Полонез на все времена

 
 (сокращенный вариант)
 
Действующие лица:

Граф Михал Клеофас Огинский.
Генерал Багратион – командующий одной из русских армий.
Софья Ивановна – хозяйка квартиры в Бобруйске.
Анна – ее дочь.
Сергей – ее сын.
Стефа – подруга Анны.
Семен Серов – артиллерийский офицер, жених Марии.
Владимир Зелинский, – сослуживец Серова.
Капитан Ерофеев – начальник отряда в русском арьергарде.
Козловский – польский композитор.
Мария Негри – итальянка.
Камердинер.
 
 
СЦЕНА ПЕРВАЯ

В комнате сидят в креслах Огинский и Мари Негри.

О г и н с к и й: Так вы семь лет не были в Литве. И каковы сегодня ваши впечатления, пани Мария?
М а р и я: Когда она была польской, она мне нравилась больше.
О г и н с к и й: Да,конечно... Но все это уже в прошлом ... И вернуть те, старые, добрые времена, увы, невозможно.
М а р и я: И все же есть сила, которая способна вернуть нас в прошлое, несмотря ни на что.

Огинский в недоумении.

М а р и я: Это музыка.
О г и н с к и й: Да, музыка… Она, способна творить чудеса…

Огинский садится к роялю. Проводит рукой по клавишам. Играет полонез Фа-минор.

М а р и я: Ваша музыка такая особенная. В ней много грусти. Откуда она?
О г и н с к и й: Это обычная славянская грусть, я так думаю.
М а р и я: И строй у ваших пьес четкий. Я имею в виду ритм. Это свойственно польской музыке?
О г и н с к и й: Может быть. Но это отчасти навеяно войной.
М а р и я: Какой войной?
О г и н с к и й: Видите, Мария, в последние пятнадцать лет войн, разных войн, было много.
М а р и я: И вы во всех этих войнах принимали участие?
О г и н с к и й: Нет, не во всех.
М а р и я: Но в большинстве, я думаю.
О г и н с к и й: Да, вы правы.
М а р и я: А когда же вы писали музыку?

Огинский смеется:
– Знаете, Мария, записать то, что вращается в голове, – для этого не требуется много времени. Кроме того, мира было все таки больше, чем войны.
М а р и я: Вы больше похожи на итальянца, чем на поляка.
О г и н с к и й: Видите ли, Мария, я не совсем поляк. Хотя польской крови во мне достаточно.
М а р и я: Да?
О г и н с к и й: Я литвин. По отцовской линии.
М а р и я: Я плохо понимаю в происхождении племен.
О г и н с к и й: Я должен заметить, что Литва объединила многие народы.
М а р и я: Но откуда такое название – Литва?
О г и н с к и й: Видите ли, князья литовские в более точном выражении – князья литвинов. Говорят, ранее эта народность называлась венедами. Литвины – это латвены.
М а р и я: Вот как! Вы говорите о венедах. Так ведь они жили у нас, в наших северных провинциях. Они основали Венецию...
О г и н с к и й: Не только Венецию. Но и Вену.
М а р и я: Так вот почему вы так похожи на итальянца! И ваша музыкальность... я начинаю понимать ее истоки.

Огинский тихо смеется:

– Я должен вас огорчить, дорогая Мари. Я все-таки в известной мере северный человек.

Мария улыбается:
– Почему я должна огорчаться? Но какие у вас корни?
О г и н с к и й: Мои предки происходят от норманнских бояр, которые жили в этих краях.
М а р и я: Ну вот, скоро окажется, что вы русский...
О г и н с к и й: Видите ли, Мария, большинство норманнских бояр имеют своими предками князя Рурика. Он пришел на Русь много сотен лет назад. Его пригласили сюда на княжение.
М а р и я: Так вы ведете свою родословную от этого князя?
О г и н с к и й: По крайней мере, так звучат наши предания.

Пауза.

М а р и я: Я слышала, что вы были в изгнании.
О г и н с к и й: Да, был такой период в моей жизни. Это последствия тех неудачных войн, о которых мы говорили.
М а р и я: Мы, итальянцы, очень хорошо знаем, что такое война.
О г и н с к и й: Это всем известная печальная истина.... А я ко всему про-чему потерял жену... Ей на¬доело делить со мной изгнание.
М а р и я: Несчастья – наши неразлучные спутники... Мой муж умер три года назад.
О г и н с к и й: Знаете Мария, давайте не будем о грустном. Нужно жить настоящим.
М а р и я: Жить музыкой. Вы согласны?
О г и н с к и й: Совершенно согласен.
М а р и я: Я бы хотела послушать ваш самый лучший поло¬нез.
О г и н с к и й: Самый лучший? Я даже не знаю. Для меня они все хороши, или, правильнее сказать, любимы. Впрочем, самый лучший, возможно, еще не написан.
М а р и я: Вот как? Впереди у вас - самая лучшая пьеса…. Вы говорите это с такой уверенностью. Это удивительно…
О г и н с к и й: Видите ли, в моей голове вращается одна мелодия. Но об этом пока еще рано говорить. А сейчас предлагаю послушать вот эту пьесу.

Подходит к пианино, садится, играет.

М а р и я: Замечательная музыка! Разве можно написать что-нибудь лучшее?
О г и н с к и й: Надеюсь. Все мы надеемся. И с божьей помощью наши мечты могут осуществиться.
 
Мария вздыхает:
– Мне завтра нужно ехать. И мы с вами можем увидеться не скоро.
О г и н с к и й: Это очень важная поездка? Но в такое время…
М а р и я: Речь идет об оформлении бумаг на наследство.
О г и н с к и й: Да, вопросы, которые касаются наследства, всегда важ-ны… Но на дорогах небезопасно. Я могу дать вам для охраны двух крепких парней. Они вдвоем могут разогнать целый отряд.
М а р и я: Спасибо. Ваша доброта ко мне так велика. (Пауза).
В вашем доме я слышала скрипку. Это играли вы?
О г и н с к и й: Да, иногда меня притягивает этот инстру¬мент.
М а р и я: Я прервала, видимо, вашу игру? Если это так, то я бы просила, продолжить. Скрипка, все, что на ней исполняется,- мой самый любимый жанр.
О г и н с к и й: Я с большим удовольствием. Только не знаю, насколько хорошо для взыскательного уха будет звучать эта скрипка… Она еще недавно изготовлена. (Подходит к шкафу, берет футляр и вынимает оттуда скрипку).
– Впрочем, можно рискнуть. Но нужно, все-таки, сделать снисхождение к моей игре.

Подстраивает и проверяет скрипку. Играет сонатину ля-минор Пагани-ни.
 Мария вынимает платок. В глазах у нее слезы.

– Когда я слышу скрипку, я вспоминаю о детстве. О том детстве, которое я почти забыла. Но все это, оказывается, живет, живет во мне.
О г и н с к и й: Со мной такое тоже случается.
М а р и я: И вы тоже плачете?

Огинский смеется.

М а р и я: Я говорю глупости…
О г и н с к и й: Слушать глупости, милые глупости, из уст красивой жен-щины – это роскошь для мужчины.

Мария улыбается.
Огинский играет на скрипке мелодию на мотив самого из¬вестного своего полонеза.
Мария взволнована:
– Откуда у вас эта чудесная мелодия?

О г и н с к и й: Она из моего детства. Я слышал эти звуки как песню… Мы ехали с мамой на бричке через поле. Это был летний день, крестьяне жали рожь. Их песни звучали так прекрасно. Все это осталось навсегда в моей памяти.

Мария встает:
– Я так долго у вас задержалась… Уже поздно. Мне нужно ехать.
О г и н с к и й: Я все таки надеюсь, что это не последняя наша с вами встреча.
М а р и я: Я тоже глубоко уверена в этом.

Огинский провожает Марию.


СЦЕНА ВТОРАЯ

За роялем сидит Анна, играет. Входит Сергей.

С е р г е й: Идет война, французы приближаются к Слуцку, а ты все играешь.
А н н а: Ты говоришь как древний старик. Я не собираюсь бегать и кудахтать от различных военных новостей. Это бы было просто глупо…
С е р г е й: Скажи, а что это ты молишься на этого польского графа как на икону? Это на тебя не похоже.
А н н а: Похоже, не похоже. Что ты в этом понимаешь? Дело касается музыки, настоящей музыки.
С е р г е й: Настоящей? Интересно. . . Он такой знатный музыкант?
А н н а: Он композитор, известный композитор.
С е р г е й: Граф и композитор? Этого не может быть.
А н н а: Ну и чудак. Почему?
С е р г е й: Все знаменитые музыканты были нищими или около того.
А н н а: У тебя такие интересные представления.
С е р г е й: А в самом деле. Взять Баха, отец – музыкант, Мо¬царта – тоже самое. А какое жалование у музыканта?
А н н а: Ты обо всем этом рассуждаешь как старик. Вот это уж действительно на тебя не похоже.
С е р г е й: Но ведь это же, правда. У Паганини отец кто? – мелкий чиновник. А у Бетховена? Отец – музыкант, пропойца, пропил все, что только можно пропить.
А н н а: Откуда ты нахватался этих сведений?
С е р г е й: (после короткой паузы) Ты могла и сама это все слышать, - от мадам Баглай, когда она вела разговоры с мамой. А разве это неправда?
А н н а: Это очень низкая правда.
С е р г е й: Нет, ты мне скажи, я не понимаю, - как Огинский, польский граф, вдруг оказался здесь, в России, и притом в таком высоком звании, - сенатора и даже советника царя?
А н н а: Это долгая история. Но ты имей в виду, что Огинский не поляк, или, точнее, не совсем поляк, а больше, может даже, литвин.
С е р г е й: Вот как.
А н н а: Его предки жили здесь много сотен лет.
С е р г е й: Где здесь?
А н н а: На Литве. Они были знатными людьми, боярами. А когда Вели-кое княжество литовское объединялось с Польшей, русский титул «боярин» перевели как «граф».
С е р г е й: Ах, вот оно что. Ты мне скажи, французы наступают, - тут все ясно: у них есть Наполеон, император. Он ими командует. А поляки почему? Что им здесь надо?
А н н а: Видишь ли, Наполеон обещал им, что Польша будет независимой. Но надо повоевать.
С е р г е й: А кто отнимает независимость у Польши?
А н н а: Все, кому не лень. И Россия в том числе.
С е р г е й: А почему нам в гимназии никто не рассказывает о Польше? О Греции рассказывают, о Риме – пожалуйста. А о Польше – никто, нигде и никогда. А потом оказывается, что поляки с нами воюют. И никто не знает почему.
А н н а: Не рассказывают, потому что не знают, что говорить.
А н н а: Пусть говорят правду.
С е р г е й: Видишь ли, правда часто бывает опасной для тех, кто держит власть.
С е р г е й: Значит, они – мерзавцы!
А н н а: Так устроен мир. Мерзавцев везде хватает.
С е р г е й: Но среди начальства их слишком много.
А н н а: В этом ты прав. Но не только там. Они могут встретиться в са-мых неожиданных местах. И поэтому я тебя хотела бы предостеречь.
С е р г е й: Ты о чем?
А н н а: О твоих связях с молодыми офицерами и ваших разговорах.
С е р г е й: Каких разговорах?
А н н а: О тех самых… Где вы говорите о России. О том, что здесь нужно устроить республику. (Короткая пауза). Ты даже не представляешь, какой опасности ты подвергаешься.
С е р г е й: Что ты меня все пугаешь. Кто мне что может сделать?
А н н а: Тебя вместе с офицерами могут сослать в Сибирь. Как это тебе нравиться?
С е р г е й: В Сибирь за слова. Вот это сюрприз.
А н н а: Так вот, ты должен знать, что вольнодумство у нас сейчас сурово наказывается.
С е р г е й: Это дикий случай. Кто может запретить человеку думать вольно? Как можно заставить человека думать не так как он хочет, как он считает нужным?
А н н а: Думать и говорить, - тут есть разница. Обо всем, о чем думаешь, говорить не обязательно.
С е р г е й: Две тысячи лет назад в Греции люди думали вольно, и ни у кого не спрашивали. А сегодня людей преследуют за вольнодумство. Как низко опустилось человечество за эти годы?
А н н а: А может быть нужно думать, как высоко человечество взлетело в те, далекие времена. Понимаешь, все познается в сравнении. Еще пятьдесят лет назад в Великом княжестве ли¬товском во всех крупных городах, - в Гродно, Новогрудке, например, было магдебургское право. Люди сами выбирали себе на¬чальников.
С е р г е й: Сами выбирали начальников? Удивительный случай.
А н н а: Да, было самоуправление. И на местах народ сам решал все вопросы. А в каждом большом городе была своя типография, и каждый мог на-печатать то, что он считал нужным и на что у него были деньги. А сегодня без цензурного комитета невозможно напечатать ни одной строчки.
С е р г е й: Да, они, эти граждане, думали вольно. Но как же случилось так, что об этом, обо всем даже успели забыть. Откуда ты об этом узнала?
А н н а: Эти книжки запрещены.
С е р г е й: Видишь, ты читаешь, то, что запрещено, а мне нельзя. Ты не чувствуешь, что это как-то не очень красиво?
А н н а: Дело в том, что мужчины склонны к бунту. Им вредно читать такие книжки.
С е р г е й: Ты рассуждаешь, как цензор, как это вот самый цензор, я тебя не понимаю.
А н н а: Я рассуждаю как человек, который опасается за судьбу своих близких.

В дверь заглядывает парень и делает жест рукой.

С е р г е й: Подожди, я сейчас. (Обращается к сестре):
– Ты знаешь, мы собираемся сколотить партизанский отряд. Есть уже люди. Только ты не говори маме. Хорошо?
А н н а: Ты с ума сошел. В твоем возрасте! Ты еще только- только гимназию окончил. У тебе еще и усы не растут.
С е р г е й: Женщинам – главное – усы! Это просто смешно. Ну, я видимо, зря тебе рассказал. Ты все-таки, не поднимай шума, а то я убегу вообще, что-бы не слышать этих во¬плей. (Направляется к выходу. Анна грозит ему пальцем и укоризненно кивает головой. Затем, после некоторой паузы, она проводит рукой по клавишам рояля).

Входит Стефа. У нее быстрые движения и такая же речь.

С т е ф а: Ты знаешь, Багратион послезавтра уходит. Забирает с собой из крепости всех здоровых, оставляет калек и инвалидов.
Анна (спокойно): Не инвалидов, а раненых и больных. Но и в самом деле, зачем ему в походе этот контингент? Как говорила моя бабушка: «розум дыктуе».
С т е ф а: Контингент. Ты говоришь как генерал. Где это ты набралась?
Да, а как твой граф, он уже выздоровел?
А н н а: Почему ты считаешь его моим? У меня есть жених, я не променяю его ни на какого графа.
С т е ф а: Но он, говорят, холостяк?
А н н а: Это тебя так волнует?
С т е ф а: Ну, знаешь, имея постояльца в доме, и не простого, а графа. Притом, говорят, он очень любит музыку, а ты неплохо играешь. Тут, как говорится, сам бог велел.
А н н а: Вот бог как раз и не велит.
С т е ф а: Ой, ты такая чопорная.
А н н а: Зато ты такая легкомысленная. Даже не верится, что ты моя родственница.
С т е ф а: Дальняя родственница. Но ты такая серьезная, прямо ужас.
А н н а: Ну, по крайней мере, во время войны можно быть и посерьезнее.
С т е ф а: Ладно, я побегу. С тобой не интересно. Меня уже ждут.

Уходит. В дверях сталкивается с Сергеем.

С т е ф а: А, партизан…
С е р г е й: Стой (хватает Стефу за косу). Кто тебе это гово¬рил?
С т е ф а: Пусти. Все говорят.
С е р г е й: Врешь. Пока не скажешь кто, – не отпущу.

Стефа обращается жестом к Анне. Анна:
– Да отпусти ты ее, чего привязался.
С е р г е й: Нет, она должна сказать, кто выдал нашу тайну.
С т е ф а: Петя сказал, Петя… отстань.

Сергей отпускает Стефу:
– Ну, мы с ним разберемся.

Сергей подходит к Анне:
– Вот тебе записочка.
А н н а: От кого?
С е р г е й: От Семена, от кого же еще…
А н н а: Спасибо.

Сергей выходит. Анна читает записку.
Входят Софья Петровна и Огинский. Анна поднимается и де¬лает легкий реверанс.

С о ф ь я П.: В этой гостиной, граф, вам будет удобно принимать посетителей. Здесь также есть пианино, без которого, как я понимаю, ваша жизнь будет неполной.
О г и н с к и й: Спасибо, мадам Танеева. А что касается посетителей, то она же и молодая хозяйка, - здесь уже присутствует. (Взглядом показывает на Анну).

Танеева вопросительно глядит на Огинского.

О г и н с к и й: Я имею в виду, что мы договорились с Анной встретиться, чтобы поговорить на некоторые темы.
С о ф ь я П.: О музыке? Она к вам прицепится как репейник и от вас уже не отстанет. Она помешана на музыке, граф.
А н н а: Мама! Что это за речи? Как тебе не стыдно говорить графу всякий вздор?
С о ф ь я П.: Граф человек государственный. Особа, при¬бли¬женная к государю-императору. Ты не должна отвлекать его разными разговорами. Извините, ваше сиятельство, но вы меня, надеюсь, понимаете?
О г и н с к и й: Я надеюсь, мадам, что найду разумение со всеми обитате-лями этого дома.
С о ф ь я П.: Ну, хорошо, я должна вас покинуть. Извините, граф, у меня сейчас масса самых различных забот. (Уходит).

Анна показывает рукой на стул, стоящий у рояля. Огинский, садясь:
– С вашего разрешения (проводит по клавишам). О, у вас хорошо настро-енный рояль.
А н н а: Пока вы болели, граф, мы приглашали мастера.
О г и н с к и й: Ну, что ж, мастер неплохо знает свое дело. (Играет на рояле пьесу).

Анна после окончания мелодии:
– Какая прекрасная музыка! Знаете, граф, сегодня для меня, пожалуй, незабываемый день. Я это чувствую.
О г и н с к и й (смеется): Их будет много в вашей жизни, дорогая Анна.
А н н а: Вы говорите с такой уверенностью, как будто вы пророк… А в вашем облике, между прочим, есть что-то такое, не совсем обыкновенное. Извините за прямоту.
О г и н с к и й: Насчет схожести меня с пророком, вы сильно преувеличиваете.
А н н а: Вас не обижают мои слова?
О г и н с к и й: Ну что вы. Женщины, которые проявляют неожиданность в суждениях, могут вызвать у меня только уваже¬ние. Но, моя госпожа, у вас такой усталый вид. Что случилось?
А н н а: Граф, вы причина моей усталости…
О г и н с к и й: Вы шутите?
А н н а: Я говорю чистую правду. Я всю ночь читала ваши мемуары.
О г и н с к и й: Боже мой! У вас хватило на это духу?
А н н а: Это прекрасное чтение. Замечательная книга.
О г и н с к и й: Рано называть ее книгой. Еще не скоро случится увидеть ее в таком виде.
А н н а: Она лучше любого романа. Ведь ваши приключения бесподобны. Вы излагаете историю Европы с небесной высоты. И вы в этой истории действующее лицо. Столько разных приключений!
О г и н с к и й: Да, приключений хватало.
А н н а: И война и политика и целый сонм разных людей.
О г и н с к и й: Да, всего хватало. Впрочем, все это в прошлом. А часто ворошит прошлое – не самое полезное занятие.
А н н а: Да, но у вас такая удивительная жизнь! Вы были другом короля Польши…
О г и н с к и й: Другом, - это очень сильно сказано. Слишком большая разница в возрасте и в положении.
А н н а: Но он прислушивался к вашим советам.
О г и н с к и й: Если бы он в самом деле прислушивался к со¬ветам... Не только к моим, разумеется. Сегодня Польша, может быть, не была бы разделена на части.
Хотя, конечно, не все так просто.
А н н а: Вы встречались с самыми известными людьми Ев¬ропы: одних королей сколько. Вас принимала Екатерина Вторая. Вы были в то время молодым человеком. Как это у вас получилось?
О г и н с к и й: Все было очень просто: когда я приехал в Петербург, то обнаружил, что полонез фа минор очень популярен в российской столице. Этот полонез и стал моей визитной картой.
А н н а (вздохнув): К сожалению, у нас очень мало ваших сочинений. Это такая редкость.
О г и н с к и й: Все поправимо (играет полонез).

Анна хлопает в ладоши:
– Так это и в самом деле замечательный полонез!

Огинский улыбается и широким жестом проводит по клавишам.

А н н а: Вы в юности жили в Вене. Но вы пишете об этом мало, почти ничего.
О г и н с к и й: Видите ли, Анна, слишком много переживаний, слишком мало фактов.
А н н а: Вы еще не устали от моих вопросов?
О г и н с к и й: Ну что вы. С вами интересно, вы четко ставите вопросы, и в этом вы похожи на парижскую салонную даму.
А н н а: Скажите, кого из известных музыкантов вы ви¬дели, слушали, там, в Вене?
О г и н с к и й: Мне кажется, всех известных, кто посещал Вену в то время.
А н н а: Я понимаю, что может быть мой вопрос несколько ажиотажный. Но все-таки, я не могу не спросить о Моцарте.
О г и н с к и й: Я понимаю, какой вопрос готов сорваться с ваших уст. Публику интересуют подробности трагического конца этого удивительного человека. (Краткая пауза).
А н н а: Да, я как раз и есть эта публика, часть этой публики. Ведь это и в самом деле большая загадка.
О г и н с к и й: Увы, слишком много слухов. И с каждым годом их все больше.
А н н а: Но вы виделись с Сальери?
О г и н с к и й: Я видел его вблизи, но разговаривать с ним мне не прихо-дилось. Он вас так интересует?
А н н а: Да, меня интересует, мог ли Сальери отравить Моцарта?
О г и н с к и й: На этот вопрос, мне кажется, даже сам Сальери не мог бы ответить, если бы его спрашивал сам святой Петр (короткая пауза). Я имею в виду решимость на такие по¬ступки. Это очень темная история.
А н н а: Вы слушали Паганини, ваше сиятельство?
О г и н с к и й: Мы же договорились, - без всяких ти¬ту¬лов. Будьте проще… А что касается игры Паганини, то я должен сказать, что она не произ-вела на меня такого впечатления, о кото¬ром рассказывают в виде легенд.
А н н а: Неужели о его игре и способностях так все преувеличивают?
О г и н с к и й: Ну, я должен заметить, что Паганини единст¬венный и, возможно, последний, кто поднялся на такую высоту в своем искусстве... Но, мне кажется, что ему немного не хватает вкуса.
А н н а: Вот как. Это удивительное замечание.
О г и н с к и й: Возможно, что я ошибаюсь... Понимаете, во время игры он иногда начинает играть пиццикато. Я не могу понять, зачем он это делает. (Небольшая пауза).
Тут, вообще-то, может быть два объяснения… Или он таким образом да-ет воз¬можность слушателю отдохнуть от тех терзаний, которые он производит над их душами. . . Или у него такой тон¬кий слух, что он улавливает в пиццикато то, что простому смертному не дано.
А н н а: А может быть и то и другое имеет место?
О г и н с к и й: Удивительное для женщины замечание.
А н н а: Я вас не понимаю.
О г и н с к и й: Насколько я знаю женщин, у них на каждое следствие только одна – единственная причина. (Короткая пауза). Но может быть, я напрасно раздаю комплименты? Если я не ошибаюсь, у вас есть от кого получать подобные словеса?
А н н а: Да, да, вы правы в своих предположениях, но это ничего не ме-няет. Ска¬жите, граф, что для вас слава?
О г и н с к и й: Слава – это такая привычка. Как табакокурение.
А н н а (смеется): Вот как. Всего лишь привычка. Вы человек, который принадлежит истории.
О г и н с к и й: Все мы принадлежим истории, панна Анна.

Играет на пианино. Анна хлопает в ладоши:
– Я без всякой натяжки могу сказать, что ваша музыка не¬обыкновенная… Она такая мелодичная… Так еще никто и никогда не сочинял.

Огинский, слегка улыбаясь:

– Это похоже на попытку поддержать мой энтузиазм.

А н н а: Как вы можете так шутить! Но скажите, как вы сочиняете свои пьесы?
О г и н с к и й: Все очень просто: сажусь за роль, нажимаю на клавиши – и, пожалуйста.

Оба смеются.

О г и н с к и й: Но если серьезно, это для меня самого загадка. Мелодия поселяется в душе как залетевшая откуда-то птица. И вдруг она там обнаруживается. Остальное – работа для пальцев.
А н н а: Вы не расставались с пианино нигде и никогда. Даже в Стамбуле, где вы вели жизнь инкогнито. Как это вам удавалось? Это случайность, или умение жить?
О г и н с к и й: Возможно, и то и другое. Вы знаете, своим искусством за-давать вопросы, вы мне напоминаете мадам де Сталь.
А н н а: А вам приходилось с ней встречаться?
О г и н с к и й: Да, будучи в Париже.
А н н а: Мне осталось узнать, с кем вы не встречались... Вы даже играли Наполеону свою пьесу. Скажите, это был поло¬нез?
О г и н с к и й: Нет, это был марш. Наполеон – человек военный, и полонезы ему вряд ли интересны.
А н н а: Скажите, почему Англия не вмешалась в события, происходившие вокруг Польши? Ведь это могло спасти Польшу от раздела. У вас не хва-тило красноречия убедить английского премьер-министра?
О г и н с к и й: Дело не в этом. Понимаете Анна, Балтийское море для англичан – большая лужа. По крайней мере, на то время существовало такое отношение к европейским событиям.

Анна смеется:
– Это несколько неожиданное сравнение.
О г и н с к и й: Да, действительно, это так. Страны, ле¬жащие на берегах этого моря их мало волнуют. Англичане – повелители океанских просторов и судьба собственных колоний для них го¬раздо важнее... Хотя, я немного упрощаю. У англичан порой просыпается интерес. Когда им наступают на мозоли.
А н н а: Да, сегодня Англия – главный враг Франции, если не считать России. Скажите, почему Наполеон решился идти вой¬ной на Россию?
О г и н с к и й: Для меня, честно говоря, это тоже загадка. Об этом лучше всего спросить самого Наполеона...
Видите ли, панна Анна, ко¬гда человеку везет, а Наполеону всегда везло, везло как в сумасшедшей карточной игре, тогда и происходят такие метамарфозы с человеком.
А н н а: Наполеон изменился?
О г и н с к и й: Мне с ним доводилось встречаться несколько раз. И каж-дый раз он был другим. Так устроен человек. На боль¬шой высоте теряется ощущение жизни, реальной жизни… Напо¬леону, видимо, показалось, что он держит бога за бороду. . .
А н н а: Убийственное сравнение!
О г и н с к и й: Да, но я полагаю, сравнение верное.
А н н а: Вы человек, который знает все. Скажите, из какого народа жен-щины самые красивые?
О г и н с к и й: Ваши вопросы всегда неожиданны. Вы полагаете, что я специалист в этой области?
А н н а: Извините, граф, в моих мыслях нет никакого умысла. Я просто любопытствую.
О г и н с к и й: Должен заметить, что ваш вопрос достаточно сложен. Но я полагаю, что самые красивые женщины – из Венгрии, россиянки – на втором месте.
А н н а: Венгерские женщины: Но почему?
О г и н с к и й: А вы знаете, вопрос этот заслуживает некоторого внимания. Понимаете, когда-то, очень давно, тысячу лет назад, венгры, они же гунны, пришли в Европу. И они покорили множество племен. Тем самым, они получили возможность выбирать из покоренных народов самых красивых женщин.
А н н а: Вот как?
О г и н с к и й: Да, на этом они и пострадали.
А н н а: Пострадали? Как это понимать?
О г и н с к и й: Я имею в виду самого известного человека среди гуннов.
А н н а: Самого известного? Вы, наверное, говорите о короле венгров, Аттиле?
О г и н с к и й: Да, вы угадали. Атилла наводил ужас на всю Европу. Он был уже близок к тому, чтобы поставить Рим на колени. Но случилось так, что Атилла надумал взять себе в жены девушку из германского племени. И вот, в первую брачную ночь она его зарезала.
А н н а: В первую брачную ночь? Ужасно!
О г и н с к и й: Наоборот, - прекрасно. Да простят меня все святые за та-кие слова. Понимаете, этот подвиг спас Европу. Она пожертвовала собой ради будущности миллионов европейцев. Вы же понимаете, - гунны несли с собой дикость и варварство. Они разрушали все на своем пути.
А н н а: В это трудно поверить.
О г и н с к и й: Я вас не понимаю.
А н н а: Не могу поверить, что немецкая женщина способна на такие де-ла. В моем представлении немки – добропорядочные, спокойные создания. Я сомневаюсь, чтобы немецкая женщина смогла зарезать хотя бы курицу…
О г и н с к и й: И тем не менее. Более того. Я мог бы вам рассказать историю скромной немецкой женщины, которая, выйдя замуж, задушила своего мужа и стала хозяйкой огромной империи.
А н н а: Я догадываюсь, о ком вы говорите. О Екатерине? Но она же не сама?
О г и н с к и й: Не будем вдаваться в подробности… Факт произошел, многозначительный факт, и история стала такой, в какой мы с вами сегодня имеем возможность жить.
А н н а: Я бы такое не смогла сделать. Если бы мне велели зарезать Наполеона… Я не представляю себя в подобной роли.

Огинский, покачав головой, снова начинает играть.

Входит камердинер Огинского. Камердинер:
– Ваше сиятельство, из крепости приходил адъютант Багратиона. Он сообщил, что их светлость собирается вас навестить.
– Вот как? Это приятное известие. Видимо, Багратион не знал, что я уже почти здоров. Обговорите с мадам Сечиной...

Быстро входит Софья Петровна.

С о ф ь я П. Граф, извините, но к нам вот-вот пожалует князь Багратион. Я совершенно не представляю, что нужно делать. Как его принимать, угощать? Я прошу ваших советов.
О г и н с к и й: Не беспокойтесь Софья Петровна. Это чисто деловая встреча. Идет война и никаких торжеств и парадностей не предполагается. Князь Багратион - мой гость и вы не должны беспокоиться... Впрочем, некоторые вопросы вы можете обсудить с моим камердинером. Он человек опытный в таких делах.

Софья Петровна, сохраняя встревоженный вид, выходит вме¬сте с камердинером. Огинский также выходит. Звучит музыка Огинского (один из его полонезов).
Через минуту появляется Огинский и Багратион.

Б а г р а т и о н: Как вы себя чувствуете, граф?
О г и н с к и й: Слава богу, болезнь моя отступает. И я уже почти здоров.
Б а г р а т и о н: Я должен вам, граф, выразить благодарность от имени русского командования, за то, что вы направили часть обоза именно в сторону Бобруйской крепости. Это нам весьма и весьма необходимая подмога.
О г и н с к и й: Вы преувеличиваете мои заслуги, ваша светлость. Я всего лишь дал совет офицеру, который растерялся в сложных военных обстоятельствах.
Б а г р а т и о н: Иногда получить хороший совет важнее, чем ни к чему не ориентирующее приказание. Скажите, граф, вы давно виделись с государем?
О г и н с к и й: Две недели назад.
Б а г р а т и о н: Всех нас волнует, какие планы имеются у государя на предстоящую кампанию. Из тех приказов, которые к нам поступают от Барклая, трудно составить точную картину.
О г и н с к и й: На последней аудиенции обсуждались вопросы, касаю-щиеся положения дел в связи с утратой некоторых территорий, и возможные решения. Что касается военной кампании, то я, как вы понимаете, не имел возможности быть посвященным.
Б а г р а т и о н: Да, военные вопросы не в вашей компетен
ции.
О г и н с к и й: Единственное, что я слышал от государя, это неудовольствие и обеспокоенность тем, что армия, которую вы имеете честь возглавлять, отклонилась на юг.
Б а г р а т и о н: Я опасался, что не все мои донесения попадают в Ставку его величества. (Качает головой). Видимо, это как раз и случилось... Весь вопрос в том, что противник имеет гораздо больше сил, чем предполагалось. Очень много польских частей, баварская пехота, есть даже испанцы. С Наполеоном идет вся Европа.
О г и н с к и й: Да, Наполеон привлекает своими победами многих любителей приключений. Это факт. Влияние Наполеона в Европе очень велико.
Б а г р а т и о н: Об этом я и говорю. Истинные масштабы вторжения вырисовываются именно сейчас…
 И только мужество наших солдат помогает нам избежать крупного поражения.
О г и н с к и й: Да, высокий дух русского войска можно заметить даже, не участвую в сражении. Кстати, ваша светлость, у меня есть сведения, что государь склоняется к тому, чтобы назначить во главе русской армии фельдмаршала Кутузова.
Б а г р а т и о н: Спасибо, граф, за хорошую новость. Это воодушевляющее известие. Мы уже сыты немецкой стратегией.
О г и н с к и й: Я слышал, что Кутузов пользуется большим уважением у военных.
Б а г р а т и о н: Уважение - это не то слово. Он - легенда русской армии. Герой Измаила. И мне, вообще, непонятно, почему он был отставлен от военных дел. Но скажите, граф, почему Наполеон принял решение идти на Россию? Вы, говорят, с ним знакомы?
О г и н с к и й: Насчет знакомства - это слишком сильно ска¬зано. С точки зрения взаимных отношений... Хотя встречаться мне несколько раз с ним приходилось. А что касается роковых решений Наполеона... Мне кажется, что он плохо осведомлен о том, что такое Россия, и недооценивает силу русской армии.
Б а г р а т и о н: Но в битве под Эйлау он мог это почувствовать.
О г и н с к и й: Да, в этой битве русские показали себя с самой лучшей стороны. Но для того, чтобы отрезвить Наполеона нужно нечто большее. Тем более, что Россия терпела и неудачи. И это необходимо признать.
Б а г р а т и о н: Вы имеете ввиду Аустерлиц? Да, там было много неразберихи… И если бы не было австрийцев, которые путались под ногами,- надо говорить правду,- мы бы не уступили Наполеону… Ну, ладно, сегодня это уже история.

Входит адъютант Багратиона:
– Я прошу меня извинить, ваша светлость. Но к вам просится капитан Ерофеев. Говорит, что у него срочные известия. Да вот и он.

Появляется Ерофеев. Багратион идет к нему навстречу. Они обнимают-ся.

Б а г р а т и о н: Я уже не чаял тебя увидеть живым! Ты прjпал как воду упал. Рассказывай, где ты был, что видел?
Е р о ф е е в: Нас окружили под Слуцком. И с трудом мы все-таки ото-рвались. Очень помог нам белорусский крестьянин, который нас провел через болото.
Б а г р а т и о н: Пленных вы взяли?
Е р о ф е е в: Пленные у нас были, но пришлось их бросить... Все таки, я успел допросить офицера, который вел свой обоз. Есть приказ из главной французской квартиры направлять обозы в сторону Орши.
Б а г р а т и о н: Ага, все таки Наполеон рвется на Москву. Значит, будем его встречать под Смоленском... Хорошо, молодцы. Передай мою благодарность всем военным чинам отряда. А теперь можете отдыхать...
В вашем распоряжении полтора суток, пока войска будут вытягиваться из крепости (пожимает руку Ерофееву, который, отдав честь, выходит. Приближается к Огинскому):
– Скажите, граф, какие у вас ближайшие планы? Я к тому, что мне необходимо передать в ставку государя некоторые бумаги.
О г и н с к и й: К сожалению, князь, мне невозможно вернуться в ставку в ближайшее время. Обстановка сегодня очень неясная. Пути сообщения перерезаны.
Б а г р а т и о н: Я вас отлично понимаю. Ну, что же, я надеюсь, что мы с вами еще встретимся. После победы над супостатом.
О г и н с к и й: Я в этом не сомневаюсь. Да поможет вам Бог.

Оба выходят. Звучит музыка Огинского.
Входят Серов с забинтованной в предплечье рукой и Сергей. Серов усаживается в кресло, Сергей - на диван.

С е р г е й: Я понимаю, что артиллерия лучше пехоты. Но если бы у меня была возможность выбрать род войск, я выбрал бы кавалерию. Понимаешь, схватка, стычка, бой, где можно себя проявить - это по мне.
С е р о в: Нет, ты плохо представляешь, что такое артиллерия. И что могут делать артиллеристы. Пойми, - расставить толково артиллерию, накрыть противника так, чтобы у него отпала охота воевать, - это отличное дело для настоящих мужчин.
С е р г е й: И все-таки ты меня не убедил.
С е р о в: А знаешь ли ты, что Наполеон в большинстве сражений, где он одерживал победы, он их добывал с помощью артиллерии.
С е р г е й: Ты преувеличиваешь.
С е р о в: Если и преувеличиваю, то не намного.
С е р г е й: Ты имеешь в виду Тулон? Он там получил генерала.
С е р о в: Не только Тулон…. А что касается русской артиллерии, то русская артиллерия - лучшая в Европе.
С е р г е й: С каких это пор?
С е р о в: Вот в последние семь лет она поднялась.
С е р г е й: Лучшая в Европе?
С е р о в: Вот именно… Но Наполеон этого пока не знает.
С е р г е й: Почему, уже два месяца идет война.
С е р о в: Потому что не было больших сражений. Но когда он узнает, бу-дет уже поздно.
С е р г е й: Ты хочешь сказать, что вы накостыляете Наполеону по шее.
С е р о в: Можешь не сомневаться.

Сергей встает, прохаживается:
 – Я тебе завидую.
С е р о в: Не надо. Ты не соображаешь, о чем говоришь.
Глупо завидовать тем, кто идет в это пекло.
С е р г е й: Ты так представляешь войну?

Серов после паузы:

– Понимаешь, эта война не похожа на другие. Все идет к тому, что будет бойня, большая бойня. А Наполеон есть Наполеон. Его даже артиллерией не прошибешь. Чтобы он поджал хвост и убрался.
Он хитер... Он прожженный сукин сын. И голова у него соображает. Он много дров наломает по всей России. Много нало¬жит трупов.
С е р г е й: И своих - тоже?
С е р о в: Ну, конечно, мы постараемся. За нами не дело не станет.

Сергей после небольшой паузы:

– Ты знаешь, я открою тебе небольшую тайну... Мы сколачиваем парти-занский отряд.
С е р о в: Партизанский отряд? Зачем?
С е р г е й: Мы пойдем в тыл, и там будем истреблять французов. Или поляков, кто подвернется.
С е р о в: Ты говоришь так, как будто собираешься идти по грибы. С компанией. Это все мне кажется несерьезным. Впрочем, дело твое.
С е р г е й: У нас пока народу немного. Всего 12 человек.
С е р о в: Двенадцать апостолов.
С е р г е й: Что? Каких апостолов?
С е р о в? Видишь ли, библейские темы в голове крутятся. Не к добру все это.
С ер г е й: Брось. Послушай, нам нужно оружие. Помоги, если можешь.
С е р о в: Оружие? Могу предложить пушку, только она неисправна.
С е р г е Й: Неисправную пушку? Ты что, думаешь, что мы играть в войну собираемся?
С е р о в: Кстати, ношение оружия гражданскими лицами здесь категорически запрещено.
С е р г е: Кем, когда?
С е р г е й: Высочайший указ по этому поводу был. Недавно.
С е р г е й: Не понял. Чего они боятся?
С е р о в: Боятся, чтобы цивильные не переметнулись на сто¬рону неприятеля. Литва ведь еще недавно была польской.
С е р г е й: Но здесь, в восточной части, ее называют Белоруссией, здесь уже тридцать лет российская власть. Я, кстати, русский... Хотя, правда, одна бабка у меня полячка, а другая - белоруска.
С е р о в: Ну, вот. В тебе польская кровь взыграет, и ты переметнешься на их сторону.
С е р г е й: Ты смеешься? Я даже польского языка не знаю по-настоящему. Понимать - понимаю, а говорить по - ихнему не умею.
С е р о в: Все равно переметнешься. По глазам вижу.
С е р г е й: Я тебя не узнаю. Ты так легко бросаешься словами. У тебя та-кие шуточки.
С е р о в: Не принимай близко к сердцу… Видишь ли, я и сам себя не узнаю.
После того как я по¬бывал на войне... На настоящей войне. Да, иной раз шутка, это - единственное, что может вернуть человека к жизни, к цивиль¬ной жизни. Так что ты не обижайся.
С е р г е й: Да нет, я все понимаю.
С е р о в: Но где же Аня? Мы уже здесь полчаса, а ее все нет.

Входят Зелинский и Стефа. Зелинский садится к роялю и начинает тихонько играть. Стефа садится на диван.

С т е ф а: Холостяцкая компания! А где Аня?
С е р г е й: Она ищет доктора.
С т е ф а: Какого доктора?
С е р г е й: Видишь, у нас тут раненые.
С т е ф а: Так он и так поправится.
С е р о в: Ну вот, устроили богадельню. Нет у вас другой темы.

Зелинский поет, подыгрывая себе не пианино:

Знает Бог о пределах везения
Знаем мы про походную жизнь
У врага не растрачено рвение,
Черный ворон над всеми кружит

Каждый день столкновения множатся
Будет много жестоких атак.
Сотни лет не видали похожего,
Нас давно не испытывал враг

Может быть в подмосковном сражении
Роковая настигнет шрапнель.
Мы – воинственное поколение,
Наши жизни в анналах потерь

А сейчас дорогая, любимая
Поцелуй, обними и прости.
Направляют нас силы незримые,
И расходятся наши пути

 Установилась тяжелая пауза.

С т е ф а: Ну, что вы, господа военные, устроили пани¬хиду. Еще немного, и я буду плакать.
С е р о в: И вправду. Такие унылые настроения. Это уже слишком.
С е р г е й: Все поправимо! Я сейчас принесу вина, господа. И все наладится. (Быстро выходит).

Зелинский проводит по клавишам широким жестом, играет и поет (вальс). Серов приглашает Стефу на танец. Танцевать ему не очень удобно с забинтованной рукой.

 Ваши поступки неровныя,
 Синие ваши глаза,
 Невероятно бездонные
 Будут ночами терзать

Дру-зья! Нам не надо печалиться!
Стоит ли нам унывать?
У-дача идет, приближается
Будем ее принимать

Будем мы в танце кружиться
Будут бокалы звенеть
Всюду счастливые лица
Будут огнем пламенеть…

 Входит Сергей со служанкой, которая на подносе несет бокалы с вином. В руках у Сергея бутылка.
Кончается вальс. Все берут рюмки. Стефа:

– Кто скажет тост?
(Пауза).
С е р г е й: Я думаю, сегодня самый лучший тост – это пожела¬ние: «Встретимся после победы над Наполеоном в этой же кампании!»
С т е ф а: Но как же без Ани? Ты о ней забыл?
С е р г е й: Я Аню тоже имел в виду. Да вот и она сама.

Входит Анна. Общее оживление.

С т е ф а: У тебя прекрасный нюх. Присоединяйся. Ты тост слышала?
А н н а: Да... по такому поводу грех не выпить. (Берет бокал. Грозит Сергею пальцем. Тот демонстративно поднимает голову. Все пьют).

С т е ф а: Сегодня такой интересный день. Пойдем, погуляем. Солнце же. Что тут киснуть.
С е р г е й: И, вправду, господа, пойдемте.

Серов переглядывается с Аней:

– Мы остаемся.

Зелинский, Стефа и Сергей выходят.
Анна подходит к Серову. Они обнимаются.

А н н а: Покажи мне свою руку.
С е р о в: А с ней за эти часы ничего не произошло.
А н н а: Нет, я хочу посмотреть.

Серов протягивает раненную руку. Анна разворачивает бинт:
– Я искала цивильного врача, но они все сейчас так заняты.
С е р о в: Ну, еще бы, столько раненых и больных.
А н н а: Ну, вот, я так и знала. Печет?
С е р о в: Да, есть такое.
А н н а: Это рожа... Рана заживает, а рожа только начинается. Знаешь, тебе нужно к бабке наведаться. На нашей улице живет бабка Селивонова. Она лечит все болезни и заговаривает.
С е р о в: Все болезни? (Качает головой). Не может быть.
А н н а: Ну, не все, но очень много. Сегодня вечером сходим к ней, и она тебя вылечит.
С е р о в: Хорошо. Я не против.
А н н а: Да, но нужно три раза к ней наведаться. Иначе не поможет.
С е р о в: Это исключено. Завтра мы уходим.
А н н а: Но ты же раненый, тебе нужно лечиться.
С е р о в: Рана несерьезная.
А н н а: Это может быть очень серьезно. Ты не знаешь, что такое рожа? Особенно, когда она попадает на рану. Что тебе ваш лекарь говорил?
С е р о в: Ну, лекарь как лекарь. Он будет лечить столько, сколько нужно.
А н н а: Он предлагал тебе остаться здесь для лечения?
С е р о в (неохотно). Да, предлагал.

Анна, отстраняясь:

– И ты мне об этом ничего не говоришь?
– Зря я признался.
А н н а: Что значит, зря? Ты можешь остаться здесь, со мной, но не хочешь этого? Ты меня не любишь?
С е р о в: Ну, вот, я так и знал. Дернул меня черт сказать правду.

Анна закрывает лицо руками:

– Правда в том, что ты меня не любишь!

Серов обнимает Анну за плечи:

– Ну, о чем ты говоришь? Ты не должна так переживать. Это глупо. Понимаешь, есть вещи, над которыми мы не властны. Они выше всех других.
А н н а: О чем ты говоришь?
С е р о в: Речь идет о моей чести, об офицерской чести.
А н н а: Я тебя не понимаю.
С е р о в: Мои товарищи, которые уходят в поход, меня не поймут. Моя рана несерьезная.
А н н а: Это для них она несерьезная. А тебя она может быть очень опас-ной. Что они понимают в медицине?
С е р о в: Тут и понимать нечего. Получать раны - это наша профессия. Идет война. И все не так, как в мирной жизни.
А н н а: Значит, я вижу тебя последний день... (Прислоняется к груди офицера).

Вдалеке звучит труба.

А н н а: Что это, почему? Ведь вы уходите завтра.
С е р о в: Это общий сбор для проверки частей и команд.
А н н а: Значит, я тебя сегодня еще увижу. Но вдруг на всякий случай. И вообще… Знаешь, у меня для тебя маленький образок. (Идет к комоду и возвращается с медальоном):
– Вот, возьми. Этот образок моя бабушка дала моему дедушке, когда он уходил на войну с турками.

Вешает Семену на шею образок.

Много, много погибло наших солдат в той войне. Но дед вер¬нулся. Толь-ко турок ему ухо отсек.
С е м е н: Да, старинный образок. Спасибо.
А н н а: Господь всегда будет с тобой.

Выходят. Звучит, приближается походный марш. Затем постепенно смолкает.
 

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

В комнате находятся Огинский и Козловский. Козловский сидит за роялем. Огинский расположился в кресле.

К о з л о в с к и й (импровизирует на рояле): Я уже три недели не слышал не только музыки, но и нормальной человеческой речи.
О г и н с к и й: А как тебя угораздило попасть в Киев?
К о з л о в с к и й: Соблазнился большими гонорарами. Ну, и вот тут вой-на.
О г и н с к и й: Вот и хорошо, что ты приехал. Останешься у меня пока война не окончится.
К о з л о в с к и й: Не скоро это будет.
О г и н с к и й: Да, но нам спешить некуда. Из России Наполеон убрался. А в Европе он еще хозяин.
К о з л о в с к и й: Да, побежал Наполеон, побежал, как побитый пес. Го-ворят, он тут, на Березине, даже свою шляпу потерял.
О г и н с к и й: Не знаю насчет шляпы, но господа он должен поблагодарить, что голова оказалась на месте.
К о з л о в с к и й (после паузы): А как твоя музыка? Нового, что у тебя? Ведь мы с тобой так долго не виделись.
О г и н с к и й: Да, лет семь, пожалуй... Нового с той поры мало. Два по-лонеза и мазурка.
К о з л о в с к и й: Твоя музыка мне была всегда интересна. (Берет бумаги, которые лежат на рояле). Я вижу тут ноты.
О г и н с к и й: Да, там они есть.

Козловский читает:
– Полонез Ре-минор. (Играет).

Музыка смолкает.

К о з л о в с к и й: Прекрасно. Гармония и мера, или вкус, как еще назы-вают, это главное в музыке. Я полагаю даже, что хо¬роший, изысканный, строгий вкус может поспорить с гениаль¬ностью... Я имею в виду ту сферу, где рождается музыка.
О г и н с к и й: Талант от родителей, гениальность от дьявола, вкус - от бога.
К о з л о в с к и й: Честно говоря, не ожидал от тебя таких пассажей...
О г и н с к и й: Это не мои мысли. Это сказал Сальери.
К о з л о в с к и й: Сальери - человек с большими причудами...
Знаешь, Михал, сегодня полонезы уже непопулярны. Сегодня марши - са¬мая востребованная музыка.
О г и н с к и й: И марши попадаются интересные. А что касается полонезов, то поживем - увидим.
К о з л о в с к и й: Согласен. Так вот, недавно я услы¬шал польскую пес-ню. Именно марш. Бесподобная музыка. Собственно говоря, это песня прощания. (Играет и поет):

Вэзми, обэйми, поцалуй,
можэ в остатни юш раз.

Огинский, задумчиво:
– Да, эта песня родилась не в кабинете. Она кровью сердца написана. Такие песни не умирают.

Пауза. Козловский импровизирует.

К о з л о в с к и й: Да, кстати, эта мазурка «Еще польска не згинела, покент мы жиемы». (Играет). Она сегодня популярна. Ее поют и играют сего-дня уже почти что как национальный гимн. Скажи, кто ее автор? Говорят разное.
О г и н с к и й: Да, говорят по-разному.
К о з л о в с к и й: Я чувствую, по музыке чувствую, что без твоей руки тут не обошлось. Но причем здесь Выбицкий?
О г и н с к и й: Секретов тут никаких нет. Первые строфы мои, другие - Выбицкого.
К о з л о в с к и й: А музыка, музыка?
О г и н с к и й: Да, музыка моя. Но музыка без слов, это, можно сказать, как женщина без лица... на картине художника.
К о з л о в с к и й: Ты прав.(Пауза).
На тебя постоянно ополчаются крикуны... с той стороны. Почему? Они тебе завидуют?
О г и н с к и й: Кто их знает. Они не понимают жизни, не хотят понимать. Они видят все из своей маленькой и узкой каморки.
Ты думаешь, мне нужен этот чин, - сенатора России? Я и во сне не видел и не желал подобных чинов.
К о з л о в с к и й: Я не совсем тебя понимаю.
О г и н с к и й: Я сенатором стал благодаря местной шляхте, которая ко мне постоянно обращалась за помощью. Они меня затерзали своими жалоба-ми.
К о з л о в с к и й: А по какому поводу они жалуются?
О г и н с к и й: Российские чиновники измываются над ними. Просто зверствуют.
К о з л о в с к и й: Известное дело, чиновники во все времена были про-ходимцами.
О г и н с к и й: Да, ты во многом прав. Нет на них никакой управы. Осо-бенно здесь. Литвины и поляки для них – люди второго сорта. (Короткая пауза). Пришлось мне обращаться к царю.
К о з л о в с к и й: Только у господа бога и царя можно в России найти управу на чиновников.
О г и н с к и й: В том-то и дело. И царь меня сделал сенатором как представителя литвинов, как человека, который хорошо знает Литву.
К о з л о в с к и й: Ну, тут все правильно. Кто тебя может осудить за это?
О г и н с к и й: Но, вот видишь, осуждают. Недоброжелателей много. От Наполеона до последнего авантюриста.
К о з л о в с к и й: Мне кажется Наполеон – он как раз первый и последний авантюрист.
О г и н с к и й: Ну, вообще-то он для Франции сделал многое.
К о з л о в с к и й: Ограбил Европу?
О г и н с к и й: Не только. Он сотворил конституцию.
К о з л о в с к и й: А разве это так важно?
О г и н с к и й: Конституция необходима государству. И народу, для того, чтобы он стал цивилизованным, она тоже нужна.
Видишь ли, государство в любой момент может развалиться без конституции. Как это случилось с Польшей.
К о з л о в с к и й: Да… Но мне как музыканту интересно другое: музыка, как сила, которая может сплотить народ.
О г и н с к и й: Объединить народ с помощью музыки? Я не совсем тебя по¬нимаю.
К о з л о в с к й: Я говорю о Франции и ее национальном гимне. Очень наглядный пример. (играет Марсельезу).
О г и н с к и й: Вот оно что... Марсельеза, конечно, это песня на все времена, о чем тут спорить? Да, я согласен. Политики, недооценивают силу музыки. И не только политики.
К о з л о в с к и й: Ты знаешь, в России нет хороших военных маршей. Таких, чтобы могли поднять дух и настроение.
О г и н с к и й: Ну вот, у тебя тут большое поле. Возьмись и напиши что-нибудь в этом подобии.
К о з л о в с к и й: Ты шутишь? Я поляк. Даже, если бы я написал гениальную вещь, никто здесь меня не оценит.
О г и н с к и й: Возможно, ты прав. Однако настоящая музыка не знает границ.
К о з л о в с к и й: Да, твои полонезы играет вся Европа. Кстати, где твой второй новый полонез? (разворачивает ноты). Ля минор... Ля минор всегда звучит благородно.
О г и н с к и й: Да? Может быть. Но почему же тогда мало пишут в этой тональности?
К о з л о в с к и й: Я полагаю, по одной простой причине (короткая пауза). Нужен талант.

Начинает играть полонез, известный под названием «Прощание с роди-ной». Кивком головы показывает Огинскому, что музыка ему нравится. В это время слышен какой-то шум.
Входит дворецкий, тихо обращается к Огинскому:

– Ваше сиятельство, госпожа Мария только что приехала.
О г и н с к и й: Мария! Наконец-то… (быстро встает и стремительно направляется к выходу).

Через некоторое время появляется Огинский и Мария Негри. Огинский взволнован. Мария несколько смущена. Козловский встает.

О г и н с к и й: Позвольте представить вам: это пани Мария Негри, которая приехала в наши края из Италии, а это музы¬кант Юзеф Козловский. Мой друг детства. Учитель музыки царя Александра.
М а р и я: Очень рада с вами познакомиться. Меня здесь встречает музыка. И какая музыка! (смотрит на Огинского).
К о з л о в с к и й: Да, пани Мария. Это музыка, которая создает праздник в душе. Но вы, наверное, догадались, чья это музыка?
М а р и я: Я уже слышала мелодию, очень похожую на нее. Правда, она звучала на скрипке.
К о з л о в с к и й: Не знаю, как она звучит на скрипке, но я должен тебя поздравить, Михал, – тебе удалось, то, что не уда¬лось никому. Я имею в виду тех, с кем я знаком, и кого я когда-либо слышал.
О г и н с к и й: Ты преувеличиваешь.
М а р и я: Я появилась не вовремя и помешала вам играть. Я прошу вас, продолжайте, пан Юзеф.

Огинский далает жест-приглашение.
Мария садится в кресло, Огинский - рядом. Звучит рояль. Постепенно к нему присоединяется скрипка, а затем оркестр. Затем музыка понемногу начинает стихать.
 
Конец