В гостях у сказки

 В черном-черном городе, на черной-черной улице, в черном-черном доме. Жила-была девочка. И имела она розовые очки. Наденет, глаза зажмурит – приятно. Снимет - неприятно. Снова наденет - снова приятно. Так иногда и весь день пройдет в суете да в заботах. Да и по вечерам тоже было не до скуки. Преследовавшие ее неудачи в виде злобных дядечек и истеричных тетечек собирались в кружок и начинали щипать и щекотать девочку, пытались поджечь ей зажигалкой волосы и схватить рукой за лицо, чего уж она катастрофически не могла вытерпеть. Сжимая в руках своего розового друга, она пряталась в старом комоде между чистых, но все равно несвежих и пожелтевших от времени простыней и пододеяльников и считала не смевших сунуться за ней мучителей. Где-то к сотне девочка обычно засыпала.
 Спящей она была такой хорошенькой и трогательной, что если бы те, кто никогда не собирался влюбляться в нее, застали ее за этим занятием, то неизвестно, не почувствовали бы они легкий ужас, возникающий иногда при мысли, что упустил в жизни что-то самое главное. Но в шкафу из живых никого не было, и в перспективе девочка должна была навеки остаться недолюбленной.
 Но однажды, блин, все это девочку достало. Очки она выбросила. (Хватит розового!) И с нетерпением стала ждать вечера. Она прямо облизывалась от предвкушения кровавой и бессмысленной бойни, которую собиралась учинить. И когда появился первый дядечка, девочка вцепилась ему одной рукой в волосы, другой в ухо и, потянув изо всех сил, закричала: «А-а-а-а-а!!!» Ухо куском плоти замерло в руке, а дядечка исчез. Девочка, не будь дурой, в обморок от такой нелицеприятной анатомии не грохнулась, а, наоборот, демонстративно вытянула ухо перед собой и стала ждать.
Почему-то в голове завертелась песенка: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. То тут сто грамм, то там сто грамм. На то оно и утро».
 «Эх, закурить что ли?» - подумалось вдруг.
 От родителей оставалась суровая пачка «ТУ-134». Крепкие грубые, как иногда девочкина жизнь, вредители здоровья. На трезвяк сигарета легла как обычно тошнотворным нестоянием на ногах и желанием робко матерно выругаться. Сложив пять-шесть слов в незаконченное, но прочувствованное и прожитое предложение, девочка приняла горизонтальное и, положив ухо рядом с собой на подушку, осторожно погладила его указательным пальцем. «Не такое уж ты и страшное, хоть и чужое» - нежно шепнула она, рефлексивно придвинувшись ближе и почти дотронувшись губами до окровавленной мочки. – Я тебе сказку расскажу. Про себя.» (Девочка страдала тяжелым эгоцентрическим расстройством. Но не лечилась. Как и от всего остального.)
 «Когда я была совсем - совсем маленькой, я была очень счастливой. У меня были мама и папа. Кудрявый братик. Синее платье в мелкую клеточку, две косички с синими бантиками и ощущение собственной значимости и нужности миру» - девочка шумно вздохнула и открутила крышку от протянутой ей бутылки коньяка. Поморщилась, но отглотнула. «Летом мы ездили на море, родители читали нам книжки вслух и иногда целовали на ночь. Я хорошо училась, многим интересовалась и думала, что если не уйду в монастырь, то поступлю в универ на журналистику. И все время было солнце. Так и вспоминается. Поднимаю голову – голубое небо и солнце. А вниз опустишь – сандалики, белые колготки. А еще почему-то руки. У меня в детстве были крошечные руки. С ямочками. Когда мы в детском саду сидели за столиками и обедали, я всегда смотрела на руки этих дебилов из группы. Тонкие, с просвечивающими голубыми венками. Аристократичные. И на свои. Обветренные, пухлые и непривлекательные как у кухаркиных детей. А должно было быть наоборот. Я же принцесса. Всегда выше и вне. Мой угол зрения был верхний правый. Я даже в кино так всегда сидела. На последних рядах и с краю» - девочка внимательно посмотрела на ухо. Помолчала. Четко и с угрозой проговорила каждое слово: «Может тебе это и неинтересно, но у тебя нет выбора. Ты - мертвое». И улыбнулась. Глотнула коньяка. Щелчком скинула ухо с подушки. «М-е-р-т-в-о-е…» - произнесла нараспев, и, свернувшись вокруг калачиком продолжила свою нудятину: «Да - это нудятина. Но жрать надо все, что предлагают, а не выковыривать самое вкусное… «Не выбираем, не выбираем…» Да, всегда с краю… А хотелось в центре. Люди смотрят только на тебя. Заплакал – все заплакали. Улыбнулся – все улыбнулись». Дядечки и тетечки, привычно расположившиеся по комнате в совершенно несуразных позах, радостно закивали. А один сполз со спинки дивана и прилег рядом, положив ладонь на ее колено.
 Девочка, по-видимому, перезагружалась и индеферентно воспринимала происходящее. Дядечкина рука поползла вверх. Коньяк судорожно коснулся рта. «Прости меня. Мне же самой тошно от своей болтовни. Все самое важное ведь происходит молча. Зачем я говорю? Зачем…» Алкоголь впитывался в кровь. Девочка, нахмурившись, растирала лоб. Какая-то неприятная мысль кружилась в центре сознания и не хотела быть ни стертой, ни вытащенной наружу. Рука медленно расстегивала ремень на джинсах. «Я…Да я же на самом деле могу измениться. Могу увидеть все по-другому». Рука, начавшая было работать с молнией, задумчиво остановилась. «Как же все плохо… Я сама все испортила…» Тут тетечкины губы как бы вскользь дотронулись до запястья и мелкими шажками побежали по внутренней стороне локтя девочки. «Бред, бред…». Тело рывком освободилось от джинсов и податливо обмякло в чужих объятиях. « А я так его любила…» - о чем-то прошептал голос девочки. Губы начали нагло осваивать новые пространства. « Не хочу…» - всплеснулось осмысление. «Да хочешь ты»- похотливо скривилась тетечка, на секунду оторвавшись от молодого организма. «Нет, не хочу» - оживилась девочка. «Поздно, поздно» - засуетился дядечка и наглядно продемонстрировал невозможность отступления.
- Н-е-е-е-т…
- Да. Д-а-а. Да…

И откуда-то сзади ударили как-то очень сильно чем-то тяжелым.

 Прошло некоторое время до того момента, пока эмоциональное напряжение окончательно не спало. В предрассветном сумраке неудачи вяло собирали одежду, допивали коньяк из липких стопок, тушили в них окурки, листали детские альбомы с улыбающимся кудрявым мальчиком и девочкой в синем платье в мелкую клеточку. Когда же в оконном проеме показалась спина последнего уходящего, он вдруг развернулся, спрыгнул в комнату и, внимательно взглянув, накрыл тело девочки одеялом. С головой.