятилетие приносит новшество, но основы традиций, те, что покоятся в головах единиц общества, изменяются крайне неохотно и, - редко.
Собственнические инстинкты не изменились: как и тысячелетия назад, мужчина считает женщину своей собственностью, и наоборот, но, как и раньше, мужчина старает-ся утвердиться в положении главы, применяя физическую силу, как по отношению к мни-мым и реальным конкурентам, так и по отношению к объекту своего обожания, своей соб-ственности. Когда-то побои жен не считались преступлением, в Средние века, они даже рекомендовались в качестве средства показать «забавной скотинке», как ласково называет женщину Эразм Роттердамский, кого следует почитать и кому повиноваться. Сейчас по-бои запрещены законом. Но кроме закона, существует обычное право, то есть то, что лю-ди считают приемлемым, или нет. Так вот, к домашнему насилию, очень многие люди от-носятся спокойно, чаще винят в нем саму женщину, говоря, что сама нарвалась. Но такое мнение предполагает допущение превосходства мужчины, его права определять, как должно быть, и как не должно быть, такое мнение ставит женщину в положение подчи-ненного существа, и что самое страшное, чаще, сама женщина видит свое место именно таким. Первый опыт физического насилия, будь то удар жены или подружки, редко нахо-дит свое отражение в виде заявления в милицию. Чаще все заканчивается извинениями или без них, но все забывается. Что же происходит с теми заявлениями, что все же попа-дает в милицию? Подавляющее большинство забираются женщинами, часть оставшихся доходят до суда, небольшая часть выигранных дел определяют смехотворные наказания, а вообще, редко женщина получает защиту от повторного насилия.
А что же с ухаживаниями? Они также до боли напоминают Санта-Барбару камен-ного века. Все, что делается «ради» «тебя», следует читать «ради» того, чтобы «обладать» тобою. Только исходя из этой волшебной формулы, можно снять огромное количество женских и мужских мелодрам в любом времени, только меняя декорации.
Это небольшое отступление было сделано лишь для того, чтобы подчеркнуть, как мало изменилась человеческая сущность со времен
Ледникового периода.
Возвращаясь к Маше, нужно отметить, что она тоже ненавидела своих однокласс-ников, поэтому направляла все свое воображение и изобретательность на то, чтобы лю-быми способами избежать встречи с ними. Поэтому, частенько получалось так, что ее не бывало на занятиях, а в дни маминого дежурства она вообще оставалась дома. Сейчас, проводив девочек на работу, она вернулась домой, решая, стоит ли пойти поискать рабо-ту, или же весь день провести в кино, она прошла в свою комнату и включила Земфиру, «Бесконечность».
 Она обожала эту певицу, которая была для нее кумиром. Эта рок-звезда не трясла голым задом перед камерой, не вытирала грудями объектив, не кончала прямо в микро-фон. Она явилась философом, мыслителем, который видел этот серый мир и описывал то, что видел в своих песнях. Мы узнаем его, мы узнаем картины, которые она рисует, мы уз-наем ее мысли, мы видим мир ее глазами и часто понимаем, что он слишком близок к то-му, что мы видим своими. Так получилось, что Земфира разгадала знак «Бесконечность». Маша пыталась повторить это открытие, но безуспешно. Она просто слушала музыку, на-слаждаясь этим «прямым массажем нервной системы», но все же смысл слов, которые по-вторял спокойный, слегка утомленный голос, принадлежащий человеку, который нахо-дится в постоянном поиске, но все же владеет чем-то большим, чем остальные, и время от времени делится своим сокровищем, - в нашем мире это называется выпуск нового альбо-ма, - и пыталась проникнуть в глубь, в самую суть идеи бесконечности.
В принципе, у Земфиры не было песен, которые не нравились Маше. «Вендетта» же заняла первые строчки в ее хит-параде, если можно так сказать. Она чувствовала, что сама превратилась в телевизор, как в песне, что он стал ее наркотиком, средством убежать от суровой реальности. Она понимала, что плохо не заниматься ничем кроме просмотра телепередач, глупых, бессмысленных и пустых, но все было лучше, чем остаться наедине с собой - все живо в памяти- обиды, оскорбления сверстников, презрение учителей, нена-висть к собственной никчемности. Нет, лучше нажимать на кнопки и жить жизнью людей в маленьком ящике, плакать с их горем, смеяться с их счастьем, решать их проблемы, ду-мать их мысли, пытаться угадать, кто убийца, с кем пойдет на свидание Андрей, кто отец ребенка Тары, правда ли, что Хулио родной брат Анны-Марии, и что сделает…и что… и как…и…. просто тупо следить за движениями марионеточных людей снующих взад-вперед, и мимо тебя, мимо, как жизнь.
 






















 
Глава 4.
План.



Кофейня «Катана» привлекала своими спокойными тонами и умеренными ценами. Небольшое, по сути, помещение умудрялось делиться на два этажа, причем второй этаж представлял что-то вроде балкона, на который вела лестница, гармонично вписывавшаяся в интерьер первого этажа. Не смотря на явно японское название кофейни, столики были европейскими, да и обстановка помещения мало напоминало восточную, разве что миниа-тюрный японский сад с настоящим озерцом, разбитый в самом сердце первого яруса и официанты, облаченные в костюмы ниндзя. А так, приглушенный свет, особенно на бал-коне, и грубая штукатурка цвета какао, создавали крайне интимную и домашнюю атмо-сферу, что заставляло вас возвращаться сюда снова и снова. За одним из столиков второго яруса сидела Нина и, облокотившись на спинку стула, держа одну руку на столе, другую свободно свесив, смотрела куда-то впереди себя, но явно думая, или пытаясь думать о своем, слушала свою собеседницу, которая не унималась уже в течении получаса.
- Как ты думаешь, почему Джимми?
Нина не сразу поняла, что это вопрос и что он обращен к ней. Честно говоря, она отключала свое сознание каждый раз, когда Мара заводилась размышлять, вернее, что бы-ло хуже, разглагольствовать, на тему кино. За годы тренировок Нина достигла определен-ного мастерства в искусстве выслушивания скучных или ненужных ей разговоров, выра-жая мимикой сдержанную заинтересованность, она умудрялась не впускать в свое созна-ние ни единого сказанного болтуном слова, так проще. Убежать всегда легче, чем встре-тить проблему, или объяснить человеку, что то, о чем он так увлеченно трепется, всего-навсего чушь. И человеку не обидно, и уши целы. На этот раз это было «Криминальное чтиво», и Мара, видимо не собиралась еще закрывать тему. Она смотрела на Нину, ожидая ответа. А та в свою, очередь, невообразимыми усилиями пыталась отскрести свои мысли от потолка и стен и собрать их в свою голову, чтобы хотя бы принять вид живо заинтере-сованного, и, мыслящего исключительно «по теме»,человека. Единственное, что она из себя, наконец, выдавила, было:
- Что?
- Джимми.- Несколько раздраженно повторила Мара.- Почему Тарантино играет Джимми?
Нина напрягла память и, не найдя ответа, сдалась:
- Не знаю.
- Знаю, что не знаешь. И я не знаю, и мало, кто знает, думаю. Но вопрос был: «Как ты думаешь»?
Нина смотрела на нее в упор и злилась на то, что при таком раскладе, уйти в себя довольно проблематично.
- Не зна…- она вовремя спохватилась,- никак я не думаю!
Мара восприняла эту реплику, как приглашение озвучить свою версию или, на ху-дой конец, свои соображения на этот счет.
- И посмотри, как он это делает. Ты смотришь на Джимми, и ЭТО не режиссер и сценарист фильма, не гигант криминальной мысли, не гений вдохновенных диалогов, не творец миров, нет!- Мара была увлечена своей речью и произносила ее эмоционально, но в такой степени, чтобы не вынудить Нину ее заткнуть, но в той, чтобы немного ее раздра-жать, причем делала это абсолютно неосознанно.- Нет. Это просто парень, к которому в восемь утра приперлись два урода с трупом на заднем сиденье, вернее,- она выдержала паузу, - на заднем сиденье, на стекле, на своей одежде и даже в своих волосах. Ты по-смотри, как этот тип ограничен, если не сказать, туп, он - воплощение посредственности и безволия, услужливости и недалекости. Его сила – это его жена, он даже решить про-блему пытается прикрываясь ее скорым приходом.
Нина, казалось, втянулась в разговор.
- «Катана» - самурайский меч, а не меч ниндзя, - вдруг произнесла она.
- Что? – не поняла Мара, но не дав подруге ответить, продолжила свои разглаголь-ствования. - Он делает кофе Вульфу. Кофе! Делает.- С ударением повторила она, как буд-то это были совершенно не те слова, которые она произнесла доли секунды назад. - Ты можешь себе представить режиссера на площадке? Это тиран, диктатор в своей стране, на своей территории. Все для него…
- Какого черта ты приплела сюда режиссера?- неожиданно вступила Нина.
- Он – режиссер!- почти сквозь зубы процедила Мара.
- Джимми?
- Тарантино!
- А кто Джимми?
- Джимми – придурок.
- А на фига ты мне час уши промываешь придурком?- через миг, снова задумав-шись, Нина произнесла.- Но катана - самурайский меч…
Мара решила просто игнорировать попытки экспансии на территорию своих инте-ресов, своей темы.
- В том-то и соль. Почему режиссер играет придурка в халате? Здесь-то и контраст!
Тарантино воплощение гениальности и силы, властности и глубины. ЕМУ делают кофе, подчиняются каждому его слову, и даже жесту.
Посмотри, скажи мне, ты видишь хоть одного актера? Лично я – нет. Я вижу Джул-са, Винса, Бутча, Вульфа и т.д., но нигде, ни в одной паршивой сцене я не вижу Сэмьюэла Л. Джексона, Траволту, Уиллиса…
- А четвертого?- перебила ее Нина.
- Что четвертого?- не поняла Мара.
- Ты назвала четыре имени сначала, а потом только трех актеров. Кто играл чет-вертого?
- Вульфа? Я не помню. Так вот, я их не вижу. Кого я вижу, это Квентина Таранти-но. Тот самый уникальный случай: режиссер везде и нигде. Видела пару интервью с акте-рами, которые с ним работали. Сама наивность! Воображают, что им предоставляется та-ка-а-а-я свобода на площадке. Тарантино позволяет им так чертовски раскрыть себя, реа-лизовать свой актерский потенциал, показать свой талант и возвыситься им, как лично-стям.
- Ты наизусть заучила?
- Нет, но они говорили именно в этом духе. Им – раскрыть себя!- с сарказмом про-должала Мара.- Им – дать свободу поиска путей выражения характера героя и его внут-ренних переживаний! Им - свободу! А между тем, последняя псина на следующем от кад-ра дворе, писает по слову Тарантино!
Их индивидуальность!
Не смешите меня. Тарантино бревно заставит изобразить Гамлета!
Он везде. От мозгов на кудряшках Джексона, до мусора, разбросанного по задним дворам, которыми пробирается Бутч.
Он нигде. Его нет в кадре. Есть живые марионетки, а кукловод – за кадром. С ма-рионетками буквальными работать сложно – у них всего одно, от силы, два выражения лица, стандартные движения и прикид. Людей же можно пользовать по полной програм-ме. И все ставится: выражение глаз, лица, одежда, грязь под ногтями, все, все, буквально, все, список можно было бы продолжать до бесконечности. Они все – никто, Тарантино – все и вся.
Мара взяла чашечку кофе и отхлебнула немного, устремив на столик такой пронзи-тельный взгляд, будто пыталась просверлить его усилием мысли.
- Одного в толк не возьму,- сказала она некоторое время спустя,- тупое выражение физиономии Траволты – это тоже порождение гения, или издержки производства, избе-жать которых, не удалось даже Самому Тарантино?
Нина давно выпила свой кофе и ниндзя даже только что принес ей вторую чашку и заказанный пакетик чипсов.
- Траволта – красавчик, - монотонно заявила она, открывая пакетик.
- Думаешь?- Мара снова занялась своим кофе.
- Угу,- Нина положила пару чипсов в рот,- Он та-а-а-к танцует.
- Кретин он, по-моему.
Нина перестала хрумкать, и посмотрела на подругу в упор.
- Пойдем, выйдем, и выясним, кто кретин.
Осознав, какой оборот принимает разговор, Мара решила подстроиться под него. Она стала боксировать в воздухе, нанося смертельные удары воображаемому противнику.
- А ну, давай,- она начала озвучивать свою и так достаточно экспрессивную жести-куляцию, - Я тебя нокаутирую быстрее, чем реф успеет крякнуть: «брейк»!
Нина положила в рот еще пару чипсов
- Пошла ты, - ей явно наскучила ситуация.- И вообще, что ты завелась. Слышала я рассказы об этом шедевре кинематографа: большинство людей начинают пересказ филь-ма с романтической истории о свидании жены мафиози и киллера, другие говорят сексу-альном насилии в подвале, кто-то о парочке грабителей – неудачников, кто-то о негре, ко-торый читает Библию, но никто не компостировал мне еще мозги каким-то парнем в ха-лате!
- Не говори «негр».- Мара допивала свой кофе.
- А что такого, в слове «негр»?- Она уцепилась за эту возможность позлить Мару; когда проблем полон рот, а сорваться не на ком, то хочется выть на Луну, а тут такая воз-можность выпустить пар.- Может где-то и на каком-то языке оно и означает оскорбление, но не в России, черт ее возьми, и не на чертовом русском языке! У нас никогда не было темнокожих рабов, зачем? - Вся наша нация, - это нация рабов! Полусвободными и были – то около десяти процентов населения, которые считались смиренными рабами государя, дворяне то есть, так и тех ведь мы перебили или вытравили из страны, остались мы, рабы. Оно и видно, стоит глянуть, в каком дерме живем.
Мара что-то булькнула, не отрываясь от чашки. Нина восприняла это, как возраже-ние.
После того, как она выпалила все, что накипело, Нина почувствовала облегчение, даже слабость в теле, но приятную слабость человека, который только что выполнил свой гражданский долг на «отлично». Но вдруг ей показалось, что она недостаточно самоут-вердилась и показала независимость своего мышления, что немедленно требовалось ис-править.
- Так что,- она набрала воздуху в легкие,- негр! Нигеры, нигеры, поняла!?
Вот теперь она почувствовала настоящее удовлетворение собственной персоной, и это чувство осталось бы, если бы Мара, которая тоже расправилась со своим кофе, не от-кинулась на стуле, и, глядя вдаль мимо Нины, не произнесла:
- Поняла, и, думаю, те два темнокожих качка, которые сидят за третьим столиком от нас, и слушают тебя с большим интересом, тоже.
Могу предположить, что они жаждут твоего монолога на бис.
Нина абсолютно изменилась в лице, скорее, оно стало скорее маской, все ее тело застыло и превратилось в одну большую натянутую струну. Ее можно понять – одно дело, иметь убеждения, другое, - отстаивать их, и уж совсем ни с чем не сравнимо пострадать за них. Наше тело странно реагирует на мысль: «сейчас будет больно», больно вдруг стано-вится во всем теле и даже в душе.
Все еще находясь в состоянии оцепенения, Нина начала медленно поворачивать голову по направлению взгляда Мары. За первым столиком от них не было никого, за третьим сидела девушка и явно какого-то ждала, за вторым также было пусто. Теперь ее взгляд метался по всему пятачку от них до стены, не обнаружив там темнокожих качков, ее глаза стали лихорадочно сканировать всю площадь балкона, но с тем же успехом. Она выдохнула.
- Там никого нет.
Мара улыбнулась.
- А-га. Но скажи, перспектива объяснять свою позицию качкам тебя не слишком обрадовала, да?
- Ты - дрянь! Меня чуть удар не хватил! Сволочь!
- Видишь, ты понимаешь, что африканцам не нравится определение «негр», но ты также знаешь, что не имеешь в виду ничего оскорбительного, говоря так.
- Естественно, скотина!
- НО. Есть одно «но» - они считают это оскорблением, и ты знаешь, что они счита-ют это оскорблением, а значит, - оскорбляешь, поэтому чуть не наделала в штаны вместо того, чтобы ледяным тоном впаривать им чушь, как мне недавно. Потому не лучше ли уважать чужое мнение, чтобы не приходилось вытаскивать свою задницу из дерьма, в ко-торое сама же маршируешь с высоко поднятым знаменем.
Нина слушала с невозмутимым лицом. Ей не нравилось, что Мара ее подставила, но дальше спорить уже не было ни сил, ни желания. Она дохрумкивала чипсы, оставляя, самый красивый и большой кусочек напоследок, но когда он остался последним, пакетик неожиданно схватила Мара. Она недовольно поморщилась, но достала последний кружок и отправила его себе в рот, решив довольствоваться меньшим. Ее подруга проводила его тяжелым взглядом, думая, что лучше бы Мара съела весь пакетик, но этот лакомый кусо-чек отдала ей.
- Как ты думаешь, почему здесь официанты – ниндзя? - вдруг спросила Нина.
- Не знаю, - Маре пожала плечами, - потому что кафе называется «Катана»!

 * * *
Нина была лаборанткой в фармацевтической фирме со скользящим графиком – два выходных в неделю по собственному выбору - и хорошим окладом. Она бросила курить полгода назад, но держала пачку “deer lapp” на кухне в одной из кастрюль, которой поль-зовалась реже всего, на всякий случай, как она говорила, хотя никто не мог взять в толк, какой у нее может быть всякий случай.
[Она была разведена с очень хорошим человеком, архитектором по образованию, и свиньей по жизни. Он был неплохим отцом, кстати, детей у них было двое – мальчик и девочка, - водил их в зоопарк целых два раза, гладил по голове, когда попадались под ру-ку, иногда с умным видом требовал дневники на проверку, в общем, по этому пункту пре-тензий минимум. Также г-н Молотов умел вести приятную беседу, за столом обычно все внимание было приковано исключительно к его персоне, независимо от того, в гостях они, или дома, Нина по большей части развлекала себя бокалом где-нибудь в уголке. Внеш-ность г-на Молотова также не могла оставить равнодушным ни одного ценителя красоты – фигура танцора, правильные черты лица, слегка острые, вскрывавшие надменность и стремительность душевных порывов, длинный тонкий нос и пронзительный взгляд, до-вершала портрет Аполлона шевелюра густых иссиня – черных волос. Таким образом, я немного ближе подошла к причине их развода. Такой оригинал не мог оставаться не вос-требованным, так что женским вниманием он не был обделен никогда. Будучи же по при-роде душевным человеком, не мог отказать ни одной представительнице противополож-ного пола, кстати, предложения от джентльменов тоже поступали, но почти всегда в этом случае он переступал через свою душевность и безотказность; подождите, «почти»?, нет, не «почти», а всегда, хотя…кто знает? Но, во всяком случае, насколько я знаю, всегда.
В общем, любвеобильность г-на Молотова в какой-то момент поднадоела Нине, а именно в тот момент, когда она, вернувшись с работы раньше времени, нашла в гостиной представительного вида даму со строгим голосом. Обыденная, впрочем, картина, если бы не одно но: дама была одета в чулки и… да вот, в принципе, и все, во что она было одета. Тоже, кажется, объяснимо - может, э…э…это социологический опрос, или….это с кафед-ры психологии стресса и шока, проверяют, как люди реагируют на голую даму в гостиной, или…нет, ну не знаю, может быть, и сработало бы, если бы через секунду из спальни с криками не выскочил г-н Молотов примерно в таком же виде, нет, не в чулках, конечно же, а в галстуке. Нина собрала все свои вещи и детей в охапку, и съехала. Но г-н Моло-тов оказался как раз из тех людей, которые по-настоящему всю жизнь с огромной силой и теплотой, почти исступленно и беззаветно, любят только одного человека, который стано-вится самым главным в жизни до конца, ради которого они готовы на все, - самого себя, поэтому бумажная волокита с разводом не затянулась, не так, как это обычно бывает.
Лучшей подругой Нины была Мара, и наоборот. Они познакомились, когда Нина искала подарок г-ну Молотову на день рождения. Ее занесло как раз в тот, район, где на-ходился видеомагазин Мары. По ее совету выбрала ему подарок, - галстук. Нет, это не значит, что в видеомагазине Мара заведовала отделом галстуков. У них состоялся долгий разговор. У Мары была своя система поиска подарка по интересам. Она задавала несколь-ко вопросов о человеке, и приблизительно могла сказать, что ему нужно. Каждый человек имеет своего исполнителя или ансамбль, который наиболее гармонично колеблется в рит-ме с ним. Человеку могут нравиться многие направления и стили, но в определенный мо-мент времени есть всегда только один ансамбль или исполнитель, который нравится больше, и он отражает личность слушателя. По ответам Нины, она поняла, что фильм, или музыка не совсем то, что нужно самовлюбленному, привыкшему к всеобщему вниманию, относительно успешному человеку. Таких людей не слишком интересуют другие люди сами по себе, их жизнь не представляет ценности для них, а кино – это и есть истории других людей. Не то, чтобы он не любил кино, но у него не было времени на это, как он говорил. Но если человек говорит, что у него нет времени, это не обязательно значит, что он врет, нет, это значит, что данный промежуток времени он предпочитает проторчать в баре, вместо того, чтобы проторчать дома на диване перед экраном. Господ Молотовых интересуют исключительно они сами. Если фильм, то обязательно в компании, или в ки-нотеатре. То же и с музыкой, если у них и есть вкус, то он практически неуловим, а по большей части они слушают популярную музыку, ту, что ценится в их кругу, чтобы оста-ваться на уровне. Таким образом, оптимально приемлемым вариантом и оказался галстук.
Они вместе его выбрали. Мара отпросилась на перерыв, и они прогулялись по ма-газинам, потом зашли в кафе. Нина заказала персики.
Мара взяла один розовощекий и выбирала место для атаки. Она не очень любила персики. Нет, она любила мякоть, сочную и сладкую, но если слишком увлекалась, натал-кивалась зубами на косточку. Чувствительные зубы передавил скрежет по всему телу.
- Боюсь наткнуться на косточку, - сказала она.
Нина взяла персик в левую руку, а в правую – нож.
- О, я легко обхожу это препятствие, - и она стала счищать мякоть к косточки, как вы счистили бы кожуру с картошки.
- Тогда у персика будет привкус металла, - сказала Мара.
- Приходится выбирать, - улыбнулась Нина, - привкус металла или скрежет зубов.
 Оказалось, что у них много общего, а главное, взаимная симпатия, почти бессозна-тельная тяга друг к другу.
Дети тоже полюбили Мару, вечно призывали ее в качестве рефери в их бесконеч-ных боях. Они были близнецами – Катя и Гриша, причем тринадцать лет назад Гриша появился на свет на пять минут раньше сестры. Это обстоятельство он считал своим лич-ным достижением и преимуществом, дающим ему право повелевать Катей, которая, впро-чем, этого мнения, к его бесконечному недоумению и неудовольствию, не разделяла, и разделять не хотела. Логичным следствием подобного конфликта интересов являлись по-стоянные бои. Перемирие наступало во время просмотра передач по СТС, относительно этого канала их мнения совпадали, когда же нет, пульт переживал не самые лучшие вре-мена. Обычно Гриша не выдерживал, и бежал к маме с воплями и жалобами на злюку – сестру.
- Мама!- почти всхлипывал он.- Давай выгоним ее! Она злая! Будем жить вместе, а она пускай вступит в армию тьмы, ее там точно ждут!
И все в таком роде. Во дворе и в школе, напротив, они почему-то, сплачивались, если кто-то задевал одного из них. Если Гришу задевали девочки, Катя лезла с кулаками, если мальчики задевали Катю, они вдвоем набрасывались на обидчиков. В общем, вели довольно активный образ жизни, дела сердечные друг дружки также знали от и до, и из кожи вон лезли, чтобы помочь преуспеть в ухаживаниях.
А так, «ненавидели» друг друга, как большинство родственников их степени.]
 * * *
Квартира Нины была оформлена в стиле «модерн». Из прихожей мы попадаем сра-зу в гостиную, выполненную в желтых тонах. Правая часть комнаты отделена перегород-кой из гипсокартона полтора метра в высоту и представляет собой подобие столовой. У стены стоял огромный бар с богатым выбором напитков: от пива до коньяка, также стойка и стулья, в общем, все, кроме бармена. Небольшой круглый столик посередине завершал картину. Все дерево в помещении было дубом темного цвета и вскрытого огромным ко-личеством лака. Из этой части гостиной можно было сразу попасть на кухню. В левой части гостиной обитал «главный» телевизор квартиры, по обе стороны от которого удобно располагались два небольших диванчика, а напротив - два глубоких кресла. Из этой части гостиной мы попадаем в коридорчик с четырьмя дверями, за двумя – спальни (Нины и де-тей соответственно), за третьей – ванная, за четвертой – кладовка.
Дети уже пришли из школы и сейчас, удобно расположившись, с упоением наблю-дали за действиями Бетмена в непростой ситуации. Катя лежала на животе, на диване, а Гриша устроился на кресле. Вообще, интересно бывает смотреть американские мультики и наблюдать прерывание сцен в самый напряженный момент, темными кадрами, предна-значенными для плавного ухода на рекламу. С тех пор, как детские мультики запрещено прерывать рекламными роликами, мы можем, не отвлекаясь наслаждаться шоу. Но все же интересно, даже мультики капиталисты предназначают для рынка априори, заботятся об органичном единении коммерческого ролика с сознанием зрителя. В принципе, реклама помогает планировать свои действия. Например, Катя расписывала дела, с этим роликом пойти сделать чай, с другим – сбегать в туалет, с третьим сделать звонок, с четвертым – убрать за собой со стола, с пятым, еще что-то, Гриша – то же самое.
Мультик закончился. Каждый раз неприятно сталкиваться с избитой истиной, что все когда-нибудь кончается. Но только не на развлекательном телевидении. Началась рек-лама, но оба знали, что скоро будет новый мультик.
- Как у тебя в школе?- слегка скучающе спросила Катя.
Брат повернул голову в ее сторону, не меняя позы.
- Моя любимая реклама. Подожди!
Катя присмотрелась к экрану. «Кока-кола». Как это им удается? Почему все не за-казывают ролики в агентстве, клиентом которого является этот огромный конгломерат, ставший одним из символов Америки? Кстати, довольно показательна история этого на-питка. Его изобрел фармацевт из Джорджии, продал за гроши (по сравнению с прибылью от внедрения в производство) и сделал нового обладателя формулы неприлично богатым человеком, а Кока-Кола компани практически монополистом на рынке безалкогольных напитков.
Они тратят миллионы на рекламу и остаются лучшими. Говорят, когда в России впервые появились филиалы по изготовлению напитков Кока-Колы, их производили в специальной машине, куда следовало засыпать ингредиенты (кстати, рецепт напитка все еще держится в строжайшей тайне), так вот, машина не работала. Вызвали специалиста, который после тщательного осмотра заключил, что аппарат исправен и готов к работе. Короче, выяснилось, что российский персонал по старой (советской) памяти принял весь-ма логичное и практичное решение – засыпать сахара не совсем столько, сколько предпи-сывалось, так сказать, экономить, а спасенные кило благополучно перемещать за пределы завода, в пространство своего обитания. Но машина оказалась иностранной и на редкость непонятливой в практичных вопросах, наотрез отказываясь видеть железную логику чу-довищной экономии продуктов, она была запрограммирована работать ТОЛЬКО с таким-то количеством ингредиентов, ни больше, ни меньше. Вот такие они, это капиталисты, жутко непонятливые.
-Roxette,- понимающе сказала Катя.- Вообще, большую роль играет музыка. А эту песню подобрали в самый раз.
Существует, если брать грубые рамки, два вида рекламы – с ярким, запоминаю-щимся сюжетом, но если говорить о товаре, его запоминаешь раза с десятого, и то, не все-гда, или со скучноватым сюжетом, но зато товар врезается в память, не всегда приятным образом. Но при недостатках первого вида, все же в процессе просмотра возникает прият-ное чувство, близкое к благодарности за хорошее шоу, которое подсознательно перено-сится на товар. При встрече с ним в супермаркете, это чувство может ненавязчиво убедить нас взять именно этот, если нам нужно сделать выбор из ряда подобных.
- У нас скоро контрольная,- наконец заговорил Гриша.
Они учились в параллельных классах по собственному выбору, в одном изучали два языка, вернее, будут изучать, а пока делался упор на один и гуманитарные предметы, в другом,- один, но с углубленным изучением точных наук. Гриша был в научном, Катя, соответственно, в лингвистическом.
-Ну? Ты готов?
-Не знаю. Кажется, да. А у тебя?
-Да так. Все по-старому. Ты нравишься одной девчонке.
-Тоже мне, новость, блин! Этой дуре с прыщами, как ее, Таня, что ли? Вечно с то-бой тусуется.
Катя задумалась.
-Ей тоже. Но есть еще одна.
Гриша заинтересовался.
-А кто?
-А, сейчас, разогнался. Просто живи и знай, что есть в моем классе твоя поклонни-ца.
-Так не пойдет, говори, кто это!
-Пытать будешь, ковбой?
-Исчезни, сволочь!- Гриша понял, что от него хотят что-то в обмен на информа-цию, значит, нужно ждать предложений.
Их разговор был прерван вернувшейся мамой с подругой. Обе были не в самом лучшем расположении духа. Нина отправила ребят делать уроки под аккомпанемент про-тестов и возмущений последних.
Мара рухнула на диван в полном душевном изнеможении.

[Она чувствовала себя полностью разбитой и опустошенной. Ей опротивела ее жизнь, не то, чтобы раньше она была от нее в восторге, - просто старалась об этом не ду-мать. Жить на автопилоте, совершать привычные действия со сноровкой, доведенной до автоматизма. Проснулась, умылась, позавтракала, дорога на работу, работа, дорога с рабо-ты, ужин, телевизор, сон, проснулась… Иллюзия жизни, в которой мы живем изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, пока кардиограмма не покажет ровную линию. И вот, еще одна живая батарейка Матрицы прекратила свое биологическое существование, в то время как ментального она никогда и не вела. И невозможно передать это знание еще живым батарейкам, невозможно объяснить, что это не жизнь. А даже если так, то, что в их силах? К сожалению, в реальном мире нет Морфиуса, нет города живых даже под землей, нет двух таблеток. Есть сложнейший путь, на котором нет больше никого, чтобы напра-вить тебя, чтобы подсказать. Вырываются из оков Матрицы лишь единицы, но они не по-могут тебе, им уже нет до тебя дела, ты для них то, от чего они бежали, неприятное вос-поминание, осадок после ночного кошмара.
Мара знала, что она в Матрице, и вырваться из нее не представлялось возможным. Она оплакивала свою жизнь, оплакивала несбывшиеся мечты, она была преисполнена жа-лостью к себе, той неудачнице и ничтожеству, что никогда не станет… кем? КЕМ-НИБУДЬ значимым и великим.
Ты идешь по оживленной улице, по которой стремительно несутся сотни людей, все куда-то спешат, всех кто-то ждет, от всех что-то зависит. Мара всегда шла быстро и делала очень озабоченное лицо, пытаясь убедить себя, что она тоже жутко занята, но за-видовала ИМ, ИМ, кто на самом деле куда-то спешит, кто где-то действительно очень ну-жен. Ей никогда не стать такой. Быть окруженной тысячами людей и быть совершенно одной. Внизу, в кровеносной системе большого города, большого организма, где кислород (людей) по органам разносят поезда, на нее накатывало чувство отрешенности, вдруг вре-мя и пространство, преломляясь в ее сознании, теряло законченность форм, ее ощущения были близки к ощущениям Алисы, падающей в кроличью нору. Мы что-то подобное ис-пытываем, когда засыпаем, и вдруг, ясно почувствовав падение, вздрагиваем, причем, со-мневаюсь, что так же мы бы отреагировали на реальное падение, оно не вызвало у нас та-кого приступа ужаса, ведь то, что создает наше сознание и может нас на самом деле напу-гать. Так вот, Мара так же вздрагивала, вырываясь из своих дум.
Она рассматривала эти двигатели города. Все привычно, это девочка с Африкан-скими косичками идет вглубь тоннеля, точно зная, где откроются двери, где будет мини-мальное количество пассажиров. Люди группируются партиями в ожидании поезда, точно выстраиваясь напротив входов еще не прибывшего поезда. Они приспособились, теперь даже с закрытыми глазами каждый из них найдет дорогу до метро, найдет двери поезда, отдавит ноги всем по пути, и даже отвоюет сидячее место.
В этом есть своя романтика. Феномен двадцатого века, строящий двадцать первый. Если бы только не эти изможденные лица.
 Золотыми годами неандертальца являлись с 13 до двадцати с небольшим, позже начиналось жалкое существование. Пока ты охотник, добываешь пищу, участвуешь в де-леже одним из первых, но если ты дожил до «пенсионного» возраста, тебе достаются кос-ти и объедки, и ты медленно угасаешь. Определить активный возраст резидента Москвы сложно, как и пенсионный. Ритм, который навязывается этим городом, полностью исполь-зует ресурсы человека, изматывает его, берет все, что можно взять лет за семь, у жителя Подмосковья этот лимит еще меньше. После лет в соковыжималке, выжимки выбрасыва-ются на помойку, никому не нужные, не способные ни на что. Присмотритесь к лицам в метро. Большинство находят спасение в бутылке. Они не могут выдерживать свою жизнь на трезвую голову, алкоголь же притупляет боль, и не дает думать.
Думать сейчас опасно, поэтому современный рынок идет на все, чтобы помочь че-ловеку защититься от этой опасности – телевидение, радио, игры, антидепрессанты (алко-голь включительно). Это далеко не полный список, но если пользоваться формулой – что заполняет итак небольшой вакуум времени непродуктивной деятельностью, есть, когда вы, или ваше сознание ничего не производит, а только поглощает, не успевая даже пере-варить.]

Мара ни с кем особенно не общалась на работе, кроме Оли, им было по пути, они жили в одном районе.
Оля было миловидной девушкой лет двадцати, готовившейся поступать в ВУЗ. Ей нравился Дима Билан и все-все-все звезды фабричного производства. На обед она всегда заказывала маленькую пиццу и капучино, у нее был парень, и также она похоронила свои мечты стать актрисой. Вот, пожалуй, и все, что Мара могла о ней сказать. Практически не бывало вечера, чтобы по дороге домой, Оля не потащила ее в соседствующий с ними юве-лирный магазин «Берег Слоновой Кости». Это не значило, что Оля искала подходящую вещицу, чтобы купить, или, что у нее была такая возможность. Просто ей нравилось при-касаться к ТОЙ жизни.
Она наслаждалась, представляя себя во всех этих бриллиантах и золоте, мурлыча про себя песню Мэрилин. Обычно это длилось минут десять. Вскоре продавщица, тоже Оля, стала ее подругой. Им даже удавалось перекинуться парой слов о своих делах, а поз-же они стали телефонными подругами.
Но вот Мара во время ежедневного ритуала боролась со скукой. Ей не хотелось об-ладать этими сокровищами, но она страстно желала ИМЕТЬ такую возможность. Глядя на эту роскошь, невольно задумывалась о том, почему? Почему это есть, если это есть не у всех? Почему стремительно исчезает средний слой? Как такое возможно, что некоторые выбрасывают на модных заграничных курортах десятки тысяч евро, а соседка Мары, Ирина Петровна, отдав библиотеке сорок лет своей жизни, работе нудной, не восполняю-щей естественную потребность человека в самореализации, теперь ВЫЖИВАЕТ на ни-щенскую пенсию. Чтобы добавить хоть несколько рублей, она ходит по помойкам и со-бирает бутылки.
У Мары сжалось сердце, когда она услышала эти слова.
- А что, хоть копейку, а имею, дочка, - сказала старушка с вздохом, глядя куда-то впереди себя, Мара не смела поднять глаза.- А так иногда колбаски хочется.
Мара боялась смотреть на этих людей, стремясь уберечь себя от печали, ей было стыдно, ей было больно. Гораздо легче бывает сделать вид, что ничего особенного и не происходит, смотреть вперед, поверх всего и маршировать мимо. Единственные, кто мо-жет зарабатывать на этом неосознанном чувстве стыда общества перед НИМИ, это про-фессиональные нищие. Их везде полно, Россия покрылась сетью их огромного конгломе-рата, у них свои понятия, свое территориальное деление, свои блюстители закона. Успеш-ный бизнес и еще большее издевательство над настоящими нуждающимися.
Мара никогда не подавала цыганам и нищим у метро, но на рынке к ней однажды подошла аккуратная старушка с огромными воспаленными глазами и неподдельной бо-лью во взгляде. Она что-то говорила, но Мара не могла понять, так как была погружена глубоко в свои думы, и, не вслушиваясь, выбирала из своего мозга варианты причин, ко-торые могли подтолкнуть эту гражданку к ней подойти, когда до нее, наконец, начало до-ходить, что старушка говорит. Хоть сколько–нибудь – ребенок – лекарства. И этот моля-щий взгляд, видно, что если она просит, значит, действительно, она на пределе ее сил. Мара резко отвела взгляд, достала кошелек и выхватила купюру достоинством в пятьдесят рублей, протянула ей и увидела удивление и благодарность на этом изможденном лице. Старушка благодарила ее, Мара тоже что-то пробубнила в ответ и почти побежала прочь, борясь со стыдом перед этой бабушкой, болью, и ненавистью к этому миру.

Мару во время посещений «Берега Слоновой Кости» занимал охранник. Она про-сто буравила взглядом его кобуру, борясь с желанием. Это было сильнее нее. Оружие про-сто гипнотизировало, обессиливая и, в то же время, создавая иллюзию власти. Она пред-ставляла, как подбегает к нему, выхватывает его Макаров и дырявит все вокруг. Но с каж-дым посещением она все более оттачивала эту картинку в голове, добавляя детали, с каж-дым разом рисуя подробности.
Магазинчик был маленьким и неброским, как внутри, так и снаружи. Один охран-ник, одна продавщица, одна захудалая тревожная кнопка, и одна неработающая камера. Но, естественно, эту информацию Мара получила только после длительного общения с Олей. Скоро дошло до того, что магазин закрывали они втроем, отпуская охранника по-раньше, и до метро шли вместе. У «Берега Слоновой Кости» было два выхода: парадный и «черный», выходивший в соседний проходной двор, пронизывавший целый квартал. Эта дверь никогда не закрывалась, хотя хозяин Хлыщов, но больше известный всем как Хлыщ, неоднократно выговаривал ребятам за халатность. Так вот, Мара и не понимала, на чем держится этот захудалый магазинчик, пока Оля не шепнула, что Хлыщ прикупает краденое, а основные сделки проводятся не на бумагах. Вся эта информация откладыва-лась в ее голове и перерабатывалась, но скрыто от всех, пока, однажды, Оля не похваста-лась девочкам, что они ждут крупную партию украшений из Франции и «жемчужиной» коллекции станет тиара с тремя огромными бриллиантами, общей стоимостью около че-тырехсот тысяч евро. Мара не понимала, зачем маленькому, еле дышащему магазинчику, такой огромный заказ, она вообще не представляла, что у них были свободные деньги. Оля, казалось, никакого несоответствия не замечала, Хлыщ объяснял, что это в целях рек-ламы. Но на кой им такая реклама, Мара никак не могла взять в толк. Вообще, что-то странное, неестественное было в этой истории, а то, что она получила доступ к относи-тельно закрытой информации, приятно щекотало нервы.
План, зревший в течение месяцев, начинал вырисовываться отчетливее. Вопроса правильно, или неправильно это делать, не возникало, возникал вопрос опасно, или безо-пасно, и, самое главное, как?

Мара лежала в спальне Нины, решив сегодня остаться у нее на ночь. Полчаса назад она поделилась своей идеей с подругой. Нина в тенниске с надписью SonicX и рожицей супер-ежика, шортах и шелковом халате сновала из одного конца в другой, не умолкая.
- Ты совсем спятила?! - ее голос звучал приглушенно, но раздражение и недоуме-ние, тем не менее, ощущались великолепно.
-Да ладно тебе, не мы первые, не мы последние.
Эта фраза взбесила Нину.
-Какие еще мы? Нет никаких нас! Да и тебя одной тоже нет! Ты этого не сделаешь, поняла? Я тебе не позволю!
Пока Нина возмущалась и доказывала, что это глупость, на которую она никогда не пойдет, у нее были шансы отговорить Мару. Но последнее заявление пробудило уверен-ность в Маре, что она сможет убедить несгибаемую Нину. Она проявила заботу, выразив уверенность в том, что не пустит и Мару на это глупое дело, значит, ей не безразлична судьба подруги, значит, можно сыграть на этом. Пока Нина исходила из эгоистичных со-ображений, она была в безопасности, но, как только она проявила участие в судьбе Мары, она попала в зависимость от чувства ответственности за подругу. К тому же, Мара была мо-ложе ее, и ответственность увеличивалась вдвое. «Мариарти» прекрасно представляла себе все это, как и ход мыслей Нины и решила сыграть на этом.
- С тобой, или без тебя, - ледяным тоном поговорила она, - я сделаю это.
На лице Нины появилась настоящая тревога, вызванная неожиданной твердостью Мары. Но она еще не теряла надежды отговорить подругу.
- Мара, ты соображаешь? Одно дело – тебя обязательно схватят, но главное, у тебя не получится ничего! Даже грабители мужчины прибегают к реальному устрашению, что-бы исключить фактор героя, а что сможешь ты? Да мне даже противно серьезно об этом говорить! Забыли!
Она снова металась по комнате, лихорадочно соображая, что еще может послужить аргументом. Между тем, Мара продолжала гнуть свою линию.
- Камни наверняка застрахованы, поэтому убытков Хлыщ не понесет.
После этих слов ей самой стало не по себе. Она впервые осознала, что собирается кинуть человека. Раньше ее мысли оперировали абстрактным понятием «лавка», только сейчас ее сознание представило реального человека, и возникшие чувства ей не понрави-лись. Эта была совесть, но она быстро с ней совладала. Так начинается конец. Человек по-немногу притупляет свою совесть, называя ее мягкотелостью, трусостью, помехой. А со-весть легко поддается дрессировке, и вскоре то, что раньше было запретным, неприемле-мым, становится в порядке вещей, и так по нарастающей, или, лучше сказать, по наклон-ной. Где же конец? Есть ли предел растяжения совести? Может, просто никто еще не прожил достаточно долго, играя с совестью, чтобы вычислить предел упругости? Даже маркиз де Сад и Джек Потрошитель, видимо, не нашли ответа на этот вопрос.
Нина остановилась и устремила свой негодующий взор на нее.
-Да ну?!- с издевкой сказала она.- Тогда все в порядке. Может, в этом случае, он сам соблаговолит вынести нам на блюдечке эти камешки!?
Мара еле сдержала радость – Нина употребила местоимение «мы» в дательном па-деже. О лучшем она и мечтать не могла. Подсознательно она уже допускает их совмест-ную деятельность, теперь дело за малым – сделать так, чтобы и сознательно она допускала подобную кооперацию.
-Нина, дело плевое.
-Не произноси эту чертову комбинацию слов! Даже леденец отнять у ребенка нель-зя назвать плевым делом!
Мара подумала, что настало время показать реальную простоту дела.
- Я бы никогда не решилась на это, если бы не знала наверняка все положение ве-щей…
-Наверняка?! - прервала ее Нина.- Я, конечно, могу ошибаться, но, по-моему, когда речь идет о таких делах, слово «наверняка» не самое удачное! Тебе не кажется, что нужно просчитать все от и до? Медвежатник хренов!
- Я не собираюсь вскрывать сейфы!
- Не умничай, тоже мне…- Нина пощекотала свою память, но так и не найдя под-ходящего слова, раздраженно фыркнула.
Мара выдержала паузу, прежде чем продолжить.
- Оля не станет бросаться на налетчика, я тебе говорю, ей вообще плевать на эту лавочку, Люда – то же самое, неважно кто из них будет, она даже обрадуется тому, что кто-то сделает пакость боссу. Он у них – редкая сволочь, хватал Олю за зад, делал неодно-значные намеки. Ну, ты же знаешь. Вот ты бы хотела, чтобы обокрали лавку твоего босса?
- И украли бы все бактерии и вирусы, над которыми он сейчас работает? – Нина со-строила притворно серьезную рожу. – Это бы убило его.
- Ой, перестань, ты. Ты же понимаешь.
- Не очень. И держись подальше от моего босса.
- Охранник – старичок, - продолжала Мара, - его кобура не закрывается уже три месяца, уверена, что, через год, когда от нее отвалятся все ремешки, он будет склеивать их скотчем, но ни за что не купит новую. Я легко отниму у него оружие, разобью витрину, схвачу тиару, и сделаю ноги – четыреста штук наши!
- Звучит потрясающе. Я только не поняла, как ты собираешься объясняться с мен-тами, которые как раз встретят тебя на выходе?
- Менты прибудут минуты через четыре, а мне на все – про - все потребуется не больше минуты сорока секунд, плюс непредвиденные обстоятельства, - две минуты.
- Стой, мне не нравятся «непредвиденные обстоятельства». Что это еще за «не-предвиденные обстоятельства»? Ты же сказала, у тебя все схвачено?
Победа! Нина уже начала вовлекаться в процесс, она заметила некоторые пробле-мы плана, который еще далеко не был готов.
- Не знаю, я просто так сказала, - Мара старалась сохранять вид независимый и не-довольный,- может, сердечный приступ секьюрити или обморок Оли, хотя, это только на руку!
Снова неприятное чувство вернулась, но на сей раз, оно оказалось сговорчивей и ушло намного быстрее, чем первый раз.
- А если будут другие покупатели?- Нина перебирала в уме возможные проблемы.- И вообще, даже для самого глупого ограбления все равно нужно оружие…
- Этот вопрос решен.- Мара пыталась не смотреть на подругу, чтобы случайно не выдать своего торжества, так как Нина уже явно отказалась от реальных попыток отгово-рить ее, и начала обдумывать план действий.
- Как решен? Что ты имеешь в виду?
- Я возьму на дело пистолет Макарова.
Нина уставилась на нее.
- А где ты его возьмешь?
- У твоего сына.
У Нины вытянулось лицо. Оборот, который принял и без того, по ее мнению, иди-отский разговор, начал по-настоящему раздражать. Она вообще не могла поверить в то, что обсуждает ЭТО серьезно, но к сумасбродным идеям Мары она уже успела привык-нуть, хотя раньше они не высказывались, как план действий, а были лишь так, фантазии. Как однажды она в течение месяца занимала себя рассуждениями на тему похищения Бэк-хема с целью ущипнуть его за зад. Было обсуждено всё, все мельчайшие детали операции. Нина знала, что ей остается только ждать, когда Мара переключится на другую дебиль-ную тему. Но до этого было далеко, следующим пунктом обсуждения, было: «Если Викки Бэкхем вступится за честь своего благоверного, и захочет набить мне морду, на кого из нас ты поставишь?». Причем самым ужасным было, что Мара ожидала ответа и не своди-ла своих смеющихся глаз с Нины: «Если она меньше меня, я ей навтираю легко, но если нет? У этих поп-звезд сейчас мода – бокс, каратэ, кик-боксинг. Не, серьезно, ты видела Мадонну? Тело, как у Брюса Ли. Если бы вдруг Мадонна захотела выбить из меня дерьмо, я не знаю, что бы на Земле ей могло помешать. Поэтому, вывод, - мужиков Мадонны не трогать. Но вот Виктория…не знаю. Хотя, получить фингал за такого парня, как Бэкхем, не жалко, ты не находишь?». И так всегда. Хотя Нина заметила закономерность – каждая следующая идея Мары еще более идиотской, чем предыдущая.
- Что? – воскликнула Нина.
- Вот то! Его водяной Макаров…
- Водяной!!!!- это явно был уже предел. Нет, говорить о глупости серьезно, это од-но дело, а собираться грабить магазин на полном серьезе с водяным пистолетом, это дру-гое. Это слишком даже для Мары. Ее огненный гнев внезапно сменился ступором.
-Да, водяной, но кто об этом знает? Он выполнен прекрасно, я рассматривала на-стоящий Макаров…
- Где? В кобуре в десяти метрах от него?!
- Нет, - спокойно и с чувством достоинства, произнесла Мара. – Я попросила ох-ранника дать его подержать, так что я знаю, что говорю.
Теперь Нину пробрало.
- Ты, что просила охранника дать тебе в руки Макаров?! Скажи мне, что я сплю, пожалуйста, скажи, что это просто дурацкий сон, ТВОЙ дурацкий сон, к которому я не имею ни малейшего отношения!
- Да что такого-то? - искренне возмутилась Мара.- Подумаешь, большое дело.
- Большое дело? Большое дело?! Скажи, часто девушки просят охранников юве-лирных магазинов показать им пистолеты?! Нет, ты скажи!
- Я откуда знаю? - в недоумении пробубнила Мара.
- Я тебе скажу! Нечасто, Мара! Нечасто! Господи, да такой вор, как ты, даже в тю-рягу не загремит!
- Это еще почему?
- Да потому что тебя метеорит собьет по дороге на дело, если, конечно, ты нечаян-но сама себя не застрелишь раньше из водяного пистолета!
И, да, это пистолет Кати.
- Но я видела, как с ним бегал Гриша.
- Катя ему его отдала, когда купила себе винтовку.
- А, так эта пластмассовая М-16 ее? – задумчиво произнесла Мара.
- Не знаю, теперь решила грабануть магазин с М-16?
- А что, неплохая мысль! Но, еще многое надо обсудить. Я замаскируюсь, парик, плащ, шарф, что-нибудь в этом роде. Подойдем за десять минут до закрытия. Посетителей в это время почти не бывает. Я брызну из газового баллончика в глаза сначала охраннику, отниму оружие, заберу тиару и уйду через черный ход. Дверь всегда открыта, а даже, если нет, ее легко открыть изнутри. Иду через эти дворы, выхожу в переулок, а там – ты на ко-лесах. Пять минут работы – четыреста штук наши. Фанфары – победителям, менты – лу-зерам. Дело – плевое, бабок – до фига.
Мара принялась скакать по комнате и боксировать со словами: «Кто крутой? Кто крутой? Кто Крутой!», имея в виду, естественно, себя.
- Сколько бы не было, уменьшай вдвое.
- Не, ну, естественно, ты в доле…- проговорила Мара, останавливаясь, но продол-жая боксировать.
- Я не о доле. Перекупщики «горячий» товар больше, чем за полцены не купят, это еще, если нам повезет.
Нина, наконец, присела на кровать, и, скрестив руки на груди, проговорила:
-Интересно, почему это чертово кафе называется «Катана»?
Мара пожала плечами:
- Может, потому что их официанты – ниндзя?



Главы 5-11 следуют.