Телефон. Два сна. Чайная принцесса

Слепые блуждают ночью.
Ночью намного проще перейти через площадь.
Слепые живут наощупь, трогая мир руками,
не зная света и тени и ощущая камни:
из камня делают стены.
За ними живут мужчины. Женщины. Дети. Деньги.
Поэтому несокрушимые лучше обойти стены.
А музыка -- в них упрется. Музыку поглотят камни.
И музыка умрет в них, захватанная руками.
Плохо умирать ночью.
Плохо умирать наощупь.
Так, значит, слепым -- проще...
Слепой идет через площадь.
 
Иосиф Бродский.

Мой телефон: ноль-ноль-ноль.
Мой телефон: ноль-ноль-ноль.
Нет я не шучу. Я не шучу.
И не думай, что это пароль.
Позвони. Позвони.

Эдмунд Шклярский.
(гр. Пикник)


И помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя.
И из дыма вышла саранча на землю,
и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы.
И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной,
и никакой зелени, и никакому дереву,
а только одним людям,
которые не имеют печати Божией
на челах своих.

Откровение Иоанна Богослова.
Глава 9.


"Эмоции, падшая листва, гаечный ключ на 12, братья Райт и психоанализ с облысением имеют общую точку соприкосновения. Есть нечто, что их связывает, некое общее звено. Хотя выражение "общее звено" для описания этой связи будет чересчур банальным и может ввести в заблуждение. Назовем это просто..." обрыв.. эта монотонная речь, этот монолог-ни-о-чем оборвался. Как обычно на самом интересном. Был ли это я, кто-то другой - неважно. Важно, что продолжения не будет. Голоса не любят повторять все заново или разжевывать тебе. Это все телефонный звонок виноват. Знаете, есть такие телефоны, которые очень резко и неприятно звонят. И каждый раз, каждый раз без исключения ты вздрагиваешь от испуга, слыша эту пронзительную трель. Этот микро-шок, он влияет на твою нервную систему, подтачивает ее. Незаметно. Подходишь к телефону и ты уже, уже негативно настроен к звонящему. Говоришь раздраженно и намеренно грубо, во весь голос "Алло". И безразлично в кого ты стреляешь этим "Алло", главное ты знаешь, что попадешь в цель. Маленькая месть тому, кто прерывает монологи. Твои ли, чужие, кто знает. Знает только тот, кто их произносит.
Пока я проговаривал это "Алло", я ощупывал свое лицо, подобно слепому я хотел увидеть себя руками. За это ничтожно короткое время я пытался вновь ощутить себя в этой комнате и у этого телефона с моими чертами лица, с моей щетиной на щеках, с моим выдающимся носом, со всем моим. Все то, что я принял от природы. Все то, что пришлось принять. Эта доля секунды, это "Алло" и моя ладонь, закрывающая половину лица. Я похож на ничтожество, на лицедея перед тактильным прибором, на человека опустившегося. Вот, что за это короткое "Алло" узнала обо мне моя рука, вернее ладонь. Моя ладонь осязала лицо своего хозяина. Хозяин остался не совсем доволен. Я просто пьян.
- Алло..м-м, это же ты? Я не узнаю твоего голоса, но я знаю, что это ты. Ты не любишь говорить по телефону, но.. - серьезный женский голос вкрадчиво произносит. Видимо фраза была заранее заготовлена. Когда звонишь незнакомому человеку, волей-неволей готовишь клише заранее.
- Врядли это я, тот я. А телефон и вправду вещь очень лицемерная.
- Я тебе очень редко звонила. Тогда. Редко.
- Мне никто не звонит. - и больше себе, чем в трубку - я мало что могу дать, малополезен.
- А это ты. Низкая самооценка твой конек. Это твое все.
- Как хочешь. Не люблю телефоны за их голоса и за то, что не видно глаз. Я людей различаю исключительно по глазам. Или если приложить ладонь к щеке.
- Я тут просто слушаю пинков. Эти "nobody home" и "hey you". По кругу. Помнишь, ты рассказывал про энтомологию и про ламантинов в адриатике. Мы слушали "стенку". У меня был венок из одуванчиков.
- Я не знаю. Не люблю запоминать. Слышал это вредно. Ламантины.
- Ты пьян. Брось пить. Я..я.. - запнулась. Плачет - Ты же для меня святой. Был им и остался. Но ради меня брось.
- Я в последнее время немного больше пью. Все не особо ладится, понимаете.
И тут почувствовал. Скулы немного свело, глаза намокли. Намеренно ничего не хотелось вспоминать. Я не хотел знать кто это звонит, равно как и зачем. Не так уж много женщин с приятными холодными голосами я знал, и уж конечно не со всеми слушал психоделию 70-х. Но зачем сейчас, когда я был в секунде от познания связи между братьями Райт и падшей листвой, между гаечным ключом и облысением. Я вправду в последнее время запил. Человек моего замеса, моего посола, моей закваски, вобщем человек похожий на меня, он любит крайние степени всего. Бедность меня не интересует, меня интересует нищета. Меня не интересует грусть, но тяжелая и затяжная депрессия. Дела идут не совсем и ты просто запиваешь. Запиваешь крайне весело и активно. В какой-то момент понимаешь, что начинаешь что-то терять, потом осознаешь, что ты потерял. Эдакая забава присущая только русскому мужику. Все поломать, сокрушить, порвать со всеми, напиться и с утра каяться, сокрушаться, и молиться. Чтож, видимо я русский. Хоть в чем-то достиг ясности.
Все же спросил:
- Зачем ты мне звонишь посреди ночи и все это говоришь? Вероятно мы не виделись с тобой очень долго. Зачем эти слова. Будто ты творишь чудо. Ты вообразила себя ангелом? - я буквально забивал в трубку эти слова.- И я не святой тебе. Как в голову пришло вообще?
- Ты гениален. И мне..мне жаль твою маму. - говорила сбивчиво и уже не так уверенно, но в этом голосе я услышал ноты. Эти ноты были родными. По моему нотному стану как раз, если понимаете о чем я. И я естественно не мог отрицать своей гениальности. Мало кто вообще чувствует себя посредственностью. Даже заявляя о своей ординарности на каждом шагу и каждый день читая периодику, человек понимает свою уникальность и чувствует тепло на макушке от предполагаемого нимба. Ощущать свою гениальность - это высшая степень самолюбия, высшая самооценка. А то, что я подлец и ничтожество это и так ясно. Доказано эмпирически. Доказано окружающими. И я ответил.
- Мама впорядке. Устает сильно в последнее время. Лифт еще отключили.
- Я еще позвоню?
- Если я не испугаюсь своего телефонного звонка.
Гудки, гудки, гудки.. Гудки плохо влияют на нервы. У них та же тональность, что и у несчастья. Тембр безысходности. Гудки с интервалом в жизнь.
А я так и не вспомнил. Ни голоса, ни ламантинов, ни глаз, ни лица. Это все телефон. Так бывает.
После таких разговоров телефонных хочется в холодильнике очутиться, хочется застрять в лифте и сидеть там. Хочется напиться. Такие события ставят точку. Просто точку. Что-то завершается. Возникает ощущение законченности и полноты чтоли. И в связи с этим, я как взбесившийся электрик порвал телефонный шнур. Я боролся с ним, с этим змием. Изничтожил. Я победил.
Агрессия сменилась ступором. В одну точку. "Кто? Кто? Кто? - короткое шипение, будто настраиваешь радио - Короткошерстные ламы, что пасутся на плоскогорьях нижнего Тибета питаются исключительно свежей травой и имеют необычный состав жировых клеток...Зачем? Зачем? Зачем?" тут я сознательно выключил свой внутренний диалог. К чему мне слушать сублимированную собой же информацию мельком услышанную по дискавери о ламах. Те, кто любит смотреть дискавери еще в чем-то дети. Только дети испытывают неподдельную любовь к животному миру. Взрослые же испытывают к нему только интерес. Меркантильный интерес, если хотите знать. Моя мать еще в чем-то ребенок. Она любит дискавери, любит мультфильмы. Любит она тоже по-детски. Злится соответственно. Нет ничего ужаснее детской злости.
- Сын мой, кто такой кирпичечен? - и улыбается ехидно.
- Кирпичечен? Это киргизигзаг вроде, только наоборот, маман. (Очень глупо и жеманно называть свою мать "маман", но я это делаю по привычке. От любви к матери. От ненависти к себе.) Ну или строитель из кавказских республик, а может кавказская инкарнация маяковского?
- Ктооо?
- А кто тогда?
- Это по-моему животное какое-то небольшого роста. - смеется, будто надурила меня.
С матерью вот так. Как с детьми. И только тогда, когда замечаешь, как она постарела, понимаешь, что все давно не дети.
Бывает лежишь на полу. Ложишься в позу зародыша, обхватив колени руками. Это восстанавливает эмоциональное состояние. Не помогло. Внутренний монолог продолжает вещать. На этот раз почему-то со скрипом и шипением. Тем самым скрипом, что можно слышать прокручивая старые пластинки на патефонах. "Чай, есть первооснова природного смысла и растение святое. Чай это рудиментарные гланды святого авалокитешвары и бодхисаттвы великого Будды. Дхаммапада в своих сутрах велит пить чай для открытия сидх.." М-да, чай. Пойду на кухню. Захотелось чаю. Не знаю там про первооснову и бодхисаттв, но я знал человека, который любил чай. Никто не любил чай так, как она. О ней я люблю вспоминать за чаем.
Ты идешь на кухню. Выпитый алкоголь накидывает к тем Остаповским двумстам четырнадцати кило атмосферного столба еще добрый десяток. Хочется ползти. Тут ты мысленно благодаришь Хрущева за такую удобную и компактную планировку. Удобную и компактную. Вива Хрущев! Говорят, все возвращается. Вот и Кузькина мать обратилась против нас. Но я за чай.
Я мог бы предположить от чего умру, расскажи я мастерам чайной церемонии о своих церемониях с чаем. "Бесцеремонное отношение" все же будет точнее звучать. Это был бы изящный меч. Хм, изящный меч все же лучше рака или цирроза. Меч лучше атеросклероза и инфаркта с инсультом.
Нет мне никогда не бывает жаль заварки. Скорее кипятка. И я намеренно уничижаю тот апломб, эстетику и торжественность свойственную некоторым при обращении с чаем. Делаю намеренно, чтобы не вспомнить ее. Полчайника заварки и крутой кипяток. Заварку в чайнике меняю только когда листья совсем перестанут давать какой-либо цвет. Это после 4-5 ополаскиваний.
Нелепая кружка. Там кот похожий на дикобраза. Несвойственная коту улыбка. Яркие цвета. До безобразия крепкий чай. Слышу мелодию. Это кларнет с фортепьяно. Вступает аккордеон. Это в моей голове. Мелодия незнакома, но созвучна с настроением. Моя новая мелодия. Стена в кухне. Стена становится чуть жидкой и прозрачной. Вижу слайды и короткие видео зарисовки. Лицо. Сморщенное все. Похоже на землю, похоже на губку, похоже на древесную кору. Битая керамика, сухие цветы. Кадры сменяются. Дети в противогазах играют на флейтах. Вода. Прозрачная вода. Блики. Асфальт со вбитыми в него столбами. Автомобильные колеса. Велосипедист в одежде врача. Пожилая женщина вяжет спицами. Вместо пряжи проволока. Вместо варежек и шарфов промышленные конвейеры. Яблоко в разрезе. Волей не волей приходит образ. Той леди, что любила чай. И только чай. Теперь это уже не слайды, это почти объемно. Кухонная стена стала полуреальностью. Эта леди тоже из глубокого прошлого. Она увлекалась нью-эйджем. Занималась тайчи и носила в своей цветастой сумке книжку по фен-шую. Она боготворила чай и называла его слезами Будды. В то время почти все пили колу. Дома у нее хранились банки со всякими видами чая. Японскими, индийскими, китайскими. Был мате. Были эти китайские чайнички с толстыми и румяными божками. У них до неприличия огромные уши у всех. И умилительно круглые животики. Я вспоминаю ее и тут же начинаю ощущать запах. Это ее духи с ароматом сирени смешанные с запахом жасминового чая. При этом оба запаха воспринимаются отдельно. Она учила меня становиться пустым, а я ее пить портвейн. Дзен предполагает развитие пустоты, ее наличие. У меня же единственное, что осталось в жизни это пустота. Не дзенская правда, а пыльная какая-то и скрипящая.
Это была чайная принцесса в хипповой юбке и мокасинах. А я так и не стал ее чайным божком. Я даже не стал ее чайным грибом. Животиком правда обзавелся. Не таким милым. От пива милости не жди. Уши тоже растут. Уши, слышал из дискавери, как и носы растут до самой смерти. И даже после нее. Но Она любила только чай. "В 1878 году Австро-венгерские войска были разбиты силами Альянса. Битва сопровождалась массовым кровопролитием. Премьер-министр Великобритании в недоумении. США объявили бойкот Сербии и Хорватии. Вполне возможно наложение вето на производство ядерного оружия..." - обрыв, шум. Это шум ракет, свистящих в воздухе. И голоса, будто переговоры по рации. Тон нервный, почти срывающийся. Непонятный язык. Переключаешь в своей голове частоту. Часто надоедает слышать эти бесполезные голоса. Эти крики из подсознания. Эту бессмыслицу. Благо пока удается прерывать это воспоминаниями или заглушать водкой. В последнее время я даже не знаю между чем выбирать. Ни воспоминания, ни голоса не доставляют никакого удовольствия.
Под давлением атмосферы продвигаюсь в комнату. Моя кровать подобна холмистой долине в ночи. В дальнем углу икона. Зажигаю свечу. "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго." Плачу. За что такие наказания.Так нужно.
Падаю в свою долину. Ох, эти холмы. Грубое мещанство. Прилетел мотылек. Кружит над моей головой. Слышу это жужжание. Это не ракеты. Серее и мягче. Ночь. Завтра я буду жить. Захотелось курить трубку. Сон.
"Я пилот. Пилотское кресло кажется очень удобным и мягким. Видимо младенцам в их люльках так же комфортно. Но они часто плачут. А может все наоборот, в своих колыбелях они подобно пилотам-камикадзе? Ведь впереди у них жизнь и старость. Я пилот и мне плакать нельзя. Кнопки, рубильники, индикаторы создают яркую палитру. Все размыто и я как буйный художник хватаю эти краски руками. Подобно рехнувшемуся музыканту хаотично жму все клавиши. Рядом сидит кто-то. У него нет лица. Дикий страх. Я чувствую свои внутренности. Я боюсь их чувствовать. Понимаю это не чартерный рейс, это не вылет по расписанию. Это боевой самолет. На мне почему-то строительная каска. Одет в балахон из черного целлофана. Знаете, в каких мусор выносят.
Голос в наушниках - "Ты солдат бодхидхармы, воин сансары. Ничтожный служитель этого порочного колеса. Отряд красных кхмер велит тебе уничтожить полимерную игрушку." Ну бред, думаю. Мои трассирующие пули улетают вникуда, мой страх крутит желудок, мое странное одеяние колышется от ветра, а каска съезжает на глаза. Потом все расплывается и я болтаюсь в жидкости. Эта жидкость то, что мы видим, когда включаем телевизор на ненастроенный канал. Рябящая и серая материя. Что называется "Вы в эфире!"
Открываю глаза. Распростертыми веками встречаю похмелье. Мать говорит "Я за кефиром". Хлопает дверь и я остаюсь со своим похмельем один на один. Может это и есть то полимерное нечто? Узнать бы, кто этот второй пилот в кресле.
2
Когда просыпаешься очень поздно, ближе к обеду. Тогда ты сильно жалеешь о том, что вообще проснулся. На душе не то что кошки, дикобразы какие-то скребут. У тебя остается всего полдня. Но никто не знает сколько может произойти за эти полдня.
Я встаю и напяливаю какую-то растянутую футболку с надписью "Air fingure's outcomes". Когда-то нелепейшие надписи были популярны. Китайцы заработали на этом кучу денег, видимо. Размышляю над тем, что пить вроде пора бросать. Но эти голоса. Алкоголь затуманивает. Вспоминаю вчерашний звонок. Мистика. Первый звонок за последние, наверное, лет пять. В первый раз мой телефон ожил. Он стал красен от счастья, что он все-таки может выполнять свои прямые обязанности. А я его, и вообще телефоны, я по-прежнему не стал их любить. Вчера я порвал провод. Сегодня он снова цел. Мать все-таки вызвала мастера. Ей звонят еще реже, чем мне. Сама она не звонит никому. Некому. Но надежда. Та самая светлая надежда, что ей позвонят. Провод снова цел. Я поднял трубку. Гудок. Он воет. Моему телефону нужна еще пища. Хотя вчера, думаю, он насытился сполна. И правильно. В любом доме, пусть там живет всего два человека должен быть телефон. Вдруг придется вызывать скорую? А вдруг пожар? Верх одиночества это когда все твои письма это неуемный спам. Когда с днем рождения тебя поздравляет почтовый робот. Когда в аське, добавив в контакты самого себя, ты пишешь себе "привет. ты дурак" и получаешь в ответ примерно: "привет. ты дурак". Когда ты начинаешь чуть больше читать. И когда есть телефон, но он никогда не звонит.
Тем не менее он ожил. Что-то изменится.
Зеркало в ванной комнате вещь нужная. Отличное средство аутокоммуникации. Способ утвердить и принять свой образ таким, какой он есть. По крайней мере таким, каким ты себя видишь. Сегодня я не принимаю себя. Мне не нравится мое уныло лицо. И эти собачьи глаза. С похмелья они всегда собачьи. Когда же я пьян, они как у кошки.
Заиграла Марсельеза. Торжественно. Полный оркестр. Женский хор. Так долго вспоминал мелодию на днях. И вот. Литавры и виолончели, духовые и струнные во всю ее играют в моей голове. "Зухра, Фатима были любимыми женами шейха Аль-Мухамеда. За всю их долгую жизнь они принесли ему двадцать два сына и семнадцать дочерей. Аль-Мухамед стал самым многодетным отцом в истории. В странах ближнего Востока..." Нет. Нет. Я ошибся это не голоса. Это пришла мать с кефиром. Она любит смотреть новости. Новости это единственное, что может быть новым и неповторимым день изо дня для нее.
 Я из тех людей, о которых по внешности нельзя определенно узнать что-либо. Нет, я конечно не бельмо и не безлик. Но по моей внешности трудно определить мой возраст, социальное положение, состояние здоровья. Бывает меня путают с девушкой даже. Чтож, я привык. Единственное, что у меня есть выдающегося во внешности это мой нос. Он не то чтобы велик. Он просто выдающийся и необыкновенный. Семитские корни видимо повлияли на формирование такого чуда. И вообще я считаю, что нос это самая главная, самая важная и красивая часть в человеке. Это центр лица, это центр личности. Все люди, которых я когда либо любил имели необычайные и прекрасные носы. Все без исключения. Вернее исключение это я. Себя я ненавижу.
Я привожу себя в порядок. Мне это удается. В университете на курсе психологии говорили, что мужчина осознает себя, когда бреется. Понимаю, что это так.
Мать на кухне. Новости.
Мы можем не разговаривать неделями. А потом как ни в чем ни бывало она спросит:
- Кефирчику? - на что я отвечу:
- Знаешь, твой сын троглодит таки дождался звонка. - а она раскроет широко глаза, она очень удивлена. Смотря в пол ответит.
- Троглодиты не пьют кефира, они пьют кровь. - и резюмирует, цитируя любимых ею Ильфа и Петрова "Таковы суровые законы жизни..вернее жизнь диктует на свои суровые законы." и задумчиво - Таки дождался звонка.
Да, если бы не ее юмор. Она очень терпеливый человек. Это потому что она имеет одну из самых нудных и скучных профессий в мире. Она библиотекарь. Нужно быть очень терпеливым человеком, чтобы жить со мной и одновременно работать библиотекарем. Ей бы повезло менее если бы она имела еще более скучную и бессмысленную работу, к примеру, вахтерши в метро. Тут она хотя бы может читать книги и изредка смотреть телевизор. А там. Я даже не представляю, как себя может увлечь вахтерша в метро. Может она просто смотрит на лица людей? Интереснее зрелища и в самом деле не существует. К нуднейшим и скучнейшим профессиям можно отнести вообще всех вахтеров, секьюрити и портье.
"Существенную роль в формировании речевого аппарата человека играет так называемый гипоталамус, который находится в правом верхнем полушарии головного мозга. Гипоталамус это еще не до конца изученная железа, выделяющая гормоны напрямую влияющие на жизнедеятельность организма. За счет ряда химических реакции эта железа участвует в процессе метаболизма..." Обрыв. Связь. Шум. Гудок.
Бывает чувствуешь, что то, чем ты занимаешься совсем не твое призвание. Видишь себя совсем в другом. Так и я. Знаете, есть такая редкая профессия. Самая, наверное, редкая в мире. В какой-то ледяной жопе, ближе к Антарктике. Кажется это самая южная оконечность Африки. Там водятся пингвины. Пингвины это весьма необычные птицы. Они важные и глупые. Смешно передвигаются и живут стаями. Ко всему они еще и очень любопытные. Там, в этой сраной Южной Африке есть аэропорты, вокруг которых живут пингвины. Так вот эти любопытные твари, когда взлетает самолет, они смотрят на самолет пока он не скроется в облаках. Зрелище для пингвина настолько завораживающее, что он падает на спину. Пингвин, упавший на спину не способен подняться самостоятельно. Чтобы популяция пингвинов не сократилась, заботливые южноафриканские ученые придумали такую удивительную профессию, как "подниматель пингвинов". Подниматель пингвинов выполняет очень важную миссию. Это спасатель, это почти спаситель. И потом, не нужно иметь дела с этими жалкими и ужасными людьми с их кучей проблем и заразных болезней. Поднимай себе пингвинов, спасай популяцию. Дела на три жизни вперед и всегда будет актуально. Это профессия моей мечты. Это мое призвание. И порой я очень жалею, что пингвины не умеют летать, и что они никогда не прилетят сюда. В наш грязный город. Грязный город с грязными людьми, грязными киосками и зданиями. У нас грязные бомжи и аристократы. Грязные мысли и грязные поступки. Только купола блещут. Это радует.
Я не подниматель пингвинов. Из огромной армии безработных мне удалось выбраться. Случилось это не так давно.
Я не испытываю большой ненависти к тараканам, равно как и любви. В детстве никогда не любил фильм "Охотники за привидениями". Не испытываю интереса к ядам и отравам. Но. Так уж получилось, что я устроился работать тараканомором и дератизатором по совместительству. Дератизатор это грубо говоря крысомор, но звучит солиднее.
Толстая тетка в районном ЖЭКе смилостивилась надо мной. Эта тетка была похожа на мужчину-импотента. Озлобленная и беспомощная. Так я стал работать на государство. Морить тараканов и крыс. На благо отечества.
- У вас есть аллергия на какие-нибудь яды? - она была апатична, и от нее скверно пахло.
- У меня аллергия на жизнь. - Я потом подумал, избитый ответ. Но если это так. Не мог же я ей соврать.
- Почему покинули прежнее место работы?
- Это внутренний конфликт. Мне пришлось лечь в больницу.
- Судимы? Пьете?
- Не судим. Бывает.
- Вы приняты. Завтра получите все необходимое для работы. Комбинезон, маску-респиратор, распылитель и яды. Инструктаж у вас проведут. Молоко за вредность не выдаем. Сами понимаете.
Ей было абсолютно наплевать на мои ответы. Я до сих пор не понял к чему был этот набор вопросов. Не в космос же она меня собиралась отправить. Это люди из государственного конвейера. Скажу уверенно, они хуже тех крыс и тараканов, которых мне приходится убивать. Убивать почти каждый день.
Снова Марсельеза, но уже в другой обработке. Это синтетика. Вроде транса. Белая река вливается в мое тело. Подобно дереву она распадается на много дорожек-капилляров и я вижу как они пульсируют в моем теле. Я в вихре из хаотично летающих светлячков. Этот марсельезовский транс, он подбрасывает меня словно на батуте. Голос пожилой женщины: "Синусоидальная перцепция анахронического политеизма приверженцами каббалистических инсинуаций вероятно обусловливается...".
Я задремал в метро. Вагон затрясло и я очнулся. Стоит тебе только чуть-чуть задремать в метро и проснуться и ты уже не знаешь где находишься до следующей станции. Ты в своеобразном нигде. Но всего лишь на три минуты до следующей станции, когда голос, записанный еще наверное в 60е года 20го столетия объявит "Осторожно, двери закрываются. Следующая станция ваша смерть." А пока этого не случилось мы все трясемся в своем метро, в своих вагонах. Кто-то стоит, кто-то сидит, кто-то смотрит в окно, а кто-то в рекламное объявление. У разных людей разные станции. ст. Рождение, ст. Первый сексуальный опыт, ст. Полная жопа, ст. Любовь, ст. Гонорея. Все это ключевые точки жизни. У каждого свои. Ключевые точки в монотонном движении вагона метро "Жизнь".
В метро. Именно в этот день, пережив очередное видение, я встречаю странного человека. Я чувствую, что это именно так ключевая точка, та станция. Он стоит в самом углу вагона. Интеллигентен. Черные запонки. Шелковый галстук. Держит раскрытую книгу в черном переплете, но смотрит на меня в упор. Подходит, уверенно садится рядом. Сфинкс сидит рядом со мной. Оторвавшись от книги мне: "Не находите, что Александр Грэхам Белл* является основателем самого опасного оружия когда-либо созданного на Земле?" Вдох-выдох. Это мне. Белл. - "Мне больше импонируют братья Райт*. Они хотели летать. Выше брали." - "Я телефонный мастер". Резко встаю и перехожу в другой конец вагона. Кто-то действительно хочет меня подточить. Это атака.
Вагон останавливается и ты идешь среди массы людей. Дивишься сколько людей может быть в мире. Я еду на экскалаторе. Этот вечно свежий воздух в метро. Он пахнет шпалами. Все читают свои детективы, повести, журналы. Я никогда не читаю в метро. Если я не дремлю, то я смотрю в лица людей. Я наблюдаю за ними. Никогда не увидишь одного и того же человека. Все разные. Я просто наблюдаю. Два раза в день я еду в метро. Два раза в день я охотник. Охотник за лицами. Всю остальную его часть я охотник за паразитами.
Прихожу в ЖЭК. От вида этих пошарпанных стен, этих пьяных сантехников и слесарей мое похмелье становится еще тяжелее. Знакомый слесарь, который похож на коалу, купил себе сотовый телефон и хвастается остальным пьяницам. Зачем слесарю похожему на коалу мобильный телефон? Меня тошнит от одного вида его. В сочетании со слесарем. Я морщу лоб. Слесарь приобретает мефистофельские черты. Раздвоенный язык его лижет трубку. Коала-люцифер со своим маленьким приспешником. Его черты лица потекли красным воском. Он открывает плюшевую пасть залитую ядовитой желеобразной слюной. "Ты чо. Это. Ты как? Ты впорядке? Бухал штоле?" Что-то лепечу в ответ и спешно ретируюсь. Он выбирает себе в качестве звонка как это ни странно мелодию Марсельезы. Меня тошнит. Натягиваю комбинезон, собираю весь нужный инвентарь. Сумку с препаратами. Мы не называем это ядами. Это просто препараты. "Съешь один такой и ты излечишься. Излечишься навечно. От этой самой аллергии. Убери причину аллергии и болезни не станет! Но я же не крыса..."
У меня вызов. Я иду на вызов. Благо дом недалеко от ЖЭКа.
Человечество уже много столетий борется с паразитами. Самые стойкие это мои подопечные. Крысы и тараканы. По сей день человечеству не удалось извести их. Есть такое понятие - резистентность. Проще говоря устойчивость. Они привыкают практически ко всем ядам. Как крысы, так и тараканы. При этом приобретенный иммунитет на яд передается из поколения в поколение на генном уровне. Тараканы, как считает человечество переносчики заразы и вообще неэстетичные животные. Я хоть и занимаюсь их уничтожением, считаю, что таракан и крыса животные благородные. Столько лет вместе с человеком. По идее они должны были все срастись. Все трое. Человек. Крыса. Таракан. Но нет. Это потому что человек одинок, а крысы и тараканы совсем нет. На одиночество они тоже выработали иммунитет. Человек же до сих пор нет. Распыляя свои токсины в жилищах я всего лишь на время освобождаю людей от ненавязчивого общества грызунов и насекомых. Если бы тараканы и крысы не возвращались к своим хозяевам, очень скоро у меня бы просто не было работы.
Я похож на космического воина в своем заляпанном комбинезоне и распылителем в руке. Частный дом. Благообразная старушка, но от таких только и жди подвоха. Как она только не испугалась меня. Но у таких обычно нервы - стальные канаты. Кожа подобна обивке старых диванов. На глазах несуразные очки в розовой оправе. Ее руки. Когда-то они были красивыми. А сейчас скрюченные ревматизмом, узловатые. Они трясутся.
"Эники-беники ели вареники. Эники-беники... Ты водишь!... Трата-та-та-та!" Детские голоса, детский смех. Все слилось в гомон. Где-то слышен плач. Звуки детской музыкальной шкатулки. Знаете, такие будто капли дождя разбиваются о струны. Это мелодия напоминает темы из концерта №10 для флейты и оркестра Антонио Вивальди. Мать любит Вивальди. Она любит Бродского и Вивальди больше Пастернака с Джузеппе Верди. Такие странные предпочтения. Я сам мало разницы вижу. Музыкальная шкатулка играет. Я в такт мелодии киваю головой. Детский гомон перерастает в мелодию. Теплый ветер. Воздух колышется. Все оттенки голубого цвета какие только может воспринять зрачок.
- А этот яд не опасен? - она подобна раковой клетке на девственно чистой ткани моего сознания.
- Он выветрится. Два часа. Сходите к подружке. - День ломает меня. Я соврал. Яд токсичен и опасен для человека в течение суток. Это в теории. На самом же деле люди произведшие подобную дезинсектизацию у себя в квартире ощущают вредные последствия еще очень долгие годы. Неожиданно, спустя год после моего визита у детей начинает развиваться аллергия на пенницилин и бронхиальная астма. А молодая девушка узнает о своем бесплодии. Пожилая дама жалуется на камни в почках, а ее супруг на головные боли и плохой сон. Вполне возможно, что это наш яд. В ЖЭКе его называют дуст. Но это естественно не дуст. Эти яды разрабатываются в одной из военных химических лабораториях. Там же разрабатывается химическое оружие. Каждые три месяца наши запасы "препаратов" пополняются. Пополняются естественно ядом другого состава. Крыс и тараканов не извести, а этого им и не нужно. Нужна постоянная активная разработка новых ядов. Крысы и тараканы тут никакие не паразиты, скорее подопытные, соучастники. Я соврал старушке, привыкшей доверять государству. Он выветрится через два часа.
Меня этот яд конечно тоже травит. Эти голоса. Они усугубились после того, как я стал тут работать. Видения. Вдобавок мое лицо стало серым. Серее самого дешевого хлеба в солдатских столовых. И такое же рыхлое. Вполне возможно я уже болен, Но сильнее меня травит растущая в стране безработица. Сильнее травит нежелание висеть на шее матери.
3
Делаю необходимые приготовления. Подготавливаю распылитель с препаратом. Надеваю маску-респиратор. Бабуля накрыла всю мебель какими-то газетами. Смотрю дату. Газета 22 Мая 83 года. О Боже, зачем людям хранить газеты по двадцать пять лет? Не могу понять. Может быть 22 Мая 83го года у нее случилось какое-то событие и она решила сохранить газету? Во всяком случае это были очень старые пожелтевшие, подобно дедовской фотокарточке. В детстве мне ее часто показывали. По идее я должен был им гордиться. На самом деле мой дед был последним пропойцей и хамом. Это странно, но я горжусь им. Фотокарточка правда пропала. Дед давно умер. Ничего не осталось. Даже памяти. И только моя гордость - знак того, что дед жил.
"Знай же, что одна четвертая часть энергии Верховной Личности Бога, в которой пребывают все живые существа делает Его высшим источником всех материальных богатств. Бессмертие, бесстрашие и свобода от страданий старости.... (Индийская мелодия. Это ситара. Нежные переборы струн. Глаз почти тактильно ощущает мягкость развевающейся парчи. Бархатная женская рука с вульгарным золотым перстнем исполняет танец. Пальцы плавно танцуют, подобно вееру. Движения завораживающие. Мягкий перебор ситары и какая-то свирель. Все это с какой-то джазовой интеллектуальностью и надуманностью.)...простирается за пределами трех высших планетных систем и материальных покровов Вселенной. О царь, великий мудрец Нарада поведал мне"... обрыв. Хмм-м, очень редко голос завершает свою мысль после обрыва. Мелодия. Это странно, но она продолжает звучать. Я ее не слышу, но я чувствую, что она есть и она играет.
Обрабатываю квартиру бабушки-раковой клетки. Тщательно опрыскиваю все углы. Я уже начал привыкать к неприятному запаху, который пробивается через респиратор. Три месяца пожилая женщина будет жить в полнейшем одиночестве. Даже тараканы и крысы оставят ее. Хотя, возможно, они - единственные, кто мог бы с ней ужиться. У себя дома мы с матерью принципиально насекомых не травим. Я вообще не люблю никого убивать. Ни в себе ни снаружи. Мать одно время читала книжки по дзену и решительно оберегает всех залетевших мотыльков, плодящуюся моль и тараканов. Бояться нужно не насекомых. Бояться нужно людей.
День. Рутина. Похмелье перерастает в мое обычное состояние. В депрессию. Слесарь-мефистофель с телефоном. Телефоны. Астматик примерно знает, что его сведет на нет. Человек больной раком тоже. Я знаю, что меня сведет на нет телефон. Именно телефон и ничто другое. Рабочий день проходит как обычно. Пьяные сантехники. Жирная и вонючая директриса. Я в маске и респираторе. Это чтобы никто меня не видел. Не видел моего унылого и ненавидящего их лица. Я инопланетянин среди них. Я храбрый джедай.
Снова метро. В метро у меня свой путь. Я никогда не меняю его. Каждый день я наступаю почти на одни и те же узоры на полу. Прохожу мимо одних и тех же киосков. На полу нарисованны видимые только одному мне следы на которые ступая, я пробираюсь домой или на работу. Сажусь всегда в четвертый вагон. Сижу всегда на одном определенном сиденьи. Стою в определенном углу. Поднимаю голову. Написано: "Телефоны "Fanttel" - голос роднее, мелодия живее. Модель Picasso - ваш шедевр". Нарисовано: Трубка с лицом Сикстинской мадонны с ребенком в стилизованной под Пикассо рамке. Внизу указаны телефонные номера. Бред. Шарахаюсь от мазни, задеваю плечом беременную девочку в очках. В сумбуре рассыпаюсь в извинениях. Она картавя - "Ничего страшного. Вижу - бред." - "Как назовете ребенка?" - "Эдмундом или Альбертом." - "Назовите его Вениамином, моего дедушку так звали." - картавя еще сильнее: "Хорошо". Так просто сказала "хорошо". И я ей поверил.
Сливаюсь с толпой идущих на выход. Каждый день в метро. Один и тот же путь. Только всё всегда по-разному. Биомасса разнообразнейших людей. Эта биомасса - мои актеры, режиссеры, сценаристы и декорации. Их ежедневное движение - мой танец, мой спектакль, поя опера! Я близорукий зритель. Силюсь разглядеть все, не упустить. Я зритель-охотник.
"Правительство пыталось сочетать подавление ревоюционных выступлений с обещанием реформ. Опубликование Манифеста 17 Октября 1917 года вызвало открытый переход крестьянской буржуазии в лагерь контрреволюции...перераспределение во времени объема речного стока, распределение ирригационных и мелиорационных процессов в пространстве..." Одинокий саксофон играет душераздирающее соло. Атональное. Броское. Безумное. Весь огромный смысл, все эмоции, всю сущность, квинтэссенцию слова "соло" передает эта мелодия. Мой близкий друг, скорняк из близлежащего села размышляя: "Саксофон это инструмент одиночества. Ни один другой инструмент не может быть музыкой одиночества." Чтож, это так.
Дома пью кефир. Когда ты работаешь на вредном производстве, со вредными или радиоактивными веществами ты должен пить кефир иначе быстрее сдохнешь. Он впитывает и нейтрализует вредные вещества. Хотя я не верю в это. Это очередной контракт между молочной и ядерной промышленностью. Не верю и пью. Мать покупает много кефира. Четверть моей зарплаты уходит на кефир. А когда четверть твоей зарплаты уходит на то, чтобы нейтрализовать вред от работы - ты чувствуешь себя ничтожеством. Аллилуйя, ничтожество! Можно пить молоко, но я считаю, что молоко противоречит законам эволюции. Только дети до года могут эффективно и без вреда для здоровья его переваривать. Из-за содержащегося там казеина. Из него у нас в стране варят клей, а животным он нужен, чтобы росли рога и копыта. Поэтому я не пью молока. Я дитя эволюции и не собираюсь вступать с ней в войну. В странах Азии. Там где верблюды и ешаки. Там горцы пьют кумыс - конское молоко скисшее. Мать говорила, это чудодейственная вещь. Она помогала людям из Чернобыля протянуть годок-другой. Но Азия далеко и коней доить у нас не принято. Кто знает, может это тоже провокация властей и никакого кумыса не существует. Я склонен полагать так. Манны небесной и сомы тоже не существует. Какой к черту кумыс, мам.
Неимоверная головная боль. Моя голова - черная дыра. Уж точно она по плотности и по массе больше окружающих ее вещей. Когда у тебя болит голова ты становишься мега-звездой. Становишься новой галактикой. Все вокруг вращается вокруг тебя. От боли повязываю голову старой банданой "Алиса". От нее еще пахнет той. Той, которая подарила ее при расставании. Она не любила рокенролл. Ее просто звали Алиса. Она заикалась и была талантливым фитодизайнером. От нее пахло фиалками и она всегда говорила "Мон шери." Я с ней был как с парашютом, на ее божественном фоне казался инвалидом. Противоположности не сходятся, как это ни смертельно. Течет кровь. Зараза. Капли красного в творожистой массе белого кефира. Три-восемь капель. Носом пошла кровь, в голове стало легче. Задираю голову, допиваю кефир залпом. Кефир и кровь. Я и Алиса.
"В парке Чаир распускаа-аются розы. В парке Чаир расцветаа-ает миндаль. Снятся твои золотииии-истые косы. Снится весёлая звооонкая даль. Милый с тобой мы увидимся сновааа-а. Я замечтался над любимым письмом. Пляшут метели в полярных просторах. Северный ветер поёт за окном. В парке Чаииии-ир голубеют фиалки..." Приятный мужской тенор. Это не Погодин, нет. Таких голосов не существует в реальности. Это божественный голос. Джазовый оркестр играет. Он играется с мелодией. Я упоен. Моя голова - отличная музыкальная шкатулка. Жаль не могу поделиться ни с кем. У меня нет слуха.
Ужасная трель прерывает оркестр. Телефон. Он опять звонит. Второй раз. Это атака. Он вскрывает мои нервы. Он бесит меня. Этот звонок. Бегу к аппарату. Я остановился перед ним. Не брать? Я не любопытен. Но я беру дрожащей рукой трубку для того, чтобы наконец поставить точку. Я не могу больше. Надо узнать, выяснить. Телефон.
Короткие гудки. Считаю их. раз, два, три, четыре, пять.. И тут они прерываются. Верашний голос.
- Голова болит?
Дышу в трубку, молчу. В трубке же слышу свое дыхание.
- Мм-м. Нет. Просто на работе сегодня. У них переучет. Едет комиссия.
- Ты знаешь, я тебя чувствую. Я тебя осязаю. Я поэтому звоню. Второй раз.
- Я сегодня слышал у себя в голове столько прекрасного. Такая музыка. Жаль я не..
- Знаю. Это я. Я знала, что тебе понравится.
- А как? Я не.. - перебивает меня второй раз. Сегодня у нее голос мягче, грустнее и еще более женственный. Но нотки тревоги какой-то портят:
- Знаешь у меня есть такая ручка, как на радиоприемнике. Я ловлю волну.
- Меня тошнит от кефира.
- Этот принцип похож на телефонную связь.
Приступ рвоты. Из глаз слезы от этого. Я соврал про кефир. Это не кефир.
- Знаешь, а я вспомнил. По китайскому гороскопу ты Лошадь. Я помню твой запах и фенечки.
- Да, я была...- Долгое молчание. - Колесо. Сансара. Все совсем не так, как ты думаешь.
- У меня вредная работа. Этот дуст. Я хочу писать. Знаешь, напишу книгу, кучу бабла заработаю, уеду отсюда, стану знаменитым.. вот тогда жизнь наладится. как считаешь? - Я опять вру себе и ей.
- Ты врешь. Ты не сможешь уехать.
- Там автомобиль куплю бентли. Будут меня на улицах узнавать, а я буду давать деньги на благотворительность там, на защиту крыс и тараканов, сигары курить, как думаешь? Во Францию съезжу...
- (Долгое молчание)
- А во Франции мерзко наверное, слякотно, грязно и вдобавок эти апаши и клошары... - сегодня я много дуста вдохнул.
- Всхлипы.
- Ты чайная принцесса. Помнишь? Мы мечтали о детях о всяческих... Мне с тех пор никто не звонил. И я..я тоже.
- Да, но.. Я была. Это все телефон. Все не так, как ты думаешь и тогда.. Ты думаешь я ушла. Телефон..
Обрыв на линии. Короткие гвозди-гудки. Моя барабанная перепонка как подушечка для иголок. Рот приоткрыт. Я давно не плакал. Вот так вот, от эмоций. То кровь, то слезы. Как это банально. Эстетствующие малолетки-неформалы любят писать про кровь и слезы. А еще про вены и про боль. Я то знаю.
Я ложу трубку. Жду когда перезвонит. Мучительно. Я знаю, что звонка не будет. Ни сейчас, ни завтра, никогда. Но я буду ждать.
"Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. И дано ей не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека. В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них.... (Колокольный церковный перезвон. В ушах свистит ветер. Запахло полынью и ладаном.)..Кто имеет ухо, да слышит."....обрыв. Сон.
Холодная железная дорога. Дождь. Я на дрезине в форме телефона. Вокруг никого. Серые былины вокруг. Небо тяжкое. Звуковая пустота. Нет, естественно я слышу звуки, но они какие-то искусственные. Будто на синтезаторе подобраны. Я еду и качаю ручку в виде телефонной трубки. Еду к морю. Колеса подобно часам отсчитывают время. Оборачиваюсь назад. Мои глаза от ужаса становятся больше. Сзади на меня с большой скоростью движется нечто. Полчища "кого-то". Я присматриваюсь. Я еще не до конца разглядел, но пришло понимание, что это полчища огромных крыс и тараканов. Эта масса стонет и визжит подобно человеку. Невыносимые звуки. Писатель-фантаст бы написал - "душераздирающие". Тут моя дрезина-телефон зазвонила." обрыв.
Просыпаюсь от звука будильника. Не менее мерзкая трель чем у телефонного аппарата. Еще очень рано. Я все осознаю. Только сейчас я все начал осознавать. Только сейчас..."Все не так просто..все не так как ты думаешь."
Мой пес лижет мне руку. Мы его назвали Матиссом в честь того художника, но откликается он исключительно на еврейского Мотю. Мотя никогда ранее не приходил вот так к моей кровати. Да друг, я и сам знаю, что что-то случилось. Встаю. Хожу озябший по квартире. По какой-то заброшенной, холодной и одинокой квартире. За ночь она сильно изменилась. Я знаю, что моя мать уже не тут. Ее никогда не будет тут. Она ушла туда. Ушла туда же, куда и чайная принцесса. Теперь они будут вместе. Это и была та последняя капля. Моя мать дождалась звонка, а я своей последней капли. Господи, да что же так дерьмова то в последнее время? Я кричу, рву голос. Она ушла на ту сторону линии.
Александер Белл (Ах да. Я вспоминаю. Тот мужчина в метро - телефонных дел мастер. Это был он.) создал телефонию, и вместе с телефонией он создал еще одно пространство. То пространство, которое сейчас называют виртуальным. Пространство лжи, лицемерия, кажущейся удобности и комфорта. Там никто не смотрит друг другу в глаза. В любой момент можно уйти от боя сказав - "Это не телефонный разговор". В это пространство уходят самые лучшие, ибо самым лучшим - самые тяжкие испытания. Туда ушла из нашего мира чайная принцесса. Туда сегодня ушла моя мать.
Мне остается только ждать звонка оттуда. С той стороны линии. И готовиться уйти туда самому.













В тексте использовались отрывки из:
Откровения Иоанна Богослова,
Шримад-Бхагаватама,
Советского Энциклопедического словаря,
Песни "В парке Чаир".